CC BY
126
I. КОГНИТИВНЫЕ АСПЕКТЫ ДИСКУРСА И КОММУНИКАЦИИ
Т.Л. Верхотурова НАБЛЮДАТЕЛЬ В КОММУНИКАЦИИ
категория наблюдателя, когнитивно-дискурсивный анализ, перцептивно-когнитивная ситуация
В статье рассматривается возможность использования категории «наблюдатель» в качестве методологического инструмента на уровне когнитивно-дискурсивного анализа языковой эмпирики. Речь идет о том, что в языке (в текстах/дискурсе) выражается необходимость представления способов перцептивно-когнитивной ситуации, в которой происходят коммуникативные акты/процессы. Центральной фигурой такой ситуации является наблюдатель.
Когнитивно-дискурсивный подход к анализу языковых форм предполагает такое их описание, которое учитывает как формирование когнитивных структур, лежащих в основании семантики языковых форм, так и учет причин выбора языковой формы в конкретных коммуникативных целях; именно «на перекрестке когниции и коммуникации» происходит адекватное описание языкового явления [Кубрякова 2004]. Такого рода анализ мы попытаемся предпринять, рассматривая роль фигуры наблюдателя в когнитивной структуре коммуникативных предикатов.
Наблюдатель как перцептивный субъект давно и активно привлекается в языкознании в качестве аналитического инструмента (см., напр.: [Апресян 1999; Падучева 1998; Кравченко 1996; Langacker 1991]). Наше понимание наблюдателя обусловлено той ролью, которую ему приписывает биокогнитивная теория языка и познания [Maturana 1978; Kravchenko 2003]: наблюдатель - это не просто субъект восприятия per se, но субъект более широкого и универсального статуса - перцептивно-когнитивного. Такой перцептивно-когнитивный субъект позволяет охватить не только автоматические, подсознательные, неосознаваемые (полусознательные) ощущения, но и акты/процессы восприятия высшего когнитивного порядка, включающие в себя оценочные и аффективные уровни (аспекты) категоризации. Именно о таком наблюдателе, на наш взгляд, идет речь, когда эта фигура вырастает из синкретичного представления субъекта восприятия и субъекта оценки, как это происходит во множестве научных контекстов (см. подроб. о наблюдателе: [Верхотурова 2006а, 2006б]).
Язык содержит «обыденные представления человека о языке и речевой практике» [Арутюнова 2000а: 8]. Оформив эту мысль в несколько иных терминах, можно утверждать, что знание человека о речевой деятельности имеет определенные форматы представления в языке. В частности, наш интерес в этом отношении связан с таким аспектом, как учет процессов восприятия в речевой практике/деятельности, иными словами, перцептивно-когнитивная фигура наблюдателя в коммуникации (дискурсе). Выявление фактора наблюдателя при рассмотрении языковых явлений соответствует той форме когнитивно-лингвистического анализа, которую называют прагма-тической1, и тем самым способствует развитию метаязыка лингвистической прагматики.
Коммуникация как процесс речевого ориентирующего взаимодействия людей состоит, как
1 Следует отметить, что понятие «прагматика» охватывает чрезвычайно разнородные области лингвистических (когнитивных) исследований. Это могут быть общие, энциклопедические знания, рассматриваемые как крупные когнитивные структуры сознания и памяти в терминах фреймов и сценариев (см., напр.: [Шенк и др. 1989]). Это могут быть различные аспекты коммуникативной ситуации и факторы, регулирующие восприятие и поведение коммуникантов (см., напр.: [Арутюнова 1990]). К области прагматики относят способы выражения (в отличие от способа описания) мнений, чувства и т.п. (см., напр.: [Лайонз 2003: 58-59]). В целом когнитивная теория прагматики в своем теоретико-понятийном аппарате учитывает всевозможные когнитивные системы - фреймы, сценарии, концепты, различные виды когнитивной обработки высказывания, особенности восприятия в процессе коммуникации и т.п. [ван Дейк 1989]. Поэтому понятие «когнитивный» по необходимости включает в себя и формы прагматического анализа.
известно, из коммуникативных актов, в которых участвуют коммуниканты [Горелов 1990]. Коммуникативный акт сопоставим с речевым актом как целенаправленным действием, в котором участвуют в качестве коммуникантов говорящий/адресант и слушающий/адресат. Речевой акт рассматривается, как к этому его обязывает сам термин «акт», в рамках гипертаксона «действие». Такое «раздвижение» речевого акта оказывается продуктивным в силу возможности и необходимости применения «моделей действия и моделей ментальных актов в анализе речевой деятельности человека» [Арутюнова 1994: 3]. В коммуникации выделяются два основных аспекта. Первый аспект -это внутренний аспект взаимодействия концептуальных/когнитивных систем коммуникантов, о котором Ю.М. Лотман говорил как о переводе с языка моего «я» на язык твоего «ты» [Лотман 1999], когда делается акцент на том, что «дискурс - это прежде всего событие когнитивное» [Кубрякова 2001: 10], событие на уровне деятельности сознаний языковых личностей в процессе речевого взаимодействия [Архипов 2006]. Второй аспект -это внешний поведенческий аспект (конкретных) наблюдаемых особенностей порождения и восприятия речи: «высказывание, обращенное к «другому», регулярно приобретает статус поведенческого акта, а поведенческий акт, рассчитанный на восприятие его «другим», всегда семиоти-чен» [Арутюнова 1994: 4]. Таким образом, коммуникативное взаимодействие, с одной стороны, целиком пронизано значением. С другой стороны, оно «взывает» к восприятию, т.е. к наблюдателю.
Коммуникация как наблюдаемое взаимодействие коммуникантов включает в себя речеповеден-ческие акты, суть которых заключается «в соединении слова и действия, в результате которого формируются разные виды адресованного поведения и человеческого взаимодействия» [Арутюнова 2000б: 444]. Действия входят в телеологическую составляющую коммуникативного поведения, рассчитанную на адресата и/или слушающего; например: -Нет, не пойдем, - покачала она головой. - Мне надо подумать; - Куда? - переспросил Бутонов. - На эту горку, - кивком указал Георгий (Улицкая Л. «Медея и ее дети»). Глаголы такого ряда часто включаются в описание коммуникативной ситуации по причинам, о которых речь пойдет ниже.
В картине мира русского и английского языков имеется множество слов различной часте-речной принадлежности, отражающих коммуникативный процесс во всем его разнообразии и многообразии. Существуют целые грамматические
разряды слов, создающих коммуникативное поле, центр которого «населяют», в терминологии Вейн-рейха, «метаязыковые знаки»1, являющиеся системой лексических элементов обыденного языка. Это и существительные, которые наряду с чисто речевым компонентом содержат дополнительные смысловые элементы - спор, утешение, предупреждение и т.п.; это и глагольная объективация процессов коммуникации - спорить, утешать, предупреждать и т.п.; это и слова, которые характеризуют тип и специфику речевого акта (дискурс) - признаковые слова-прилагательные и наречия образа (коммуникативного) действия - возбужденный (разго-вор)/'возбужденно (говорить), официальная (бесе-да)/официально (сообщать), утешительный (тон)/ утешительно (сказать) и мн. другие.
