CC BY
35НАРОДНОЕ ГОСУДАРСТВО КАК ФОРМА НАРОДОВЛАСТИЯ
СЕЛИХОВ Николай Васильевич,
кандидат юридических наук, юрисконсульт (г. Москва). E-mail: [email protected]
Краткая аннотация: В статье затрагивается проблема поиска современной формы народовластия - широко заявленного ныне принципа построения демократической государственности. Ею следует считать народное государство, которое раскрывается через социально-правовую конструкцию, возводимую на основе публично-правового солидаризма граждан - их целевого единения для установления публичного правопорядка. По сути, предлагается освободиться от господствующих ныне воззрений юридического позитивизма. В таком государстве народ выступает единственным учредительным и управляющим коллективным субъектом, а государственный механизм не противопоставляется гражданскому обществу и индивиду. Публичное управление осуществляется консенсуальной волей общественного большинства, формируемого в результате широкого социального дискурса. Автор выделяет и исследует формы народных государств доконституционного и конституционного периодов существования, приводит и раскрывает их общие и специальные признаки, отличающие от государств, управляемых общественным меньшинством в режиме свободного политического представительства. Народные государства в статье также градируются по ходу своего исторического развития, выделяются типы их становления, приводятся принципиальные различия принципов их устроения (политического представительства (правления избранных) и самоорганизованного народа (правления многих). Само народовластие рассматривается через категории публично-правового режима и особого конституционного правопорядка, определяемых народом. Попутно поднимается проблема юридического признания народа коллективным публично-правовым субъектом, затрагивается несовершенство представительного способа социального управления, обосновывается техническая роль представителей власти (государственного механизма) в реализации воли общественного большинства. Народно-демократическое самоуправление рассматривается перспективной формой развития народной государственности в противопоставление идее социального государства. Предполагается, что с разработкой современной теории народного государства и её конституционным оформлением удастся решить давнюю проблему поиска основания социально-политического единения стратифицированного ныне гражданского общества, его противостояния с государством через практическую реализацию конституционно заявленного принципа народовластия - широкое участие народных масс в управлении общественными делами.
Abstract: In the article the issue of search of modern form of democracy is considered - nowadays widely declared principle of constructing of democratic state system. People's state should be considered to be it, and it opens through social and legal construction being made on the basis of public solidar-ism of citizenry, their purposeful unity for establishing public law and order. Per se, it's proposed to get free from prevailing now opinions of legal positive philosophy. In this state people is the only constituting and governing joint subject, and state mechanism is not opposed to civil society and individual. Public government is carried out by consensual will of public majority formed as a result of wide social discussion. The author singles out and considers the forms of people's states pre constitutional and constitutional periods of existence, cites and opens its common and special features distinguishing from the states governed by minority in the mode of free political representation. There is graduation of people's states in the article in the course of historical development; types of its formation are given and principal differences of its arrangement (political representation, elite government, and self-organized people, majority government) as well. Democracy by itself is considered through the categories of public and legal regime and special constitutional law and order defined by people. At the same time the issue of legal recognition of people as a public and legal subject is brought up as well as imperfection representative way of social government, the technical role of public agents (state mechanism) is substantiated in realization of public majority will. People's democratic self-government is considered as a perspective form of development of people state system in opposition to the idea of social state. It's proposed that with the development of modern theory of people's state and its constitutional formation it will be possible to resolve an old issue of search of foundation of social and political unity of now stratified civil society, its confrontation with state over practical realization of constitutionally declared principle of democracy - wide participation of mass in the public affairs' government.
Ключевые слова: народ, народовластие, народное государство, гражданское общество, политическое представительство, народно-демократическое самоуправление.
Keywords: people, democracy, people's state, civil society, political representation, people's democratic self-government.
Проблема народовластия в теоретическом поле пребывает с античных времен, не утратив своей актуальности и сегодня. Исторически переживая периоды расцвета и увядания, она беспрестанно занимала лучшие умы, обогащалась новыми взглядами, абстрактными конструкциями и идеальными образами, положенными в основу ряда философских политических учений. С конститу-ционализацией государственности она обрела юридический окрас, переместившись из плоскости личных воззрений в сферу политико-правовой реальности. Для большинства современных государств идея народоправства стала краеугольным камнем конституционно закреплённых представлений о характере развития и взаимодействия индивида, общества и государства.
Иногда кажется, что сущность народовластия не подвержена времени, является некоторой социальной константой. Древние видели в нём власть народа [Аристотель 1997, 103], в начале XX в. бытовало аналогичное представление [Рейснер 1912, 232], ныне представители современной науки придерживаются всё той же позиции [Марченко 2014, 15]. Казалось бы, завидная преемственность научных представлений указывает на аксиоматичный характер познаний в этой области. Такое вполне объяснимо, ведь семантика обсуждаемого термина проста и понятна: народовластие - власть народа. Её никто и никогда не оспаривал. В этом сочетании очевиден принципиальный момент. Собственное сложение образующих его терминов первостепенно указывает на социальный субъект (народ), обладающий властью и
использующии её в качестве средства установления определённого политико-правового режима (порядка). Отсюда народовластие может восприниматься в статическом и динамическом проявлении.
В статическом значении народовластие выражается в устойчивом характере социальных связей, определяемых легитимированными общественным большинством нормами поведения индивидов и их объединений. В динамическом оно - средство практического социального регулирования отношений, порядок использования которого определяются тем же коллективным субъектом. В этом смысле народ и общество выступают тождественными по смыслу понятиями, а власть народа представляется властью общества. Впору говорить о самоорганизующем и саморегулируемом начале народа. В идеале, он - источник публичного закона и публичной власти. По этому основанию мы постоянно оперируем в режиме понятийной тождественности терминами народный суверенитет, демократия, народовластие, народоправство, прямо проецируем их понимание непосредственно на конкретные государства, оцениваем их развитость, открытость гражданскому обществу, сверяем с другой базовой конституционной ценностью - правами и свободами человека и гражданина. И всё более и более запутываемся в собственных представлениях о том, как должно восприниматься народоправство в теории и практике. Такие моменты Мамут Л.С. справедливо называл «перекосами в теории», уводящими от познания истины [Мамут 1999, 29-30]. «Множественность, пестрота школ и школок, течений и направлений, теорий и взглядов» - характе-
ризовали их Черданцев А.Ф. и Русинов Р.К. [Черданцев, Русинов 1977, 6].
Столь неожиданная контроверза не должна шокировать и относиться на счёт сугубо авторской позиции, ибо носит вполне объективный характер. И вот по каким причинам.
