CC BY
139
И С Т О Р И Я
УДК 94(497.1)
НА ПУТИ К ЮГОСЛАВИИ:
К ВОПРОСУ О СЕРБО-ХОРВАТСКИХ ОТНОШЕНИЯХ В СЕРБСКОМ ДОБРОВОЛЬЧЕСКОМ КОРПУСЕ (1916-1917 гг.)
© 2014 г. Я.В. Вишняков
Московский государственный институт международных отношений - университет МИД России
Пкступилн в реднкцию 31.01.2014
На основе малоизвестных документов Российского государственного военно-исторического архива раскрываются обстоятельства межнационального конфликта в сербском добровольческом корпусе, сформированном в 1916 г. Показано, что впервые тикающая сербо-хорватская «бомба» взорвалась в момент, казалось бы, острой необходимости консолидации усилий двух народов для вооруженной борьбы с неприятелем за создание «общего» государства. Подчеркивается, что взаимоотношения сербов, хорватов и словенцев внутри добровольческого корпуса, который рассматривается как микромодель, прекрасно иллюстрируют предопределение судьбы Югославского государства и его армии, изначально, еще до своего официального оформления, обреченных на развал.
Ключевые слквн: Первая мировая война, Добруджа, Сербия, Сербский добровольческий корпус, М. Живкович, А.М. Зайончковский.
Известный лидер РСДРП(б) Л.Д. Троцкий в декабре 1914 г. как корреспондент газеты «Киевская мысль» беседовал в одном из французских военных госпиталей с сербом-добро-вольцем, который, раненный в грудь, «сильно лихорадил и в поту» говорил «о гибели Сербии и всего молодого поколения боснийской интеллигенции». Этот серб с горечью резюмировал: «Мы все погибли, все наше поколение. Я хотел учить боснийских детей грамоте и объединять их в кооперативы, а меня вот прострелила немецкая пуля под Суассоном, и я погибаю за дело, которое я считаю чужим делом. И Сербия погибнет: Австрия поглотит ее... А как невыносимо мне думать, что мы вызвали эту мировую войну!» [1, с. 16-17]. Собеседник Троцкого, испытывая горечь разочарования в великосербской пропаганде, оказался прозорлив. Несмотря на разгром австрийцев на сербском фронте в конце 1914-го, спустя почти год, 5-7 сентября 1915-го, австрийская и германская армии под командованием Макензена после массированной артиллерийской подготовки начали новое наступление на Сербию. Не признавшая капитуляции сербская армия совершила беспримерный переход через Черногорию и Албанию к побережью Адриатического моря. С острова
Корфу сильно поредевшие сербские войска были переправлены на Салоникский фронт1.
Началась новая страница борьбы Сербского Королевства, когда на первый план стала выдвигаться не только задача освобождения страны от иностранных интервентов и воссоздания ее территориальной целостности, но и реанимация извечного югославянского вопроса: исходя из новых реалий, сербское правительство «открыто и недвусмысленно поставило его перед правительствами союзных держав - причем самым непосредственным образом и на высшем уровне» [3, с. 199]. Еще в декабре 1914 г. Народной Скупщиной Сербии была принята Ниш-ская декларация, ставившая, помимо успешного завершения «великого вооруженного противостояния», задачу освобождения и объединения югославянских народов - сербов, хорватов и словенцев. Именно поэтому глава сербского правительства Никола Пашич ревниво относился к попыткам Югославянского комитета2 играть независимую и самостоятельную роль в этом процессе.
С другой стороны, обстоятельства, складывающиеся в том числе и на театре военных действий, а также на фоне крушения царской России, казалось бы, благоприятствовали разреше-
нию этого вопроса. 20 июля 1917 г. на острове Корфу между представителями сербского правительства и Югославянского комитета была подписана достаточно компромиссная декларация о создании государства сербов, хорватов и словенцев. Казалось, что многолетняя мечта сербов, определявшая политические ориентиры страны с первой половины XIX века, стать югославянским «Пьемонтом» наконец-то осуществилась. Однако именно в это время, как заметил А.Л. Шемякин, «заглушаемая «трескотней» официальной риторики и взаимных заверений в «братстве и единстве», неслышно тикала та самая мина хорвато-сербских противоречий, которая после более чем семидесятилетних попыток ее разрядить, рванула на наших глазах» [3, с. 198]. В сформированном едином государстве югославы так и не смогли стать единым народом. Замечательный хорватский писатель Мирослав Крлежа иронично заметил по этому поводу: «Тезис сербов гласит: я принадлежу к сербскому народу! Сыр - это сербский сыр, лук - сербский лук. Сербское героическое прошлое, сербский язык, сербская династия, сербский табак, сербская свинина, сербская литература, сербская победа, сербская вера, сербский Бог, «Српски книжевни гласник». Хорватский антитезис заключается в следующем: я принадлежу к хорватскому народу! Первая хорватская сберегательная касса, первая хорватская прачечная, общество хорватских писателей, первый лозунг «Хорватия - хорватам», Первое хорватское объединение, первый союз хорватских трактирщиков, пожарных, мелких торговцев и продавцов содовой воды. Это антитезис. Тезис и антитезис дают синтез» [4, с. 75].
