CC BY
98
К. А. Рогова
НА ПУТИ К НОВОЙ АКАДЕМИЧЕСКОЙ ГРАММАТИКЕ
KIRA A. ROGOVA
TOWARDS THE NEW RUSSIAN ACADEMIC GRAMMAR
Кира Анатольевна Рогова
Доктор филологических наук, профессор кафедры русского языка как иностранного и методики его преподавания
Санкт-Петербургский государственный университет Университетская наб. 7/9, Санкт-Петербург, 199034, Россия ► [email protected]
Kira A. Rogova
Saint Petersburg State University
7/9 Universitetskaya nab., St. Petersburg, 199034, Russia
В статье рассматривается вопрос о расширении границ грамматики и включении в неё дискурсивного анализа, что, в свою очередь, невозможно без расширения семантической базы описываемых языковых единиц и их смысловых преобразований в разного типа дискурсах. Отмечается, что идея разработки «русской грамматики смыслов» была высказана Н. Ю. Шведовой сразу после завершения работы над Грамматикой-80, и приводятся сведения о современных подходах к этой проблеме, связанных как с представлением общей структуры нарратива (в его широком дискурсивном понимании), так и с выделением инвариантных структурных компонентов, характерных для всех возможных нарративов. Демонстрируются случаи близости значений отдельно взятых синтаксических конструкций и их реальная принадлежность разным типам дискурсов, что подтверждает необходимость включения в грамматическую семантику не только значимости языковых единиц, но и общих свойств их дискурсивного функционирования.
Ключевые слова: дискурсивный анализ; структура нарратива; компоненты нарратива; значимость языковых единиц в системе; типы смысловых преобразований в дискурсе.
The article deals with the question of expanding the boundaries of grammar in order to include into it discourse analysis, which, in turn, is impossible without expanding the semantic base of the described language units and their semantic transformations in different types of discourses. The author states that the idea of developing "Russian Grammar of Meanings" was expressed by N. Yu. Shvedova immediately after the completion of the 1980 Russian Academic Grammar. The author provides information on modern approaches to this problem, associated with the representation of the general structure of the narrative (in its broad discursive sense), and the allocation of invariant structural components, characteristic for all possible narratives. Cases of proximity of values of separately taken syntactic constructions and their real belonging to different types of discourses are demonstrated in order to confirm the need of including into grammatical semantics not only the meanings of linguistic units, but also the general properties of their discursive functioning.
Keywords: discourse analysis; the structure of the narrative; the components of narrative; the importance of the linguistic units in the system and the types of semantic transformations in the discourse.
ХХ век охарактеризовался выходом трёх Академических грамматик русского литературного языка. Стремясь к максимально полному представлению грамматической системы, их авторы искали, опираясь на собственный и зарубежный опыт, такие способы её описания, которые были бы в состоянии охватить большой эмпирический материал реального языкового существования и при этом были бы доступны
широкому кругу читателей. Русская грамматика 1980 года выполнила эту задачу, так что и через 30 лет после её выхода экспертная комиссия пришла к следующему заключению: «РГ-80 дает исчерпывающий свод действующих и в настоящее время грамматических правил, а рекомендуемые ею нормативные характеристики в большинстве своем соответствуют современному состоянию языка, отвечает требованиям, предъявляемым к грамматикам, словарям и справочникам, содержащим нормы современного русского языка при его использовании как государственного» [1].
И тем не менее сегодня ощутима необходимость создания новой грамматики, что подтвердил Международный научный симпозиум «Русская грамматика 4.0» (Москва, 2016). За прошедшее время произошли некоторые изменения в самом языке, а также накоплено огромное количество новых частных исследований, вступил в строй корпус, который представляет материал в таком количестве, о котором не мог даже мечтать В. В. Виноградов, всегда указывавший на нехватку языковых фактов. Активно развивается методика преподавания языка в школе и вузе, а также в практике РКИ, что выявляет потребность в толковании языковых явлений для повышения эффективности обучения.
В ходе обсуждения содержания новой грамматики на уже прошедших трёх конференциях (Москва, 2016; Хельсинки, 2017; Санкт-Петербург, 2018) высказывались различные мнения как относительно её комплексности (что должно включить «не только структурно-семантический (традиционный) подход, включающий собственно структурный (формальный) аспект описания, но и новые подходы, связанные с концепциями лексической, функциональной, когнитивной и коммуникативной грамматик» (А. Л. Шарандин*)), так и интегративности описания, которое должно представить «своего рода инвариант по отношению ко всем возможным вариантам языкового существования» с учётом фактора «распространенности (употребительности) каждого явления» (Б. Ю. Норман [10: 31]). Были сделаны предложения относительно создания «естественной грамматики», которая
должна основываться «на наиболее обычных, наиболее прототипических образцах употребления этого языка» и прежде всего на его устных формах (А. А. Кибрик [7: 37]); говорилось о необходимости внимания к культурообразующе-му аспекту грамматики (А. Л. Бердичевский [2]) и др. Таким образом, обозначился широкий круг вопросов, связанных с описанием грамматических явлений, которые очевидно требуют решения относительно структуры новой грамматики. «Необходимо осознать, — пишут В. Б. Касевич и Ю. В Меньшикова, — что Академическая грамматика — лишь одна из семейства грамматик, которые необходимы для теоретического осмысления и отражения всей совокупности явлений, относящихся к языку, речи и речевой деятельности» [5: 28].