Во-первых, история не знает примеров неизменных социальных явлений. Народовластие в античном городе-государстве эпохи Аристотеля несравнимо с Новгородской Республикой XV в. и уж тем более с современной Швейцарией или Россией ни по правящему субъекту (стратифицированному народу), ни по формам своей реализации, ни по формируемому им политическому режиму. Кстати, монархия также эволюционировала. Когда-то выборная, она стала наследственной, а из «слуги» народа иногда перевоплощалась в деспотию, познала абсолютизм и конституционно-ограниченную форму. Резонно мнение, что существование неизменных государств и форм правления невозможно [Матарас 2016, 111-112].
Во-вторых, основная идея демократии в историческом развитии претерпела кардинальное изменение. Власть социального большинства архаичных народов последовательно нивелировалась иной возвысившейся социальной ценностью - правами и свободами граждан и их объединений, взращиваемых политическим плюрализмом с конца XVIII в. Индивидуальность сменила на пьедестале первенства коллективность. Последняя стала восприниматься разобщенной массой частных личностей с автономной волей. Через неё политический плюрализм обрел надёжную опору в механизме государства, переформатировав идеалистическое представление о народоправстве (власти всего народа) в эмпирическую представительную демократию, основанную на власти выборных лиц. Последняя, сдобренная различными теориями (плюралистической демократии, элит, технократии и т.п.), стала ведущей силой современного публичного управления, действующего по принципу: социальное меньшинство решает общественные дела по своему усмотрению от имени всего народа, что признаётся вполне демократичным.
В-третьих, противопоставление интересов гражданина (индивида), гражданского общества и государства понимается ныне базовой конструкцией, обеспечивающей их развитие. По сути, через неё заявляется реализация диалектического закона о единстве и борьбе противоположностей, а их искусственное противостояние выставляется двигателем социального прогресса.
Трудно привести ёмкий научный термин такого догмата противопоставления, но он представляется синтетической теорией политико-правовой стратификации социальной общности, а по своим разрушительным последствиям и значению подобен теории разделения властей [Еллинек 1908, 406]. В этой связи предлагается взглянуть на проблему народовластия под иным углом. Через определение его формы и содержания, исследование статичности таковых, закономерности смены их конкретных образов в ходе социальной эволюции. В философской традиции эти категории представляются взаимоувязанными и умозрительными, к ним мы прибегаем в познании сущности всякого социального явления и об-
раза его внешней объективации. Они являются целью данного исследования, которая формируется специальной задачей общей теории государства и права - необходимостью выявления специфических признаков государства определённого типа [Петров 1967, 7], решаемой на метаюридическом уровне [Гессен 1912, 21].
Коль скоро в дальнейшем речь пойдет о государственной форме народовластия, предварительно стоит оговорить авторскую позицию понимания государства как социального явления. Оно представляется высшей на данный момент формой самоорганизации народа, которая складывается исторически и выражается в последовательном усложнении форм его социальной коммуникации. Этот процесс также можно называть публично-правовым солидаризмом, суть которого заключена в единении людей по поводу установления общего публичного порядка регулирования общественных отношений на основе устоявшихся правил поведения посредством особого сложившегося механизма и через реализацию последним функции публичной власти. Определённый публичный порядок в обществе есть цель [Ие-ринг 1881, 69] его единения. Организованное им общество - форма, содержание - характер социально-политической самоорганизации. Такое представление вполне согласуется с воззрениями известных представителей немецкой юриспруденции Гирке О., Майера Т., Мит-тайса Г. и др. [упом. по Колесницкому 1959, 6].
Истории известно последовательное чередование форм социального единения (семья, род, племя, народ, государство), которые указывают на эволюционное развитие человеческих общностей и публичной власти - основного инструмента регулирования отношений между людьми. Иногда такое единение обоснованно называют «известной организацией обитателей» [Аристотель 1997, 94], «формой организации общества» [Черепанов 2014, 37], «формами коммуникации» [Хабермас 1995, 52; Поляков 2011, 30] и т.п., в которых происходит согласование различных социальных интересов [Козлихин 1993, 120]. В этом смысле каждая форма публично-правового солидаризма представляется определённым сообществом. Более того, можно говорить о единении форм существования таких сообществ по принципу «матрёшки». Семья - часть рода, род - часть племени, племя - часть народа. Малое пребывает полностью в большем. Если не прибегать к этническому подходу в понимании народа (хотя, в конечном счете, мы придём к тому же суждению), а воспринимать его единенной общностью людей, то можно говорить о том, что он самоорганизуется ныне в высшей форме - государстве. Отличительными чертами последнего являются публичная власть и публичный закон, обеспечивающие порядок в социальных связях сложно структурированного социума. Никакие кровные, языковые, культурные и иные основания самостоятельно поддержать социальное единство уже не в силах.
Общество в государстве - ныне высшей форме социального единения - становится гражданским обществом [Гоббс 2001, 84; Авакьян 2009, 8,10]. Всё по тому основанию, что только государству присущ институт гражданства. Он базируется на особой связи конкретного человека с обществом, пребывающем в определённой ста-
дии своего развития. Нельзя быть гражданином семьи или рода, нельзя быть гражданином народа, таковым можно считаться лишь тогда, когда последний достиг в своём развитии государственности. Публичный закон формирует статическое основание социального порядка, в котором каждый индивид (частность) в сфере управления общественными делами соотносится с остальным социумом (коллективностью) через особую публичную связь - гражданство. Оно есть правовая принадлежность конкретного человека к конкретному «ого-сударствлённому народу» [Мамут 1999, 27, 36,43-44]. Через неё он становится гражданином. Динамическим основанием в отношениях «гражданин - огосударствлённый народ» выступает публичная власть. Она воспринимается повседневным средством регулирования общения, практически выражающим неизменный характер статического основания. Прибегаем ли мы к ней непосредственно, либо она выполняет охранительную функцию, не имеет значения, ибо без публичной власти и публичного закона государства не существует.
В свою очередь последние также не являются неизменными величинами. Их содержание иррегулярно. Меняются источники закона (устанавливающие его социальные субъекты), эволюционируют средства и методы реализации публичной власти. Сам народ продолжает развиваться в рамках государственной формы своего существования. От одной исторической эпохи к другой усложняется его социальная стратификация. Если раньше социум самоорганизовывался по принципу «свой-пришелец», то с появлением гражданского общества началось деление между его участниками. Основания приобретения гражданства, имущественные и политические цензы, сословия и классы, политические убеждения и прочее настолько расслоили «огосударствлённый народ», что теперь его единство более кажется умозрительной фикцией.
