CC BY
976
ДИАГНОСТИКА СОЦИУМА
УДК 261.2:281.93
Народная религия Руси: «между» язычеством и православием
В статье предпринимается попытка концептуализировать значение народной религии Древней Руси. Рассматривая специфику славянского язычества, автор указывает на то, что полноту всех его определений отражает понятие «<природно-общинно-бытовая религия». В результате Крещения Руси христианство подчинило языческие верования, но не стало помехой на пути сохранения коренных природно-племенных традиций. Православие явилось той высотой, на которую предстояло мирно восходить народной житейской мудрости. Таким образом, между православием и язычеством, как двумя взаимно восполняющими, но не соединяемыми частями одной и той же русской веры, расположились ступени ее народного понимания. Народная религия Руси-России есть не что иное, как феномен <между», феномен-процесс усреднения православия язычеством.
Ключевые слова: народная религия, язычество Древней Руси, православие, двоеверие, русская Церковь, русская вера.
Русская история на всем своем протяжении никогда не была обособленным и замкнутым процессом. Русь-Россия всегда находилась в тесном взаимодействии с великими культурами Востока и Запада. Результатом этого взаимодействия явилось образование русской народной религии, религии, «которая в течение многих веков органично входит во все сферы жизни народа» [9, с. 539]. При этом уникальность последней есть следствие не
А.Л. Устименко
Кандидат философских наук, доцент, доцент кафедры социально-экономических дисциплин филиала Кубанского государственного университета
Alexey L. Ustimenko PhD (Philosophy), Assistant Professor of Socio-Economic Disciplines,
Kuban State University, affiliated branch E-mail: ustimenko2010@ rambler.ru
Как цитировать статью: Устименко А. Л. Народная религия Руси: «между» язычеством и православием // Ценности и смыслы. 2017. № 2 (48). С.33-45.
постоянных войн и пограничных соприкосновений с соседними народами, не насильственного воздействия других культур и вер (эллинизма, иудаизма, иранского или германского язычества, ислама, католицизма, буддизма, протестантизма), а наоборот — самостоятельного выбора веры, свободного поиска ее формы, соответствующей всемирному положению России.
Прояснением феномена народной религии на протяжении уже как минимум двух столетий занимаются мыслители всего мира. Поскольку предельно ясно, что «ответ о вере большинства народа не безразличен этому народу, его властям и народам иных конфессий» [9, с. 537].
Однако выработка единого взгляда на данный вопрос затруднена в силу очень многих причин, как субъективных (религиозные / атеистические предпочтения самих исследователей), так и объективных. Так, до сих пор остается спорным вопрос об объективности данных исторических документов, особенно средневековых; недостаточно теоретически продуманы проблемы влияния на современную Россию полярных религиозных/квазирелигиозных верований, сущностной природы дуальных и политеистических религиозных систем; наконец, не сняты трудности языкового выражения религиозных/христианских истин. Да и ученые, принадлежащие к разным областям научного знания и интересующиеся феноменом народной религии,— историки, религиоведы, филологи, в том числе и фольклористы, археологи, этнографы — не могут (хотя бы для себя) ответить на главный вопрос религии: что есть вера? Вообще, насколько состоятельно научное изучение веры, являющейся, по сути, душевно-духовным актом, сокровенной тайной человека? Корректно ли говорить о единой народной религии целой Руси-России, имея в виду общепризнанную противоречивость и взаимообусловленность ее многонациональной и поликонфессиональной среды, то есть ее «многокуль-турья»? Необходимо ли проводить различение общегосударственного и местного (национального), деревенского и городского, семейного и личностного уровней народной культуры; разграничивать книжный и некнижный характер явлений народной духовности?
В настоящей статье затронем лишь малую часть обозначенных выше проблем, касающихся средневековой истории России. Во-первых, мы предпримем попытку концептуализировать уже известные и устоявшиеся в отечественной науке смыслы рассматриваемого понятия. Во-вторых, попытаемся внести некоторую ясность в понимание границ русского
религиозного синкретизма, который во многом определяет характер и структуру русской веры, ее прошлого и настоящего.
