CC BY
87
ИСТОРИЯ
Вестник Омского университета, 2000. N.3. С.51 54. © Омский государственный университет, 2000
УДК 940.4
НАПОЛЕОН В "ЗАМОГИЛЬНЫХ ЗАПИСКАХ" ФРАНСУА РЕНЕ ДЕ ШАТОБРИАНА
Г.А. Мухина
Омский государственный университет, кафедра всеобще.й истории 644077, Омск, пр. Мира, 55-Л
Получена 7 апреля 2000 г.
The article shows Si;hataubrian's point of view about Napoleon's Personality - in its comicction with the Revolution and its richess in content.
Свои "Замогильные записки" Шатобриан (1768-1848) писал с 1811 г., затем перечитывал и делал правку вплоть до 1840-х годов. Это его самое значительное романтическое произведение, где блестяще передана эмоциональная и социально-психологическая атмосфера тогдашней Франции. Главными героями "Записок" были двое: прежде всего сам писатель и Наполеон Бонапарт. Его неудержимо влекло к Наполеону как исключительной, загадочной личности. Не давала покоя тайна популярности этого тирана в народе, легенда вокруг его имени, составленная из куплетов, солдатских побасенок и народных преданий. Порою ему казалось, что фантастические образы способны вытеснить "реального персонажа" и "остальные изображения исчезнут" [1. Т.2 .Р.409]. Поэтому ему хотелось создать свой вариант портрета "одного из величайших исторических деятелей" и тем преодолеть "лживые восторги", а для выполнения задуманного пришлось прочесть "все написанное Бонапартом" [1. Т.2.Р.402] . Он был близок к нему по стремлениям, его сжигали те же честолюбивые страсти: занять первое место в литературе, стать в ней "началом" XIX века, для чего он был готов помериться талантами с Байроном и Гете [1. Т.1. Р. 474, 479,480]. С выходом в свет "Гения христианства" (1802) писатель стал моден и полюбил славу, "как женщину, как первую любовь" [1. Т.1. Р.509]. Литературный успех последовал вскоре после его возвращения из изгнания на родину (1800), которая переживала католический ренессанс. Восхождение Бонапарта стало для него примером заразительным, и молодой интеллектуал ощутил себя личностью - равнове-
ликой консулу: "Наполеон был моего возраста: Мы прибыли во Францию почти одновременно: он - из Египта, я - из Лондона" [1. Т. 2. Р. 118, 119]. Правда, в одном он даже чувствовал свое превосходство, которое давала ему принадлежность к старинному роду Нрианов, к его ветви Шатобрианов, с примесью крови суверенов Англии и Испании [1. ТТ. Р. 41-45]. В то время как Наполеону досталось от рода Бонапартов, от его дяди только "замечательное имя" (святой Наполеон был греческим мучеником и так называли многих кардиналов) [1. Т.2 .Р.45]. Однако Шатобриан хорошо понимал другое - Наполеон создал себя сам: из "маленького капрала" превратился в "самого великого суверена Европы" [1. Т. 2. Р.43]. Сначала была Итальянская кампания: назначение его командующим армией имело свою пикантность, ибо явилось "приданым мадам Богарне". Но потом последовали мир в Кампо-Формио, зависть генералов, Директории, она и посодействовала его экспедиции на Восток, где появилась у Наполеона идея империи и завоевания мира.
В Египте закончилась его молодость: он оставил армию х^енералу Клеберу, появился во Франции, опрокинул Директорию. [1. Т.2.Р. 76, 82,87,97,120]. Политический феномен Наполеона начался с событий 18 брюмера 1899 г., которые Шатобриан назвал "великой Революцией", потому что, став первым консулом, Бонапарт "восстановил порядок посредством деспотизма" . Автора поражали итоги кампании 1800 г.: девять месяцев Наполеону хватило, "чтобы онрокинуть народную революцию во Франции и разбить абсолютные монархии в Европе" [1.Т. 2.Р. 123].
