CC BY
175
История
Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского, 2015, № 1, с. 106-112
УДК 930
Н.И. КАРЕЕВ И ПЕРВАЯ МИРОВАЯ ВОЙНА: ВЗГЛЯД ОЧЕВИДЦА И РЕФЛЕКСИЯ ИСТОРИКА
© 2015 г. В.А. Филимонов
Сыктывкарский государственный университет, Сыктывкар
Поступила в редакцию 29.12.2014
Реконструируется малоизвестная часть биографии выдающегося русского ученого-гуманитария Н.И. Кареева (1850-1931), связанная с пятинедельным пребыванием в немецком плену в 1914 г. Анализируются его взгляды на войну как социокультурный и исторический феномен. Раскрывается позиция Кареева в дискуссии об отношении ученого сообщества к войне.
Ключевые слова: Н.И. Кареев, Первая мировая война, немецкий плен, ученое сообщество в условиях войны, патриотизм, шовинизм.
Влияние, которое Первая мировая война оказала на российское ученое сообщество и на русское национальное сознание, неоднократно становилось предметом изучения в отечественной историографии [1-7]. В этом смысле представляется продуктивным выяснить взгляды на войну в целом и Первую мировую войну в частности выдающегося русского историка и социолога Николая Ивановича Кареева (1850-1931).
Как профессиональному историку, Карееву в своих общих трудах часто приходилось прибегать к описанию различных войн, а как философу истории оценивать их прежде всего с точки зрения прогресса и свободы - генеральных принципов либеральной доктрины. Красной нитью в этих оценках проводится мысль о войнах как факторе, препятствующем социальному прогрессу: «война сама по себе есть явление варварское» [8, № II, с. 66]; «война есть одно из самых антисоциальных явлений» [9, № 2, с. 86]; «войны античной эпохи отличались страшною жестокостью» [10, с. 238]; «сама по себе война с ее хитростями и насилиями, с ее убийствами и устрашениями есть зло, есть явление безнравственное и противообщественное» [11, с. 14] и т. д.
Рассуждая об истории института всеобщей воинской повинности, Кареев обращает внимание на то, что период ее введения в европейских странах (в 70-е гг. XIX в., а в Австрии с 1848 г.) совпал, во-первых, с распространением дарвинизма, когда многие ученые указывали на то, что эта повинность, «берущая в казармы лучшую, саму здоровую и крепкую молодежь, оставляет дома более хилых и болезненных и тем производит искусственный отбор в ее пользу, предоставляя большую возможность обзаводиться в молодых годах семьею и оставлять
более многочисленное потомство» [12, с. 128], что является фактором ухудшения расы. Во-вторых, эта повинность может расцениваться не только как хорошая школа для народа в смысле приобретения известной закалки и навыков дисциплины, но и стать «школою сервилизма и шовинизма со всеми пороками, рождающимися в казарменной обстановке» [12, с. 128].
Отрицательное отношение к войне было выражено Кареевым даже при обсуждении методики написания гимназических учебников по истории: «Факты собственно военной и дипломатической истории в учебнике нужны лишь настолько, насколько войны между отдельными государствами и международные союзы и мирные договоры вносили изменения в прежние взаимные отношения государств, перекраивали их границы или усиливали и ослабляли их значение среди соседей. Конечно, с этой точки зрения многие подробности военной истории (имена полководцев, перечисление походов и битв, эпизоды, интересные с военной точки зрения или по своему драматизму, и т. п.) окажутся не только излишними, ничего не прибавляющими к главному предмету, на котором должно быть сосредоточено внимание учащихся в данной области, но подчас даже и вредными, если своим обилием они будут заслонять главные линии международной истории» [13, с. 11], сетуя на то, что «прежние составители учебников и преподаватели любили рассказывать о сражениях в таком тоне, как будто сами были специалистами военного дела, да и ученики не совсем были лишены знаний по стратегии и тактике» [13, с. 18]. Таким образом, к 1914 г. взгляды Кареева на войну как социокультурный и исторический феномен следует считать вполне сложившимися.
На наш взгляд, на формирование этих воззрений повлияли некоторые факты биографии историка. Известно, что Кареев родился в семье потомственных военных. Его дед Василий Елисеевич Кареев (1786-1846) «был генералом и занимал должность полкового командира», «успел побывать в заграничном походе 1813-1814 годов, отличиться в нескольких сражениях и участвовать во взятии Парижа» [14, с. 48, 67-68] и с почестями был похоронен на Ваганьковском кладбище в Москве [15, с. 27]1. Отец историка Иван Васильевич Кареев (1822-1887) также был профессиональным военным, «участвовал в походе на венгерцев, но не дошел и до Польши, когда дальнейшее продвижение оказалось ненужным», а затем и в Крымской кампании («находился сначала в Молдавии, потом в Крыму» [14, с. 48]), где был серьезно ранен2. Возможно, что именно это обстоятельство заставило И.В. Кареева решить для себя, «что он ни за что не отдаст своих сыновей в кадетский корпус, не желая сделать из них военных» [14, с. 54].