Разобщенность в жизни привела к разобщенности в науке. Многочисленные теории о происхождении государственности, её роли в развитии гражданского общества, отношениях с рядовыми гражданами настолько поляризовали теоретическую мысль, что стало возможным существование отвлечённого государства, существующего само по себе [Гегель 1990, 279, 283 и др.]. Ему противопоставили гражданское общество и индивида [Рейснер 1912, 240; Пронин, Кос-тючков 2013, 39]. Теперь государство видится источником публичного закона и носителем публичной власти [Еллинек 1908, 70-72, 406], а народ стал всего лишь одним из элементов государства в классической «трёхчленке» (территория, народ и государственная власть), причём не основным [Гессен 1912, 74-75, 90-91]. И эта идея «государ-ственнического позитивизма» [Бержель 2000, 49-50] настолько глубоко засела в головах учёных, что стала благодатной почвой для «теоретических перекосов». В результате, создан и повсеместно укоренён юридический догмат, исключающий всякую философию и политику из государствоведения [Гессен 1912, 36]. Такая оценка - не научная крамола, но реальный факт. Читая научную и учебную литературу, мы изначально впитываем в себя установку: государство - внешняя сила, руководящая гражданским обществом и властвующая над его рядо-
выми членами. Выступая субъектом политической власти [Петров 1967, 8, 10], оно определяет для них меру должного и водворяет её убедительной силой. Это воззрение незыблемо поныне.
Если данное представление соответствует действительности, то народовластие невозможно. Народ, следуя логике такого представления, является лишь социальным, но не юридическим субъектом [Кабышев 1974, 20-21, 25], а значит малопригоден для установления общественного порядка через своё самоопределение и саморегулирование. За него данную функцию выполняет мифическое государство, которое никто и никогда не видел, ибо оно есть «идеальный предмет» [Алексеев 1920, 26], «условное юридическое построение» [Котлярев-ский 1915, 43], «особая юридическая конструкция» [Братусь 1947, 63] и т.п. Получается, что абстрактной идее все же удалось подменить реальность. В попытках осязать государство мы просто заменили его образ представлениями о системе органов государственной власти, объективированной в упорядоченной структуре публичных учреждений. Все же система органов не есть государство, нам же не следует выдавать часть за целое [Мамут 1999, 62].
Тут очевидно еще одно проявление догмата противопоставления. Социологическая конструкция государства противополагается конструкции юридической (юридического лица). Но так быть не должно, ведь позитивному праву, по крайней мере в теории, отведена роль социального стабилизатора, фиксирующего сложившиеся в обществе публичные обыкновения (нормы). И если социология видит в основе государства народ, то юридический позитивизм - государственный механизм. Такое разночтение нелогично, ведь юриспруденция представляется одной из социальных наук, а посему не может полностью противополагаться социологии. Каждая из них изучает определённую грань какого-то одного социального субъекта или явления как единого целого. Но догмат противопоставления разрушает целостность объекта исследования (государства), разделяя его на противоборствующие части народ (управляемый объект) и государственный механизм (властвующий субъект). При этом мы забываем, что они имеют совершенно разную природу, поэтому строить конструкцию, где неживое управляется живым абсурдно. Правильнее говорить о том, что в государстве какая-то часть стратифицированного народа управляет всем гражданским обществом. И от того, какая именно из них пребывает у власти, зависит политико-правовой режим (правопорядок). Управляемое большинством народа государство называется народно-демократическим, тогда как руководимое социальным меньшинством обретает форму аристократии, олигархии, теократии и т.д.
Исправить «кривое» зеркало можно через разработку позитивизмом категории народ, выделение его в праве в качестве коллективного публично-правового субъекта [Кокотов 1994, 46]. В этом случае юридическая конструкция государства будет раскрываться не через его механизм, а строиться из взаимодействующих в юридическом плане коллективных и индивидуальных субъектов -социальных общностей и индивидов (граждан).
Конструкция государства по своей природе должна быть
социально-юридической. Тогда народ - социальное единство и «ого-сударствлённый народ» - властноорганизованное [Магазинер 1922, 107] социальное единство будут более близки, в т.ч. и с позиции конституционно заявленного принципа народовластия. В юриспруденции нужно вернуться к социальной природе государства, единственную субстанцию (сущность) которого составляет народ [Мамут 1997, 17]. Оно растворено в социуме, т.к. представляется плодом воли людей [Фейербах 1955, 643]. Государства без народа не бывает. В нём общество становится гражданским сообществом индивидов. Не могут на уровне всеобщего объединения граждан государства существовать параллельные «гражданское общество» и «народ».
Некоторое отступление от исследования формы народовластия сделано не случайно. Предшествующие рассуждения позволяют рассматривать государство публично организованной формой единения людей в гражданское общество. Цель государства - достижение коллективных интересов граждан. Первый из них - общий публичный порядок. В таком контексте всякое государство создаётся народом, ведь другого источника его возникновения попросту нет. Сложившийся народ - первое условие появления государственности (первый базовый социальный элемент). Упорядочение социальных отношений на основе определённых норм поведения - публичного закона и порядка - второй образующий элемент. Слагая их, мы понимаем, что гражданское сообщество появляется для установления определённого порядка, в котором формируются особого рода внутренние устойчивые связи между индивидами. Они характеризуются всеобщностью, в том числе общественным признанием, а значит определяют социальную сущность государства. Если народ-учредитель в своей подавляющей массе участвует в установлении публичного порядка, признаёт его и поддерживает, такое образование следует считать народным государством [Рейс-нер 1912, 232, 238]. Но это лишь общие признаки такой государственности. В ней они также эволюционируют во времени, в каждую историческую эпоху получают определённое выражение. По этой причине в научных представлениях последнего столетия, видимо под влиянием распространения идей конституционного государства, стали выделяться и специальные признаки народной государственности. Она считается учреждённой и управляемой народом. В ней публичный закон строится на базовом принципе государственного права «вся совокупность власти пребывает во всей совокупности граждан» [Дюнан 1906, 7].
В специальной литературе встречаются множественные, схожие по смыслу имена народного государства: «самодержавие народа» [Магазинер 1907, 1], «общенародное государство» [Косицын 1963, 119], «государство национальной демократии», «народная демократия» [Петров 1967, 16, 32-33, 49, 64], «народное рабочее государство» [Менгер 1905, 46, 50-51 и др.], «социальное государство» [Алексеев 1999, 308-311], «общенародное социалистическое государство» [Керимов 1961: 133], «непосредственные республики» [Магазинер 1917, 17-18] и т.д. Между тем, термин, предложенный Рейснером М.А., наиболее ёмок по содержанию. В нём чётко раскрывается смысл политико-правового режима [Мамут 1999, 48] народовластия. Убедим-
ся в этом при кратком описании форм народного государства.
