CC BY
12
ка образования. Международный периодический научный журнал. 1999. № 1. С. 10.
17. Щетинин В. Человеческий капитал и неоднозначность его трактовки // Мировая экономика и международные отношения. 2001. № 12.
18. Управление персоналом. Учеб. пособ. / Под ред. Б.Ю. Сербиновского и С.И. Самыгина. М., 1999. С. 229.
19. Короткое Р. Стоимость рабочей силы (теория и оценка) // Экономист. 2003. № 6. С. 72.
20. Нор А.В., Черненко А.Л. Экономическая культура общественного производства. Учеб. пособ. для вузов / Под ред. профессора А.Л. Черненко. Ростов н/Д, 2004. С. 98-99.
6 июля 2006 г.
"нальчик 13 октября" как вызов современной россии
Х.Г. Тхагапсоев
Трагические события, которые произошли в Нальчике 13 октября 2005 г. изначально интерпретировались как нечто локальное и почти случайное ("пробная вылазка ваххабитского подполья", "нападение бандформирований", "отвлекающий маневр для захвата военных самолетов" т.д.). А между тем, очевидно, что Нальчик и Кабардино-Балкария стали лишь "подходящим" пространством действий, направленных против России и призванных продемонстрировать "неспособность России, ее властей контролировать Северный Кавказ". Речь фактически идет о действиях международного масштаба и геополитической направленности - к развалу страны. И в этом смысле нальчикские события - это вызов России.
НЕРЕШЕННОСТЬ НАЦИОНАЛЬНОГО ВОПРОСА В РОССИИ -ОДИН ИЗ ФАКТОРОВ СЕТЕВОЙ АКТИВНОСТИ ИСЛАМИЗМА
При каждой акции, подобной бесланской и нальчикской, встает вопрос: "Как долго наш регион будет символизировать территорию угроз и вражды?". Если раньше все связывалось с "чеченским урегулированием", то теперь настойчиво звучит новый мотив - современный международный терроризм, что чревато очередной, "угрожающей" схематизацией кавказской ситуации, явно отдаляющей стабилизацию в регионе. Между тем кавказский регион так долго остается "ареной
Тхагапсоев Хажисмель Гисович - доктор философских наук, профессор кафедры философии Кабардино-Балкарского государственного университета.
конфликтов" в первую очередь потому, что российская политическая практика пока так и не сумела уяснить себе "кавказскую специфику". Более того, она часто следует неким ложным версиям и схематизациям этой самой кавказской специфики, сформированным той или иной группой "интересов и влияния". К этой проблеме мы вернемся еще не раз, поскольку она является составной частью и аспектом другой, более общей проблемы - нерешенности в стране национального вопроса. Сложившуюся в стране ситуацию в национальном вопросе даже нельзя назвать "неразработанностью вопроса". Реальное положение дел здесь значительно сложнее и опаснее. Дело в том, что характерная для современной России противоречивость и половинчатость в решении многих ключевых вопросов коснулись и национального вопроса, что отчетливо проявляется в следующих моментах:
- очевидная противоречивость существующих политико-правовых оснований регулирования национального вопроса;
- отсутствие публично артикулируемой перспективной стратегии России в отношении национального вопроса (к чему страна стремится: сохранить "этнополитическую единицу", т.е. этнический регион как основу федерализма? перейти к территориальной организации Федерации и, соответственно, - к культурной автономии этносов? проводить политику поликультурализма или стратегию "плавильного котла" культур?);
- отсутствие практики системного проявления (мониторинга) и анализа этнических и этнополитических процессов, а также тенденций их развития.
В контексте этих обстоятельств размышления автора этих строк о событиях в Нальчике и стоящих за ними проблемах адресованы, в первую очередь, федеральной власти, ее структурам, ответственным за решение национального вопроса, в том числе и структурам ЮФО.
На наш взгляд, зыбкость и ненадежность сложившихся в современной России политико-правовых рамок и оснований в сфере национального вопроса, о чем уже говорилось в предельно общем плане, явственно проявляется в целом спектре опасных противоречий, которые образуют, по меньшей мере, три типические группы. К первой можно отнести противоречия между нормами и положениями Конституции Российской Федерации, с одной стороны, и реальной политической практикой в сфере национального вопроса - с другой. В частности:
- Конституция провозглашает единое гражданство, а политико-административное устройство страны базируется на этнических и этнотерриториальных принципах, создавая таким образом непримиримое противоречие между двумя основными формами социальной субъектности россиянина, относящего себя к конкретному этносу, - между гражданской и политической;
- Конституция и нормы закона запрещают формирование политических партий национальной (этнической) направленности, но в реальной действительности активно действует националистическая партия ЛДПР; подобные интенции просматриваются и в идеологии партии "Родина";
- в разрез с нормами Конституции идет практика прямого и активного участия государственных структур в политическом движении казачества, позиционирующего себя как субэтнос.
