CC BY
88
Stratum plus Находки ножей с волютообразными навершиями в Верхнем Попрутье и Среднем Поднестровье 309 №5. 2010
Ю. В. Мысько, С. В. Пивоваров
Находки ножей с волютообразными навершиями в Верхнем Попрутье и Среднем Поднестровье
Y. V. Mysko, S. V. Pyvovarov.
Finds of Knives with Curls on the Handles in the Region of the Upper Prut and the Middle Dniester.
The article is devoted to finds of iron knives with curls on the handles in the region of the Upper Prut and the Middle Dniester. All these knives are dated to the period of the second half of 8th — 10th centuries and are connected with the antiquities of the culture of Luka-Raykovetskaya. The review of these findings in other regions of the Eastern Europe, allow to speak about their connection with the migrations of a local group of western Slavonic population. Most researchers attribute these knives as objects of cult.
Y. V. Mysko, S. V. Pyvovarov.
Cutitele cu volute Tn regiunea superioara a Prutului si pe Nistrul Mijlociu.
Articolul prezinta descoperirile de cutite cu volute din regiunea superioara a Prutului §i de pe Nistrul Mijlociu. Toate aceste cutite se dateaza cu jumatatea a doua a sec. VIII - sec. X §i sunt atribuite vestigiilor culturii Luka-Raykovetskaya. Trecerea Tn revista a descoperirilor similare din alte regiuni a Europei de Est permit a trasa legatura lor cu migrarile unor grupuri aparte de populatie vest-slavica. Majoritatea cercetatorilor considera aceste cutite ca fiind obiecte de cult.
Ю. В. Мысьно, С. В. Пивоваров.
Находки ножей с волютообразными навершиями в Верхнем Попрутье и Среднем Поднестровье.
Статья посвящена находкам железных ножей с волютообразными навершиями в регионе. Такие ножи датируются периодом второй половины VIII в. — Х в. и найдены в древностях культуры Луки Райковецкой. Обзор подобных находок на других восточноевропейских территориях позволяет говорить об их связи с миграциями отдельных групп западнославянского населения. Что касается функционального предназначения, то большинство исследователей склоняются к их культовой атрибутике.
Keywords: knives with curls on the handles, the Upper Prut and the Middle Dniester, Lukа-Raykovetskaya Culture, objects of Cult.
Cuvinte cheie: cutite cu volute, regiunea Prutului siperior §i Nistrul Mijlociu, cultura Lukа-Raykovetskaya, obiecte de cult.
Ключевые слова: ножи с волютообразными навершиями, Верхнее Попрутье и Среднее Поднестровье, культура Лука-Райковецкая, предметы культа.
На археологических памятниках культуры Лука-Райковецкая в междуречье Верхнего Прута и Среднего Днестра железные изделия попадаются сравнительно редко, поэтому каждый новый предмет, выявленный в славянских древностях VIII—X вв., заслуживает особого внимания. Тем более это относится к таким раритетам, как ножи с волютообраз-ными навершиями, находки которых единичны и функциональное применение которых окончательно не выяснено.
В последнее время в указанном регионе были сделаны две подобные находки. Первая связана с городищем, расположен-
© Ю. В. Мысько, С. В. Пивоваров, 2010.
ным на окраине с. Ридковцы Новоселицкого района Черновицкой области. Само городище было открыто С. В. Пивоваровым в 1999 г. Памятник размещается на мысовом утесе высотой около 30 м над уровнем ручья, который протекает на дне глубокого оврага и впадает в р. Мошков вблизи плотины Чёрновского озера. Укрепления городища восходят, очевидно, еще к раннежелезному веку, о чем свидетельствует мощный пласт пережженной глины в основе внешнего вала. Более поздние валы и рвы были приспособлены славянами для своих нужд. Городище укреплено рвом и валом со стороны спуска к оврагу, а с напольной сто-
№5. 2010
роны его защищали еще два вала со рвами, ко -торые сохранились на высоту 1—2 м и глубину 0,5—1 м соответственно. На территории памятника прослеживается 13 западин от славянских жилищ-полуземлянок, за его пределами в юго-восточном направлении располагалось открытое поселение, где зафиксированы западины от еще приблизительно 25 полуземлянок.
