CC BY
226
ПОЛИТОЛОГИЯ И ЭТНОПОЛИТИКА
УДК 1:321
БуйлоБ.И., д.филос.н., проф. ЮФУ
Н. БЕРДЯЕВ О РАЗВИТИИ РОССИЙСКОЙ ГОСУДАРСТВЕННОСТИ В ХХ ВЕКЕ
N. BERDYAEV about DEVELOPMENT of RUSSIAN STATE in XX CENTURY
В статье рассматриваются взгляды известного русского философа Н. Бердяева на природу и истоки русской революции 1917 г. и специфику последующего развития Советского государства. Отмечается вполне закономерный характер победы большевиков в революции и установления советской власти в России. Подчеркивается, что большевизм выступил извращенным выражением русской идеи, «третьим явлением русской великодержавности». Однако построение модели государственного социализма в России в условиях недооценки духовного фактора объективно способствовало формированию собственнической психологии у коммунистической бюрократии, вследствие чего имел место процесс ее постепенного обуржуазивания.
Ключевые слова: революция, русский марксизм, русская идея, коммунизм, советская власть.
In clause the sights of the known Russian philosopher N. Berdyaev on a nature and sources of Russian revolution of 1917 and specificity of the subsequent development of the Soviet state are considered. The quite natural character of a victory of Bolsheviks in revolution and establishments of the Soviet authority in Russia is marked. Is emphasized, that Bolshevism has acted, in opinion N. Berdyaev, perverted expression of Russian idea, ”by the third phenomenon Russian imperialism”. However construction of model of state socialism in Russia in conditions of underestimation of the spiritual factor objectively promoted formation proprietarily of psychology at communistic of bureaucracy, owing to what the process its gradual become bourgeoisie took place.
This circumstance conducted to regeneration of consciousness of dominating elite in a direction of denying of values communism and assignment of a state ownership that, in opinion N. Berdyaev, represented threat for the future of Russia.
Keywords: revolution, Russian Marxism, Russian idea, communism, Soviet authority.
Тема российской государственности в творчестве Н. Бердяева претерпела, как он сам неоднократно подчеркивал, определенную эволюцию его взглядов как в отношении в целом истории государства, так и революций 1917 г. и Советской России. Тем не менее, анализ таких работ автора, как «Судьба России», «Новое средневековье. Размышление о судьбе России и Европы», «Истоки и смысл русского коммунизма», «Русская идея ...» и других позволяет составить более или менее целостную картину взглядов Н. Бердяева по исследуемой проблеме.
Рассматривая причины тех огромных потрясений, которые постигли государство российское в ХХ в., Бердяев отмечал, что их политические истоки были заложены ситуацией, сложившейся во второй половине ХЕХ в. в России. Разочарование в крестьянстве и очевидная неэффективность террора в борьбе за социальное переустройство общества заставляет русскую интеллигенцию, по мнению Н. Бердяева, в конце ХЕХ в. искать новые формы и методы борьбы с существующим государственным режимом. Практическим результатом этого поиска стало распространение марксизма и социал-демократического движения в России. Это кардинально меняет ситуацию в стране. Формируется новый тип революционера-марксиста, который более рационален, более почвенен и менее эмоционален, чем тип народника.
Возникновение большевизма как политического движения было обусловлено, как подчеркивал Бердяев, созданным Лениным русифицированным вариантом марксизма, без которого большевизм был бы невозможен. В результате фактически было создано самостоятельное учение, учитывающее культуру и традиции русской жизни. Именно поэтому большевики и смогли подчинить себе массы, чего не удалось сделать «белому» движению. Русский вариант марксизма, разработанный Лениным, по мнению Бердяева, принципиально отличался от его западного образца.
Классический марксизм допускал возможность социалистической революции только в большинстве или, по крайней мере в нескольких наиболее развитых капиталистических странах. При этом главной движущей силой здесь выступил пролетариат, который поэтому должен был составлять большинство от населения тех стран, где осуществлялась социалистическая революция.
