CC BY
28
УДК 81'255
К. И. Таунзенд
кандидат филологических наук, доцент; доцент каф. переводоведения и практики перевода английского языка переводческого факультета ФГБОУ ВО МГЛУ; е-таИ: [email protected]
НАБЛЮДЕНИЯ ЗА ПРОЦЕССОМ РАБОТЫ РУССКОГО ПЕРЕВОДЧИКА XVIII в.
Статья представляет собой попытку изучения и научного описания процесса перевода в истории, что является столь же обоснованной задачей науки, как и рассмотрение его в современности. В настоящей работе речь идет о рукописном переводе 1748 г., выполненном Иваном Петровичем Сатаровым с латинского трактата Гуго Гроция «О праве войны и мира» (1625). Данный рукописный текст представляет собой черновой вариант перевода, выполненный рукой одного человека, - переводчика по профессии, что позволяет нам пронаблюдать, как работал русский переводчик XVIII в. над специальным текстом.
Далее в работе подробно описывается история перевода данного сочинения на русский язык, устанавливаются ранее неизвестные факты профессиональной деятельности И. П. Сатарова и указываются основные характеристики латинского оригинала. Исходным положением для дальнейшего анализа является утверждение, что если замысел автора сполна проявляет себя в «ткани» художественного текста, то мысли и намерения переводчика в процессе исторически удаленного перевода в значительной степени отражены в его черновой рукописи.
Наблюдения за работой русского переводчика XVIII в. по его черновой рукописи позволили выделить определенный алгоритм действий при передаче специального текста. Во-первых, почти пословное воспроизведение синтаксического построения оригинала создавало некую неизменную основу, исключавшую вмешательство в текст со стороны переводчика. Во-вторых, заимствованные понятия и термины сопровождались толкованием путем калькирования, что также соответствовало тактике пословного перевода. В-третьих, при затруднении в понимании узко специального содержания оригинала и, как следствие, невозможности перевода непонятный фрагмент переносился в переводной текст путем транскрипции / транслитерации без каких-либо примечаний. При этом возможности языка перевода, обусловленные этапом его развития, осложняли работу переводчика, вызывая сомнения в стилистических аспектах выбранных соответствий. В целом, описанный алгоритм действий русского переводчика XVIII в. подводит к выводу о том, что в условиях заметного культурного разрыва, проявлявшегося, в частности, в отсутствии знаний в предметной области, а также в условиях недостаточности ресурсов языка перевода и неустойчивости его состояния процесс перевода неизбежно сводился к копированию текста оригинала, что подтверждается действиями переводчика специальных текстов.
Ключевые слова: процесс перевода; история перевода; перевод специальных текстов; Г. Гроций «О праве войны и мира»; понятийная сфера права; И. П. Сатаров; история русского языка; XVIII в.
К. I. Taunzend
PhD (PhiLoLogy); Associate Professor at the Department of Translation Studies and Translation and Interpreting (the EngLish Language), FacuLty of Translation and Interpreting, MSLU; e-maiL: [email protected]
WATCHING THE RUSSIAN TRANSLATOR OF THE 18th CENTURY AT WORK
The articLe is an attempt to research the process of transLation in history, which is as reasonabLe a task as the study of it today. The present paper deaLs with the handwritten transLation dating back to 1748 by Ivan Petrovich Satarov of the Latin treatise by Hugo Grotius "On the Law of War and Peace" (1625). This manuscript is a draft transLation performed by one person - a professionaL transLator, which provides an opportunity to watch the 18th century Russian transLator at work with the speciaLized text.
Further, the author describes in detaiL the history of transLation of this treatise into Russian, discovers previousLy unknown facts about Satarov's professionaL activity and anaLyzes the main characteristics of the Latin source text. The initiaL assumption for further research is the cLaim that if an author's intention fuLLy reveaLs itseLf in the textuaL side of a Literary piece, a transLator's ideas and intention in the process of historicaLLy remote transLation are evident from his draft manuscript.
The study of that 18th century draft manuscript has shown the foLLowing transLation aLgorithm in a speciaL fieLd. FirstLy, the aLmost word-for-word transference of the syntacticaL structure of the originaL created a certain fixed basis which excLuded any interference in the target text on the transLator's part. SecondLy, borrowed notions and terms were foLLowed by definitions through Loan-transLation, which was aLso in accordance with the word-for-word tactics. ThirdLy, when having difficuLty in understanding any part of the professionaLLy speciaL source text, the transLator transferred this unreadabLe fragment into the target text by means of transcription / transLiteration without any comments. ALong with it the fact that the target Language itseLf was undergoing a certain stage of its deveLopment was a chaLLenge for the transLator who very often doubted the styListic and semantic aspects of correspondences. This 18th century transLation aLgorithm brings the author to the concLusion that, under the conspicuous cuLturaL gap, the Lack of knowLedge in some fieLds and the insufficiency of Language means, the process of transLation inevitabLy turned into copying the source text.