Во время обследования городища в 2004 г. на обочине дороги, которая прошла через котлован впадины, были найдены фрагменты стенок типичных сосудов культуры Лука-Райковецкая с волнистым орнаментом. Здесь же был выявлен железный нож с волю-тообразным навершием (рис. 1: 1). Его общая длина 13 см, ширина навершия 3 см, лезвия в средней части — 1 см. Волюты ножа размещены с обеих сторон от лезвия, в их отверстия продеты кольца диаметром соответственно 1,7 и 1,6 см. Внутренний диаметр колец составляет 1 и 0,9 см.
Осенью 2009 г. фрагмент ножа с волюто-образным навершием в сопровождении лепной керамики IX в. был обнаружен в восточной части городища Ревно I, на дороге, проложенной в разрыве вала. Комплекс из двух славянских городищ IX—X вв., поселения-спутника и могильника на околице с. Ревно Кицманского района Черновицкой области — хорошо исследованный памятник, изучавшийся в 70—80-хх гг. XX в. Б. А. Тимощуком, И. П. Русановой, Л. П. Михай-линой (Михайлина и др. 1978: 368; Михайлина и др. 1980: 370—371; Тимощук 1982: 120—138; Михайлина 2007: 60—74). Уцелевшая верхняя часть ножа длиной 5 см обломана внизу, но, судя по сужающемуся лезвию, его длина составляла не более 8—10 см (рис. 1: 2). Сохранность предмета очень плохая, из-за коррозии форма волют (их ширина около 2,5 см) деформирована, но все-таки узнаваема. Возможно, нож претерпел также действие огня.
На территории Ревнянского комплекса это вторая подобная находка. Немного поврежденный нож длиной 17 см и шириной лезвия 1 см ранее был обнаружен на городище Ревно II (рис. 1: 3) (Михайлина 1997: 96, рис. 47: 8). Датирующим материалом сооружения № 4, откуда он происходит, служит керамический комплекс X в. (в особенности импортные амфоровидные изделия и часть узкогорлого сосуда, аналогичного западнославянским бу-тылковидным горшкам).
Кроме указанных, еще один нож найден в жилище № 2 (78) поселения Рашков I (возле с. Рашков Xотинского района Черновицкой области), которое по данным планиграфии датируется не ранее второй половины VIII в. (рис. 1: 4) (Баран 2004: 57, рис. 47: 8).
Рис. 1. Ножи с волютообразными навершиями из Верхнего Попрутья и Среднего Поднестровья: 1 — Ридковцы, 2 — Ревно I, 3 — Ревно II (по Л. П. Михайлине), 4 — Рашков I (по Я. В. Барану).
На сегодня, по данным Л. В. Корольковой, известно около 70 подобных экземпляров, в ее каталоге учтены находки из 56 мест, на карте Р. А. Рабиновича обозначены 59 памятников (Королькова 1994: 236; Рабинович 2005: 353). География их распространения — регионы Центральной и Восточной Европы, включая Украину, Молдову, Беларусь и Россию. Одним из первых вопрос о происхождении, этнической принадлежности, функциональном назначении таких ножей в отечественной историографии поднял Р. С. Минасян (Минасян 1978: 148—152). Сейчас историография проблемы насчитывает более полусотни работ, наиболее полный их перечень приведен В. В. Седовым (Седов 2002: 543).
Вообще ножи, о которых идет речь, представляют собой железную пластину шириной 0,8—1,5 см, длиной 8—21 см, нижний конец которой непосредственно переходит в клинок, а верхний раздваивается и спирально загибается в виде волют. Рукояти такая конструкция, очевидно, не предусматривала: форма черенка технологически делает невозможным ее закрепление. Кроме того, сохранность на отдельных экземплярах металлических колец в волютах свидетельствует о наличии цепочки и возможности ношения ножей на шее или поясе.
Существует несколько типологий подобных изделий. Исходя из размеров и наличия орнамента, С. Шишка разделил известные в его время приблизительно 30 находок на тип «А» (ранние орнаментированные ножи больших размеров) и тип «В» (более поздние неорна-ментированные) (Б^а 1964: 400). По форме завершения верхней части В. Б. Перхавко классифицировал эти ножи на два типа: тип «А» характеризуется волютовым завершением в виде спиралей, у образцов типа «Б» такое завершение
№5. 2010
эсовидное (Перхавко 1979: 47). Большинство экземпляров, в том числе и все находки из Пруто-Днестровского междуречья, относятся к типу «А». На форму завершения навершия ориентируется и Л. В. Королькова: тип I — «во-лютообразная пластина» и тип II — «бараний рог», с выделением более детальных вариантов на основе особенностей оформления волют (Королькова 1994: 236) (рис. 2). Ридковецкий и рашковский ножи могут быть отнесены к варианту 3 типа I, а неплохо сохранившийся рев-нянский — к варианту 1 типа II. Этому не противоречит и хронология изделий.