Самая авторитетная, существовавшая до недавнего времени точка зрения на природу народной религии, если и не считает ее изначально и окончательно языческой, то уж точно признает язычество ее основной частью. Следует согласиться, что, без уяснения понимания той роли, которую сыграло славянское язычество в становлении и формировании народной культуры, невозможно исследовать и сам феномен русской традиционной культуры, а следовательно, и религии, явленной в целостном единстве и равноправной связи ее мировоззренческих слагаемых — язычества и христианства. Принимая за основу широкое толкование язычества, данное Т. А. Бернштамом, под которым ученый понимает «слой воззрений внехристианского происхождения или архаические формы синкретизма» [2, с. 99], конкретизируем его основное значение.
В меньшей степени под ним подразумевают классический греческий образец и тем более религию Рима — языческую, то есть политеистическую, религию, антагонистически непримиримую с монотеизмом христианства, однозначно предписывающую, когда, где, как и какому богу молиться — идолопоклонство; государственную идеологию, требующую строгого исполнения языческих обрядов как признания установленного порядка и выражения солидарности с ним.
Язычество Руси «было представлено не столько высшими богами [4, с. 126], сколько слоем верований, регулировавших трудовую деятельность по сезонному годовому кругу: весенних, летних, осенних и зимних» [19, с. 255]. Существо объекта веры древнего русского язычества составляли почитание стихий природы, вера в спасительные силы и милость природы [14]. Трудно оспорить тот факт, что основное содержание язычества — обоготворение природы и всего мирского, прежде всего земледельческого труда [24, с. 211]. Природно-деятельностная сторона составила объективную особенность славянских верований [30]. Кроме того, традиционная религия славян не только ориентировала на получение необходимых человеку знаний о природе, но еще и способствовала их закреплению, благодаря проведению традиционных календарных праздников, так или иначе направленных на актуализацию связи жизни человека с миром природы. Именно праздники и переломные события жизни средневекового общества в сакрально-символической форме отражали богатый опыт
производственной сельскохозяйственной деятельности славян.
И в дальнейшем, когда христианство, а именно его культуросозида-ющая часть, неизбежно стало соприкасаться с праздниками и обрядами славянских язычников, которые были напрямую связаны с солярным и астральным культами и «приурочены к поворотным точкам календаря — дни солнцестояний, равноденствия, полной и молодой луны, а также праздникам уборки урожая и мифологических героев» [28, с. 12-14], оно не объявляло им войну, не ставило под запрет, а наоборот, мирно преобразовывало эту важную часть языческой повседневности. Поскольку истинное христианство в данном вопросе придерживается логики, разработанной им еще в патристический период и нашедшей вербальное воплощение в прекрасно высказанной блаженным Августином фразе: «Что не восстает ни против веры, ни против добрых нравов, должно быть почитаемо за безразличное и должно быть соблюдаемо согласно с теми, среди которых живем» [6, с. 35].
