CC BY
258
УДК 947.081.2
ТЮКАЧЁВ Николай Алексеевич, кандидат исторических наук, доцент кафедры новой и новейшей отечественной истории и права Брянского государственного университета имени И.Г. Петровского. Автор 32 научных публикаций, в т.ч. двух монографий, 5 учебно-методических пособий
НАРОДНИЧЕСТВО В ИСТОРИЧЕСКИХ ИССЛЕДОВАНИЯХ 2000-х годов
В статье рассматривается российская историография народничества начала 2000-х годов. Основное внимание уделяется новым подходам к проблеме в работах В.А. Исакова, О.В. Будницкого, В.В. Зверева, Л.М. Ля-шенко. Сделан вывод о преодолении большинством историков догматического подхода к ленинской концепции народничества.
Народничество, «Народная воля», терроризм, реформы Александра II, современная историография
Постсоветский период историографии народнического движения начинается в 1991 году в связи с крушением СССР и становлением современной России. Особенностью 1990-х годов был сложный, болезненный, противоречивый процесс постепенного расширения методики исследования, выход отдельных историков за рамки марксистской методологии. Современный этап постсоветской историографии начинается с 2000 года. Главной его особенностью является преодоление большинством историков догматического подхода к ленинской концепции народничества, что способствует появлению концептуально новых подходов к освободительному движению в пореформенной России.
Значительным вкладом в историографию народничества начала 2000-х годов является монография В.А. Исакова1. В ней показано
© Тюкачёв Н.А., 2011
развитие идеи заговора в русском революционном движении на протяжении сорока лет: от петрашевцев до поздней «Народной воли». В монографии Исакова использованы материалы отечественных архивов, а также Национального архива Франции. Под заговором автор понимает «подпольную деятельность тайного общества революционеров-социалистов, реализующих свою программу борьбы с самодержавием и доводящего дело до победы над ним и утверждения в стране социализма»2.
В результате своего исследования В.А. Исаков пришел к обоснованным выводам о типах заговоров, об эволюции концепции заговорщичества, влиянии заговорщичества на представления о послереволюционном устройстве общества. Автор отметил, что «процесс формирования концепции заговора в России... проходил тогда, когда в Западной Европе сущест-
вовали достаточно долго различные варианты заговора». Тем не менее в России «процесс был пройден полностью от постановки проблемы (заговора. - Н.Т.) и осмысления отдельных компонентов до полновесной программы, и пройден в основном самостоятельно, без чьего-либо решающего влияния». Концепция заговора «в разных вариантах» сложилась в период «с конца 1840-х до рубежа 1880-х». Причем «в наиболее законченном виде» она была изложена «в середине 1870-х гг. П.Н. Ткачевым». Концепция Ткачева «была во многом повторена в программных документах “Народной воли”, написанных Л.А. Тихомировым». Однако впервые «программно-теоретические основы российского заговорщичества были заявлены П.Г. Заичневским в прокламации «Молодая Россия» в 1862 году»3.
В.А. Исаков утверждает, что концепция заговора «была представлена в трех вариантах». Первый вариант - «широкий, или народный»
- предполагал «создание масштабной всероссийской подпольной структуры (в варианте Бакунина - международной), опирающейся, в том числе, и на просвещенных представителей народа». Такая организация руководила бы народом в ходе революции, а затем «помогла бы ему в устройстве жизни на социалистических началах и на народоправии». Заговор, таким образом, был только тактическим средством. Стратегия «была нацелена на народную революцию». Такие представления были присущи Герцену, Чернышевскому, Лаврову, Бакунину. Второй вариант заговора - «классический или бланкистский» - был разработан П.Н. Ткачевым «и предполагал подготовку захвата власти тайным обществом профессиональных революционеров для последующего использования этой власти революционной диктатурой при реализации программы социалистических преобразований». Такое понимание исходило из тезиса о неспособности народа к сознательной борьбе и созиданию. В итоге «из тактического средства заговор превращался в стратегическое направление борьбы». На бланкистский вариант заговора «в той или иной степени» рассчитывали Заичневский, ишутинцы, Нечаев, и особенно народовольцы «в лице Тихомирова
и Ошаниной». Третий - «террористический»
- вариант заговора появился как противодействие революционеров репрессиям властей, а также в качестве мести «предателям и шпионам». Пройдя еще несколько стадий развития, «наконец, появляется идея о тотальном терроре как основном средстве борьбы». Рассмотрев различные варианты заговора, автор констатировал, что «в чистом виде ни один из вариантов не существовал». У Ткачева «действия заговорщиков предполагалось подкрепить стихийным народным выступлением». Н. Морозов ратовал за «террористическую революцию», но в итоге требовал народного представительства.