Класс глаголов, предназначенных для описания ситуации общения, насчитывает сотни единиц. Семантика таких речевых глаголов основывается на целом ряде концептуальных компонентов, имеющих отношение к языку. Центральными принято считать концепты коммуникации - произнесения, выражения, означивания, адресован-ности, понимания и т.п. Такой ядерный, прото-типный, представляющий все коммуникативное поле глагол, как говорить (сказать), и соответствующий английский say объединяют в себе широкий спектр концептуальных аспектов коммуникации [Miller, Johnson-Laird 1976; Зализняк 2000]. Соответственно, подгруппы речевых глаголов и индивидуальные единицы акцентируют различные аспекты концепта языковой коммуникации. Например, «существуют глаголы, концептуализирующие речевой акт таким образом, что в фокусе внимания оказывается отношение между говорящим и текстом, и глаголы, для которых главным следует считать отношение между говорящим и другими лицами, в частности и прежде всего адресатом речевого акта» [Кронгауз 1994: 24]. М.А. Кронгауз сравнивает два глагола шепнуть и шептаться, первый из которых обозначает ха-
1 Метаязыковые знаки - «элементы, десигнатами которых являются те или иные аспекты самого языка, например слово, говорить, спрягать, означать, истинный ...» [Вейн-рейх 1970: 188]. Термин «метаязыковой» в таком понимании, применительно к совокупности слов с вышеупомянутым значением, активно употребляется авторами статей сборника «Язык о языке», посвященного, как это ясно из названия, наивной картине языка: «Естественная лингвистика - это не-рефлексирующая рефлексия говорящих, спонтанные представления о языке и речевой деятельности, сложившиеся в обыденном сознании человека и зафиксированные в значении металингвистических терминов, таких как язык, речь, слово, смысл, значение, говорить, молчать и др.» [Арутюнова 2000а: 7].
рактер произнесения слова/текста/реплики, а второй - шептаться, по мнению автора, «устанавливает между собеседниками определенные, почти интимные отношения» [Кронгауз 1994: 24].
Коммуникативный акт как совокупность собственно речевого, вербального акта и паралингвис-тических характеристик в определенной прагматической ситуации предоставляет возможность двух типов своего восприятия. Во-первых, это восприятие речи1, которое включает в себя не только восприятие собственно локутивного содержания (текста, пропозиционального содержания, значения, референции), но и восприятие (наблюдение) целой системы невербальных, паралингвистических средств общения, сопровождающих и включенных в речевой акт для передачи смысла и достижения иллокутивной цели. Во-вторых, это «наблюдение (восприятие) коммуникативной ситуации (присутствие и свойства находящихся в поле зрения объектов, людей и т.п.)» [ван Дейк 1989: 15], т.е. все коммуникативно релевантные неречевые, прагматические аспекты коммуникативной ситуации.
Без паралингвистической составляющей, как известно, не обходится ни один коммуникативный акт, паралингвистика определяется восприятием (наблюдением), осуществляемым наблюдателями-коммуникантами (либо наблюдателями-свидетелями, по той или иной причине оказавшимися в числе слышащих и видящих речевое действие). Уточним еще раз, что наблюдаемые паралингвисти-ческие характеристики «параллельны» восприятию собственно вербальной составляющей речевого действия, но не тождественны им.
Прежде всего, это фонетические (фоноло-гические)2 характеристики - параметры громкости (интенсивность звука), темп, тембр, интонация (тон), логическое ударение и вообще весьма разнообразные акустические характеристики, по-
1 Мы не рассматриваем в нашем исследовании восприятие речи как таковой в вышеоговоренном смысле, поскольку это должно явиться отдельным направлением исследования. Заметим только, что, по данным когнитивной психологии, «восприятие речи включает в себя специализированные механизмы, которые выходят за рамки общих механизмов слухового восприятия» [Андерсон 2002: 64].
2 Ряд лингвистов разделяют невербальный компонент высказывания на просодический и паралингвистический. Дж. Лайонз, в частности, считает, что «просодический контур высказывания включает его интонацию и, может быть, ударение, а паралингвистические признаки включают такие вещи, как тон голоса, громкость ритм, темп и т.п.» [Лайонз 2003: 51]. Тем не менее, сам Дж. Лайонз признает, что трудно провести границу между просодией и паралингвистикой; важно, что он уравнивает по значимости (в рамках высказывания) лексическое и грамматическое значение и указанные паралингвистические/просодические признаки.
скольку паралингвистическая акустика характеризует сам звук голоса говорящего и речевую манеру. Многие глаголы речи содержат интерпретативный компонент [Булыгина, Шмелев 1994: 49], который свидетельствует о том, что в концептуализации речевого акта содержится оценочный и/или описательный компонент. Этот компонент свидетельствует о наличии интерпретатора, который не является субъектом описываемого речевого акта и часто выступает в синхронной роли наблюдателя. См., например, русский глагол ныть и его английский коррелят whine, которые обозначают речевые акты, воспринимаемые и оцениваемые со стороны - постоянно жаловаться о пустяках в особой, неприятной в звуковом отношении манере, ср. в английском: «to keep complaining in a sad, annoying voice about something unimportant» [Activator 1996].
Как таковой звук голоса говорящего является природным явлением, а значит, в восприятии наблюдателем-интерпретатором звуков голоса будут выделяться такие характеристики, которые роднят его с другими природными звуками: схожесть со звуками, издаваемыми многими видами живых существ, подобие звукам природных явлений и различным механическим звукам.
Так, в русском и английском языке существует целый ряд речевых глаголов, которые в своей семантике содержат указание на голосовые характеристики производства речи; такие глаголы часто являются семантическими дериватами слов, обозначающих звуки животного мира, ср., например: щебетать, ворковать, шипеть и английские chirp, (bill and) coo, hiss. Эти речевые, коммуникативные предикаты наряду с иллокутивным компонентом содержат образно-оценочный компонент, обусловленный существованием наблюдателя на двух - условных - уровнях концептуализации. Первый уровень - это уровень наблюдателя, устанавливающего сходство звуков животного мира и речевой «исполнительской» манеры людей. Это - чисто перцептивный уровень, назовем его наблюдение1. На этом уровне или этапе наблюдения] наблюдаемым является феномен сходства звуков человека и животного. Другой уровень - это уровень наблюдения2, совмещенного с оценкой, который следует ожидать от наблюдателя как перцептивно-когнитивного субъекта. Наблюдаемым на таком уровне наблюдения2 является аффективное состояние речевого субъекта, а точнее проявление и/или выражение эмоций, «вплетенных» в ткань звуков речи. В случае глагола шипеть/hiss наблюдатель речевого акта отмечает озлобленное состояние говорящего, глаголы (про)щебетать/
chirp и (про)ворковать/coo выражают снисходительно-юмористическую оценку наблюдателя, фиксирующего ассоциацию между щебетом птиц и болтовней детей и молодых женщин, между воркованием голубей и сентиментальными, приглушенными беседами влюбленных, а также специфической манерой говорить некоторых женщин, особенно если они преследуют определенную цель.