Key words: the process of transLation; transLation history; speciaLized transLation; H. Grotius "De Jure BeLLi ac Pads"; the conceptuaL fieLd of right; I. P. Satarov; history of the Russian Language; 18th century.
Современная наука о переводе использует различные методы для изучения процесса перевода, так как, если всерьез задуматься о предмете исследования переводоведения, именно речемыслитель-ный процесс межъязыкового перехода и составляет то ядро, которое
принадлежит исключительно сфере теории перевода, в отличие от текста, порожденного этим процессом и являющегося предметом исследования лингвистики во всех ее разделах. Однако недоступность мыслительного процесса для непосредственного научного наблюдения принуждает науку о переводе концентрировать свое внимание на результате этого процесса, т. е. на тексте, только по которому и можно судить о самой речемыслительной деятельности переводчика. На современном этапе «важное место в переводческих исследованиях занимает метод лингвистического моделирования: построение теоретических моделей процесса перевода ... в виде ряда последовательных преобразований текста оригинала в текст перевода, с помощью которых теоретически может быть достигнут желаемый результат» [Комиссаров 2002, с. 36].
Интересные данные о процессе перевода получают посредством применения метода психолингвистического эксперимента, когда перед участниками ставится задача максимально возможной вербализации мыслительных операций во время перевода. Признавая, что «возможности интроспекции в исследовании переводческой деятельности ограничены, и нередко переводчик действует интуитивно, не умея объяснить, почему он поступает именно так» [там же, с. 37], наука о переводе не отказывается от идеи проникнуть в тайны переводческого процесса.
Историческое переводоведение, являясь составной частью современной теории перевода, использует всю парадигму научного знания, распространяя ее на изучение исторически удаленных этапов переводческой деятельности. А значит, исследование процесса перевода в прошедших столетиях будет столь же обоснованной задачей науки, как и рассмотрение его в современности. При этом вышеуказанная недоступность для непосредственного наблюдения и ограниченность полученных данных будут одинаковы, различия здесь заключаются, скорее, в способе и средствах извлечения этих данных. Если сегодня для изучения процесса работы могут использоваться прямой контакт с переводчиком и технические средства фиксации его профессиональной деятельности, то при исследовании процесса перевода на исторически удаленных отрезках времени этот контакт будет опосредованным, а средством фиксации будет выступать черновой рукописный вариант перевода, отражающий в
любых графических формах (исправления, скобки, замечания на полях и внутри текста и т. д.) ход мыслей и действия переводчика того или иного столетия. Подчеркнем, что в качестве материала исследования здесь должна выступать не любая рукопись перевода, которая может представлять собой чистовой вариант, переписанной набело несколькими людьми, а именно - черновой вариант рукописи самого переводчика.
Сопоставление такого текста с оригиналом сможет предоставить сведения о процессе перевода в далекую эпоху. Наверное, излишним здесь станет замечание об уникальности подобного материала, так как рукописей сохранилось в целом меньше, чем печатных изданий тех же переводов, а черновые рукописи простых переводчиков (в отличие от рукописей их знаменитых современников) и вовсе едва ли переживают своих создателей. Тем не менее подобная уникальность материала, хотя и не позволяет сделать статистические обобщения, никак не снижает того огромного научного интереса, который вызывает этот материал у исследователя.
В работе речь пойдет о рукописном переводе 1748 г., выполненном Иваном Петровичем Сатаровым с латинского трактата Гуго Гро-ция «О праве войны и мира» (1625). При этом для сопоставления используется оригинал издания 1693 г., с которого осуществлялся русский перевод согласно титульному листу. Данный рукописный текст отвечает заданным параметрам нашего исследования, так как представляет собой черновой вариант перевода, выполненный рукой одного человека - переводчика, что позволяет нам пронаблюдать, как работал русский переводчик XVIII в. над специальным текстом. Но для этого сначала обратимся к описанию исходных данных указанной переводческой ситуации.
Гуго Гроций (1583-1645) - известный нидерландский юрист, государственный и политический деятель, теолог, историк, поэт и писатель - был выдающимся человеком своего времени. Обладая феноменальной памятью, он выучил латинский, древнегреческий, древнееврейский, арабский, немецкий, французский и, возможно, английский языки. До наших дней сохранилось более 90 его трудов богословского, юридического и исторического содержания, а также переводы и художественные произведения. Но самым знаменитым стало его сочинение «О праве войны и мира» (1625), написанное под
влиянием обстановки Тридцатилетней войны. Этот труд Гуго Гроция «сыграл важнейшую роль в становлении международного права, в формулировании принципов и норм современного международного правопорядка (равенство, взаимовыгодное сотрудничество, добровольность вступления в договоры). <.> Гроций выступал за гуманизацию средств ведения войны, за бережное отношение к гражданскому населению и военнопленным» [Жуков 2009, с. 162]. Неудивительно, что эта книга пережила своего автора на несколько столетий и снискала ему всемирную славу, будучи переведена на многие языки. «Помимо свыше чем 50 изданий на языке подлинника, труд Гроция имел много изданий на голландском (первое - в 1626 г.), английском (первое - в 1654 г.), французском (1687), немецком (1707), итальянском (1777), испанском (1925), китайском (1937) языках, впрочем, не всегда полных», - сообщает научный редактор современного русского перевода, вышедшего в 1956 г. [Гроций 1994, с. 3].