Опираясь на теорию, можно выделить два типа становления такого государства. Первый тип - естественно-исторический [Мамут 1999, 54]. По нему государственность возникает вследствие длительной коммуникации социальных общностей (догосударственных форм публично-правового солидаризма), объединённых постоянными общими целями. Таким путём «огосударствилось» большинство народов.
Второй тип - публично-правовой договорённости индивидов и их социальных общностей. Речь идёт не о трудно проверяемых воззрениях Руссо Ж.-Ж. и др. (классической договорной теории происхождения государства), а о реальных примерах заключения на местных сходах и в особых выборных советах общественных договоров о создании разросшимися колониями поселений северо-американских штатов, начиная с XVIII в., объединившихся впоследствии в единое федеративное государство [Тахтарев 1907, 144-146; Рейснер 1912, 257]. По договоренности социальных общностей (народов) создавался и СССР.
Появление и развитие народных государств естественно-исторического типа происходило эволюционно. Можно выделить доконституционный и конституционный периоды их существования.
Доконституционный период существования народных государств. Сразу оговоримся, что государства данной эпохи давно стали достоянием прошлого, оставив нам опыт отдельных форм народовластия. Судить о них мы можем исключительно с позиции воззрений современного исследователя. Примеров участия народов в установлении публичного порядка через избрание единоличного или коллективного представительного органа, поддающихся анализу, достаточно. Они позволяют выделять две основные формы народных государственных образований: народные монархии и городские республики.
Народные монархии. С античных времен цари (басилев-сы, князья и т.п.), особо в начальные периоды существования древних государств, нередко избирались гражданами непосредственно или через своих представителей. Это происходило в Древней Греции [Ку-манецкий 1990, 32], Риме [Токмаков 2007, 89, 98, 235], Израиле [Ветхий завет. I кн. Царств, гл 8; Гехт 1866, 99], Византии [Вальденбег 2008, 29-31, 34, 38], Англии [Дайси 1891, 14] и др. При этом большинство народа не только утверждало власть своих избранников, но, вручив им широкие полномочия по сложившимся обычаям, активно поддерживало их на престоле [Межерицкий 1994, 162]. Лишь с появлением института наследственной монархии учредительная роль народа в определении формы публичного управления утратила своё первостепенное значение. Между тем массы по-прежнему признавали и поддерживали наследственных монархов, по крайней мере, допускали существование сложившейся властной иерархии. Монарх царствовал «волей народа» [Магазинер 1917, 9]. И это было социально-публичной нормой, повсеместно устоявшейся у многих народов. Утверждать обратное, значит предлагать иной механизм, объясняющий длительную потенцию монаршей власти в подавлении воли народа. Думается, без согласия или непротивления последнего, такое невозможно в принципе.
В России тому подтверждение примеры избрания на царство
Бориса Годунова [Авилиани 1916, 6] в 1598 г. и восстановления монархии через выбор земским собранием нового царя Романова М.Ф. в 1613 г. Вплоть до 1917 г. последняя выступала стержнем единения многонационального народа, нередко называлась «народной монархией» [Со-лоневич 2002; Иванов 2014, 18-23] и во времена преобразований Петра I на западный манер, ликвидировавшего земские соборы [Юшков 1950, 40], «уцелела только благодаря народу» [Тихомиров 1905, 112].
О похожей роли монархии у германских народов упоминал Колесницкий Н.Ф.[Колесницкий 1959, 63]. Конечно, народная монархия в современных представлениях - трудно доказуемый феномен, с огромным трудом увязываемый с народовластием. Причина того кроется во влиянии господствовавших почти два столетия теорий конституционного государства, представительной монархии, марксизма-социализма, социального государства и т.п. Сложно сегодня поставить себя на место граждан канувших в Лету государств народной монархии, которым был просто неизвестен иной принцип организации публичного порядка или они следовали консервативной инерции национальных традиций [Дюнан 1906, 20, 31, 84], подобно современному британскому народу или испанскому, восстановившему монархию всенародным плебисцитом в ноябре 1975 г.
Оценивая прошлое с современных позиций, можно небезосновательно предположить, что народная монархия была общепризнанным способом стабилизации публично-властного управления «огосударствлённого» народа. Мнение последнего в лице общественного большинства придавало устойчивость государственности, а монарх - ставленник народа - лишь исполнял волю избравших его граждан. Если согласиться с тем, что воля народа -закон [Рейснер 1912, 247-248; Магазинер 1917, 30], то монарх представлялся его носителем и исполнителем. Так продолжалось до эпохи абсолютизма, принципиально изменивший принцип социального управления. Учредительная власть во всех проявлениях (ветвях), постепенно сконцентрированная социальным меньшинством, отошла от народа, превратившегося из субъекта в объект управления. Государство, конечно, не исчезло, но утратило «народный дух», стало орудием классового господства [Петров 1967, 17].
В этом смысле общие признаки народной монархии как формы народовластия раскрываются следующим образом.
1) Народ в большинстве своём или в лице своих выборных, избирая монарха, устанавливал тем самым публичный порядок регулирования социальных связей через единого представителя (принцип единоначалия). Последнему всеобщим доверием на постоянной основе делегировались полномочия на ведение общих дел с учетом интересов граждан. Самостоятельность монарха в выборе своих действий, по сложившемуся обыкновению, не стеснялась формальными запретами, процедурами или общественным контролем, посему он стал единственным источником социально-правовых норм, исполнительских и судебных решений, пребывающих в канве правил сложившегося общежития народа.
2) Признание конкретным народом монархического прин-
ципа единоначалия - считалось социальным обыкновением. Его основание вытекало из коллективного самоопределения граждан в способе публичного управления своей общностью.
3) Поддержка монарха выражалась в единении вокруг него гражданского общества, в котором самодержец осуществлял балансировку интересов различных социальных групп, поддерживая внутреннюю социально-политическую целостность государства. Для отдельных граждан и разнородных общностей он представлялся независимым публичным арбитром. Отношение общественного большинства к действиям монарха проявлялось в отсутствии социальных волнений, т.е. по пассивному типу. И это не утопическая идиллия, а сложившаяся формула правления, в которой сила власти монарха обеспечивала реализацию силы мнения народа [Солоневич 2002, 39].
В общем, монархия, как и иная форма народного государства, представляется способом коллективной самоорганизации «огосударствлённых» социальных общностей. Её особенность: самостоятельность монарха в управлении делами гражданского общества, которая осуществлялась в интересах последнего. Первоисточником власти со временем стала воля монарха.