Обряды, неизменными спутниками которых являлись одухотворенные, одушевленные силы природы, отражающие языческие представления народа, составили другую, данную субъективно (свойственную конкретному народу, проживающему на определенной территории с ее неповторимой географией и климатом), природно-церемониальную сторону язычества, «поскольку именно склонностью к обрядности характеризуется языческая религиозность» [12, с. 72]. На Руси бытовало такое бесчисленное множество обрядов и такой огромный «ворох объектов религиозного почитания», что иначе как «хаотическим язычеством», по меткому выражению Д. С. Лихачева [19], язычество Руси не назовешь. «Киевская Русь изначально — объединение полутора десятков племенных союзов, более сотни племен. <...> В древнем славянстве мы имеем дело <...> не с едиными языческими „представлениями славян о природе", а со сходными анимистическими, тотемистическими и т.д. представлениями, едиными по существу, но разнящимися в местных культах отдельных племен» [29, с. 97]. Со временем языческие обряды, значительная часть которых восходит еще к палеолитическому периоду, в результате соединения с христианскими верованиями, постепенно, как отмечает Д. С. Лихачев, «переключились» с сопровождения религиозной веры в «сферу народной эстетики и малоосознанного суеверия» и продолжали жить «в народе независимо от самого язычества» [18, с. 87-89]. Лучшие образцы народного миропонимания «застывали»,
хотя по существу были направлены на активное отношение к жизни, в эпосе, образовывали эпическую культуру (литературу, архитектуру, ремесло). Немногочисленные представители ранней светской книжности в своих произведениях «наряду с христианскими понятиями пользуются традиционными приемами, типичными для народного эпоса <...> применяют архаические по своему происхождению образы и символы, близкие и понятные низам, не утратившим после введения христианства традиционализма в быту, верованиях и представлениях» [24, с. 91]. Смещение языческого воззрения в сторону эстетического начала лишало его идейной, религиозной стороны и служило выражением народной мудрости, смекалки, наблюдательности, эмпирического познания, виртуозного воплощения в искусстве. В настоящее время для обозначения этой точки зрения на народную религию используют термин «фольклорная религия». В его «романтизированном варианте мы имеем народную мудрость, собранную в сказках, пословицах и т.п., сохранявшуюся и передававшуюся устно от поколения к поколению» [35, с. 160]. Собственно, если и не явная поддержка, то точно не вытеснение православием такого язычества послужило необходимым делом сохранения самой оригинальной жизни (в ее природном и общественном отношении) народа. Следует напомнить, что великие отцы православной Церкви — Василий Великий, Григорий Богослов, Иоанн Златоуст — и сами учились у языческих учителей, и прямо советовали христианам находить пользу в языческих знаниях. Именно глубинная природная мудрость язычества, ее гармоничное соответствие психологии человека помогла сформировать, а затем, после освящения ее христианством, и утвердить то, что зовется коренными скрепами единства рода, племени (языка), различающими один народ от другого благодаря особой природной среде обитания, особой среде мироокружения и общения (языка).
Единство обрядово-земледельческой (хозяйственной) и обрядо-во-бытовой сторон язычества на века закрепляло сугубо общинный характер жизни славян. Он (это надо признать) во многом сдерживал процесс понимания веры как индивидуального акта, зато, безусловно, воспитывал в русских людях солидарное, нежное и любовное отношение к родной земле, неравнодушное, искреннее отношение людей друг к другу. Тем самым уравновешивал значимость природы и племени, то есть приводил к неосознанному «обожествлению» племени, народности и ее отличительных особенностей [34, с. 315]. Однако в этом «классическом»
значении язычества сокрыта причина для вечной борьбы — ксенофобии — между племенами, родами, отдельными «языками». Поэтому сохранение языческого status quo, три столпа которого составили природа, племя (народ) и обряд — то, что обожествляется, и то, как оно обожествляется,— или культ рода и земли- ни в каком смысле не может быть всеобщим народным идеалом.
Итак, изначальное язычество Руси всецело соответствует понятию «природно-общинно-бытовая религия», и в этом своем качестве оно выступает одной из сторон того дремучего состава, из которого образуется искомая нами «народная религия» Руси.
Безличное рассмотрение процесса восприятия, вытеснения и замещения христианской верой религиозной компоненты языческой духовной традиции позволит нам, не вдаваясь в подробности вопроса о соотношении того, насколько, кто, где и когда из жителей Руси-России был христианином («по форме») и язычником (по существу), или наоборот, понять то, что складывалось в его результате [32; 33]. И позволит ответить на вопрос: порождал ли он «бытовое христианство»?