Первый перевод в России был выполнен по указу Петра I в Киевской духовной академии и так и остался в рукописи под названием «Гугона Грота о законах брани и мира три книги ... Напечатася сия книга в Амстледаме: 1712 году ... тут же беседа о вольном море и собственная книжица о уравнении, о позволительстве, о удобстве» [Овчинников 1915, с. уи]. Из этого первого русского перевода была напечатана только одна глава: глава XVIII «О праве посольств» второй книги, которую использовал доцент Императорского варшавского университета В. А. Овчинников в своей работе «К учению о посольской неприкосновенности. Обзор литературы вопроса о неприкосновенности посла, совершившего преступление в месте миссии, за время от Конрада Бруна до Гуго Гроция» (1915). В качестве иллюстрации приведем начало этой главы по указанному изданию:
Доселе сия воспоминахом, которая по естеству нам суть должная, мало токмо приложивши о вольном праве народа, поелику с сего бяше праву естественному приданного. Подобает, да разсмотрим повинности, которых само чрез себя общое право, которое волным творим, поста-вы, в котором роде особливая есть о праве глава ради посолства. Обще убо чтемы писания: Божественная о посолстве, святобливость послов, повинну быти народу им, волю Божию и людей; святая воля или право посолства между народы, народу мир свят; мир людский, святии телеса послов [Овчинников 1915, с. 176-177].
Здесь мы склонны согласиться с мнением научного редактора современного перевода, что «язык переводчиков являлся скорее церковнославянским, чем русским, и трудно понимаемым» [Гроций 1994, с. 3]. Следующим по времени был рассматриваемый нами перевод И. П. Сатарова середины XVIII в., о котором будет сказано ниже. Затем уже в начале XX в. последовало переложение Аркадия Пресса на русский язык только первой книги «О праве войны и мира» в серии «Общедоступная философия». На последней странице А. Пресс объясняет читателям, почему он остановился на первой книге: «Вторая и третья книги "Права войны и мира" трактуют исключительно о войне и имеют значение только для науки международного права» [Общедоступная философия, с. 50]. И, наконец, современный русский перевод, представляющий собой полноправный текст, коммуникативно равноценный латинскому оригиналу, был выполнен А. Л. Саккетти в 1948 г. (только первой книги) и в 1956 г. (всех книг сочинения). В исследовании мы используем данный перевод А. Л. Саккетти в качестве источника терминологического материала, а также в целях толкования отдельных фрагментов латинского оригинала при анализе русского текста XVIII в., так как этот перевод отвечает требованиям эквивалентности и адекватности на современном этапе.
Обращаясь к рукописному переводу 1748 г., укажем, что он был выполнен не с полного текста латинского оригинала, а с его сокращенной версии «Enucleatus sive Hug. Grotii De Jure Belli ac Pacis Libri tres In compendium olim redacti et nunc primum editi» [Grotius 1693], которая, тем не менее, принадлежит перу того же автора и представляет собой тезисное изложение всех трех книг с таким же делением на главы и параграфы, как и в полном варианте оригинала. Использование сокращенной версии позволило русскому переводчику XVIII в. выполнить работу в одиночку, не прибегая к помощи других переводчиков, так как полный текст оригинала занимает более 800 страниц непростого специального сочинения со множеством цитат из религиозных, научных и художественных произведений, что неизбежно потребовало бы труда нескольких человек, чтобы выполнить перевод в относительно короткий срок. Используемый нами латинский оригинал в виде тезисов передает всё те же основные положения автора, но без развернутых пояснений и упомянутых цитат, чему и соответствует черновой рукописный перевод «Толкование или Гугона Гроция
О праве войны и мира Три книги сокращенныя прежде а ныне перво-выданныя ... в Седине, коштом Иоганна Адама Пленера типом Даниила Штаркия 1693». В нижней части титульного листа рукописи находим добавление мелким почерком: «Переводил на роской с ла-тинскаго язык переводчик Морской академии Иван Сатаров в 1748 году» [Толкование.]. Это примечание, написанное неразборчиво неизвестной рукой, является весьма ценным как единственное указание на личность переводчика, время и место перевода.