Формирование общественно-политических взглядов Н.И. Кареева пришлось на эпоху «великих реформ» Александра II. При этом отметим, что это было относительно мирное время, когда Россия почти не вела войн. Единственной крупной военной кампанией в это время была русско-турецкая 1877-1878 гг., но Карееву не было суждено пережить патриотический подъем и публично выразить свое отношение к этой войне, ибо в это время он находился в заграничной научной командировке в Париже3. Тогда же выявились его приоритеты в изучении западноевропейской истории. В отличие, например, от своего учителя В.И. Герье и многих других российских «всеобщих» историков, обучавшихся в Германии, Кареев занялся изучением истории Франции4, куда он периодически стал ездить для работы в библиотеках и архивах, что не могло не повлиять на формирование его франкофильских позиций5.
Убийство наследника австрийского престола эрцгерцога Франца-Фердинанда 15 июня 1914 г.6 стало, как известно, поводом к крупнейшему на то время военному конфликту в истории человечества. Между тем, судя по фактам биографии Н.И. Кареева, и у него самого, и у подавляющей части русского общества ощущения грядущей катастрофы не было. По воспоминаниям ученого, летом 1914 г. он предпринял заграничную поездку сначала в Англию, а оттуда во Францию: «В последний раз, - писал он впоследствии, - я был в Париже в июле 1914 года, недели за две до объявления войны» [14, с. 221], т. е. уже после сараевского выстрела. Из Пари-
жа Кареев, не веря, повторим, в саму возможность скорой войны, отправляется в Богемию (принадлежавшую тогда австрийской короне), на курорт Карлсбад. Кроме него здесь в это время находились, например, М.М. Ковалевский, адмирал Н.И. Скрыдлов, а всего война, по словам Кареева, застигла врасплох до 50 тыс. русских, находившихся в Германии7.
О своем пребывании в немецком плену Н.И. Кареев «подробно осенью 1914 года рассказал в "Русских Записках" и в "Русских Ведомостях"» [14, с. 221]8. Однако первым свидетельством об этом факте биографии историка является обнаруженное нами интервью, данное Кареевым корреспонденту газеты «Новое время» сразу по возвращении в Петроград [20]. Трудно судить, насколько точно переданы корреспондентом (под заметкой подпись И. М-въ) слова Кареева. По крайней мере, допущенные ошибки в фамилиях (Енкели, вместо Чхенкели, генерал Срыднов, вместо адмирал Скрыдлов) дают основание предполагать искажения и купюры. Анализ опубликованных позднее записок Кареева «В недавнем плену у немцев» и «Пять недель в германском плену» показал, что сведения, приведенные в интервью, в целом изложены верно, но предпочтение отдано тем из них, которые содержат негативную информацию по отношению к Германии.
Текст упомянутых статей позволяет восстановить хронологию пребывания Кареева в плену. Начало июля - приезд Кареева в Париж из Англии; 10 июля - австрийский ультиматум Сербии; 12 июля - прибытие Кареева в Карлс-бад; 15 июля - объявление Австро-Венгрией войны Сербии; 19 июля - объявление Германией войны России; 20 июля - отъезд Кареева в Дрезден; ночь с 8 на 9 августа - отъезд в Берлин; 9 августа - образование комитетов для собирания средств и для раздачи денег нуждающимся русским подданным; 23 августа - отъезд из Берлина в Швецию (через Засниц пароходом в Треллеборг и далее поездом до Гефле и пароходом в Финляндию); 28 августа - прибытие в Петроград.
В отличие от текста интервью, в статьях приведено больше подробностей и смещены акценты. Так, для Кареева важно особо указать не только на русских, принявших участие в судьбе оказавшихся в затруднительном положении соотечественников, но и немцев, особенно профессора истории Теодора Шимана, к которому Кареев обратился за помощью: «Свое право писать ему я обосновал на нашем товариществе по науке, "своего рода братстве во Христе", как выразился я в одном письме к нему. Я писал ему, что война не будет вечной,
что после заключения мира должны будут восстановиться добрососедские отношения, что для этого нужно избегать с обеих сторон всего, не вытекающего из военной необходимости, что поэтому германское правительство должно нас отпустить в Россию. Проф. Шиман ответил мне, что так и будет, но только не сейчас» [17, с. 15]9.
