Научная статья на тему 'Наблюдение за наблюдающими: субъективные заметки участника 10 Конференции европейской социологической ассоциации'

Наблюдение за наблюдающими: субъективные заметки участника 10 Конференции европейской социологической ассоциации Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

CC BY
82
12
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
Ключевые слова
"ТУРБУЛЕНТНОСТЬ" / "TURBULENCE" / СОВРЕМЕННАЯ СОЦИОЛОГИЧЕСКАЯ ТЕОРИЯ / MODERN SOCIOLOGICAL THEORY / СОЦИАЛЬНАЯ ДИНАМИКА / SOCIAL DYNAMICS / ПЛЮРАЛИЗМ / PLURALISM / ПОСТМОДЕРНИЗМ / POSTMODERNISM

Аннотация научной статьи по философии, этике, религиоведению, автор научной работы — Бронзино Любовь Юрьевна

В статье на основе авторских наблюдений и опубликованных докладов участников 10 Конференции Европейской социологической ассо циации осуществляется попытка обобщения основных тенденций со временной социологии. Представлено сформированное участниками Конференции понимание концепта «турбулентности», обозначившего общую направленность как Конференции, так и современной европейской социологии в целом. Обозначена специфика таких базовых направлений современной теоретической социологии, как концепции актора, плюрализма, постмодернизма. В качестве репрезентативного примера рассматривается состояние современной французской социологии (Л. Тевено).

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

Observers Observed: Personal Notes by a Participant of the 10th Conference of the European Sociological Association

An attempt to summarize the main trends in contemporary sociology is based on the authors observations and the published reports of the 10th Conference of the European Sociological Association. The work provides an understanding of the concept of turbulence, as formed by the conference participants, which defined the general orientation of the conference in particular, as well as for modern European sociology in general. The article covers the specificities of basic areas of modern theoretical sociology manifested in the concepts of actor, pluralism, and postmodernism. The state of contemporary French sociology (particularly the works of L. Thevenot) is discussed as a representative example.

Текст научной работы на тему «Наблюдение за наблюдающими: субъективные заметки участника 10 Конференции европейской социологической ассоциации»

НАУЧНАЯ ЖИЗНЬ

Л.Ю. Бронзино

НАБЛЮДЕНИЕ ЗА НАБЛЮДАЮЩИМИ: СУБЪЕКТИВНЫЕ ЗАМЕТКИ УЧАСТНИКА 10 КОНФЕРЕНЦИИ ЕВРОПЕЙСКОЙ СОЦИОЛОГИЧЕСКОЙ АССОЦИАЦИИ

В статье на основе авторских наблюдений и опубликованных докладов участников 10Конференции Европейской социологической ассоциации осуществляется попытка обобщения основных тенденций современной социологии. Представлено сформированное участниками Конференции понимание концепта «турбулентности», обозначившего общую направленность как Конференции, так и современной европейской социологии в целом. Обозначена специфика таких базовых направлений современной теоретической социологии, как концепции актора, плюрализма, постмодернизма. В качестве репрезентативного примера рассматривается состояние современной французской социологии (Л. Тевено).

Ключевые слова: «турбулентность», современная социологическая теория, социальная динамика, плюрализм, постмодернизм.

Keywords: "turbulence", modern sociological theory, social dynamics, pluralism, postmodernism.

Надеюсь, ... что недели... окажется достаточно, чтобы .... подружить литературу с властью, идею скрестить с хаосом, а заодно неплохо было бы еще и подлатать распадающуюся ткань Европы, утихомирить воспалившийся национализм, избежать столкновения с исламским миром и не забыть решить проблему «третьего мира». Если вам все это удастся, можете считать, что потратили время не зря (Брэдбери 2000: 207).

«Первая и, по сути, единственная предпосылка хорошего стиля — это когда человеку есть что сказать» (Уэльбек 2003: 53), или об особенностях исследовательского фокуса

Специфичность конференций как места встречи научного сообщества замечена и учеными, и просто наблюдателями. Здесь происходит личное общение представителей науки, которое не заменит никакая

технически совершенная опосредованная коммуникация — Рэндалл Коллинз (Коллинз 2002: 1280). Бессмысленное и дорогостоящее времяпрепровождение научной элиты, нужное лишь для удовлетворения капризов признанных корифеев и тщеславия желающих «приобщиться» — Малькольм Брэдбери (Брэдбери 2000). Неспособность примкнуть ни к одному из «противоборствующих» лагерей, вызванная нежеланием, будучи непосредственным участником мероприятия, всерьез его дискредитировать, с одной стороны, а с другой, — избавиться от известной ироничности в отношении столь масштабного и уже потому неизбежно пафосного события, вызвала к жизни особый взгляд на Конференцию, который и будет здесь отражен.