Тикающая сербо-хорватская бомба показательно взорвалась еще в конце 1916 г., казалось бы, в момент острой необходимости консолидации усилий двух народов для вооруженной борьбы с общим неприятелем за создание «общего» государства. И случилось это в Одессе -в сербском добровольческом корпусе. На эти события, как пример микромира, иллюстрирующий гибельность попыток создания искусственного «синтетического югославянства», нам и хотелось бы обратить внимание.
Участие сербских добровольцев, в том числе прибывавших на европейскую войну из разных стран мира, и их участие в боях стран Антанты и их союзников против Австро-Венгрии и Германии получило обширное освещение в трудах отечественных и зарубежных историков3. Добровольческое движение являлось практической попыткой воплощения идеи югославизма. Добровольческие отряды югославян, прежде всего сербов, стали формироваться и в России. В них
вступали в основном пленные и дезертиры из австро-венгерской армии.
В формировании сербской дивизии активное участие принимали находившиеся в России члены сербской офицерской политической организации «Объединение или смерть» («Черная рука») - Д. Семиз, А. Срб, В. Гойкович, М. Го-лубич, Д. Симич [10]. В феврале 1916 г. намечено было сформировать одну дивизию четырехполкового состава, по 3 батальона в каждом полку. При этом, как доносил представитель сербской армии при штабе верховного главнокомандующего полковник Лонткевич, «зачислено на формирование сербских полков около 17 000 нижних чинов и до 70 офицеров. Для замещения командных должностей выписаны офицеры из Сербии» [2, ф. 2003, оп. 1, д. 1167, л. 20-20 об.]. Сербский исследователь Г. Мило-радович отмечает, что 15 апреля 1916 г. сербскую добровольческую дивизию пополнил 9751 серб, 14 словенцев, 8 русских, 84 хорвата, 25 чехов и 22 человека других национальностей [11, с. 129]. Всего в течение 1916-1917 гг., по данным сербских историков, через корпус прошло около 70 тыс. движимых стремлением к национальному освобождению добровольцев, притом, что из-за плохой организации и различных проволочек при его создании, изначально он принял меньше людей, чем изъявивших желание вступить в его ряды [11, с. 128; 6, с. 293]. Однако в апреле 1916 г. штаб юго-западного фронта показательно подчеркивал: «Сербскую же дивизию, формируемую из военнопленных, принимать в расчет пока нельзя, так как она может быть вполне пригодной к бою не по окончании ее формирования и обучения, а по выяснении надежности личного состава, как офицерского, так и нижних чинов, на что потребуется известное время» [2, ф. 2067, оп. 1, д. 3059, л. 342]. Во главе ее был поставлен полковник Стеван Хаджич, а начальником штаба стал подполковник Воин Максимович [7, с. 27]. Летом 1916 г., вследствие ходатайства полковника С. Хаджича, было принято решение о формировании Второй сербской добровольческой дивизии, обе было решено свести в единый сербский корпус под командованием генерала М. Живковича, поставленного на эту должность 29 июля 1916 г. Однако в эти планы пришлось внести существенные коррективы, а формируемым сербским частям - принять свое первое боевое крещение, причем в составе отдельного корпуса русской армии.
После успешного брусиловского прорыва летом 1916 г. на юго-западном фронте, а также из-за обещанных территорий - Трансильвании (Эрдели), Баната и части Буковины - в августе
на стороне Антанты в войну вступила Румыния. Уже в первой половине июля 1916 г. начальник штаба Ставки Верховного главнокомандующего М.В. Алексеев направил в штаб юго-западного фронта следующую телеграмму: «По видимому можно надеяться, что Румыния присоединится к нашему союзу и в конце этого месяца или в начале августа объявит войну Австрии и Болгарии. Оставив до ста тысяч в Добрудже, румыны до 250 тысяч направят в Трансильванию, причем разграничительной линией с нами будет Дорна-Ватра, Быстрица, долина Симош, Жибо, Дебречин. Нам придется направить в Добруджу, кроме сербской дивизии, одну пехотную и одну кавалерийскую или казачью. Подвоз Гвардии 3-го корпуса позволяет выделить эти силы от Юго-Западного фронта. Прошу разработать соображения, подготовить в Бессарабии укомплектования для дивизий, дабы при первом признаке решения Румынии ввести войска наши в Добруджу. Вступление Румынии сильно изменит обстановку и некоторое ослабление фронта вполне окупится» [2, ф. 2067, оп. 1, д. 3059, л. 1].