Русский марксизм, предложенный Лениным, допускал социалистическую революцию в экономически отсталой, со среднем уровнем развития, аграрной стране, каковой являлась Россия. Естественно, что поскольку доля пролетариата в составе населения страны была крайне мала, то осуществить социалистическую революцию он мог лишь в
союзе с крестьянством, т.е. мелкобуржуазным классом. Однако Ленин учитывал качественное отличие положения русских крестьян от условий индивидуального ведения хозяйства, в которых в основном находились крестьяне Западной Европы.
В данном случае Бердяев был согласен с Лениным в том, что общинная форма ведения хозяйства русских крестьян в определенной степени ограничивала распространение в их среде частнособственнической идеологии и формировала у крестьян патриархальнокоммунистические, уравнительные настроения. В народе созданный Лениным русский марксизм стал восприниматься как возрождение многовековой традиции построения государства на принципах правды и социальной справедливости.
Революция 1917 года, подчеркивал Бердяев, явилась результатом всего предшествующего пути развития России. «Разложение императорской России, - писал он, - началось давно. Ко времени революции старый режим совершенно разложился, исчерпался и выдохся. Война докончила процесс разложения. Нельзя даже сказать, что февральская революция свергла монархию в России, монархия в России сама папа, ее никто не защищал, она не имела сторонников» [1]. С падением царской власти и установлением временного правительства «солдатско-мужицкая стихия» заполонила русское общество.
«Жалкая и бессильная роль временного правительства», провозгласившего либерально-демократические принципы управления обществом, показала, что власть, по крайней мере, в 1917 г. в России, не могла быть организована на этих началах. В них не было никакой объединяющей, основанной на традициях силы. Они не способны были не только заразить массы энергией и энтузиазмом для продолжения войны, но даже не позволяли подчинить их.
«В таких условиях - отмечал Н.Бердяев - монархическая власть могла быть заменена только советской властью. Произошло страшное огрубление жизни, огрубление всего быта, воцарился солдатско-народный стиль. Большевики не столько создали эту грубую жизнь, грубый способ властвования, сколько отразили и выразили совершавшееся огрубление народной жизни. Власть, которая пожелала бы быть более культурной, не могла бы существовать, не соответствовала бы состоянию народа» [2]. Никто не обязан даже внешне, подчеркивал Бердяев, опускаться до уровня солдатско-мужицкой стихии. Никто не должен поклоняться культурным традициям народа, если он считает их отсталыми и вредными. Но в этом случае тем, кто следует вышеназванным правилам, необходимо понимать, что властью в условиях народного бунта и разгула стихии масс они никогда не станут.
Революция расковала сдерживаемую веками энергию народных масс, необузданная сила которой угрожала смести государство. «Народная толща, поднятая революцией, - отмечал Н. Бердяев - сначала сбрасывает с себя все оковы и приход к господству народных масс грозит хаотическим распадом. Народные массы были дисциплинированы и организованы в стихии русской революции через коммунистическую идею, коммунистическую символику. В этом бесспорная заслуга коммунизма перед русским государством. России грозила полная анархия, анархический распад, он был остановлен коммунистической диктатурой, которая нашла лозунги, которым народ согласился подчиниться» [1, с. 109]. К октябрю 1917 г. общество в России, по мнению Бердяева, оказалось настолько расколотым, что возникла угроза существованию единого государства.
Раскол, который прогрессировал и углублялся в России с петровских Времен, необходимо было преодолеть в кратчайшие сроки. Ленин предложил дорогой в социальном плане, но реальный для того времени путь преодоления раскола, и поэтому большевики победили. Они оказались единственной политической силой в России, способной не только завоевать власть, но и удержать ее.
В условиях полного развала государства, подчеркивал Бердяев, властью в России могли объявить себя многие. Ею объявили себя в центре страны большевики, на юге - Каледин, а затем Деникин, в Сибири - Колчак. Проблема состояла не в том, кто объявит себя властью, а в том, кто сможет ею реально стать, то есть, кто сумеет увлечь массы, заново объединив уже распавшуюся страну. Большевики предложили идеи, которые оказались понятны народным массам и соответствовали их социальным инстинктам и традиционным общинным верованиям.