Характер этого специфического взгляда предопределен позицией участника — это, разумеется, включенное наблюдение, т. е. метод по определению ненадежный и страдающий субъективностью, но полезный для формирования гипотез и первичных обобщений. Однако позволяя себе вольность субъективного видения, сочтем отсутствие претензий на безусловную истинность за благо: субъективность позволяет сохранить непосредственность ощущений, в которых, вполне возможно, и кроется истина. При таком подходе позволительны мысли и зарисовки вместо логически безупречных выводов, что особенно ценно в отношении разнообразной до пестроты «картины» европейской социологии, специфически, но все же представленной на Конференции.

Социолог на конференции не может не осознавать, что он вполне способен превратиться из носителя научного знания в объект наблюдения, из наблюдателя, которым он привык себя ощущать, в наблюдаемого. В этом смысле социологическая конференция — место по определению специфическое, задачей там становится не только собственно участие в научной дискуссии и представление своих идей, но и взаимное наблюдение, участники которого наверняка выносят друг о друге условно-научные (или претендующие на научность) суждения. Таким образом, второй особенностью излагаемого здесь подхода является осознание сложной дюрренматтовской диалектики происходящего: «...вообще-то то, что происходило между теми, кто наблюдал за ним, и им, наблюдавшим за своими наблюдателями, характерно для нашего времени, — каждый чувствует, что наблюдаем каждым, современный человек есть человек наблюдаемый...» (Дюрренматт 1990: 99).

Конференции нужны не для того, чтобы что-то решить, а чтобы что-то сказать и что-то услышать. Это позволяет говорить и о прошедшем мероприятии в дискурсивных терминах, т. е. считать основным ее содержанием то, о чем и как на ней говорилось. Первое «оправдание» конференции заключается в возможности увидеть в письменных и устных высказываниях участников срез современного социологического если

не знания, то общего интереса и направленности исследований. Методологические ограничения при отождествлении того, что представлено на конференции, и реальной остроактуальной картины социологического осмысления современности связаны с двумя обстоятельствами, располагающимися на разных уровнях ее анализа. Во-первых, со спецификой конференций, на которых излагаются и обсуждаются волнующие социологическое сообщество проблемы: заданная тема фиксирует рамки исследовательского поиска, но, что особенно характерно для масштабных региональных собраний, весьма условно, оставляя возможность охватить максимально широкий круг проблем при почти неограниченном многообразии предметных областей. Во-вторых, с особенностями собственно социологического теоретизирования, которое отличается не только многочисленностью направлений и предметов исследования, но и отсутствием общезначимых оснований парадиг-мального характера, делающим возможными резкие заявления о непродуктивности изучения состояния современной социологии, поскольку «в современной социологии нет школ, которые бы заслуживали исключительного внимания; у нее нет никакого "состояния", ибо она не образует единства» (Филиппов 1999: 7). Отказ от претензии на объективную оценку не только общих тенденций науки, но и конкретно социологической теории, о которой здесь преимущественно пойдет речь, легитимирует методологическую вольность, составляющую суть представленного здесь исследовательского фокуса.

«Как правило, формы общения между людьми на... конференциях восхитительно незамысловатыI» (Ури 2010: 101)

Все удачные конференции, как счастливые семьи, одинаковы. Место встречи научного социологического сообщества Европы, официально именуемого Европейской социологической ассоциацией, было уютным, высокотехнологичным, выбранным с учетом соображений «географической толерантности» (т. е. согласно условному списку стран, в котором чередуются социально и географически разные регионы) и, конечно, обеспеченным хорошей погодой и расторопным персоналом, готовым помочь с новомодной электронной регистрацией тем из ученых мужей, чей статус уже позволяет быть по-детски беспомощными в повседневной жизни. Конференция характеризовалась классическим единством места и времени, потому форма, конечно, соответствовала содержанию, и обсуждаемые проблемы были насущны для Европы, традиционно отстаивающей свою основанную на первородстве позицию законодательницы мод в науке перед заокеанскими конкурентами.