Не всякая монархия считалась народной и была способна «перерасти» в формы, лишённые признания и поддержки народа. Например, в деспотию. История доконституционного периода государственности раскрыла ход её трансформации следующим образом: выборная монархия - наследственная монархия - абсолютная монархия. При этом наследственность и абсолютизм необязательно представлялись «антинародными». Ключевым моментом здесь выступали интересы широких масс населения. Следуя им, даже абсолютная монархия могла признаваться и поддерживаться общественным большинством. Антинародной монархия становилась в тот момент, когда обособлялась от гражданского общества через введение для себя и приближенного социального меньшинства политико-экономических привилегий. Возникавшее в результате такого шага политическое неравенство разрушало социальное единство государственности. Появление поли-тико-стратифицированного общества с противоборствующими социальными группами, в котором монарх принимал сторону социального меньшинства, указывало на кончину народной монархии. Отношение гражданского общества к монарху в таком случае переходило либо в режим непротивления (вынужденного согласия), либо приводило к его свержению. Всё зависело от традиций конкретного народа.
Городские республики. Античные и более поздние городские республики были другой исторически возникшей формой народной государственности. В постоянно изменяемом виде они существовали вплоть до конституционного периода. Повременные афинские республики с аристократическим правлением [Аристотель 1997, 272-278, 292 и др.], республиканское устройство Спарты времён Ликурга с особым механизмом уравновешивания аристократических и демократических начал в управлении (утверждением народом законов, предлагаемых геронтами [Арсеньев 1825, 102]), аристократии Карфагена и Сиракуз [Арсеньев 1825, 417, 419-421] и мн. др. - достой-
ные примеры первых городских республик, ограниченных подобно своему монархическому антиподу конкретным городом и прилегающими к нему окрестностями [Арсеньев 1825, 71-72] либо федерацией таких городов [Кареев 1908, 188]. Аристократия (власть лучших) и демократия (правление многих [Кареев 1908, 144-145]) представлялись в них сменявшими друг друга формами существования.
Истории также известны римские аристократические республики раннего (VI-нач. III вв. до н.э.) и позднего (начало III - конец I в. до н.э. [Токмаков 2007, 7, 14-15]) периодов, средневековые европейские республики, сочетавшие правление аристократии и народных сходов (Веницианская [История Европы в 8-т. 1992, 111]), Исландская (IX-X вв.[ История Европы в 8-т. 1992, 188]), германские города-республики XIV-XVIII вв., русские города-республики (Новгород и Псков XI-XII вв.) и т.д. Управление общественными делами в городах-республиках осуществлялось как общественным большинством, так и избранными народом представителями (социальным меньшинством), т.е. организация публичного порядка была устроена по принципу коллективного управления, предусматривавшего свои способы установления, признания и поддержания такового.
Коллективность социально-публичного управлении породила отличную от монархии форму государственности - республику, общие признаки народовластия в которой реализовались несколько по-иному.
1) Установление публичного порядка и его корректировка осуществлялись большинством народа или его представителями путем периодического избрания коллективных органов власти и отдельных должностных лиц государства согласно принятым цензам; личным участием в деятельности публичных учреждений и одобрением предлагаемых ими постановлений.
2) Коллективное самоопределение народа признавалось основным принципом социального управления, реализуемым политически свободными и равноправными гражданами в период всего существования республиканского государства. Постоянная политическая активность его членов и сменяемость представителей власти - базовые условия, указывавшее на временную делегацию полномочий народа своим избранникам.
3) Поддержка народом коллективных и единоличных органов властного управления покоилась на следующей основе: их всеобщем уважении; законодательном выражении народной воли; признании социальной полезности законов; законодательном закреплении политического, а иногда и экономического равенства граждан (примером такого древнего социалистического государства выступала какое-то время Спарта); правом «подачи голоса» в народных собраниях и т.д. [Арсеньев 1825, 107-108, 152-157]. Словом, доконституционное республиканское устройство, где общественное большинство формировалось по активному типу, стало основой формирования и правового закрепления публичных прав граждан на индивидуальном уровне. В нём закон, как объективированное выражение воли народа, обрёл роль первоисточника власти.
Доконституционные республика и народная монархия пред-
ставлялись формами коллективной самоорганизации граждан «огосу-дарствлённого» народа со своим особым характером публичного управления. Он заключался в регулировании общественных связей на основе принятых народом или его представителями законов (постановлений). При этом само государство складывалось стихийно и по воле правящей социальной общности. Его общественная структура государства и механизм, а также публичные отношения между общностями не имели четкой упорядоченности. Воля правящих групп, возведённая в ранг политического произвола, открыто господствовала над публичным правом, считаясь его первоисточником. Критическое сравнение народной монархии и республики доконституционного периода в попытке поиска лучшей формы правления представляется делом личной приверженности. По этому поводу в научной литературе не одно столетие ломались копья. Сегодня соотношение правивших в них субъектов, способов выражения и реализации их воли уже не столь интересны и более занимают внимание историков, ведь таких государств уже не будет никогда.
Конституционный период существования народных государств. В современной науке более актуальны вопросы исследования народного государства в период его конституционного оформления. При этом следует учитывать время его наступления в каждом конкретном случае. Где-то он начался в XVII в. (республика Сан-Марино), где-то под занавес XX в. (Оман).
Со вступлением народных государств в конституционный период существования, правящие индивидуальная воля монарха и коллективная воля народа приведены к единому основанию внешней объективации - основному публичному закону (конституции), определившему нормативный характер взаимоотношений индивида, гражданского общества (государства) и органов публичной власти. Сложная социальная стратификация гражданской общности впервые получила правовую огранку, породив новый принцип установления правопорядка: всякий закон или постановление должны соответствовать духу конституционных установлений. Они явились всеобщими правилами, содержащими критерии оценки произвола в деятельности монарха и органов публичной власти, в действиях народных масс и отдельных граждан. Отныне политический произвол правящей социальной общности в публичном праве заменил конституционно оформленный политический консенсус гражданского общества. Развитие государственности перешло на новый уровень, закономерно откорректировав форму и содержание народовластия.
Конституция стала единственным механизмом разрешения социальных противоречий между различными общностями и гражданами, гарантом общественной стабильности. В ней социально-стратифицированный народ юридически реализовал собственную самоорганизацию. Не имеет значения, принималась ли она общественным большинством, его представителями (социальным меньшинством) или «дарована» государем-самодержцем, публичное управление обрело в ней четкий правовой стержень, выраженный в конституционном правопорядке. Это первое.