Значение подобных глаголов восходит к на-блюдателю-концептуализатору, а их использование - к наблюдателю-адресату или слушающему, для которого важен уже не только эффект акустического сходства, но, прежде всего, эмоциональное состояние субъекта речи, его характер, его отношение к адресату и ко всей ситуации общения. В таких глаголах иллокутивный компонент отходит на второй план, ср.: Она сказала: «Закрой дверь», Она проворковала: «Закрой дверь» и Она прошипела: «Закрой дверь». Классическое понимание иллокутивной силы отводит место этим трем образцам воспроизведенной речи в области речевого действия - просьбы или указания. Наличие различных возможностей оформления этого коммуникативного действия свидетельствует о необходимости выразить воспринимаемые на слух и оцениваемые особенности способа речевого произведения: с точки зрения наблюдателя они представляют необходимую характеристику субъекта речевого акта и его отношения к собеседнику. Именно фактор наблюдателя в коммуникации (дискурсе) отвечает за возможность и необходимость использования в качестве речевых предикатов глаголов, описывающих самые различные способы произведения речи: мямлить, гнусавить, бурчать, бубнить, скрипеть, рокотать, тараторить и т.п.; ср. в английском: whine, mumble, mutter, gibber, growl, roar, squeak и множество других. Такие глаголы демонстрируют принципиальную «открытость» этих действий для характеристики по акустическому параметру со стороны наблюдателя, выступающего в ипостаси слушающего.
К разряду паралингвистического поведения традиционно относят такие невербальные компоненты, которые охватываются термином «кинетика»: движение тела, его частей, мимика в форме смены выражения лица, движения глаз, словом, вся та дейктическая моторика, которая сопровождает вербальную часть речевого действия. Как уже говорилось ранее, в речевом акте-действии все значимо, все интерпретируется наблюдателями-коммуникантами, равно как и сторонними наблюдателями. Ряд традиционных паралингвисти-
ческих компонентов коммуникативной ситуации постоянно пополняется, в нем стали рассматривать проксемику, положение тела, специфику места, в котором происходит разговор (environment), - цвет стен помещения, его размер, эстетическое впечатление от этого места. Есть и другие компоненты, которые некоторые авторы считают коммуникативно релевантными (см. подроб. об этом: [Lebedko 1999]). Думается, что такие аспекты коммуникативной ситуации уже можно отнести к тому, что ван Дейк называет прагматическим контекстом, включающим специфические физико-биологические и прочие особенности речевой (коммуникативной) ситуации [ван Дейк 1989]. Границы между «территорией» паралин-гвистических и прагматических компонентов подвижны, особенно когда речь идет о движениях говорящего человека, его позе, проявлениях эмоций, носящих непроизвольный характер. Поскольку ситуации, в которых происходят коммуникативные взаимодействия, состоят из самых различных в перцептивном отношении, постоянно изменяющихся компонентов, наблюдатель уровня прагматической ситуации должен учитывать данные всех сенсорных каналов - зрительного, слухового, тактильного, обонятельного, вкусового. В нашей работе мы коснемся только визуальных и слуховых реакций наблюдателя, получаемых языковое выражение.
Итак, речь всегда осуществляется в сопровождении паралингвистических средств и прагматических факторов, которые фиксируются и интерпретируются наблюдателем. Человеку часто приходится передавать речь, высказывания других людей или воспроизводить свои собственные. В более общем смысле в это время происходит воссоздание коммуникативной ситуации в форме прямой или косвенной речи. При воспроизведении речи и/или описании коммуникативной ситуации говорящий/пишущий ставит себе целью не только механически «скопировать» речь, но создать речеповеденческий образ, образ коммуникативно значимого поведения субъекта речи. Задача такого рода особенно показательна для авторов повествований. Образ коммуникативного поведения формируется у наблюдателя, будь то адресат, слушающий или вообще стороннее лицо, впоследствии ставшее тем, кто воспроизводит (говорящий/пишущий) речь. Этот образ создается в русском и английском языке с использованием коммуникативных предикатов, вводящих прямую и косвенную речь. Наряду с собственно речевыми иллокутивными глаголами в качестве коммуника-
тивных предикатов могут функционировать неречевые иллокутивные глаголы указать на, кивнуть, покачать головой и т.п. (см. приведенные выше примеры), а также неречевые неиллокутивные глаголы различной (но не любой) семантики, ср.: В первые дни [на даче] он [сын Петька] часто возвращался к матери, терся возле нее, и когда барин спрашивал его, хорошо ли на даче, - конфузливо улыбался и отвечал: - Хорошо! ... и -Смотри-ка, растолстел как! Чистый купец! -радовалась Надежда, сама толстая и красная от кухонного жара, как медный самовар (Андреев Л. «Петька на даче»). В первом примере оба типа передаваемой речи - косвенной и прямой -вводятся классическими речевыми глаголами спрашивать и отвечать, во втором примере функцию коммуникативного предиката берет на себя глагол из класса, вербализующего концепт эмоций, - радоваться, не имеющий в своем системном (словарном) значении речевого, иллокутивного признака. Глагол радоваться, строго говоря, нельзя назвать действием, но поведенческий наблюдаемый аспект выражения эмоций является одной из причин допустимости замены собственно речевого глагола предикатом эмоций.
Употребление неречевых глаголов в функции коммуникативных предикатов является весьма распространенным явлением1; такие коммуникативные предикаты, используемые, как правило, в нарративе, сигнализируют о восприятии коммуникативной ситуации наблюдателем и о тех акцентах, которые он расставил в наблюдаемой коммуникативной ситуации. Следующий раздел нашей работы будет представлять анализ коммуникативных предикатов, выражаемых речевыми иллокутивными, неречевыми иллокутивными (показать на, махнуть рукой, указать и т.п.) глаголами, а также такими глаголами, которые не могут быть отнесены ни к речевым, ни к иллокути-ным (ахнуть, оскалиться, пригнуться и ряд других). По нашим представлениям такой анализ проливает свет на процесс коммуникации в его перцептивном, «наблюдаемом» аспекте, который оказывается весьма релевантным при воспроизведении и описании коммуникативных актов.