Вторую группу образуют противоречия между целями и средствами российских реформ, определяющих на протяжении последних 15 лет общую политическую ситуацию в стране и ее особенности. Так, цели реформ (как они манифестируются) - либеральные и демократические, а в качестве основного инструмента их реализации в этнических республиках использовался и по сей день используется этнический этатизм, имеющий мало общего с демократией в политической жизни и либеральностью экономических от-
ношений [1]. Более того, в России в целом нарастают этатистские тенденции.
К третьей группе можно отнести противоречия между провозглашенным Конституцией РФ принципом единого гражданства на всей территории страны и сохраняющейся (и даже ужесточаемой) практикой регистрации гражданина по конкретному месту проживания, что фактически перечеркивает принцип единого гражданства в России. Не трудно понять, как все это отзывается в этническом сознании, какие социальные напряжения вызывают указанные противоречия.
А между тем, ситуация в этой деликатной сфере дополнительно осложняется еще и тем, что известный взлет этнического сознания в 90-х годах в силу различных причин ныне сменился кризисным состоянием. Здесь не место для подробного анализа причин современного кризиса этнического сознания в России - они известны и описаны достаточно подробно [2]. Мы ограничимся лишь перечислением явных признаков этого кризиса, которые нашли выражение в следующих, фиксируемых эмпирически феноменах:
- общее резкое снижение всех форм этнополитической активности в стране, а в ряде случаев ее вырождение в маргинальные формы - религиозный экстремизм и терроризм (особенно в кавказском регионе);
- снижение активности этнической самоидентификации при одновременном возрастании религиозного самосознания и религиозной самоидентификации. В этом плане характерно, что изъятие из паспорта графы о национальности не вызвало особого резонанса в этнических сообществах, а запрет фотографироваться в хиджабах вызвал активное противодействие, включая настойчивое обращение во все судебные инстанции России, вплоть до Конституционного суда;
- равнодушное отношение этнических социумов к замене прямого выбора президентов национальных республик фактически их назначением.
очевидно, что наложение отмеченных противоречий национальной политики страны на кризис этнического сознания лишь повышает неопределенность и нестабильность в сфере национальных отношений, настоятельно требуя пристального внимания общества и упреждающих действий властей, хотя бы для избежания событий, подобных нальчикским.
заметим - кризис этнического сознания в современной России, который, как уже подчеркивалось, эмпирически фиксируется в целом комплексе феноменов, как и любой кризис, разумеется, носит временный и преходящий характер. Он, в конечном итоге, завершится либо утратой ("снятием") эт-ничности, что маловероятно на обозримую историческую перспективу, либо обретением российскими этносами новых мотиваций и новых целей к активности и появлением новых детерминантов идентичности.
А между тем очевидно, что нынешний кризис этнического сознания имеет и явные позитивные аспекты, в числе которых резкий спад "исторических претензий" к русскому этносу (которые чаще всего формулировались как "исторические несправедливости") и существенное укрепление солидарно-компромиссных отношений с ним. Принципиально важно, что это происходит на фоне общего недовольства этнических сообществ ходом и результатами российских социально-экономических реформ, т.е. на фоне, казалось бы, не очень благоприятном для таких подвижек. Следовательно, речь идет о чем-то экзистенциальном, принципиально важном и сущностном, а именно - об осознании этническими сообществами того обстоятельства, что в условиях современного мира самозамыкание в рамки этнической суверенности чревато не только явно недемократическими формами власти (в чем российские этносы убедились на опыте последних 15 лет), но чревато и деградацией культуры, в то время как интеграция в политическое и культурное пространство России снижает подобные риски. "моментом истины", демонстрирующим, на наш взгляд, принципиальную ориентированность кавказских этносов на общность с Россией и российской цивилизацией в свое время стала резко негативная реакция дагестанских этносов на "освободительный поход" чеченских сепаратистов. Негативной была и реакция населения Кабардино-Балкарии на вооруженную акцию сети ваххабизма 13 октября. Если учитывать эти обстоятельства, очевидно, что в России ныне складывается уникальная ситуация, позволяющая сменить стратегическую парадигму в национальном вопросе с ошибочного, конфликтно-тупикового, курса этнополи-тической суверенизации на перспективную парадигму "этнокультурной автономии",
"культурного плюрализма" и "паритетности российских культур". Иначе говоря, сложившаяся на сегодня, подчеркнем еще раз - крайне противоречивая, этнополитическая ситуация, позволяет, как это ни парадоксально, начать переход с опасного курса "массового нациестроительства" на курс формирования единой российской нации. Но как это реально осуществить? - вопрос не риторический.
