CC BY
45
S.L.SMEKALOV
PRINTED CARTOGRAPHIC MATERIALS ON THE CRIMEA IN THE 17th — 19th CENTURIES IN THE ARCHIVES OF THE RUSSIAN NATIONAL LIBRARY AND THE LIBRARY OF THE ACADEMY OF SCIENCES: THEIR USE IN ARCHAEOLOGICAL RESEARCH.
COMMENTS ON THE CD PUBLICATION OF THE MAPS
This is a review of the available carthographic materials and an analysis of how qualitative and informative they are in carrying out archaeological work. The author specially singles out the maps, containing certain historic information, as well as the topographical maps, reflecting the physical condition and place-names of the territory.
Ф.А.КАМИНСКИЙ (Магнитогорск)
НАРОДНОЕ ОБРАЗОВАНИЕ В ОРЕНБУРГСКОМ КАЗАЧЬЕМ ВОЙСКЕ
Оренбургское казачье войско (ОКВ) располагалось на землях нынешних Челябинской, Оренбургской, Курганской областей, ряда районов Башкирии и Северного Казахстана. По численности оно занимало третье место среди одиннадцати российских казачьих войск. В отличие от Донского, Уральского, Терского и других, Оренбургское казачество возникло не стихийно, а в организованном порядке, по указу правительства и при полном государственном финансировании. Поэтому оренбургские казаки верно служили царю как во время пугачевского бунта, так и в военных кампаниях, в частности, именно они составляли основу российского экспедиционного корпуса при завоевании Средней Азии.
Жизнь казачьего общества регламентировали и контролировали войсковые структуры через наказных атаманов, в силу этого в их ведении находились вопросы воспитания и образования. Жизнь казаков, всегда протекавшая в условиях военных действий, выработала своеобразный тип поведения, закрепившийся в обрядах и традициях, характерных только для казачьего населения. Частые столкновения с кочевниками в степи, участие в походах требовали владеть оружием и управлять строевым конем. Поэтому казачья община заблаговременно начинала готовить молодых казачат к действительной службе.
Воспитанию воинского духа и навыков военной профессии способствовали традиционные уличные игры детворы, в том числе стрельба из лука, фехтование на палках, скачки, взятие укреплений. Такая практика сохранялась до конца XIX века, пока не вошла в противоречие с требованиями времени. В 1819 году Высочайшим повелением Александра I в Оренбургском казачьем войске были открыты первые школы, в 1835 году действовало уже 30 станичных школ с 866 учащимися1.
С каждым годом казачество все больше осознавало необходимость обучения грамоте своих детей, а реформы Александра II дали мощный толчок к расширению и последовательному углублению школьного строительства. В течение ряда лет и Наказной атаман и атаманы военных отделов на юртовских сходах беседовали с казачьим населением о необходимости расширения сферы образования, об открытии школ не только в станицах, но и в каждом поселке. Из войскового фонда (в ОКВ он составлял
около 100000 рублей) средства на школьное строительство, согласно императорскому указу, не выдавались. Станичные общества, как правило, брали эти расходы на свой счет, казаки не платили податей, бюджет государства не пополняли, но и не брали из него.
К 1 января 1871 года на территории оренбургского казачьего войска успешно работали 152 школы, в которых занимались 3473 мальчика и 942 девочки (наполняемость школ в среднем составляла 29 человек)2. В 1875 году в 318 станичных школах занималось уже 13,5 тысяч учащихся3.
Объектом самого пристального внимания при инспектировании станичных школ была организация военного обучения мальчиков. Генерал-майор И. В. Падуров, инспектор Войскового Правления, отметил особую заинтересованность командира полка №7 Деменева в овладении мальчиками Варшавской станичной школы фехтованием. Он выразил также уверенность, что «господа полковые командиры не оставят обратить внимание на это весьма важное для мальчиков, имеющих прямое назначение казачьей службы, обучение ловко владеть оружием и прямым правилам фронтовой выправки», что «занятия ни в коем случае не будут сокращать определенного времени обучения в школах, а будут производиться преимущественно в праздничные дни и в часы отдохновения, чтобы не отнять у учащихся возможности изучить все определенные программой школ предметы»4.
Дети состоятельных казаков и офицеров посещали школы в обязательном порядке, а мальчики из небогатых семей — только с согласия родителей. При этом родители обязаны были обеспечить детей шинелью казачьего образца, шароварами, фуражкой, сапогами и сменой белья5.