52
1\А. Мухина
В 1802 г. на приеме, устроенном министром внутренних дел Люсьеном Бонапартом, произошла первая встреча Шатобриаиа с Наполеоном (он был приглашен как автор "Гения христианства"). Тогда его приятно удивила "ласковая и прекрасная улыбка" консула, отсутствие всякой театральности, возникло желание сотрудничества с ним (создать союз "музы и разума") [1. Т. 1. Р. 559-560]. В 1803 г. он принял назначение на должность секретаря французской миссии в Риме иод началом дяди консула кардинала Феша, а вскоре стал посланником в Вале. Казнь герцога Энгиепского (21 марта 1804 г.) заставила его подать в отставку и перейти в открытую оппозицию бонапартистскому режиму. Свой выбор он считал делом чести, протестом против произвола, о чем со значением писал: "Решившись на разрыв с Бонапартом, я ставил себя вровень с ним". Причину же казни он видел не в помехах для занятия трона, а в "насильственном темпераменте" Бонапарта и происках Талейрана, опасавшегося возвращения Бурбонов [1. Т, 1. Р. 610, 638, 639].
В 1809 г. в отношениях Шатобриаиа и Бонапарта произошел трагический поворот: его кузен Армен де Шатобриан был арестован в Бретани и приговорен к смертной казни как агент Бурбонов. Писатель просил о милости к осужденному через мадам де Ремюза - императрицу Жозефину и королеву Гортензию, писал лично императору. Но брат был расстрелян. Потом, на острове Святой Елены Наполеон, вспоминая об этом, замечал, что помиловал бы его, если б Шатобриан сам пришел к нему [5. Р. 20-21]. Бонапартистская цензура не позволила Шатобриану целиком переиздать "Опыт о революциях" , исключив фрагменты о легитимной монархии и свободе. Впрочем, Наполеон проявил покровительство Шатобриану, когда в Академии появилась вакансия (18']]). Но тот не смог занять это место из-за слишком резкого текста ответной речи (которую читал император и которую ему не позволили произнести). Разрыв стал необратимым, и Шатобриан окончательно связал себя с роялистским лагерем [7. Р. 111]. В 1814 г. накануне вступления в Париж войск антифранцузской коалиций он готовил брошюру "О Бонапарте, о Бурбонах".
Антибонапартизм легитимиста получил здесь карикатурное воплощение. Приветствуя реставрацию Бурбонов, Шатобриан-аристократ отсекал свою судьбу ог революции, а Наполеона - от будущей Франции. Наполеон - это "дитя революции", в котором республиканцы видели "народного вождя свободного государства" и даже роялисты - генерала Монка. Поэтому он бросал в адрес императора грозные заклинания: "иностранец", "узурпатор", "воплощение пороков",
создавший себе монумент из славы погибших французских солдат [2.Р.5-50]. Однако это не помешало Наполеону уже в ссылке признаться в своем расположении к писателю: "Все, что есть великого и национального, должно соответствовать гению Шатобриаиа" [5. Р. 11, 12].
Для Шатобриаиа, конечно, Наполеон значил гораздо больше, чем для последнего - литератор. Около полувека не утихал его интерес к этому феномену, который был подобен "музыке истории" [5. Р.7]. Самое непостижимое в явлении Наполеона Шатобриан связывал со значением его имени после смерти: "В Бонапарте столь сильно было выражено абсолютное всевластие, что после того, как мы пережили деспотизм его личности , нам предстоит испытать деспотизм его памяти. Этот последний деспотизм гораздо сильнее, чем первый, так как будучи живым, он не мог охватить мир, а умерев, завладел им" [1. Т. 2. Р.413]. Так Наполеон становился частью национального менталитета, а сам автор "Записок" -хранителем этой памяти, ее инструментом.