Говоря о региональном распространении этих артефактов, исследователи обычно выделяют ряд четко очерченных европейских ареалов концентрации данных изделий: Польский, Днепро-Неманский, Среднее Подунавье, Поднестровско-Попрутский, Днепровское Левобережье (Рабинович 2005: 352—353). Найдены они в основном на поселениях, реже — в могильниках, еще реже — на городищах. Что касается датировки, то самая распространенная версия — VII—Х вв. Хотя В. Н. Ковалевский, вслед за Р. С. Минасяном, опускает нижнюю хронологическую дату до VI в. на основании ошибочного (как показало исследование, проведенное в 80-х гг. ХХ в. В. Шиманским) мнения последнего относительно орнаментированных ножей из Польши как наиболее ранних (VI—VII вв.) (Ковалевский 1998: 10). Самым ранним можно считать нож, найденный в Кишомборе (Среднее Подунавье) — это первая пол. VII в. (Королькова 1994: 235). Соответственно и первоначальная схема их распространения
Рис. 2. Классификация ножей с волютообразными навершиями (по Л. В. Корольковой).
(Польша — Подунавье — Поднестровье — Приднепровье — Приильменье), которой придерживались Р. С. Минасян, В. Б. Перхавко и их последователи, пересмотрена в сторону Подунавья как исходной территории миграции (В. В. Седов, Р. А. Рабинович, Л. В. Король-кова). По В. В. Седову, первые ножи с волютами появились в Дунайско-Карпатском регионе в VI—VIII вв., а в Карпато-Нижне-дунайском регионе они продолжали бытовать и в VIII—Х вв. (Седов 2002: 543). Л. В. Королькова верхнюю хронологическую границу поднимает до Х! в., хотя в ее классификации это никак не отражено (Королькова 1994: 234).
Исследователи в большинстве случаев связывают данный тип находок с разными группами славянского населения, чаще западнославянского. По мнению В. Н. Ковалевского, такие ножи впервые появились в среде антов. Позже они распространяются по всем антскому ареалу, как и другие виды специфического хозяйственного инвентаря (Ковалевский 1998: 20). Появление таких артефактов на Днепровском Левобережье он обуславливает раннеславян-ской традицией у пеньковцев и колочинцев (то есть антов). Последние, по его мнению, принимали участие в становлении волын-цевской культуры как компонента роменско-боршевских древностей. В. Б. Перхавко говорит о западнославянских влияниях с территории Польши на население Молдовы и носителей роменско-боршевской культуры (Перхавко 1979: 47). В. В. Седов такие ножи считает показателем расселения отдельных групп дунайских славян (Седов 2002: 543). Интересен вывод, сделанный Р. А. Рабиновичем. Он предполагает, что появление в конце VII в. ножей такого типа в Карпато-Поднестровье связано с миграцией в район носителей древностей типа Луки-Райковецкой. Из того, что ни одна из молдавских находок не сделана на кольцевых городищах типа Алчедар-Екимауцы с ярко выраженными западнославянскими элементами, следует, что эти памятники оставлены населением, отличным от носителей древностей типа Луки-Райковецкой. Эти группы населения пришли сюда из среднедунайского ареала в разное время (Рабинович 2005: 357—358). Возможно, что Пруто-Днестровское междуречье могло быть следующим регионом расселения носителей Лука-Райковецкой культуры, с древностями которой безусловно соотносятся здесь ножи с волютами.
