CC BY
63
© 2007 г. Н.А. Мининков
Н.Л. ЯНЧЕВСКИЙ - ИСТОРИК КАЗАЧЕСТВА И ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ НА ЮГЕ РОССИИ
Семьдесят лет назад, в 1937 г., сталинский государственный террор унес жизнь Николая Леонардовича Янчевского. Обладавший разносторонними талантами, он проявил себя как поэт, писатель, литературный критик и журналист, являлся видным советским историком. Он прошел большой жизненный путь. Родился в 1892 г. в Петербурге, в семье сына гвардейского офицера польского происхождения, порвавшего со своей средой, и фабричной работницы. Семья, в которой отец и мать работали на кондитерском предприятии «Жорж Борман», отличалась высокой культурой и революционными взглядами. Сам он в 1908 г. вступил в партию эсеров и в том же году эмигрировал в Париж. Вскоре после возвращения в 1909 г. был сослан в Иркутскую губернию, где уже отбывали ссылку за участие в революционных событиях 1905 г. сроком на 10 лет его мать Александра Яковлевна и старшая сестра Вера. В ссылке определился его интерес к работе в печати. Тогда же стали появляться его первые поэтические опыты. После возвращения из ссылки в 1912 г. он поступил в университет им. А.Л. Шанявского в Москве на факультет историко-филологических наук. В октябре 1917 г. стал активным участником борьбы за советскую власть: в Москве - в составе Красной гвардии, а в 1918 - 1920 гг. - в Иркутской губернии против режима адмирала А.В.Колчака. В 1920 г. вступил в ряды РКП(б). С 1921 г. работал в органах советской печати в Краснодаре и Ростове. В 1922 - 1924 гг. возглавлял редакцию крупной региональной газеты «Советский Юг». Уже в то время вышли в свет его первые литературные произведения [1].
При всех своих разносторонних талантах он видел себя прежде всего революционером и всю свою деятельность подчинял интересам революции. С этим было связано обращение к проблемам истории Дона и Северного Кавказа. В центре внимания оказалась история рабочего, крестьянского и национального движения в регионе, формирование большевистских организаций, революция и гражданская война на юге России. Исследование истории гражданской войны подвело Янчевского к проблеме истории казачества, которая также оказалась в центре его внимания. Он правомерно полагал, что знание проблем генезиса казачества и ранних периодов его истории открывает путь к пониманию его места и роли в событиях начала XX в. и в бушевавшей в стране гражданской войне. С этим обстоятельством было связано его активное участие в дискуссии, развернувшейся вокруг романа М.А. Шолохова «Тихий Дон» [2], а также появление трудов, посвященных истории донского казачества [3, 4].
Безотрадны были последние годы жизни писателя и историка. В условиях формировавшегося сталин-
ского тоталитаризма он оказался на распутье. В то время как его близкий друг по иркутской ссылке и по работе в редакции газеты «Советский Юг» М.Н. Рю-тин решительно выступил против диктатуры и был арестован в 1930, а затем в 1932 г., он сам не занял однозначной позиции. С одной стороны, им была написана пьеса, посвященная широко распространенной в сталинской пропаганде теме вредительства на советских предприятиях со стороны бывших интервентов и белогвардейцев [5]. С другой, как и многие члены партии, он все более критически относился к режиму. За свою позицию по отношению к революции 1905 - 1907 гг., гегемоном которой он видел пролетариат, он был обвинен в троцкизме и на короткий срок, в 1932 - 1933 гг., исключался из партии. После восстановления в партии долго не получал разрешение на работу в Истпарте Азово-Черноморского крайкома РКП(б). Работал в качестве корреспондента в газетах «Молот» и «Колхозная правда». Арестованный в феврале 1937 г. по абсурдному обвинению в подготовке в составе террористической организации убийства деятелей Советского государства, Янчевский на допросах в застенках Азово-Черноморского НКВД в Ростове проявил стойкость и, несмотря на пытки, не назвал ни одного имени. По приговору тройки он был расстрелян 7 августа 1937 г., причем семье сообщили об осуждении его на 10 лет без права переписки. Затем, в 1945 г., семье была официально сообщена ложная информация о смерти его в исправительно-трудовом лагере под Карагандой.
По заявлению первой его жены, Ефросиньи Николаевны Янчевской, дело его было пересмотрено в 1955 - 1956 гг., и он был реабилитирован. Однако даже после смерти Сталина советская власть не решилась сказать правду о расстреле Янчевского. Лишь в 1993 г. по заявлению его дочери, Инны Николаевны Янчевской, было выдано новое свидетельство о смерти ее отца с указанием правильной даты гибели -7 августа 1937 г.