Принятие восточного христианства, придание ему официального статуса не оставляло выбора язычеству. Христианство однозначно подчинило природное, племенное начало языческих верований, которое, безусловно, не было «отрицательной величиной» [20; 27], высшему, над-племенному, духовному началу. Тем самым оно подготовило почву для будущего, уже не насильственного, как это было прежде, союза и славян, и неславян Руси. Крещение Руси подняло старую веру на «высоту иного миропонимания», объединило многие «языки» в единый народ — и в политическом, и в культурном смысле — в единое государство. Православие, распространяемое вкупе с церковно-славянским языком (славянской письменностью), во-первых, открыло миру всю так называемую традиционную (языческую) культуру. Правильнее сказать, что традиционная культура Руси-России складывалась как раз в процессе христианизации, а не предшествовала ей. Культура Руси — это непрерывный процесс и одновременно плод христианизации и расхристианизации природного (племенного) начала. Во-вторых, запустило процесс оправославливания всех народов Руси-России. Благодаря христианской вере Русь была введена «в мировую историю и мировую географию. Люди перестали чувствовать себя одиноким народом,— отмечал Д. С. Лихачев,— получили представление о человечестве в целом» [21, с. 213]. Согласен с этим
выводом и С. А. Аверинцев, отметивший, что «только с принятием христианства русская культура через контакт с Византией преодолела локальную ограниченность и приобрела универсальные измерения. <.> Она осознала себя самое и свое место в ряду, выходящем далеко за пределы житейской эмпирии; она стала культурой в полном значении этого слова» [1, с. 52]. Выбирая православную веру, Русь тем самым заимствовала и модель, уже плодотворно зарекомендовавшую себя в Византии,— модель культурного и духовного воздействия одного народа на другие народы. В свою очередь, суть универсальной общечеловеческой миссии русского православия как раз в том и заключалась, чтобы, постепенно проникая и укореняясь в глубине народной, природно-архетипической стихии, принимая ее житейскую мудрость [4], возводить ее на высшие ступени духа.Только этим и можно объяснить наличие в российской душе такой особенности, как «вселенскость и универсальность» [21].
Православие, взятое в своей чистоте из аскетической традиции византийских греков [10],— открыло для язычества духовное небо, но при этом не принизило и не разорвало ее связи с природой и далекими предками. С одной стороны, «христианство представляет новое осмысление верований и группировку символов в определенную систему» [17, с. 144], ставшую и понятной, и любимой русским народом, с другой стороны,— оно вовсе не «перенаряживание язычества», а новый вид религиозного делания, то есть внутреннего делания, чего в принципе не было в язычестве. Оно признало в человеке-язычнике, телесно-душевном существе, образ и подобие Божие, расширило границы веры от естественного, природного уровня до сверхъестественного, божественного. При православном взгляде на мир «физическая реальность получала оправдание постольку, поскольку в ней находили подтверждение тому, что Бог есть, что Он Благ» [24, с. 11].
Обращаясь «к хижине земледельца», к дому горожанина, к палатам и дворцам бояр и князей, православие озаряло их высшим (небесным) светом и наполняло их жизнь более глубоким (духовным) смыслом и тем самым десемантизировало родовое понятие народности, придавало ему новое качество, имя которому — соборность. Именно в соборности православие находит и свое истинное выражение, и одновременно защищается от своего главного врага — культа отдельной личности. «Наша народность есть личность народа» (Самарин). Новая вера не стала помехой на пути сохранения коренных культурных (внецерковных)
традиций, хозяйственных и эстетических умений и талантов, как самих славян, так и соседствующих с ними народов. Наоборот, связывая их в единое органическое целое, она была призвана способствовать полной реализации их земной миссии.
Более того, Православная Церковь сама «никогда не обращала иноверных в свою веру мечом или страхом, открыто осуждая такие методы и запрещая их уже в ранние века своего существования» [5, с. 109]. Это ярко подтверждается сохранностью почти всех национальных традиций народов России, неизменностью изначально присущих им вер, а значит, и их подлинной идентичности.
