CC BY
36
УДК 165.12
DOI: 10.24151/2409-1073-2019-3-91-96
Мысленный эксперимент в науке как конструктивная практика
Н. В. Даниелян
Национальный исследовательский университет «МИЭТ», Москва vend22@yandex.ru
Актуальность данной статьи обусловлена необходимостью исследования современной стадии в разработке эпистемологических концепций в свете новых подходов к науке как конструктивной практике, формирующихся в философии науки. Рассматривается влияние мысленного эксперимента на текущие трансформации познавательного процесса в связи с изменением представлений о субъективности. Как результат, делается вывод, что затрагиваемые вопросы требуют дальнейшего анализа, так как роль мысленного эксперимента в современном обществе и науке постоянно возрастает с распространением новых технологий и интенсификацией их воздействия на социальную реальность.
Ключевые слова: субъект познания; мысленный эксперимент; личностные конструкты; социальный конструктивизм; интенциональность; акторно-сетевой подход; современные технологии.
Mind Experiment in Science as Constructive Practice
N. V. Danielyan
National Research University of Electronic Technology, Moscow vend22@yandex.ru
Actuality of this article is stipulated by the necessity to continue the investigation of the modern stage in the development of epistemological concepts in the context of new approaches to science as the constructive practice, which are being formed in the philosophy of science. The author examines the mind experiment tendencies affecting the current transformations of cognition process under the influence of new approaches to the understanding of subjectivity. The article concludes the discussed issues require an analysis of their impact on science and society.
Keywords: epistemological subject; mind experiment; personal constructs; social constructivism; inten-tionality; actor-network approach; modern technologies.
При проведении мысленного эксперимента наиболее широко используются методы абстракции и идеализации. При непосредственном обращении к понятию поискового мышления становится очевидным, что в ходе такого эксперимента строится модель возможного устройства оригинала. Она является результатом
© Даниелян Н. В.
конструктивной деятельности субъекта познания и включает в себя языковые явления, при этом ее цель — объективная проверка истинности знаний.
Мысленный эксперимент способствует процессу освоения субъектом объективных смысловых структур, в результате становящихся внутренними. В итоге субъект
находит себя во «внешнем, воспринимает в себя и усваивает то, что выступает перед ним объектом» [1, с. 21], т. е. становится участником процесса познания, а не просто «встроенным наблюдателем». Получаемая модель основана на двух основных принципах [2, с. 39]:
- «знание получено не пассивно, а построено познающим субъектом;
- функция познания — адаптивная и служит для организации экспериментальной деятельности, а не открытию онтологической реальности».
Проиллюстрируем данное положение на примере конструктивного альтерна-тивизма Дж. Келли. В концепции Келли считается, что человек воспринимает окружающий мир через прозрачные трафареты или шаблоны. Он пытается подогнать их к реальности, выделяя и отражая наиболее существенные свойства оригинала и пренебрегая второстепенными. Подобная подгонка не всегда успешна, но без таких шаблонов мир неразличим. В теории Келли они называются «личностными конструктами» и являются не отпечатком мира, а определенной моделью реальности, которую человек конструирует в своем сознании. Согласно Келли, «наша формулировка делает акцент на творческих способностях живого существа для представления окружающей среды, а не простой реакции на нее. Поскольку он может представить окружающую его среду, то он может применить к ней альтернативные конструкции и действительно что-то сделать с ней, если она не устраивает его. Давайте приведем пример конструктов этих образцов, которые сначала попытались подогнать по размеру. Они являются способами конструирования мира. Они — это то, что помогает человеку и более низко организованным животным составить план поведения, четко сформулированный или неявно выполняемый, словесно выраженный или крайне неточный, совпадающий с другими направлениями поведения или не совпадающий с ними, интеллектуально обоснованный или сенсорно ощущаемый» [3, с. 8].
Любая сконструированная в ходе мысленного эксперимента модель реальности будет связывать познание и действие. Согласно идее Келли, прослеживается зависимость взгляда субъекта на реальность от использованных им теоретических концептов. Как следствие, в обществе можно наблюдать преобладание различных моделей, основанных на фундаментальных теориях и аксиомах и использующих формальные и лингвистические инструменты. Данный подход позволяет проводить мысленный эксперимент, содержащий только те аспекты, которые релевантны целям и задачам проводящего его субъекта.