Второе. Республиканская форма правления стала превалирующей. Исполнилось научное предсказание начала XX в. [Магази-
нер 1917, 13]. Республика - ныне единственное выражение народного государства. Основной причиной исчезновения народных монархий явилась всё та же конституционность государства. Превратившись в публично-правовое обыкновение, она избавила гражданское общество от потребности в постоянном публичном арбитре в лице единоличного самодержца. Старый формат управления сменился новым. Теперь публичный порядок устанавливался общественным консенсусом и гарантировался конституцией, в реализации её норм он признавался и поддерживался всем социумом. Институт монарха при этом постепенно трансформировался в единоличный орган республиканского государства - главу государства, которого архаичные демократии не знали. Особенно это заметно в президентских республиках.
Конституционность повлияла и на республики, прекратив бесконтрольную смену форм правлений социального большинства и меньшинства. Временная делегация народом властных полномочий правящей общности и политическое равенство граждан выступили стабилизирующими народные государства ключевыми принципами управления. Примерно в это время путём конституционного закрепления публично-правовых соглашений индивидов и их социальных общностей стали возникать уже упомянутые народные государства второго типа - «договорные» республики (например, США). Теперь государства обоих типов получили единое основание, в подавляющем большинстве своём обретя республиканское обличие. Можно сказать, что оставшиеся конституционные монархии более соответствуют ему, чем прежнему духу единоличного самодержавия. Та же Англия давно признаётся республиканской не «по букве», а «по духу» [Герье 1884, 16-17: Тахтарев 1907, 8]. Правовые формы государственности более не предрешают своего политического содержания [Магазинер 1917, 16].
По этой причине разделение народных государств на конституционные монархии и республики более не актуально. Публичное управление безвозвратно стало коллективным. Именно вариации правящей коллективности теперь определяют сущность реализации народом права на самоопределение. По этому основанию продолжим исследование, раскрыв помимо общих и специальные признаки современной народной государственности. Она, как указано выше, учреждается и управляется народом. Возможно ли такое? Юридически, да. Сегодня государство строится и управляется конституционным путём. Прописано ли это единым законом или совокупность таковых (писаная и неписанная конституция) - неважно. В них закреплен публично-правовой консенсус (единение либо компромисс) стратифицированного народа, определяющий конституционный правопорядок. Иными словами, народом или его частью учреждается (устанавливается) не само государство, а формат взаимоотношений на коллективном и индивидуальном уровнях (социальными общностями, гражданами), т.е. конституционный правопорядок - политико-правовой режим. Его источником признаётся правящая социальная общность, принимающая конституцию.
По этой причине способ принятия конституции - один из признаков современного народного государства. Конституции, принятые всенародным голосованием, изначально предусматривают фор-
мат публичного регулирования социальных связей, установленный общественным большинством. Он характеризуется широким социально-политическим единением граждан, в котором просматривается самоопределение народа, закладываются признаваемые и поддерживаемые массами основы политической системы. Одним словом, в данном случае гражданское общество самостоятельно определяет правила своего общежития, т.е. самоорганизуется. Конституции многих стран приняты на референдумах всенародно.
Сложнее обстоит дело в государствах с «неписанными» и «дарованными» конституциями, принимаемыми народом «по умолчанию». В них гражданский консенсус реализуется в форме социально-политического компромисса, устроенного на взаимных уступках коллективных общностей. Этим и объясняется тот факт, что случаев участия широких масс в подготовке октроированных конституций или актов непи-санных конституций не известно. Таковые спущены «сверху» правящим социальным меньшинством. Показательный пример - сохранившееся в Великобритании сословно-представительное правление, где монарх, лорды и народные избранники до сих пор делят власть посредством системы сдержек и противовесов. Можно долго говорить о номинальном значении британской монархии, об ограниченной роли палаты лордов и о реальной силе партийно-политического представительства в палате общин, но неоспоримым остаётся факт: социальное большинство на уровне конституционных основ самостоятельно не определяет политико-правовой режим своего государства. Вот и приходится вести поиск компромисса. Социальные общности здесь не нацелены на реализацию воли общественного большинства, но на сохранение собственного публично-правового статуса, обусловленного их интересами.
Разница между социально-политическим единением и компромиссом очевидна. Первое формируется большинством добровольно, второй - вынужденным повиновением закону, юридически уравнивающим политический вес разнородных социальных групп. Образуется логический парадокс, в котором при формальном равенстве основных политических прав всех граждан, голос социального меньшинства признается равным голосу остального народа. Подобная разновеликая тожественность указывает на непримиримую политическую разобщенность гражданского общества, целостность которого гарантируется исключительно законом. В какой-то степени подобная правовая перелицовка объясняет по аналогии природу «свободного мандата» в партийно-полити-ческом представительстве. Государства, строящиеся исключительно по данному принципу также трудно называть истинно народными, особенно, если конституции таковых принимаются исключительно представительными органами (учредительными собраниями и парламентами). Представители являются всё тем же социальным меньшинством, не связанным волей своих избирателей в определении конституционных устоев государства. Таким путём приняты конституции США, Италии, Германии, Греции, Финляндии и т.д., словом, многих передовых государств, считающих себя демократическими. Их народы могут признавать и даже поддерживать установленный представительным меньшинством порядок, но управлять собственными делами
самостоятельно не могут в силу закона. Данное утверждение нельзя считать эскападой в сторону представительной демократии, ибо таковая по сути является скорее правлением выборных лиц, чем народа. Оно вскрывает причину противоречий между конституционно закрепленным принципом народовластия и объективной реальностью: большинство современных конституций в основу государственного устройства закладывают принцип руководящей роли представительного меньшинства. Эта «троянская закладка» отрешает общественное большинство от реального участия в коллективном управлении государством, а значит реализация одного из базовых признаков современного народного государства невозможна. Народ de jure и de facto правящим субъектом не выступает. Этим и объясняется тот факт, что даже всенародно принятые конституции не гарантируют реализации принципа народовластия. К чему тогда нормативно заявлять о народовластии?
Между тем, есть государства, конституции которых не только принимаются всенародно, но где и у власти пребывает общественное большинство. Наиболее совершенна в этом смысле Швейцария - классическая либерально-демократическая республика. В ней любой значимый для народа вопрос, включая принятие важных союзных законов, ныне, как и столетие назад, решается гражданами сообща. Референдумы в стране с населением более 8,5 млн.чел. проводятся практически ежегодно. Из недавних и наиболее значимых: о гарантированном доходе граждан (2016); о регулировании притока мигрантов (2014); об ограничении заработной платы руководителей крупных компаний (2013) и т.д. В этой стране признаки современного народного государства раскрылись наиболее полно. Народ, пребывая в социально-политическом единении, учреждает конституционный порядок и управляет государством через систему органов публичной власти, более выполняющих технические функции в реализации воли общественного большинства.
