CC BY
29
З. В. Воробьева
МЫ РОДОМ ИЗ 60-Х. К 80-летию Ю. В. Воробьева
Жизнь коротка. Но с этим особенно трудно примириться, когда, не дожив до пенсионного возраста, уходят люди талантливые. Юрий Викторович Воробьев относился именно к таким. Сколько было ему от природы дано! Поэт и ученый, педагог и организатор. Обделенным он оказался только одним - здоровьем.
Юрий Викторович многое хотел сделать, он был полон творческих планов, но 13 июня 1995 года его не стало. Но остались его труды, его стихи. Он живет также в воспоминаниях друзей, коллег, учеников.
Юрий Викторович 27 лет отдал преподавательской работе в вузах, воспитав не одно поколение студентов. Ученики были разные - сильные и слабые, но помнят своего преподавателя и те и другие.
татьяна Борисовна киргинцева, коллега*
Я 17 лет работала с Юрием Викторовичем на кафедре ОГПИ и вместе с ним перешла на кафедру в СибАДИ где мы планировали работать еще долго, но отработали всего год. Я начала заниматься поэтикой, когда мне было всего лет 30. После того как Юрий Викторович пришел в институт, спустя некоторое время, он предложил мне заняться этой темой. У меня не было никакого представления о поэтике, вернее, мои представления были чисто любительскими. Он начал давать мне книги из домашней библиотеки, затем было много дискуссий и споров на эту тему, потом я сама увлеклась и стала активно изучать это направление. Помощь Юрия Викторовича была ненавязчивой, и мне казалось, что я до всего доходила сама. Когда я писала вступительный реферат в аспирантуру, Юрий Викторович был в отпуске, и я отправила реферат без его корректировки. Получив положительный отзыв о реферате, я поняла, как много вложил в меня Юрий Викторович. Работая над кандидатской, я изучила много диссертаций и поняла, что диссертация Юрия Викторовича уникальна в своем сочетании глубины материала и простоты его изложения. Я благодарна судьбе за то, что она дала мне возможность работать с Юрием Викторовичем и учиться у него. Он дал мне не только научные знания, он научил меня работать. Это просто перевернуло мою жизнь. Он своим примером показал мне, каким должен быть учитель. Он был учителем, который отдает свои знания и не требует наград. Это ценное качество, которым я пользуюсь до сих пор. Мы обычно отдаем вперед и не ждем благодарности. Благодарность в том, что дело движется вперед. Я рада что жизнь свела меня с этим прекрасным человеком и учителем.
Автор благодарит А. А. Палий, а также И. В. Краевскую и Т. В. Семенову за помощь и советы в составлении и подготовке статьи к печати.
* Из выступления 26 октября 1997 г. на презентации книги «Строфика английской поэзии» в библиотеке имени А. С. Пушкина.
сергей горошкевич, выпускник 1982 г.**
Юрий Викторович работал с нами недолго, всего один семестр. Было видно, что это человек из другого мира, мира настоящей интеллигенции, профессионал с большой буквы. Большинство из нас не знали ничего, кроме «London is the capital of Great Britain», поэтому он выглядел на нашем фоне оксфордским профессором, профессором среди папуасов. Не скажу, что мы получили от него много конкретных знаний: слишком уж мало времени мы провели возле него и слишком уж низок был наш исходный уровень. Зато мы получили отличный образец интеллигентности и профессионализма, ориентир, в направлении которого появилось желание развиваться. Спасибо ему за это.
Оксана смогунова, выпускница 1993 г.***
Я помню нашу первую встречу. У окна за преподавательским столом как-то полубоком сидел Юрий Викторович и кивал всем входящим, при этом каждый раз зажмуривая глаза. Удивительным образом эти кивки сразу снимали напряжение с нас, первокурсников. Перед новым преподавателем, перед сложным предметом. К концу пары мы уже были во власти потрясающего обаяния Юрия Викторовича. Предельно вежливый, отзывчивый, он производил впечатление той степени воспитанности, когда человеку не нужна внешняя твердость для самоутверждения.
Мне, наверное, повезло больше других, я была вхожа в дом к Юрию Викторовичу и Зинаиде Васильевне. Семья моих преподавателей стала для меня образцом взаимоотношений мужчины и женщины. Эти отношения были совсем не похожи, на то, что нас окружает в обыденной жизни. Казалось, что вся суетность окружающего мира остается за порогом их дома. Влюбленные, увлеченные общим делом, они делали друг друга счастливыми. А ведь только у счастливого педагога ученики испытывают состояние счастья. Вот и сейчас я счастлива от того, что память так легко возвращает образ Юрия Викторовича, его голос, манеру общения. Вот он поднимается по институтской лестнице, вот он едет домой в том же автобусе, что и я, вот он стоит в дверном проеме и радушно приглашает в свой дом...