10 Конференция Европейской социологической ассоциации сформулировала свою базовую тематику с помощью красивой метафоры

«турбулентности». Это означает, что Конференция была посвящена насущным и наиболее актуальным проблемам современного общества в фокусе перманентной изменчивости, характерной для нынешнего этапа развития — в первую очередь, конечно, европейского, но и допускающего более широкое толкование: развитие на глобальном уровне (хотя сам концепт глобализма отошел в выступлениях участников на второй план) и развитие самой социологии как науки, существующей в условиях, когда следует «пристегнуть ремни» и попытаться осторожно осмыслить, есть ли эта «тряска» лишь временное неудобство, вызванное всегда неустойчивой погодой, прелюдия катастрофического падения или результат непродуманных действий пилота... Представление об изменениях можно назвать базовой парадигмой Конференции — какого бы рода явление ни рассматривалось, в первую очередь рассматривалось его динамическое измерение.

«Зонтичный» характер этой парадигмы, изначально предполагающий совместное существование под одной условной «крышей» разнообразных подходов, как и выбор метафоры, а не закрепленного в науке концепта, для формирования проблемного фокуса Конференции, подтверждает тезис о невозможности осмысления европейской социологии как хотя бы «виртуально» гомогенного образования. Тематика секций и озвученных на них проблем и тем исследования отличалась многообразием не только предметов, но и подходов к исследованию, демонстрируя явный теоретико-методологический плюрализм. Его-то и можно обозначить как сформировавшийся тренд, ведущий к значимым следствиям и сам свидетельствующий о принятии определенных «врожденных идей», которые на сегодняшний день уже не дискутируются, но выступают предпосылкой любой дискуссии.

На Конференции такими предпосылками стали два разноплановых и даже принадлежащих к разным сферам события — переход к новому этапу общественного развития, теоретически интерпретируемый в качестве специфического направления социальных трансформаций конца ХХ и начала XXI вв., и недавно начавшийся, но еще не достигший своего пика кризис, поразивший мировую экономику и особенно больно ударивший по объединенной Европе. Достойно особенного упоминания примечательное в данном контексте обстоятельство, характеризующее современную российскую социологию, о которой речь здесь не идет еще и потому, что она удивительным образом «выпадает» из европейских тенденций: проблематику кризиса она почти не затрагивает, к тематике постмодерна относится с подозрением, а в собственной секции («Russian Sociology in Time, Social Space and Transition») представляет не только привычный для себя набор тем и проблем, но и (в последовательности выступлений, например) внутреннюю организационную

иерархию официальных научных структур. Понятно, что конференции не в последнюю очередь организуются по принципу ярмарки: нужно показать научный «товар» «лицом», однако российская социология реализует его в ущерб прочим необходимым составляющим, чем в известной степени ставит себя в положение приглашенного гостя, вызывающего скорее нездоровое любопытство, нежели серьезный научный интерес.

«...мы как следует уясняем грозный и возвышенный смысл слова "перемена"лишь тогда, когда нам представляется возможность понаблюдать за мгновенным исчезновением былого и стремительным усилением грядущего на сломе времен» (Брэдбери 2000: 212)

Концепт турбулентности обеспечил европейскую социологию специфическим фокусом, который создал особую перспективу исследования современности. Мировой экономический кризис — еще одно (и, возможно, не последнее) событие глобального масштаба, свидетельствующее об очередном разрыве казавшихся прочными социальных связей и устоев. Среди прочих событий подобного масштаба, пришедшихся на жизнь условного «одного поколения ученых», можно назвать, например, формирование единого европейского пространства, высветившее многочисленные противоречия внутриевропейского развития и породившее столь же многочисленные дискуссии о том, к чему это может привести. «Своими глазами» европейский социальный мыслитель «видел» и столь значимое и безусловное событие, как конец индустриального общества, нынешнее поколение ученых успело поучаствовать в дискуссии о том, что же зарождается на его обломках.