Нельзя не учитывать, что, хотя большинство находок связано со славянским этническим компонентом, часть из них принадлежит тюркскому населению Подунавья (славяно-аварские
№5. 2010
и раннеболгарские погребения). Кроме того, подобные артефакты выявлены в Южной Сибири (Красноярск и Минусинская котловина), где они датируются XI—XII вв. (Савинов 1984: 115) (рис. 3). К этому же времени относится изображение ножа с волютообразным навершием на половецкой бабе из Краснодарского края (Плетнева 1974: 177, табл. 61: 1144) (рис. 4). По мнению Д. Г. Савинова, изображения сибирских реалий на половецких (кыпчакских) каменных изваяниях, как и находки некоторых других предметов, имеющих более ранние прототипы на европейских территориях, подтверждают точку зрения об участии кып-чакских племен в сложении культуры Южной Сибири предмонгольского времени. Это свидетельствует об интенсивных этнокультурных, а возможно, и этногенетических, контактах, происходивших на территории евразийских степей на рубеже I и II тыс. н. э., причем направленных не только с востока на запад, но и с запада на восток (Савинов 1984: 120).
Бытование ножей с волютообразными навершиями гораздо шире славянской этнической среды, и это необходимо учитывать, на наш взгляд, в решении вопросов раскрытия их семантической нагрузки и функционального назначения. Наиболее распространенной и на сегодняшний день аргументировано не опровергнутой версией о предназначении подобных ножей является их ритуальное использование. Данную точку зрения поддерживает большинство исследователей, занимавшихся изучением данного вопроса (Минасян 1978: 152; Винников 1995: 65: Перхавко 1979; 47—48; Седов 1982: 268 Седов 2002: 544; Мезенцева 1965: 102 Федоров 1960: 285). Уже В. Шиманский рассматривал эти ножи как предметы жреческого языческого культа ^утаЙБИ 1964: 226—227). Это косвенно подтверждается как редкостью
Рис. 3. Ножи с волютообразными навершиями из Южной Сибири (по Д. Г. Савинову): 1 —3 — Минусинская котловина; 4 — Красноярск.
находок, их конструктивными особенностями, так и исчезновением подобного вида ножей в славянской среде в X в. (период христианизации), тогда как среди кочевников применение ножей с волютами продолжается до XII в. Xотя рядом авторов выдвигались и другие гипотезы. Например, экземпляры длиннее 20 см (в особенности из аварских могильников) причисляли к боевым кинжалам (Ковалевский 1998: 21). И. И. Ляпушкин нож с Новотроицкого городища интерпретировал как орудие для раскроя кожи и изготовления сапог (Ляпушкин 1958: 24). И. Бырня нож из Диногеции относил к деревообрабатывающим инструментам (сверлам) (Рафалович 1972: 183).
Культовую интерпретацию ножей с во-лютообразными навершиями подверг сомнению В. Н. Ковалевский. Считая ее бездоказательной, он не предложил иной, отмечая лишь, что нож — универсальное орудие и его применение возможно в любой сфере человеческой деятельности (Ковалевский 1998: 20—21). Можно не согласиться с тезисом В. Н. Ковалевского о том, что находки таких ножей не являются редкими. Проведенный им количественный анализ ножей с Животинного городища, где в процентном соотношении 4 ножа с волютообразными навершиями из общего количества найденных (33 целых экземпляра) составляют 13,2%, не убеждает. Такие находки по-прежнему остаются одиночными, например, среди 25 ножей, найденных на полностью раскопанном поселении Рашков I (на Животинном городище была исследована четвертая часть общей площади), попался только один волютообразный (Баран 2004: 57). Замечание В. Н. Ковалевского относительно монографии И. П. Русановой и Б. А. Тимощука, где они не упоминают о подобных ножах, тоже не целесообразно. Материалы описываемого Богитского культового комплекса относятся к древнерусскому периоду, когда эти ножи исчезают из славянского обихода. Предмет из Звенигорода, на который ссылается В. Н. Ковалевский и который напоминает ему ручку такого ножа, верно интерпретирован авторами как ручка ложки (Русанова, Тимощук 1993: 40).
Историографический обзор вопроса о времени появления и назначении ножей с во-лютообразными навершиями позволяет согласиться с теми исследователями, которые считают их культовыми предметами. Редкость на славянских памятниках, отсутствие утилитарного назначения свидетельствуют в пользу сакральной сферы использования этих предметов, их престижной значимости. Возможно, это были ножи для языческих жертвоприношений и разнообразных магических дей-
№5. 2010
О 50см
Рис. 4. Половецкое каменное изваяние с привешенным на поясе ножом с волютообразным навершием. Краснодарский историко-краеведческий музей. (по С. А. Плетневой).