В целях оптимальной организации учебного процесса школьники разделялись на десятки и отделения. Старшие отделений следили за учебой и поведением своих товарищей и дежурили по школе. После часовых или двухчасовых классных занятий ученикам давался «роздых», в течение которого устраивались игры, отрабатывались гимнастические и военные упражнения: бег, скачки в мешках, строевые упражнения. В воскресенье или праздничные дни учащиеся собирались в школе и строем отправлялись на литургию в церковь. Послеобеденное время посвящалось фехтованию деревянными саблями и пиками, стрельбе дротиками по мишеням.
За нарушение дисциплины и «нерадение в учении» следовали наказания, порой довольно суровые. Соразмерно вине ученику могли объявить выговор перед строем, оставить его без обеда, поставить на колени на определенный срок. За особые нарушения ученик мог получить розги — обычно от пяти до десяти ударов. Учителя ежемесячно предоставляли станичному руководству ведомости об успехах своих воспитанников и отчет о совершенных ими проступках. Атаман, в свою очередь, за неуспеваемость и плохое поведение учеников мог подвергнуть наказанию их родителей. К концу XIX века родители учеников, допустивших серьезные проступки либо находившихся на улице позже определенного времени, могли быть наказаны штрафами в размере от 50 копеек до 5 рублей.
Успехи в учебе и поведении учащихся оценивались по пятибалльной системе. Каждый балл соответствовал следующим качествам: 1 — худым, 2 — средним, 3 — достаточным, 4 — хорошим, 5 — отличным. Учителя станичных школ приучали детей к опрятности, соблюдению порядка и правил приличия, удерживали их от проступков и заблуждений, учили справедливости, одобряли хорошие начинания, в первую очередь стремление к общественной деятельности. Особое внимание в казачьих школах уделялось воспитанию в духе уважения к старшим по возрасту и званию, особенно к офицерам и высшему командному составу Оренбургского казачьего войска. «Объясняя ученикам своим святые истины христианской веры и правила добродетели, учитель должен стараться, чтобы вверенные ему дети не только без затруднения понимали его наставления, но и привыкали чувствовать всю важность оных и важность своих настоящих и будущих обязанностей к Богу, царю, поставленным над ними властям, к
самому себе и ближним», — отмечалось в одном из положений о станичных школах, утвержденном наказным атаманом Оренбургского казачьего войска генерал-майором Г. В. Жуковским6. Достижению этой цели была подчинена вся деятельность формировавшейся в войске системы школьного образования.
Выпускные экзамены в станичных школах первоначально проводились в присутствии кантональных начальников, а затем — полковых командиров, станичных атаманов, родителей и родственников, почетных гостей. Учащиеся, достигшие ко времени экзамена 16-летнего возраста, отчислялись для подготовки к военной службе, а желавшие продолжать учебу оставались в школе до 19 лет, то есть до зачисления в один из полков Оренбургского казачьего войска7.
Система образования детей потомственных военных в Российской империи была однотипной. В XIX веке, еще по указу Павла I, создавались и вплоть до конца 60-х годов функционировали «военно-сиротские отделения», где кроме общеобразовательных предметов дети получали специальную военную подготовку. В эти школы зачислялись дети солдат, казаков и крестьян, достигшие 10-летнего возраста8. Для них была установлена единая форма одежды: черные мундиры в виде фрака с медными пуговицами в один ряд и черные брюки навыпуск с красными выпушками в виде лампасов; на мундирах и шинелях пришивали погоны.
Согласно приказу командующего Оренбургским корпусом занятия в военно-сиротских отделениях начинались с середины августа и продолжались до начала мая, каждый день по четыре часа. В первые годы одинаковое количество часов отводилось на чтение, арифметику и обучение письму. Чтение было групповым, «кричали все разом», а после учитель прослушивал каждого воспитанника в отдельности. Только в выпускном классе от учеников требовали пересказа прочитанного материала. Из арифметики ученики должны были быстро изучить четыре действия. Задачи решали на грифельных досках, которые выдавали каждому учащемуся. Освоившие последнее действие с гордостью говорили, что арифметику они знают. (Были случаи, когда воспитанники, уходя на службу, знали только одно действие — сложение). В течение двух лет дети учились писать буквы и слоги на песке. И только на третий год им разрешали писать на бумаге гусиными перьями, для чего требовалось умение очинять их перочинным ножом. После пятилетней тренировки из некоторых воспитанников «выходили» писаря с каллиграфическим почерком.