Скажем прямо, двух этих событий вполне хватило бы для работы не только нынешнего поколения социологов, но и нескольких последующих. Потому очередной кризис кажется наступившим совсем неожиданно и задолго до того, как решены ранее возникшие проблемы. Все происходит слишком быстро, это уже не «ветер перемен», а вихрь, ураган — «турбулентность». Ощущение себя находящимися в центре воронки, стремительно движущимися (падающими или взлетающими — неизвестно) порождает катастрофическое самовосприятие, для описания которого уже не подходят привычные понятия динамики или трансформации.

Это не значит, что до кризиса европейская социология была настроена на исследование исключительно стабильности и функционирования. Но момент смены базовых социальных устоев от Модерна к Постмодерну уже был зафиксирован (его, конечно, можно называть как угодно — список подходящих концептов почти бесконечен: и постиндустриальное, и знания, и сетевое, здесь «постмодерн» используется для простоты дела и для связи с последующим изложением, где будет упо-

требляться именно этот концепт). С момента, как произошел этот базовый сдвиг, оставалось только дискутировать о его деталях (которые, собственно, и стали основой для многообразия подходов к его осмыслению), исходя из безусловности идеи плюралистичности методологического и онтологического планов. И хотя эти дискуссии о смысле новой эпохи и методах ее изучения и не завершились, они происходили на довольно ровном социальном фоне, а по сути были дискуссиями о характере и направлении изменений. В этом смысле кризис дал европейским социологам возможность застать интереснейший момент социального эксперимента в контовском понимании. Но, и это тоже очевидно каждому европейскому ученому, результаты социальных экспериментов всегда неопределенны. И в нынешние рассуждения о кризисе закралось апокалиптическое ощущение. Случись то же самое до краха идеи Просвещения и наступления постмодерна (самого по себе внушающего пессимизм и фиксирующего перманентный кризис социального, но все же в силу своего постоянства ставший привычным и подлежащим изучению как данность), теперь этот пессимизм следует возвести в квадрат. Однако при этом уже есть набор подходов к его изучению — именно постмодернизм обеспечил науку множеством теоретико-методологических моделей, которые должны были помочь зафиксировать перманентные трансформации социальности, ускользающей от взгляда исследователя, оставляя лишь «следы» и редуцируясь к симулякрам. Специфика (доведение до логического или даже парадоксального конца, не предполагающего возможности дальнейшего развития) полученных в результате постмодернистского переосмысления общества подходов, отрезала путь к пониманию через дальнейшее «усиление» скорости трансформаций и радикализацию концептов, хотя именно этого, кажется, и потребовала социальная практика. Постмодернистскую максимальную, и без того находящуюся за рамками человеческой чувствительности скорость, уже нельзя увеличить — остается только приспосабливать имеющиеся наработки к изменившимся условиям. Да и классики, которых никто не списывал со счетов, несмотря на популярность новых веяний, тоже могут снова оказаться полезными.

«Невероятно расплодившееся племя социологов интересуется последствиями человеческого действия самого различного рода» (Терборн 1999: 90) Доминирующим на Конференции теоретико-методологическим подходом (с учетом ранее оговоренных ограничений относительно нестрогого характера высказываемых здесь суждений) следует назвать теорию актора — для анализа конкретных явлений использовались все ее разновидности: от классического и лишь слегка «подправленного»

Вебера, через незыблемого Парсонса и до экзотического латуровского сетевого актора (Actor-Network Theory), включающего в сферу социологического исследования «нечеловеков».

Европейская социология предлагает разнообразные модификации теории актора и ее адаптацию к «турбулентным» временам. Став базовой характеристикой современности, неопределенность изменила тип действия, потому вполне логичным выглядит требование избавить теорию актора от телеологизма (Schimank 2011: 588) в условиях, когда акторы не в состоянии управлять своей жизнью, в необходимой мере регулировать свою среду, а вынуждены бороться со складывающейся помимо их воли ситуацией наилучшим из возможных способов. Это означает, что бесполезно задумывать цели и затем стремиться к их достижению, реализуя рациональное в веберовском смысле действие. Рефлексивность, о которой говорил Э. Гидденс, уступает место импровизации как базовой характеристике действия. Современный актор живет в условиях «здесь и сейчас», специфического и абсолютного настоящего, вне будущего и, соответственно, вне целеполагания (Ibid). Тогда даже баума-новская «текучая современность» выглядит недостаточно радикально, а идентичность — слишком устойчивой (хотя, надо заметить, что сам баумановский подход и концепт «текучести» был одним из наиболее популярных на Конференции). Описанная Бауманом «плавающая» и «ускользающая» идентичность переосмысливается как результат структурного дисбаланса, фундаментальных социальных противоречий, требующий теоретического паттерна, который в принципе отвергает идею устойчивой идентичности (Ruzzeddu 2011: 593).