В связи с этими указаниями, в контексте грядущих изменений военно-политической обстановки, началось формирование нового отдельного 47-го корпуса. Предполагалось, что в его состав, помимо сербской пехотной дивизии, войдут 4-я финляндская стрелковая дивизия и уссурийская конная дивизия. Первоначально командиром корпуса планировалось назначить генерал-лейтенанта Булатова, а начальником штаба - генерал-майора Нагаева. Однако командование им было возложено на командира 30-го армейского корпуса, генерала от инфантерии А.М. Зайончковского (1862-1926), который стал известен не столько как военный деятель, а как военный историк, профессор академии РККА, автор фундаментальных трудов по истории Крымской и Первой мировой войн. Ставка при этом исходила из того, что «от командира этого корпуса потребуется особый такт, как в отношении представителей румынской армии, так равно и к сербской дивизии, в отношении которой вышеуказанное требование необходимо сочетать с должной настойчивостью в проведении своих требований, приняв во внимание и характер её формирования из военнопленных. Вместе с тем, от командира формируемого корпуса требуется знание иностранных языков» [2, ф. 2067, оп. 1, д. 3059, л. 7]. 19 июля 1916 г. начальник штаба главнокомандующего армиями юго-западного фронта В.Н. Клембовский уведомлял Зайончковского, что «в состав особого корпуса назначены следующие пехотные дивизии: 61-я (генерал-лейтенант Симанский), 64-я
(генерал-лейтенант Жданко), сербская (полковник Хаджич), 3-я кавалерийская дивизия (генерал-лейтенант Леонтович)» [2, ф. 2067, оп. 1, д. 3059, л. 116].
Первоначальное сосредоточение было назначено: Сербской дивизии в районе Рени -Болград, остальным частям корпуса - Бендеры -Тирасполь. Отправка сербской дивизии под До-бруджу закончилась к концу июля, к этому времени в Одессе осталось 2.5 роты и помощник начальника штаба дивизии полковник Кушако-вич - «для наблюдения за формированием сербского запасного батальона и для дальнейшего формирования новых сербских полков» [2, ф. 2067, оп. 1, д. 3059, л. 66].
14 августа 1916 г., в день объявления Румынией войны Австро-Венгрии, по быстро наведенным через Дунай понтонным переправам, части 47-го корпуса вступили на румынскую территорию4. Первоначально Зайончковский, исходя из политических соображений, не планировал ввод сербской дивизии в бои. В переписке со штабом юго-западного фронта он замечал в рапорте от 28 июля: «Вопрос о сербской дивизии меня особенно беспокоит и вот о нем, по-видимому, не мешало бы доложить генералу Алексееву. Посылка русского корпуса в Добруджу безусловно имеет своим главным назначением не увеличение физической силы румын, а нечто иное - политическое. Действительно, появление русского корпуса на границе Болгарии будет большой козырь в руках русофильской болгарской партии и, разумеется, у многих болгар винтовки начнут дрожать при виде русских войск. Но присутствие под русскими знаменами и здесь же рядом сербов будет громаднейшим козырем в руках русофобской партии болгар и при виде злейших свих врагов винтовки болгарские, задрожавшие перед русскими, со злобой будут сжиматься против сербов. А политическое значение особого корпуса сведется к нулю. Мое глубокое убеждение, что сербов надо отправить на Кавказ. Я же решил их держать в резерве, пока поведение болгар не определится. Выпущу их только тогда, когда ясно выяснится, что по Болгарии мне придется идти огнем и мечом, а братушки не будут иметь поползновения сдаваться массами своим освободителям» [2, ф. 2067, оп. 1, д. 3059, л. 151 об.-152].
Однако, несмотря на образцово проведенную переправу корпуса, сразу же дала о себе знать слабая, проведенная наспех подготовка войск, недостатки их снабжения и комплектования. А.М. Зайончковский телеграфировал 21 августа 1916 г.: «Я не имею возможности управлять группою русско-румынско-сербских
войск, не имея ни одного автомобиля. Доношу, что у меня имеется масса вопросов, которые я должен доложить вам, минуя Бухарест, что не имею возможности сделать без прямого провода, о чем прошу десятки раз» [2, ф. 2067, оп.1, д. 3058, л. 168]. Новые союзники в военном отношении также оказались малосостоятельны. По поводу действий румынской армии А.М. Зайончковский докладывал 23 августа: «Судя по виденным мною образцам, в армии замечается неумение вести войну: полное отсутствие связи, которой не придают значения и не умеют наладить, неумение поставить цели, согласовать действия соседей и руководить войсками. Настойчиво и не без успеха боремся с этими недостатками» [2, ф. 2067, оп. 1, д. 3058, л. 116]. 29 августа Алексеев послал следующую телеграмму в штаб юго-западного фронта: «Румыны настаивают в отправке в Добруджу наших подкреплений возможно больше и возможно скорее. Союзники советуют послать туда армию 150 тысяч. Комкор 47-го более скромен в своих пожеланиях. Отвечу, что каждый солдат, отправленный в Добруджу, уменьшает шансы нашего успеха на важнейшем жизненном и опаснейшем направлении для нас и противника. Только победою в настоящее время в Галиции мы обеспечим общий успех, между тем из армий севернее Полесья выслано почти все, что можно было выслать без риска устойчивости нашего собственного положения. Комкору 47-го отправляется 115 дивизия. Настаиваю на усилении румынских войск. Делом его искусства будет вести борьбу предоставленными ему средствами. От нас невозможно пока выделить ничего более до выяснения целей Гинденбурга» [2, ф. 2067, оп. 1, д. 3058, л. 181].