Исполнение обязанностей учителя, или блюстителя, считалось одной из сложных военных обязанностей. За пятилетнюю службу учителя из солдат производились в унтер-офицеры, а после даже могли получать офицерский чин. Учителя вели и военные занятия. Воспитанники собирались по барабанному бою, и начиналась тяжелая «шагистика». Самым трудным был «учебный шаг»: нужно было вытягивать ногу под прямым углом, при этом некоторое время стоять не шевелясь. Все нарушения записывались в «штрафной журнал», копились до субботы, потом подсчитывались надлежащие розги, а затем следовало наказание.
Через семь-восемь лет обучения всех воспитанников военно-сиротских отделений распределяли по воинским учреждениям. Эти отделения, просуществовавшие до реформ Александра II, внесли значительный вклад в развитие системы начального образования в казачьих районах.
Учителями казачьих школ с конца XIX века являлись лица казачьего сословия, избранные на сходках и, как правило, утвержденные Войсковым атаманом. Они находились в прямом подчинении станичных офицеров и контролировались кантональными и дистанционными начальниками, а в Оренбурге — командиром полка.
Платы за свой труд длительное время не получали, но время работы в школе зачитывалось им за полевую службу в войске. Вместе с тем «Правилами о порядке управления школами» оговаривалось, что родители учеников по доброй воле могли оказывать учителю помощь в ведении хозяйства хлебом или платою от одного до трех рублей9. За недостаточностью в станицах грамотных казаков, способных исполнять
обязанности учителя, таковыми могли быть и вольнонаемные лица, которым определялась так называемая «ряженая», то есть договорная плата, закреплявшаяся особыми соглашениями и утверждавшаяся войсковой администрацией.
Наказные атаманы Оренбургского казачьего войска неоднократно ставили перед Военным советом вопрос о необходимости подготовки «педагогически развитых учителей», но только в 1876 году было получено правительственное разрешение на право ежегодного обучения 30 казачьих воспитанников в Благовещенской учительской семинарии «на войсковой счет»10. Войсковое правление планировало за 10 лет коренным образом улучшить педагогический контингент, но количество желающих учиться с каждым годом сокращалось. Если в 1877 году в семинарию поступило 20 представителей от Оренбургского казачьего войска, то в 1878 году уже 10, а в 1879 году — 5. Причина резкого падения интереса к учительской профессии заключалась в обязательной отработке выпускниками семинарии полутора лет за каждый год учебы, уравнении в заработной плате с теми, кто не учился в семинарии.
Войсковое правление решило готовить учителей собственными силами, «на месте», и в 1885 году открыло «специально-педагогический» класс при Верхнеуральской казачьей школе с трехлетним курсом обучения. Занятия велись по программам Министерства народного просвещения. Изучались следующие обязательные предметы: Закон Божий, церковнославянский и русский языки, теория словесности, математика (арифметика и геометрия), история, география, естествоведение, физика, пение, гимнастика. Проводились также практические занятия в начальной школе.
Учебное заведение содержалось на средства 2-го военного отдела Оренбургского казачьего войска. Годовая сумма расходов достигала 2000 рублей, причем из войскового капитала выделялось только 300 рублей, остальные соответственно раскладке вносили станицы и поселки. Школа располагалась в двух наемных зданиях, имела благоустроенное общежитие с хорошей мебелью, интернатом (на 40 учащихся), с отоплением, освещением и прислугой, была укомплектована учебниками, методическими руководствами и другими необходимыми пособиями. В одном из отчетных документов говорится о «порядочной библиотеке» и учениках, которые проявляют большой интерес к чтению книг.
С 1907 года в школе казачьих учителей подготовка стала осуществляться по программам высших начальных училищ и кроме названных учебных дисциплин стали преподавать дидактику, методику и педагогику. В 1916 году в трех классах (отделениях) этой школы занималось 35 мальчиков и 11 девочек до 18 лет. В младшем классе обучалось 20, в среднем 15, в старшем 11 ребят.
В годы революции учительский класс Верхнеуральской школы не только не прекратил своей деятельности, но и получил новый статус: он стал учительской семинарией, на содержание которой были выделены значительные по тем временам средства. Семинария должна была поднять уровень подготовки учащихся и вкупе с Оренбургским войсковым учительским институтом, открытие которого планировалось в конце 1918 года, ликвидировать дефицит квалифицированных специалистов. Но начавшиеся боевые действия помешали этому, а новая власть, решая вопросы с классовых позиций, упразднила войсковую учительскую семинарию.