Реабилитация 1955 - 1956 гг. открывала путь к восстановлению имени Янчевского как историка. Его труды стали упоминаться в историографических разделах исторических исследований. В 1975 г. вышла в свет обстоятельная статья К.А. Хмелевского о трудах Янчевского по истории революции и гражданской войны на Северном Кавказе [6]. Автор отмечал, что труд Янчевского опирается на фундаментальную ис-точниковую базу. Им было указано на классовый подход «в принципах отбора материала» и «в постановке узловых вопросов темы» [6, с. 228]. В результате, подчеркивал Хмелевский, Янчевскому удалось показать наличие глубокого социального расслоения среди населения края. Им были приведены «убедительные данные, свидетельствовавшие о расхищении
казачьих войсковых земель атаманско-офицерскими верхами, об обеднении рядовых казаков и частичной их пролетаризации», и о том, что «и «иногородние» не представляли цельной массы» [6, с. 230, 231]. В то же время Хмелевский отмечал, что в трудах Янчев-ского выразилась «методологическая незрелость автора», которая определялась «упрощенными, навеянными экономическим материализмом представлениям о прямой зависимости силы пролетариата от его численности» [6, с. 229]. В результате Янчевский «переоценивал значение сословного момента в ходе революции и гражданской войны на Северном Кавказе», а рост революционных настроений среди казаков «объясняет главным образом не социальными причинами, а политическими обстоятельствами - стремлением покончить с войной» [6, с. 232]. К предпосылкам революции и гражданской войны на Северном Кавказе Янчевский отнес остроту аграрного и национального вопросов как результата «колониальной, угнетательской политики царизма» [6, с. 234]. Его заслугу Хмелевский видел в том, что он «одним из первых в нашей литературе вскрыл реакционную сущность попыток феодально-клерикальных кругов объединить горцев и противопоставить их революционной России», а также выдвинул положение «о боевом интернациональном союзе трудящихся Северного Кавказа, сложившегося в годы революции и гражданской войны» [6, с. 235].
Сделанный Хмелевским обстоятельный анализ трудов Янчевского позволил репрессированному и отчасти забытому историку занять видное место в историографии революции и гражданской войны на Северном Кавказе. Еще более существенным видел место Янчевского в историографии проблем участия казачества в гражданской войне Л.И. Футорянский. По его мнению, им раскрыта одна из особенностей казачьего сословия, которое объединяло в единых рамках «дворянство и государственное крестьянство, создавая казачью кастовую идеологию, (что. - Н.М.) смягчало классовый антагонизм внутри казачьей системы - внушало казачеству, что оно по отношению к остальному крестьянству и вообще к "иногороднему" населению является особым привилегированным сословием» [7, с. 139].
Более четко место трудов Янчевского в историографии участия казачества в гражданской войне определяли А.В. Венков и В.П. Трут. Согласно Венкову, «Н. Янчевский в 1924 г. рассматривал гражданскую войну на Дону как борьбу казачества с бесправным "иногородним" населением, состоящим в массе из середняков и бедняков...» [8, с. 3]. Как отмечал Трут, с точки зрения Янчевского, «главной причиной вооруженной борьбы в период гражданской войны являлись сословные антагонизмы между казаками и крестьянами и контрреволюционность всего казачества» [9, с. 6].
К. А. Хмелевским, С.К. Хмелевским и Л.А. Этенко обращалось внимание на мысль Янчевского о роли иностранных держав в качестве факторов поддержки сил «всероссийской контрреволюции», связанной с
«кулацко-казачьими интересами» [10, с.13]. В целом положительно труды Янчевского по истории гражданской войны оценивал В.Н. Сергеев, но вместе с тем указывал на отдельные неточности, связанные с историей Донской советской республики [11].
Таким образом, в оценке трудов Янчевского по истории революции и гражданской войны высказывались две точки зрения. Если К. А. Хмелевский видел в этих трудах преобладание классового подхода над объяснением предпосылок гражданской войны обстоятельствами сословного характера, то В.П. Трут полагал, что ведущую роль Янчевский отводил сословным противоречиям, прежде всего между казачеством и крестьянством. Кроме того, не получила должной оценки проделанная Янчевским работа по исследованию истории рабочего класса на юге России и революции 1905 - 1907 гг. в регионе. Между тем Янчевский уделял им весьма серьезное внимание, поскольку с развитием капитализма в регионе, с положением рабочего класса и с его революционной борьбой он связывал предпосылки революции и гражданской войны 1917 - 1920 гг.