В явственном виде отношение Кареева к войне было выражено в статье 1915 г. «Мысли о русской науке по поводу теперешней войны» [22]. Уже сама постановка вопроса отклонялась от общей проблематики сборника: «Я позволю себе, - писал он, - перевернуть вопрос и говорить не о том, чего ждет Россия от войны, а что ждет Россия после войны, и ограничу притом свою тему областью науки» [22, с. 77]. Первый тезис он маркирует латинским выражением Inter arma silent Musae, говоря о том, что во время войны падает научная продуктивность, связанная как с невозможностью получать иностранную литературу не только из Германии и Австрии, но и из Франции и Англии, так и с закрытием многих научных изданий. Еще раз вспоминая свой немецкий плен, Кареев писал: «Когда я в августе этого года виделся в Берлине с известным историком Т. Шиманом, то узнал от него, что по случаю войны прекратилось издание "Zeitschrift für Osteuropäische Geschichte"» [22, с. 78]. Та же участь постигла и едва начатый издаваться Кареевым «Научный исторический журнал». Кроме этого прекратилась работа над магистерскими и докторскими диссертациями, требующими работы в зарубежных архивах и библиотеках, а те из исследователей и студентов, которые были застигнуты войной на территории Германии или Австрии, были интернированы.
Печальной стороной условий, в какие поставила научную деятельность война, Кареев называет поведение «значительного количества представителей германской науки, которые тоже вмешались в международную распрю с заявлениями, в которых менее всего научного духа, но много шовинистического задора и высокомерия, отожествления только своей национальной культуры с высшею цивилизацией и готовности принципиальной защиты прусского милитаризма» [22, с. 79]. Считая науку интернациональной, т. е. являющейся общечеловеческим достоянием, ученый полагал, что долгом научной и творческой интеллигенции является не нагнетать страсти, а сдерживать их, устраняя «из жизни все то, что не требуется интересами национальной обороны» [22, с. 79].
Обосновывая тезис о нейтральности науки, Кареев еще раз напоминает о том, как будучи в
плену, он обратился за помощью к немецкому коллеге, считая «вполне возможным сохранение и во время войны товарищества по науке, как своего рода "братства во Христе"» [22, с. 79], аргументируя это тезисом, что «война кончится же когда-нибудь, и обеим нациям придется вос-становлять добрососедские отношения, для чего теперь же может быть подготовляема почва устранением всего лишнего, ненужного, и в этом смысле наиболее могли бы сделать представители науки» [22, с. 79]10. К сожалению, продолжает историк, немецкие ученые, поддавшись тлетворной шовинистической эйфории «бросили перчатку ученым воюющих стран своими индивидуальными и коллективными выступлениями», что, по мнению Кареева, стало примером, которому «следовать не стоило» [22, с. 79-80]11. Ответная реакция со стороны части российской профессорской корпорации, не замедлила себя ждать - в российском обществе «возгорелись патриотические настроения, нередко окрашенные в верноподданнически-шовинистические тона» [1].
1 сентября 1914 г. профессор-гистолог А.С. Догель на заседании Совета Петроградского университета призвал своих коллег «не печатать своих научных трудов на немецком языке и не помещать их в немецких журналах», считая, что «настал благоприятный момент, когда, наконец, мы можем и должны освободиться от столь заботливо в течение целых столетий опекающих нас германцев и устроить у себя все то, чем до сих пор нам приходилось пользоваться от услужливых соседей» [23, с. 78]. Тогда же был поставлен вопрос об исключении из состава почетных членов университета немецких ученых, которые «позорят и унижают науку» [23, с. 79]12. Одним из проявлений воинствующей идеологии, которое Кареев назвал наиболее курьезным и позабавившим многих, было заявление «одного молодого ученого... о прямом происхождении прусского милитаризма из германской философии, Круппа от Канта» [22, с. 81]13. Комментируя сложившуюся ситуацию, Кареев с горечью отмечал: «Обидно также, очень обидно, но уже прямо за русских, когда из нашей среды начинают раздаваться человеконенавистнические голоса» [22, с. 81].
Судя по всему, Карееву удалось избежать шовинистического угара, охватившего подавляющее большинство российской профессуры, хотя в полной мере преодолеть общероссийский порыв было трудно. Ученый оказался среди очень узкого круга российских интеллектуалов, занявших умеренную оборонческую (но не ура-патриотическую) позицию, выразившуюся, например, в участии в сборе средств на нужды
14
раненых , в организации лазарета при университете и Высших женских курсах15, публикации
статей в сборниках в пользу жертв мировой
16
войны , выступлениях в периодической печати [см.: 25, 26].