Нечто похожее наблюдается в социалистических государствах, которые также можно считать народными, ведь их основной принцип социальной организации строится на вовлечении общественного большинства в процесс управления делами социума. Широкое единение масс обеспечивается в них господствующей политической идеологией, носителем которой выступает партия-гегемон. Последний нюанс, конечно, создаёт угрозу замещения властвующего субъекта партокра-тическим меньшинством, но он смягчается тем, что гражданское общество (советский народ) признает правящую партию своей органической, объединяющей частью, которая официально ему не противопоставляется. Отсутствие открытой политической борьбы за власть в социалистических государствах сдерживает разобщение их народов, но, в идеале, народное государство не должно управляться партийно-организованными массами. Корпоративные основы в любом случае окажут влияние на действия и решения общественного большинства.
Партийная идеология и социально-политический компромисс выступают цементирующими волю граждан факторами, препятствуют «текучести» социальных интересов, которые часто выбираются из партийного, сословного, классового или иного политического «мундира». Современному публично-правовому равноправию граждан должна
корреспондировать возможность их единения в довлеющее большинство по конкретным вопросам, исходя из собственных, а не навязанных извне воззрений. Абсолютно прав Рейснер М.А., логически увязавший в своём учении о народном государстве права человека-гражданина и народовластие через возможность сложения суверенной коллективной воли из мнений свободных индивидов [Рейснер 1912, 238, 240, 244-245]. Представительное правление таковым механизмом не обладает в принципе. Эту позицию подкрепляют и современные представления о том, что идея приоритетности прав человека не предполагает противостояния с государством [Семитко 2017, 96]. Как видим, современное народное государство без широкого социально-политического единения граждан невозможно. Оно формирует правящее общественное большинство (коллективный субъект властеотношений), обеспечивает возможность установления, признания и поддержания определённого конституционного порядка, в котором принятие наиболее важных решений, включая законодательство, представляется прерогативой всего народа. Он является единственным источником легитимации всякой власти. В этом и заключается содержание политико-правового режима народовластия.
Постоянно ли содержание данного режима? Думается, нет. Ретроспективный взгляд на развитие формы народного государства указывает, что народоправство от архаичного непосредственного управления народом собственными делами веками эволюционировало в сторону политического представительства, в какой-то момент полностью сменившего прямые формы демократии. Со вступлением государственности в конституционную эпоху существования маятник качнулся в обратную сторону. Постепенное признание политических прав граждан и уравнивание их публичного статуса возродило потребность в массовом социально-политическом консенсусе. Привилегированный статус правящего общественного меньшинства стало все труднее обосновать перед остальным гражданским обществом. В нём возникла потребность в реализации заявленного правом принципа народного суверенитета в его истинном значении, т.е. в признании народа коллективным субъектом власти, самостоятельно определяющим облик своего государства. Это привело к появлению и укоренению идеи о самоуправлении народа [Скуратов 1987, 22], которое представляется высшей ступенью развития народного государства. Только в нём возможна реализация демократии участия масс [Козлихин 1993, 109].
Одно время эта тема активно изучалась. Самоуправление народа в советской литературе стало научной категорией, в практике -повсеместно внедряемым политическим принципом регулирования общественных отношений [Скуратов 1987, 11-12]. Пройдя апробацию временем, оно отчасти подтвердило ошибочность мнения о неосуществимости истинной демократии в больших государствах [Дюнан 1906, 22]. Опыт либерально-демократической Швейцарии нашел подтверждение в иной, более массовой интерпретации. И только просчёты в обустройстве экономического и идеологического оснований социалистических государств остановили процесс их распространения в международном масштабе. Сегодня они постепенно перестраиваются на либерально-демократическую основу, сохраняя свой базовый принцип - вовлеченно-
сти широких народных масс в управление общественными делами и технической роли механизма государства. Особо преуспел в этом Китай.
лизации политического режима народовластия, содержание которого выражается в социально-политической самоорганизации граждан. 2. Основа народного государства заключена в публично-правовом консенсусе его граждан, оформленном широким социально-политическим единением масс, образующих правящее общественное большинство. 3. Социальный консенсус в народном государстве определяет суть публично-правового (конституционного) правопорядка, гарантирующего реализацию воли большинства граждан. 4. Публичное народно-демократическое самоуправление гражданского общества представляется перспективным ориентиром его дальнейшего развития, которое потребует юридического признания народа правящим коллективным субъектом - источником публичной власти, обеспечивающим её единство. 5. Механизм народного государства все более обретает роль технического исполнителя консенсу-альной воли гражданского общества. Открытое политическое противостояние социальных групп сменяется широким общественным дискурсом.
В странах представительного правления наблюдается иная
тенденция - тяга к реализации идеи социального государства, основанного на публичном патернализме [Пронин Э.А., Костючков С.А. 2013, 70], реализуемом в целях обеспечения права человека на достойную жизнь [Лабыгина 2015, 28]. В нём заботу за каждым гражданином, вне зависимости от его социального статуса, берет на себя государство. Налицо традиционное противопоставление последнего и его граждан, в котором правящее социальное меньшинство обязуется учитывать интересы остального народа. Очередная мимикрия свободного политического представительства в искажении принципа народного суверенитета. Не более. Несмотря на столь очевидное раздвоение представлений о дальнейшем пути реализации конституционного принципа народовластия, нам предстоит решить не только проблемы установления его истинного содержания, но и детального описания корреспондирующей ему формы - народного государства. Избежать этого не получится, ведь такая потребность продиктована самой конституцией, отражающей публично-политическое устройство гражданского общества. Реализовать содержание вне конкретной формы невозможно. Возможно решению столь трудной задачи поспособствует данное исследование, основные выводы которого формулируются так: 1. Народное государство - форма реа-
требуется возобновить активные фундаментальные исследования в области народовластия, четко сформулировать и шире использовать современную социально-юридическую конструкцию государства, отказавшись от позитивистских шор. Иначе решить проблем общественного единства и избавиться от догмата социального противопоставления не удастся, а народоправство так и останется юридической фикцией.
В заключении хотелось бы отметить, что современной науке
Библиография:
1. Авакьян, С.А. 2009. Публичная власть: конституционно-правовые аспекты // Вестник Тюменского государственного университета. № 2. С. 5-15.
2. Авалиани, С.Л. 1916. Земские соборы. Одесса: Издание книгоиздательства А.А.Ивасенко. 138 с.
3. Алексеев, Н.Н. 1920. Очерки по общей теории государства. М.: Московское науч. изд-во. 208 с.
4. Алексеев, С.С. 1999. Философия права. М.: Норма. 330 с.
5. Аристотель. 1997. Политика. Афинская полития. М.: Мысль. 458 с.
6. Арсеньев, К.И. 1825. История народов и республик Древней Греции. Часть 1. Спб.: типография медицинского департамента МВД. 464 с.