Юрий Викторович обладал уникальным талантом -умением дружить. Он очень дорожил дружбой, но так и не научился прощать подлость и предательство:
** Зав. лабораторией дендрологии ИМКЭС СО РАН, доктор биологических наук, директор Сибирской академии деревьев и кустарников. В 2011 г. С. Н. Горошкевич стал победителем конкурса «Человек года» в номинации «Прорыв».
*** Зам. директора бюджетного образовательного учреждения дополнительного образования детей г. Омска и детского (юношеского) центра «Смена».
Не предавал друзей я никогда, И если с ними вдруг случалось горе, Я помогал, не чванясь и не споря, И их беда была моя беда...
Прощу обиду мертвому врагу, Прощать живых - простите, не могу.
Ю. В. Воробьев
Многие друзья молодых лет остались друзьями осиротевшей семьи.
Александр Федорович Абельсон*
О моем любимом брате. Воспоминания и размышления
Самые ранние мои воспоминания о любимом брате Юрочке относятся примерно к 1948 году. Это было в Скоморохах на Украине, точнее, в военном городке около с. Скоморохи, в 15 км от г. Житомира, где мой отец служил тогда и жил с семьей.
В тот период и до 1953 года у нас в семье многократно гостили и подолгу жили - иногда в полном составе, а иногда лишь младшие представители - семейств Сазыкиных и Воробьевых.
На фотографии слева направо в верхнем ряду Рива Яковлевна
Сазыкина, Лев Степанович Сазыкин, бабушка Берта, Дина Яковлевна Воробьева, Милочка (моя мама) и я у нее на руках.
В нижнем ряду Володя Сазыкин, Алик и Юра Воробьевы.
Сазыкины - семья сестры Дины Яковлевны Воробьевой
Это может показаться странным, но я очень хорошо помню Юрочку еще с этих пор. К сожалению, более поздних фотографий этого периода у меня не осталось, но помню, что это были очень теплые и дружественные отношения с моими братьями.
Следующие мои воспоминания относятся примерно к 1958 году. Мы тогда временно (до получения отцом своего жилья как подполковника в отставке) жили в Москве у Сазыкиных. Несколько раз в то время у Сазыкиных гостил и Юра, и он много времени уделял мне, пополняя мои знания о жизни - в ту пору мне было 12 лет.
Тогда же он привил мне интерес к собиранию марок и подарил мне прекрасный кляссер с марками.
Потом я помню очень хорошо период жизни Юры в пору его учебы в аспирантуре в Москве в институте иностранных языком имени Мориса Тореза. Сначала он жил в общежитии на Стромынке, где я у него неоднократно бывал. Помню, что соседом по комнате в общежитии у Юры был личный переводчик Гамаль Абдель Насера, второго президента Египта.
Позднее Юра перебрался в общежитие того же института в Петроверигском переулке. Здесь у Юры уже была отдельная комната, и я бывал у него еще чаще.
* Двоюродный брат, канд. техн. наук, специалист по деревообработке.
Следующая наша совместная с Юрой сохранившаяся фотография относится примерно к этому периоду (фото на балконе дома моего отца в г. Щелково, где Юра также часто бывал и гостил)
В это время я уже учился на первом-втором курсах Московского лесотехнического института. Я часто приезжал к Юрочке для занятий английским языком, и Юра много времени посвятил моему английскому. Хороший языковый фундамент, заложенный в меня школьной учительницей английского языка Галиной Дормидонтовной с 6 по 11 классы школы, Юра существенно развил.
По его мнению, изучение языка можно уподобить восхождению на гору, когда вверх идти трудно, но потом, после перевала, дорога дается уже гораздо легче. По мнению Юры, я в этот период уже «видел вершину», и был шанс реально овладеть языком на настоящем уровне. К сожалению, далее по жизни я уже меньше контактировал с английским языком, но тем не менее основы языка, заложенные ранее и укрепленные Юрой, мне очень пригодились впоследствии при сдаче на отлично экзамена кандидатского минимума.
А гораздо позднее, в 90-х годах, я месяц провел в США и три недели в Канаде и почти свободно общался с аборигенами. До такой степени, что в Канаде, где мы были в служебной командировке в составе делегации их 4-х человек, одну неделю у нас вообще не было переводчика, и я, спасибо Юрочке, вполне справлялся с этой ролью, так как остальные члены делегации английского языка вообще не знали.