30 августа 1916 г. Зайончковский, которому, по согласованию с румынским правительством и королем, было дано указание принять общее командование над румынскими войсками в До-брудже, резюмировал: «Уже в настоящее время считаю болгар сильнее себя даже численностью, не говоря о качестве дивизий» [2, ф. 2067, оп. 1, д. 3058, л. 184]. Остро ощущался и недостаток кавалерии. Румыны, в ходе начавшихся боев, не проявили ни мужества, ни стойкости, в частях 9-й и 19-й румынских дивизий участились случаи дезертирства и массового бегства солдат при столкновении с болгарскими вой-сками5. В этой ситуации Зайончковскому пришлось изменить свой первоначальный план и ввести сербскую дивизию в бой, и она показала, в отличие от румын, прекрасный пример мужества и героизма. В боях за Добруджу первая сербская дивизия потеряла более 80% личного состава и была отведена в Измаил на переком-
плектование. Николай II и сербский монарх Петр Карагеоргиевич передали через генерала Зайончковского особую благодарность и восхищение подвигом сербской дивизии [9, с. 7273]. Всего в период с 25 августа по 16 октября
1916 г. сербы потеряли убитыми и ранеными 231 офицера и 8996 нижних чинов [9, с. 111]. Однако их мужество не смогло изменить положения дел. 9 (22) октября пала Констанца. Русские войска были вынуждены отступить на север, после чего Зайончковский был сменен генералом Сахаровым. 22 ноября (6 декабря) пал Бухарест. Румынская армия перестала существовать как организованная сила, способная к сопротивлению. К концу декабря 1916 г. ее остатки были отведены за р. Серет, за спины 500 000 русских солдат. Но и противник был измотан. К январю 1917-го линия фронта стабилизировалась по линии запрутской Молдовы, растянувшись более чем на 430 верст.
Все эти события имели ключевое значение для дальнейшей судьбы сербского корпуса, которому требовалось срочное переформирование и пополнение рядов. Именно попытки призыва туда новых добровольцев осенью 1916 г. могут явиться истинной иллюстрацией отношений между, казалось бы, близкими славянскими народами, что вылилось в серьезные беспорядки, в основе которых лежала национальная неприязнь друг к другу. Причем незадолго до произошедших событий, в конце сентября, Михаил Живкович издал приказ, в котором, в частности, говорилось: «Сны наших славных предков ныне осуществляются. Сербию, Хорватию, Славонию, Боснию и Г ерцеговину, Далмацию и прочие страны славянского юга давным-давно заселил один и тот же славянский народ. <...> Сербия своей героической борьбой показала всему миру, что она не желает жить одна, без совместной жизни со своими сёстрами, без совместной жизни с милой Хорватией и Славонией, дивной Словенией, с гордыми Боснией и Герцеговиной, с скалистой Далмацией, с славным Сремом, с цветистым Банатом и с родной Бачкой»6 [2, ф. 2003, оп. 1, д. 1167, л. 24 об.; 9, с. 85].
Вместе с тем привлечь пленных из «милой Хорватии» и «дивной Словении» к «общей» борьбе оказалось не так просто, и командование корпуса прибегло к насилию. «В Одессе все военнопленные югославяне сосредотачивались в казармах, отведенных для сербских формирований, разбивались на партии и с ними велись собеседования относительно поступления в сербские дивизии. Не желавших поступать добровольцами тотчас отделяли в особое помещение под караул, а затем отправляли к одесскому
воинскому начальнику для возвращения в плен, но не всегда немедленно. С колеблющимися велись собеседования в течение более или менее продолжительного срока, а затем наиболее упорные из них отправлялись в плен, а остальные в полки» [2, ф. 2003, оп. 1, д. 1167, л. 68 об. - 69].