Для придания смысла отдельным высказываниям М. М. Бахтин предложил «ценностно-ориентированную» культурную модель [4]. Целью построения подобной модели служило достижение диалога, при этом под диалогичностью понималась особая форма взаимодействия равноправных и равнозначных сознаний (в том числе и диалогическое отношение говорящего к собственному слову). Таким образом, основа подобной модели — понимание диалога не как обмена словами, а как обмена мыслями.
Еще одним ярким примером мысленного эксперимента как конструктивной практики может служить теория социального конструктивизма К. Гергена. Он полагает, что человек конструирует мир не индивидуально в своем сознании, а посредством коллективной деятельности, например, разнообразных социальных практик [5]. Целью любого мысленного эксперимента становится понимание способов производства так называемого объективного знания субъектом, который изучает литературные и риторические подходы к объяснению, а также имеет дело с идеологическими и аксиологическими аспектами происходящих явлений, выявляет исторические корни когнитивных практик, исследует изменчивость человеческого восприятия реальности в разных культурах.
Корни представлений о мысленном эксперименте в науке можно обнаружить в идее И. Канта о трансцендентальности субъекта
познания. После того, как им были разделены сферы теоретического и практического применения разума, т. е. наука и нравственность, область целесообразного переместилась к субъекту и его деятельности. Трансцендентальный субъект предстал в виде предельной абстракции, выходящей за пределы эмпирического, поскольку находился «по ту сторону знания». Аргументация Канта включала в себя два основных положения:
— прошлые попытки согласования знания и объекта потерпели неудачу;
— многие ученые Нового времени рассматривали соответствие объекта полученному знанию.
Рассмотрим каждый из них. По мнению Канта, «...априорные понятия следует признать априорными условиями возможности опыта (будь то возможности созерцания, встречающегося в опыте, или возможности мышления). Понятия, служащие объективными основаниями возможности опыта, именно поэтому необходимы» [6, с. 93]. Далее, критикуя Дж. Локка за применение рассудочных понятий, выводимых из опыта, к области теоретического знания, он указывает на отсутствие согласования эмпирически получаемого дедуктивного результата относительно исследуемого объекта с «действительностью априорных научных знаний» [6, с. 93]. Рассматривая гносеологию Д. Юма, Кант отмечает, что ему пришлось выводить знания об объекте из опыта, т. е. «субъективной необходимости, которая возникает в опыте вследствие частой ассоциации и которая в конце концов <...> принимается за объективную необходимость» [6, с. 93]. Как результат, он делает вывод, что только субъективное чувственное и эмпирическое созерцание наполняют познаваемый объект смыслом и значением [6, с. 103].
Здесь важно отметить, что в теории Канта именно субъект, представленный в виде предельной абстракции, конструирует объект. Как отмечает В. А. Лекторский, «должен иметься материал для конструирования и тот, кто осуществляет этот процесс, т. е. субъект конструирования. Таким субъектом может быть только субъект
Трансцендентальный, выходящий за пределы эмпирического» [7, с. 14—15]. Следовательно, можно наблюдать выход субъекта в концепции Канта за границы опытного знания. Применительно к процессу познания Кант определяет требование к истинности полученного знания как обусловленное следствие, вытекающее из целого ряда оснований [6, с. 215].
В данном ракурсе представляется плодотворной идея интенциональности Э. Гуссерля, берущая за основу формирование представлений о взаимодействии сознания субъекта и познаваемого им объекта, при этом предметная интерпретация субъективных ощущений раскрывается в потоке феноменологического бытия [8]. Такой подход рассматривает межсубъектные связи относительно формального и трансцендентального логического обоснования познания, что ведет к возможности построения и проведения мысленного эксперимента с любым из объектов.
