CC BY
5
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 7. ФИЛОСОФИЯ. 2022. № 1. С. 50-62
УДК 1 (37)
Научная статья
ФИЛОСОФИЯ ОБРАЗОВАНИЯ
НАДЕЖДЫ И ТРАГЕДИЯ РУССКОГО РЕНЕССАНСА
В.Г. Кузнецов*
Московский государственный университет имени М.В. Ломоносова, 119991,
Ленинские горы, МГУ, учебно-научный корпус «Шуваловский», г. Москва, Россия
Аннотация. В статье воссоздается социокультурный контекст первой трети прошлого века, когда появляется надежда на творческое развитие гуманитарных наук, литературы и искусства в нашей стране. В условиях свободы творчества и подъема активности деятелей науки и искусства возникали планы по реорганизации структуры образования и науки, по развитию всей культуры в целом. Преподаватели и студенты Московского университета приняли активное участие в этой созидательной деятельности. Были созданы Московский лингвистический кружок (МЛК), Психологический институт, кабинет этнической психологии, Институт научной философии — все эти структуры одновременно работали при Московском университете. Значительную роль в формировании этих подразделений сыграли Густав Густавович Шпет и его молодые последователи, слушатели МЛК, среди которых особо следует выделить организатора и первого руководителя Романа Осиповича Якобсона.
Ключевые слова: социокультурный контекст, свобода творчества, МЛК, Институт научной философии, реорганизации образования, гуманитарные науки
Благодарности/Финансирование
Приношу искреннюю благодарность Алексею Павловичу Козыреву за предоставленные важные сведения об истории философского образования в России в XIX в., а также за ряд полезных замечаний и уточнений, высказанных в ходе подготовки данной работы к публикации.
Статья подготовлена при поддержке Междисциплинарной научно-образовательной школы Московского университета "Сохранение мирового культурно-исторического наследия".
* © В.Г. Кузнецов, 2022
Original article
PHILOSOPHY OF EDUCATION
THE HOPES AND TRAGEDY
OF THE RUSSIAN RENAISSANCE
V.G. Kuznetsov
Lomonosov Moscow State University, Leninskie Gory, Moscow, Teaching and Scientific
Building "Shuvalovsky", 119991, Russia
Abstract. The article recreates the socio-cultural context of the first third of the last century, when there is hope for the creative development of the humanities, literature and art in our country. In the conditions of freedom of creativity and the rise in the activity of workers in science and art, plans arose to reorganize the structure of education and science, to develop the entire culture as a whole. Teachers and students of Moscow University took an active part in this creative activity. The Moscow Linguistic Circle (MLK), the Psychological Institute, the Office of Ethnic Psychology, and the Institute of Scientific Philosophy are being created — all these structures are simultaneously working at Moscow University. Gustav Gustavovich Shpet and his young followers, students of the MLK, among which the organizer and first leader, Roman Osipovich Yakobson, should be singled out, played a significant role in the creation of these units.
Keywords: socio-cultural context, freedom of creativity, MLK, Institute of Scientific Philosophy, reorganization of education, humanities
Acknowledgments/Financial Support
I would like to express my sincere gratitude to Alexey Pavlovich Kozyrev for providing important information about the history of philosophical education in Russia in the 19 th century, as well as for a number of useful comments and clarifications made in the course of the preparation of this work to be published.
The study was supported by the Interdisciplinary Scientific and Educational School of Moscow University "Preservation of the World Cultural and Historical Heritage".