Уже по первому труду Янчевского о революции и гражданской войне на Северном Кавказе было заметно, что при анализе ситуации в регионе начала XX в. им было обращено внимание на особенности положения в крае. К ним он отнес малочисленность пролетариата, «вкрапленного отдельными островками в гущу земледельческого населения», наличие казачества и национальный «момент» [12, с. 7]. Развивая эту мысль, Янчевский подчеркивал стремление казачества удержать свои привилегии, а также остроту национального вопроса, когда «горская масса. таила ненависть к русским, а в особенности к казачеству, которое являлось орудием русификаторской политики, покоряя горцев оружием и отнимая у них лучшие земли» [12, с. 8]. Таким образом, в ранний период своей исследовательской работы сословный и национальный «момент» значил для Янчевского больше, чем социальный, причем классовые противоречия он рассматривал в качестве производных от сословных и национальных. В самом деле в казаках он видел представителей «кулацкого слоя», а «иногороднее» население состояло, по его словам, «в массе из середняков и бедняков». Это отражало упрощенное представление о гражданской войне, распространенное в партийной среде. Вместе с тем было заметно стремление историка к преодолению такого подхода. Это сказалось при освещении им внутренних противоречий в белом движении, в частности, между Добровольческой армией и Кубанской радой. Значительное внимание уделял Янчевский взаимной ожесточенности. Но, как и следовало ожидать от историка-большевика, видевшего в историческом познании средство утверждения партийной точки зрения на объект своего исследования, он говорил: «О насилиях Добровольческой армии можно написать целые томы» [12, с. 46] и приводил на этот счет примеры. Но при этом он умалчивал о насилиях со стороны советской власти и о красном терроре.
Специальные работы Янчевского относились к рабочему классу отдельных городов и предприятий и его революционной борьбе [13, 14]. Особое внимание к главным мастерским Владикавказской железной дороги в Ростове, а также к Новороссийску и Сочи связано было с тем, что в этих городах революционное движение в 1905 г. достигло наибольшего размаха. На большом фактическом материале было раскрыто положение рабочего класса на предприятиях. Особенно удалась характеристика рабочего класса Новороссийска, причем на примере положения грузчиков Янчевский показал наличие глубоких противоречий в самой пролетарской среде между артелями и теми рабочими, которые не входили в их состав [14, с. 14]. Справедливой представляется характеристика Янчев-ским последствий Кавказской войны и вынужденного ухода в Османскую империю значительной части адыгского населения для экономического состояния Причерноморья: «Край запустел, черкесские сады одичали» [14. с. 7], - констатировал он. Столь же справедливо отмечены сложности заселения и освоения края после войны.
Определенное упрощение было допущено при характеристике отдельных событий революции. Говоря о выступлении казаков 2-го Урупского полка, Янчев-ский подчеркивал, что это было «восстание казаков-хлеборобов против казаков-помещиков» [14, с. 65], что не вскрывало всю сложность ситуации, которая привела к этому довольно неординарному событию истории революции. Не проявилось стремление к углубленному анализу позиции либеральных кругов в ходе развития революционных событий в Новороссийске. В оценке позиции либеральных слоев Новороссийска, представленных в городской думе, выражена неприязнь автора, революционера и большевика к русскому либерализму. Отсюда - эмоциональный накал, заметный в выражении «либеральные болтуны» [14, с. 68] и характерный для политической риторики революционных сил, который вполне прижился в советской историографии и отражал ее политическую ангажированность. Ограниченность автора сказалась при анализе причин поражения Новороссийской республики. Указание на недостаток у революционеров «организации, оружия, революционной решимости» и на отсутствие «необходимой увязки» «между революционным движением рабочих и крестьян Черноморья» [14, с. 67, 81], а также на некоторые факторы субъективного характера не позволяло в полной мере уяснить всех причин конечного поражения восстания в Новороссийске.
Главный труд Янчевского по истории революции и гражданской войны на Северном Кавказе вышел в свет к 10-летию Октябрьской революции [15]. Фундаментальность труда определялась самой постановкой проблемы. Ею стала не просто гражданская война. На материалах Северного Кавказа была поставлена обобщающая проблема гражданской борьбы в Рос-си начала XX в. Он попытался исследовать характер развития российского общества в течение всей революционной эпохи в целом. Однако, отмечая глубину
постановки проблемы, следует иметь в виду, что выдвинута она была историком с определенной идеологической позицией, поскольку, с его точки зрения, победа большевиков имела для страны лишь позитивное значение. Другим свидетельством обстоятельности труда Янчевского явилась разносторонняя характеристика предпосылок революционных событий в крае, которым было посвящено четыре первых раздела тома. Положения и выводы Янчевского в этой связи представляют интерес для современной историографии, в рамках которой имеет место стремление объяснять крупные исторические явления стечением случайных обстоятельств. Они во всяком случае выглядят более убедительно, чем объяснение причин революционных событий иностранным вмешательством и немецкими деньгами, которые получали большевики, или концепция революции на германские деньги. Еще одним свидетельством глубины и серьезности труда Янчевского была его источниковая база, к которой относились делопроизводственная документация, экономическая статистика, военно-оперативные материалы, мемуары, печать.