Подобный эксперимент одним из первых провел В. Ф. Одоевский в 1844 г. в произведении «Русские ночи». Оно было написано под влиянием идеалистических взглядов немецких философов, в особенности Шеллинга. Риккардо Николози в статье «Апокалипсис перенаселения: политическая экономия и мысленные эксперименты у Т. Мальтуса и В. Одоевского» отмечает, что «философская эстетика Одоевского формируется в 1820-х годах под влиянием трансцендентального идеализма Шеллинга, который распространялся в России журналом "Мнемозина" (1824—1825), издававшегося [издававшимся] самим Одоевским» [9].
Он представил апокалиптические картины будущего, связывая их с техническими и медицинскими достижениями, вследствие которых произошло перенаселение планеты. Как результат, число жителей на планете так возросло, что они использовали все пригодные участки земли для выращивания урожая и выпаса скота. Жизнь потеряла всякий смысл, кроме одного — борьбы за выживание. Самоубийцы превратились в героев (что противоречит не только
религиозным, но и всем разумным канонам), а преступниками стали стремящиеся спасти свою жизнь [10, с. 88—97]. Философия враждебности к жизни, ведущая к «взрыву земного шара», — печальный итог «мессии отчаяния». Таким образом, Одоевский проводит данный мысленный эксперимент для того, чтобы продемонстрировать свою позицию, направленную против «фаустовской души» западной цивилизации [11]. Он призывает Россию к сохранению своей идентичности и духовной уникальности. «Русские ночи», по мнению П. Н. Сакулина, звучат как «проповедь самобытности» русского народа [12, с. 110].
Подобные модели приобретают все большую актуальность в нашем мире. Современные технологии, например нано-технологии, могут предоставить человеку возможности, которые ранее казались недоступными. Их дальнейшее развитие ведет к возникновению новой социально-культурной реальности, которая несет с собой этические вопросы, тесно связанные с реализацией возможных проектов, например, достаточно полное описание мыслительного процесса человека, восприятие реальности человеческим мозгом, замедление процессов старения, возможность омоложения организма человека, повсеместная роботизация, создание устройств, обладающих по крайней мере частичной индивидуальностью, и многое другое. Все это влияет на трансформацию привычных человеку этических норм и принципов, что провоцирует культурный эффект, связанный с интенсификацией одних из них и обесцениванием других. Таким образом, проведение мысленного эксперимента играет ключевую роль для понимания изменений, происходящих с субъектом познания при дальнейшем распространении и проникновении нано-технологий в социокультурную реальность.
Согласно Э. Агацци, субъективность сегодня все более отходит от эпистемологического Я и смещается в область субъекта как «детектора, или фиксатора, различных аспектов реальности» [13, с. 115]. Как результат, происходит переход от индивидуального Я как субъекта познания к коллективному субъекту,
получающему конечное знание об объекте вследствие реализации коммуникации и достижения договора: «...объект есть нечто такое, что должно быть таким, что может быть познано как таковое всеми субъектами» [13, с. 118]. Актуальным становится понятие ак-торно-сетевого взаимодействия, в рамках которого человек рассматривается в качестве неотъемлемой части комплексов, образованных социокультурными и социотехническими системами, непосредственно включенными в постоянный реальный или виртуальный обмен смыслами. Эти явления задают «культурно-антропологическую размерность познавательной деятельности человека» [14, с. 12—13].
Рассмотрим более подробно конструирование в ходе мысленного эксперимента, проводимого посредством акторно-сетево-го подхода. Субъективность растворяется в потоке объективного, тем самым нивелируя границы познавательных возможностей до «распределенного» в социальном мире субъекта, который не рассматривается более как отдельно взятый исследователь, ученый, «мыслительный» коллектив или научное сообщество, отделенное от социального мира. Согласно М. Каллону, реальность не просто отражается «распределенным» субъектом, а создается им. «Инновации носят коллективный характер. В этих коллективах нет смысла противопоставлять тех, кто делает утверждения, тем, кто воплощает их в реальность» [15, с. 334]. То есть полученное на выходе знание становится безличным и далее распространяется по социальным сетям, в основе которых, очевидно, лежат современные технологии: «Технические сети <...> являются сетями, наброшенными на пространство, удерживающими только некоторые разрозненные элементы этого пространства» [16, с. 195]. Что же может подразумеваться под элементами сети в подобной концепции?