Название статьи отсылает читателей к судьбоносному, творческому и одновременно трагическому периоду жизни нашей страны и нашей науки — к первой половине ХХ в. Однако для того, чтобы наладить временную историческую связь, нужно отступить еще на 50 лет назад. Дело в том, что в 1850 г. по предложению министра народного просвещения П.А. Ширинского-Шихматова, изложенному в записке Николаю I, из преподавания философии в университетах были изъяты теория познания, метафизика, нравоучительная философия и история философии. Преподавание опытной психологии и
логики волей Императора было поручено профессорам богословия [13, 67-72]. Кафедры философии в университетах были закрыты и общее философское образование было прервано. Несмотря на восстановление кафедр философии по университетскому уставу 1863 г., философское образование было редуцировано к избранным историко-философским фрагментам, вольные философские кружки, частные собрания стали преследоваться, философские публикации маскировались под литературную работу. Действовала тотальная духовная и светская цензура. Некоторые изменения в сторону предоставления большей свободы философского осмысления действительности и творчества стали происходить лишь в конце XIX — начале ХХ в., когда было, например, организовано Санкт-Петербургское философское общество (1897-1923), учрежден журнал «Вопросы философии и психологии». Примерно до 1922 г. (до принудительной высылки гуманитарной интеллигенции) можно было наблюдать наибольший всплеск активности философской и филологической мысли в нашей стране. Очень популярными становятся объединения философов, лингвистов, поэтов, литераторов, художников, искусствоведов. В Петрограде появились две знаменитые организации: сначала в 1916 г. было создано Общество по изучению поэтического языка (ОПОЯЗ), изначально вроде бы предполагавшее объединение петроградских литературоведов (Е.Д. Поливанов, Ю.Н. Тынянов, В.Б. Шкловский, Б.М. Эйхенбаум)1, но вскоре быстро пополнившее свой состав практически за счет всей творческой интеллигенции, а затем, в 1919 г., по инициативе А. Блока была основана и активно работала Вольная ФилософскаяАссоциация (Вольфила). Это был творческий союз философов, представителей литературы и искусства, большой вклад в деятельность которого внесли Н.О. Лосский, Э.Л. Радлов, К.С. Петров-Водкин, В.Э. Мейерхольд. Отделения ассоциации были в Москве и Берлине, она взаимодействовала с Мос-
1 ОПОЯЗ действовал на основе четких оснований, которые в форме манифеста были введены в работах В.Б. Шкловского «Искусство как прием» (1917) и Б.М. Эйхенбаума «Теория формального метода» (1925). На передний план были выдвинуты не темы образа автора и героя, не описание истории литературы в традиционном литературоведении и не исследование текстов в классической филологии, а проблемы творческого напряжения при создании произведения искусства, объяснение, как совокупность разных комбинаций художественных приемов может приводить к разным произведениям. Ярко выраженная формальная направленность новой филологии соответствовала проблематике Московского лингвистического кружка, что привело к активной совместной работе. Затем после разгрома ОПОЯЗ,а в России научная новизна и новаторская смелость русских исследователей литературы и искусства не оказались преданными забвению. Через посредничество Р.О. Якобсона, Пражского лингвистического кружка и работу Лингвистического общества Америки исследования русских формалистов стали известны во всем мире.
ковской Вольной Академией Духовной Культуры (Г.Г. Шпет, Н.А. Бердяев, Б.П. Вышеславцев, Ф.А. Степун).
Созданный в Москве в 1915 г. по инициативе студентов историко-филологического факультета Московского университета и объединивший работу философов, лингвистов, литературоведов, поэтов и писателей с 1919 по 1923 г. Московский лингвистический кружок (МЛК) переживал расцвет своей творческой деятельности. Известный исследователь возникновения и развития русской поэтики 1910-1920 гг. М.И. Шапир в сопровождении публикации архивного материала о МЛК говорил, что основная работа по созданию новой филологии велась в недрах МЛК [10, 362]. Особенностью работы МЛК была основательная подготовка его членов в области методологии научных исследований и использовании ресурсов новейших течений европейской философии. В этом аспекте значительный вклад в работу МЛК вносит Густав Густавович Шпет. Его лекции по феноменологии Э. Гуссерля, внутренней форме слова, различию проникновения в смысл текста (объект интерпретации и понимания) и в план его выражения с субъективной точки зрения (методики переживания, вчувствования), введение новых тенденций из возникающей семиотики и структурной лингвистики, неожиданное для многих введение в методологический инструментарий герменевтической методологии — вот лишь небольшой перечень тем лекций, которые читал Шпет на заседаниях