Речевые (коммуникативные) действия, представленные в тексте повествования или устного дискурса, могут быть описаны самим субъектом речи, например: Я сказала ему позвонить завтра, ср. в английском: I told him to phone tomorrow, или «человеком со стороны»: He would not stop
1 Подробно это явление на материале английского языка описано в [Хисматуллина 1975].
pestering her for her phone number, so she got up and left [Activator 1996: 47], ср. в русском: Она заела его своими придирками; по наблюдению исследователей, чаще всего «описание речевых действий ведется именно со стороны» [Булыгина, Шмелев 1994: 49]. Очевидно, что описание и интерпретация речевого действия его участником-создателем будет отличаться от описания речевого акта интерпретатором-адресатом или сторонним наблюдателем, ср.: Я сказала им, чтобы они уходили и Она прошипела нам (им) сквозь зубы, чтобы мы (они) убирались. Кроме того, как известно, существует гораздо больше способов описания речевого акта и речевого поведения в режиме повествования, чем в режиме устного обиходного дискурса. В последнем случае это преимущественно речевые глаголы-гиперонимы говорить, сказать/say, tell.
В.Н. Телия, описывая прототипный говорить, выделяет в нем три синкретично представленных аспекта: артикуляционный (произносить звуки, например, говорить громко, с раздражением), содержательно-речевой (вводить прямую и косвенную речь, выражать мысли, оценки, намерения и т.п.), информационно-адресный (сообщать кому-то содержание мысли и пр.) [Телия 1994: 93-94]. Артикуляционно-акустический аспект говорения, как уже упоминалось ранее, имеет различные характеристики. Прежде всего - это параметрическая характеристика - степень громкости, которая в принципе поддается объективной оценке. В русском языке кричать/крикнуть/закричать имеют значение параметрической оценки интенсивности звуков говорения - «громко говорить». В концептуальной карте (conceptual map) словаря английского языка [Activator 1996: 12201221] центральным глаголом этого иллокутивного типа и самым нейтральным является shout - «to say something very loudly, for example because you are angry or want to get someone's attention». Первым в списке синонимов этого глагола числится yell - «to shout very loudly, for example because you are very angry and excited, or because you want to get someone's attention». Оставленный без внимания в русском словаре Ожегова (кричать -«говорить громко») иллокутивный компонент этого, без сомнения, речевого иллокутивного глагола вводится как обязательный элемент толкования (to get someone's attention) в английском словаре. Однако и в этом случае авторы-лексикографы не до конца последовательны: остается неясным, когда нужно кричать, чтобы привлечь внимание, к тому же сомнительно, что иллоку-
тивная сила описываемого глаголом кричать речевого акта сводится только к привлечению внимания. Чтобы подробней разобраться с коммуникативной реальностью, стоящей за интересующим нас глаголом, обратимся вкратце к теории речевых актов.
Иллокутивный акт в теории Дж. Остина -это конвенциональный способ использования ло-куции [Остин 1986]. Как сознательное использование языка он наделяется обязательным признаком цели. Но неязыковые условия - конвенции, регламентирующие типы иллокутивных актов, трудно поддаются определению. Иллокутивный речевой акт оказывается зависимым от обстоятельств и условий прагматической ситуации в целом, а не только от конвенциональных способов выражения коммуникативных намерений [Серль 1986].
Каковы же особенности и условия осуществления иллокутивного акта, описываемого параметрическим значением глагола кричать/крикнуть? Говорить/сказать и кричать/крикнуть могут передавать тождественные иллокутивные акты, ср.: Он сказал: «Принеси ружье» и Он крикнул: «Принесиружье». В обоих случаях мы имеем дело с просьбой или приказом; в обоих случаях, безусловно, присутствует первичный мотив всех речевых актов - быть услышанным. Различие в том, что в случае крикнул цель «быть услышанным» сталкивается с проблемой: адресат, как это видит (возможно, слышит) и оценивает субъект речевого акта, находится слишком далеко от него и/или есть препятствие, преграда (стена) между ним и адресатом. Входит ли эта перцептивная оценка в иллокутивную силу описываемого речевого акта? Думается, что ответ может быть только утвердительным: без нее не было бы необходимости «говорить громко», т.е. кричать. Таким образом, самая распространенная и естественная причина - визуальное восприятие и оценка расстояния между собой и адресатом - является обязательным предварительным условием иллокутивной силы для речевого акта, описываемого глаголом кричать: создатель речевого произведения будет кричать (говорить громко), когда воспринимает расстояние между собой и адресатом слишком большим, чтобы привлечь внимание и быть услышанным: Я (она) крикнула, кричала, закричала из окна, через двор, из другой комнаты (здесь еще наблюдается преграда): «Купи хлеба» (чтобы купил хлеба, что нужно купить хлеба). Ср. также в английском: ...you shout to them not to stop (в эпизоде речь идет о девушках, тянущих
бечевой лодку с мужчинами и находящихся, следовательно, на достаточно большом расстоянии от своих партнеров по общению). 'Yes. What's the matter?'they shout back (Jerome K. Jerome. «Three Men in a Boat»). В любом случае необходимость кричать/shout, yell связана с изменением прагматического контекста общения, отклонением его от канонического, нейтрального, замеченным, воспринятым субъектом речи - наблюдателем, что и заставляет его/ее/их повышать голос. Ср. также: 'Watch out!' she shouted as the child ran across the road [Activator 1996: 1221]. Этот факт еще раз подчеркивает необходимость учета обстоятельств прагматической ситуации при определении иллокутивной силы речевого акта, описываемого тем или иным речевым глаголом.
Субъект такого речевого акта может совпадать с говорящим - автором высказывания, содержащего прямую или косвенную речь. Воспроизведение речи от первого лица подтверждает синкретизм наблюдателя и субъекта речевого акта, выражаемого этим глаголом, см., например:
- Эй - крикнул я. - Флеминг, это вы?
- Да, Ник! - долетело оттуда (Лазарчук А., Успенский М. «Посмотри в глаза чудовищу»).
В английском языке также существует нейтрально-параметрическое значение глагола yell, при котором он может употребляться с первым лицом: We just had time to yell a few orders to the staff before the bomb exploded [Activator 1996: 1221].
Воспроизведение такого речевого акта адресатом: Она крикнула мне в ответ, чтобы я не опаздывала, или сторонним наблюдателем: Она крикнула ему, чтобы он не опаздывал, не противоречит оценке крика как совпадающей с иллокутивными намерениями субъекта «кричания»: в такой прагматической ситуации совершенно очевидно, зачем говорящий повышает голос. Напомним, что именно параметрический аспект интенсивности голоса обеспечивает нейтральное отношение к месту наблюдателя в структуре данного речевого действия и прагматической ситуации.