Преклонение перед сильной личностью, перед авторитарной властью во всех слоях французского общества стало, по его мнению, преградой на пути к свободе. Бюсты и портреты Наполеона украшали дворцы и хижины, тень великого человека витала над соседними странами: Италией, Германией. Ошибался ли народ, творя легенду? Шатобриану хотелось добраться до сути, понять причины народного почитания. И что же? В чем заключалась величие Бонапарта, величие истинное, а не мнимое? И отвечал - в силе принуждения и результативности: главное - он преодолел общественный хаос и обеспечил порядок, усмирил "неистовых демагогов", "анархических литераторов", "безбожных вольтерьянцев", "уличных ораторов", "зубоскалов трибун, клубов, эшафотов" - одним словом, обуздал "анархический сброд". Он велик уже потому, что был рожден только для "власти его гения", чтобы заставить повиноваться 36 млн. подданных, чтобы свалить всех королей, победить все армии, чтобы прославить свое имя и десять лет творить чудеса, которые вряд ли доступны для сегодняшнего понимания. Он велик как создатель могущественного государства и покровитель образования [1. Т.2.Р. 414]. Шатобриан открыл тайну обожествления Наполеона. Она заключалась в менталитете французов, которые обожали силу и равенство. Когда Наполеон сел на трон, он возвысил чернь до знати, уравнял сословия. Так деспотизм, народ и равенство слились в одно целое. Народ растворился в Бонапарте: "Мы исчезли: все принадлежало ему" [1. Т. 2 . Р.408, 261]. Как это признание перекликается с оценками бонапартистской Франции современного ав-
Наполеон б "Замогильных записках" Франсуа Репе де Шатобриана
53
тора Ф. Фюре: "Империя - на пирамиде нотаблей, оставалась демократическим и крестьянским королевством" [6. Р. '257]. Наконец, Наполеон олицетворял собой "величие Индивида" старого мира, который умирал, ибо от грядущего нивелированного общества ждать было нечего [4. Т.2.Р.258].
Чтобы точнее схватить черты наполеоновского образа, Шатобриан старался найти в тогдашнем мире достойных ему противовесов, подходящих для сопоставления. Сначала это был Людовик XVIII, с которым он связывал приход свободной монархии (ибо свободу в ней воплощала аристократия!), но когда, во время 100 дней, король бежал из Парижа в Гент, не помышляя о защите столицы Франции от Бонапарта, покинувшего Эльбу, Шатобриан пришел к выводу, что спасителем страны и всего цивилизованного мира может быть только коалиция держав, и особенно Александр I - "единственный из всех суверенов Европы" , " аристократ шпаги и религии", который понял, что Франция может управляться только свободной конституцией [1. Т. 2. .Р.254].
Через год после смерти Наполеона настала пора сравнить его с Вашингтоном, когда он стал писать воспоминания о своем пребывании в США в 1791 г. Оба героя олицетворили два века: американский лидер завершал XVI11 век, Бонапарт открывал XIX. Он не относил заокеанского генерала к титанам, ибо тот не опрокидывал троны, не одерживал крупных побед. Зато его трофеем было завоевание независимости США - и его жизнь органично сливалась с историей страны [1. Т.2 . Р. 118, 441. Т.1. Р. 275-276].
Бонапарт не похож на внушительного американца. Он спешит за славой , чтобы создать себе реноме и вписать свое имя "в летописи всех народов"; "раздает короны своей семье и своим солдатам". "Нависнув над миром, одной рукой он сбрасывает королей, а другой - поражает революционного великана, по, разбивая анархию, он душит свободу и, наконец, теряет свою собственную на последнем поле битвы". В итоге же - его империя рушится, а республика Вашингтона продолжает жить. На этом пути и разошлись "дети свободы": император предал свободу, герой Америки ей не изменил. Более того, Наполеон пошел на разрыв с нацией и, весь во власти честолюбия, он пренебрегал людьми, используя их как средство для собственного господства [1. Т.1. Р. 275-277].