Согласно Д. Ло, «когда создается (сетевой) объект, создается также и весь (сетевой) мир, с его собственной пространственно-стью, собственным определением гомеоморфизма и непрерывности формы» [17, с. 232]. Сеть предстает в акторно-сетевой теории (АСТ) некоторой упорядоченностью, своего
рода моделью пространственной организации, сформированной с использованием объектов и обладающей свойством текучести. В таком случае невозможно установить идентичность и определить формы конкретного объекта, т. е. он становится альтернативным и границы его изменчивости не зафиксированы.
Как результат, в АСТ исчезают границы между субъектом и объектом (т. е. познание как процесс перестает существовать, поскольку исчезают гносеологические основания). В данной теории невозможно провести различие между такими фундаментальными понятиями, как природа — культура, материальное — нематериальное, человек — не человек, теоретическое — практическое, наука — нравственность. Все они оказываются, как отмечают А. Писарев и соавторы, «на одной онтологической плоскости» [18, с. 7], что ведет к исчезновению деления на философские, инженерные и прочие дисциплины. В них отпадает необходимость, поскольку в любом актанте имеет место сочетание гетерогенных компонентов и отношений без какой-либо жесткой иерархии, т. е. появляется гибридная реальность, в которой имеет место взаимодействие на равных живых объектов, социальных построений, теоретических конструкций и т. д. При таком подходе появляется сеть, состоящая из множества актантов и характеризующаяся коллективным действием. Согласованность функционирования элементов сети обусловливается наличием межэлементных связей, которые приводят все ее компоненты во взаимодействие, что возможно сконструировать и проследить только в ходе мысленного эксперимента.
Познавательная деятельность более не ограничивается некоторой сферой интересов, а активно использует результаты «синтеза когнитивных практик, а также диалога двух традиций — рассудочно-рациональной (картезианской) в ее современном виде и экзистенциально-антропологической»[19, с. 42]. В результате именно проведение мысленных экспериментов позволяет переосмыслить роль субъекта в познавательных
процессах. Вполне закономерно, что философская рефлексия социокультурных последствий подобных вопросов становится все более значимой и актуальной. В противном случае, не проведя мысленный эксперимент перед реальным, можно оказаться на пороге апокалиптической картины, изображенной Одоевским, которая массово тиражируется сегодня как киноиндустрией, так и писателями-фантастами.
Литература
1. Habermas J. Theorie des kommunikativen Handelns. Bd. 2. Frankfurt am Main: Suhrkamp, 1981. 632 S.
2. Даниелян Н. В. Конструктивистский подход в современном научно-рациональном познании // Полигнозис. 2011. № 3-4 (42). С. 38—50.
3. Kelly G. A brief introduction to personal construct theory // Perspectives in personal construct theory / Ed. D. Bannister. London, New York: Academic Press, 1970. P. 1—29.
4. Бахтин М. М. Проблема содержания, материала и формы в словесном художественном творчестве // Литературно-критические статьи / М. М. Бахтин. М.: Художественная литература, 1986. С. 5—70.
5. Gergen K. The Social Constructionist Movement in Modern Psychology // American Psychologist. 1985. Vol. 40 No. 3. P. 266—275. http://dx.doi.org/10.1037/0003-066X.40.3.266
6. Кант И. Критика чистого разума. Симферополь: Реноме, 2003. 528 с. (Интеллектуальная библиотека).
7. Лекторский В. А. Кант, радикальный конструктивизм и конструктивный реализм в эпистемологии // Вопросы философии. 2005. № 8. С. 11—21.
8. Гуссерль Э. Картезианские медитации / Пер. с нем. В. И. Молчанова. М.: Академический проект, 2010. 229 с. (Философские технологии).
9. Николози Р. Апокалипсис перенаселения: политическая экономия и мысленные эксперименты у Т. Мальтуса и В. Одоевского / Пер. с нем.: М. Вар-гин // Новое литературное обозрение. 2015. № 2 (132). С. 187—200. Доступно: https://magazines.gorky.media/ nlo/2015/2/apokalipsis-perenaseleniya-politicheskaya-ekonomiya-i-myslennye-eksperimenty-u-t-maltusa-i-v-odoevskogo.html (дата обращения: 30.08.2019).