Наиболее релевантным механизмом действия в этом направлении, на наш взгляд, могла бы стать практика "общенационального проекта", которая ныне осваивается в отношении социальной сферы. Едва ли ни самым значимым общенациональным проектом современной России мог бы стать проект, направленный на поддержку и развитие главнейших сфер этнических культур России. Цель такой программы очевидна - организация общего пространства диалога российских культур, а также формирование принципов и стандартов культурной паритетности в России. Без выстраивания подобных культурно-коммуникативных отношений российских этносов трудно рассчитывать на безболезненное формирование единого российского гражданского сообщества, российской нации. Именно предельно широкие и открытые рац ионально-коммуникативные отношения сообществ - носителей различных идентичностей, стилей и форм социального бытия - являются единственным механизмом социальной интеграции в современных условиях [3, 4]. Но пока, похоже, проблема межэтнической социально-культурной коммуникации, которая, подчеркнем еще раз, является решающим механизмом формирования единой российской нации в современных условиях, мало интересует, как российское сообщество, так и власть, и явно недооценивается ими. здесь напрашиваются некоторые уточнения. Конечно же, межэтническая коммуникация в ее широком понимании, будучи "квазиприродной" по своей сути, совершается постоянно, каждодневно и стихийно во всех весях России.
При этом потенциальными механизмами - средствами (медиумами) и "пространствами" подобной коммуникации, как известно, являются, прежде всего, главные сферы социального бытия - политика, экономика, культура, СМИ, повседневность. Что мы сегодня реально имеем в плане межэтнической коммуникации в этих сферах? В области экономики трудно говорить о какой-либо
продуктивной межэтнической коммуникации - трудовой, отраслевой, товарной или инфраструктурной, как об атрибутивном качестве современной российской экономической жизни и экономической политики. Значимые и содержательные экономико-к оммуникативные отношения существуют главным образом со странами, т.е. этносами Запада и СНГ. Экономики же российских этносов (этнических республик), за редкими исключениями (в частности, нефтегазовых регионов типа Татарстан, Башкортостан), не играют заметной роли в экономической жизни России, не являются значимыми агентами и коммуникаторами в общем пространстве экономики РФ, не существует даже механизмов "перелива избыточных трудовых ресурсов". Напротив, этнические регионы России так и остаются в кризисе, кое-как функционируя в режиме нарастающего технологического отставания и профессионально-интеллектуальной деградации, что особенно характерно для республик Южного региона. Не лучше выглядит ситуация и в сфере межэтнических культурно-диалогических отношений. Пожалуй, единственная сфера культуры, где диалогические отношения в России обретают устойчивый характер - это религия, что, скорее, является данью толерантности, но по понятным причинам не имеет прямого отношения к процессам глубинного взаимодействия и взаимовлияния российских культур, а тем более - к их интеграции.
Не лучше обстоит дело и в сфере политической коммуникации. Политическая практика, конечно же, вынуждена (и пытается) как-то реагировать на всю проблематику "национального вопроса". Но пока это происходит главным образом "методом проб и ошибок", ситуативно и реактивно, а значит - ценой больших издержек и постоянного запаздывания политических решений (если они и принимаются). Впрочем, даже и в этих условиях происходят кое-какие позитивные сдвиги. О чем идет речь? Наконец-то, кажется, преодолена опасная инерция этнополити-ческой суверенизации, раскрученной в 90-е годы, что, бесспорно, позитивно, как бы к этому не относиться. в этнических республиках взамен "генеральным конструкторам" и харизматическим идеологам этнического этатизма и его строителям (М. Шаймиев, М. Рахимов, А. джаримов и ныне покойный в. Коков) к власти постепенно приходят лич-
ности, ориентированные на рациональный, "космополитический" менеджмент (Х. Совмен, А. Каноков). это тоже - позитивно. Но дело в том, что в рамках современной практики федерального Центра политическая коммуникация с этническими сообществами крайне заужена по составу субъектов и коммуникаторов - у нее лишь один реальный субъект: формальный лидер этнической республики (президент, глава администрации). в рамках подобной зауженной коммуникации вне коммуникационных процессов остается такой ключевой фактор этнического социального бытия, как этническая интеллигенция, которая "конструирует мир" и интенции этнического сознания, формирует общественное мнение и ментальные стереотипы этноса, его политические ориентиры. эта ситуация далека от рациональности. Интересы России, задачи ее развития настоятельно требуют "новой социализации" национальной интеллигенции и повышения ее статуса, что, впрочем, вполне достижимо в рамках общенационального проекта, о котором уже говорилось. Назовем его условно "Поликультурная Россия".
Что касается роли СМИ в этнополи-тических и этнокультурных процессах, то, увы, практически все пространство СМИ, особенно электронных, в современной России монопольно занято массовой культурой европейско-американского образца (не будем говорить о негативных последствиях такого положения). Правда, с появлением канала "Культура" русская культура начала возвращаться в пространство телевидения. Но этнические культуры по-прежнему исключены из общего "эфирного пространства" страны. вещание Южного Федерального округа ничего в этой ситуации не меняет - оно носит информационный характер.