Возвращаясь к Грамматике-80, которая является отправным пунктом и для новой — назовём её базовой — грамматики, отметим, что уже через 10 лет после её выхода Н. Ю. Шведова начинает разработку теоретической программы «Русская грамматика смыслов», концептуальные основы которой изложены в её статье «Смысловой строй языка как основа его жизнедеятельности» [26], а также в книге «Система местоимений как исход смыслового строения языка и его смысловых категорий» [27].
Отметим, что в направлении изучения семантики ведутся и столь характерные сегодня типологические исследования: «Впервые описание грамматических систем и грамматических категорий языков мира стало в значительных масштабах осуществляться на основе единых принципов, позволяющих сопоставлять факты грамматической семантики разных языков» [15: 143]
Итак, грамматическая семантика заняла важные позиции в современных исследованиях широкого языкового материала, находясь в сфере взаимодействия языка и мысли. Исходно опорным здесь, вероятно, является заявление Л. В. Щербы о том, что «вся грамматика в целом фактически со всеми ее разделами мыслится... не как учение о формах, а как сложная система соответствий между смыслами, составляющими содержание речи, и внешними формами выра-
жения этих смыслов, их (смыслов) формальными показателями» [4: 69].
Этот семантический аспект заявлен и в выступлении члена авторского коллектива новой грамматики Н. К. Онипенко: «На современном этапе развития русистики актуальной проблемой стало написание новой академической грамматики, которая: отразит состояние языковой системы в начале XXI в.; представит систему русского языка с позиций современной антропоцентрической, объяснительной, семантико-ориентированной, интегральной русистики; соединит системный и текстовый анализ языкового материала; представит языковую систему с учетом диахронного и типологического аспектов» [12: 105].
Составляющие в этом перечислении не являются рядоположенными. Обращают на себя внимание семантико-ориентированный характер описания грамматики и соединение системного и текстового анализа языкового материала. Соотношение этих составляющих, как и само включение проблемы текстового анализа в аспекте грамматики, требует особого рассмотрения.
«Прошло время, — пишет В. А. Плунгян, — когда подавляющее большинство лингвистов считало возможным ограничить изучаемые объекты такими единицами, как слово, синтагма или, в лучшем случае, клауза, забывая, что язык функционирует именно в виде дискурса и что именно дискурс является единственной наблюдаемой реальностью языка... дискурс является самостоятельным объектом, иерархически более сложным, чем предложение, и естественно ожидать, что в языке будет представлен арсенал средств, выражающих структурные и функциональные особенности в том числе и дискурсивных единиц. Грамматические категории составляют важную часть этого арсенала» [14: 8].
Обращение к дискурсу, который выводит за пределы идеальной системы, отражает поиск путей к постижению языка в его речевой деятельности, в практической реальности, органическая связь дискурсивного анализа с возможностями корпусной лингвистики, с когнитивным и функциональным направлениями связывается с надеждой на то, что анализ дискурса поможет значи-
тельно расширить изучение реального языкового существования, которое сегодня уже находит отражение во множестве конкретных исследований.
По мнению А. А. Кибрика, дискурс, лингвистический анализ дискурса, должен рассматриваться как «уровневый раздел лингвистики, входящий в ряд фонетика/фонология — морфология — синтаксис. Лингвистический анализ дискурса имеет дело с языковыми составляющими максимально возможного размера — т. е. с целыми дискурсами» [6: 597].
Но вписывается ли дискурс и его анализ в языковую систему?
Ф. де Соссюр разграничивал лингвистику языка и лингвистику речи, считая их принципиально разными образованиями: «Язык существует в коллективе ... Это нечто имеющееся у каждого, вместе с тем общее всем и находящееся вне воли тех, кто им обладает. ... Речь — сумма всего того, что говорят люди... в речи нет ничего коллективного: проявления ее индивидуальны и мгновенны... Учитывая все эти соображения, было бы нелепо объединять под одним углом зрения язык и речь. Можно в крайнем случае сохранить название лингвистики за обеими этими дисциплинами и говорить о лингвистике речи. Но ее нельзя смешивать с лингвистикой в собственнном смысле, с той лингвистикой, единственным объектом которой является язык» [18: 81].