По мнению автора, заговор народовольцев имел особую специфику: «В “Народной воле” были представлены все три варианта, и соотношение их со временем менялось. Практика же показала, что начало террористической борьбы означает прекращение подготовительных мероприятий для захвата власти, то есть прекращения бланкистского заговора, который остается лишь формальным пунктом программы. Приходилось расставаться и с иллюзией народного восстания во главе с революционерами. Задачи, решаемые ранее в теории народным или бланкистским заговором, перекладывались соответственно на террористическую борьбу. Это сознавали и сами народовольцы, в частности Тихомиров»4. По словам Исакова, можно «с уверенностью утверждать о присутствии в революционном движении стабильной генетической линии
- заговорщичества». Сами принципы построения тайного общества «неизбежно влияли на послереволюционные планы устройства власти». Тяготение к диктатуре «как форме власти после революции» базировалось на характере тайного общества. В итоге, «концепция заговора в ее завершенном виде заняла крайнюю левую позицию в идеологии революционного движения». Особенностью «российского заговорщичества» было то, что оно «ни разу не было полновесно воплощено в практику ни по первому народному, ни по второму бланкистскому вариантам». И даже в «Народной воле» планы «инсуррекции и захвата власти
оказались подчиненными террористической борьбе»5.
С большим интересом было встречено научной общественностью монографическое исследование О.В. Будницкого о терроризме в российском освободительном движении, опубликованное в 2000 году6. На наш взгляд, основное достоинство этой книги заключается в неуклонном соблюдении автором принципа историзма. Кроме того, достаточно ясно выраженная авторская позиция, живое изложение психологически «тяжелого» материала делает научную работу доступной не только для узкого круга специалистов, но и для широкого круга читателей. Основными причинами перехода народников к террору автор считает совокупность нескольких факторов - это и «разочарование в готовности народных масс к восстанию», и «пассивность большей части общества», и «желание отомстить за преследования со стороны правительства». К этим известным причинам добавлен своеобразный «провоцирующий» фактор: «Персонификация власти, сакральность фигуры царя вызывали великий соблазн - одним ударом разрушить могущество этой власти, расчистить дорогу для осуществления идей, которые должны привести к всеобщему благоденствию»7.
Следует согласиться с мнением автора, что «возникновению и живучести терроризма в России способствовала в значительной степени сама власть». В этот известный тезис Будницкий внес очень важный новый нюанс. Речь идет не только о «нередко необоснованной и чрезмерно жесткой репрессивной политике» власти. Автор сделал акцент на том, что «власть изначально придавала революционерам чрезмерное значение, возвышая их тем самым и в собственных глазах, и в глазах общества». Власть «рассматривала террористов как по существу равную сторону, ей противостоящую». Власть «не сумела стать выше террористов». Исследователь обратил внимание на «неадекватность представлений власти о реальной силе террористов и неадекватность мер, принимаемых в их отношении». В качестве примера дана оценка прокламации Заичневского «Молодая Россия» с ее призы-
вами «к истреблению дома Романовых». По словам автора, такие идеи разделяли «лишь несколько десятков студентов, начитавшихся книг о Французской революции». Дальнейшее распространение этих идей «среди крайних радикалов. было вызвано не только тем, что они были созвучны их настроениям», но и благодаря тому значению, «которое придали “Молодой России” власть и охранительная печать»8.