Безусловно, «святоотеческое христианство всегда существовало в противостоянии христианству «бытовому» с его суевериями и магизмом. Однако политика резкой конфронтации со всем «бытовым» никогда не признавалась разумной, если только речь не шла о монахах» [22, с. 429]. Естественно, что народ в большинстве своем ни в Древней Руси, ни даже сейчас не может во всей полноте воспринять догматы и правила христианской веры и тем более жить в соответствии с ними. «Реальная жизнь христиан,— заключает В. М. Лурье,— представляла и представляет собой такую динамическую картину: множество людей, подчиняющихся церковным правилам ради вполне житейских, даже не загробных, выгод, из которого потихоньку отсеивается меньшинство тех, кто понял, что есть вещи поважнее житейских» [22, с. 430]. Средства воздействия на заблуждающихся (колеблющихся), находящиеся в распоряжении Православной Церкви, — проповедь и исповедь, в отличие, например, от католицизма, в котором практика убеждения закончилась «охотой на ведьм».
Столь мирные средства утверждения христианства среди язычников хотя и действовали эффективно, все же механически не приводили к чистоте новой веры. Разъяснение догматов православия и, одновременно, согласование с ними всех сторон народной жизни — это ни в одночасье, ни даже в течение всего исторического времени, не решаемая задача земной Церкви. И русская церковь медленно и постепенно вбирала в себя (воцерковляла) быт. Любую крестьянскую работу она связывала с памятью о том или ином православном святом, каждый шаг крестьянина-христианина сопровождала благословением и соответствующей просительной молитвой, обрядовые отступления от веры сугубо обличала на проповеди. Но поскольку язычество Руси — это «домашняя религия»,
то для того, чтобы проникнуть в самое святилище русского язычества, бывшего исключительно семейной религией,— в темные углы домашнего быта с его тайными, частными обрядами» [13, с. 88], не было средств ни у церкви, ни у государства. Действительно, «все, что вне храма,— писал
A. М. Панченко,— это пространство мирское, где поведение человека подчиняется не „письменному закону", но отеческому обычаю» [27, с. 389]. Эта «темная» сторона народной жизни, медленно христианизируясь, способствовала образованию так называемого самопонятого христианства, народного христианства или даже «языческого православия» [26]. В нем, вместо трезвого и промыслительного понимания, данного через великий труд веры, чуда, «новообращенные» христиане часто усваивали то, что называется «симпатической магией» [17, с. 102-104]. Подобное народное христианство и «станет тем двоеверием, по поводу которого века спустя будут сокрушенно вздыхать православные иерархи» [29, с. 153]. Однако было бы глубоко ошибочно видеть в «двоеверии» однопорядковое, действующее на правах координации, «сочетание языческих и христианских практик» [17, с. 63]. Последние призваны не столько видоизменять племенную, природную специфику первых, сколько преобразовывать в них, если она есть, религиозную (идейную) сторону, точнее, заполнять высшим смыслом их, образовавшуюся после низвержения и «смерти» местно чтимых богов и божков (идолов), религиозную пустоту. Наглядный тому пример своим внутренним переворотом (метанойя) продемонстрировал сам креститель Руси святой князь Владимир. Православная Церковь как хранительница истины веры часто склонялась «к тому, чтобы признать народные практики, называя их христианскими, и включить их в церковные ритуалы» [17, с. 64]. То есть не видела в них ничего такого, что бы противоречило вере по существу, при этом никогда в храмах не «осуществлялись,— вопреки логике
B. В. Милькова и Н. Б. Пилюгиной,— полухристианские-полуязыческие обряды» [25, с. 268]. Церковь целенаправленно приобщала повседневные верования народа к святости, «дабы все исполнилось славы Божией, поскольку все оно Божие» [23, с. 79].