С конца 80-х годов атаманы военных отделов, бывая в станицах и беседуя с казаками, выяснили вопрос о необходимости развития ремесел (кузнечного, слесарного, столярного, портняжного и шорного), которыми в станицах обычно занимались разночинцы. Вынашивалась мысль об учреждении если не ремесленных училищ, то хотя бы специальных классов в одной из мужских станичных школ, в частности Оренбургской (1-й отдел), Верхнеуральской (2-й отдел) или Челябинский (3-й отдел). Для занятий предлагалось приглашать местных умельцев, известных в округах 11.
В 1895-1896 годах в некоторых мужских и женских школах Оренбургского казачьего войска открылись курсы ручного труда и пчеловодства. В 1897 году в помещении оренбургской женской станичной школы работала выставка различных поделок, вы-
полненных детьми 16 станиц 1-го военного отдела. Здесь были представлены домашняя и школьная мебель, сундуки, кадки, грабли, топорища, другие предметы домашнего обихода, отличавшиеся разнообразием и высоким качеством исполнения. Особый интерес у посетителей выставки вызвали несколько пар казачьих сапог, конские уздечки, нагайки, соломенные шляпы, а также плетенные из ивовых прутьев различные по форме и величине корзины, лукошки и короба.
Среди экспонатов выставки находились и поделки девочек. Красотой узоров и тонкостью изготовления привлекали связанные их руками платки из козьего пуха — оренбургские, а также кружева, вышивки, тонкое белье, искусственные цветы. Еще годом раньше, в 1896 году, на Всероссийской художественно-промышленной выставке в Нижнем Новгороде демонстрировались изделия оренбуржцев, три четверти которых были изготовлены воспитанницами войсковых женских школ, «всего на выставку было доставлено 740 предметов, — отмечалось в отчете Оренбургского казачьего войска за 1897 год, — которые, благодаря своей привлекательности и сравнительно хорошей отделке, были распроданы в первый же день выставки, и вырученные за них деньги в количестве 393 рубля были розданы на руки родителям детей, работавших на выставленные вещи»12.
Оренбургское казачье войско было многонациональным по своему составу: кроме русских и представителей других славянских народов, в нем были башкиры, нагайба-ки, мещеряки, тептяри, киргизы (казахи), калмыки и евреи (писари). Поэтому на войсковой территории открывались так называемые инородческие национальные школы. Необходимость создания таких школ была связана с тем, что продолжавшие жить по обычаям предков казаки-нехристиане зачастую настолько плохо владели русским языком, что это затрудняло несение службы. Незнание языка осложняло их общение с русскоязычным населением и в быту. Национальные школы стали появляться уже со второй половины 40-х годов XIX века в местах компактного расселения татар и калмыков.
В 1871 году открылась школа в Фершампенуазском поселке Березинковской станицы. «Цель учреждения этой школы та, — отмечал советник Войскового хозяйственного правления полковник П. А. Авдеев, в ведение которого находились все учебные заведения войска, — чтобы молодое поколение, пройдя через школу, могло усвоить понятия и образ жизни, свойственный христианину (нагайбаки были обращены в православие еще при Петре I, а калмыки — в первой половине века) и отрешиться от обычаев предков, часто противостоящим условиям христианского общества»13. Кроме того, на базе этой школы предполагалось готовить учительские кадры для будущих национальных школ Оренбургского казачьего войска. Однако эти планы не осуществились, и в 1883 году фершампенуазская школа была упразднена.
С ростом численности войска и собственно войсковых школ шансы недворянской молодежи на получение офицерского чина значительно повысились, и немногочисленный офицерский корпус Оренбургского казачьего войска стал пополняться детьми рядовых, но «достаточных» в материальном положении казаков. По мере возрастания требований к казачьей службе, росли и требования, предъявляемые к офицерскому составу казачьих войск. Претенденты на обер-офицерский чин обязаны были сдать экзамены по уставам, владению оружием, а также показать высокое мастерство в управлении конем14. Для приема таких экзаменов приказом командира Отдельного Оренбургского корпуса создавалась специальная комиссия, нещадно отсеивавшая претендентов на чин за невыполнение какого-либо из установленных требований.
При войсковом штабе была открыта школа для офицерских детей, где казачья молодежь в течение двух лет проходила ускоренный общеобразовательный курс и основательно изучала ряд военных дисциплин, знания по которым требовались для получения чина. Учащиеся этой школы находились на казарменном положении и только летом разъезжались по домам.