В "Опыте об английской литературе" (1836) появляется новая параллель: Наполеон Бонапарт - Оливер Кромвель. Эпохи тоже сопоставимы: обе революционны. Англия 1649 г.: столкновение короля и народа, эшафот разделяет их навсегда. Кромвель - " народный вождь", привед-
ший короля на плаху, наследует власть суверена. Он - "проповедник, тиран, великий человек": "его гений добыл для своей страны свободу". Па девять лет здесь утверждается "диктатура, народа", "народное царствие Кромвеля". Одним риторическим вопросом утверждал Шатобриан превосходство Наполеона над Кромвелем: "Мог ли покоритель Ирландии и Шотландии стать победителем австрийцев, пруссаков и русских, если б оказался на театре военных действий Наполеона?" Хотя Кромвеля он уподоблял Микеландже-ло, сокрушавшему мрамор, - речь шла о сломе властных структур. Но в отличие от французского законодателя Кромвель " не создал институций" , не оставил кодекса и администрации, которая " управляла Францией и частично Европой [4. Т.2 .Р. 225, 221, 199-200]. Не отрицая реформаторских усилий британского вождя, Шатобриан именно в Наполеоне увидел государственного преобразователя широкого масштаба, Автор "Опыта" соотносил деятельность обоих государственных мужей со свободой. Поэтому Наполеон - это Кромвель наоборот: преодолевая беспорядок, он "поразил свободу, которая шла следом за анархией". Это было сравнение с Кромвелем апогея революции, а не с Кромвелем-протектором, когда его миссия была выполнена и "его нация и его век больше не нуждались в нем, поскольку тогда он изменил свободе, из которой вышел" [4. Т. 2 .Р. 200, 361, 362],
Для Шатобриана было очевидно, что оба героя сопоставимы по рангу личности, но не по масштабу дел и эпох, которых они олицетворяли. Это Франция Революции "привела нацию к общей, судьбе мира", опередила другие народы в этом движении и благодаря идейному и военному влиянию ускорила шаг соседей, в то время как Английская революция не вышла за пределы островного пространства, "не выдвинула свои армии и принципы в Европу", не проповедовала свободу и права человека, не отражала нашествия, не защищалась против террора [3. Т. 2.Р. 353; 4. Т. 2.Р.175, 176]. Так Наполеон не отделялся от Революции, а сливался с ней, и поток обновления захлестнул страны Европы.
В зрелом возрасте оценки Шатобриана становились более взвешенными, многомерными, но по-прежнему противоречивыми, ибо колебались в пределах такого диапозона: слава, величие, энергия, государственная сила и - деспотизм, несвобода, империя. К тому же перед ним всегда оказывались два Ьонанарта: большой и малый [1. Т. 2.Р. 98-99]. Ему хотелось подняться над непостоянством французов, которые то обожали, то ненавидели, то забывали своего кумира, а после смерти властелина воздвигали ему алтари, чтобы затем вновь бросить его. Поэтому в 1842 г.,
54
Г.А. Мухина
когда останки Наполеона торжественно, в атмосфере всеобщего ликования перевозились в Париж, чтобы стать национальной святыней, Шато-бриан сказал свое слово но поводу этой "ошибки против реноме": "Обыкновенным людям достаются мавзолеи, а великим - камень и имя" [1. Т.2 .Р. 436-439]. Тем самым он утверждал примат личности над индивидуальностью народа. Его настораживало неуемное преклонение нации перед военной силой Наполеона: "Французскому тщеславию льстило превосходство, которое Бонапарт нам дал перед остальной Европой,., и после смерти забыли его тиранию, чтобы помнить победителя наших врагов:" [1. Т.2. Р.408]. Но это говорилось позднее. Когда же Франция оказалась беззащитной перед "нашествием" 1814 г., он обвинял императора, его деспотизм, который парализовал сопротивление, потому что вторжение чужеземцев французам представлялось чуть ли не освобождением [1. Т 2 .