Поражение «белого движения», отмечал Н. Бердяев, было неизбежно, так как «те, которые вели активную борьбу против революции и коммунизма, не имели великой идеи, которую они могли бы противопоставить идее коммунистической» [2, с. 45]. Поэтому, когда противники большевизма говорят о том, что коммунисты захватили власть, потому что обманули русский народ, что если бы не их социалистическая революция, то в России все было бы прекрасно, - то, по мнению Бердяева, эти люди либо ничего не поняли в событиях Октября 1917 г., либо просто лукавят. «Все почти господствовавшие оценки революции, - писал он, - основаны на том предположении, что ее могло бы и не быть и ее можно было бы не допустить или что она могла бы быть разумной и доброй, если бы злодеи большевики не помешали. Так делается невозможным постижение смысла революции...» [2. с. 36]. Глубоко заблуждаются те, считал Бердяев, кто думают, что рус-
скую революцию можно было остановить путем победы над большевиками в гражданской войне.
Революция есть результат загнивания и разложения прежнего общества, которое фактически и представляло «белое движение». Наивно было бы полагать, что возможно спасти Россию, вернув ее в дореволюционное состояние и тем более с помощью сил, представляющих прежний, загнивающий режим. Победа в гражданской войне контрреволюционных сил, по мнению Бердяева, явилась бы для России неизмеримо большей трагедией, чем власть большевиков. Поскольку в этом случае те, кто лишились в ходе революции привилегий, собственности и доходов, стали бы мстить фактически своему народу. Это неизбежно спровоцировало бы новое кровопролитие, которое завершилось бы окончательным развалом государства.
Ленину в русифицированном им варианте марксизма удалось, по мнению Бердяева, объединить две диаметрально противостоящие друг другу традиции русской истории. Большевизм соединил в себе традицию русской революционной интеллигенции с ее стремлением к народной правде и социальной справедливости с традицией сильной и деспотичной государственной власти.
Все остальные народнические и марксистские партии и движения остались в рамках только первой традиции. «Но, соединив в себе две традиции, - писал Н. Бердяев, - которые находились в XIX в. в смертельной вражде и борьбе, Ленин мог начертить план организации коммунистического государства и осуществить его. Как это парадоксально ни звучит, но большевизм есть третье явление русской великодержавности, русского империализма, - первым явлением было московское царство, вторым явлением петровская империя. Большевизм -за сильное централизованное государство. Произошло соединение воли к социальной правде с волей к государственному могуществу...» [1, с. 99]. В большевизме, подчеркивал Бердяев, преодолевается противопоставление Востока и Запада в его славянофильской и западнической традиции.
Русификация марксизма, по мнению Бердяева, фактически состояла в том, что в превращенном виде он стал нести в себе русскую идею. Исследуя идею, лежащую в основе единства народов прежней России, Н. Бердяев отмечал, что с момента возникновения Московской Руси это была идея Православия. Начиная с Петровской России на первый план постепенно, особенно в верхах, выдвигается имперская идея русской государственности, но на бытовом уровне единство продолжает сохраняться благодаря православию.
В Советской России, по мнению Н. Бердяева, этим объединяющим фактором выступает идеал социалистического государства. В русифицированном Лениным марксизме образ социалистического государства, в превращенной форме, воспроизводил идею царства правды, загнанную в глубины народного подсознания со времен религиозного раскола. Этот справедливый социальный идеал нельзя строить каждому советскому народу по отдельности, так как фактор единства выступает неотъемлемой стороной его реализации в жизнь. Лишь соединившись в единой вере, народы прежней России сообща могут строить справедливое общество. Каждый в отдельности может построить только общество несправедливое.
Вера в социализм, отмечал Бердяев, в этом случае выступала извращенным, приземленным вариантом веры в Бога. Православная идея всеединства здесь в превращенном виде реализовалась в качестве интернационала для всех народов России.
Народы прежней России, таким образом, объединились на основах общей духовной близости, у них одна цель и один способ ее достижения. Враждебное капиталистическое окружение только усиливало это единство. Москва впервые, писал Бердяев, действительно становится Третьим Римом, демонстрируя всему человечеству пример объединения народов на базе общей социальной идеи.