Отождествим ли дискурс с речью — суммой всего того, что говорят люди? Или, говоря о дискурсе, мы имеем в виду и ищем «регулярности различных позиций субъективности» [22: 56] — говорящих. Иначе: существуют ли какие-то закономерности в организации речи, которые и следует считать содержательной стороной дискурса. Так, например, Л. О. Чернейко утверждает, что «дискурс — это не язык, т. е. не общий для всего социума код, и не речь, т. е. не индивидуальная реализация общего кода, а вербализованный идеологический посредник между индивидуальной речью и языком-кодом» [25: 69]. Дискурс определяется также как указание на коммуникативную ситуацию, включающую сознание партнёров общения, и текст, который создаётся в процессе общения.
Такое понимание дискурса делает понятным его непосредственную связь, с одной стороны, с мироощущением говорящего субъекта — т. е. всей той историко-культурной ориентацией говорящего, изучение которой заняло одно из ведущих мест в современной теории коммуникации, а с другой — со следованием определённым если не правилам, то тенденциям, принятым в разных социальных сферах общения — функциональным разновидностям речи (стилям).
По поводу связей со стилями. В период вхождения термина дискурс Ю. С. Степанов писал: «Термин „дискурс" (фр. discours, англ. discourse) начал широко употребляться в начале 1970-х гг., первоначально в значении близком к тому, в каком в русской лингвистике бытовал термин „функциональный стиль" (речи или языка)», который «означал прежде всего особый тип текстов — разговорных, бюрократических, газетных и т. д., но также и соответствующую каждому типу лексическую систему и свою грамматику, в англосаксонской традиции не было ничего подобного, прежде всего потому, что не было стилистики как особой отрасли языкознания». И далее: «Дискурс описывается как всякий язык (а не просто текст), как всякий язык, имеющий свои тексты, — мы нуждаемся в хороших описаниях дискурсов, без которых не может быть продвинута и их теория» [19: 36-38].
Но значит ли это, что значения, которые вкладываются в понятия стиля и дискурса, тождественны? Оба они базируются на факторе целепо-лагания в коммуникативном процессе. Но функциональный стиль (во всяком случае, в своём исходном понимании) сосредоточен на нормах отбора и организации языковых средств, которые описываются в рамках языковой системы. Разграничения аналитической стилистики — стилистики ресурсов и функциональной не выходят за пределы системного представления языковых средств, но в разном распределении: стилистика ресурсов посвящена стилистическому потенциалу языковых средств, описываемых в системе языка (части речи, синтаксические типы словосочетаний и предложений), функциональная стилистика представляет языковые средства — тоже
в системном представлении — как характерные для того или иного функционального стиля.
Дискурсивный анализ сосредоточен на содержательной стороне речи в аспекте решения социальных задач с поиском средств её выражения. Он обращён к прагматической сущности коммуникации. Исследование стилистических особенностей речи, при учёте общих тенденций в организации речи в разных сферах общения (что сближает дискурс и стиль), по мнению Н. И. Клушиной, ориентировано на «духовную и ментальную жизнь языка», заботу «о высших ценностях — креативности творчества, самоценности языка, уникальности сознания, отражённого в текстах». Взаимодействие этих двух сторон языка в процессе их изучения должно «воссоздать целостный образ речевой действительности» [8: 182].
Итак, посредническая роль дискурса «между индивидуальной речью и языком-кодом» определяет при его анализе обращение к содержательной стороне речи: внимание к референтной и модусной её стороне, наблюдение за реализацией в речи ассоциативных связей и за их счёт расширение содержания высказываемого с опорой на когнитивный запас коммуникантов. Это одна сторона — состоящая во включении экстралингвистики, не только допускаемой ныне в собственно лингвистические исследования, но и составляющей их обязательный компонент.
Другая сторона — это его собственная функционально обусловленная структура, элементы которой реализуются с помощью языковых средств.
Сегодня разработано множество подходов к исследованию дискурса и принципов его анализа. Существует даже «Краткая терминологическая энциклопедия: Современный дискурс и дискурс-анализ» Н. К. Кравченко [9]
Структурный подход к дискурсу, в этом аспекте именуемому нарративом (в широком значении), основан на предположении, что нарра-тивам присуща общая структура, её можно анализировать, хотя вычленение её вызывает трудности, связанные с выделением инвариантных структурных компонентов, характерных для всех возможных нарративов. Сам нарратив понима-
ется по-разному: как совокупность темпорально упорядоченных предложений; при этом совокупность понимается и как разного рода взаимосвязь событий; отмечают роль темы в формировании целостности нарратива. Ведущим является убеждение, что «суть классического повествования в том, что оно подчиняется логико-временному порядку» [17; 21; 24].
Представлено действительно широкое понимание нарратива — как структуры речевого произведения — текста, состоящей из множества составляющих. Основой этой структуры является композиция: «...только осознав общий принцип построения произведения, можно правильно истолковать функции каждого элемента или компонента текста. Без этого немыслимо правильное понимание идеи, смысла всего произведения или его частей» [11:71].