Вопрос об избиениях, сопровождавших агитацию, был поднят поручиком 3-го полка 1-й сербской дивизии словенцем Гаспаром Пекле, который поделился этими сведениями с редактором газеты «Юго-Славия» Л. Туме. Тот, в свою очередь, обратился с соответствующим запросом в российский МИД, на основании которого министр иностранных дел отнесся к Алексееву с просьбой провести следствие. Его ведение было поручено генерал-лейтенанту П.Е. Чистякову. Он провел обстоятельное расследование причин случившегося. В частности, он отметил: «Расчеты на большой прилив добровольцев не оправдались; положение еще ухудшилось с 20-х чисел августа 1916 года, когда первая сербская дивизия приняла участие в добруджинских боях, где понесла большие потери. Срочно понадобились большие пополнения (до 6500 человек). Но, несмотря на недостаток людских запасов для первой дивизии, от мысли о формировании 2-й дивизии отказаться не хотелось, почему, в нарушение принципа добровольности, как для пополнения прежних кадров, так и для формирования новой дивизии в октябре 1916 года была применена принудительная отправка в Одессу всех военнопленных югославян из района одесского военного округа -по распоряжению окружного начальства - и даже из некоторых других пунктов - по недоразумению, основанному на неясности распоряжений» [2, ф. 2003, оп. 1, д. 1167, л. 68 об.].
В этой связи сербский исследователь Н. Попович указывал на попытки дискредитации корпуса со стороны австро-венгерских и итальянских агентов, а также хорватских и словенских националистов, группировавшихся вокруг К. Геруца и уже упоминавшегося нами Туме: «Русско-хорватское общество «Крижанич» направило командиру корпуса меморандум о беспорядках в сербском добровольческом отряде и с критикой командования корпуса с политической и национальной точки зрения» [6, с. 291]. Поскольку сам М. Живкович не счел возможным вступать в дискуссию, то ответ был написан одним из членов югославянского комитета - Франьо Поточняком, обвинившим составителей меморандума в необъективности и подтасовке фактов. В этом же контексте историк интерпретирует письмо Пекле, отмечая, что находящийся в Петербурге известный хорватский общественный деятель и публицист К. Геруц в неких корыстных целях
сделал попытку ознакомить с его содержанием российского императора7 [6, с. 293].
Выводы, сделанные П.Е. Чистяковым, говорят об обратном. «Случайно собранная масса естественно находилась в дисгармонии. Хорваты и словенцы заявляли, что они вовсе не «сербы», а католики и до того, к чему стремятся сербы, им дела нет», - констатировал он в своем рапорте. «Было бы совершенно неоправданным утверждать, чтобы при югославянской горячности и в такой обстановке не было брани, ссор, драк, ударов и даже поранения и убийств. Последние явления имели место среди югославян, которые отказывались от поступления в сербский добровольческий корпус, в более или менее резкой форме, с большим или меньшим влиянием на остальных, прибывших с ними югославян. Побои проводились самими же солдатами (действительными добровольцами) в отсутствии офицеров, главным образом по ночам. Избивались хорваты и словенцы, наиболее враждебно настроенные против сербов. Бывали случаи, что сами караульные били и отбирали деньги у арестованных» [2, ф. 2003, оп. 1, д. 1167, л. 69-69 об.].
Следствие смогло найти неоспоримые доказательства издевательств в отношении 24 человек. Но допросить их генералу Чистякову так и не удалось, поскольку 7 человек были отправлены в полки, «но находятся ли они там, выяснить не удалось», а остальные 17, категорически отказавшиеся вступать в корпус, «в списках не значатся и по видимому возвращены в плен» [2, ф. 2003, оп. 1, д. 1167, л. 69 об.]. При этом был выявлен факт убийства майором 7-го полка Николичем словенца по фамилии Тротша, а, кроме того, в четвертой роте 5-го полка случилась целая демонстрация, «когда принудительно навербованные добровольцы кричали: «Да здравствует Австрия!», «Долой Сербию!», «Долой короля Петра!». При ее разгоне было убито
3, задавлено 10, а всего пострадавших было 20 человек [2, ф. 2003, оп. 1, д. 1167, л. 70].
От поступления в корпус отказалось 165 хорватов, находившихся в «воспитательной команде», причем «4 хорвата принесли лично генералу Живковичу жалобы на нанесение им от 60 до 125 “батог”». Живкович приказал их направить в распоряжение одесского воинского начальника для отправки в лагерь для военнопленных. Чистяков, в свою очередь, выявлял все новые и новые факты насилия: «Случаи эти, отмечал он, - закончились 10 ноября 1916 года убийством капитана сербского добровольческого корпуса Штольфа. По данным дознания, произведенного разведывательным отделением штаба Одесского военного округа, можно за-
ключить, что убит ошибочно вместо командира 1-й роты VII полка капитана Танасковича (серба из Королевства), весьма требовательного и строгого начальника» [2, ф. 2003, оп. 1, д. 1167, л. 70-71].