ствий. Напомним, что прототипом их формы считается миниатюрный нож с волютообраз-ной рукояткой, прикрепленный в числе других амулетов к золотому поясу-цепи третьей четверти IV в. из клада в Шилагисомльёо (теперь Б71^у5ош1уо или §1ш1еи БПуаше1 на территории Румынии. Одна из транскрипций, утвердившаяся в научных кругах — Силадьшомйо) (Щукин 2004: 158—168; Седов 2002: 543). Украшения в виде цепей появились в «варварском мире» IV—VI вв. как подарки императоров Рима и Константинополя иноплеменным вождям в качестве инсигний — брактэатов. Пояс из Шилагисомльёо был передан императором Валентом готскому королю Фритигерну при посредстве христианского епископа ари-анского толка Ульфилы во время переговоров готов и римлян в Антиохии Сирийской (Щукин 2004: 158—168; Шевченко 2008). Как показал Ю. Ю. Шевченко, все привески пояса длиной 174 см (в «меру Гроба Господня», раз-
мерность, соответствовавшая росту Иисуса Христа) хорошо интерпретируются в русле христианской символики. Нож с навершием в виде волют-спиралей в этом контексте может восприниматься как окулировочный (разновидность садового, использовавшийся для прививки растений) и вместе с широколопастным наральником, нанизанным с ним на одно кольцо, выступать иллюстрацией притчи о Добром Сеятеле (Шевченко 2008) (рис. 5). Наличие многочисленных привесок-амулетов на цепи из Шилагисомльёо неприемлемо для ортодоксального христианства, но вполне допустимо для арианства IV в., с кругом которых и соотносится эта инсигния.
Если навершие с волютами со временем получило распространение в варварском мире, то вполне вероятно, что славяне могли позаимствовать его форму, вкладывая в нее отличный от прототипа смысл соответственно своему языческому мировоззрению. Так Л. В. Король-кова считает такой нож плужным и вместе с привеской-наральником связывает их значение с преобладавшими в среде славян до христианизации аграрными культами плодородия, составной частью которых выступает обязательное жертвоприношение, для чего и использовался нож. В доказательство она приводит пример находки ножа с волютообразным на-вершием на поселении Георгий (Приильменье) в яме вместе с целым скелетом свиньи, черепом и конечностями лошади, обломками посуды (Королькова 1994: 237). Но нельзя не заметить, что в славянских артефактах повторяется только верхняя часть с волютами, а нижняя, которая как раз и соотносится по форме с плужным ножом, совершенно другая.
Возможно, имеет смысл рассмотреть семантику волют через призму их «змеиной» символики, связанной с культом змеи (ужа), распространенным у многих народов в древности и средневековье. Ю. Ю. Шевченко предполагает связь «ужеголовых» украшений, презентующих культуру готов, и исторически связанного с ними населения позд-негуннского времени, с раннехристианскими апокрифами арианского толка. А волютоо-бразное навершие, по его мнению, может воспроизводить «очковидную» форму желтых затылочных пятен ужа. Существование реальных двуспиральных «очковидных» подвесок прослеживается в кельто-иллирийском погребальном обряде накануне новой эры, в зарубинецкой культуре I—II вв. н. э., в составе раннесредневековых «кладов древностей ан-тов» VI—VII вв. (Шевченко 2008). Нет необходимости напоминать, насколько амбивалентен и полифункционален образ змеи (ужа) во всех славянских мифологических тради-
№5. 2010
циях. Змея объединяет в себе апотропейные и лечебные свойства с вредоносными качествами, ее используют для насылания порчи и как оберег, она ядовита и целебна, нечистое животное, источник зла и в то же время наделяет человека чудесными способностями и обладает покровительственными функциями (Гура 1997: 277—358). Образ змеи как домашнего покровителя связан с культом предков, часто домовой уж рассматривался как эквивалент предка или прямо отождествлялся с кем-нибудь из умерших (Гура 1997: 310—311). Ктонический образ змеи связан с подземным миром мертвых, она могла восприниматься как «тень» (душа) человека. Многочисленные поверья связаны с «царем змей», которого болгары иногда представляют двуглавым (Гура 1997: 295). Кроме того, в южнославянских верованиях змее (ужу) приписывают роль защитницы не только дома и скотного двора, но также полей и виноградников, оберегающих урожай от града (Гура 1997: 317—318). Заметим, что палка, находившаяся в контакте со змеей, у славян наделяется особыми магическими свойствами: в зависимости от вида контакта ею можно разогнать градовые тучи, усмирить самую яростную битву или пожар, отогнать мышей от хлеба, разлучить супругов и т. п. (Гура 1997: 332—334). Сама палка, наряду с другими длинными предметами, — распространенная метафора змеи.