МЛК. Участники кружка не только занимались исследовательской работой, но и учились мыслить методологически основательно, то есть пользоваться методологией, содержательно привязанной к предмету изучения. Кроме того, Шпет на примере своих лекций и опубликованных работ учил своих слушателей и читателей критическому настрою исследовательской работы. Сам он был, что называется, по натуре критиком, но не признававшим крайностей скептицизма. Скептицизм он считал философией неудачников. Философия как знание должна быть наставницей критического мышления, «"очищать" личные пути жизни от обязательных правил, заповедей, авторитетов, от убеждения, что здесь кто-то что-то знает и может за нас разрешить наши волнения, словом, от лени властвовать над собой» [6, 363]. Сами члены МЛК сознательно ставили базовой программной целью своей деятельности определение основ «Методологической революции» в лингвистике и поэтике литературы: «Очень трудно найти филологическую дисциплину, обсуждению вопросов которой МЛК не посвятил хотя бы одного своего заседания». Самые разные проблемы теории и истории литературы, теории и истории языка (вплоть до проблемы «искусственных языков и искусственного в языке») занимали молодых российских ученых. Однако сильной стороной Московского лингвистического кружка
были, в первую очередь, не широкий диапазон интересов, не привлечение неизвестных фактов, а умение посмотреть по-новому на старое и, казалось бы, хорошо известное . Как сказал А.А. Буслаев на праздновании 5-летия МЛК (29.II 1920), «главная задача Кружка — методологическая революция» . Члены МЛК в большинстве своем имели хорошую методологическую и теоретико-лингвистическую подготовку. Они внимательно следили за всеми достижениями западноевропейской лингвистической мысли (так, первое в России обсуждение «Курса общей лингвистики» Ф. де Соссюра состоялось именно в МЛК ). Р.О. Якобсон уверял, что «из М. л. к. пришли первые толчки к дальнейшему развитию фонологической проблематики и в московской, и в пражской языковедческой среде. Многие представители как левого (так сказать, "младофутуристического"), так и правого ("младоакмеистического") крыла МЛК считали себя последователями Гуссерлевой феноменологии и учениками Шпета — главного русского гуссерлианца» [10, 362]. В этом месте моего исследования я хочу сделать существенное замечание. Да, Шпет действительно был последователем Гуссерля, был феноменологом, но он не был догматически преданным учеником и простым популяризатором идей Гуссерля в России. Сведение многообразия философских интересов Шпета к «русскому гуссерлианцу» является в лучшем случае мнемоническим правилом, штампом для непосвященных в подробности философской специализации Шпета. Он на самом деле критически значительно пересмотрел феноменологию Гуссерля2 и, в частности, обогатил ее герменевтическим методом в духе Фридриха Шлейерма-хера. Как раз этот пересмотренный вариант феноменологии и читался слушателям МЛК. Я назвал его в свое время «герменевтической феноменологией». Идея такой методологии продумывалась Шпетом давно, еще в период подготовки докторской диссертации «История как проблема логики» он с удивлением отмечал, как историческая методология обогащает свое содержание, даже если не системно, а случайно использовать лишь некоторые герменевтические приемы. А когда им была обнаружена универсальная герменевтика Шлейер-махера, в которой систематически прописан методологический инструментарий понимания и интерпретации любых текстов, пришло понимание, что философия в целом и феноменология в частности приблизились к порогу, за которым их ждут революционные пре-
2 Э. Гуссерль знал это, обсуждение проблем феноменологии между ними проходило при личных встречах и в письмах. Гуссерль даже предлагал Шпету опубликовать «Явление и смысл» на немецком языке в новой редакции, но тот отказался, так как в это время он был занят подготовкой текста докторской диссертации «История как проблема логики» (в настоящее время этот текст издан объемом более 1100 с.)
образования. Так вскоре и произошло: в европейской философии появляются герменевтическая философия М. Хайдеггера, основанная на переинтерпретации феноменологии Гуссерля, и философская герменевтика Г.Г. Гадамера, которые инициировали бурное развитие герменевтической философии в мировой науке.
Основной идеей, на которой строилась новая методология лингвистики и литературоведения, был синтез феноменологии и герменевтики, несмотря на возможность разведения методов постижения чистого смысла, его понимания и методов переживания, эмпатии, вживания в мир автора произведения искусства.Разведение методов не помешает дальнейшему синтезу. Эта идея повлияла на определение статуса лингвистического структурализма как определяющей методологии при применении ее в литературоведении, а затем в многочисленных культурологических исследованиях.