В ноябре 1916 г. начальник одесского военного округа приказал Живковичу удалить из корпуса всех «неблагонадежных». Однако этот приказ был фактически проигнорирован, поскольку привел бы к сокращению наполовину численности корпуса, «а между тем мысль о создании возможно большего “запаса людей” для сербской армии, лишенной иных источников комплектования, сохраняла свою жгучесть» [2, ф. 2003, оп. 1, д. 1167, л. 70-71].
О произошедших беспорядках был проинформирован и представитель сербской армии при штабе верховного главнокомандующего полковник Лонткевич. Живкович, в свою очередь, отправил донесение сербскому посланнику в Петрограде Спайлаковичу. Не упоминая напрямую о произошедших беспорядках, он указывал, что итальянский консул ведет агитацию, направленную на дискредитацию не только корпуса, но и самой югославянской идеи: словенцы будут итальянскими гражданами, и он поможет им уехать в Италию, а хорватам доказывал бессмысленность совместной с сербами борьбы за новое государство, поскольку значительная часть Хорватии также должна быть передана Италии. При этом он допускал возможность создания хорватского государства под протекторатом итальянской династии. Живко-вич подчеркнул, что такие действия итальянского дипломатического представителя согласованы с Геруцем, Туме и другими лицами, «кому на руку его уничтожение» [9, с. 165-166].
Генерал Чистяков, однако, сделал, как нам кажется, вполне справедливый вывод: «Основной причиной возникновения описываемых эксцессов, помимо принудительного комплектования, представляется религиозная и политическая рознь элементов, из коих комплектовались сербские формирования. Эти различные элементы искусственным образом связать было нельзя, и попытки в этом направлении вызвали естественные протесты, которые ликвидировались не всегда дозволенными действиями» [2, ф. 2003, оп. 1, д. 1167, л. 72].
На фоне громких заявлений югославянских политиков о необходимости, а главное, о готовности сербов, хорватов и словенцев объеди-ниьтся в новый «югославский дом», следствие нашло крайне нежелательным отправку результатов работы в российский МИД, ограничившись в этой связи лишь составлением краткой справки для министра, в которой подчеркива-
лось, что «некоторое давление на волю вербуемых было случайно, по почину местных начальников, и что оно устранено» [2, ф. 2003, оп. 1, д. 1167, л. 72].
В начале февраля 1917 г. в штабе югозападного фронта пришли к выводу, что «рассчитывать на достаточный приток добровольцев для формирования 2-й сербской дивизии не представляется возможным и что следует озаботиться лишь надлежащим укомплектованием кадров 1-й сербской дивизии» [2, ф. 2003, оп. 1, д. 1167, л. 74].
В этой связи, а также, видимо, и от желания избавиться от ненужных проблем, ставкой было принято решение о начале переброски частей корпуса на Салоникский фронт, тем более что, по сведениям Генштаба к концу 1916 г., там находилось не более 35 тысяч штыков сербской армии, «и пополнения убыли в рядах этой армии ожидать неоткуда». Сербский корпус в этой связи рассматривался как единственный ресурс «в руках сербского правительства при возвращении его на родину, где все мужское население в возрасте военнообязанных истреблено швабо-болгарами» [2, ф. 2003, оп. 1, д. 1167, л. 82].
25 декабря 1916 г. сербский военный агент полковник Лонткевич телеграфировал генерал-лейтенанту Лукомскому, что «для вербования добровольцев», желающих поступить в действующую на салоникском фронте сербскую армию, предполагается командировать в Донскую область шесть групп офицеров, «так как там более всего находятся пленные югославяне». Лонткевич привел список этих офицеров [2, ф. 2003, оп. 1, д. 1167, л. 26].
Однако пополнение салоникского фронта солдатами из России не могло быть уж столь значительным. В феврале 1917 г., по сведениям ставки, в первой сербской дивизии было 12 батальонов, «в каждом батальоне в среднем по 742 нижнего чина. Всего для дивизии не хватает 3963 строевых и 167 нестроевых чинов» [2, ф. 2003, оп. 1, д. 1167, л. 79-79 об.].
Вторая сербская дивизия также состояла из 12 батальонов, насчитывающих около 820 нижних чинов. Для полного комплектования этой дивизии не хватало 3453 строевых и 330 нестроевых нижних чинов. Офицерами в первой сербской дивизии значилось 470 человек, а во второй - 256. Тем не менее в начале января
1917 г. через северный русский порт Романов на Салоникский фронт было отправлено 28 офицеров и 1157 нижних чинов. События русской революции перемешали первоначальные планы, а участие сербских добровольцев в событиях гражданской войны является уже предметом
отдельного исследования8. Мы же в своей небольшой статье стремились показать, что взаимоотношения сербов, хорватов и словенцев внутри добровольческого корпуса прекрасно иллюстрируют предопределение будущей печальной судьбы югославского государства и его армии, изначально, еще до своего официального оформления, обреченных на развал.