У глаголов кричать/крикнуть/закричать, как и у английских эквивалентов shout и yell (см. приведенные выше толкования), существует и другое коммуникативно-прагматическое значение, которое вряд ли можно отнести к чисто параметрическому: кричать/крикнуть/закричать/ shout/yell как проявление и/или выражение интенсивного эмоционального и физиологического состояния:
- Война не кончается никогда, вы это знаете не хуже меня ... Солдаты и офицеры! - внезапно закричал он, и я приготовился стрелять, если он выкинет что-то не то (Лазарчук А., Успенский М. «Посмотри в глаза чудовищу»);
- Браво, остается! - закричали все. - Виват, ура, Павел Иванович! Ура! (Гоголь Н. «Мертвые души»); ср. также в английском: There's no need to shout. I'm not deaf you know; «Get out of here!» he yelled [Activator 1996: 1221].
В таких случаях наблюдатель перемещается из иллокутивной части значения глагола (отсутствует дистанция между говорящим и адресатом, которую субъект речи воспринимает как слишком большую, что и вынуждает его повышать голос) в ту часть, которая соответствует адресату или стороннему интерпретатору. Напомним, что эти две функции - наблюдать и интерпретировать - имеют тенденцию к синкретическому выражению.
Глаголы орать (громко кричать, слишком громко разговаривать) и вопить (громко и протяжно кричать) имеют общий с кричать параметрический стержень, но семантический акцент в них указывает на проявление или непроизвольное выражение сильных чувств. Наблюдатель-слу-шающий (адресат или «человек со стороны») производит одновременно когнитивную, оценочную операцию по «опознанию» аномального эмоционального состояния, оцениваемого «плохо». Поэтому эти глаголы не используются в качестве речевых предикатов первого лица: *Я ору/воплю, чтобы он купил хлеба. Они синонимичны глаголу кричать в его «непараметрическом» значении, но этот смысловой компонент - выражение эмоций -в них гораздо сильнее; ср., например:
- А, поджигатель! - заорал Григорий. -Вот он твой благодетель-то, гляди! - крикнул он матери, с испугом смотревшей на эту сцену ... (Андреев Л. «В Сабурове»);
- А с кем я у поле поеду! - вопияла она, энергично вцепившись в Парменов полушубок (Андреев Л. «В Сабурове»);
- Улетает! Глядите, улетает! - восторженно завопил цирк (Акунин Б. «Детская книга»).
Глаголы заорать, крикнуть, вопиять, завопить из вышеприведенных примеров, хотя и содержат речевой компонент, явно употребляются автором (сторонним наблюдателем, иногда совпадающим с адресатом или слушающим, которые должны быть дифференцированы1) для характе-
1 Авторы работы [Кларк, Карлсон 1986] обращают внимание на необходимость дифференциации адресата и слущающего при анализе речевого акта; причем понятие
ристики наблюдаемого им речевого действия, включающего в себя непроизвольное выражение чувств субъекта этого действия - озлобления, отчаяния, восторга. «Носителями» этих эмоциональных состояний являются акустические характеристики голоса, и поэтому эти глагольные предикаты содержат значение оценки параметра, воспринимаемого наблюдателем, прежде всего, на слух.
Интересующий нас феномен - значимость восприятия параметрической и прагматической составляющей речевого действия - является универсальным, по крайней мере, для русского и английского языков. В последнем лексическая группа, приблизительно соответствующая русским кричать, орать, вопить, концептуализирующим коммуникативную ситуацию с включенным наблюдателем-интерпретатором (в режиме слухового восприятия), заметно больше: cry, shout, yell, bawl, bellow, holler, roar, scream. Все эти глаголы, с одной стороны, являются речевыми, так как содержат в своем значении указание на иллокутивный компонент: 1) to get someone's attention (shout, yell, holler); 2) you want to frighten someone (roar); 3) in order to make sure that people hear you (bawl); if you want a lot of people to hear you (bellow); 4) to call loudly, shout (cry); 5) to cry out loudly on a high note (scream) [Activator 1996; Longman 1990]. С другой стороны, они означают присутствие наблюдателя (слышащего), воспринимающего и оценивающего (непроизвольное) выражение субъектом речи своего эмоционального состояния, ср., например: «Didn't you hear me?» he roared at her. «I told you to leave me alone»; That couple next door are always shouting and bawling at each other (наблюдатель-слышащий, т.е. стороннее лицо); One of the guards bellowed something obscene in our direction (наблюдатель-адресат) [Activator 1996: 1221]; см. также из литературных контекстов:
'You're a liar and a whore,' he screamed and hit her with his fist this time (Steel D. «The Ghost»);
I never saw a man's face change from lively to severe so suddenly in all my life before.
'What!' he yelled, springing up. 'You silly cuckoos ...' (Jerome K. Jerome. «Three Men in a Boat»);
'Get up, you fat-headed chunk!' roared Harris (Jerome K. Jerome. «Three Men in a Boat»).
Противоположная сторона параметрической оценки интенсивности речевого выражения
«слушающий» подвергается дальнейшему уточнению - слушающий, на которого также направлен речевой акт, случайный известный слушающий, случайный неизвестный слушающий.
обслуживается глаголом шептать/шепнуть. Глагол неоднозначен в отношение описываемой коммуникативно-прагматической ситуации. Если субъект данного речевого акта воспринимает находящихся в непосредственной близости людей, которых он оценивает как нежелательных гипотетических наблюдателей, то иллокутивная сила в значении такого употребления содержит указание на перцептивные характеристики субъекта речевого акта. Другими словами, в семантической структуре шептать/шепнуть имеется указание на наблюдателей двух типов - наблюдателя-субъекта речевого акта и гипотетического нежелательного стороннего наблюдателя, находящегося в перцептивном пространстве (пространстве наблюдения) субъекта речи, т.е. наблюдателя-субъекта речевого акта. Вот, например, вопрос Собакевича Чичикову в людной канцелярии, где оба не желали быть услышанными находившимися рядом людьми (которые, к тому же, явно хотели услышать, о чем они говорят):
- А почем купили души у Плюшкина? -шепнул ему [Чичикову] на другое ухо Собакевич (Гоголь Н. «Мертвые души»).
Однако не все употребления этого глагола связаны с присутствием наблюдателя в иллокутивной части значения и наличием нежелательного гипотетического стороннего наблюдателя в перцептивном пространстве субъекта речевого акта. Шептать/шепнуть/прошептать можно и, как это не парадоксально, от сильных чувств, и в смущении, когда никого поблизости нет, и о наблюдателях не может идти и речи:
- Мне отчего-то больно, неловко, жжет меня, - прошептал Обломов, не глядя на нее (фрагмент разговора Обломова с Ольгой Сергеевной, когда они одни шли рядом по дорожке в саду) (Гончаров И. «Обломов»).