Здесь впору задаться вопросом "Какое отношение все это имеет к трагедии в Нальчике? ". Прямое и непосредственное. Ситуация в России, обрисованная выше предельно кратко, такова, что национальный вопрос теоретически не осмыслен, стратегически не выстроен в возможных сценарных вариантах решения и, что не может не тревожить - нет в стране заметных усилий в этом направлении. А что касается текущего момента, "повседневности" межнациональных отношений (коммуникации), то их нормативно-правовые основания, как уже подчеркивалось, весьма противоречивы. Если вещи называть своими именами, то
в сфере экономики межэтнические отношения пока носят характер "неравной конкуренции", а в сфере культуры - характер нарастающей взаимной отчужденности и латентного конфликта. таков пока итог национальной политики постсоветской России и ее проецирования на реальное бытие этнических республик, что и стало общим фоном и своеобразным контекстом экстремизма в этнических регионах, порождая угрозы, подобные нальчикским событиям. Но политическая наука России, как уже подчеркивалось, практически равнодушна к проблематике "национального вопроса", будто нерешенных проблем в этой области уже не существует.
ФАКТОР ЭТНИЧЕСКОГО ЭТАТИЗМА В НАЛЬЧИКСКОЙ ТРАГЕДИИ
Бандитизм, нападение незаконных вооруженных формирований на различные объекты и населенные пункты, терроризм - явления, увы, не уникальные в нашем регионе. Их общий смысл, как уже подчеркивалось, вполне понятен - вызов России, попытка ее развала или, хотя бы, дискредитации. Поэтому в отношении нальчикских событий прояснения требуют, прежде всего, два аспекта. Первый - почему Кабардино-Балкария, которая, в оценках как местных, так и российских властей неизменно представлялась как "уголок стабильности, спокойствия и мира," стала местом мятежа, пространством "цветной революции", как это окрестили политологи? И второй - каковы особенности нальчикских событий, способные повториться, а значит -требуют пристального внимания общества?
В общем сложная и противоречивая этнополитическая ситуация в стране, в условиях каждой этнической республики имеет свои особенности. особенности Кабардино-Балкарии в этом плане весьма специфичны. они обусловлены, прежде всего, тем, что здесь еще в начале 90-х годов установился, пожалуй, один из самых жестких режимов (если не самый жесткий) кланово-автократической власти, которая проросла в этнических регионах РФ с 90-х годов. Как известно, автократический характер власти в регионах России - явление довольно типичное и распространенное - в нашей политологии подобный режим соотносится не только с республиками ЮФО, Башкортостаном и татарстаном, но и с рядом российских губерний, включая Москву.
Известны и особенности такого режима - люди, занимающие ключевые позиции в ее рамках, связаны неформальными отношениями: родственными, дружескими, кланово-родовыми и.т.д. Понятно, что это порождает олигархизм и монополизм особого рода, которые напрямую посягают на права человека, делают невозможной правосуд-ность, ликвидируют гласность. В условиях же небольшой республики, где родственные связи крайне тесны, клановость власти приводит к тому, что в руках узкого круга лиц оказываются практически вся значимая (крупная) собственность, все прибыльные сферы экономики, а главное - все ветви власти. В таких условиях законы просто перестают работать, власть и бизнес сливаются воедино, приводя к отчуждению тех, кто не принадлежит к клану власти, практически от всех сфер социального бытия (экономики, политики, культуры), обращая принцип равных возможностей в пустой звук. Фактически происходит массовое "выключение" больших групп людей из сфер деятельной активности, порождая резко поляризованное и принципиально нестабильное общество из "тех, кто имеет все и кому все дозволено" и тех, кто ничего не имеет, не имеет даже возможности протестовать против этой ситуации. человек, таким образом, фактически утрачивает всякий контроль над социальным процессом, он ввергается в ситуацию неопределенности и неукорененности. Возникает совершенно новая социально-политическая реальность, чреватая социальным взрывом в любую минуту.