Социологии следует освободиться от двух предубеждений, фиксирующих дихотомию представлений об индивидуальности: понимания индивида как целостности, с одной стороны, и лишения его субстанциональности, его полного отвержения, — с другой. Историческая случайность индивидуальности, обоснованная М. Фуко, выступает предпосылкой выхода за пределы «индивида» и создания онтологии индивидуальности, которая исходит из относительности и историчности социального мира, а не стремится зафиксировать рамки индивидуальности (Etokivi, Meskus 2011: 593).

«Я узнал полезные слова (такие, как Фуко и Деррида, Хоркхаймер и Хабермас), открывающие дверь к суровым академическим сердцам»

(Брэдбери 2000: 458)

Теорию актора пытались примирить с другим модным теоретическим течением — постструктурализмом, в котором преобладающее место занимают символические системы разного рода. «Образы атакуют» (Frackowiak 2011: 594) — социологи говорят об интервенции культурных

структур, языка, текстов и семиотических эффектов, визуализации и виртуализации, которые способны решить постмодернистски модифицированную дилемму «индивид / общество» и «спасти» индивида, несмотря на недавно провозглашенные конец истории и смерть социального субъекта (Dani, Ram 2011: 599).

Не забыты и вечно живые классики — на Конференции комфортно чувствуют себя и социологи, задающиеся вопросом о релевантности теории Маркса в «изменяющемся мире», не гоняющиеся за модными и ультрасовременными трендами. Хотя нынешняя социология выясняет, куда можно прийти, отталкиваясь от Маркса? И отвечает: путь от Маркса нынче ведет к Латуру и Фуко; дорога «от Дюркгейма» направляется к Луману, а от Вебера — снова к Фуко.

Понятия риска, неопределенности, социальной уязвимости и незащищенности, кризиса, становления, депрессии стали самыми популярными на Конференции, определяя и набор наиболее упоминаемых авторов: современность осмысливается как «текучая», следовательно, нуждается в развитии концепция З. Баумана, плюралистичная (на авансцене оказывается Дж. Александер), индивидуализированная и де-индивидуализированная одновременно (появляются Н. Элиас и М. Фуко), рефлексивная (Э. Гидденс и П. Бурдье). Переосмысливаются различные варианты «философии становления» (А. Бергсон и Ж. Делез), которые выглядят релевантными самоописаниям современного общества через концепты мобильности, роста, флуктуации и случайности. Принципиальным является вопрос, возникают ли формы из бесформенности, а порядок из беспорядка? Положительный ответ на него выглядит как единственная возможность сохранить упорядоченность социальности в условиях турбулентности: например, «от Зиммеля берется понимание формы становления и идентификации различных фаз объективации форм; от Тарда — идея повторения как первой формы порядка; от Серра — идея циркуляции квазиобъектов как основы коллектива, а также его способ осмысления структуры как «упорядоченной множественности упорядоченных множественностей», и, наконец, от Латура, — понимание, что всякий порядок является продуктом сближения гетерогенных элементов» (Pyyhtinen 2011: 596).

Среди множества лиц европейской социологии отметим еще одно: ощущение кризиса не могло не напомнить о разветвленной и хорошо развитой традиции социологической критики, имеющей, как известно, два взаимосвязанных аспекта: критику общества и критику социологии как частного случая социального знания. Первая ветвь, идущая еще от Маркса, переплелась со второй благодаря деятельности всех поколений франкфуртцев, которые и по сей день во многом определяют характер критической социологии. Своеобразное и необычайно востребованное

видение общества, предложенное Ю. Хабермасом, сочетается с переинтерпретацией ставших уже классическими работ М. Хоркхаймера, Т. Адорно и Э. Фромма.

«Большинство пользуется случаем, чтобы насладиться собственной мудростью» (Ури 2010: 104).