Из справочных источников узнаем, что братья Сатаровы, Максим Петрович и Иван Петрович, были врачами и переводчиками. Первый из них был связан с Академией наук и занимался в основном переводами в области медицины. Иван Петрович Сатаров служил при Адмиралтействе в должности лекаря и в должности переводчика. Ему принадлежит первый русский перевод «Элементов» Эвклида (1739), а также перевод с латинского языка сборника «Архимедовы теоремы» (1745). Однако годы рождения и смерти обоих братьев приводятся как неизвестные [Большая энциклопедия, с. 511]. Исходя из того, что Иван Петрович Сатаров указан на титульном листе рукописи как переводчик при Морской академии, мы обратились к литературе по истории этого учебного заведения и нашли немало интересных сведений, касающихся переводческой профессии И. П. Сатарова. К примеру, узнаем, что «переводчик при Академии, Сатаров, до 1737 года получал 120 р.; а с этого времени ему «за труды в переводе книг» прибавлено 60 р.» [Веселаго 1852, с. 108-109].
Эти труды принесли Ивану Петровичу не только прибавку к жалованью, но и хорошую репутацию, поскольку о нем говорится, что «трудолюбивейшим из переводчиков, кажется, был Иван Петрович Сатаров, переводивший с латинского множество книг, оставшихся большею частью в рукописях. Он умер в 1749 году, и за 10 лет до его кончины было в Академии 14 книг его не напечатанных переводов» [Веселаго 1852, с. 109]. Объяснение, почему они оставались в рукописях, заключалось в том, что «с этими переводами распоряжались довольно странно. В наше время, если желают знать, будет ли полезна для преподавания иностранная книга, то ее прочитают и обсудят в оригинале; а тогда, при малейшем подозрении в полезности книги, ее прямо приказывали переводить . чтобы она не стояла в библиотеке «напрасно». От этого было так много переводов, которые в свое
время принесли некоторую пользу учителям, но до нас не дошли, погибнув в рукописях» [Веселаго 1852, с. 109-110]. Из приведенных отрывков исторического очерка можно выделить следующие факты: И. П. Сатаров скончался в 1749 г., а рассматриваемый перевод был выполнен годом раньше и остался в рукописи среди многих других его переводов, которые предназначались учителям морского кадетского корпуса в качестве учебной литературы. Хотя здесь могут возникнуть сомнения по поводу востребованности данного конкретного перевода трактата Гуго Гроция, так как никакие дисциплины по теории и истории государства и права не входили в учебный цикл Морской академии. Однако, как было выяснено, вопрос о востребованности текста решался уже после выполнения перевода, а о том, насколько пригодилась исследуемая рукопись, свидетельствует отсутствие на ее полях пометок других людей: преподавателей или редактора. Но самое главное здесь то, что перед нами черновик профессионального (по тем временам) переводчика, который к моменту выполнения изучаемого перевода проработал в своей должности уже более 12-и лет и имел большой опыт перевода специальной литературы с латинского на русский язык.
Осознавая, что в коммуникативной ситуации XVIII в. подходы и требования к переводу, возможности и ресурсы русского литературного языка, а также мировоззрение и культура в целом значительно отличаются от современных, мы намерены при описании процесса перевода опираться по большей части на сам рукописный текст как непосредственное свидетельство мыслей и действий переводчика той эпохи. В этом мы разделяем вполне обоснованную позицию современных исследователей художественного перевода, что «мысль автора не существует "где-то там", откуда он может достать ее и еще раз нам объяснить. Она вся сполна выражена в тексте, в высказываниях! Пусть это будет еще одним аргументом в пользу лингвистического и лингвостилистического подхода в переводоведении, но помимо текста у нас действительно ничего нет...» [Фролов 2017, с. 61]. Распространяя подобный подход на наше исследование перевода XVIII в., уточним, что если замысел автора сполна проявляет себя в «ткани» художественного текста, то мысли и намерения переводчика в процессе исторически удаленного перевода в значительной степени отражены в его черновой рукописи, к которой мы и обратимся.
Первое, что обращает на себя внимание при изучении указанного перевода И. П. Сатарова, это весьма малое количество зачеркиваний и исправлений на всех 132 страницах рукописи. Глоссы на полях или постраничные сноски полностью отсутствуют. Это говорит о невысокой степени переработки латинского текста в русском переводе, так как оригинал в таком случае создавал твердую опору или жесткую рамку, которую русский переводчик заполнял иными языковыми формами, что в свою очередь существенно сокращало количество вариантов при переводе. Проиллюстрируем такое наблюдение примерами разных по содержанию отрывков (см. табл. 1).
Таблица 1
§10. Naturale est dictatum rectae rationis, indicans actui alicui ex ejus convenientia vel pugna cum rationali natura, inesse ei naturalem turpitudinem aut honestatem, et ideo ab ejus naturae auctore praecipi aut vetari. Ut facere secundum illud, debitum sit per se, non ex voluntate quapiam speciali humana vel divina. Quo etiam reducuntur quae illi non repugnant, et oppositis meliora, aut quovis modo honesta sunt. Pertinetque hoc jus etiam ad ea, quae actum voluntatis humanae consequuntur, ac ne a Deo quidem ipso immutari potest [Grotius 1693, c. 3-4].