Цареубийство 1 марта 1881 года «стало ключевым моментом в истории терроризма в России». Хотя народовольцы добились своей цели, но это был не только «величайший успех», но и «величайшая неудача террористов». Действительно, после удачного покушения «не произошло каких-либо народных волнений», а власть после недолгих колебаний «отказалась идти на уступки обществу, не говоря уже о террористах». Хотя успех народовольцев обернулся «гибелью партии», он имел и другие, «непрямые» последствия. Характеризуя такие «непрямые» последствия, Будницкий писал: «Цареубийство 1 марта 1881 года доказало, что хорошо организованная группа обыкновенных людей может достичь поставленной цели, какой бы невероятной она ни казалась. Убить «помазанника Божия» в центре столицы, объявив ему заранее приговор! И вся мощь великой империи оказалась бессильной перед «злой волей» этих людей. В этом был великий соблазн. Возможно, важнейший итог события
1 марта 1881 года - “десакрализация” власти»9.
Заключительный вывод О.В. Будницкого касается, казалось бы, далеких, но неотвратимых последствий террора в дореволюционной России: «Разразившаяся в 1917 году катастрофа продемонстрировала, что раковые клетки насилия, притаившиеся в общественном организме, способны к очень быстрому разрастанию при благоприятных обстоятельствах. Политические убийства, от которых “принципиально” не отказывалась ни одна революционная партия в России, стали главным аргументом в борьбе против идейных противников. Государственный террор, унесший с 1917 года миллионы жизней, имеет генетическую связь с террором дореволюционным - как лево- и
правоэкстремистским, так и правительствен-ным»10.
Кроме работ, в которых рассмотрены отдельные стороны народнической теории и практики, в начале 2000-х годов появилось и обобщающее исследование роли и места народничества в истории России. Это научно-популярная, предназначенная для учителей книга В.В. Зверева «Народники в истории России»11. Автор отошел от марксистских оценок народничества, подвергнув их обоснованной критике. По словам Зверева, «сегодня уже нельзя отождествлять народническое мировоззрение только с “русским”, “крестьянским” социализмом», т.к. его содержание «гораздо шире и включает в себя как социалистические, так и антикапиталистические, антилиберальные идеи». Кроме того, «сам народнический социализм имел множество оттенков, нюансов, которые не укладываются в рамки революционного радикализма». Отказавшись от термина «либеральное народничество», т.к. «либерализм и народничество - доктрины, полярные в своей основе», Зверев заменил его новым, более адекватным понятием «реформаторское народничество»12.
Именно в народничестве, по мысли автора, «в полной мере» проявились «дуалистичность и противоречивость взглядов отечественной интеллигенции». Если первоначальное отношение «оппозиционно настроенной интеллигенции России к народу можно охарактеризовать одним словом - просветительство», то уже на рубеже 1850-1860-х годов «произошло размежевание в оппозиционном движении на народников-социалистов и либералов». Родоначальники народничества А.И. Герцен и Н.Г Чернышевский «были едины в признании реформ наиболее целесообразным способом преобразований». Конкретные их требования заключались в «наделении крестьян землей без выкупа, организации местного самоуправления с достаточно широкими правами, созыве всесословного представительного учреждения»13. Однако к концу 1860-х годов «запас идейного влияния родоначальников народничества был в значительной мере исчерпан». Практика обще-
ственного движения требовала развития, конкретизации и детализации «в целом общих и неопределенных доктринальных положений». Это касалось самых главных проблем движения: «соотношения политических и экономических требований, взаимоотношения авангарда (партии) и масс, использования легальных и нелегальных методов работы, места просвещенного меньшинства в социальном прогрессе». Теоретики народничества П.Л. Лавров, М.А. Бакунин, П.Н. Ткачев, Н.К. Михайловский «указали новые подходы». Их работы являлись своего рода «связующим звеном двух поколений русских социалистов» 1860-х и 1870-х годов.