Рассуждения Янчевского о причинах революционных событий начала XX в. свидетельствуют о том, что при всей самой решительной критике русской дореволюционной историографии советские историки находились в определенной зависимости от нее. Выразилось это в том, что Янчевский по существу одобрял ее основополагающий тезис о России как колонизирующейся стране, рассматривая Северный Кавказ как регион русской колонизации. При этом он разделял раннюю казачью колонизацию, в которой допускал элемент вольности, и позднейшую государственную колонизацию, наиболее существенным явлением которой он видел Кавказскую войну. Подробно рассматривая социально-экономическое состояние края в пореформенный период, он пришел к выводу о наличии предпосылок для значительного экономического роста региона. В результате развития капитализма, подчеркивал он, как и в других регионах страны, «"паровозом" революции на Северном Кавказе явился рабочий класс» [15, т.1, с.72]. При этом у Янчевского не встречается негативных экономических характеристик роли иностранного капитала, столь характерных для позднейшей советской историографии. Что же касается экономического положения казачества, то он отметил, что «"максимум остатков феодализма" в своей наиболее грубой форме сохранился до революции на казачьих окраинах быв[шей] Российской империи» [15, т. 1, с. 17]. «"Служба с земли", - подчеркивал он, - из привилегии превратилась (для казака. -Н.М.) в натуральную повинность крестьянина», и это было связано с тем, что, после того как произошло «известное "замирение Кавказа"», казачество «было приставлено к горцам в качестве полицейского» [15, т. 1, с. 21]. К сословным противоречиям Янчевский отнес посаженную плату, которую платили ежегодно казачьим станичным обществам лица невойскового сословия, приобретавшие землю на территории этих обществ. По его оценке, это была «своего рода "сень-
ориальная повинность"» из тех, «которые во Франции ликвидированы в эпоху Великой Французской Революции» [15, т. 1, с. 40]. Вместе с тем он указывал на наличие социального расслоения в казачьей среде, а «создание "столыпинского казака", т.е. вооруженного кулака» [15, т. 1, с. 37] отражало, считал он, стремление правительства опереться на зажиточное казачество. Что касается проблемы проведения в жизнь столыпинской аграрной политики на Северном Кавказе, то она не была в достаточной степени изучена Янчев-ским. Но ее постановка была интересна и заслуживает большего внимания, чем нередкие указания на приверженность казачества общинному землепользованию и средневековой системе службы за землю. Говоря о предпосылках гражданской борьбы в национальных районах Северного Кавказа, Янчевский отмечал наличие в них сложного комплекса национальных, социальных и аграрных противоречий. Он, однако, не избежал известного упрощения, когда указывал на то, что по мере развития революции «к осени 1918 г. был обеспечен союз русского пролетариата и горского крестьянства. Классовая борьба пришла на смену национальной вражде» [15, т. 1, с. 71].
С опорой на широкий круг источников, часть которых опубликована в тексте, Янчевский давал анализ революционных событий в крае. Им была сделана интересная характеристика внутренних противоречий, отражена позиция разных слоев населения в связи с развертывавшимися событиями. Значительный интерес представляет характеристика Янчевским культурно-психологической ситуации после Февральской революции. Так, если среди ростовских рабочих отмечалась «бурная радость... по поводу свержения ненавистного царского строя», то в «чиновно-обывательском Ставрополе» даже «лозунг на одном из домов "Да здравствует республика!" вызывал протесты» [15, т. 1, с. 110]. Указано им было на распространение типичных для переломных эпох настроений романтики. «Донское казачество, - отмечал он, - в спешном порядке извлекло из музея атаманский пернач», «возродилась и архаичная Войсковая Рада запорожцев на Кубани» [15, т. 1, с. 115]. По существу Янчевский вплотную подошел к проблеме политической культуры революционной эпохи, отражением которой являлся взрыв интереса к архаике, подражание прошлому. Впрочем, сам Янчевский не избежал такого подражания, упоминая то о Кавеньяке, то о русской Вандее.
Еще одной проблемой, поставленной Янчевским, была роль германской оккупации после Брестского мира западной части региона и соседней Украины. С его точки зрения, немецкая оккупация породила «на Дону второе издание гетмана Скоропадского, в лице атамана Краснова, а в Дагестане, так называемое, Горское правительство, во главе с Пшемахо Коцевым» [15, т. 2, с. 43]. В то же время, подчеркивая роль немецкой оккупации, Янчевский упрощал реальное положение, не желая признавать наличия серьезных причин обострения гражданской войны, связанных с особенностями политики большевистского руководства, прежде всего в
отношении крестьянства. Так, едва ли случайно, как указывал А.И. Козлов, генерал А.И. Деникин с большой настороженностью относился к немцам, отмечая, что для Добровольческой армии немцы выступали в качестве противника [16, с. 247, 249].
Поставлена была Янчевским проблема взаимоотношений между казачьими властями и крестьянством. Он справедливо указывал на стремление донских властей при генерале П. Н. Краснове опереться не только на казаков, но и на «кулака-иногородного» [15, т. 2, с. 81-82]. Им было отмечено, что основные законы Всевеликого Войска Донского предусматривали введение демократических свобод. В них, в частности, говорилось «об уничтожении сословий и сословных привилегий» [15, т. 2, с. 83]. Однако комментарий к этому положению он не дал отчасти потому, что тот плохо согласовывался с практикой взаимоотношений власти с населением области при Краснове, когда проводились карательные экспедиции против шахтеров, а иногородние крестьяне ущемлялись в своих правах. Отчасти же это может быть связано с тем, что демократические свободы едва ли рассматривались как высшая ценность самим Янчевским, политический идеал которого составляли методы руководства обществом при опоре на располагающую монопольной властью «пролетарскую» партию.