Одним из последствий войны Кареев называет ослабление влияния германской науки в России, а также то, что какая-то часть молодежи перестанет ездить учиться в Германию и Австрию. В последнем, кстати, по мнению ученого, «очень большой беды нет, во-первых, потому, что земля не клином же сошлась, а затем и потому, что пора было бы устроить так, чтобы молодежь не была вынуждаема искать науки на чужбине» [22, с. 82]. Не сомневаясь в полезности научных заграничных командировок, Каре-ев выступает против обучения за границей «тому, чему и дома можно не хуже выучиться» [22, с. 82]. «Антигерманизм» Кареева не имеет ничего общего с национализмом. Напротив, в его рассуждениях прослеживается патриотическая позиция, отличная, правда, от «квасного патриотизма» русских шовинистов: «Я хочу, - писал он, - во время этих рассуждений стоять и все время удерживаться на общечеловеческой точке зрения, враждебной узкому национализму. Если я предпочитаю, чтобы русская молодежь училась в России, то по мотивам, далеким от какой бы то ни было вражды к иностранному» [22, с. 87]. Напротив, оголтелый ура-патриотический угар, охвативший значительную часть российской интеллектуальной элиты, был, по мнению ученого, своеобразным результатом длительного умственного господства немецкой философской и научной мысли в России. Еще за тридцать лет до войны Кареев отмечал, что немецкий «националистический идеализм, сделавшийся своего рода "синтезом" и развившийся и школах Шеллинга и Гегеля, целиком перешел к нам, только разные свойства германского духа нами были перенесены на дух славянский, причем последний уже в самом деле претворил немецкий националистический идеализм в русское славянофильство» [27, с. 112]. В этом смысле русский и немецкий шовинизм 1914 г. для Кареева - явления однопо-рядковые, вызывающие у него одинаково негативную реакцию17. При этом и прямо противоположный край идеологического фронта -марксизм - также трактуется ученым как чужеродное явление, занесенное на русскую почву именно из Германии: «Немецкие выученики, -писал он, - бурно вторгшиеся в русскую умственную жизнь под знамением экономического материализма, с фанатизмом прозелитов набросившиеся на суеверия, с их точки зрения, "народничества", "субъективной социологии",
"роли личности в истории" и пр. и пр. совершенно не поняли духа нашей передовой общественности и в дальнейших своих путях тоже явились чуждыми традициям русской прогрессивной мысли» [22, с. 85-86].
Проанализированная нами статья содержит едва ли не единственную попытку анализа Каре-евым крупнейшего общеевропейского события начала прошлого века, невольным очевидцем которого он стал. Первая мировая война явилась для него своего рода «концом истории» -последний том его «Истории Западной Европы в новое время» заканчивается 1914 годом [28], так же как и последующие общие труды, вышедшие уже в советское время [29-32]. Исключение составляет небольшая брошюра фактографического характера [33], в которой, по понятным причинам, отсутствует свойственная для Кареева философско-историческая составляющая. Не содержат прямых оценок и мемуары ученого. В описании событий 1914-1917 гг. он ограничивается краткой фразой: «война, отразившаяся на жизни каждого из нас так или иначе» [14, с. 258]. При этом отличающийся подробностью повествования Кареев, вспоминая свое собственное бытие во время «войны, положившей начало новому крупному периоду общеевропейской, если не сказать всемирной истории» [14, с. 293], характеризует его следующими словами: «от моего возвращения в Петербург из немецкого плена в августе 1914 года до начала революции в феврале 1917 года прошло два с половиною года, которые остались какими-то бледными в моей памяти (курсив и разрядка наша. -В.Ф.): так заслонили их собою грандиозные события двух революций 1917 года» [14, с. 261].
Подведем итоги. Отношение Кареева к Первой мировой войне было продиктовано его либеральными общественно-политическими установками с ориентацией на общечеловеческие ценности. В отличие от многих своих ученых коллег, историк не поддался шовинистическим настроениям, вызванным военным лихолетьем. Напротив, несмотря на вызванные войной личные драматические коллизии в жизни историка, его позиция истинного патриота осталась неизменной.
Примечания
1. В.Е. Кареев скончался еще до рождения Н.И. Кареева, так что о прямом влиянии говорить не приходится, однако в мемуарах историк упомянул о семейной легенде: «Дедушка по отцу не оставил своей семье ничего, кроме честного имени. Еще в Гжатске бабушка мне рассказывала, что в полку, которым командовал ее муж, по смерти его оказались какие-то большие экономические сбережения, лично же у
его командира ничего, но я эту историю плохо понял, а потому и забыл, а когда отец о ней когда-то упомянул, как о хорошо мне известной, я не знаю почему, не стал его расспрашивать о подробностях дела. Позднее, когда я уже был профессором, один московский старожил, когда меня с ним знакомили, спросил меня, не родня ли я бывшему в свое время известным в Москве генералу и полковому командиру, и на ответ, что я его внук, сказал: "Ваш дед был благородный человек, о котором в Москве много говорили после его смерти"» [14, с. 94-95].
2. «На войне, - писал Кареев, - он был контужен и еще более серьезно ранен в ногу ниже колена с раздроблением кости, осколочки которой долгое еще время выходили из незакрывавшейся несколько лет раны. Был даже период ухудшения раны, когда отец передвигался при помощи двух костылей, а в Севастополе речь заходила, как рассказывал он сам, об ампутации ноги. Уже по одному этому думать о продолжении военной службы ему не приходилось. Как ни в моде были севастопольские герои, отцу в Петербурге хлопотать о новом месте довелось очень долго, а еще дольше хлопотать о пенсии в Комитете раненых» [14, с. 70].