Наличие «двоеверия», а точнее «конфессиональной терпимости» [27, с. 388], или «функционирование», как замечает Н. И. Толстой, «одной осложненной, богатой культурной системы» [31, с. 429] в средневековой Руси показывало сосуществование в народе (народах) различных степеней или уровней понимания православия — от ясного и полно-
го — догматического — до едва отчетливого, приблизительного и даже еретического. «Для нас же, когда ставится вопрос о характере сосуществования христианства и язычества»,— отмечает исследователь В. М. Живов,— «принципиальное значение имеют разнородные пути рецепции языческого наследия, культурой принявшего христианство народа. Здесь следует четко различать синхронный и диахронический аспекты» [11, с. 309], а также — вероучительный и обрядовый.
Внутри единой земной «воинствующей» церкви (священнослужители и церковнослужители, монашествующие и миряне, князья и простолюдины) возможны и даже необходимы различия в уровнях достижения чистоты воспринятой веры. А следовательно, умеренный идеал веры или умеренное понимание идеала вполне закономерно отражает жизнь ее всегда живого организма. «Благодаря внесению понятия «меры возможности,— пишет Л. П. Карсавин,— всякому человеку делается доступной та или иная степень внешнего идеала, ценная тем, что в ней осуществляется внутренняя природа его. Человек может внешне стоять от идеала далеко, а внутренне к нему близко. <.> Каждый должен соразмерять свои силы с теми задачами, которые он себе ставит» [15, с. 224-225]. Нравственное (добрые дела, творимые с чистым сердцем, безвозмездно, и молитва со вниманием) и обрядовое (добрые дела, совершаемые по необходимости, в силу здравого смысла, а также скрупулезное исполнение всех устоявшихся предписаний и правил и бездумное произнесение молитв) находятся так близко друг от друга, что становятся неразличимыми и кажутся единым целым и для самого верующего, и для его стороннего наблюдателя. Их строгое разграничение в православии имеет только сугубо пасторское значение, а не догматическое.
Другими словами, народное христианство есть не что иное, как видимая часть многоверия — отражения христианской веры всем многослойным русским обществом. Важно подчеркнуть то, что православная вера трансформировала язычество постепенно, неуклонно и пошагово. При этом благодаря разъяснению догматов и святоотеческого предания, благодаря проповеди и миссионерской деятельности Церкви, храмовому строительству и созданию законодательства, основанного на духовно-нравственном понимании человека, наконец, личному примеру святых подвижников происходило просвещение народа. Язычество, в свою очередь, на все это отвечало не утверждением своих принципов, а реально соответствующим каждому шагу просвещения пониманием
(исповеданием) истины православия. Это естественно, ввиду того, что принятие Русью православия во всей его полноте не есть единовременный и когда-то случившийся акт. Оно как цивилизационно-историческое событие длительно и зигзагообразно развивается. Как рождение нового, христианского образа России, оно окончательно, но как приближение к своему подобию, как совершение ею духовного подвига оно не может быть завершено и предполагает медленное и многотрудное вхождение «в меру возраста Христова», и в общенародном и в общечеловеческом планах.
Таким образом, народная религия Руси, складывавшаяся в результате воздействия православной веры на русско-славянское язычество,— не поверхностная и внешним образом усвоенная вера (как иногда именуют народное православие), а вся срединная часть, наряду с неискоренимой языческой и никогда не прерывающейся православной, триединой русской верой [26; 31], объединяющей под русским государственным началом не только русских, но и иноверцев [7, с. 154]. Народная религия Руси-России есть центр напряжения, место столкновения противоположных по направлению духа религий [3; 11], которые, впрочем, учитывая сложность такой живой материи, как народная вера, можно истолковать и с позиции, занятой исследователем В. В. Горбуновым, утверждающим, что христианство и язычество «являлись не противоположными, одна другую отвергающими религиями, но лишь взаимно восполняющими частями одной и той же веры, обращенной как бы к двум мирам, одна — к горнему, небесному, а другая — к преисподней» [7, с. 159]. Будучи «между» православием и язычеством и одновременно их связью и противоречивым единством, она в силу этого — феномен-процесс усреднения, в котором нет ничего своего, нет «ничего от себя».