§10. Натурале есть праваго здра-ваго ума, показующее действу некоему, где что его имеет сходство или несходство с совестию, натуральную честность или нечестность, и для того от авктора натуры повелевается или запрещается. Чтоб чинить потому, должно есть чрез себя, не по воле какой-нибудь специальной (особливой) человеческой или божественной. Когда также надлежит непротивное и противное лутче, или каким-нибудь образом честно есть. То надлежит сие право также в том, что действо воли человеческой следует и не может премениться ни от самого бога [Толкование., л. 3].
Право естественное есть предписание здравого разума, коим то или иное действие, в зависимости от его соответствия или противоречия самой разумной природе, признается либо морально позорным, либо морально необходимым, а следовательно, такое действие или воспрещено, или же предписано самим Богом, создателем природы. Такое право отличается не только от человеческого права, но и от права, установленного божественной волею, так как последнее предписывает или воспрещает не то, что само по себе и по самой своей природе есть должное или недолжное, но то, что недозволено лишь в силу предписания. Право
естественное распространяется на то, что находится непосредственно в зависимости от человеческой воли, и не может быть изменено даже самим Богом [Гроций 1994, с. 72].
Здесь Г. Гроций вводит одно из центральных для своей концепции понятий - понятие естественного права, исходящего из разумной природы человека, и объясняет его отличие от волеустановленного права, включающего Божественное право (постулаты Библии) и человеческое (внутригосударственное и международное) право. И. П. Сатаров выбирает тактику почти пословного воспроизведения латинского оригинала, избегая любых отклонений ради разъяснения значений и связей между ними. Такой пословный перевод создавал своеобразную синтаксическую «канву», которая не оставляла места ни для каких вмешательств в «ткань» текста со стороны переводчика.
Другой пример был взят нами из главы XVI De interpretatione второй книги, который, касаясь собственно лингвистических аспектов толкования текстов обещаний и соглашений, близок по содержанию работе переводчика и, в отличие от предыдущего примера, не относится к теории права.
§1. Qui promisit, tenetur ad id, in quod obligari voluit. Sed quia, quid quisque velit, cerni non potest, jure naturale is, cui promissum est, cogere promisso rem potest ad id, quod recta interpretatio suggerit; cujus regula est mens, colligens hoc illudve ex signis maxime pro-babilibus. Signa sunt aut verba, aut conjecturae aliae.
§2. Verba, si aliae conjecturae absint, intelligenda ex usu popu-lari...
§3. Artium vocabula ex usu eo-rum, qui artes illas intelligunt et tractant, militaria ex militarium, juridica ex JureConsultorum.
§1. Кто обещал должен есть в том, в чем обязатися хотел. Но понеже, чего кто хочет, видеть не можно, по праву натуральному тот, кому обещано, понудить может обещав-шаго к тому, что являет правое толкование, котораго правило есть ум дознавающийся сего или онаго по знакам вероятнейшим. Знаки суть слова или догадки иныя...
§2. Слова, буде иных догадок нет, надобно разуметь по употреблению народа.
§3. Художеств (звания) вокабуля по употреблению тех, которыя художества оныя знают (разумеют) и в них упражняются, военныя по военному, судейский по судейскому.
§4. Ubi verba plures significa-tiones accipiunt, conjecturis opus, aut ubi sibi ipsis repugnant, aut ultro contra vulgarem sensum ex-poni desiderant.
§5. Conjecturis illis regula est primo materia negotii, quae talem exigit interpretationem.
§9. Recipiunt autem verba significations plures, unam strictio-rem, aliam latiorem, vel quia spe-ciei nomen generis tribuitur, vel quia usus artis latior, quam popu-laris [Grotius 1693, c. 139-140].
§4. Которыя слова многия зна-менования имеют, надобно догадок, или когда им противны, или против простаго сенсу толковать надобно.
§5. Догадкам, тем правило есть перво материа дела, которая такова требует толкования.
§9. А имеют слова знаменования многия, иные аккуратнее, иныя неаккуратнее, или понеже вида имя роду даруется, или понеже употребление художества пространнее, нежели народное [Толкование., л. 58].
§1. Кто дает обещание ... обязывается исполнить добровольно чего-либо, к чему ему было угодно обязаться. Но так как внутренние акты сами по себе не могут быть видимы, ... то в силу самого естественного разума лицо, которому дано обещание, имеет право принудить давшего обещание к тому, что внушит правильное толкование. <.,.> Мерило правильного толкования есть извлечение смысла из вполне понятных знаков. Знаки эти могут быть двоякого рода: слова и другие способы выражения.
§2. Если невозможно никакое толкование, ведущее к другим выводам, то слова должны пониматься согласно народному словоупотреблению.
§3. Термины технические следует понимать соответственно отрасли знания. <...> Должны применяться определения знатоков каждого искусства.