3. «Я уехал из России, - писал Кареев в мемуарах, - после того, как началась восточная война 1877-1878 года, и лишь отрывочно знал из наскоро прочитывавшихся газет о том, что происходило на театре войны» [14, 147].
4. Магистерская диссертация Н. И. Кареева называлась «Крестьяне и крестьянский вопрос во Франции в последней четверти XVIII века» (М., 1879).
5. На это обратила внимание Н. Ф. Фрейберг, советский критик исторических трудов Н. И. Кареева: «о происхождении войны проводится та же, хотя и несколько завуалированная антантофильская точка зрения» [16, с. 84].
6. Здесь и далее все даты по старому стилю.
7. «Сколько русских застряло в Германии, мы с точностью не знали, да так и не могли узнать. Предположительно говорилось о 15-20-ти тысячах в одном Берлине, о 45-50-ти - во всей Германии, но кто и как их считал?» [17, с. 17].
8. Имеются в виду: 1) [18]; 2) [19] - в этой газете была опубликована только первая часть «Сидение в Дрездене», полностью же статья была опубликована в сборнике «В немецком плену». См.: [17].
9. Этот же мотив звучит и в другой статье: «Общий смысл моих писем к германскому коллеге был такой. Наши народы находятся в войне между собою, но мы остаемся товарищами по науке. Это товарищество, "своего рода братство во Христе", дает мне право обратиться к своему германскому коллеге с просьбою о совете и содействии» [18, с. 95]. Ср.: «Война застала Николая Ивановича в Берлине. Выбрался он оттуда не без помощи проф. Шимана, который раньше был профессором в Дерпте. "Братство во имя Христа", писал 64-летний профессор своему старшему собрату» [21].
10. Ср.: «Война - состояние временное, а научная работа - нечто постоянное и даже вечное. России во время своего исторического роста и развития приходилось вести войны со многими национальностями, в
том числе и с Францией, Англией, Японией, являющимися теперь союзниками» [23, с. 80].
11. Прежде всего речь идет о воззвании "К культурному миру", подписанном 93 крупнейшими немецкими учеными, в котором воюющие против Германии государства объявлялись «злейшими врагами немецкой культуры». Подробнее см.: [1].
12. На заседании 24 ноября 1914 г. решением Совета был исключен из числа почетных членов профессор Берлинского университета криминалист Франц фон Лист.
13. Речь идет о выступлении философа-неославянофила В.Ф. Эрна. См.: [24].
14. В протоколе заседания Совета Петроградского университета от 22 сентября 1914 г. отражено заявление, подписанное заслуженными профессорами химиками В.Е. Тищенко и А.Е. Фаворским, физиком О.Д. Хвольсоном, географом А.И. Воейковым, историком Н. И. Кареевым и протоиереем В. Г. Рождественским, с просьбой отчисляемые ими 3% дохода в пользу раненных воинов (принято членами Совета университета 20 августа) распространить и на пенсию, положенную выслужившим 30-летний срок [23, с. 100-101].
15. «...я принял участие в Обществе для оказания помощи лазарету, устроенному в новом здании Высших женских курсов, и, занимая в нем пост председателя, имел на своем попечении известное количество раненых. Особенным умением в последнем деле, к сожалению, похвастаться не могу: чего-нибудь похожего на брата милосердия из меня не вышло» [14, с. 258-259]. Ср.: «Вместе с женой он работал по управлению лазаретами при Высших женских курсах, возился с женами запасных» [21].
16. Кроме уже упомянутых «В немецком плену» и «Чего ждет Россия от войны», см. также «Невский альманах. Жертвам войны. Писатели и художники» (Пг., 1915 - заметка Кареева «Ех praeterito spes in futurum!») и «Вопросы мировой войны» (Пг., 1916 -статьи Кареева «Прошлое двух союзов великих европейских держав» и «Польский вопрос в историческом освещении»). На титульном листе последнего сборника указано, что «чистый доход от издания поступит в пользу Комитета по устройству этапного лазарета имени высших учебных заведений Петрограда»).
17. Еще задолго до войны Кареев недвусмысленно обозначил свое понимание отличия истинного патриотизма от ложного: «Любовь к отечеству - великая и святая любовь, но она требует, чтобы мы знали свое отечество со всеми его недостатками, требующими исправления, и знали, что любить отечество не значит постоянно петь: "гром победы раздавайся"» [11, с. 113].