В это время как раз происходит первая попытка воссоздания философского факультета в структуре Московского университета. Забегая вперед, сразу хочу сказать, что она оказалась неудачной, вторая попытка была совершена правительством СССР 25 декабря 1941 г. Инициатором первой попытки в 1921 г. был Густав Густавович Шпет. Наша страна в то время переживала конец странного Ренессанса (в крайне жестокой форме), не пережив самого Ренессанса. Здесь уместно вспомнить утверждение Н.А Бердяева о том, что Россия осталась в стороне от европейского гуманистического движения: «В ней не было Ренессанса, Дух Ренессансный чужд русским людям... Русские люди усвоили последние плоды европейского гуманизма в период его саморазложения» [1, 45]. Известно, что Николай Алексеевич Бердяев свой последний доклад на родине сделал перед самой высылкой. Это событие произошло 11 мая 1922 г. на заседании РАХН, проходившем под председательством Г.Г. Шпета. Темой доклада был «Конец Ренессанса в современном искусстве». Скорее всего, Бердяев не принимал оптимистической версии Шпета, изложенной в «Очерке развития русской философии». Указанная книга Бердяева была печатной версией, ответом на устную дискуссию. Сейчас, оценивая этот эпизод с исторической точки зрения, следует признать, что Бердяев оказался прав относительно судьбы инициативы Шпета, но в то же время он не смог оценить и предусмотреть потенциальную энергию, мощную силу методологии новой филологии, основанной на принципах феноменологии, герменевтики и структурализма.
Институт научной философии просуществовал недолго: под непосредственным руководством Шпета его работа продолжалась с 1921 по 1923 г., а затем была продолжена уже без его участия до 1929 г. Связи с Московским университетом институт уже не имел. Заметим, что отмеченный сразу после революции 1917 г. в России
всплеск философско-гуманитарной мысли пробуждал оптимистические надежды на свободу творчества. Вдохновленный этими надеждами Шпет писал: «В целом, если моя вера в русский Ренессанс, в новую, здоровую, народную интеллигенцию, в новую, если угодно, аристократию, аристократию таланта, имеет основание и если этот Ренессанс принесет с собой и новую философию в той стадии развития, которую я считаю высшею, то наша революция в философско-культурном аспекте "сознания" должна побуждать к настроениям оптимистическим. И такой оптимизм, в моих глазах, есть здоровый оптимизм» [9, 44]. Свою мечту о новой философии, философии как знания, мечту о создании «аристократии таланта» Шпет хотел воплотить в реальность при создании Института научной философии при Московском университете.
Нужно учитывать, что инициатива Шпета была не единственным его личным предприятием. Она входила в общий контекст созидательной работы гуманитарной интеллигенции того времени, и участие Шпета в этой работе в организационно-практическом и теоретическом плане очень трудно переоценить. Подготовительный период перед созданием Института научной философии совпал с самым продуктивным этапом МЛК, когда были заложены основы подготовки многочисленной плеяды гуманитариев, мощно заявивших о себе уже в 20-е гг. ХХ в. Рассказывать об их деятельности в данной статье я не имею возможности. Однако в области языкознания следует особо выделить Р.О. Якобсона и Н.С. Трубецкого, которые создали самостоятельные версии лингвистического структурализма и оказали большое влияние на становление и расширение предметной базы этого направления в европейской и мировой науке. Способ внедрения русского структурализма в иные культурные контексты основывался на модели МЛК. По образу московских лингвистов и литературоведов Якобсон помогал созданию Пражского лингвистического кружка, который оказал большое влияние на становление и последующее развитие европейской версии структурализма. Переезд Якобсона в США в 1941 г. ознаменовался погружением его в работу Лингвистического Общества Америки (ЛОА) и в разработку особой американской версии структурализма. Линию исторической и теоретико-генетической связи МЛК — ПЛК — ЛОА нам необходимо особо выделить, чтобы понимать, насколько глубокими оказались идеи русских ученых для мировой лингвистики. Р.О. Якобсон в докладе на заседании, посвященном 50-летию Лингвистического Общества Америки, отмечал, что деятельность МЛК «надолго стимулировала развитие русской и интернациональной лингвистики и поэтики» [11, 349]. Вяч.Вс. Иванов в статье «Лингвистический путь Романа Якобсона» отмечает влияние