Напомним, что классификацией дискурсов и выделением его единиц занимались ещё русские формалисты. Так, Б. В. Томашевский (1925) выдвинул идею существования двух типов композиции: мифологической (последовательного развития сообщения-действия) и идеологической, при которой «вся сила — в развёртывании словесной темы»: «Развитие темы идет (выделено нами. — К. Р.) путем нанизывания на основные мотивы побочных, путем подбора этих вторичных мотивов к одной и той же основной теме» (повторено в: [20: 151— 152]). Практически на этой базе выделяются нар-ратив и «ненарратив» и всё более распространяющиеся термины нарратив и ментатив.
Выделяются и компоненты структуры дискурса. В основу их выделения положены разные основания, что не есть «научная непоследовательность», а свидетельство многомерности объекта, возможности выбора способов представления того или иного компонента, который представляет дискурс говорящему, обеспечивая таким образом «плюрализм речевых проявлений» — «многоречие». Многоречия, по мнению исследователей, «не противоречат (единству. — К. Р.), а напротив, предполагают друг друга» [3: 33].
Это компоненты по порядку составляющих структуру текста, предложенные У. Лабовым с опорой на литературоведческие понятия: экс-
позиция, центральные компоненты, кульминация и развязка, то, что связано с собственно референтной стороной текста, и «внешние компоненты» — его специально выраженные модусные части — кода (отнесение к настоящему времени) и резюме. Пассажи, вводимые В. А. Плунгяном, ориентируются на то, что каждому типу может соответствовать особая дискурсивная функция: интродуктивная, секвентная, фоновая, ретроспективная и объяснительная (или комментирующая), в которой может быть проявлена языковая специфика, наличие грамматических показателей [14: 20-21].
А. А. Кибрик, со ссылкой на представления Лонгакра [28], в качестве компонентов дискурса называет тоже пассажи — (фрагменты с единым типом изложения), которые представляют собой хорошо нам известные функционально-смысловые типы речи (ФСТР) — описание, повествование и рассуждение в трёх разновидностях: объяснение, доказательство, инструкция [6: 598].
Возможен подход к описанию компонентов дискурса со стороны «развития мысли» — сложного синтаксического целого (ССЦ), со стороны некоей рамочной конструкции (начала и конца) и нек. др. Можно ли представить такое многообразие в новой грамматике?
Здесь просматривается некоторая аналогия с Функциональной грамматикой А. В. Бондарко, где в единице высокого уровня — предложении — были выделены семантические категории, которые и были описаны в аспекте их «исполнения» языковыми средствами. Таким может быть содержание части дискурсивного анализа, если он будет включён в языковую систему, который может иметь два приложения — связанного с функциональными стилями и историко-культурными базовыми категориями.
Итак, главное в данном случае — это характеристика грамматических явлений, синтаксических прежде всего, в аспекте их участия в структуре дискурса. Наблюдения над грамматической организацией ФСТР (фрагментов/пассажей с единым типом изложения) выявило в них закономерности использования семантических типов предложений и их коммуникативной орга-
низации [23: 318], что соответствует указанному выше положению Л. В. Щербы о том, что грамматика — это сложная система соответствий между смыслами, составляющими содержание речи, и внешними формами выражения этих смыслов. Без включения в Грамматику адекватных семантических характеристик основных типов русских предложений, без рассмотрения семантики односоставных предложений, представляющих собой, с нашей точки зрения, грамматикализацию актуального членения предложения, члены которого (тема — рема) берут на себя роль восполнения семантической полноты высказывания [16: 849850], невозможно проводить дискурсивный анализ. С другой стороны, сам дискурсивный анализ позволяет выявлять, помимо синтаксических и семантических, дискурсивные функции грамматических категорий.
Приведём такой пример: сопоставление пассивных конструкций и неопределённо-личных предложений проявляет относительно небольшое различие в их значениях: Картины были куплены за рубежом и Картины купили за рубежом. Очевидна разница в степени представления лица: в неопределённо-личных на него есть указание в предикате — личной форме глагола, в пассивной конструкции — его присутствие обозначено на когнитивном уровне: действие покупки осуществляется неким лицом [13].
Но если сравнить тексты с этими конструкциями, то станут очевидными разные дискурсивные функции этих конструкций.
Пассив:
«Изваяния „Геба", „Амур и Психея", „Парис" и „Танцовщица" были присоединены к живописным шедеврам по личному... пожеланию Александра Картины курфюрста были захвачены французским генералом Жозефом Лагранжебм в 1806 году при обстоятельствах, превращавших их, по понятиям того времени, в легитимный трофей; они были найдены в укрытии, в сторожке лесника... Все картины проданы императрско-му Российскому двору за девятьсот тысяч франков...» («Дилетант». 2016, июль).