Список литературы
1. Иванов А.Е. Российское «ученое сословие» в годы «второй» Отечественной войны. (Очерк гражданской психологии и патриотической деятельности) // Вопросы истории естествознания и техники. 1999. № 2. С. 108-127 [Электронный ресурс]. URL: http://vivovoco.astronet.ru/VV/PAPERS/HISTORY/SCI WAR.HTM (дата посещения: 04.12.2014).
2. Дмитриев А. Мобилизация интеллекта: Первая мировая война и международное научное сообщество // Интеллигенция в истории: Образованный человек в социальных представлениях и действительности. М.: ИВИ РАН, 2001. С. 296-335.
3. Маурер Т. «Война умов» и общность европейцев. Размышления по поводу отклика русских ученых на воззвание их германских коллег // Наука, техника и общество России и Германии во время Первой мировой войны / Под ред. Э.И. Колчинского, Д. Байрау, Ю.А. Лайус. СПб.: Нестор-История, 2007. C. 57-78.
4. Носков В.В. Первая мировая война и русская идея // Диалог со временем. Альманах интеллектуальной истории. 2008. Вып. 25/2. С. 50-87.
5. Тихонов В.В. Пропаганда прошлым: российские историки в годы Первой мировой войны // История: электронный научно-образовательный журнал. 2012. Вып. 3 (11): Знания о прошлом в политико-правовых практиках переходных периодов всемирной истории. [Электронный ресурс]. Доступ для зарегистрированных пользователей. URL: http:// mes.igh.ru/magazine/content/propaganda-proshlim.html (дата посещения: 04.12.2014).
6. Ростовцев Е.А., Сидорчук И.В. Пропагандистские тексты преподавателей российской высшей школы в годы Первой мировой войны // Вопросы истории естествознания и техники. 2014. № 3. С. 3-21.
7. Никифоров Ю.С. Происхождение и характер Первой мировой войны в либерально-патриотическом дискурсе историков «русской школы» (19141916 гг.) // Ярославский педагогический вестник. 2014. № 3. Т. I. (Гуманитарные науки). С. 296-335.
8. Кареев Н. И. Введение в курс истории древнего Востока // Русское богатство. 1887. № I. C. 3-21, № II. C. 59-83, № III. C. 3-38.
9. Кареев Н.И. Введение в курс истории древнего мира (Греция и Рим) // Варшавские университетские известия. 1882. № 1. С. 1-16. № 2. C. 17-110.
10. Кареев Н.И. Государство-город античного мира. СПб.: Тип. М.М. Стасюлевича, 1903. X + 348 с. + [2] л. карт.
11. Кареев Н.И. Мысли о сущности общественной деятельности. 2-е изд. СПб.: Тип. М.М. Стасюлевича. 1901. [4], 173 + [2] с.
12. Кареев Н. И. История Западной Европы в новое время. Т. VI. Ч. 1. СПб.: Тип. М.М. Стасюлевича, 1909. XX + 421 с.
13. Кареев Н. И. Заметки о преподавании истории в средней школе. СПб.: Тип. И.Н. Скороходова. 1900. [2], 78 с.
14. Кареев Н. И. Прожитое и пережитое / Подг. текста, вступ. ст. и комм. В.П. Золотарева. Л.: Изд-во ЛГУ, 1990. 384 с.
15. Вел. кн. Николай Михайлович. Московский некрополь. Т. II. СПб.: Тип. М.М. Стасюлевича, 1908. 487 c.
16. Буржуазные историки Запада в СССР (Тарле, Петрушевский, Кареев, Бузескул и другие) // Историк-марксист. 1931. Т. 21. С. 41-86.
17. Кареев Н.И. Пять недель в германском плену // В немецком плену. М.: Наши дни, 1915. С. 11-20.
18. Кареев Н.И. В недавнем плену у немцев // Русские записки. 1914. № 1. C. 89-103.
19. Кареев Н.И. Пять недель в германском плену // Русские ведомости. 1914. № 209.
20. Что происходит в Берлине? (Рассказ профессора Н.И. Кареева) [Интервью зап. И. М-въ] // Новое время. 1914. 28 августа.
21. Варшер Т.С. Последние годы Н.И. Кареева при большевиках // Сегодня. Независимая демократическая газета (Рига). 1931. 15 марта. Утренний вып. (№ 74). С. 2.
22. Кареев Н.И. Мысли о русской науке по поводу теперешней войны // Чего ждет Россия от войны. Сб. ст. Пг.: «Прометей» Н.Н. Михайлова, 1915. С. 77-93.
23. Протоколы заседания Совета Имп. Петроградского университета за 1914 г. № 70. Пг.: Тип. Б.М. Вольфа, 1916. 135 с.
24. Эрн В.Ф. От Канта к Круппу // Русская мысль. 1914. № 12. С. 116-124.
25. Кареев Н.И. О происхождении и значении теперешней войны // Речь. 1915. № 1.
