CC BY
19
\
го оборота, перечень привозившихся на ярмарку азиатских и экспортирующихся в указанные нами регионы русских товаров, некоторые данные, отражающие влияние на ход торговли
правительственных решении, позво ляют квалифицировать «Краткое обозрение главнейших оборотов Нижего родской ярмарки по торговле с Ази ей»~йак весьма ценный источник.
* -
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
4
1. Богородицкая Н. А. Нижегородская ярмарка как сырьевой рынок для хяопчатобу-мажной промышленности России в 30 — 50-е гг. XIX в. // Верхнее и Среднее Поволжье в период /феодализма. Горький, 1985, С. 84 — 93.
2. Витчевский В. Торговая, таможенная и промышленная политика России: со времен Петра Великого до наших дней. СПб., 1912. 362 с.
3. Государственный архив Нижегородской области, ф. 489, оп. 286.
4. Записки о Бухарском ханстве: Отчеты
П. И. Демезона и И. В. Виткевича. М.: Наука, 1983. 149 ¿.
5. Зубов А. И. Описание Нижегородской ярмарки. СПб., 1839. 76 с.
6; Мельников П. И. Нижегородская ярмарка в 1843, 1844, 1845 гг. Н. Новгород, 1846. 278 с.
7. Остроухое П. А. Нижегородская ярмарка в 1817 — 1867 гг.-// Историч. зап. М., 1972. Т. 90. С. 209 — 243.
8. Русско-иранская торговля: 30 — 50-е гг. XIX века: Сб. док. М.: Наука, 1984. 249 с.
Журналистика и филология
МЫСЛЬ И СЛОВО
(ОПЫТ СТИЛИСТИЧЕСКОГО АНАЛИЗА)
П. Н. КИРИЧЕК, кандидат исторических наук
Мысль и слово у публициста-классика нераздвоимы. Кто их разрывает, тот лишает душу тела. И все же рискну сказать по отдельности: неистовый репортер Эгон Эрвин Киш прекрасно мыслил. И столь же превосходно ни-сал. А еще он блистательно доказал, что поиск слова неотделим от поиска правды. Эволюция мировоззрения Киша незамедлительно подправляла его
мышление. Микронная идейной позиции тут
нюан-
творческое
корректировка
же оборачивалась тончайшими сами в словосложении. Как это похоже на эффект зеркала, отражающего
падающий свет с той же силой и под
#
тем же углом...
Молодой Киш подчеркнуто беспри-
страстен. Даже аполитичен. В начале журналистской карьеры он сравнивал репортера со свидетелем на суде. Его дело — дать честные показания, а приговор пусть выносят другие. Киш тогда бился за справедливость «вообще» и признавался, что к погоне за правдой его подстрекает спортивный интерес. Объективистский подход к действительности (по его же определению: «материализм плоский, статический») накладывал вето на прямое (через немаскируемое «я») творческое самовыражение.
В знаменитом репортаже «Шестидневные гонки» [1], написанном в 1924 г., Э. Киш виртуозно прячет авторскую позицию в кружевной вязи
идеи и стиля, помеченныхпублицисти-кой высокой пробы. Собственно говоря, идея (или тема, или замысел — все
7
равно) одна — художественно-публицистический «раскрой» досуга обыкновенного (каких на свете тысячи и миллионы) человека средних, интеллектуальных достоинств, превращенного масскультурой в нравственно-психологический гумус для произрастания мещанства двадцатого века
европейского образца..
При всем этом иронично-реалистичный скальпель Киша чурается политики. Он препарирует феномен мещанства не как социальной прослойки, способной сыграть роковую роль в истории. Киш ополчается против вкусов, интересов, занятий мещанина, одурманивающего себя избытком острых ощущений. Мимо человека масс-культуры проходит невостребованной большая жизнь с высоким предназначением. Но эта жизнь требует неистового труда души и разума, на что не способен обыватель, который не перестает быть мещанином, даже если иарит суп на электронной плите, смотрит фильм по сенсорному «видику» и спит на матрасе с термоподогревом... Этот человек с заложенной в него природой, но задавленной обстоятельствами высокой добродетелью компенсирует мелкость повседневной жизни широким набором эмоциональных «наркотиков» — рулетка, гонки, коррида. И Киш горькой, саркастической усмешкой протестует против этого самоуложения человека в прокрустово ложе первородно-примитивных инстинктов.