Эти два различные глагола шептать отражают различное концептуальное представление прагматической ситуации, в которой может происходить подобный речевой акт: присутствие гипотетического нежелательного наблюдателя в прагматическом контексте «вынуждает» субъекта речевого действия принять на себя перцептивные характеристики, «заложенные» в иллокутивной силе, его отсутствие в прагматическом контексте нейтрализует эти характеристики.
Существующий в английском языке соответствующий глагол whisper имеет различное толкование в словарях английского языка, и это различие весьма показательно для акцентов нашего исследования. Так, в [Longman 1990] этот ком-
муникативный глагол описывается с привлечением целевого иллокутивного компонента - «to speak or say very quietly, so that a person close by can hear». Ясно, что такие иллокутивные намерения характеризуют субъекта этого речевого акта как наблюдающего в своем перцептивном пространстве других людей, оцениваемых им как гипотетических нежелательных наблюдателей, что и вынуждает его разговаривать со своим собеседником тихим голосом, шепотом; см., например:
«He is the biggest tough, Andy,» she whispered to me (на танцах в окружении множества молодых людей, включая и того, о ком субъект речевого акта говорит как о «большом хулигане» и не желает быть услышанной) (Fitzgerald F. Scott. «Selected Short Stories»); ср. также:
But for a minute the two girls exchanged news aside. «I saw him», Lillian whispered, «just now» (Fitzgerald F.Scott. «Selected Short Stories»).
Однако представляется, что в словаре [Activator 1996] этот глагол получает более адекватное осмысление (хотя и, может быть, очень широкое) -«to say something very quietly, using your breath rather than your voice». Множество примеров с использованием такого whisper демонстрируют отсутствие наблюдателей в иллокутивной части значения; ср., например:
He reached out and pulled her into his arms and, and kissed her. 'Don't ...' she whispered when he stopped, wanting to be angry with him . (эпизод разговора двух влюбленных наедине);
'Good-bye,' Charlie whispered, as tears continued to roll down his cheeks (Чарли один в комнате, но очень взволнован и растроган чтением дневника давно умершей, но прекрасной женщины);
'Who was she,' he whispered reverently as they worked from room to room... (Steel D. «The Ghost»).
Также, как и в русской языковой картине, этот глагол употребляется с «заниженным» или редуцированным иллокутивным компонентом, основанным на наблюдаемости, и выражает некое эмоциональное состояние говорящего-«шепчу-щего». Его употребление/интерпретация, таким образом, зависит от прагматического контекста, т.е. ситуации общения. Но эта зависимость имеет отношение и к системным семантическим характеристикам глагола, как свидетельствуют лексикографические представления. Понятно, что толкования не могут быть не связанными с энциклопедическими, опытными знаниями о ситуации, в которой «шептание» возможно и/или необходимо.
В составе множества коммуникативных предикатов с перцептивным компонентом в рус-
ском и английском языке наряду с группой глаголов с системным иллокутивным значением выделяется группа глаголов, которые вообще нигде, ни в одном словаре не отмечены, даже метафорически, в ряду глаголов речи, и становятся таковыми «по воле повествователя», в контексте коммуникативной ситуации (дискурса):
- Это бросим, - показал я на тюк с его секретными причиндалами. - И это тоже бросим. И это ... (Лазарчук А., Успенский М. «Посмотри в глаза чудовищу»);
'Don't apologize,' she smiled (Steel D. «The Ghost»).
Это могут быть глаголы самой различной семантики. В частности, весьма распространены в функции коммуникативных предикатов неиллокутивные глаголы, выражающие эмоциональные и физиологические состояния, а точнее, их внешние симптомы, ср., например:
- Господи, боксеры-то в Китае откуда? Да еще толпами? - ахнула Иветта Карловна (Аку-нин Б. «Детская книга»);
- Что, съел? - нагло оскалился вор (Аку-нин Б. «Детская книга»).
Глаголы ахнуть и оскалиться речевыми не являются и становятся коммуникативными предикатами, как говорилось выше, в контексте повествования. Такая функция весьма распространена и подчеркивает значимость восприятия па-ралингвистических и прагматических характеристик в речевом действии. Если ахнуть означает издание специфического звука, выражающего удивление/изумление и сопровождающего собственно речевое действие, а значит, воспринимается, в общем, также на слух, то оскалиться совсем не означает звукового произведения, но выражает гримасу нескрываемого (наглого) злорадства, озлобленности и «взывает» к визуальному режиму восприятия поведения субъекта речевого акта. Все же возникает вопрос: почему множество глаголов различной семантики используется в качестве заместителей иллокутивных глаголов и как это возможно? Очевидно, что восприятие сопровождающих (а иногда даже заменяющих) речь поведенческих действий оказывается очень важным семиотическим фактором коммуникативно-прагматической ситуации. Говорящий-повество-ватель «знает» о «многофакторности языкового значения как когнитивного феномена, т.е. феномена, порождаемого областью когнитивных взаимодействий организмов, или консенсуальной областью» (курсив в оригинале) [Кравченко 2006: 153]. Применительно к описываемому нами явле-
нию можно уточнить эту мысль следующим образом. Участники и свидетели коммуникативной деятельности (дискурса), описывая ее, обладают общим с прогнозируемым адресатом описания фондом знаний (консенсуальной областью) о возможном/типичном поведении субъектов речи. Это общее знание (консенсуальная область) обеспечивает возможность употребления неречевых глаголов на месте речевых, что указывает на особую значимость именно этих аспектов поведения человека, воспринимаемых и интерпретируемых наблюдателем. Феноменологический формат знания наблюдателя [Кравченко 1996; Kravchenko 2003] оказывается очень важным при описании коммуникативных ситуаций. Такая цель - создание образа коммуникативной ситуации - обеспечивается концептуальной метонимией: в фокусе внимания оказывается наблюдаемое поведение коммуникантов вместо речи.
В английском языке роль коммуникативного предиката также «популярна» как и в русском языке, ср.:
'I don't know. Live again, I suppose, ' she sat back in her chair with a sigh and smiled, ' breathe ... just be. Finish my life quietly somewhere.' (Steel D. «The Ghost»);
She wept that she wished she had never married him (пример взят из [Хисматуллина 1975: 81]);
«Riply's such a nice boy,» beamed Mrs. Van Schellinger (Fitzgerald F.Scott. «Selected Short Stories»);
'How true!' sighedPriscilla, nodding the baleful splendours of her coiffure. (Huxley A. «Crome Yellow»).
Как и в примерах из русского языка, коммуникативные предикаты sit back, smile, weep, beam, sigh акцентируют перцептивные - визуальный (sit back, smile, weep, beam, sigh) и акустический (weep, sigh) - прагматические компоненты, вытесняя из поверхностного употребления собственно речевые глаголы (принцип языковой метонимической «экономии»).