В свете изложенного, нож с волютообраз-ным навершием вполне может соотноситься с образом змеи со всеми вытекающими функциями использования в сакральной сфере, связанной с культом предков и домашнего очага, аграрной, метеорологической, апотропейной, превентивной и прочей магией. Находки таких ножей есть в женских погребениях, а именно женщины в славянской традиции почитались хранительницами очага и чаще занимались различными видами магических практик.
Показательно, что изображение ножа с волютами присутствует на поясе также женского половецкого каменного изваяния рядом с обычным ножом, что подтверждает их различное применение. Очевидно, такие ножи у тюрков были столь же редки, как и у славян: из 46 изученных С. А. Плетневой статуй с ножами (30 — мужских, 16 — женских) только на одной имеется нож с волютообразным на-вершием (Плетнева 1974: 31; 48, рис. 20: 17; 49). Изготовление подобных каменных изваяний — выразительное проявление культа предков, в котором почитаемый образ складывался из трех первичных представлений: идеи души умершего, тотемического прародителя и семейно-родового покровителя. (Токарев 1964: 277). Идея души умершего проявлялась
Рис. 5. Привеска-нож с волютообразной рукояткой из клада в Шилагисомльёо (по Ю. Ю. Шевченко).
в конкретной индивидуальной портретности изображений антропоморфных стел, а о тотемных священных животных свидетельствует остеологический материал, обнаруженный рядом в жертвенных ямах: кровью этих животных (коня, быка, барана, собаки), вероятно, обрызгивали статуи, тем самым приобщая их к тотемам (Плетнева 1974: 73—74). Ритуальное использование волютообразных ножей, включающее их определенную семантическую нагрузку, в кочевнической среде может иметь свою длительную традицию, идущую от общих прототипов, но параллельную славянской, хотя и перекликающуюся с ней. Поэтому спорным представляется тезис Л. В. Корольковой о вероятности их локального производства и заимствовании аварами и праболгарами элементов земледельческого культа местного (славянского) населения в процессе их деномадизации в VII—VIII вв. (Королькова 1994: 237). Расшифровка волют как олицетворения «солнечного», «небесного» божества и тонкой железной пластины как своеобразного «посоха» этого небесного божества, также кажется нам малоубедительными.
Предположение, что ножи с волютами являются возможным женским ритуальным атрибутом (как и пояс-цепь из Шилагисомльёо), не исключает использование их мужчинами. В подавляющем большинстве они встречены на городищах или больших поселениях, которые были центра-
№5. 2010
ми поселенческих гнезд, окруженных меньшими славянскими селищами. То есть ножи выявлены на памятниках, где сосредотачивалась родоплеменная знать и находился культовый центр округи. Именно там преимущественно и отправлялись основные языческие обряды, приносились жертвы, выполнялись магические действия и т. п. Достоверные свидетельства о наличии служителей языческого культа (жрецах) в период бытования исследу-
емых ножей касаются только части западных славян (полабско-поморских), атрибутом которых они могли выступать. У восточных славян догосударственного периода языческую ритуальную практику, вероятно, отправляли главы больших (патриархальных) семей, старейшины общин. В любом случае, по нашему мнению, такие ножи входили в набор специального языческого культового инвентаря.
Литература
Баран Я. В. 2004. Слов'янська община. Киш; Чершвщ: Зелена Буковина.
Винников А. З. 1995. Славяне лесостепного Дона в раннем средневековье (VIII — начало XI века). Воронеж: Изд-во ВГУ
Гура А. В. 1997. Символика животных в славянской народной традиции. Москва: Индрик.
Ковалевский В. Н. 1998. Еще раз о ножах с волюто-образным навершием. В: Вопросы истории славян. Археология. Этнография. Вып. 12. Воронеж: Изд-во ВГУ 9—24.
Королькова Л. В. 1994. Вопросы интерпретации ножей с волютообразным навершием. В: Тверской археологический сборник 1. Тверь, 234—238.
Ляпушкин И. И. 1958. Городище Новотроицкое. МИА 4.