Социология кризиса соседствует с представлениями о кризисе в социологии. Ответ на вопрос о том, каким должно быть социологическое теоретизирование эпохи турбулентности (именно его поиску, в общем, и посвящены данные заметки), на Конференции был явно окрашен в пессимистичные и мрачные тона. Сегодня возможна постановка вопроса об общей иррелевантности социологии во время кризиса, о том, что сегодняшняя социология не способна дать правдоподобную презентацию «позднего модерна» — пессимизм распространяется и на саму социологию, становясь доминантой саморефлексии. Здесь находит свое выражение специфический подход к научному знанию, особенным образом интерпретирующий состояние современной науки, включая весь корпус социального и социологического знания. Речь идет о мощном течении (Кнорр-Сетина 2007), которое, с одной стороны, критикует классическую позитивистски ориентированную социологию (например, Р. Коллинз характеризует такую позицию весьма иронично: «Хула на "позитивизм" отчасти есть выражение протеста интеллектуального меньшинства против своих давнишних угнетателей, после приобретения им наконец кое-какой респектабельности» (Коллинз 1999: 94)), с другой, — формулирует нетрадиционное понимание науки, при котором ее продукты выступают как «результат процесса рефлексивной фабрикации», обосновывая конструктивистский подход, позволяющий понять, «как объекты производятся в лаборатории» (Кнорр-Цетина 2002).

Такой интеллектуальный контекст дополняет констатированный социальный кризис и определяет фокус социологической саморефлексии, приобретающей в результате почти апокалиптическое самоощущение. Логичной выглядит аналогия с Великой Депрессией 1930-х гг., выступившей одной из предпосылок формирования американской социологии в современном виде после столкновения со все больше проявляющейся иррелевантностью социологического знания обществу, с возрастающим преобладанием конкурирующих дисциплин и маргинализацией внутри управляющих институтов. «Великая депрессия» должна выглядеть как сказка, ставшая былью. Кризис и социальный разрыв создали потребность в социологической перспективе, которая способна анализировать общественно релевантные проблемы. Американское общество стало «социальной лабораторией», и социологи чувствовали себя способными применить свой научный инструментарий,

чтобы помочь раскрыть истинные причины кризиса» (Balon 2011: 589— 590). Этот счастливый для социологии как науки сценарий, однако, не был реализован потому, что социология была «одержима собой и столь далекой от общих проблем, что была не способна перевести свои термины в формат «публичных дебатов» (Balon 2011: 590), в итоге план вывода из кризиса разрабатывали «конкуренты» — политологи, экономисты и юристы. Не похоже, что современная социология может предложить обществу более адекватный категориальный аппарат, следовательно, и ее исследования могут остаться «игрой в бисер» — не лишенной оригинальности, но значимой лишь для самой социальной науки интеллектуальной игрой.

Тогда вполне правомерной становится постановка вопроса «Кому сегодня нужна социальная теория?» Ее существование оправдывается, в первую очередь, наличием серьезных и в той или иной мере работоспособных моделей, предложенных Луманом, Бурдье, Хабермасом или Бауманом (знакомые все лица), но необходимо все же каким-то образом преобразовать ее, привлекая разнообразные внешние источники. В этом смысле европейская социологическая мысль выглядит намного более открытой разнообразным влияниям со стороны других дисциплин, чем российская — провозглашающая плюрализм и междисциплинарность в качестве собственных парадигмальных принципов, но традиционно пугающаяся «философичности» или «психологичности», угрожающих ее дисциплинарной специфике. Между тем культурная антропология, философия политики, политический феминизм и постколониальные теории помогают перевести «мультиконцептуальный» мир на «язык этики совместного существования в турбулентном мире» (Woroniecka 2011: 590) и доказать «преимущества социологических подходов, способных всерьез принять исходящие от философии импульсы» (Jonas 2011: 601).

«Закройте обратно Америку. В нашей гавани паника»

(Группа «Би-2»)

Приведем пример франкоязычной социологии, которая оказалась, во-первых, чисто технически более доступной на Конференции, поскольку проводила отдельное заседание — специальную сессию о новых тенденциях во франкофонной социологии. Во-вторых, франкоязычную социологию, учитывая ее традиционно ведущее место в европейской социальной мысли, вполне можно считать репрезентативной по отношению если не к мировой, то хотя бы к европейской. Хотя, как это часто бывает, франкоязычные социологи дружат не только «за», но и «против» гегемонии англоязычной социологии, и дружба эта давно возникла на почве стародавней ревности и к англичанам, и к американцам. Интел-

лигентный председатель (председательствовал Андре Петита, возглавляющий Международную ассоциацию франкоязычных социологов) выразил эту идею, обозначив необходимость специальной франко-фонной секции как раз требованиями плюрализма в, опять-таки, «турбулентном» мире.