§4. Применение толкования вызывается, когда слова получают несколько значений, в зависимости от характера противоречия или самоочевидности.
§5. Толкование по содержанию применяется ... потому что это соответствует предмету.
§9. Слова имеют не одно значение, а одно в более тесном, другое в широком смысле, ... потому что с одним из видов связывается родовое имя ...; бывает так, что искусственное словоупотребление шире, чем народное... [Гроций 1994, с. 402-405].
В этом случае мы также наблюдаем близкое следование синтаксису оригинала и пословное воспроизведение латинского текста в переводе, что означало сохранение длины и состава предложений, а также
передачу грамматических форм слова по возможности сходными русскими формами. Независимо от того, было ли содержание главы узко правовым, или оно носило более широкий гуманитарный характер, русский переводчик XVIII в. везде придерживался синтаксического построения латинского оригинала как заданной заготовки, которую следовало заполнить словами родного языка. Такой переводческой тактике способствовали как многовековая традиция перевода с латинского - одного из наднациональных языков Средневековья, так и неустойчивое состояние синтаксиса русского языка первой половины XVIII в., в котором преобладали латинские и немецкие конструкции.
Наибольшее количество фактов, показывающих выбор варианта, размышления, сомнения русского переводчика XVIII в., мы находим в области подбора лексического соответствия в переводе. Здесь процесс работы отражается в многочисленных случаях использования варианта в скобках. Среди таких действий И. П. Сатарова можно выделить определенные группы. Первая группа представляет собой сочетание окказионального соответствия-заимствования с калькой в скобках или наоборот. В основном переводчик применял этот прием для передачи незнакомой терминологии латинского оригинала. Приведем несколько примеров в сопровождении современного русского соответствия.
jus Rectorium [Grotius 1693, c. 2]
праворекториум (правительное) [Толкование..., л. 2]
право господства [Гроций 1994, с. 68]
jus Aequatorium [Grotius 1693, c. 2]
право экваториум (уравнительное) [Толкование..., л. 2]
право равенства [Гроций 1994, с. 68]
creditum [Grotius 1693, c. 2]
кредитум (поверенность) [Толкование..., л. 2]
право требования [Гроций 1994, с. 69]
justitia expletrix commutativa vulgo [Grotius 1693, c. 3]
юстиция (правда) эксплетрикс (исполняющая) коммутатива просто
[Толкование..., л. 2]
справедливость исполнительная [Гроций 1994, с. 69]
jus legitimum [Grotius 1693, c. 3]
право легитимум (законное) [Толкование..., л. 2]
законное право [Гроций 1994, с. 71]
jus voluntarium divinum... vel universale... velparticulare [Grotius 1693, c. 5] право вольное божественное... или universal (генеральное, общее) универсальное... или партикуляре частное [Толкование..., л. 3] волеустановленное право божественное... или всеобщее... или свойственное одному народу [Гроций 1994, с. 75]
jure habent usufructario [Grotius 1б93, c. 24]
правом имеют узуфруктарио (употреблением плода) [Толкование..., л. 12]
владеют на праве узуфрукта [пользовладения] [Гроций 1994, с. 135]
defensio. reparatio vel poena [Grotius 1б93, c. 40] (дефенсио) оборона.репарациа (возвращение) или Пэна [Толкование..., л. 17]
самозащита. возвращение имущества или наказание [Гроций 1994, с. 187]
proprietates [Grotius 1б93, c. 47]
проприэтатес (собственности) [Толкование..., л. 21] частная собственность [Гроций 1994, с. 201]
de acquisitione originaria rerum [Grotius 1б93, c. 54] (о получении оригинальном) де акквизиционе оригинариа вещей [Толкование..., л. 23]
о первоначальном приобретении вещей [Гроций 1994, с. 217]
de acquisitione derivativa facto hominis [Grotius 1б93, c. 75] о получении (производном) дериватива акквизиционе действием человека [Толкование..., л. 31]
о производном приобретении имущества путем человеческого действия [Гроций 1994, с. 2б7]
bonae fideipossessor [Grotius 1б93, c. 101]
доброй веры посессор (стяжатель) [Толкование..., л. 43]
добросовестный владелец [Гроций 1994, с. 324]
Переводчик применял подобные сочетания разных вариантов передачи терминов с целью их толкования в культуре языка перевода, о чем свидетельствует единственная в рукописи пометка самого переводчика в третьей книге рядом с названием главы IX De Postliminio / О Постлиминии, где после фигурной скобки написано Толковать. Но самого толкования не дается, вероятно потому, что автор в первом параграфе этой главы предлагает этимологическое объяснение, которое И. П. Сатаров переводит: «А Постлиминиум есть от Пост и лимес, и будто возвращение до пределов отечества» [Толкование..., л. 102]. Интересно отметить, что в современном русском языке существует тот же заимствованный термин «право постлиминии», который означает право возвращения из плена на родину и вступления в прежние правовые отношения. Этот пример важен для нас именно пометкой И. П. Сатарова о том, какую функцию выполняли русские соответствия-кальки в скобках или за их пределами.