Здесь сразу же отметим, что четко обозначенные в духовной истории полюсы народной религии сами по себе не подлежат усреднению. Наоборот, с веками они дополнительно усиливают свою правду и сопряженную с ней силу. В противном случае они потеряли бы всякий смысл и тем самым обессмыслили бы народную веру. Ни истина церкви — догматы православной веры, не может обмирщаться (идеал православной жизни — монашеская жизнь), ни прадедовское язычество (вековая традиция — умение жить в природе)не может подняться над естеством. Православие с язычеством борется, а поле битвы — народная религия, она есть то, что народ понимает и усваивает в результате этой
борьбы. В этом контексте, когда имеются в виду нерастворимые друг в друге и в принципе несоединимые православие и религиозные формы язычества, правомерен вывод о «народной религии» или «синкретической вере» Руси как об обрусевшей (оязыченной) форме христианства и христианизированной форме язычества [8, с. 316].
В дальнейшей истории средневековое троеверие Руси перерождалось сначала во встречу «высокой» и «низкой» религиозных культур с народной культурой «между», затем, когда Русь-Россия меняла «культуру-веру» на культуру как таковую и часть народа отказывалась вообще от религиозной веры,—в столкновение, смысл которого состоял уже в различных отношениях веры и неверия, религиозных и светских ценностей. Вполне подчиняясь мировым цивилизационным тенденциям, начиная с XVIII века в России довольно громко заявили о себе проблемы, связанные с конфликтом религии и науки, религии и свободомыслия. Вместе с ними появились и особые, скрытые от теоретического анализа современные разновидности русской «народной веры», всегда находящейся «между» враждующими духовными силами, подлинный источник которых находится вне ее пределов влияния.
Литература
1. Аверинцев С. С. Крещение Руси и путь русской культуры // Русское зарубежье в год тысячелетия крещения Руси : сборник.М. : Столица, 1991. С. 52-60.
2. Бернштам Т. А. Русская народная культура и народная религия // Советская этнография. 1989. № 1. С. 91-100.
3. Введенский А. И. Религиозное сознание язычества. Опыт философской истории естественных религий. Лейпциг : Унив. тип., 1902. Т. 1. 764 с.; [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://biblioclub.ru/index.php?page=book_view_red&book_id=49556 (дата обращения: 28.03.2017).
4. ГальковскийН. М. Борьба христианства с остатками язычества в Древней Руси. Т. I. Харьков : Епархиальная типография, Каплуновская ул., д. № 4, 1916. 1-^ + 376 с.
5. Гидиринский В. И. Русская идея как философско-исторический и религиозный феномен. М. : Изд-во ПСТГУ, 2010. 168 с.
6. ГолубинскийЕ. Е. К нашей полемике со старообрядцами. М. : Университетская типография, Страстной бульвар, 1896. 49 с.
7. Горбунов В. В. Проблемы развития этнокультур в межнациональной России // Вера. Этнос. Нация. Религиозный компонент этнического сознания. М. : Культурная революция, 2007. С.149-179.
8. Греков Б. Д. Избранные труды. В четырех томах. Т. 2. Киевская Русь — отдельные работы. М. : АН СССР, 1959. 623 с.
9. ГромыкоМ. М., Буганов А.В. О воззрениях русского народа. М. : Паломник, 2000. 560 с.
10. Живов В. М. Особенности рецепции византийской культуры в Древней Руси / Из истории русской культуры. Т. I. (Древняя Русь). М. : Языки русской культуры, 2000. С. 586-617.
11. Живов В. М. Разыскания в области истории и предыстории русской культуры. М. : ЯСК, 2002. 758 с.