Свой протест репортер выстраивает на абстрактно-гуманных представлениях о предназначении человека, его идеализированном облике, дошедшем к нам через толщу веков с подачи незабвенных утопистов. Но Киш подпирает миражный идеал, пульсирующий в подтексте, собственным здравым смыслом, которым он беспощадно поверяет цивильные по форме, но первобытные по сути увлечения среднестатистического европейца. Точка зрения здравого смысла ос-
тается общим знаменателем для всех содержащихся в репортаже «надклао совых» выпадов Киша против «олив-
ково-зеленой» тины мещанства.
Конечно, ценителю публицистики — приверженцу классового подхода асоциальный срез действительности Кишем покажется непомерно зауженным. Однако самое нелепое в критике — это требовать от автора того, чего он дать попросту не .может (да и не хочет!), и, встав на высоту горьковских заметок о мещанстве, указать на неиспользованные публицистические возможности. По сходному случаю метко сказал А. Чехов: «Если вам подали чай, не ищите в нем* кофе». Совет классика очень мудрый, и в самый раз им воспользоваться.
Не стоит искать в тексте репортажа даже косвенные намеки на ме-< щанство как могильщика« любого об-
Занятие чужда
щественного переустройства, бесплодное — «классовость» раннему Кишу. Не будем совершать подмену тезиса: подойдем к автору репортажа в его одной-единственной здесь ипостаси — обличителя вкусов, занятий, интересов мещанства. Тогда -мы .увидим превосходного мастера-публициста, умело подчинившего повествование поставленной творческой задаче. И решается она всем стилевым богатством, ибо в каждой фразе Киша, как точно подметил его исследователь Ю. Орлов, «...пульсирует идея, кроется намек, подготавливается ассоциация, его контексты нередко очень многозначны, одна и та же фраза имеет несколько значений» [1, с. 21[.
Стилистика репортажа с первых строк нагнетает в сознании читателя с протокольной безжалостностью зафиксированный облик в сущности абсурдного состязания на потребу обывателя. Вчитайтесь в начало: «Тринадцать велосипедистов... в пятницу в девять часов вечера опустили ноги на педали». Репортер-ремесленник сказал бы просто: «сели на велосипеды» или «изготовились на старте». У репортера-профессионала из детали-на-
мекя рождается образ-ассоциация.
Дальше по тексту читаем: «...голо-
в . зы беспрерывно кивают то вправо, то
влево, смотря по тому, которая нога в этот миг нажимает». В этой фразе тонкий намек становится прозрачным. В бессмысленном действе, каким является нескончаемая гонка, ноги задают работу голове, попирая все нормальные уложения человеческого естества. «Серое вещество» человека оскудевает настолько, что участвует лишь в поступательном механическом движении. И эта. азартно-прими-~тивная бессмыслица так захватывает толпу, как будто решается по меньшей мере проблема ее жизнй или -смерти. В резких сочных мазках с неменьшей, чем у гонщиков, скоростью проступает репортерское полотно: «...беснуется сумасбродная карусель... бессмысленно лепеча... палата буйно-помешанных...». В трактовке явления Жиш прибегает к бьющим по нервам эпитетам отрицательного значения, жоторые помогают ему буквально «вдавливать» в сознание читателя
I
стойкое неприятие этого искусственно экзальтированного шоу.
Стиль Киша полон парадоксов, легко возвышающих или, наоборот, -снижающих попавшие в поле зрения
% 9
репортера факты и явления действительности. В этом случае он заставляет даже второстепенные члены предложения исправно работать на замысленную им идею утрировать сущностную бессмыслицу яростного вело-тноу пространственной пустотой: «Они рвутся вперед, а между тем они все ня том же месте, все на том же овале беговой дорожки... хотя и пролетают с головокружительной скоростью пространства, равные диагоналям Европы или расстояниям от Константинополя до Лондона и от Мадрида до Москвы».
В этой ударной фразе стилистическим рефреном является резко очерченное, как бы самостоятельное столкновение предлога «на» с группой пред-
прямо противоположных по внутреннему содержанию. Это сцепление предлогов повторяется в тексте несколько раз и придает авторской мысли рельефный характер —
логов «от
до»,
гонки велосипедистов живо напоминают безысходное верчение белки в колесе. Разница небольшая: малый зверек сучит лапками за орехи, большие дяди крутят педали за доллары.