26. Кареев Н. И. Новая книга о вторжении германцев в Бельгию // Русские ведомости. 1916. № 184.
27. Кареев Н. И. Мечта и правда о русской науке // Русская мысль. 1884. № 12. C. 100-135.
28. Кареев Н.И. История Западной Европы в новое время. Т. VII. История Западной Европы в начале XX столетия (1901-1914). Ч. 2. Гл. 9-12. (Общие обзоры экономического развития социальных и умственных движений. Международные отношения в 1908-1914 гг). Пг.: Тип. М.М. Стасюлевича, 1917. [2], 389-772 с.
29. Кареев Н.И. История Западной Европы в начале XX века. [М.]: Изд. отд. Моск. науч. ин-та, 1920. VIII + 506 с.
30. Кареев Н.И. Очерки социально-экономической истории Западной Европы в новейшее время. Пг.: «Сеятель» Е.В. Высоцкого, 1923. 268 с.
31. Кареев Н.И. Новейшее время. От 1859 до 1914 г. Историографические очерки. Пг.: Наука и школа, 1923. 120 с.
32. Кареев Н.И. По большой дороге истории // НИОР РГБ. Ф. 119 (Н.И. Кареев). П. 34. Д. 1-25.
33. Кареев Н.И. Европа до и после войны в территориальном отношении. Пг.: М. и С. Сабашниковы, 1922. 81 + [3] с.
References
NIKOLAY KAREEV AND WORLD WAR I: AN EYE-WITNESS VIEW AND A HISTORIAN'S INTROSPECTION
V. A. Filimonov
The author reconstructs a little-known part of the biography of the famous Russian historian-humanist Nikolay Ka-reev (1850-1931) relating to his five-week German captivity in 1914. Kareev's views on war as a sociocultural and historical phenomenon and his stance in the discussion of scientific community's attitude towards war are also analyzed.
Keywords: N. Kareev, World War I, German captivity, scientific community in the conditions of war, patriotism, chauvinism.
1. Ivanov A.E. Rossijskoe «uchenoe soslovie» v gody «vtoroj» Otechestvennoj vojny. (Ocherk grazhdanskoj psi-hologii i patrioticheskoj deyatel'nosti) // Voprosy istorii estestvoznaniya i tekhniki. 1999. № 2. S. 108-127 [Eh-lektronnyj resurs]. URL: http://vivovoco.astronet.ru/ VV/PAPERS/HISTORY/SCIWAR.HTM (data poseshcheniya: 04.12.2014).
2. Dmitriev A. Mobilizaciya intellekta: Pervaya mi-rovaya vojna i mezhdunarodnoe nauchnoe soob-shchestvo // Intelligenciya v istorii: Obrazovannyj che-lovek v social'nyh predstavleniyah i dejstvitel'nosti. M.: IVI RAN, 2001. S. 296-335.
3. Maurer T. «Vojna umov» i obshchnost' evrope-jcev. Razmyshleniya po povodu otklika russkih uchenyh na vozzvanie ih germanskih kolleg // Nauka, tekhnika i obshchestvo Rossii i Germanii vo vremya Pervoj miro-voj vojny / Pod red. Eh.I. Kolchinskogo, D. Bajrau, Yu.A. Lajus. SPb.: Nestor-Istoriya, 2007. S. 57-78.
4. Noskov V.V. Pervaya mirovaya vojna i russkaya ideya // Dialog so vremenem. Al'manah intellektual'noj istorii. 2008. Vyp. 25/2. S. 50-87.
5. Tihonov V.V. Propaganda proshlym: rossijskie is-toriki v gody Pervoj mirovoj vojny // Istoriya: ehlek-tronnyj nauchno-obrazovatel'nyj zhurnal. 2012. Vyp. 3 (11): Znaniya o proshlom v politiko-pravovyh praktikah perekhodnyh periodov vsemirnoj istorii. [Ehlektronnyj resurs]. Dostup dlya zaregistrirovannyh pol'zovatelej. URL: http://mes.igh.ru/magazine/content/propaganda-proshlim.html (data poseshcheniya: 04.12.2014).
6. Rostovcev E.A., Sidorchuk I.V. Propagandistskie teksty prepodavatelej rossijskoj vysshej shkoly v gody Pervoj mirovoj vojny // Voprosy istorii estestvoznaniya i tekhniki. 2014. № 3. S. 3-21.
7. Nikiforov Yu.S. Proiskhozhdenie i harakter Pervoj mirovoj vojny v liberal'no-patrioticheskom diskurse is-torikov «russkoj shkoly» (1914-1916 gg.) // Yaroslavskij pedagogicheskij vestnik. 2014. № 3. T. I. (Gumanitarnye nauki). S. 296-335.
8. Kareev N.I. Vvedenie v kurs istorii drevnego Vos-toka // Russkoe bogatstvo. 1887. № I. S. 3-21, № II. S. 59-83, № III. S. 3-38.