Р. 260-261]. Шатобриан у претил бонапартистский режим как "военный деспотизм", создавший "чудовищную систему войны", когда в армию было призвано около 3 млн. французов [ 1. Т. 2 . Р. 43.1; 3. Т. 24, Р. 81-82]. Но прежде всего его шокировала связь Бонапарта с народом, с "демократией": "пролетарский король, он оскорблял королей и знатных,., нивелировал ранги", а "часть его могущества исходила из закалки в Терроре" , то есть народные массы и собственный гений являлись источником силы этого властелина [1. Т. 2. Р. 408, 65]. Этот "кузнец оков" представлялся ему равновеликим нации, которая желала "подняться на алтарь независимости и равенства". Автор увидел тайную связь между равенством и деспотизмом: оба эти качества таились "в сердце французов, воинственно склонных к могуществу на демократической основе". Именно этот источник он смог реализовать, когда, поднявшись на трон, "заставил народ сесть рядом с ним". Впрочем, это не мешало ему оставаться "смертельным врагом равенства и самым большим организатором аристократии в демократию" [1. Т. 2. Р. 408 -409]. Образ шатобриановского героя менялся вместе с резкими поворотами французской истории и его собственной жизни. Автор то поднимал его на недосягаемую высоту как великую историческую личность, то бросал в бездну, отсекая его от национальной судьбы. То оплакивал его, одинокого, безоружного, оказавшегося на острове посреди океана, и тут же резонировал: "Но какой же урок дает небо тому, кто злоупотребляет мечом" [1. Т. 2. Р, 398].
Христиан Мельхиор-Бонне, составитель сборника документов "Наполеон глазами Шатобри-ана", обнаружил родство этих двух современников: оба - роматики, оба - поэты, один - в
действии, другой - в области духа, оба заботились о своем замогильном облике, о своей жизни в истории и в легенде [5, Р. 12, 13]. Кроме того, Шатобриан представлялся ему исследователем особенным: историком-поэтом, историческое творчество которого - это живопись, выразительность, загадочный темперамент, чувствительность и воображение, интуиция - которому по силам создавать целые симфонии. Поэтому его правда как биографа Наполеона - "более поэтическая, чем объективная и абсолютная", и из своего героя "благодаря своему воображению он делает поэта" [5. Р. 39, 40]. С таким подходом можно было бы согласиться, если ограничиваться только тем портретом, который создавался Шатобрианом-мемуаристом. Но его публицистика не имеет ничего общего с живописными картинами, и если прибегать к художественным понятиям и жанрам, то здесь пойдет речь уже о карикатуре - политической и конъюнктурной: достаточно обратиться к его памфлету "О Бонапарте, о Бурбонах". Конечно, шатобриановский метод отличает обращение к художественно-историческому синтезу, и это позволяет ему создать образ многоплановый, сложный: его Наполеон - личность историческая и просто личность, с достоинствами и пороками, но совершенно незаурядная, притягательная, которой можно измерять и Время, и Человека, и самого себя. Одним словом, он казался IIIа-тобриану великим человеком, олицетворяющим постреволюционную эпоху., а более всего - "Ми-келанджело политики и войны" [I. Т. 2 . Р. 135], в славе которого "угасала революция" [1. Т. 3. Р. 252]. Он был самодостаточен и занимал "самое почетное место в человеческой расе" [1. Т. 1. Р. 559]. В этом Шатобриан - настоящий романтик, превыше всего ставивший Личность, неповторимую, уникальную, исторически состоявшуюся.
[1] Chateaubriand. Mémoires d'outre-tombe. T. 1-3. P., 197:5.
[2] Chateaubriand ?uvres complétés. Par Ladvocat, T.1-28. P., 1826-1831.
[3] Chateaubriand. De Buonaparte, des Bourbons. P., IBM.
[4] Chateaubriand. Essai sur littéraire anglaise: T. 1-2. P., 1836.
[5] Mdchior-Bonnet Ch. Introduction// Napoléon par Chateaubriand. P., 1969.
[G] Furet i\ La Révolution française de Turbot a Julles Ferry. 1770-1880. P., 1988.
[7] Sobonl A. La France napoléonienne. P., 1983.