10. Одоевский В. Ф. Русские ночи. СПб.: Азбука: Азбука-Аттикус, 2014. 320 с.
11. Шпенглер О. Закат Европы / Вступ. ст. и ком-мент. Г. В. Драча. Ростов-на-Дону: Феникс, 1998. 637 с. (Выдающиеся мыслители).
12. Сакулин П. Н. Из истории русского идеализма: Князь В. Ф. Одоевский: Мыслитель. Писатель. Т. 1. Ч. 1. М.: М. и С. Сабашниковы, 1913. VI, 616 с.
13. Агацци Э. Научная объективность и ее контексты / Пер. с англ. Д. Г. Лахути; под ред. и с предисл. акад. В. А. Лекторского. М.: Прогресс-Традиция, 2017. 688 с.
14. Смирнова Н. М. Интерсубъективность как концепт науки и философии // Интерсубъективность
в науке и философии / Под ред. Н. М. Смирновой. М.: Канон+: РООИ «Реабилитация», 2014. С. 3—13.
15. Callon M. What does it mean to say that economics is performative? // Do Economists Make Markets? / Ed. by D. MacKenzie, F. Muniesa, L. Siu. Princeton; Oxford: Princeton University Press, 2007. P. 311—357.
16. Латур Б. Нового времени не было. Эссе по симметричной антропологии / Пер. с фр. Д. Я. Калугина. СПб.: Издательство Европейского университета в Санкт-Петербурге, 2006. 296 с. (Прагматический поворот).
17. Ло Д. Объекты и пространства // Социология вещей: сб. статей / Под ред. В. Вахштайна. М.: Территория будущего, 2006. С. 223—243. (Университетская б-ка Александра Погорельского).
18. Писарев А., Астахов С., Гавриленко С. Актор-но-сетевая теория: незавершенная сборка // Философ-ско-литературный журнал Логос. 2017. Т. 27 № 1 (116). С. 1—40. https://doi.org/10.22394/0869-5377-2017-1-1-34
19. Микешина Л. А. Философия познания: Проблемы эпистемологии гуманитарного знания. Изд. 2-е, доп. М.: Канон+: РООИ «Реабилитация», 2009. 560 с.
Поступила 02.09.2019
Даниелян Наира Владимировна — доктор философских наук, доцент, профессор кафедры философии, социологии и политологии Национального исследовательского университета «МИЭТ» (Россия, 124498, Москва, Зеленоград, пл. Шокина, д. 1), vend22@yandex.ru
References
1. Habermas J. Theorie des kommunikativen Handelns. Bd. 2. Frankfurt am Main, Suhrkamp, 1981, 632 S.
2. Danielyan N. V. Konstruktivistskii podkhod v so-vremennom nauchno-ratsional'nom poznanii (Construc-tivist Approach in Modern Scientific-Rational Cognition), Polignozis, 2011, No. 3-4 (42), pp. 38—50.
3. Kelly G. "A Brief Introduction to Personal Construct Theory". Perspectives in Personal Construct Theory. Ed.: D. Bannister. London, New York, Academic Press, 1970, pp. 1—29.
4. Bakhtin M. M. Problema soderzhaniya, mate-riala i formy v slovesnom khudozhestvennom tvorchestve (Problem of Content, Matter and Form in Written Word Artwork), Literaturno-kriticheskie stat'i, M. M. Bakhtin, M., Khudozhestvennaya literatura, 1986, pp. 5—70.
5. Gergen K. "The Social Constructionist Movement in Modern Psychology". American Psychologist, 1985, vol. 40 no. 3, pp. 266—275, http://dx.doi. org/10.1037/0003-066X.40.3.266
6. Kant I. Kritika chistogo razuma (Critique of Pure Reason), Simferopol', Renome, 2003, 528 p., Intellektu-al'naya biblioteka.
7. Lektorskii V. A. Kant, radikal'nyi konstruktivizm i konstruktivnyi realizm v epistemologii (Kant, Radical Constructivism and Constructive Realism in Epistemolo-gy), Voprosy filosofii, 2005, No. 8, pp. 11—21.