В период 1870-х годов преобладало влияние революционного народничества, которое стремилось «при помощи различных средств поднять на борьбу с самодержавием инертную крестьянскую массу». Однако русское крестьянство «осталось глухо к революционным призывам радикалов». Поиски новых подходов привели к требованиям «преобразования политического строя страны», что у радикальных революционеров выразилось в деятельности «Народной воли». К аналогичным выводам пришел в 1870-е годы и «главный теоретик реформаторского народничества» Н.К. Михайловский14. В дальнейшем, в 1880-е - начале 1890-х годов «в умеренном крыле народничества отчетливо проявились два различных подхода в оценке как общего состояния российского общества, так и возможных перспектив его развития в будущем: или приспособление к новым условиям существования, или политическое реформирование страны с ориентацией на социалистический идеал». Место народничества в истории России определяется демократическим и анти-капиталистическим содержанием его идеологии, которая была «важным звеном в развитии общественной мысли»15.
Значительным вкладом в историографию народничества является книга Л.М. Ляшен-ко об Александре II, опубликованная в серии «ЖЗЛ»16. Автор стремится показать своего героя не только в качестве государственного
деятеля, но и раскрыть его человеческую сущность. Александр Николаевич «хотел быть на престоле человеком, а не символом», он «пытался соединить две, возможно, мало соединимые вещи: долг государственного деятеля и его право на полноценную личную жизнь»17. Эта идея является основной, центральной, вокруг которой автор выстроил свое исследование. Отметив, что у императора, решившегося на проведение крестьянской реформы, «не было понимания сложности задачи во всем объеме», Ляшенко перечислил основные проблемы государства, которые и направили Александра II на реформаторский путь: это и «опасение возможных крестьянских беспорядков», и «утрата Россией международного престижа», и состояние армии, и кризис экономики. По нашему мнению, автор совершенно прав, подчеркнув, что Александр Николаевич «сделался сторонником реформ не в силу личных, выношенных с детства убеждений, а как государственный деятель, для которого превыше всего стояли престиж, величие и спокойствие державы». Личная же заслуга императора состоит в том, что он «сумел стойко и честно повести дело, ставя во главу угла принципы государственной необходимо сти»18.
Анализируя реформаторскую деятельность Александра II, Ляшенко верно подметил, что императору «не хватило политической гибкости, чутья или понимания того, что Россия вообще и ее общество в частности меняются на глазах». Важнейшим из этих изменений был выход на политическую арену разночинской интеллигенции, т.е. «объединения наиболее мыслящих, совестливых и честных людей, обязательно в той или иной мере оппозиционных существующему режиму». Острейшее противоборство народнической интеллигенции и самодержавного государства Ляшенко правильно объясняет тем, что самодержавие «отказывало оппозиции в праве на легальное существование». А на подавление властями общественной инициативы, которая была «вызвана к жизни деятельностью самих властей в конце 1850-х - начале 1860-х гг.», общество ответило «готовностью к бунту»19. Автор об-
ратил внимание на объективный характер программных требований народников. Он писал: «Требования общества, в том числе и лозунги революционеров, во многом были справедливы. Кто же будет протестовать против демократизации тоталитарной политической системы, перераспределения земли в пользу крестьян, улучшения систем образования и здравоохранения?» Но, по словам Ляшенко, проблема заключалась «не в этих требованиях, а в тех методах, которые предлагались. для проведения в жизнь в целом весьма симпатичных требований». Революционный лагерь «отличался крайней радикальностью предлагаемых им методов действия»20.
Однако «переломным моментом» в отношениях власти и общества автор считает «хождение в народ» 1874 года, которое «не могло нанести никакого реального вреда существующему строю» вследствие невосприимчивости крестьян к наивной «романтической» пропаганде социалистических идей. Жесточайшее преследование властями участников «хождения», гибель десятков молодых людей до суда, результаты «процесса 193-х» - все это настолько потрясло русское образованное общество, что «начиная с этого момента, симпатии общества бесповоротно склонились на сторону невинно пострадавших социалистов». А собственно революционное народническое движение в конце 70-х годов «продолжало набирать силу, становясь все более организованным и беспощадным». В ответ на «белый террор» правительства народовольцы отвечают «красным террором», борьба не на жизнь, а на смерть достигает своей кульминации. Ля-шенко привел известные данные о том, что «за 1879-1882 гг. в Российской империи было казнено 30 революционеров» и что за это «в среде радикалов Александр II получил уничижительное прозвище Царь-Вешатель»21.