Неопределённо-личные предложения:
«Москва готовила международный форум энергетиков. Антона ввели в оргкомитет. Тотчас вызвали в Москву на заседание, разумеется срочное...
Форум решили проводить в Питере, пригласить иностранцев. Проводить форум решили через два месяца» (Гранин Д. Она и всё остальное: роман о любви и не только. М.; СПб., 2017. С. 122-123).
Дискурсивная семантика проявлена очевидно: в первом — пассивная конструкция как форма представления темы о предмете, во втором — сообщение о событии, в которое введено лицо, вовлеченное в это событие.
Таким образом, челночное взаимодействие семантики конструкции для её дискурсивного выбора и проявление её значения в дискурсивном употреблении с добавлением смыслов, связанных с распределением коммуникативных ролей, очевидно.
Без найденных форм введения этих сведений в системное представление языковых единиц в Грамматике анализ целого текста или его относительно самостоятельных компонентов невозможен, т. е. в этом последнем случае остаётся непреодолённым разрыв между описательной грамматикой и речевой деятельностью.
Итак, сегодня становится очевидной необходимость расширения границ грамматики и включения в неё дискурсивного анализа, что, в свою очередь, невозможно без расширения семантической базы описываемых языковых единиц и их смысловых преобразований в разного типа дискурсах. Нельзя не согласиться и с тем, что описание дискурса в том понимании, которое складывается в настоящее время, требует приложений к базовому описанию, что должно сделать Академическую грамматику одной «из семейства грамматик», которые окажутся в состоянии представить круг явлений, приближающих к осмыслению явлений, связанных с языком, речью и речевой деятельностью.
ПРИМЕЧЕНИЕ
* Из выступления на конференции в Санкт-Петербурге, 2018 год.
ЛИТЕРАТУРА
1. Белоусова А. С. Экспертное заключение на академический труд «Русская грамматика». Русская грамматика. М.: Наука, 1980. URL: http://rus-gos.spbu.ru/public/
files/dictionary/53981b062f1ce__19.Грамматика_1980_
Н. Ю. Шведова.рс^
2. Бердичевский А. Л. Отражает ли русская грамматика русскую ментальность? // Сб. тезисов Междунар. науч. симпозиума «Русская грамматика 4.0» (Москва, 13-15 апр. 2016 года). М., 2016. С. 58-62.
3. Гаспаров Б. М. Язык — разноречное единство: плюрализм речевого поведения как основа коммуникативного взаимодействия говорящих // Русский язык в многоречном социокультурном пространстве: [монография] / Отв. ред. Б. М. Гаспаров, Н. А. Купина. Екатеринбург, 2014. С. 14-41.
4. Зиндер Л. Р., Маслов Ю. С. Л. В. Щерба — лингвист-теоретик и педагог. Л., 1982.
5. Касевич В. Б., Меньшикова Ю. В. Множественность русских грамматик // Сб. тезисов Междунар. науч. симпозиума «Русская грамматика 4.0» (Москва, 13-15 апр. 2016 года). М., 2016. С. 26-29.
6. Кибрик А. А. Когнитивный анализ дискурса: локальная структура // Язык и мысль: Современная когнитивная лингвистика / Сост. А. А. Кибрик, А. Д. Кошелев. М., 2015. С. 595-634.
7. Кибрик А. А. На пути к естественной грамматике русского языка // Сб. тезисов Междунар. науч. симпозиума «Русская грамматика 4.0» (Москва, 13-15 апр. 2016 года). М., 2016. С. 36-40.
8. Клушина Н. И. Дискурс и стиль: пути и перекрёстки современной лингвистики // Дискурс и стиль: теоретические и прикладные аспекты: кол. монография / Под ред. Г. Я. Солганика, Н. И. Клушиной, Н. В. Смирновой. М., 2014. С. 177-182.
9. Кравченко Н. К. Современный дискурс и дискурс-анализ. URL: http://discourse.com.ua/data/uploads/books/sovre-mennyj-diskurs-i-diskurs-analiz-m-enciklopedija.pdf
10. Норман Б. Ю. Какая новая русская грамматика нам нужна? // Сб. тезисов Междунар. науч. симпозиума «Русская грамматика 4.0» (Москва, 13-15 апр. 2016 года). М., 2016. С. 30-32.
11. Одинцов В. В. Стилистика текста. М., 1980.
12. Онипенко Н. К. Актуальные проблемы русской грамматической науки // Сб. тезисов Междунар. науч. симпозиума «Русская грамматика 4.0» (Москва, 13-15 апр. 2016 года). М., 2016. С. 104-107.
13. Падучева Е. В. Неопределённо-личное предложение и его подразумеваемый субъект // Вопр. языкознания. 2012. № 1. С. 27-41.