Примечания
1. В связи с переходом сербской армии в Албанию, стоившим ей огромного числа человеческих жертв, Николай II 8 декабря 1915 г. отправил престолонаследнику Александру следующую телеграмму: «С чувством глубокой тревоги я следил за переходом геройской сербской армии в Албанию и Черногорию. Выражаю Вашему королевскому высочеству мое искреннее восхищение перед искусством, с которым под Вашим водительством она одолела все трудности пути, отражая нападения численно превосходящих ее врагов. Согласно моим указаниям министр иностранных дел неоднократно призывал союзников принять меры к обеспечению морских сообщений по Адриатическому морю. Но настояния эти будут возобновлены, и я надеюсь, что доблестным войскам Вашего королевского высочества будет предоставлена возможность покинуть Сан Джовани ди Медуа. Я твердо верю, что они скоро оправятся от перенесенных тягостей и лишений и вновь примут участие в борьбе с общим врагом. Победа над ним и возрождение великой Сербии послужит Вам и братскому сербскому народу утешением за все пережитое» [2, ф. 2003, оп. 1, д. 1870, л. 582-583]. По сведениям российского генерального штаба к началу февраля 1916 года на Корфу было перевезено 88 тысяч человек, находилось в пути еще 8000 человек, было также переправлено 12 горных пушек и все пулеметы. К этому времени в Дураццо оставалось 7000 человек, а в районе Валоны еще около 30 000 человек [2, ф. 2003, оп. 1, д. 1167, л. 1].
2. Югославянский комитет, состоящий из поли-тиков-эмигрантов из Хорватии, Словении, Далмации, Боснии и Г ерцеговины возник в 1915 г. и имел свою штаб-квартиру в Лондоне. В него вошли: И. Мештрович, Ф. Супило, Ф. Поточняк и др. Председателем комитета стал политик из Далмации А. Трумбич. Исходя из идеи единства сербов, хорватов и словенцев, члены комитета выступали за поражение в войне Австро-Венгрии и за образование единого югославянского государства.
3. См. подробнее: [5-9].
4. Переправа была осуществлена на высоком организационном уровне. Г енерал Шошин, отвечавший за наводку понтонных мостов через Дунай, докладывал А.М. Зайончковскому, что 3-я кавалерийская дивизия переходила на румынский берег «в безупречном порядке, под непрерывные крики «Ура» рабочих на русском берегу и такими же криками встречали полки жители на румынском берегу, женщины бросали цветы. Начальник дивизии, пропустив первый полк, перешел на румынский берег для при-
ветствия румынского населения и принял поднесенную хлеб-соль, после чего вернулся снова к голове моста. Румынские гости удивлялись отличному личному и конскому составу дивизии, которые действительно были превосходны. Даже обозы и транспорты оказались в отличном состоянии» [2, ф. 2067, оп. 1, д. 3058, л. 69 об.].
5. Штаб одесского военного округа небезосновательно увязывал такое поведение румынских солдат с «результатом тайной пропаганды болгар, работавших в этом направлении задолго до начала настоящей кампании», подчеркивая наличие в Добрудже тайной болгарской организации [2, ф. 2067, оп. 1, д. 3058, л. 289-290 об.].
6. В связи с приказом Живковича, показательна телеграмма представителя русской армии в военном совете союзных армий генерала Ф.Ф. Палицына из Парижа о настроениях югославянской эмиграции во Франции, отправленная 9 декабря 1916 г.: «Формирование черногорского легиона безнадежно. Черногорцев, желающих поступить в легион, нет, а поступление югославян по политическим соображениям не допускается» [2, ф. 2003, оп. 1, д. 1167, л. 26]. Заметим также, что в 1915 г. русский посол в Париже Извольский в беседах с Й. Жуйовичем, президентом Сербской Королевской академии и неофициальным сербским представителем во Франции, советовал сербам не идти по легкому пути объединения с хорватами и словенцами, а попытаться после окончания войны как можно больше расширить границы сербского королевства. См.: [12, с. 84].
7. О Крунославе Геруце см. подробнее: [13].
8. Укажем, что 10 ноября 1917 г., т.е. уже после захвата власти большевиками, В. Гойкович обратился с открытым заявлением в штаб Верховного главнокомандующего, в котором содержалось требование о формировании нового югославянского батальона из всех военнослужащих, отказавшихся покидать Россию, с возможным включением его в состав чешского корпуса [2, ф. 2003, оп. 4, д. 49, л. 1-2].
Спискк литернтуры
1. Троцкий Л.Д. Европа в войне. Сочинения. Т. IX. М.-Л.: Госиздат, 1927. 238 с.
2. Российский государственный военно-исторический архив (РГВИА).