Жизни интересной, полнокровней здесь нет. Зато есть все ускоряющееся примитивное однообразие, разжигающее в зрителе низменные страсти и низводящее гомосапиенс до одноклеточ-
V л
ного существа, занятого лишь ловлей кайфа. И ритм репортажа, динамичный, энергически насыщенный, мастерски подогнан под основную идею: он однообразен, как стаккато. Направо, налево, направо, налево; день и ночь, ночь и день; то вправо, то влево; ни вправо, ни влево; тринадцать сердец — «гип-гип»; рев публики — «гии-гип». Как раз эти «направо, налево» (читай: от сих до сих) становятся символом узко ограниченной сферы мыслей и чувств мещанина, озабоченного непременным сохранением собственного социально-нравственного статус-кво, способного оградить от не-желательных перемен с пугающим: как бы чего не вышло...
Тот мирок, который обустроил для себя обыватель, жестко адсорбирует все жизненные впечатления, оставляя к употреблению лишь те из них, что безопасны для спокойствия, души. В 4 этой немилосердной обработке харак-^ тера исподволь отмирают боль и сое-традание к другому человеку, а на их месте зловеще прорастает иммунитет к чужому горю. Мне хорошо — значит, все прекрасно: «Разве беда, что голландец-фермер во вторую ночь слетел крутой параболой с велосипеда прямо в публику? Нет, это просто «аут». Разве что-нибудь меняется от того, что Тиц падает замертво? Нет, ничего не меняется. Если кто-нибудь убьется насмерть, какое тебе до этого дело? Что же, случайность».
Происшедшие на глазах обывателя, трагедийные моменты жизни, когда надо криком кричать, чтобы прекратить смертельно-игровой аттракцион, в мещанском антиестестве подвергаются вульгарному опрощению и циничному снижению до заурядных слу-
чайностей бытия. Эту свинцово-мер-зостную философию точно выражает стиль приведенного отрывка. Чередование фраз напоминает сжатие-разжа-тие пружины: на длинные, с придаточными предложениями вопросы следуют неизменно короткие ответы. Сони-ально-нравственный примитив — на большее не способно односложное, обтекаемое, пригодное на все случаи жизни мышление мещанина, который, по словам А. М. Горького, стремится ни думать, ни делать, а только есть и спать...
Стиль изложения у Киша подчинен методу логической фантазии, которому он следовал всю свою творческую биографию. Но логика отображения не исключала несоразмерной, по пер-
Там,
идее
вому впечатлению, деталировки, где она подыгрывала основной произведения, неистовый репортер смело шел на стилевые сюрпризы. Непривычно алогичным кажется отрывок: «Из парка выходят первые вагоны трамвая, идут на фабрику рабочие, супруг дарит жену утренним поцелуем, кто-то обдумывает, какой ему сегодня повязывать галстук, серо-черный, полосатый или же коричневый вязаный».
Действительно, логику в этом житейском ассорти, сделанном пером публициста, вычислить непросто. Киш дает картинки с натуры разбросанно, хаотически, без осязаемой взаимосвязи. И куда только запропастились характерные для Киша постепенное нагнетание напряженности и традиционное расположение деталей по ранжиру!
Но логика здесь присутствует. Она явственно проступает на стыке связей внутренних и внешних. («Связи»
любимое кишевское словечко, которым он определял сущность метода логической фантазии.) Неупорядоченная «куча-мала» натурных штрихов, в приведенном отрывке олицетворяет алогичную чересполосицу неранжи-рованных жизнеощущений, которым» пробавляется всякий «мыслящий» мещанин с головой, наполненной обезличенным сумбуром представлений о-действительности.
Внезапно прорезавшийся в структуре репортажа запредельный (вне-стадионный) план изображения, на два порядка снизивший реноме азартного велошоу обостренным смыслом-человеческого бытия, говорит о виртуозном владении приемом параллельного контрастного монтажа. Вопреки^ евклидову правилу, смысловые параллели в кишевских фразах то и дело-пересекаются: «Светит солнце и обучаются стрельбе рекруты... стучит^ мельничное колесо и томятся в темницах борцы за дело рабочего класса».
Это кульминация повествования,, обнажающая его нравственное ядро: для мещанина все вокруг происходящее важно и неважно. Стук мельничного колеса и страдания борцов вызывают (или не вызывают) у него одинаковые эмоции — тому и другому^ факту места в черепной коробке отводится поровну. И не способен человек: с головой, забитой диким азартом, и: с желудком, переполненным ячменным пивом, задуматься над трагическим парадоксом: оказывается, солнце, дар божественно-небесный, светит для того, чтобы люди учились сажать и убивать друг друга. Чего же тогда стоит эта несносная жизнь на грешно® земле?..
* % *
1. Киш Э. Э. Репортажи. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1964. 228 с.