О тенденциях франкоговорящей социологии говорил Лоран Тевено (Thevenot 2011: 44) (один из лучших и наиболее известных из ныне живущих и действующих французских социологов). Постмодерн — это эклектичность и плюрализм, говорит Тевено, — но он сочетается с первобытным, архаическим страхом Чужого, следствием которого становятся модернистские по своей сути попытки унификации. Конечно, речь идет об эмигрантах и парижских пригородах, населенных не понятными не только для нас, но и для «старых» французов «новыми» французами. Радикализующий все Латур заявлял, что применяемые к эмигрантам образовательные технологии даже не модернистского, а «традиционного» (в нашей терминологии) или «первобытного» (в его собственной) типа не работают по определению, поскольку «нового времени (или модерна) не было»: со своей верой в науку и технологию, способную «либерализовать» (в смысле освободить) все человечество от заблуждений и предрассудков (не важно — религиозных или любых иных) насильственная «модернизация» лишь воспроизводит ту же установку на веру в набор фетишей, сменив веру в сверхъестественное верой в науку (Latour 2009).

Тевено не столь радикален, как Латур, но тоже не верит в эффективность образовательных технологий для «новых французов», в их способность приспособиться по модерному образцу, унифицировавшись с «коренным» населением. Причина этого — в разнице «грамматик», т. е. базовых символических систем (в первую очередь, языка) и схем интерпретации, касающихся того, каким образом формируется и осуществляется процесс коммуникации с Чужим: в современном человеке они носят публичный «общественный» характер, а «домодерном» и «модерном» — семейный, т. е. диапазон «своего» (не Чужого) для уже постмодерного европейца значительно больше.

Собственно, все, что остается с этим делать — изучать эти грамматические различия и не допускать, чтобы реально антилиберальная политика проводилась под демократическим прикрытием.

«Те, кто выжил в катаклизме, пребывают в пессимизме» (В. Высоцкий)

Социологи разъезжались из Женевы не без понятного пессимизма, но и с явным ощущением выполненного долга: общение состоялось, плодотворность его в любом случае проявится позднее, когда идеи

и мнения будут отфильтрованы и оценены последующей рефлексией. Сам же процесс — дискуссии и выступления в окружении знакомых по открыткам видов одного из красивейших мест Европы — безусловно, был полезен и приятен, а сетования на дороговизну (впрочем, вполне ожидаемую) не слишком громкими.

Нельзя сказать, что Женевская конференция стала местом открытия новых идей, провозглашения радикально отличающихся от существующих концепций или исключительно неординарных подходов. Здесь в полной мере проявился подход, согласно которому «социология всегда может быть только незавершенным воссозданием социальной жизненной связи в действии, в движении, таким воссозданием, которое должно быть предпринято заново всякий раз — в любых новых рамках, в любой ситуации, в связи с каждой новой конъюнктурой, каждым поворотным пунктом» (Вагнер 1999: 256). Однако очевидно, что масштабное социологическое сборище на берегу Женевского озера вряд ли ставило перед собой грандиозную цель решения всех проблем. Скорее, в нем в полной мере проявился принцип ярмарки — других посмотреть и себя показать. Однозначно определить ее как «ярмарку тщеславия» мешает, тем не менее, то обстоятельство, что на Конференции если и не были сформулированы решения проблем, то стали более отточенными формулировки того, что нуждается в социологическом осмыслении. Самоощущение актора в преддверии Апокалипсиса — таково наиболее радикальное выражение условной формулы, фиксирующей общую тематику современной европейской социологии.

Литература

Бронзино Л.Ю. Классическая и неклассическая рациональность в социальном познании: постановка проблемы // Вестник Российского университета дружбы народов. Серия «Социология». 2010. № 1.

Бронзино Л.Ю, Курмелева Е.М. Предмет и методы социального познания: версии Бруно Латура и Никласа Лумана // Социология. Экономика. Политика. Известия высших учебных заведений. 2008. №2 (17).