Однако иногда вариант в скобках используется в случае сомнения переводчика в правильности выбранного соответствия. Например:
.non magis quam in aere aut syrtibus [Grotius 1693, c. 48]. .не более как в воздухе или (пропастях) сиртибус [Толкование., л. 21].
Здесь перед нами уже не юридический термин, а общеязыковое слово syrtis со значением «отмель», в данном контексте обозначающее песчаные морские отмели, которые «допускают добывание песка из их неисчерпаемых запасов» [Гроций 1994, с. 204]. Как видим, И. П. Сатаров ошибочно перевел это слово как «пропасти», но, вероятно, сомневаясь в своем решении, поставил русский вариант в скобки и предложил заимствование из латинского языка, причем в падежной форме, как в оригинале.
Следует отметить, что русский переводчик XVIII в. нередко прибегал к заимствованию латинского текста без каких-либо толкований в тех случаях, когда он затруднялся перевести некоторый отрезок оригинала. Здесь надо учитывать, что ни лексикографические источники, ни специалисты в предметной области не могли прийти на помощь И. П. Сатарову, так как он был первопроходцем не только в переводе юридического сочинения, но и во всей понятийной сфере международного права в русском языке. Поэтому при сомнении или незнании, непонимании, как передать тот или иной фрагмент оригинала, Иван
Петрович Сатаров переносил латинский текст в русский перевод посредством транскрипции / транслитерации. Вот как он это делал:
Etiam infeudatione aliquid alienatur, sub onere commissi ex felonia, aut deficiente familia [Grotius 1693, c. 77].
Также инфеудационе нечто отчуждается, под тягостию допущенного экс фелониа, или когда нет фамилии [Толкование., л. 31].
Под отчуждением правильно понимается также инфеодация с обязательством возврата в случае измены или в случае прекращения семьи владетельной фамилии [Гроций 1994, с. 269].
Hinc liquet, exercitatoriam et institoriam niti jure naturali, ex quo tamen tenentur exercitores pro suis tantum partibus singuli, contra quam est proditum jure Romano [Grotius 1693, c. 108].
От сего явно есть, что эксерцитаториа и инститориа основание имеют на праве натуральном, и должны эксерциторес за себя только против права Римскаго [Толкование., л. 46].
Отсюда становится понятным, почему иски к капитанам кораблей и торговым агентам по поводу ведения ими дел... опираются на естественное право; напрасно римскими законами предусмотрена полная ответственность каждого из хозяев корабля за действия капитана [Гроций 1994, с. 335-336].
Вставляя подобным образом латинские слова в русский текст, переводчик XVIII в., возможно, рассчитывал, что получатель этого специального перевода будет более сведущ в данной области и интерпретирует эти латинские названия соответственно предмету и контексту.
Вторая группа случаев использования И. П. Сатаровым скобок в рукописи представляет собой синонимические варианты подбора соответствия в переводе. Такие действия переводчика были обусловлены внутриязыковыми факторами и возможностями русского национального литературного языка середины XVIII в. Например1:
аргументы (или доводы) [л. 6]; (Примечание) Усмотрение или хранение известных обыкновений [л. 9]; (покоя) мира и ряда ради [л. 15]; когда оставится имение (стяжание) владение [л. 24]; контракт с имеющим (стяжателем) [л. 25]; подали нужное к бытию (житию) [л. 33]; (наместия) поставления одного вместе другова [л. 37]; в праве получений (притяжа-ний) [л. 47]; о интерпретации (переводе) толковании [л. 57].
1 Номера листов приводятся по: [Толкование.].
Эти и другие подобные им варианты перевода в скобках показывают сомнения Ивана Петровича Сатарова в семантическом или стилистическом аспекте конкретных соответствий. Как показывают приведенные примеры, синонимические варианты являются сочетанием церковнославянского и русского или иностранного и исконно русского соответствий, что, в свою очередь, отражало общее состояние языка перевода 40-х гг. XVIII столетия. Академик В. В. Виноградов охарактеризовал такое состояние как «социально-речевое брожение», которое проявлялось в «стилистических противоречиях в литературном языке, его хаотической бессистемности, совмещавшей варваризмы, канцеляризмы, просторечие и церковнокнижную речь, отсутствии твердых признаков жанра и стиля» [Виноградов 1982, с. 102]. Таким образом, мы видим, что состояние национального литературного языка является важным фактором воздействия на процесс перевода, вызывая у переводчика сомнения относительно выбора того или иного соответствия.