После проведения военной реформы Д. Милютина, тогдашнего министра оборо-
ны, в уральском регионе был образован ряд военных округов, в том числе и Оренбургский, в состав которого вошли Оренбургская и Уфимская губернии и две области — Уральская и Тургайская. С организацией военно-окружного управления, практически в каждом округе стали открываться окружные юнкерские училища. Такое училище появилось и в Оренбурге. Выходцам из казачьей среды в этом учебном заведении была предоставлена 61 вакансия, что составляло 51% от общей численности будущих офицеров. Поступать в это училище имели право только урядники, прослужившие в строю не менее двух лет. Через два года училище преобразовали в казачье, а его младшие классы перевели в Казань. По существовавшему первоначально положению урядники, получившие среднее образование либо окончившие не менее шести классов гимназии, зачислялись сразу в старший класс, а все остальные — в младший, где их знания доводились до необходимого уровня. Проучившись два года, юнкера выпускались из училища. Те, кто окончил его по первому разряду, получали чин подхорунжего с правом производства в офицеры через 2-3 года, а все остальные находились в данном чине обычно 5-6 лет, и только после этой выслуги и при наличии соответствующей вакансии в полках получали чин хорунжего. В начале XX века оренбургское военное казачье училище стало основным поставщиком кадров офицеров войска.
Развитие сети учебных заведений в Оренбургском казачьем войске позволяло в конечном счете создать эффективную и отвечающую изменившимся требованиям систему подготовки казаков к предстоящей военной службе, обеспечить полки собственным командным составом. Благодаря постоянному вниманию и помощи станичным обществам в открытии новых школ, Оренбургское казачье войско к началу XX века прочно заслужило репутацию одного из самых грамотных войск империи.
«Доказательством правильной постановки дела школьного образования в войске может служить тот факт, — сообщал в своем докладе императору Николаю II генерал-лейтенант Щербов-Нефедович, инспектировавший Оренбургское казачье войско в 1902 году, — что взрослое население, побывавшее в школах, не забывает грамоты: я имел возможность убедиться в этом, вызывая прямо из окружающей нас толпы нескольких казаков или казачек, окончивших курс 10-15 лет тому назад, для проверки степени их грамотности, и убедился, что многие из них сохранили хорошо и другие сведения, вынесенные из школьного обучения. Вообще, школа приобрела себе доверие среди казачьего населения, которое охотно посылает своих детей учиться, так как в нем все более укореняется сознание необходимости и пользы грамотности»15.
К началу 1917 года на войсковой территории действовало 596 станичных и поселковых школ. Образование имели 247718 человек или 67,7%, в том числе мужчин — 145266 (77% мужского населения), женщин — 102452 (52,7% женского населения). Уровень грамотности в других казачьих войсках России был значительно ниже: в Астраханском — 46%, Донском — 30%, Терском — 22%, а в Кубанском всего 17%16.
С начала века на селе начала развиваться сеть изб-читален, которые часто одновременно служили библиотеками и лекционными залами. Только челябинским уездным земством в 1917 году был выписан для изб-читален ряд газет: «Крестьянский союз» — 421 экземпляр, «Союзная мысль» — 377 экземпляров, «Трудовая копейка» — 230 экземпляров17. Кроме того, были проведены десятки лекций. Из них: исторического содержания — 39, географического — 31, политического — 270, религиозного —
21, военного — 13 и т.п.18
Годы гражданской войны и голод 1921-1922 годов нанесли серьезный удар по образовательному процессу и культурному строительству на территории бывшего ОКВ, но уже в годы новой экономической политики Советская власть повела решительную борьбу с безграмотностью, за обучение новым, передовым приемам земледелия, за утверждение новых идеологических стереотипов.
В экономической жизни казачьих станиц прослеживаются в 20-е годы заметные изменения, появившиеся вследствие проведения новой экономической политики Советской власти. Наряду с рыночными структурами, формируется социалистический сек-
тор хозяйства при значительной поддержке его со стороны государства. Но построение нового общества не ограничивается только изменениями в экономической сфере — необходимо было внести перелом в общественное сознание, воспитать работника нового типа, соответствующего условиям функционирования планово-распределительной экономики.
Опыт, накопленный человечеством в результате социальных и промышленных революций, учит, что труднее всего перестроить общественное сознание, что в сфере идеологии проявляются наиболее сложные, а зачастую неразрешимые проблемы. Проблема выработки нового мышления на базе формирующихся социальных отношений, по замыслу большевистской власти должна была решаться параллельно с реализацией хозяйственных планов НЭПа, а впоследствии — первых пятилеток.