Глагол sit back - это уже глагол другого семантического (тематического) поля - поля движения, точнее, изменения позы тела, демонстрирующий возможность роли коммуникативного предиката и у таких глаголов. См., например:
«What?» She leaned forward, tenseness already in her voice (Fitzgerald F.Scott. «Selected Short Stories»);
«I wanted to plant flowers from here to here» she indicated [Activator 1996: 1226].
Изменение позы в процессе речевого действия - вполне естественная потребность человека и «выдает» его «текущее» эмоциональное состояние. Оно подмечается наблюдателем и фиксируется при употреблении глаголов подобного рода, замещающих собственно речевые глагола при описании речевых действий. Особо следует отметить глаголы, выражающие указательно-знаковые действия типа indicate, point (out) to, over и т.п. Рассчитанные на визуальное восприятие, т.е. на наблюдателя-адресата, они зачастую заменяют не только собственно речевые глаголы-предикаты, но и локутивный акт (локутивное содержание). Поэтому такие глаголы можно отнести к группе неречевых иллокутивных, семиотических глаголов. Отметим еще раз, что такие семиотические коммуникативные предикаты позиционируют наблюдателя в ранге адресата. Они концептуализируют центральные, прототипические кинетические компоненты коммуникации. Язык жестов, мимики, глаз может сопровождать собственно вербальную часть дискурса, но может - довольно часто так и происходит - полностью замещать ее. Ср.: (обсуждение с деревенской женщиной покупки у нее попугая):
He turned and glared at the woman.
«Where is this wretched bird of yours?» he inquired.
The woman pointed silently over my left shoulder, and turning round I found that the parrot had been perching among the green leaves of the pomegranate tree;
(автор - Дж. Даррелл - пытается уговорить Эдну, которая хорошо знает его самого и его намерения):
Edna pointed silently to the drinks and I helped myself, and then went and sat on the floor at her feet.
«Edna,» I said, during a lull in the argument,» I love you.»
She raised one eyebrow sardonically and regarded me.
«If Helmuth wasn't bigger than me I would suggest that we elope,» I went on ... (Даррелл Дж. «Земля шорохов»).
В этих примерах описания дискурса вместо речевого произведения следует указательный жест (pointed silently over my shoulder, pointed silently to the drinks), мимическое движение бровей (raised one eyebrow sardonically), свидетельствующее об ироническом недоверии к говорящему, или даже выражение лица, говорящее о внимательном, подозрительном ожидании (regarded me) последующей реплики. Все эти коммуникативные предикаты, не являющиеся речевыми гла-
голами, тем не менее, выражают иллокутивную силу в контексте конкретной прагматической ситуации: совершающий это коммуникативное действие имеет дело с конкретным адресатом-наблюдателем и рассчитывает, что последний поймет его правильно. Ср. также в русском:
- Нет! Нет! - замахал свободной рукой доктор и показал на песочные часы. - Осталось всего четыре минуты (Акунин Б. «Детская книга»);
- У меня вон что, - показал Ластик Басма-новский пистолет (Акунин Б. «Детская книга»);
- Ну, чего ждешь? Веди, - махнул слуге Василий Иванович (Акунин Б. «Детская книга»).
Подчеркнем здесь еще раз, что «указательно-знаковые», семиотические глаголы в качестве коммуникативных предикатов содержат иллокутивную составляющую, обращенную к адресату-наблюдателю, а значит, соотносятся с уровнем паралингвистической концептуализации коммуникативного акта.
Однако неиллокутивные коммуникативные предикаты часто выражают непроизвольные пси-хо-эмоциональные состояния, проявляющиеся в изменении выражения лица, позы и других движений тела субъекта речи. Они отражают результат восприятия прагматической составляющей речевого действия наблюдателем-интерпретатором. Он может входить в структуру коммуникативной ситуации в качестве адресата или известного слушающего, но может и оставаться за ее пределами, «в тени», что вообще характерно для жанра повествования, например:
- Ну, так и быть, в последний раз, - отпустил Григорий ворот Парменова полушубка. -Только помяни мое слово: ежели еще раз увижу, без всякого разговора колом огрею! (Андреев Л. «В Сабурове»);
- Что ты, Сашута? - наклонился к ней (к маленькой девочке) удивленный Пармен, не видя, что Жучка, перевернувшись на спину, также старается привлечь на себя его внимание! (Андреев Л. «В Сабурове»).
Такие глаголы, обозначающие движения тела субъекта речи и совершаемые им в процессе говорения действия - наклонился к ней, отпустил ворот, а также из вышеприведенных примеров на английском языке - sat back, leaned forward, не содержат никакого телеологического элемента; их назначение заключается в создании целостного образа коммуникативно-прагматической ситуации со всеми теми ее компонентами, которые автор повествования находит нужными для привлечения в ряды наблюдателей читателя (слушающего).
Заканчивая данные краткие соображения о месте наблюдателя в коммуникативной ситуации, хотелось бы, во-первых, отметить, что существует хорошая перспектива и необходимость исследования этой перцептивно-когнитивной фигуры в ее различных ипостасях в рамках коммуникативно-прагматической ситуации, и, во-вторых, подвести некоторые итоги.
• В коммуникации (дискурсе) наблюдатель оказывается субъектом восприятия на различных уровнях - иллокутивном, паралингвисти-ческом и прагматическом.
• Параметрические характеристики голоса субъекта речевого действия - «громко», «тихо» -«заложены» в семантику соответствующих иллокутивных глаголов. Эти глаголы описывают существенно различные прагматические ситуации, требующие учета наблюдателя во всех возможных «позициях».
• Множество иллокутивных глаголов в системе русского и английского языков, употребляемых для описания речевых актов, акцентируют характер звучания голоса и, тем самым, указывают на наблюдателя (адресата или слушающего), воспринимающего, интерпретирующего речевой акт и оценивающего, характеризующего субъекта речевого произведения.
• Кинетическая составляющая (движение тела, рук, выражение лица и его изменение и т.п.) столь важна для описания и интерпретации речевого действия, что роль коммуникативного предиката могут выполнять неречевые глаголы различных тематических классов; движение, сопровождающее локутивный акт, воспринимается наблюдателем, который может быть адресатом или сторонним лицом.
• Кинетическая моторика демонстрирует существенное разнообразие, она может быть рассчитана на наблюдателя-адресата, т. е. включаться в иллокутивную силу речевого действия. Но она также может быть непроизвольным, неконтролируемым выражением состояния говорящего, и в таком случае подмечается и интерпретируется наблюдателем (который может быть и адресатом, и слушающим).