Анализируя причины и последствия убийства царя народовольцами, Ляшенко констатировал, что противоборствующие стороны «абсолютно не понимали друг друга, да и не могли понять», поскольку «тщательно скрывали от противника истинные цели своих действий».
Позицию императора Ляшенко характеризовал так: «Зимний дворец искренне считал, что он облагодетельствовал крестьянство, позаботился о введении в стране современной системы судопроизводства, укрепил военную мощь государства, поднял на новую ступень развития его просвещение и культуру. Однако “верхи” тщательно скрывали, что считают реформаторскую деятельность в основном завершенной. Реформа высших органов власти, изменение образа правления ими не планировалось и могло произойти только случайно, под давлением чрезвычайных обстоятельств». А вот позиция революционеров-народников: «Революционеры же вроде бы исходили из того, что царизм обманул крестьянство, разорил его. С их точки зрения, он отделался от общества жалкими подачками, сохранив свою власть в неприкосновенности». Но это еще не самое главное. А главное же «заключалось в том, что идеал равенства и справедливости виделся на-
родникам в свободном общинном устройстве будущей России, вне рамок общины этого идеала не существовало». Император же «своими реформами, может быть, невольно, дал сигнал к более быстрому развитию капитализма, который разрушал прежде всего крестьянскую общину». Поэтому в столкновении революционеров и власти «речь шла не просто об обмане народа и общества, а о лишении их светлого будущего»22.
Таким образом, современный этап постсоветской историографии начинается с 2000 года. Главной его особенностью является полное преодоление ведущими историками односторонней ленинской концепции освободительного движения. В результате появилось несколько крупных обобщающих работ, в которых по-новому исследуются многие важные проблемы. Авторами этих исследований являются историки новой волны В.В. Зверев, В.А. Исаков, О.В. Будницкий, Л.М. Ляшенко и др.
Примечания
1 Исаков В.А. Концепция заговора в радикальной социалистической оппозиции. Вторая половина 1840-х
- первая половина 1880-х годов. М., 2004.
2 Там же. С. 3.
3 Там же. С. 300-301.
4 Там же. С. 302-304.
5 Там же. С. 305, 307.
6 Будницкий О.В. Терроризм в российском освободительном движении: идеология, этика, психология (вторая половина XIX - начало XX в.). М., 2000.
7 Там же. С. 337.
8 Там же. С. 338.
9 Там же. С. 341.
10 Там же. С. 357.
11 Зверев В.В. Народники в истории России: Книга для учителя. М., 2003.
12 Там же. С. 3.
13 Там же. С. 140.
14 Там же. С. 141.
15 Там же. С. 143.
16 Ляшенко Л.М. Александр II, или История трех одиночеств. М., 2003.
17 Там же. С. 102.
18 Там же. С. 171.
19 Там же. С. 258-259.
20 Там же. С. 264.
21 Там же. С. 284, 299.
22 Там же. С. 306.
Tyukachev Nikolay
POPULISM IN THE HISTORICAL RESEARCH OF THE 2000-s
The article considers Russian historiography of populism at the beginning of 2000-s. Much attention is paid to new approaches to the problem revealed in the works of V.A. Isakov, O.V. Budnitsky, V.V. Zverev and L.M. Lashenko. The author comes to the conclusion that most of the historians have got over a dogmatic approach to Lenin’s conception of populism.
Контактная информация: e-mail: [email protected]
Рецензент - Ершова Э.Б., доктор исторических наук, профессор кафедры истории и политологии Государственного университета управления (Москва)