12. Замалеев А. Ф. Философская мысль в Средневековой Руси (XI-XVI вв.). Ленинград : Наука, Ленинградское отделение, 1987. 247 с.
13. Знаменский П. В. История Русской Церкви. М. : Директ-Медиа, 2008. 1105 с. [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://biblioclub.ru/index.php?page=book_view_red&book_id=40198 (дата обращения 28.03.2017).
14. Карпов А. В. Язычество, христианство, двоеверие: религиозная жизнь Древней Руси в IX— XI веках. СПб. : Алетейя, 2008. 184 с.
15. Карсавин Л. П. Основы средневековой религиозности в XII-XIII веках. Собрание сочинений. Т. 2. СПб. :Алетейя, 1997. 421 с.
16. Кузьмин А. Г. Крещение Руси. М. : Эксмо, Алгоритм, 2004. 416с.
17. Левин Ив. Двоеверие и народная религия в истории России. М. : Индрик, 2004. 216 с.
18. Лихачев Д. С. Избранное: «Слово о полку Игореве» и культура его времени; Работы последних лет. СПб. : Logos., 1998. 528 с.
19. Лихачев Д. С. Крещение Руси и государство Русь // Новый мир. 1988. № 6. С. 249-258.
20. Лихачев Д. С. Предварительные итоги тысячелетнего опыта // Огонек. 1988. № 10. С. 9-12.
21. Лихачев Д. С. Россия. Мифы о России. Судьба и миссия России в XX веке // Избранное: мысли о жизни, истории, культуре. М. : Рос.фонд культуры, 2006. 336 с.
22. Лурье В. М. История Византийской философии. Формативный период. СПб.: Axioma, 2006. XX + 553 с.
23. Максим Исповедник прп. О различных недоумениях у святых Григория и Дионисия (Амбигвы). М. : Институт философии, теологии и истории св. Фомы, 2006. 464 с.
24. Мильков В. В. Осмысление истории в Древней Руси. СПб.: Алетейя, 2000. 384 с.
25. Мильков В. В., Пилюгина Н. Б. Христианство и язычество: проблема двоеверия // Введение христианства на Руси. М. : Мысль, 1987. С. 263-273.
26. Морозов Е. Ф. Религии — расы — этносы // Вера. Этнос. Нация. Религиозный компонент этнического сознания. М. : Культурная революция, 2007. С. 35-63.
27. Панченко А. М. Русская история и культура: работы разных лет. СПб. : Юна, 1999. 520 с.
28. Порфирьев Е. свящ. Проблема слияния православия и язычества в традиционной культуре России. Двоеверие. Краснодар : ФГОУ ВПО Краснодарский государственный университет культуры и искусств, 2008. 21 с.
29. ПрошинГ. Г. Второе крещение // Как была крещена Русь. 2-е изд. М. : Политиздат, 1990. С. 9-168.
30. Рыбаков Б. А. Язычество Древней Руси. 3-е изд. М. : Академический проект, 2015. 806 с.
31. Толстой Н. И. Избранные труды. Т. II. Славянская литературно-языковая ситуация. М. : Языки русской культуры, 1998. 544 с.
32. Устименко А. Л. Личностное измерение народного верования Руси // Актуальные проблемы гуманитарных и естественных наук. 2014. №6 (65).Часть I. C. 339-342.
33. Устименко А. Л. Типы и природа взаимоотношения вер в структуре народной религии Руси // Национальная ассоциация ученых (НАУ). Ежемесячный научный журнал. 2015. №5 (10). Часть 5. С. 78-81.
34. Федотов Г. П. Собрание сочинений в 12 т. Том 10: Русская религиозность. Часть I. Христианство Киевской Руси. X-XIII вв.. М. : Мартис, 2001. 382 с.
35. Шрайтер Р. Дж. Формирование локальных богословий. СПб. : Христианское общество «Библия для всех», 2005. 207 с.