14. Плунгян В. А. Предисловие: Дискурс и грамматика // Исследования по теории грамматики. Вып. 4: Грамматические категории в дискурсе / Ред. В. А. Плунгян (отв. ред.), В. Ю. Гусев, А. Ю. Урманчиева. М., 2008. С. 7-34.
15. Плунгян В. А. Универсальный грамматический набор как инструмент грамматической типологии // Междунар. конф., посв. 50-летию Петербургской типологической школы: Матер. и тезисы докладов. СПб., 2011. С. 142-145.
16. Рогова К. А. Односоставные предложения в системе синтаксического описания // Академик А. А. Шахматов: жизнь, творчество, научное наследие. Сб. ст. к 150-летию со дня рождения учёного / Отв. ред. О. Н. Крылова, М. Н. Приёмышева. СПб., 2015. С. 844-850.
17. Сидельцев A. В. Информационная структура, information structure и неканонический порядок слов в хеттском языке // Логический анализ языка. Информационная структура текстов разных жанров и эпох / Отв. ред. Н. Д. Арутюнова. М., 2016. С. 51-60.
18. Соссюр Ф. де. Труды по языкознанию / Пер. с франц. яз. под ред. А. А. Холодовича. М., 1977.
19. Степанов Ю. С. Альтернативный мир. Дискурс. Факт и принцип причинности // Язык и наука конца XX века / Под ред. акад. Ю. С. Степанова. М., 1995. С. 35-73.
20. Томашевский Б. В. Теория литературы. Поэтика: Учеб. пособие / Вступ. ст. Н. Д. Тамарченко. М., 1999.
21. Труб B. М. О некоторых средствах и способах организации информационной структуры микротекста // Логический анализ языка. Информационная структура текстов разных жанров и эпох / Отв. ред. Н. Д. Арутюнова. М., 2016. С. 61-73.
22. Фуко М. Воля к истине: по ту сторону знания, власти и сексуальности. М., 1996.
23. Функционально-семантические единицы речи (типология, исходные модели и принципы развёртывания): Кол. монография / Под ред. К. А. Роговой. СПб., 2017.
24. Циммерлинг А. В. Место глагола в нарративном тексте // Логический анализ языка. Информационная структура текстов разных жанров и эпох / Отв. ред. Н. Д. Арутюнова. М., 2016. С. 74-91.
25. Чернейко Л. О. Дискурс: языковая реальность или лингвистическая мифология? // Дискурс и стиль: теоретические и прикладные аспекты: кол. монография / Под ред. Г. Я. Солганика, Н. И. Клушиной, Н. В. Смирновой. М., 2014. С. 52-71.
26. Шведова Н. Ю. Смысловой строй языка как основа его жизнедеятельности // Русский язык и современность: проблемы и перспективы развития русистики: Докл. Всесоюзн. науч. конф. Москва, 20-23 мая 1991 г. Ч. 1. М., 1991. С. 23-30.
27. Шведова Н. Ю., Белоусова А. С. Система местоимений как исход смыслового строения языка и его смысловых категорий. М., 1995.
28. Longacre R. E. The Grammar of Discourse (Topics in Language and Linguistics). New York, 1983.
REFERENCES
1. Belousova A. S. Ekspertnoe zakliuchenie na akademicheskii trud «Russkaia grammatika»: Russkaia grammatika. M.: Nauka, 1980. [Expert opinion on academic work «Russian grammar»: Russian grammar. Moscow, «Science», 1980]. Available at: http://rus-gos.spbu.ru/public/files/
dictionary/53981b062f1ce__19.Грамматика_1980_Н. Ю. Шведова^ (accessed 10.04.2018)
(in Russian)
2. Berdichevskii A. L. (2016) Otrazhaet li russkaia grammatika russkuiu mental'nost' [Does the Russian grammar express the Russian mentality]. In: Proceedings of the International scientific Symposium «Russkaia grammatika 4.0» [«Russian grammar 4.0»] (Russia, Moscow, 13-15.04.2016) Moscow, pp. 58-62. (in Russian)
3. Gasparov B. M. (2014) Iazyk — raznorechnoe edinstvo: pliuralizm rechevogo povedeniia kak osnova kommunikativnogo vzaimodeistviia govoriashchikh [Language as a unity of different languages: pluralism of speech behavior as the basis of communicative interaction of speakers]. In: Gasparov B. M., Kupina N. A., eds. Russkii iazyk v mnogorechnom sotsiokul'turnom prostranstve [The Russian language in the multi-language ocial and cultural environment]. Yekaterinburg, pp. 14-41. (in Russian)
4. Zinder L. R., Maslov Iu. S. (1982) L. V. Shcherba — lingvist-teoretik i pedagog [Shcherba as a linguist, theorist and teacher]. Leningrad. (in Russian)
5. Kasevich V. B., Men'shikova Iu. V. (2016) Mnozhestvennost' russkikh grammatik [Non-uniqueness of Russian grammar]. In: Proceedings of the International scientific Symposium
^^^ [лингвистические заметки]