однако длительное время эти опасные явления проходили мимо внимания не только федеральных властей, но и российской политической аналитики, для которой Кабардино-Балкария просто пребывала в зоне "неслышимости" и "невидимости". Впрочем, именно в этой республике беззастенчивая конвертация власти в собственность (капитал) правящего клана обрела даже типические социально-культурные формы, которые здесь воспринимаются не иначе, как "высокая мода" жизни властвующего клана. Вот некоторые примеры этих форм: "муж - мэр, а жена - успешный предприниматель" (варианты: муж -президент этнической республики, министр, прокурор, судья, а в качестве успешного предпринимателя - брат, сын, дочь, зять, тесть, теща, друг, друг семьи т.д.). С бизнесом здесь слиты и чины из правоохранительных орга-
нов, высокие начальники в погонах из силовых структур. очевидно, что нет какого-либо смысла анализировать изъяны такой власти в общепринятых схемах и категориях политической аналитики (таких, скажем, как "мера демократичности и эффективности", "уровень бюрократизации", "масштабы коррумпированности" и т.д.). Кланово-автократическая власть не демократична и не прозрачна, ее главную основу, по определению, составляет коррупция, а власть и деньги здесь доминируют абсолютно, парализуя все прочие формы общественного бытия, а главное - атомизируя само общество. даже запредельный бюрократизм этой власти (по различным данным количество чиновников на 1 000 населения в наших национальных республиках до 4-6 раз выше, чем в среднем по РФ) имеет уникальные особенности - бюрократия в данном случае пополняется, прежде всего, по принципам родственной связи. в итоге - здесь в карьерном движении серость (разумеется, из клана) легко берет верх над профессионализмом, энергичностью, яркой индивидуальностью. Иначе говоря, у модуса власти, которая сложилась и функционировала в этой республике, своя особая мера - она перестала отвечать главному предназначению власти, а именно творить приемлемые, т.е. не отторгаемые социумом, условия совместной жизни людей, фактически стала "властью для себя". в системе такой власти особую роль играют два субъекта - "первое лицо", т.е. президент, который определяет все аспекты жизни республики, и силовые структуры, которым надлежит обеспечивать "стабильность, спокойствие, мир и порядок", что называется "любой ценой" (поскольку "стабильность" и является основным политико-пропагандистским мифом этой власти, адресованным, прежде всего, центру). Аксиомой политологии является то обстоятельство, что доминирование в обществе какой-либо социальной группы можно обеспечить лишь насильственными методами.
Здесь уместно задаться вопросом: "А какова реальная результативность власти КБР, которая так долго поддерживалась центром?". вот объективные показатели: бюджет Кабардино-Балкарии дотируется из центра почти на 70 %, треть трудоспособного населения официально числится в безработных и "не имеющих легальных источников дохода", уровень зарплаты и доходов здесь в 2-2,5 раза ниже, чем в среднем по РФ. Задолжен-
ность КБР лишь по потребленной энергии и энергоносителям (электричеству, природному газу) сравнима с годовым бюджетом этой республики [5]. Подобные показатели бедственного состояния Кабардино-Балкарии можно еще долго перечислять. Мы же ограничимся, добавив к приведенным данным еще один факт: по интегральным оценкам социально-экономического развития республика занимает последние позиции среди всех субъектов Российской Федерации, опережая только Чеченскую республику и Туву. Но и эти данные не отражают всей сложности ситуации в КБР. Дело в том, что социальное расслоение по доходам здесь обрело такой запредельный характер, что республика стала "пространством контрастов", где вызывающе перемежаются особняки и лачуги. Все это, как нетрудно понять, и составляет почву для социального протеста, увы, в том числе и в экстремистских формах, в форме "революции под зеленым знаменем", как это и случилось 13 октября.
Резонно задаться вопросом: "Почему к столь неэффективной власти КБР у центра так долго сохранялась лояльное, если не сказать бережное и заботливое, отношение?" Дело в том, как нам представляется, российская политическая практика никак не может освободиться от стереотипов "ужасного Кавказа", сложившихся еще в 90-е годы. Более того, мифология вокруг этих стереотипов, которая, впрочем, стала популярной основой политической доктринациии и философского дискурса различных деятелей по поводу "кавказской ситуации" (в том числе и для всевозможных проектов "мирного переустройства Кавказа). о чем идет речь? Известный деятель правого движения Б. Немцов предлагает отгородить территорию Чечни стеной [6], а политолог и журналист В. Третьяков всерьез предлагает разграничить Северный Кавказ на "русские" и "нерусские" территории [7]. И все это "выводится из посыла об "ужасном Кавказе". Выводится, как нетрудно понять, потому, что за этим стоят определенные интересы - и не только СМИ (которым всегда нужен острый информационный повод), не только силовых структур, интерес которых вполне понятен (сохранить свою особую роль в регионе), но и кланово-автократических режимов власти на местах. Именно лидеры этих режимов, манипулируя образом "ужасного и опасного Кавказа", многие годы преподноси-
ли и продолжают преподносить себя центру в качестве "гарантов стабильности" в своей республике. Все это напрямую относится к истокам и причинам трагических событий в Нальчике 13 октября.