И это, по мнению Бердяева, вполне согласуется с признанием России, реализацию которого не смогла остановить даже вторая мировая война. «Трагедия, - писал он в 1944 г., - переживаемая ныне Россией, не должна закрывать от нас русской идеи, которую мы призваны поведать миру. В идее этой нет никакой национальной исключительности. Жажда подлинного онтологизма, подлинно сущей жизни свойственна всей русской жизни. Мы не довольствуемся на вершинах нашего сознания культурой, мы понимаем, что культура не есть еще сама сущая жизнь, и хотим самой сущей жизни. Мы хотим, чтобы было что-то, а не о чем-то» [3].
Ленин, отмечал Бердяев, создавал свое учение в первую очередь для решения общероссийских задач, но с претензией на их мировое значение. В связи с этим в предложенном им русском марксизме не было замыкания на какой-то одной национальной культуре. В этом учении обосновывалась имманентно присущая сознанию народов России установка к реализации идеи равенства и идеала правды.
Поэтому оно, теоретически обосновывая построение общества на основах национального равенства и принципах социальной справедливости, органически вошло в качестве имманентно присущего элемента в структуру духовной жизни всех народов прежней России,
заняв положение своего рода идеологического центра, к которому стали тяготеть их культуры. Объективно как мировые, так и национальные религии вступали с ним в конфликт лишь тогда, когда они сами претендовали на роль социальных учений.
Таким образом, народы прежней России консолидировались на базе провозглашенной социалистической идеи. Как и Московское царство в отношении к святой Руси, советская действительность, естественно, была очень далека от декларируемых ею принципов, но людей объединяло стремление к их реализации и общая вера, которые поощрялись и поддерживались руководством страны.
Многие не понимали на Западе, почему представители нерусских национальностей проявляли массовый героизм и погибали на фронте, защищая СССР во время Второй мировой войны. Этого не могли понять и в Германии, поскольку Гитлер обещал свободу от России всем нерусским народам. Однако грузины, осетины, узбеки и русские воевали не ради независимости своих народов друг от друга, а наоборот, за свободу того государства, в котором они все вместе стремились воплотить в жизнь идеал социально справедливого и равного для всех проживающих в нем народов общества.
В «Истоках и смысле русского коммунизма», «Русской идее», «Самопознании» и других работах, написанных уже в эмиграции, Бердяев специально подчеркивал, что из его утверждения о невозможности построения коммунистического рая на земле вовсе не следует, что к нему не надо стремиться. Коммунизм всегда мыслился его создателями как совершенное и в этом смысле завершенное общество. Но, достигая совершенства в своей жизни, человечество преодолевает рамки его земного, материального существования и выходит на границу совсем иного бытия.
Коммунизм в качестве идеологии Советской России стал естественным продолжением национальных традиций с их максимализмом и стремлением к социальной правде. Русского человека никогда не удовлетворяло серединное царство культуры. В глубинах его сознания всегда хранилась «мечта о Царстве Божьем на земле». Подлинной целью существования русского человека, тем, ради чего действительно стоило жить, было нечто запредельное, выходящее за все мыслимые границы земного бытия.
Поэтому русский коммунизм с его теорией совершенного и социально справедливого общества явился хотя и деформированным своим тоталитаризмом и репрессиями, но вполне соответствующим национальному характеру развитием русской идеи. Он мобилизовал общество на достижение сверхзадачи путем провозглашения почти не
досягаемых в обозримом будущем целей. Именно этот максимализм делал его основой энтузиазма и веры в будущее как представителей русской, так и других нерусских национальностей России.
Реальность СССР была, как уже отмечалось, очень далека от этого идеала, но люди разных национальностей верили, что, объединившись вместе, они смогут в Советской стране его построить. «В России, - отмечал Н. Бердяев, - вырастает не только коммунистический, но и советский патриотизм, который есть просто русский патриотизм. Но патриотизм великого народа должен быть верой в великую и мировую миссию этого народа, иначе это будет национализм провинциальный, замкнутый и лишенный мировых перспектив. Миссия русского народа сознается как осуществление социальной правды в человеческом обществе, не только в России, но и во всем мире. И это согласно с русскими традициями» [1, с. 120-121]. Стремление к осуществлению социальной правды и справедливости составляло также основу энтузиазма советских людей в их экономической и хозяйственной деятельности.