феноменологической методологии Г.Г. Шпета на Якобсона: «Еще во время занятий в университете и, позднее, в Московском лингвистической кружке Якобсон испытывает воздействие феноменологии Гуссерля. Он изучает немецкий текст его "Логических исследований". Виднейший последователь Гуссерля Г.Г. Шпет становится одним из руководителей Московского кружка. В настоящее время такие видные исследователи творчества Якобсона, как немецкий философ Эльмар Холенштейн, считают, что в основе всей его концепции лингвистики и поэтики лежит "феноменологический принцип". Согласно этому принципу, объект (в частности, языковой или эстетический) исследуется не сам по себе, а в связи с тем, как его наблюдает и воспринимает субъект» [11, 7]. Р. Якобсон неоднократно указывает на историческую последовательность и методологическую связность работы МЛК, ПЛК и ЛОА и особо подчеркивает идейное родство, очень сходные теоретические основания, которые определяли и полевые исследования живых языков. Так, в частности, Р.О. Якобсон, Н.С. Трубецкой, Л. Блумфильд, Ф. Блоас были выдающимися исследователями языка, отстаивали интернациональные позиции языкознания. «С самого начала, — писал Якобсон, — между лингвистическим Обществом Америки и Пражским лингвистическим кружком была тесная связь» [11, 349]. Эта связь была опосредована Н.С. Трубецким, который в 30-е гг. изучал языки американских индейцев. Трубецкой оставил свидетельства, что основы фонологии были известны американским исследователям не хуже его собственной общепризнанной теории. И еще я не могу не привести замечательное свидетельство об исторической связи МЛК с ЛОА, сохраненное как будто специально для темы нашего исследования Романом Якобсоном: «Можно вспомнить и рассказать здесь о замечательном документе, опубликованном в журнале "Language" (Vol. 18, p. 307-309). В августе 1932 г. Лингвистическое Общество Америки получило через Антифашистский комитет советских ученых каблограмму. Это было письмо-телеграмма, отправленное из Москвы и подписанное выдающимся русским языковедом, бывшим секретарем Московского лингвистического кружка Григорием Винокуром. В этом телеграфном сообщении Г. Винокур подчеркивал, что молодым русским лингвистам, и прежде всего фонологам Московской школы, были особенно близки поиски и устремления ЛОА. Он отмечал, что советские языковеды глубоко ценили Сепира. По-видимому, первым изданием за границей книги Сепира "Язык" явился великолепный русский перевод этого исторического руководства, выполненный русским лингвистом А.М. Сухотиным с интересными редакционными комментариями о параллельных путях в языкознании разных стран» [11, 350].
Нельзя не отметить также создание Г.Г. Шпетом журнала «Мысль и слово» в качестве органа философских исследований, его активное участие в работе Государственной академии художественных наук (ГАХН), издательства «Academia» (член редакционного совета 1931-1934, в формировании планов издательства на 1933-1937), в подготовке «Проекта устава Московского общества для изучения и разработки истории наук», в издании журнала «Психологическое обозрение», составлении «Большого Советского атласа мира» (1934). Он занимался организацией при Московском университете Кабинета этнической психологии, открытием вместе с Г.И. Челпановым Психологического института при Московском университете и Института научной философии. Как я уже сказал, в ходе реформ середины XIX в. философское образование в России было сведено к минимальному просвещенческому уровню. Поэтому попытка Шпета открыть в Московском университете Институт научной философии была направлена, во-первых, на восстановление полноценного философского образования в России, а во-вторых, на формирование научно-исследовательского центра в нашем университете, то есть предполагалось, что в рамках одной структуры будет предусмотрена подготовка кадров в области образования и науки. Он сознательно создает Институт научной философии по модели Вильгельма фон Гумбольдта — как научно-образовательный центр. Известно, что Шпет свои проекты согласовывал с О.Ю. Шмидтом, они очень хорошо знали друг друга, оба были родом из Киева, закончили Киевский университет. Шмидт после революции был председателем комиссии по реформе образования. Поэтому предприятие Шпета не было его личной инициативой. Оно поддерживалось и наркомом просвещения А.В. Луначарским. Все трое знали друг друга еще по киевскому периоду их жизни.