отмеченные выше особенности клано-во-автократической власти объективно вели к социальному отчуждению и культурной деградации, создавая почву для массового недовольства населения КБР. Здесь даже земельный вопрос и по сей день остается нерешенным - бывшие колхозники так и не получили своих паевых долей, а бывшие колхозы и поныне продолжают существовать, либо в режиме теневой экономики (производства зерна для спиртово-водочного бизнеса конкретного клана), либо в режиме "общей деградации" - деградации земель, экономики и социального бытия села, вызывая широкие недовольства среди населения. Между тем, хорошо известно, что в культуре каждого этноса земельные отношения имеют особое значение. Именно в них закрепляются традиционные формы, нормы и структуры социальных отношений. Но самое главное заключается в том, что морально-этические нормы этноса, его представления о справедливости (о "должном") замыкаются, едва ли ни в первую очередь, на земельных отношениях. В этом контексте нетрудно понять, что одним из наиболее существенных факторов, спровоцировавших протестное настроение среди населения КБР, стала именно нерешенность земельного вопроса. А такая особенность кланово-автократического режима власти, как упорное стремление к иерархизация едва ли ни всех форм социальных отношений, напрямую способствовала распространению ваххабизма и его сетевых структур. Дело в том, что в ходе суверенизации этнических республик и последующего строительства кланово-автократической власти произошел разрыв, а точнее - образовалась пропасть между вертикально-иерархической организацией власти и пока еще прочными этническими традициями прямого выражения "власти демоса", опирающимися, как известно, главным образом на горизонтальные отношения [8]. Иначе говоря, традиционные нормы и формы горизонтальных социально-культурных коммуникаций, ориентированных, как правило, на власть "досягаемого уровня" (скажем, местную, сельскую, муниципальную, фамильно-родовую),
в условиях кланово-автократической власти оказались заблокированными - всюду возобладала власть "недосягаемого уровня", президента КБР. В итоге сложилась ситуация, когда укорененной в этнической культуре горизонтальной сегментации социума настойчиво противопоставляется вертикальная стратификация на "верхи" и "низы", что неизбежно воспринималось как "унижение традиций" и "демонтаж ценностно-нормативного консенсуса", утрата идентичности. "Компенсацией" в этой ситуации, увы, стало появление сетевых структур ваххабизма и амиров.
Почему власти республики не реагировали на ситуацию, не принимали адекватных мер к ее нормализации? Вот здесь мы сталкиваемся с ситуацией, типичной для режимов власти этнических республик, сложившихся в 90-х годах - "действовать демонстративно", как бы подчеркивая "всю сложность ситуации", которая "тем не менее, твердо удерживается под контролем". это и понятно - мифология "ужасного Кавказа" была и остается в регионе особым политическим ресурсом. Ведь на территории угроз куда важнее "мир, стабильность и порядок", чем соблюдение законов, развитие экономики, решение каждодневных социальных проблем. Таким образом, власть (на "территории угроз") перестает быть рутинной деятельностью в рамках закона и обретает форму героических деяний. Соответственно, главенствующую роль в механизмах подобной власти обретают силовые структуры и их методы, оттесняя на периферию правовые, социально-экономические, политико-диалогические методы и механизмы. А оборотная сторона этой ситуации заключается в том, что недовольство властью переводится на человека в погонах, что проявилось в нальчикских событиях.
ПРИОРИТЕТ КУЛЬТУРНОГО ФАКТОРА КАК НОВЫЙ ВЫЗОВ ЮЖНОГО РЕГИОНА
События в Нальчике едва ли являются лишь "разовым феноменом", как это преподносится в официальных трактовках, в которых и на сей раз, увы, возобладала точка зрения силовых структур. эти события продемонстрировали нечто более серьезное - разрастание в нашем регионе интересов сетевых структур, а также умелую канализацию социального напряжения под различными прикрытиями. В данном случае прикрытием стали религиозные мотивы - "притеснения верующих".
Впрочем, здесь ситуация неоднозначна - "нападавшие на Нальчик", как их теперь официально именуют (хотя абсолютное большинство из них - местные жители), носили оранжевые повязки. они не захватывали гражданских объектов, явно апеллируя к образу повстанчества и цветной революции. Налицо расчет на сочувствие населения.
Если учитывать, что бытие современной России являет собой единство крайне противоречивых реальностей - демократии и авторитаризма, либерализма, понимаемого как свобода, и неолиберализма, мало считающегося с личностью и ее правами (ставя превыше всего прибыль и рыночный фундаментализм), этнического принципа федеративного устройства и унитарно-вертикальной организации власти и управления, то особого труда не составит подыскать мотив недовольства значительных групп населения, а также "место-время" его канализации. А "время-место" канализации сетевой активности - это вопрос диагностики противоборствующих сил. В данном случае приходится сознавать, что диагностика ситуации у режиссеров нальчикских событий оказалась куда точнее, чем оценки властей, ставших заложниками собственного мифа "о стабильной КБР". Будет ли учтен этот урок?
Сетевые структуры и их действия - типичный продукт нашего времени, информационной эпохи и они могут быть оперативно спроецированы на "подходящую ситуацию". Сегодня ими активно пользуются не только "зеленые" (экологические движения) или проектировщики и вожди "цветных революций", но и скинхеды, нацболы, а также, как теперь выясняется, исламские экстремисты. Проблема заключается в том, что наше неповоротливое, коррумпированное и бюрократизированное государство (и власть) проигрывает сетевой форме самоорганизации и действия. В этом смысле главный вызов России, вновь заявивший о себе в нальчикских событиях (в числе прочих вызовов), не нов - строительство демократичной социально-политической системы, где власть не может быть иной, кроме как открытой и ответственной, а экономика - социальной. В противном случае нет гарантии, что, события, подобные нальчикским, не будут повторяться.