В советской России, отмечал Бердяев, весь энтузиазм и энергия русского народа идут на построение социалистического общества. Но опасность для будущего России в этой ситуации состоит в том, что строят не совсем то, что провозглашают. «... Пятилетний план, - подчеркивал Н. Бердяев, - не осуществляет все-таки царства социализма, он осуществляет государственный капитализм. Высшей ценностью признаются не интересы рабочих, не ценность человека и человеческого труда, а сила государства, его экономическая мощь» [1, с. 120]. Государство превращается в основного и, реально, единственного собственника на средства производства. Государственный социализм по своему объективному содержанию оказывается тождественным высшей стадии развития госкапитализма.
Идеологи большевизма, считал Бердяев, не предполагали, что и в Советской России возможно социальное угнетение, которое примет совсем иные, не похожие на капиталистические, формы. Диктатура идеи пролетариата, отмечал он, усилив государственную власть, развивает колоссальную бюрократию. «Эта новая советская бюрократия, более сильная, чем бюрократия царская, есть новый привилегированный класс, который может жестоко эксплуатировать народные массы» [1. с. 105]. Поскольку управление государством осуществляется посредством бюрократии, то именно она, а не рабочие или крестьяне, распоряжается собственностью в Советской России.
В силу этого у бюрократии, по мере усиления государства, формируются собственнические, то есть буржуазные, интересы, которые
прямо противоречат господствующей коммунистической идеологии. Бюрократия в Советской России постепенно обуржуазивается, как обуржуазивается под ее влиянием и сам быт, и это обуржуазивание, подчеркивал Бердяев, есть большая опасность не только для коммунизма, но и для русской идеи в целом.
Отражением этого процесса обуржуазивания Советского государства явилось появление определенного типа «энергичного», но «наглого и беззастенчивого», одержимого волей к власти, молодого человека. «Этот молодой человек, - писал Н. Бердяев, - внешне мало похожий и даже во всем противоположный старому типу революционера, или коммунист, или приспособился к коммунизму и стоит на советской платформе. Он заявляет себя хозяином жизни, строителем будущей России. Старые большевики, русские интеллигенты-революционеры, боятся этого нового типа и предчувствуют в нем гибель коммунистической идеи, но должны с ним считаться. Чека также держится этими молодыми людьми. Это - новый русский (выделено -Б.Б.) буржуа, господин жизни, ...» [2, с. 54]. Интернационализм вышеназванного молодого человека выступает лишь формой, прикрывающей его плохо скрываемое презрение ко всему русскому и национальному. Его идеалом является рационалистический мир Запада.
У этого молодого человека ярко выражен «вкус к силе и власти», который является «буржуазным вкусом» и который абсолютно противоположен коммунистической и русской идее. «Дети, внуки этих молодых людей, - подчеркивал Н. Бердяев, - будут уже производить впечатление солидных буржуа, господ жизни. Эти господа проберутся к первым местам жизни через деятельность Чека, совершив неисчислимое количество расстрелов. И кровь не остановит их в осуществлении своей похоти жизни и похоти власти. Самая зловещая фигура в России - это не фигура старого коммуниста,. а фигура этого молодого человека. В ней может быть загублена душа России, признание русского народа. Этот новый антропологический тип может свергнуть коммунизм, он может обернуться русским фашизмом» [2, с. 55].
Процесс обуржуазивания советской бюрократии постепенно, по мнению Бердяева, будет формировать сознание советской элиты в направлении отрицания ценностей коммунизма. Те, кто сейчас властвуют в Советской России, отмечал он, могут войти во вкус властвования «и не захотят изменений, которые неизбежны для окончательного осуществления коммунизма. Воля к власти станет самодовлеющей, и за нее будут бороться как за цель, а не как за средство» [1, с. 105]. Однако, дискредитировав в глазах советских людей коммунистический идеал, эта элита не сможет, по мнению Бердяева, предложить вместо
него ничего, кроме либеральных ценностей или русского национализма.
И то и другое в долговременной перспективе не может служить основой духовного единения народов прежней России. Принципы либеральной идеологии по своей природе космополитичны и не несут в себе никакой объединяющей национальной идеи. Русский национализм предполагает в качестве основы этническую общность людей. Он спровоцирует ответный национализм других, нерусских народов и в конечном итоге приведет к развалу многонационального государства. Ленин, считал Бердяев, не смог всего этого предвидеть, и в этом он был утопичен.