«Russkaia grammatika 4.0» [«Russian grammar 4.0»] (Russia, Moscow, 13-15.04.2016) Moscow, pp. 26-29. (in Russian)
6. Kibrik A. A. (2015) Kognitivnyi analiz diskursa: lokal'naia struktura [Cognitive analysis of discourse: local structure]. In: Kibrik A. A., Koshelev A. D., comp. Iazyk i mysi': Sovremennaia kog-nitivnaia lingvistika [Language and thought: Modern cognitive linguistics]. Moscow, pp. 595-634. (in Russian)
7. Kibrik A. A. (2016) Na puti k estestvennoi grammatike russkogo iazyka [Towards a natural grammar of Russian language]. In: Proceedings of the International scientific Symposium «Russkaia grammatika 4.0» [«Russian grammar 4.0»] (Russia, Moscow, 13-15.04.2016) Moscow, pp. 36-40. (in Russian)
8. Klushina N. I. (2014) Diskurs i stil': puti i perekrestki sovremennoi lingvistiki [Discourse and style: paths and crossroads of modern linguistics]. In: Solganik G. Ia., Klushina N. I., Smirnova N. V., eds. Diskurs i stil': teoreticheskie i prikladnye aspekty [Discourse and style: theoretical and applied aspects]. Moscow, pp. 177-182. (in Russian)
9. Kravchenko N. K. Sovremennyi diskurs i diskurs-analiz [Modern discourse and discourse analysis]. Available at: http://discourse.com.ua/data/uploads/books/sovremennyj-diskurs-i-diskurs-analiz-m-enciklopedija.pdf (accessed 10.04.2018) (in Russian)
10. Norman B. Iu. (2016) Kakaia novaia russkaia grammatika nam nuzhna? [What kind of new Russian grammar we need?]. In: Proceedings of the International scientific Symposium «Russkaia grammatika 4.0» [«Russian grammar 4.0»] (Russia, Moscow, 13-15.04.2016) Moscow, pp. 30-32. (in Russian)
11. Odintsov V. V. (1980) Stilistika teksta [The style of the text]. Moscow. (in Russian)
12. Onipenko N. K. (2016) Aktual'nye problemy russkoi grammaticheskoi nauki [Actual problems of Russian grammar science]. In: Proceedings of the International scientific Symposium «Russkaia grammatika 4.0» [«Russian grammar 4.0»] (Russia, Moscow, 13-15.04.2016) Moscow, pp. 104-107. (in Russian)
13. Paducheva E. V. (2012) Neopredelenno-lichnoe predlozhenie i ego podrazumevaemyi sub»ekt [An indefinite personal sentence and the implied subject]. Voprosy iazykoznaniia [Topics in the study of language], no. 1, pp. 27-41. (in Russian)
14. Plungian V. A. (2008) Predislovie: Diskurs i grammatika [Preface: Discourse and grammar]. In: Plungian V. A., Gusev V. Iu., Urmanchieva A. Iu., eds. Issledovaniia po teorii grammatiki [Studies on the theory of grammar], iss. 4: Grammaticheskie kategorii v diskurse [Grammatical categories in discourse]. Moscow, pp. 7-34. (in Russian)
15. Plungian V. A. (2011) Universal'nyi grammaticheskii nabor kak instrument grammaticheskoi tipologii [Universal grammatical set as a tool of grammatical typology]. Proceedings of the International conference dedicated to the 50th anniversary of the St. Petersburg typological school. St. Petersburg, pp. 142-145. (in Russian)
16. Rogova K. A. (2015) Odnosostavnye predlozheniia v sisteme sintaksicheskogo opisa-niia [One-component sentences in the system of syntactic description]. In: Krylova O. N., Priemysheva M. N., eds. Akademik A. A. Shakhmatov: zhizn', tvorchestvo, nauchnoe nasledie. Sbornik statei k 150-letiiu so dnia rozhdeniia uchenogo [Academician A. A. Shakhmatov: life, creativ-
ity, scientific heritage. Collection of articles to the 150th anniversary of the birth of the scientist]. St. Petersburg, pp. 844-850. (in Russian)
17. Sidel'tsev A. V. (2016) Informatsionnaia struktura, information structure i nekanon-icheskii poriadok slov v khettskom iazyke [Informatsionnaia struktura, information structure and noncanonical word order in Hittite language]. In: Arutiunova N. D., ed. Logicheskii analiz iazyka. Informatsionnaia struktura tekstov raznykh zhanrov i epokh [Logical analysis of language. Information structure of texts of different genres and epochs]. Moscow, pp. 51-60. (in Russian)
18. Saussure, F. de. (1977) Trudy po iazykoznaniiu [Works on linguistics]. Moscow. (in Russian)
19. Stepanov Iu. S. (1995) Al'ternativnyi mir. Diskurs. Fakt i printsip prichinnosti [Alternative world. Discourse. The fact and the principle of causality] In: Stepanov Iu. S. Iazyk i nauka kontsa XX veka [Language and science of the late 20th century]. M., 1995. S. 35-73. (in Russian)