3. Югославия в ХХ веке. Очерки политической истории. М.: Индрик, 2011. 888 с.
4. Крлежа М. Поездка в Россию 1925: Путевые очерки. М.: Гелеос, 2005. 416 с.
5. Jугословенски доброволци 1914-1918. Збор-ник докумената. Београд, 1980.
6. ПоповиЪ Н. Србща и Русща 1914-1918. Београд: Народна каига, 1977. 510 с.
7. ПетровиЪ И. Српски доброволци 1912-1918. Бро]ке и судбина. Нови Сад: Штампарща «Пипери», 2001. 151 с.
8. Лобачева Ю.В. Сербия, Югославянский комитет и сербо-хорвато-словенская эмиграция в Америке в 1914-1916 гг. // Славяноведение. 2007. № 4. С. 12-28.
9. Jугословенски доброволци у Русщи 19141918. Београд, 1977.
10. Вишняков Я.В. Военный фактор и государственное развитие Сербии начала ХХ века. М.: Изд-во МГИМО, 2012. 439 с.
11. Милорадович Г. Карантин идей. Лагеря для изоляции «подозрительных лиц» в Королевстве сербов, хорватов и словенцев в 1919-1922 гг. М.: Reg-пит, 2010. 228 с.
12. Джурич Дж. Первая мировая война с точки зрения типичного сербского интеллигента (по дневнику Президента Сербской Королевской Академии) // Первая мировая война в литературах и культуре западных и южных славян. М.: Институт славяноведения РАН, 2004. С. 78-86.
13. Ващенко М.С. «Хорватский консул» в Петербурге // Родина. 2010. № 4. С. 59-62.
TOWARDS YUGOSLAVIA:
ON THE SERBO-CROATIAN RELATIONS IN THE SERBIAN VOLUNTEER CORPS (1916-1917)
Ya. V. Vishnyakov
The article, based on the little-known documents of the Russian State Military Historical Archive, reveals situations of the ethnic conflict in the Serbian Volunteer Corps formed in 1916. The author shows that the first Serbo-Croatian ticking time bomb exploded in 1916, when there was an urgent need to consolidate the efforts of the two peoples in order to fight against the common enemy and for the creation of a "common state". The article emphasizes that the relationships between Serbs, Croats and Slovenes in the Volunteer Corps set an example of a microcosm, which itself represents the prototype of the future state of Yugoslavia and its army doomed to collapse before their official foundation.
Keywords: First World War, Dobrogea, Serbia, Serbian Volunteer Corps, M. Zivkovic, A.M. Zayonchkovsky.
References
1. Trockij L.D. Evropa v vojne. Sochineniya. T. IX. M.-L.: Gosizdat, 1927. 238 s.
2. Rossijskij gosudarstvennyj voenno-istoricheskij arhiv (RGVIA).
3. Yugoslaviya v ХХ veke. Ocherki politicheskoj is-torii. M.: Indrik, 2011. 888 s.
4. Krlezha M. Poezdka v Rossiyu 1925: Putevye ocherki. M.: Geleos, 2005. 416 s.
5. Jugoslovenski dobrovo^ci 1914-1918. Zbornik dokumenata. Beograd, 1980.
6. Popovih N. Srbija i Rusija 1914-1918. Beo-grad: Narodna kaiga, 1977. 510 s.
7. Petrovih I. Srpski dobrovo^ci 1912-1918. Brojke i sudbina. Novi Sad: SHtamparija «Pi-peri», 2001. 151 s.
8. Lobacheva YU.V. Serbiya, Yugoslavyanskij ko-mitet i serbo-horvato-slovenskaya ehmigraciya v Ame-
rike v 1914-1916 gg. // Slavyanovedenie. 2007. № 4.
S. 12-28.
9. Jugoslovenski dobrovo^ci u Rusiji 1914-1918. Beograd, 1977.
10. Vishnyakov YA.V. Voennyj faktor i gosu-darstvennoe razvitie Serbii nachala XX veka. M.: Izd-vo MGIMO, 2012. 439 s.
11. Miloradovich G. Karantin idej. Lagerya dlya izo-lyacii «podozritel'nyh lic» v Korolevstve serbov, horvatov
i slovencev v 1919-1922 gg. M.: Regnum, 2010. 228 s.
12. Dzhurich Dzh. Pervaya mirovaya vojna s tochki zreniya tipichnogo serbskogo intelligenta (po dnevniku Prezidenta Serbskoj Korolevskoj Akademii) // Pervaya mirovaya vojna v literaturah i kul'ture zapadnyh i yuzh-nyh slavyan. M.: Institut slavyanovedeniya RAN, 2004.
S. 78-86.
13. Vashchenko M.S. «Horvatskij konsul» v Peter-burge // Rodina. 2010. № 4. S. 59-62.