Брэдбери М. Профессор Криминале. М.: «Иностранная литература», Б.С.Г.-Пресс, 2000.

Вагнер Г. Социология: к вопросу о единстве дисциплины // Теория общества. М: «КАНОН-пресс-Ц», «Кучково поле», 1999.

Дюрренматт Ф. Поручение, или О наблюдении за наблюдающим за наблюдателями. М.: Мол. Гвардия, 1990.

Кнорр-Цетина К. Объектная социальность: общественные отношения в постсоциальных обществах знания // Журнал социологии и социальной антропологии. 2002. Т. 5. № 1.

Кнорр-Сетина К. Фабрикация фактов: к микросоциологии научного знания // Парадигмы социологии знания: хрестоматия. М.: Наука, 2007.

Коллинз Р. Социология философий: глобальная теория интеллектуального изменения. Новосибирск: Сибирский хронограф, 2002.

Коллинз Р. Социология: наука или антинаука? // Теория общества. М: «КАНОН-пресс-Ц», «Кучково поле», 1999.

Тернборн Г. Принадлежность к культуре, местоположение в структуре и человеческое действие: объяснение в социологии и социальной науке // Теория общества. М: «КАНОН-пресс-Ц», «Кучково поле», 1999.

УриХ. Лучшие из нас. СПб.: Амфора, 2010.

Уэльбек М. Мир как супермаркет. М.: Ад Маргинем, 2003.

Филиппов А. Теоретическая социология // Теория общества. М: «КАНОН-пресс-Ц», «Кучково поле», 1999.

Balon J. The Great Depression and the Public Ir/Relevance of Sociology // Geneva, 7—10 September 2011. ESA 10th Conference. Social Relations in Turbulent Times. Abstract Book. University of Geneva & Swiss Sociological Association, 2011.

Dani F., Ram U. Salvaging the Political Subject: Social Theory after Marxism and Postmodernism // Geneva, 7—10 September 2011. ESA 10th Conference. Social Relations in Turbulent Times. Abstract Book. University of Geneva & Swiss Sociological Association, 2011.

Etokivi K., Meskus M. Beyond the individual: relational and historical ontologies of individuality // Geneva, 7—10 September 2011. ESA 10th Conference. Social Relations in Turbulent Times. Abstract Book. University of Geneva & Swiss Sociological Association, 2011.

Frackowiak M. From the Tool of Representation to the Vehicle of Modifying Social Relations.Images in Intervention // Geneva, 7—10 September 2011. ESA 10th Conference. Social Relations in Turbulent Times. Abstract Book. University of Geneva & Swiss Sociological Association, 2011.

JonasM. Some Remarks On The Contribution OfActual Philosophical Approaches For Social Theory // Geneva, 7—10 September 2011. ESA 10th Conference. Social Relations in Turbulent Times. Abstract Book. University of Geneva & Swiss Sociological Association, 2011.

Latour B. Sur le Culte Moderne des Dieux Faitiches. Paris, 2009.

Pyyhtinen O. Formative Becomings: How to Account for the Birth of Order? // Geneva, 7—10 September 2011. ESA 10th Conference. Social Relations in Turbulent Times. Abstract Book. University of Geneva & Swiss Sociological Association, 2011.

Ruzzeddu M. Defining Identities in the XX Century // Geneva, 7—10 September 2011. ESA 10th Conference. Social Relations in Turbulent Times. Abstract Book. University of Geneva & Swiss Sociological Association, 2011.

Schimank U. Nothing but Coping: а Postgheroic Conception ofAction in Turbulent Times // Geneva, 7—10 September 2011. ESA 10th Conference. Social Relations in Turbulent Times. Abstract Book. University of Geneva & Swiss Sociological Association, 2011.

Thévenot L. Modernités en Reste // Geneva, 7—10 September 2011. ESA 10th Conference. Social Relations in Turbulent Times. Programme Book. University of Geneva & Swiss Sociological Association, 2011.

Woroniecka G. Who Needs Social Theory Nowadays? // Geneva, 7—10 September 2011. ESA 10th Conference. Social Relations in Turbulent Times. Abstract Book. University of Geneva & Swiss Sociological Association, 2011.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.