Новые приоритеты в первые годы советской власти утверждались в городе, причем процесс протекал в довольно сложных формах, выливаясь во внутрипартийные споры, в столкновение литературных течений и др. В деревне же усилия направлялись прежде всего на преодоление элементарной неграмотности.
В казачьих станицах сложилась другая ситуация: вследствие целенаправленной политики войскового руководства уровень грамотности казаков до революции превышал такой же уровень крестьянства. Однако полной грамотности не было и здесь. В то же время переход к новым формам ведения хозяйства требовал грамотного исполнителя, который получал и доступ к печатным средствам информации, пропагандировавшим социалистический образ жизни. Поэтому задача обучения грамоте была актуальна и для казачьих районов.
Главным центром агитации и пропаганды на селе в послереволюционное время становится изба-читальня. Можно сравнить ее с современным клубом или дворцом культуры, отметив одновременно, что функции избы-читальни были более широкими. Например, изба-читальня при Грязнушенском сельсовете Кизильского района предназначалось не только для чтения газет, она имела и громкочитальню. Здесь занимались с неграмотными, заезжие лекторы проводили лекции по международному положению, земельным вопросам, санитарии и гигиене. При избе-читальне была библиотека, выпускались стенгазеты, силами местных драмкружков ставились спектакли. Она отвечала за проведение советских праздников, многие из которых сегодня уже забыты. Например, 18 марта—день МОПРа, день свержения царизма, день освобождения Урала от Колчака.
Многое делалось для того, чтобы изменить положение женщины в семье и обществе. Существовал уголок женщины-казачки (крестьянки), уголок матери и ребенка, куда приглашались из райцентра фельдшера и акушерки. Проводился цикл бесед: «Женщина и кооперация», «Женщина в советах», «Женщина и советское законодательство». К 8-му марта драмколлектив при избе-читальне готовил агитпостановку.
При избах-читальнях сельсоветы создавали сельхозкружки. В Кизильском районе они наиболее активно действовали в Обручевском, Кизильском и Амурском поселках19. На занятиях, а они были обязательными, поднимались вопросы о парах, травосеянии, борьбе с сорняками и кобылкой, о пользе лесополос и т. д.
На избы-читальни всей тяжестью ложились очередная выборная кампания, подписка на периодические издания, организация кружков селькоров, военных кружков и соревнований, борьба с хулиганством и пьянством, атеистическая пропаганда, работа по вовлечению в кооперацию, разъяснению новых законов и постановлений. Один только перечень обязанностей говорит о той роли, которую должна была играть изба-читальня в станицах в первые годы советской власти.
Но полной отдачи от работы изб-читален добиться было трудно. Одна из главных причин — нехватка средств. В отчете за 1925 год по Кизильскому району отмечалось: текучесть среди избачей является высокой, что объясняется тяжелым материальным положением изб-читален, неподготовленностью избачей, отсутствием должного руководства20. Выполнение возложенных на избу-читальню функций зачастую не
подкреплялось конкретной помощью, в первую очередь материальной.
Избы-читальни содержались за счет местного бюджета и общественных запашек (редко более 3-х десятин), поэтому материальное обеспечение как самих идеологических центров, так и их сотрудников оставляло желать лучшего. Учитель получал 31 рубль, а избач в разные годы от 19 до 21 рубля21. К тому же он должен был выполнять и хозяйственную работу (заготовка дров, ремонт, отопление и т. д.).
В докладной записке отдела образования при Оренбургском губисполкоме сообщалось, что «центром культурной работы становится город, ибо деревня не может выносить материальных тягот, сопряженных с деятельностью просветительно-культурных учреждений, если последней пытаются придать современное состояние... Нехватка средств парализует всякие попытки к рациональной постановке работы в клубе. Клубы обратились в места театральной халтуры. Нужны постоянные руководители, труд которых оплачивать нечем»22.
Трудности в работе изб-читален в немалой степени порождали настороженность и недоверие казаков, значительная часть которых служила у Дутова. (С этим связан невысокий процент участия казачьего населения в выборных кампаниях — до 40% от общего числа избирателей в лучшем случае)23. Тем не менее в 20-е годы избы-читальни (в Троицком округе на 154 сельсовета приходилось 76 изб-читален, а в Челябинском округе на 192 сельсовета — 95)24 сыграли определенную роль как в пропаганде советского образа жизни, так и в подъеме общего производственного и культурного уровня казачьего населения Южного Урала.