При оценке деникинского режима Янчевскому удалось отметить глубокие противоречия между добровольческой армией и казачьими войсками, особенно Кубанской радой. Была затронута интересная проблема деникинского ОСВАГа, представлявшего собой «сочетание агитации с контрразведкой» [15, т. 2, с. 109], с расчетом на общий невысокий культурный уровень населения. Однако об аналогичном уровне советской агитации и пропаганды он не говорил и не проводил сравнения карательной деятельности контрразведок.
Вместе с тем не получила отражения такая существенная особенность развития общественно-политической ситуации, как широкая популярность черносотенцев среди массы населения, которая, однако, не помешала успеху партии кадетов в ходе выборов в I и II Государственные думы среди донских казаков. Не затронул Янчевский вопросов о гибели ряда видных советских участников гражданской войны, в частности Б.Н. Думенко и Ф.Е. Миронова. И вообще некоторые важные военные операции 1918 - 1920 гг. показаны бегло. В целом не давал Янчевский личностных характеристик, хотя отдельные исторические портреты - Ф.Г. Подтелкова, М.В. Кривошлыкова, И. Л. Сорокина - сделаны были весьма удачно. Особенно это относится к красному авантюристу Сорокину.
С выходом в свет труда Янчевского советская историография получила первое крупное исследование по истории революции и гражданской войны на Северном Кавказе. Сам автор, однако, считал необходимым исследование глубоких исторических предпосылок участия казаков в событиях того времени. В результате в 1930 г. им был издан труд, основанный на изучении большого фактического материала и трудов
историков, посвященных истории донского казачества XVI - XVII вв.
По сравнению с книгой по истории гражданской борьбы на Северном Кавказе в новом труде заметно изменение взглядов автора на раннюю историю казачества. Так, еще недавно Янчевский писал, что «казачество пережило свою казачью историю, не лишенную ярких страниц борьбы с самодержавием» [15, т. 1, с. 3]. Объяснял это он таким образом: «На Дон бежала "вольница" от царского кнута и барских батогов, очень беспокоя правительство» [15, т. 1, с. 4]. Но в своей новой книге он уже решительно критиковал дореволюционную историографию, где, по его словам, содержалась «легенда о "вольной" казацкой колонизации», которая «прикрывала хищнические интересы господствующих классов, колониальную политику московского государства, грабеж и угнетение экономически отсталых народностей» [3, с. 77]. Следовательно, от прежних своих взглядов на казачью вольность в XVI - XVII вв. он отмежевался.
Признавая в качестве теоретической основы своего исследования теорию торгового капитализма, широко распространенную в ранней советской историографии, Янчевский указывал на большое историческое значение торгового капитала. По его словам, «расширение территориальных границ Московского государства и абсолютизма является прежде всего творчеством торгового капитала» [3, с. 4]. В то же время он критически воспринял точку зрения своего современника, советского историка С.М. Дубровского, считавшего, что с установлением господства торгового капитала произошел переход к новой, капиталистической формации при тесном переплетении интересов дворянства и торгового капитала. На взгляд Янчевского, в России XVI - XVII вв. при господстве торгового капитала сохранялся феодализм, а барщина была формой феодальной земельной ренты. Этот вывод имел принципиальное значение для формирования Янчевским своей концепции ранней истории казачества. Он позволял более аргументировано отстаивать свою точку зрения на казачество как на историческую общность, хотя и возникшую в связи с интересами московского торгового капитала, но имевшего корни в обществе средневекового, феодального типа. Это позволяло говорить ему о консерватизме позднейшего казачества, отстаивавшего старый уклад, который уходил своими корнями в феодальный принцип пользования землей за несение службы. Не капитализм, но предысторию капитализма видел Янчев-ский в России XVI - XVII вв., когда имело место «"настоящее первоначальное накопление" в его "полном ходу"». В России при этом «"предыстория" капитализма была заторможена дворянской реакцией» [3, с. 13]. Мысль Янчевского соответствовала точке зрения М.Н. Покровского, согласно которой в последней трети XVI в. произошел экономический переворот, связанный с крушением старого вотчинного землевладения, который «нашел свое политическое выражение в смене одного класса другим» [17, с. 315], приходом к власти поместного дворянства. Но в XVII в. «поме-
щик сам становится экономически отсталым типом» [17, с. 318], а в XVIII в. «мы опять встречаем латифундии» [17, с. 421]. Как полагал Янчевский, торговый капитал и барщинное хозяйство не были антагонистами. Он отмечал: «Предыстория капитализма сменилась дворянской реакцией, реставрацией почти феодальных отношений» [3, с. 31]. Но при этом сама по себе оговорка «почти» свидетельствует о том, что автор не ставил знак равенства между типично феодальной на-туральнохозяйственной вотчиной русского средневековья и поместьем XVII в., связанным с торговым капиталом и втянутым в рыночные отношения.