Подбор кадров для работы в Институте проводился специальной комиссией на основе конкурсного отбора. Претенденты на должности должны были знать древнегреческий и латинский языки, не менее двух современных иностранных языков, сдать экзамены по теории познания, истории философии и написать письменную работу на свободную тему. Столь высокая планка многим не позволила достичь желаемой цели.
Казалось бы, что в 20-е гг. уже сложились условия для формирования и развития новых организационных форм в области науки и образования. Но последующий ход событий показал, что новой власти не нужны были ни феноменология, ни герменевтика, ни структурализм, так как все стороны жизни стала определять воля господствующего класса. Развитие свободной мысли было искусственно приостановлено. Расформированы и закрыты ГАХН, МЛК, ОПОЯЗ, ВОЛФИЛА, ЛЕФ и другие творческие объединения, пре-
кращена работа Института научной философии при Московском университете, запрещен журнал «Мысль и слово».
В 1921 г. в Москве открывается Институт красной профессуры, развертывается сеть подготовки идеологически ориентированных кадров в области общественных наук, постепенно возникают региональные подразделения этой структуры, изначально основанной на идеологии правящего класса и ориентированной на подавление всех иных концепций. Надежды на продолжение русского Ренессанса оказались недолгими и несбыточными.
Однако в гуманитарных науках, прежде всего в области лингвистики и филологии, некоторые ростки сохранились и заложили основы будущего развития научного литературоведения и методологии гуманитарного знания.
Какие теоретические предпосылки разрабатываются в последующее время? На становление российской лингвистики и теории литературы оказало большое влияние учение Г.Г. Шпета о внутренней форме слова, которое было, с одной стороны, прямой интерпретацией концепции внутренней формы языка Вильгельма фон Гумбольдта и, с другой стороны, возрождением исследований внутренней формы Х. Штейнталя (ученика Гумбольдта), А.А. Потебни и А. Марти. Появились переинтерпретации этого понятия во внутреннюю форму знака в семиотических теориях структурной лингвистики, во внутреннюю форму поэтического слова в поэтике Г.О. Винокура, который полагал, что именно это понятие является качественно отличным для каждого поэтического произведения, именно поэтому не существует единого метода исследования поэтических текстов. Каждая поэтическая форма обладает своим особым смыслом. В комментариях к работе Г.О. Винокура М.И. Шапир писал: «Интерес к явлению внутренней формы был свойствен лингвистам МЛК всегда: так еще в 1919 г., пользуясь терминологией А. Марти. Р.О. Якобсон воспринимал факты "поэтической этимологии" у Хлебникова через призму учения о "внутренней форме"... Однако в той теоретико-методологической системе, которая сложилась у Винокура после кризиса 1924 г. (разрыв с футуризмом. — В.К), это специальное лингвистическое понятие. выросло до размеров эстетико-философской универсалии» [10, 362]. Заметим, что произведение Г.Г. Шпета «Внутренняя форма слова» было опубликовано только в 1927 г., когда МЛК уже не существовал, но его участникам эта теория была давно известна. Изыскания М.И. Шапира добавляют еще один исторический факт: содержание понятия внутренней формы было темой многих докладов и их обсуждений в ГАХН.