В системе школьного образования в первые годы НЭПа положение было непростым. В казачьих районах, ранее отличавшихся грамотностью, только 40-50% детей школьного возраста посещали школы, а в отдельных поселках их было меньше. На 1 января 1925 года в Троицком округе из 40846 детей в возрасте от 8 до 11 лет в школе занимались 18500, в Челябинском округе — 27621 из 5488325. По данным Ново-Озернин-ского сельсовета, цифра обучавшихся составила 36% от общего числа детей школьного возраста, в Верхнеуральском сельсовете — 35%, в Арсинском — 30%26.
Школы, как и избы-читальни, содержались за счет местных бюджетов и общественных запашек (три десятины на школу). Некоторые сельсоветы из-за нехватки средств и учителей вовсе не имели школ, как, например, Ново-Замотохинский.
Отношение к советской власти у населения было неоднозначным. В докладных записках с мест сообщалось: «Необходимо отметить, что казачество является более аккуратным выполнителем всех распоряжений правительства, в силу традиций как военного сословия, пропитанного военной дисциплиной. В то же время наблюдается желание обособиться в отдельную территорию, создать свое правление, создать военные отдельные казачьи части»27.
У большинства казаков политика, проводимая советской администрацией, вызывала недоверие и разочарование, да и моральный облик представителей советской власти был зачастую далек от идеала. В отчете Губуправления за 1926 год указывалось: «Политически масса вообще не воспитана. Люди недовольны тем, что ведется слабая борьба с ворами, которых желательно присуждать к расстрелу. Недовольству-ют на повышение налога, на слабое наказание провинившихся коммунистов, а также на то, что рабочих, мол, обеспечивают, а крестьян предоставили самих себе»28. Из приведенного документа следует, что недовольство казаков имело реальные основания, и ни полунищие школы, ни избы-читальни с обязательными для них политическими мероприятиями не могли изменить положение.
Подводя итоги, можно сказать, что система образования в станицах и поселках Оренбургского казачьего войска имела структурность и определенные традиции. Особыми заботами Войскового Правления был достигнут довольно высокий уровень грамотности казачьего населения, более высокий, чем у проживавшего в станицах крестьянского сословия. В то же время идеализировать успехи образования у казаков было бы неправильным.
В годы гражданской войны и первых реформ Советской власти Оренбургское казачье войско, как и собственно казачье сословие, было ликвидировано. Вместе с ним распалась складывавшаяся десятилетиями система народного образования. Новая власть не скоро смогла создать централизованную сеть низовых общеобразовательных учреждений, советские органы сделали ставку на формирование отдельных очагов культуры и просвещения, представленных избами-читальнями, которые, по большому счету, оказались не в состоянии выполнить возложенные на них обязанности и после коллективизации были трансформированы в сельские клубы с меньшим количеством образовательных и просветительских функций. Находившиеся на местном бюджете школы влачили бедное существование, задыхались от нехватки средств и квалифицированных кадров, не могли дать обязательное начальное образование всем детям школьного возраста. В сельских районах резко снизился (по сравнению с дореволюционным периодом) уровень образования и культуры, что в известной степени тормозило продвижение страны по намеченному советской властью пути.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Абрамовский А. П., Кобзов В. С. Войсковые школы оренбургского казачества //Вестник Челябинского университета. Челябинск, 1993. —№1.
2. Абрамовский А. П. Становление и развитие народного образования в Оренбургском казачьем войске (1818-1900) //Оренбургское казачье войско. Исторические очерки. Челябинск, 1994.
3. Абрамовский А. П., Кобзов В. С. Войсковые школы оренбургского казачества.
4. ГАЧО. Ф. 30. Оп. 1. Д. 6. Л. 23.
5. Абрамовский А. П. Становление и развитие народного образования в Оренбургском казачьем войске.
6. ГАОО. Ф. 37. Оп. 1. Д. 38а. Л. 37.
7. Материалы по историко-статистическому описанию Оренбургского казачьего войска. — Вып. ІХ-Х.
8. Абрамовский А. П., Абрамовский А. А. Гарнизонные школы и военно-сиротские отделения в Российской империи //Россия и Восток: проблемы взаимодействия. Челябинск, 1995.
9. Материалы по историко-статистическому описанию ОКВ.