Резкой критике Янчевского подверглась распространенная в старой русской историографии теория закрепощения и раскрепощения сословий в интересах государства. «Принципиальная разница, - отмечал он, -между "самозакрепощением" дворянства и закрепощением крестьянства заключалась в том, что крестьянство создавало на барской запашке прибавочный продукт, а дворянство его присваивало и, "служило" своим классовым интересам» [3, с. 56]. Янчевский, таким образом, справедливо указывал на различие в положении дворянства и крестьянства и выступал в большей степени с позиций ортодоксального марксизма, чем видные историки-марксисты Н.А. Рожков и М.Н. Покровский, признававшие закрепощение и раскрепощение сословий. Но он в значительно меньшей степени учитывал особенности политического развития страны и историческую роль государства в России. По существу Янчев-ский недооценивал особую значимость государства в русской истории, следствием которой была всеобщая несвобода, и в данном случае проявлялась склонность его к догматизации марксизма. Но отрицание всеобщего закрепощения в России давало Янчевскому логический аргумент для неприятия положения дореволюционной русской историографии о связи между возникновением казачества и борьбой за вольность.
Другая характерная черта представлений о марксистском теоретическом дискурсе в ранней советской историографии проявилась у Янчевского в том, что на возникновение казачества в XVI в. он смотрел по аналогии с теми процессами, которые имели место в западно-европейских странах. Он подчеркивал: «Как разновидность феодальных дружин, образовавшихся в особых условиях, под влиянием татар, от которых казаки, несомненно, получили свое название, на что указывает и Ключевский. И казаки, действительно, подобно феодальным дружинам Запада, были выброшены на рабочий рынок. На севере России казак превращался просто в работника, на юге России, где существовал постоянный спрос на наемное войско, казак превращался в наемного солдата, сохраняющего феодальные традиции "вольной" службы» [3, с. 64]. Возникновение казачества Янчевский, таким образом, рассматривал по аналогии с процессом формирования в Испании и Португалии после завершения Реконкисты конкистадоров, участвовавших в экспедициях в Индию и в Новый Свет и в завоевании Америки. Кроме того, положение Янчевского о наемной службе соответство-
вало теории торгового капитализма с его отношениями найма, который шел на смену феодализму.
Как наемное войско, казачество, указывал Янчев-ский, стало орудием территориальной экспансии России, когда при Иване Грозном «Московское государство вступило на путь колониальной политики» [3, с. 93]. Он, таким образом, рассматривал Россию как одну из европейских колониальных держав. Но при этом сделал не лишенное иронии наблюдение за тем, как в XVI - XVII вв. в европейских странах смотрели на Россию и как в России смотрели на соседние страны и народы, которые являлись объектом ее территориальной экспансии. «Хотя иностранцы, - подчеркивал Янчевский, - рассматривали Москву в то время, как Азию, и "московитов", как азиатов, это не мешало Москве расценивать себя в качестве "третьего Рима" и, в свою очередь, рассматривать туземное население Сибири, Поволжья и Дона в качестве "бусурман"» [3, с. 95]. В результате завоевательной политики при Иване Грозном, как отмечал Янчевский, большое значение получил торговый путь по Волге, связывавший страны Западной Европы с Персией и другими странами Азии. В самом деле большой интерес к этому пути проявляла Англия, использовавшая его для торговли. В таких условиях Дон и Азов получили роль «ключа к этому пути» [3, с. 97]. Донское казачество как наемное войско торгового капитала Московского государства должно было обеспечить нормальное функционирование волжского торгового пути. Янчевский делал вывод, что «разбои на Волге с появлением казачества не увеличились, а уменьшились: казаки охраняли волжский торговый путь» [3, с. 99]. Однако этот вывод противоречил данным источников, свидетельствовавших, что разбоями на Волге и Каспийском море занимались сами казаки.
Отвергал Янчевский встречавшееся в дореволюционной историографии положение о вольной заимке казаками пустовавших земель по Дону и о независимости их от России. «Расширение границ Московского государства, - подчеркивал он, - представляло из себя не мирную "вольную" колонизацию или "расселение", как говорили историки прошлого, а захват, завоевание и истребление целых народностей, уничтожение туземного населения» [3, с. 101]. Со ссылкой на наказ послу Третьяку Губину он отмечал, что казаков на Дону, «по крайней мере, до 1521 г.,. не существовало» [3, с. 103]. Впоследствии же, по его словам, «донское казачество представляло из себя, начиная с середины XVI в., военный отряд в оккупированной стране - и больше ничего» [3, с. 104-105].