Справедливости ради следует отметить, что в последних статьях и письмах к съезду партии Ленин обращал внимание на то, что в стране существует угроза построения такого «социализма», при котором чиновники станут командовать рабочими. Однако реально что-то изменить в партийном и государственном строительстве эти его предостережения уже не могли. Вряд ли об отмеченных выше последних письмах Ленина мог знать и Бердяев, эмигрировавший в 1922 г. из Советской России.
Исследуя происходившие в ней в 20-30-е гг. процессы, он писал о том, что построение в Советской России государственного социализма привело к деформации в ней принципов, составлявших основное содержание коммунистической идеологии. Бердяев особо подчеркивал, что социализм, игнорирующий в своей практической деятельности законы общечеловеческой духовности, неизбежно обуржуазивается и ведет к моральному разложению и демагогии. «Нельзя, - отмечал он, -создать нового человека и новое общество, объявив хозяйственную жизнь обязательным делом чиновников государства. Это не социализация хозяйства, а бюрократизация хозяйства. Коммунизм в той форме, в какой он вылился в России, есть крайний этатизм» [1, с. 151].
В стране поэтому складывается определенное противоречие между господствующей в обществе коммунистической идеологией и повседневной действительностью, которая в целом ее не отражает. То, что происходит в Советской России, является выражением элементарного процесса приобщения рабоче-крестьянских масс к общечеловеческому уровню культуры и цивилизации. В данном процессе можно отметить национальную специфику, но в нем нет ничего еще собственно коммунистического.
Оставаясь религиозным философом, Н. Бердяев, естественно, не мог принять ни советской системы, ни лежащей в ее основе социалистической идеологии. Однако он был убежден, что любые попытки
возрождения буржуазных отношений и уничтожения, таким образом, коммунизма в России, обречены в конечном итоге на неудачу.
Затрагивая вопросы возможной в будущем эволюции Советской власти и связанной с этим борьбой, Н. Бердяев отмечал, что «недопустимо основывать борьбу за духовные интересы и духовное возрождение на том, что хлеб для значительной части населения не будет обеспечен. Это цинизм, справедливо вызывающий атеистическую реакцию и отрицание духа» [1, с. 151]. Высшая духовность, подчеркивал Бердяев, не может быть формой утонченного эгоизма, когда утопающие в роскоши равнодушно взирают на нищету и лишения остальных людей.
Обеспечение хлебом себя - это экономический вопрос, обеспечение хлебом других - это вопрос духовный. Если в будущей России какая-либо часть ее населения попытается строить свое материальное благополучие за счет создания лишений и горькой нужды для остальной части народа, то никакого возрождения общества произойти не сможет. Подлинное возрождение духа народа, отмечал Бердяев, будет возможно только при условии обеспечения насущных нужд людей, если же «презирать эти нужды с точки зрения духовной возвышенности», то ни о каком возрождении не может быть и речи. Выход Бердяев видел в постепенной эволюции советской власти и коммунистической идеологии в направлении восприятия и реализации подлинных христианских ценностей, что, по его мнению, привело бы к качественной трансформации самого социализма в Советской России.
Необходимы, по мнению Н. Бердяева, новые изменения в обществе, которые призваны освободить человека, создать условия для его целостного развития. Это будут преобразования не столько социального, сколько морального и духовного порядка, которые радикально преобразуют и одухотворят личность. Вместо коллективов, образующихся с помощью организации и порядка, они создадут условия для формирования сообществ людей, объединенных духовной близостью. Личность больше не будут воспринимать в качестве части общества, поскольку последнее станет ее внутренним миром.
Литература
1. Бердяев Н.А. Истоки и смысл русского коммунизма. - М.: Наука, 1990.С. 109.
2. Бердяев Н.А. Новое средневековье. Размышление о судьбе России и Европы. - М.: Феникс-ХДС-пресс, 1991. С. 43-44.
3. Бердяев Н.А. Типы религиозной мысли в России и Европы //Николай Бердяев. Собр. соч. Т. 3. PARIS: YMCA-PRESS, 1989. С. 8.