10. Абрамовский А. П. Верхнеуральская школа казачьих учителей //Иван Иванович Не-плюев и южноуральский край. Челябинск, 1993. С. 103.
11. Стариков Ф. М. Откуда взялись казаки. Исторический очерк. Оренбург, 1884.
12. ГАОО. Ф. 169. Оп. 1. Д 9. Л. 23.
13. ГАОО. Ф. 96. Оп. 1. Д. 133. Л. 105
14. ГАОО. Ф. 10. Оп. 1. Д. 108. Л. 29
15. Доклад о результатах командировки начальника Главного управления к азачьих войск генерал-лейтенанта Щербова-Нефедовича в 1902 году в ОКВ. СПб, 1902. С. 25.
16. ГАОО. Ф. 169. Оп. 1. Д. 9. Л. 24.
17. Семенченко И. В. Земство и культурное строительство на Южном Урале в 1917-1918 гг. //Россия и Восток. Челябинск, 1995.
18. Там же, с. 81-82.
19. МФ ГАЧО. Ф. 33. Оп. 1. Д. 15. Л. 39.
20. Там же, Л. 26.
21. ЦДНИХОО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 607. Д. 20.
22. Там же, Л. 4.
23. МФ ГАЧО. Ф. 91. Оп. 1. Д. 15. Л. 39.
24. Уральское хозяйство в цифрах. Свердловск, 1926.
25. МФ ГАЧО. Ф. 91. Оп. 1. Д. 35. Л. 12.
26. Уральское хозяйство в цифрах, с. 208.
27. ЦДНИХОО Ф. 1. Оп. 1. Д. 663. Л. 7.
28. МФ ГАЧО. Ф. 91. Оп. 1. Д. 36. Л. 19.
F.A.KAMINSKY
PUBLIC EDUCATION IN THE ORENBURG COSSACK HOST
The author examines the specific way Cossack population was educated in the Orenburg Cossack Host territory at the beginning of the 20th century. The work takes in the period from the very beginning of the century to 1917, and the NEP (New Economic Policy) period as well.
Ю.Д.КОРОБКОВ (Магнитогорск)
СОЦИАЛЬНЫЙ ПОРТРЕТ РАБОЧИХ ПОРЕФОРМЕННОГО УРАЛА
После отмены крепостного права горнозаводской Урал был одним из крупнейших районов страны. Сформировавшись в первой четверти XVIII в., вплоть до конца XIX в., он оставался основной металлургической базой страны.
Для ее обслуживания путем приписки правительством к горным заводам государственных крестьян, отправки туда солдат, рекрутов, преступников, бродяг, переселения из центральных и северных губерний крепостных крестьян и приема на заводы беглых на Урале в XVIII — первой половине XIX в. возник слой прикрепленного к заводам населения, основным занятием которого были работа на металлургических заводах, железных и медных рудниках, золотых приисках и соляных промыслах.
И до, и после отмены крепостного права уральские заводы делились на две основные группы: казенные и частные, что накладывало существенный отпечаток на правовое и экономическое положение их рабочих. В соответствии с Горным уставом в середине XIX в. горнозаводские рабочие делились на три категории: люди казенные, крепостные заводские, люди владельческие1. Наряду с этим наблюдалась существенная внутрикатегориальная дифференциация, приводившая к различиям в правовом и имущественном положении различных слоев и групп рабочих.
Рабочий контингент казенных заводов состоял из «данных от казны»; приписных государственных крестьян и выделенных из их среды «непременных работников»; рекрутов, отбывающих службу при заводе; «вечноотданных» — беглых, пришлых и не помнящих родства, закрепленных за данным заводом «навечно»; каторжных, ссыльных. Кадры рабочих казенных заводов практически навсегда закреплялись за ними, т.к. все рожденные при заводах дети мужского пола «нижних и рабочих чинов» зачислялись в список заводских людей и с 12 лет привлекались к работе на заводе, а с 18 лет переводились в разряд «полных работников», не имея права без разрешения начальства уходить с завода2.
Среди рабочих частных заводов большинство составляло крепостное население. Это были либо собственные крепостные помещика-заводчика, либо купленные им так называемые «владельческие», или поселенные при заводе на посессионном праве, которое было определено указом Петра I от 18 января 1721 г. Значительная часть крепостного населения частных заводов формировалась из «вечноотданных». На заводах обеих групп применялся и вольнонаемный труд, доля которого в общей структуре занятости, по оценке Д.В. Гаврилова, была невелика3.