Особенности положения казачества определялись, по мнению Янчевского, политикой московского торгового капитала. Так, в конце XVI в. «деление донских казаков на "верховых" и "низовых"» определялось «особыми стратегическими задачами», которые формулировались в Москве, а казачьи «отряды находились в подчинении дворян, высылаемых из Москвы» [3, с. 121]. По словам Янчевского, в XVII в. возникло «более или менее устойчивое "войско" во главе с войсковым атаманом» [3, с. 122]. В тот период «во-
царение Романовых твердо определило защиту интересов торгового капитала, а следовательно, и необходимость донского казачества, судьба которого была связана неразрывными узами с судьбой торгового капитала и его интересами в борьбе за персидский рынок» [3, с. 123]. В применении к донским казакам, указывал он, термин «"вольные" являлся совершенно официальным» [3, с. 123], но не отражал их зависимости от Москвы. «Надо раз навсегда покончить с легендой о казацкой "вольнице"» [3. с. 124], - призывал Янчев-ский историков. И хотя, как он признавал, «официально донское войско на службе Московского государства не состояло» [3, с. 129], однако постоянные утверждения об этом были необходимы русским властям, «чтобы обмануть турок и крымцев» [3, с. 130]. Данное утверждение представляется упрощением ситуации, сложившейся в XVI - XVII вв. во взаимоотношениях между Россией и Доном и, в частности, в связи с русско-турецкими и русско-крымскими отношениями.
Значительный интерес представляют поднимавшиеся Янчевским вопросы, относящиеся к истории казачьих поселений-городков, численности казачества и связям его с населением русских городов и уездов. Так, заслуживает внимания упоминание о том, что даже в конце XVII в. донской казак мог оставаться воронежским посадским человеком и иметь лавку [3, с. 139]. Это наблюдение несет в себе серьезный аргумент, свидетельствующий о несостоятельности концепций этнической обособленности казачества от русского населения. Столь же серьезно упоминание Янчевского о большом значении торговли для казаков, причем, по его словам, одной «из доходных статей казачества являлась торговля "ясырем", то есть работорговля - явление обычное в то время» [3, с. 165]. Во всяком случае это замечание в значительно большей степени основано на данных источников, чем неоднократные утверждения донских дореволюционных историков об особой духовности казачества, от которого резко отличалось рыцарство европейского средневековья. Оно в отличие от казаков забыло «две главнее заповеди Великого Учителя - о любви к ближнему и о нестяжании земных богатств» [18, с. 114].
Отрицалось Янчевским традиционное представление о демократии в Войске Донском, а также о донской государственности [3, с. 180]. Не зная о капитальном труде белоэмигранта С.Г. Сватикова [19], в котором утверждалось о существовании государства донских казаков с XVI в., Янчевский противопоставил этому утверждению концепцию казачества как наемного войска, или «организацию наемных солдат» [3, с. 187], основой которого являлись «грабеж, война и торговля» [3, с. 195]. В Разинском восстании он видел «два лица, две социальные основы, две идеологии» [3, с. 191]. Одно определял «кризис экономики войска донского», связанного с интересами массы казаков и «старшинского торго-во-ростовщического капитала», другое - «грозное лицо народного гнева» [3, с. 192-193]. Сам Разин, отмечал Янчевский, превратился в символ, так же как «политический идеал - Великое Войско Донское - превращается в символ, утративший реальные очертания».
Отсюда - основное противоречие восстания. Суть его -«несоответствие между грандиозностью размаха движения, с одной стороны, и убожеством политического идеала, с другой стороны. Осуществление "казацкого идеала" в государственном масштабе точно так же, как и в рамках наемного войска, привело бы, в конечном счете, к господству торгового капитала» [3, с. 194].
Труд Янчевского получил оценку в историографии. Рецензент С.Г. Томсинский критиковал его за отождествление взглядов Н.М. Карамзина и М.Н. Покровского на происхождение и социальную природу казачества, за отказ от анализа «социального состава казачества». Но при этом он положительно оценил то, что Янчевский «ликвидирует легенду об однородном национальном составе казачества», «"о вольности донской" и демократическом характере Донского круга» [20, с. 221-225]. По оценке П.П. Сахарова, Янчевский «поехал на модном тогда еще коньке торгового капитализма в России и тенденциозно, однобоко изложил... очерк развития донского казачества за 16 - 17 века». Но, используя богатый материал, он «упрямыми фактами не раз сам опровергал свой основной тезис, будто Донское Войско создано Московским государством, было "наемным войском", орудием торгового капитала Московского государства» [21, л. 27]. Критически по поводу концепции Янчевского отзывались А.П. Пронштейн [22, с. 161] и А.И. Агафонов [23, с. 38].
Критика взглядов Янчевского на донское казачество XVI - XVII вв. как на наемное войско московского торгового капитала справедлива. Стремясь сформировать марксистскую концепцию ранней истории казачества, он по существу отступил от таких базовых методологических принципов марксистской историографии, как объективность и историзм. Это проявлялось тогда, когда ярко выраженный экономический детерминизм автора не позволил в полной мере представить многообразие проявлений внутренней жизни казачества, когда роль торгового капитала в России того времени явно преувеличивалась. Тем не менее проанализированный в книге большой фактический материал, критический ее настрой по отношению к предшествовавшей историографии, а также оригинальные и весьма остроумные суждения по ряду вопросов сделали ее заметным явлением в историографии раннего казачества.