Одним из ярких эмпирических свидетельств, что российская герменевтическая традиция стала сразу выходить на уровень мировой
мысли, является развитие концепции Шпета об объективном смысле текста и психологической атмосфере, его окружающей, классиком отечественной филологии Г.О. Винокуром.Один из крупнейших отечественных литературоведов и лингвистов писал: «Сколь бы разнообразны ни были формы истолкования слова, в основе их лежит один и тот же смысл, раскрывающийся лишь сознанию с разных сторон в зависимости от направленности нашей мысли. Разнообразие интерпретаций есть, таким образом, не субъективно, персонально свойственное нам разнообразие отношений к предмету, а лишь многообразие самого смысла, на который направлено наше сознание, открывающее в нем то одну, то другую сторону. Рассмотрение, хотя бы неполное и приблизительное, этих различных смыслов слова и далее — различных смыслов самого смысла — и даст нам ответ на вопрос о разных формах культурного переживания поэзии» [2, 39]. Эта цитата из работы Винокура «Поэзия и наука» подтверждает, что в 20-е гг. ХХ в. в России в рамках литературоведения закладывались основы особой традиции, которая позднее в мировой науке получила название герменевтики читательского отклика. Для нашей темы существенно, что заложившая основы немецкая констанц-ская школа рецептивной эстетики и герменевтики читательского отклика (основные представители в Германии — Вольфганг Изер, Ханс-Роберт Яусс) была идейно прямым следствием философской герменевтики Ганса-Георга Гадамера. А многочисленные направления американской литературной критики были напрямую связаны именно с этой традицией. Поэтому легко обнаруживается аналогия между движением исследовательской мысли в западноевропейской традиции от философской герменевтики к теориям восприятия литературы и искусства в целом и ее переходом от герменевтической феноменологии к герменевтически осмысленным исследованиям в области литературоведения и лингвистики в России. «Поэзия есть язык в его эстетической функции», — говорил Р. Якобсон.
Ну и совсем уж мелочи. Идея «смерти автора» приписывается Р. Барту. Однако, видимо, идеи витают в воздухе, иначе как объяснить высказывание Б. Шкловского: «...прославим смелость и мудрость поэтов, знающих, что жизнь, переходящая в стихи, уже не жизнь». В 20-е гг. в русской литературной критике и поэтике широко обсуждалась проблема соотношения реального автора произведения и его образа в тексте. В европейской культуре проблема авторства тоже давно занимала умы исследователей. Не обошла она стороной и герменевтику: «.там и вообще нет поэта, где творческое мировоззрение адекватно житейскому» [12, 227].
Развитие феноменолого-герменевтической проблематики в России в годы репрессий, связанных с «Поворотом на философ-
ском фронте»3, совсем не прекращается, а перемещается в область литературоведения и лингвистики. Это направление исследований, теоретически обеспеченное в основном деятельностью МЛК, ОПОЯЗ и ГАХН, становится чуть ли не подпольной работой, всячески дистанцировавшейся от новой марксистско-ленинской философии.
СПИСОК ИСТОЧНИКОВ
1. Бердяев Н. Конец Ренессанса (к современному кризису культуры). София; Берлин: Обелиск, 1923. 46 с.
2. Винокур Г.О. Филологические исследования. М.: Наука, 1990. 452 с.
3. Кузнецов В.Г. Герменевтика и гуманитарное познание. М.: Изд-во Московского ун-та, 1991. 192 с.
4. Кузнецов В.Г. Герменевтическая феноменология и положительная философия Густава Густавовича Шпета // Густав Густавович Шпет / Под ред. Т.Г. Щедриной. М.: РОССПЭН, 2014. С. 166-195.
5. Кузнецов В.Г. Роль Г.Г. Шпета в формировании герменевтической традиции в России // Вопросы философии. 2019. № 9. С. 18-22.
6. Шпет Г.Г. Мудрость или разум // Шпет Г.Г. PhilosophiaNatalis: Избранные психолого-педагогические труды / Отв. ред.-сост. Т.Г. Щедрина. М.: РОССПЭН, 2006. 621 с.
7. Шпет Г.Г. Герменевтика и ее проблемы // Шпет Г. Мысль и слово: Избранные труды. М.: РОССПЭН, 2005. 688 с.
8. Шпет Г.Г. История как проблема логики. Критические и методологические исследования. Материалы: В 2 ч. / Под общ. ред. и с предисл. академика
B.С. Мясникова. М.: Памятники исторической мысли, 2002. 512 с.
9. Шпет Г. Очерк развития русской философии: В 2 ч. М.: Российская политическая энциклопедия, 2008. Ч. 1. 592 с.
10. Якобсон Р.О. Московский лингвистический кружок / Подготовка текста, публикация, вступ. заметка и примеч. М.И. Шапира // Philologica. 1996. Т. 3, № 5/7.