9. Kareev N.I. Vvedenie v kurs istorii drevnego mira (Greciya i Rim) // Varshavskie universitetskie izvestiya. 1882. № 1. S. 1-16. № 2. S. 17-110.
10. Kareev N.I. Gosudarstvo-gorod antichnogo mira. SPb.: Tip. M.M. Stasyulevicha, 1903. X + 348 s. + [2] l. kart.
11. Kareev N.I. Mysli o sushchnosti obshchestven-noj deyatel'nosti. 2-e izd. SPb.: Tip. M.M. Stasyulevicha. 1901. [4], 173 + [2] s.
12. Kareev N.I. Istoriya Zapadnoj Evropy v novoe vremya. T. VI. Ch. 1. SPb.: Tip. M.M. Stasyulevicha, 1909. XX + 421 s.
13. Kareev N.I. Zametki o prepodavanii istorii v srednej shkole. SPb.: Tip. I.N. Skorohodova. 1900. [2], 78 s.
14. Kareev N.I. Prozhitoe i perezhitoe / Podg. teksta, vstup. st. i komm. V.P. Zolotareva. L.: Izd-vo LGU, 1990. 384 s.
15. Vel. kn. Nikolaj Mihajlovich. Moskovskij nekro-pol'. T. II. SPb.: Tip. M.M. Stasyulevicha, 1908. 487 s.
16. Burzhuaznye istoriki Zapada v SSSR (Tarle, Petrushevskij, Kareev, Buzeskul i drugie) // Istorik-marksist. 1931. T. 21. S. 41-86.
17. Kareev N.I. Pyat' nedel' v germanskom plenu // V nemeckom plenu. M.: Nashi dni, 1915. S. 11-20.
18. Kareev N.I. V nedavnem plenu u nemcev // Russkie zapiski. 1914. № 1. S. 89-103.
19. Kareev N.I. Pyat' nedel' v germanskom plenu // Russkie vedomosti. 1914. № 209.
20. Chto proiskhodit v Berline? (Rasskaz professora N.I. Kareeva) [Interv'yu zap. I. M-v"] // Novoe vremya. 1914. 28 avgusta.
21. Varsher T.S. Poslednie gody N.I. Kareeva pri bol'shevikah // Segodnya. Nezavisimaya demokratich-eskaya gazeta (Riga). 1931. 15 marta. Utrennij vyp. (№ 74). S. 2.
22. Kareev N.I. Mysli o russkoj nauke po povodu tepereshnej vojny // Chego zhdet Rossiya ot vojny. Sb. st. Pg.: «Prometej» N.N. Mihajlova, 1915. S. 77-93.
23. Protokoly zasedaniya Soveta Imp. Petro-gradskogo universiteta za 1914 g. № 70. Pg.: Tip. B.M. Vol'fa, 1916. 135 s.
24. Ehrn V.F. Ot Kanta k Kruppu // Russkaya mysl'. 1914. № 12. S. 116-124.
25. Kareev N.I. O proiskhozhdenii i znachenii tepereshnej vojny // Rech'. 1915. № 1.
26. Kareev N.I. Novaya kniga o vtorzhenii ger-mancev v Bel'giyu // Russkie vedomosti. 1916. № 184.
27. Kareev N.I. Mechta i pravda o russkoj nauke // Russkaya mysl'. 1884. № 12. C. 100-135.
28. Kareev N.I. Istoriya Zapadnoj Evropy v novoe vremya. T. VII. Istoriya Zapadnoj Evropy v nachale XX stoletiya (1901-1914). Ch. 2. Gl. 9-12. (Obshchie ob-zory ehkonomicheskogo razvitiya social'nyh i umstven-nyh dvizhenij. Mezhdunarodnye otnosheniya v 19081914 gg). Pg.: Tip. M.M. Stasyulevicha, 1917. [2], 389772 s.
29. Kareev N.I. Istoriya Zapadnoj Evropy v nachale XX veka. [M.]: Izd. otd. Mosk. nauch. in-ta, 1920. VIII
+ 506 s.
30. Kareev N.I. Ocherki social'no-ehkonomicheskoj istorii Zapadnoj Evropy v novejshee vremya. Pg.: «Sey-atel'» E.V. Vysockogo, 1923. 268 s.
31. Kareev N.I. Novejshee vremya. Ot 1859 do 1914 g. Istoriograficheskie ocherki. Pg.: Nauka i shkola, 1923. 120 s.
32. Kareev N.I. Po bol'shoj doroge istorii // NIOR RGB. F. 119 (N.I. Kareev). P. 34. D. 1-25.
33. Kareev N.I. Evropa do i posle vojny v ter-
гкопаГпош о11по8Ьепп. Pg.: М. [ 8. 8аЪа8Ьшко\у, 1922. 81 + [3] 8.