20. Tomashevskii B. V. (1999) Teoriia literatury. Poetika [Theory of literature. Poetics]. Moscow. (in Russian)
21. Trub B. M. (2016) O nekotorykh sredstvakh i sposobakh organizatsii informatsionnoi struk-tury mikroteksta [On some means and methods of organizing the information structure of microtext]. In: Arutiunova N. D., ed. Logicheskii analiz iazyka. Informatsionnaia struktura tekstov raznykh zhanrov i epokh [Logical analysis of language. Information structure of texts of different genres and epochs]. Moscow, pp. 61-73. (in Russian)
22. Fuko M. (1996) Volia k istine: po tu storonu znaniia, vlasti i seksual'nosti [The will for truth: beyond knowledge, power and sexuality]. Moscow. (in Russian)
23. Rogova K. A., ed. (2017) Funktsional'no-semanticheskie edinitsy rechi (tipologiia, iskhodnye modeli i printsipy razvertyvaniia) [The functional-semantic unit of speech (the typology, the original model and deployment guidelines)]. St. Petersburg. (in Russian)
24. Tsimmerling A. V. (2016) Mesto glagola v narrativnom tekste [Place of a verb in a narrative text]. In: Arutiunova N. D., ed. Logicheskii analiz iazyka. Informatsionnaia struktura tekstov raznykh zhanrov i epokh [Logical analysis of language. Information structure of texts of different genres and epochs]. Moscow, pp. 74-91. (in Russian)
25. Cherneiko L. O. (2014) Diskurs: iazykovaia real'nost' ili lingvisticheskaia mifologiia? [Discourse: linguistic reality or linguistic mythology?]. In: Solganik G. Ia., Klushina N. I., Smirnova N. V., eds. Diskurs i stil': teoreticheskie i prikladnye aspekty [Discourse and style: theoretical and applied aspects]. Moscow, pp. 52-71. (in Russian)
26. Shvedova N. Iu. (1991) Smyslovoi stroi iazyka kak osnova ego zhiznedeiatel'nosti [Semantic system of language as the basis of its life]. In: Proceedings of the All-Union scientific conference "Russkii iazyk i sovremennost': problemy i perspektivy razvitiia rusistiki" ["Russian language and modernity: problems and prospects of Russian studies"] (Moscow, 20-23.05.1991), part 1. Moscow, pp. 23-30. (in Russian)
27. Shvedova N. Iu., Belousova A. S. (1995) Sistema mestoimenii kak iskhod smyslovogo stroeniia iazyka i ego smyslovykh kategorii [The system of pronouns as the outcome of the semantic structure of the language and its semantic categories]. Moscow. (in Russian)
28. Longacre R. E. (1983) The Grammar of Discourse (Topics in Language and Linguistics). New York. (in English)
[ представляем новые книги. рецензии]
ГАНАПОЛЬСКАЯЕ. В. ФРАЗЕОЛОГИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ СОВРЕМЕННОГО РОССИЙСКОГО ДЕТЕКТИВА: В 2 т. СПб.: Златоуст, 2015-2016.
(Продолжение на с. 16,29,111)
Издательство «Златоуст», известное своими уникальными изданиями, выпустило двухтомный «Фразеологический словарь современного российского детектива». Автор Словаря, молодая исследовательница из Санкт-Петербурга, уже несколько лет изучающая язык «криминальной прозы», поставила перед собой масштабную задачу — фразеографическое описание сверхслов-ных языковых единиц самого популярного жанра в современном читательском наборе граждан Российской Федерации. Указывая на причины выбора текстов детектива в качестве материала для Словаря, Е. В. Ганапольская вполне обоснованно считает, что авторы детективных текстов «используют в своих произведениях общеизвестную лексику и фразеологию, т. е. фактически осуще-
ствляют первичный отбор материала, рассчитывая на словарный запас среднего жителя России, некий фразеологический „минимум". В детективе отбор фразеологизмов осуществляется и с точки зрения социальной нормативности, так как эти книги ориентированы на семейное чтение, т. е. рассчитаны на людей разной социальной, возрастной, гендерной и т. п. принадлежности. В результате в текстах нет переизбытка жаргонной, бранной, диалектной фразеологии, равно как и книжной» (с. 3).
Сама идея создания Словаря, отражающего фразеологический корпус «криминальной прозы», оказалась не только новой, но и чрезвычайно продуктивной. Внушительное число разнообразных фразеографических трудов, появившихся