C. 361-379.
11. Якобсон Р.О. Двадцатый век в европейском и американском языкознании: тенденции и развитие // Якобсон Р. Избранные работы. М.: Прогресс, 1985. 460 с.
12. Шпет Г.Г. Внутренняя форма слова. М.: ГАХН, 1927. 109 с.
13. Павлов А.Т. Философия в Московском университете. СПб.: РХГА, 2016.
288 с.
REFERENCES
1. Berdyayev N. Konets Renessansa (k sovremennomu krizisu kul'tury). Sofiya. Berlin: Obelisk, 1923. 46 s. (In Russ.)
2. Vinokur G.O. Filologicheskie issledovaniya. M.: Nauka, 1990. 452 s. (In Russ.)
3. Kuznetsov V.G. Germenevtika i gumanitarnoe poznaniye. M.: Izdatelstvo Mos-kovskogo universiteta, 1991. 192 s. (In Russ.)
4. Kuznetsov VG. Germenevticheskaya fenomenologiya i polozhitel'naya filosofiya Gustava Gustavovicha Shpeta // Gustav Gustavovich Shpet / Pod red. T.G. Shchedrinoy. M.: ROSSPEN, 2014. P. 166-195. (In Russ.)
3 За большевизацию работы на философском фронте // За поворот на философском фронте. Вып. 1 (М.; Л., 1931) — программная работа В. Егоршина, Ф. Константинова, М. Митина, положившая начало идеологизации философской науки.
5. Kuznetsov V.G. Rol' G.G. Shpeta v formirovanii germenevticheskoy traditsii v Rossii // Voprosy filosofii. 2019. N 9. P. 18-22. (In Russ.)
6. Shpet G.G. Mudrost' ili razum // Shpet G.G. Philosophia Natalis/ Izbrannyye psikhologo-pedagogicheskie trudy / Otv. red.-sost. T.G. Shchedrina. M.: ROSSPEN, 2006. 621 s. (In Russ.)
7. Shpet G.G. Germenevtika i yeye problemy // Gustav Shpet. Mysl' i slovo. Izbrannye trudy. M.: ROSSPEN, 2005. 688 s. (In Russ.)
8. Shpet G.G. Istoriya kak problema logiki: V 2 ch. // Pod obshchey redaktsiey i s predisloviem akademika V.S. Myasnikova. M.: Pamyatniki istoricheskoy mysli, 2002. 512 s. (In Russ.)
9. Shpet G. Ocherk razvitiya russkoy filosofii: V 2 ch. M.: Rossiyskaya politicheskaya entsiklopediya, 2008. Ch. 1. 592 s. (In Russ.)
10. Yakobson R.O. Moskovskiy lingvisticheskiy kruzhok. Podgotovka teksta, publika-tsiya, vstupitel'naya zametka i primechaniya M.I. Shapira // Philologica. 1996. T. 3, N 5/7. P. 361-379. (In Russ.)
11. Yakobson R.O. Dvadtsatyy vek v evropeyskom i amerikanskom yazykoznanii: tendentsii i razvitiye // Yakobson R. Izbrannyye raboty. M.: Progress, 1985. 460 s. (In Russ.)
12. Shpet G.G. Vnutrennyaya forma slova. M.: GAHN, 1927. 109 s. (In Russ.)
13. Pavlov A.T. Filosofiya v Moskovskom universitete. SPb., RKHGA, 2016. 288 s. (In Russ.)
Информация об авторе: Кузнецов Валерий Григорьевич — доктор философских наук, профессор, заведующий кафедрой философии и методологии науки философского факультета МГУ имени М.В. Ломоносова, тел.: +7 (903) 500-62-74; Walery-kus@yandex.ru
Information about the author: Kuznetsov Valery Grigorievich — Doctor of Philosophy, Professor, Head of the Department of Philosophy and Methodology of Science, Faculty of Philosophy, Lomonosov Moscow State University, tel.: +7 (903) 500-62-74; Walery-kus@yandex.ru
Поступила в редакцию 23.10.2021; принята к публикации 25.12.2021