что касается нынешней сетевой экспансии экстремистского ислама на северокавказский регион, то противостояние ей, как уже подчеркивалось, едва ли будет успешным
без радикальной смены "кавказской стратегии" центра, включая и смену клановых режимов, сформировавшихся в пору суверенизации. При этом смена президента (главы республики) должна сопровождаться сменой (ротацией) и руководителей силовых структур (министра МВд, прокурора республики, ФСБ), без чего невозможен слом сложившейся клановой конфигурации власти и общее оздоровление социально-политической ситуации. Это очевидно любому, кто следит за ситуацией в кавказских республиках. И самое главное - следует предпринять все возможное для поддержания и развития этнических культур и повышения статуса национальной интеллигенции в республиках. Иначе говоря, речь должна идти о снижении силового фактора и возрастании культурного фактора в кавказской стратегии. это, подчеркнем еще раз, особенно важно для отражения сетевой активности ислама. дело в том, что генезис культур абсолютного большинства северокавказских народов (кабардинцев и балкарцев в том числе) шел таким образом, что освоение ислама этими народами происходило под сильным адаптирующим и корректирующим влиянием норм и ценностей традиционных культур. В итоге в пространстве культур народов КБР закрепился суннизм, став значимым элементом социокультурной идентичности кавказских этносов, а прочие формы и течения просто отторгались и отторгаются. Семена ваххабизма, если речь вести о КБР, "взошли" здесь именно на "особой почве", подготовленной грубыми ошибками и просчетами режима бывшего президента республики, породившего, как уже отмечалось, не только множество форм отчуждения, но и разрушившего традиционные структуры гражданского общества. В этом контексте реальным барьером на пути дальнейшего распространения ваххабизма и его сетевых структур в нашем регионе могут (и способны) стать хорошо продуманные действия властей (центра и региона), опирающиеся, прежде всего, на гуманитарную интеллигенцию национальных республик. Хотелось бы, чтобы это осознавалось широко, в том числе в ЮФо и его структурах.
В сознании любого социума, затронутого крупной трагедией, как известно, происходят серьезные сдвиги. При этом непременным спутником и элементом подобных сдвигов является нарастание критичности в отношении
властей, их стратегии и методов. это очень четко проявилось после бесланской трагедии, которая стала также и толчком к становлению активного гражданского сознания и гражданского общества в осетии. Нечто подобное ныне происходит в Кабардино-Балкарии. Здесь широко бытует (и открыто обсуждается) мнение, что нальчикская трагедия во многом спровоцирована искусственно нагнетавшейся борьбой силовых органов с верующими. цель этой борьбы, согласно данным взглядам, заключалась в том, чтобы отвлечь внимание общества от неэффективности власти КБР и ее неблаговидных деяний, а в общем - поддерживать в республике атмосферу страха. Более того, как позиция бесланских матерей стала основой кристаллизации гражданского общества в осетии, так и вышеуказанная концепция нальчикских событий становится отправной позицией формирования гражданских структур в КБР.
При всей кажущейся несхожести "бес-ланской и нальчикской позиций", их смысл один - недовольство в адрес центра, который длительное время смотрел сквозь пальцы на несостоятельность властей в этих республиках, игнорируя общественное мнение, исключая интеллигенцию из политической коммуникации. Более того, судя по многим признакам, эта позиция становится фактором консолидации неэлитных групп населения в кавказских республиках, что, похоже, не замечается ни структурами федеральной власти, ни российской политической аналитикой. Не замечается, на наш взгляд потому, что в очередной раз срабатывает привычная схематизация Кавказа как "территории угроз". Такая схематизация изначально делает ставку на позиции и интересы элитных групп, а позицию неэлитных групп населения некритично относит к угрозам, которым, если следовать подобной логике, должна быть противопоставлена сила. Настоятельное требование отказаться от подобной схематизации кавказской ситуации становится императивом массового сознания в республиках.
Выше уже указывалось на кризисный характер современного состояния этнического сознания. это означает его неустойчивое состояние и потенциальную готовность к отзыву на любой серьезный социально-политический толчок. Таковым толчком вслед за Бесланом теперь становится трагедия в Нальчике. О непростой ситуации в Дагестане и Ингушетии
итак хорошо известно. К этому надо добавить явное нарастание ксенофобии в России и негативную реакцию на нее в республиках.
В этом контексте не может не тревожить нарастающая активность самоидентификации российских этносов с исламом, о чем свидетельствуют и громко заявившие о себе вопросы к геральдике страны, в частности, об уместности креста на российском гербе. Указанные процессы сопровождаются становлением разветвленной сети исламистов, явно указывая на новые импульсы к активизации сознания этнических групп. А главное - все это происходит на общем фоне непростой социально-политической ситуации в стране, которая многими аналитиками характеризуется в тревожных тонах, например, - «российское государство "висит в воздухе", не имея под собой серьезной социальной опоры, и будучи ведома логикой социально-политической стихии "Россия обречена на расчленение и последующее поглощение соседними цивилизациями"» [9]. В подобной ситуации любой существенный всплеск этнического сознания может стать роковым толчком по вектору худших прогнозов.