Сюда же следует отнести недостаточность ресурсов языка перевода, которая проявлялась в неспособности передать все разнообразие значений оригинала. Там, где в оригинале говорится о гражданском обществе societas civilis, в переводе 1748 г. читаем о товариществе и сожитии гражданском [Толкование., л. 16]; где упоминается учреждение государственных судов introducta judicia, русский переводчик говорит о бытности судов и разсуждений [Толкование., л. 9]; а более образованные народы moratiores populi у И. П. Сатарова называются те, которыя повежливее [Толкование., л. 3]. Кроме приведенных примеров, вышеуказанную недостаточность ресурсов языка перевода можно проиллюстрировать с помощью сравнительной таблицы лексических соответствий в ключевых понятийных сферах:
Латинский оригинал
dominium
potestas
magistratus
summa imperia
authoritas
facultas
arbitrium
Перевод И. П. Сатарова
власть; господство власть; потестас власть; магистрат
высочайшая власть; империя; владение власть; авкторитас власть; мочь (мощь) власть; рассуждение
Латинский оригинал
Перевод И. П. Сатарова
сопуепйо
Аоеёш
райш
договор; конвенция договор; завет; федус договор; пакция
justitia aequum
правда правда
Здесь мы видим, что семи латинским лексическим единицам со значением «власть, царская власть, верховенство власти, захват власти, способность и т.д.» соответствует одна лексема в языке перевода, заменяемая чаще всего своим латинским прообразом и реже контекстуальным синонимом русского языка. То же самое можно сказать о трех латинских лексемах со значением «государственный договор, публичное соглашение, иное соглашение», которым соответствует одно русское слово «договор» или латинское заимствование. Всё это в совокупности свидетельствует не только о неспособности языка перевода передавать различные оттенки значения, но и о заметном культурном разрыве в освоении понятийных сфер права, отраженных в латинском оригинале Гуго Гроция и в русском переводе 1748 г.
Подводя итоги наблюдения за работой русского переводчика XVIII в. по его черновой рукописи, можно заметить определенный алгоритм действий при передаче специального текста. Во-первых, почти пословное воспроизведение синтаксического построения оригинала создавало некую неизменную основу, исключавшую вмешательство в текст со стороны переводчика. Во-вторых, заимствованные понятия и термины сопровождались толкованием путем калькирования, что также соответствовало тактике пословного перевода. В-третьих, при затруднении в понимании узко специального содержания оригинала и, как следствие, невозможности перевода непонятный фрагмент переносился в переводной текст путем транскрипции / транслитерация без каких-либо примечаний. При этом возможности языка перевода, обусловленные этапом его развития, осложняли работу переводчика, вызывая сомнения в стилистических аспектах выбранных соответствий. В целом, описанный алгоритм действий русского переводчика XVIII в. подводит нас к выводу о том, что в условиях заметного культурного разрыва, проявлявшегося, в частности, в отсутствии знаний
в предметной области, а также в условиях недостаточности ресурсов языка перевода и неустойчивости его состояния процесс перевода неизбежно сводился к копированию текста оригинала, что подтверждается действиями переводчика специальных текстов.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Большая энциклопедия : в 62 т. Т. 43: Руссо - Свентоховский. М.: Терра, 2006. 592 с.
Веселаго Ф. Ф. Очерк истории Морского кадетского корпуса с приложением списка воспитанников за 100 лет. СПб. : В Типографии Морского Кадетского Корпуса, 1852. 352 с. Виноградов В. В. Очерки по истории русского литературного языка XVII-
XIX вв. М. : Высшая школа, 1982. 529 с. Гроций Г. О праве войны и мира Три книги, в которых объясняются естественное право и право народов, а также принципы публичного права / пер. с лат. А. Л. Саккетти ; [Репринт с изд. 1956 г.]. М. : Науч.-изд. центр «Ладомир», 1994. 868 с. Жуков В. Н. Гроций Гуго // Философский словарь / под ред. И. Т. Фролова.
М. : Республика ; Современник, 2009. С. 162. Комиссаров В. Н. Современное переводоведение. М. : ЭТС, 2002. 424 с. Общедоступная философия в изложении Аркадия Пресса. Вып. 6: Гроций Г.
О праве войны и мира. СПб. : П. П. Сойкин, 1902. 50 с. Овчинников В. А. К учению о посольской неприкосновенности: Обзор литературы вопроса о неприкосновенности посла, совершившего преступление в месте миссии, за время от Конрада Бруна до Гуго Гроция / В. А. Овчинников, доц. Варш. ун-та. Варшава : Типография Варшавского учеб. округа, 1915. 199 с. Толкование, или Гугона Гроция О праве войны и мира, Три книги сокращен-ныя прежде а ныне первовыданныя... [рукопись] : подлинник / пер. с ла-тин. Ивана Сатарова. [Б.м.], 1748. 132 л. Фролов В. И. Изгнание духа автора. Размышление об актуальности одного
переводческого штампа // Мосты. 2017. № 4 (56). С. 57-61. Grotius, Hugo Enucleatus sive Hug. Grotii De Jure Belli ac Pacis. Libri tres... Sedini: imp. Johannes Adami Pleneri, typis Danielis Starckii, 1693. 376 p.