• Анализ семантических и концептуальных свойств коммуникативных предикатов предоставляет информацию о фигуре наблюдателя (субъекта восприятия) как на паралингвистиче-ском (просодическом, кинетическом) уровне дискурсивного анализа, так и на уровне прагматического контекста. Эта информация, это знание, содержащееся в самом языке, обеспечивается
консенсуальной областью (общностью перцептивно-когнитивных взаимодействий). Наблюдатель столь важен в коммуникативно-прагматической ситуации речевого акта, что обусловливает такое универсальное для обоих языков явление, как возможность и необходимость функции коммуникативного предиката для множества неиллокутивных глаголов.
Список литературы
Андерсон Дж. Когнитивная психология. 5-е изд. СПб.: Питер, 2002.
Апресян Ю.Д. Отечественная теоретическая семантика в конце ХХ века // Известия РАН. Сер. лит. и яз. 1999. Т. 58. № 4.
Арутюнова Н.Д. Прагматика // Лингвистический энциклопедический словарь / Гл. ред. В.Н. Ярцева. М.: Советская Энциклопедия, 1990.
Арутюнова Н. Д. От редактора // Логический анализ языка. Язык речевых действий. М.: Наука, 1994.
Арутюнова Н.Д. Наивные размышления о наивной картине языка // Язык о языке: Сб. ст. / Под общ. рук. и ред. Н.Д. Арутюновой. М.: Языки русской культуры, 2000а.
Арутюнова Н.Д. Показатели чужой речи де, дескать, мол. К проблеме интерпретации речепо-веденческих актов // Язык о языке: Сб. ст. / Под общ. рук. и ред. Н.Д. Арутюновой. М.: Языки русской культуры, 2000б.
Архипов И. К. Полифония мира, текст и одиночество познающего сознания // са Cognitiva. Вып. 1. Язык и познание: Методологические проблемы и перспективы. М.: Гнозис, 2006.
Булыгина Т.В, Шмелев А.Д. Оценочные речевые акты извне и изнутри // Логический анализ языка. Язык речевых действий. М.: Наука, 1994.
ван Дейк Т.А. Язык. Познание. Коммуникация: Пер. с англ. / Сост. В.В. Петрова; Под ред. В.И. Герасимова; Вступ. ст. Ю.Н. Караулова и В. В. Петрова. М.: Прогресс, 1989.
Вейнрейх У. О семантической структуре языка // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. V. Языковые универсалии. М.: Прогресс, 1970.
Верхотурова Т.Л. Метакатегория «Наблюдатель» в научной картине мира // йса Cognitiva. Вып. 1. Язык и познание: Методологические проблемы и перспективы. М.: Гнозис, 2006а.
Верхотурова Т.Л. Концептуализация наблюдателя в языкознании // Вестник НГУ. Сер.:
Лингвистика и межкультурная коммуникация. Вып. 1. Т. 4. Новосибирск: НГУ, 20066.
Горелов И.Н. Коммуникация // Лингвистический энциклопедический словарь / Гл. ред. В.Н. Ярцева. М.: Сов. Энциклопедия, 1990.
Зализняк Анна А. Глагол говорить: Три этюда к словесному портрету // Язык о языке: Сб. ст. / Под общ. рук. и ред. Н.Д. Арутюновой. М.: Языки русской культуры, 2000.
Кларк Г.Г., Карлсон Т.Б. Слушающие и речевой акт // Новое в зарубежной лингвстике. Вып. 17. Теория речевых актов. М.: Прогресс, 1986.
Кравченко А.В. Язык и восприятие: Когнитивные аспекты языковой категоризации. Иркутск, 1996.
Кравченко А.В. Является ли язык репрезентативной системой? // Ь^ш8йса Cognitiva. Вып. 1. Язык и познание: Методологические проблемы и перспективы. М.: Гнозис, 2006.
Кронгауз М.А. Текст и взаимодействие участников в речевом акте // Логический анализ языка. Язык речевых действий. М.: Наука, 1994.
Кубрякова Е. С. Об исследовании дискурса в современной лингвистике // Филология и культура: Мат-лы 3-й междунар. науч. конф. Тамбов, 2001. Ч. 1.
Кубрякова Е. С. Об установках когнитивной науки и актуальных проблемах когнитивной лингвистики // Вопросы когнитивной лингвистики. 2004. № 1.
Лайонз Дж. Лингвистическая семантика: Введение / Пер. с англ. В.В. Морозова и И.Б. Ша-туновского; Под общ. ред. И.Б. Шатуновского. М.: Языки славянской культуры, 2003.
Лотман Ю.М. Внутри мыслящих миров. Человек - текст - семиосфера - история. М.: Языки русской культуры, 1999.
Остин Дж.Л. Слово как действие // Новое в зарубежной лингвистике: Вып. 17. Теория речевых актов. М.: Прогресс, 1986.
Падучева Е.В. Парадигма регулярной многозначности глаголов звука // Вопросы языкознания. 1998. № 5.
Серль Дж.Р. Что такое речевой акт? // Новое в зарубежной лингвистике: Вып. 17. Теория речевых актов. М.: Прогресс, 1986.
Телия В.Н. «Говорить» в зеркале обиходного сознания // Логический анализ языка. Язык речевых действий. М.: Наука, 1994.
Хисматуллина А.М. Глаголы, репрезентирующие прямую речь в современном английском языке (К вопросу о лексико-синтаксических связях): Дис. ... канд. филол. наук. М., 1975.
Шенк Р., Бирнбаум Л., Мей Дж. К интеграции семантики и прагматики // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 24. М., 1989.
Activator. Longman Activator Dictionary. Longman, 1996.
Kravchenko A.V. Sign, meaning, knowledge: An essay in the cognitive philosophy of language. Frankfurt/Main: Peter Lang, 2003.
Langacker R. Concept, Image and Symbol. Berlin: Mouton de Cruyter, 1991.
Lebedko M. Culture bumps: overcoming misunderstandings in cross-cultural communication. Vladivostok: Far Eastern State University Press, 1999.
Longman. Longman Dictionary of Contemporary English. Longman, 1990.
Maturana H.R. Biology of Language: The Epistemology of Reality in G. Miller & E. Lenneberg (Eds.) // Psychology and Biology of Language and Thought, N. Y.: Academic Press, 1978.
Miller G.A. & Johnson-Laird P.N. Language and Perception / Cambridge, Mass.: The Belknap Press of Harward University Press, 1976.
T.L. Verkhoturova OBSERVER IN COMMUNICATION
cognitive category «observer», cognitive discourse analysis, perceiving and cognizing figure
The article considers the possibility of employing the cognitive category «observer» as a methodological instrument at the level of cognitive discourse analysis. Ways of perceiving and categorizing pragmatic situation in communication have to be expressed in language. The central perceiving and cognizing figure in the situation is observer.