Вот здесь мы вновь приходим к проблеме национальной (этнической) гуманитарной интеллигенции. Постоянная самоидентификация этнического социума в культурном (в том числе религиозном), социальном и политическом отношениях, неизбежно сопровождающаяся гальванизацией сознания, хаотизацией или перестройкой социальных связей-отношений, является экзистенциальной потребностью социума, а значит "вечным" и неустранимым процессом. Лишь интеллигенция в состоянии привнести в эти сложные процессы рациональные начала и интеллектуальные "директивы" - смыслы, цели, направления и неразрушительные способы действия. Если стать на эту позицию, ясно, что настало время исправлять ошибки прошлого, а значит - интегрировать этническую гуманитарную интеллигенцию в структуры и механизмы формирования единого гражданского общества России, российской нации. А пока она остается на обочине жизни, поскольку неизбежная штучность и малотираж-ность его "товара" просто не позволяет ему вписаться не только в рыночные отношения, но и в "правила игры" небогатых российских фондов финансирования науки на основе грантов. Средств для "малой науки" и "пе-
риферийной проблематики" просто нет. Так рыночный фундаментализм, спроецированный на гуманитарную науку и культуру, блокирует интеллигенцию, оборачиваясь на деле беспрепятственным разрастанием политического экстремизма и религиозного фундаментализма в этническом пространстве. Здесь ЮФО мог бы сказать свое слово - необходимо основать фонд для финансирования фундаментальных и прикладных исследований по этнологической и этнополитической проблематике Южного региона. В таком фонде давно и остро нуждаются как северокавказские, так и южно-российские научно-гуманитарные сообщества. Разумеется, это - лишь отдельная мера по реальному вовлечению этнической интеллигенции в процессы формирования единого российского гражданского общества, а главное - по научно-гуманитарному обеспечению этих процессов, в которых специализированный фонд и структуры ЮФо могли бы играть активную роль.
Нальчикские события - сигнал о вызовах стране и обществу, ответы на которых должны составить "повестку дня" современ-
ной России - России для всех российских народов.
ЛИТЕРАТУРА
1. Тхагапсоев Х.Г. К российским превращениям либерализма // Вопросы философии. 2004. № 12. С. 155-164.
2. Он же. Этнополитическая ситуация на российском Кавказе: контексты, доминантные факторы и тенденции развития // Кавказский регион - пути стабилизации. Доклады международной научной конференции. Ростов н/Д., 2004. С. 120-132.
3. Хабермас Ю. Моральное сознание и коммуникативное действие. СПб., 2000.
4. Федотова В.Г. Факторы ценностных изменений на Западе и в России // Вопросы философии. 2005. № 11. С. 3-24.
5. Послание Президента А. Кокова Парламенту КБР // Кабардино-Балкарская правда. 2006. 13 апр.
6. СПС в поисках новой стратегии // Известия. 2004. 6 июля.
7. Третьяков В. Как обустроить Кавказ? // Российская газета. 2004. 18 марта, 18 мая.
8. Бгажноков Б.Х. Адыгская этика. Нальчик. 1999.
9. Пастухов В.Б. Шаг назад. два шага вперед (русское общество и государство в межкультурном пространстве) // Полис. 2005. С. 66-92.
19 апреля 2006 г.
традиционные этические ценности в современной
этносоциальной среде
Т.Э. Кафаров
Одна из главных проблем развития общества - как обеспечить перемены без глубоких исторических провалов. Стремление к новому - не самоцель: мир и покой в обществе не менее важны, чем его обновление. В любом случае несомненно одно - жажда перемен не должна посягать на нравственный культ предков. Представляется, что проблематично говорить о каком-либо движении вперед без опоры на прошлое, ибо обращение к прошлому - это не отказ от нового, а "новое понимание старого, ощущение себя в истории" (Д.С. Лихачев). Известно, что любой период развития обще-
Кафаров тельман Эмиралиевич - доктор философских наук, профессор кафедры философии Дагестанской медицинской академии.
ства содержит в себе как инерцию прошлого, так и механизмы адаптации к будущему, что обеспечивает неразрывность духовной связи поколений. Каждый народ сохраняет себя благодаря духовному наследию: традициям, нравственной культуре, укладу жизни. Наряду с биологическим, генетическим кодом, у человека существует еще одна система - со-циокод, посредством которого передается от человека к человеку, от поколения к поколению умножавшийся массив социального опыта [1]. Традиции - не только механизмы наследования опыта прошлых поколений, но и специфический способ развития человеческой культуры. они выступают и как форма функционирования общественных отношений, выполняя роль стабилизирующего фактора в постоянно изменяющейся социальной жизни.