8. Gusserl' E. (Husserl E.) Kartezianskie meditatsii (Cartesian Meditations), Per. s nem. V. I. Molchanova, M., Akademicheskii proekt, 2010, 229 p., Filosofskie tekhnologii.
9. Nikolozi R. (Nicolosi R.) "Apokalipsis perenase-leniya: politicheskaya ekonomiya i myslennye eksperimenty u T. Mal'tusa i V. Odoevskogo" (The Apocalypse of Overpopulation. Political Economy and Thought Experiments (Thomas Malthus and Vladimir Odoevsky)), Per. s nem. M. Vargin. Novoe literaturnoe obozrenie, 2015, No. 2 (132), pp. 187—200. Available at: <https://magazines.gorky. media/nlo/2015/2/apokalipsis-perenaseleniya-politich-eskaya-ekonomiya-i-myslennye-eksperimenty-u-t-maltu-sa-i-v-odoevskogo.html>.
10. Odoevskii V. F. Russkie nochi (Russian Nights), SPb., Azbuka, Azbuka-Attikus, 2014, 320 p.
11. Shpengler O. (Spengler O.) Zakat Evropy (The Decline of the West), Vstup. st. i komment. G. V. Dracha, Rostov-na-Donu, Feniks, 1998, 637 p., Vydayushchiesya mysliteli.
12. Sakulin P. N. Iz istorii russkogo idealizma. Knyaz' V. F. Odoevskii, Myslitel', Pisatel' (Excerpts on the History of Russian Idealism. Knyazh V. F. Odoevsky, Thinker and Writer), T. 1, Ch. 1, M., M. i S. Sabashnikovy, 1913, vi, 616 p.
13. Agatstsi E. (Agazzi E.) Nauchnaya ob"ektivnost' i ee konteksty (Scientific Objectivity and Its Contexts), Per. s angl. D. G. Lakhuti, pod red. i s predisl. akad. V. A. Lek-torskogo, M., Progress-Traditsiya, 2017, 688 s.
14. Smirnova N. M. Intersub"ektivnost' kak kont-sept nauki i filosofii (Intersubjectivity as Concept of Science and Philosophy), Intersub"ektivnost' v nauke i filosofii, Pod red. N. M. Smirnovoi, M., Kanon+, ROOI "Reabili-tatsiya", 2014, pp. 3—13.
15. Callon M. "What Does it Mean to Say That Economics is Performative?". Do Economists Make Markets? Ed.: D. MacKenzie, F. Muniesa, L. Siu, Princeton, Oxford, Princeton University Press, 2007, pp. 311—357.
16. Latur B. (Latour B.) Novogo vremeni ne bylo. Esse po simmetrichnoi antropologii (We Have Never Been Modern. Essays on Symmetric Anthropology), Per. s fr. D. Ya. Kalugina, SPb., Izdatel''stvo Evropeiskogo univer-siteta v Sankt-Peterburge, 2006, 296 p., Pragmaticheskii povorot.
17. Lo D. (Law J.) Ob"ekty i prostranstva (Objects and Spaces), Sotsiologiya veshchei, sb. statei, Pod red. V. Vakhsh-taina, M., Territoriya budushchego, 2006, pp. 223—243, Universitetskaya b-ka Aleksandra Pogorel'skogo.
18. Pisarev A., Astakhov S., Gavrilenko S. Aktor-no-setevaya teoriya: nezavershennaya sborka (Actor-Network Theory: An Unfinished Assemblage), Filosofsko-liter-aturnyi zhurnal Logos, 2017, T. 27 No. 1 (116), pp. 1—40, https://doi.org/10.22394/0869-5377-2017-1-1-34
19. Mikeshina L. A. Filosofiya poznaniya: Problemy epistemologii gumanitarnogo znaniya (Philosophy of Cognition: Problems of Epistemilogy of Humanities Knowledge), Izd. 2-e, dop., M., Kanon+, ROOI "Reabilitatsi-ya", 2009, 560 p.
Submitted 02.09.2019
Danielyan Naira V., Doctor of Philosophy, Associate Professor, professor of Philosophy, Sociology and Politology Department, National Research University of Electronic Technology (1, Shokin sq., Zeleno-grad, Moscow, 124498, Russia), vend22@yandex.ru