Труды Янчевского свидетельствуют о глубоких его познаниях и о несомненном исследовательском таланте. Они вызывали постоянный интерес позднейших историков. Вместе с тем все грани своего таланта, в том числе историка-исследователя он отдавал делу революции и смотрел на свою научную работу как на форму идеологической защиты ее интересов. Это определило все ее особенности, среди которых заметны полемическая заостренность, априоризм, расхождения между фактическим материалом и конечными выводами. Очевидная политико-идеологическая ангажированность, а затем трагическая гибель в 1937 г. не позволили до конца раскрыться большому потенциалу историка-исследователя, несомненно имевшемуся у Н.Л. Янчевского.
Литература и примечания
1. Янчевский Ник. (Фросин). Во имя революции. Рассказы. Иркутск, 1920; Янчевский Ник. Октябрь. Поэма. Иркутск, 1920; Краснодар, 1921; Янчевский Н. Басни деда Мирона. Иркутск, 1921; Он же. Воскресенье // Советский Юг. 1923. № 15 (270) от 21 января. Позже вышли в свет его произведения: Янчевский Н. Рабочий Полетаев. Пьеса для рабоче-крестьянских клубов и театров. В одном действии. Ростов н/Д; Краснодар, 1925; Он же. Карча // На подъеме. 1927. № 6. С. 3-9; Он же. За волей (Исторический рассказ из эпохи конца XVIII века) // На подъеме. 1933. № 1. С. 2129.
2. Янчевский Н.Л. Реакционная романтика // На подъеме. 1930. № 12. С. 129-154.
3. Янчевский Н. Колониальная политика на Дону торгового капитала Московского государства в XVI - XVII вв. Ростов н/Д, 1930.
4. Янчевский Н.Л. Разрушение легенды о казачестве. Ростов н/Д, 1931.
5. Янчевский Н.Л. Вредители: Пьеса в 6 картинах. Ростов н/Д, 1931.
6. Хмелевский К.А. Н.Л. Янчевский - историк Октября и гражданской войны на Северном Кавказе // Проблемы истории Октябрьской революции и гражданской войны в СССР. Томск, 1975. С. 223239.
7. Футорянский Л.И. Казачество в России в огне гражданской войны (1918 - 1920 гг.). Оренбург, 2003.
8. Венков А.В. Донское казачество в гражданской войне (1918 - 1920). Ростов н/Д, 1992.
9. Трут В.П. Казачество России в период Октябрьской революции и на начальном этапе гражданской войны. Ростов н/Д, 2005.
10. Империалистическая интервенция на Дону и Северном Кавказе. М., 1988.
11. Сергеев В.Н. Донская республика (1917 - 1918). Ростов н/Д, 2005.
12. Янчевский Н. Краткий очерк революции на Юго-Востоке (1917 - 1920 г.). Ростов н/Д, 1924.
13. Ян Г., Янчевский Н. Работа и борьба большевиков в ростовских Главных мастерских им. В.И. Ленина за 20 лет: Краткий очерк. Ростов н/Д, 1926. (Популярная брошюра). Соавтор Янчевского Г. Ян -секретарь ячейки ВКП(б) Лензавода.
14. Янчевский Н. Новороссийская и Сочинская республики в 1905 году. Ростов н/Д, 1926.
15. Янчевский Н.Л. Гражданская борьба на Северном Кавказе: В 2 т. Ростов н/Д, 1927.
16. Козлов А.И. Антон Иванович Деникин (человек, полководец, политик, ученый). М., 2004.
17. Покровский М.Н. Русская история с древнейших времен // Покровский М.Н. Избранные произведения: В 4 кн. Кн. 1. М., 1966.
18. Щелкунов С. Донские атаманы первой половины XVII века // Сб. Областного Войска Донского статистического комитета. Новочеркасск, 1915. № 13. С. 114-159.
19. Сватиков С.Г. Россия и Дон. Белград, 1924.
20. Историк-марксист. М., 1930. № 18-19.
21. Сахаров П.П. Развитие историографии вольного русского казачества (критико-библиографический очерк) // Ростовский областной музей краеведения. Рукопись, ф. 2, оп. 1, д. 1/15.
Ростовский государственный университет
22. Пронштейн А.П. К истории возникновения казачьих поселений и образования сословия казаков на Дону // Новое о прошлом нашей страны. Памяти академика М.Н. Тихомирова. М., 1967. С. 158173.
23. Агафонов А.И. Советская историография Донского края эпохи феодализма в начальный период становления и развития (1917 - первая половина 30-х гг.) // Изв. вузов. Сев.-Кавк. регион. Обществ. науки. 1993. № 1-2. С. 34-47.
4 сентября 2006 г