7. Бержель, Жан-Луи. 2000. Общая теория права. М.: NOTA BENE. 576 с.
8. Братусь, С.Н. 1947. Юридические лица в советском гражданском праве. М.: Юрид. изд-во. 364 с.
9. Вальденбег, В.Е. 2008. Государственное устройство Византии до конца VII в. Спб.: изд-во СПБУ. 222 с.
10. Ветхий Завет. I кн. Царств.
11. Гегель, Г. 1990. Философия права. М.: Мысль. 524 с.
12. Герье, В.И. 1884. Понятия о власти и народе в наказах 1789 года. М.
13. Гессен, В.М. 1912. Общее учение о государстве. Спб.: типо-литография И.Трофимова. 190 с.
14. Гехт, Э. 1866. Очерк истории еврейского народа от заключения библии до наших времен. Спб.: типография О.И.Бакста. 231 с.
15. Гоббс, Т. 2001. Философские основания учения о гражданине. М.: АСТ. 304 с.
16. Дайси, А. В. 1891. Основы государственного права Англии. Спб.: Издание Л.Ф.Пантелеева. 370 с.
17. Дюнан, А. 1906. Народное законодательство в Швейцарии. Исторический обзор. Спб.: типография Альтшулера. 95 с.
18. Еллинек, Г. 1908. Общее учение о государстве. Спб.: издание юридического книжного магазина Н.К.Мартынова Т. I. 599 с.
19. Иванов, И. Народная монархия в Византии - царский путь? // Невский Богослов (НЕБО). 2014. № 16. С. 18-23.
20. Иеринг, Р. 1881. Цель в праве. Спб.: Издание Н..Муравьева. 412 с.
21. История Европы: с древнейших времен до наших дней: в 8 т. Т. 2: Средневековая Европа. 1992 / гл. редкол.: А. О. Чубарьян. М.: Наука. 814 с.
22. Кабышев, В.Т. 1974. Прямое народовластие в советском государстве. Саратов: изд-во Сарат. ун-та, 1974. 149 с.
23. Кареев, Н.И. 1908. Монархии Древнего Востока и греко-римского мира. Спб.: типография М.М.Стасюлевича. 405 с.
24. Керимов, Д.А. Сущность народного социалистического государства // Вестник ЛГУ. 1961. № 23. С. 122-139.
25. Козлихин, И.Ю. 1993. Идея правового государства: история и современность. Спб.: изд-во СПБУ. 150 с.
26. Кокотов, А.Н. 1994. Русская нация и Российская государственность. Екатеринбург: изд-во УРГЮА. 128 с.
27. Колесницкий, Н.Ф. 1959. Исследование по истории феодального государства в Германии (IX - первая половина XII века). М.: издание МОПИ. 236 с.
28. Косицын, А.П. Вопросы теории общенародного права // Коммунист. 1963. № 5. С. 118-124.
29. Котляревский, С.А. 1915. Власть и право: проблема правового государства. М.: тип. "Мысль" Н.П.Меснянкин и К°. 417 с.
30. Куманецкий, К. 1990. История культуры Древней Греции и Рима. М.: Высш. шк. 350 с.
31. Лабыгина А. В. 2015. Теоретический анализ концепции социального государства в контексте современной отечественной политико-правовой действительности. М.: Триумф. 150 с.
32. Магазинер, Я.М. Республика, её сущность и важнейшие демократические формы. Петроград: Издание юридического книжного склада «Право». 42 с.
33. Магазинер, Я.М. 1907. Самодержавие народа: (опыт социально-политической конструкции суверенитета). Спб.: Издание Н.Глаголева. 142 с.
34. Магазинер, Я.М. 1922. Общее учение о государстве. Петроград: изд. 2-е, перераб.: Кооперация. 469 с.
35. Мамут, Л.С. 1999. Народ в правовом государстве. М.: Норма. 152 с.
36. Марченко, М.Н. 2014. Демократия как атрибут правового государства // Государство и право. № 5. С. 14-24.
37. Матарас В.Н. 2016. Методы исследования форм государства в историческом времени и пространстве // Вестник Белорусского гос. университета. Сер. 3. № 1. С. 104-113.
38. Межерицкий, Я.Ю. 1994. «Республиканская монархия»: метаморфозы идеологии и политики императора Августа. М.-Калуга: изд-во КГПУ. 442 с.
39. Менгер, А. 1905. Новое учение о государстве. М.: типография А.П.Поплавского. 264 с.
40. Петров, В.С. 1967. Тип и формы государства. Ленинград: изд-во ЛГУ. 120 с.
41. Поляков, А. В. 2011. Нормативность правовой коммуникации // Правоведение. № 5. С. 27-45.
42. Пронин, Э.А., Костючков, Сергей А. 2013. Основы социального государства. М.: Экслибрис-Пресс. 335 с.
43. Рейснер, М.А. 1912. Государство. Часть II. Государство и общество. Часть III. Государственные формы. М.: типография т-ва И.Д. Сытина. 292 с.
44. Семитко, А.П. 2017. О приоритете прав и свобод человека как правовом принципе либерализма в российской и зарубежной литературе // Науч. ежегодник Ин-та философии и
права Урал. отд-ния Рос. акад. наук. Екатеринбург. Том 17. Вып. 1 С. 83-105.
45. Скуратов, Ю.И. 1987. Система социалистического самоуправления советского народа. Свердловск: Издательство Уральского университета. 432 с.
46. Солоневич, И.Л. 2002. Народная Монархия. М.: НП «Центр поддежки культуры и развития информационных технологий». 624 с.
47. Тахтарев, К.М. 1907. От представительства к народовластию. Спб.: Издание «Библиотеки Обществознания». 228 с.
48. Тихомиров, Л.А. 1905. Монархическая государственность: Ч. 1-4. Ч. 3: Русская государственность. М.: Университет. тип. 244 с.
49. Токмаков, В.Н. 2007. Армия и государство в Риме: от эпохи царей до Пунических войн. М.: КДУ. 264 с.
50. Хабермас, .Ю. 1995. Демократия. Разум. Нравственность. М.: изд. центр «ACADEMIA». 244 с.
51. Фейербах, Л. 1955. Избранные произведения. М.: Госполитиздат Т. I. 676 с.
52. Черданцев, А.Ф., Русинов, Рудольф К. 1977. Критика современных буржуазных государственно-правовых теорий. Свердловск: СЮИ. 49 с.
53. Черепанов, В.А. 2014. О народовластии в России // Государство и право. № 1. С. 36-44.
54. Юшков, С. В. 1950. К вопросу о сословно-представительной монархии в России // Советское государство и право. № 10. С. 39-51.