Мезенцева Г. Г. 1965. Катвське поселення полян. Кив: Вид-во Кшвського ун-ту.
Минасян Р. С. 1978. Железные ножи с волютообразным навершием. В: Проблемы археологии II. Ленинград: Изд-во ЛГУ 148—152.
Михайлина и др. 1978. Михайлина Л. П., Русанова И. П., Тимощук Б. А. Раскопки славянского городища на р. Прут. АО 1977, 368.
Михайлина и др. 1980. Михайлина Л. П., Русанова И. П., Тимощук Б. А. Селища и городища Ревное I. АО 1980, 370—371.
Михайлина Л. П. 1997. Населення Верхнього Попруття VIII—X ст. Чершвщ: Рута.
Михайлина Л. П. 2007. Слов'яни VIII—X ст. мiж Днтром i Карпатами. Кив: 1нститут археологи НАН Украши.
Перхавко В. Б. 1979. Классификация орудий труда и предметов вооружения из раннесредневековых памятников междуречья Днепра и Немана. СА (4), 40—55.
Плетнёва С. А. 1974. Половецкие каменные изваяния. САИ Е4—2.
Рабинович Р. А. 2005. Ножи с волютообразными рукоятками на территории Молдовы и их культурно-
исторический контекст. Revista arheologicä. Serie noua. Vol. 1. Nr. 2. Chiiçmâu, 351—359.
Рафалович А. И. 1972. Славяне VI—IX вв. в Молдавии. Ки шинев: Штиинца.
Русанова И. П., Тимощук Б. А. 1993. Языческие святилища древних славян. Москва: АРХЭ.
Савинов 1984. Сибирские реалии половецких каменных изваяний. В: Археология юга Сибири и Дальнего Востока. Новосибирск: Наука, 115—122. (http://kronk.narod.ru/library/savinov-dg-1984a. htm#_n5)
Седов В. В. 1982. Восточные славяне в VI—XIII вв. Москва: Наука.
Седов В. В. 2002. Славяне: Историко-археологическое исследование. Москва: Языки славянской культуры.
Тимощук Б. 0. 1982. Давньоруська Буковина (X — перша половина XIVст.). Кив: Наукова думка.
Токарев С. А. 1964. Ранние формы религии и их раз-ви тие. Москва: Наука.
Федоров Г. Б. 1960. Население Прутско-Днестровского междуречья. МИА 89.
Шевченко Ю. Ю. 2008. Черниговская золотая цепь: пояс «в меру Гроба Господня» (реликвия из величайшей пещерной святыни христианского мира). http://www.rusarch.ru/shevchenko3.htm.
Щукин М. Б. 2004. Силадьшомйо или Сильвано-Шиль-моне и Фритигерн. В: Культурные трансформации и взаимовлияния в Днепровском регионе на исходе римского времени и в раннем средневековье. Доклады научной конференции к 60-летию со дня рождения Е. А. Горюнова. Санкт-Петербург, 158—168.
Siska S. 1964. Noze s volútovym ukoncenim rukováti v Hradistnej kultúre. Arckeologické rozhledy XVI (3), 395—404.
Szymañski W. 1964. Przyczynki do zagadnienia chro-nologii i zasiçgu wystçpowania zelaznych nozy z rçkojçciami zakoñczonymi wolutami. Wiadomo-sci archeologiczne XXX (3—4), 221—228.
Статья поступила в номер 5 октября 2009 г.
Yulya Mysko (Chernivtsi, Ukraine). Candidate of historical sciences. Yuriy Fedkovych Chemivtsi National University. Yulya Mysko (Chernivtsi, Ucraina). Candidat in §tiinte istorice. Universitatea de stat „I. Fedykovich" din Cernauti. Мысько Юлия Владимировна (Черновцы, Украина). Кандидат исторических наук. Национальный университет им. Ю. Федьковича. E-mail: [email protected]
Sergey Pyvovarov (Chernivtsi, Ukraine). Doctor of historical sciences. Yuriy FedkovychChernivtsi National University. Sergey Pyvovarov (Chernivtsi, Ucraina). Doctor in §tiinte istorice. Universitatea de stat „I. Fedykovich" din Cernauti. Пивоваров Сергей Владимирович (Черновцы, Украина). Доктор исторических наук. Национальный университет им. Ю. Федьковича. E-mail: [email protected]