Помню, как Юра писал свою кандидатскую диссертацию, и его минимальной нормой было написать хотя бы одну страницу в день. И это свято соблюдалось.
Хорошо помню банкет после Юриной защиты диссертации. Было много людей, и все тосты были о Юрочке. Он, конечно, в день защиты переволновался и ничего не кушал. И в какой-то момент Юра подошел ко мне и тихо на ушко сказал: «Саня, мне плохо, помоги».
Помню, как мы с Юрочкой сидели в ресторане «Чистые пруды» (был такой ресторан на 2-м этаже в здании на Чистых прудах), пили коньяк и много-много говорили обо всем.
Я очень любил Юру и люблю сейчас!!! Помню, как я метался по Москве, когда Юрочка болел, и это кончилось, к несчастью, его уходом - я искал и отправлял в Омск какие-то редкие лекарства по просьбе Зины.
Помню мои встречи с Юрой на его юбилее в 76-м году. Помню, как Юра готовил для гостей кофе и учил меня правильно заваривать кофе, да и чай тоже.
К этой встрече Юра написал стихи с посвящением А. А (это я, Александр Абельсон).
А. А.
Ты на встречу шагнешь из проема дверей, Словно годы назад, без потерь и разлук. Приезжай поскорей, прилетай поскорей, Мой единственный брат, мой испытанный друг!
И такой, как всегда, будет встреча у нас. И не сорок тебе и не мне пятьдесят, И не слезы - вода будет литься из глаз, Мой испытанный друг, мой единственный брат!
И, быть может, настанет весна в феврале, И зеленые ветки склонятся вокруг. Мне тепло от того, что живет на земле Мой единственный брат, мой испытанный друг.
Помню, как мы ездили с ним и с Зиной в дом отдыха в окрестностях Омска. Утром по дороге в столовую Юрочке стало плохо (упал уровень сахара), и мы тащили его на кухню, где отпаивали очень сладким чаем.
Помню, как Юра гостил у меня, когда я жил в Подрез-ково с Тамарой, и мне пришлось вызывать к нему скорую помощь.
Помню, как мы когда-то приехали с моими родителями на один день из Алушты в Ялту и случайно встретили Юру на улице.
Вообще, память хранит огромное количество воспоминаний о Юрочке, и все они самые теплые и щемящие душу.
Ты всегда в моем сердце, дорогой и любимый брат.
Валерий мельников, журналист Родом мы из 60-х
Сижу перед чистым листом бумаги и думаю, как рассказать о многолетней дружбе с Юрием Воробьевым? С чего начать? Со школы? Да, у нас были общие учителя, один директор Хаим Евсеевич Аксельрод, который всю свою жизнь исключая, может быть, фронт, положил на ниву просвещения, каждодневно побуждая своих учеников думать, действовать, интересоваться. С его легкой руки все выпус-
кники школы № 72 называли, а может, и сейчас называют себя лобковцами голубых кровей. Да, у нас с Юрой была одна и та же стенгазета с жалящим названием «Оса», в которой, как выяснили мы оба позже, и он и я публиковали свои опусы, но в школе мы не встречались. Юра был старше на целых четыре класса. А это много. Познакомились мы в далеком 1964 году в НИИ средств связи. Сейчас это ОНИИП - серьезное учреждение, разрабатывающее сверхдальние виды связи. А в то время институт только начинался, его госзаказы и разработки посвящались надежной связи подводных кораблей, в каких бы морях они не находились, поэтому наряду с маститыми учеными в его стены привлечено было много молодых «физиков и лириков». Я пришел сюда сразу после службы в армии в январе 1963 года и, конечно же, был дурак дураком, хотя в радиосхемах немного разбирался. Поэтому меня и взяли. Сейчас уже и не припомню, какую схему с описанием на английском подсунул мне начальник лаборатории Виктор Иванович Смык. С импортным журналом я спустился на первый этаж и зашел в отдел переводов. И здесь неожиданно для себя столкнулся с Геннадием Ефимовичем Кукля. В школе № 72 он когда-то преподавал английский язык и меня почему-то сразу узнал. «А вот еще один лобковец, - Кукля повернулся к невысокому черноволосому парню. - Это Юрий Викторович, он вам будет переводить». Так мы познакомились, разговорились и оказалось, что мы одинаково любим Булата Окуджаву и не признаем «Треугольную грушу» Андрея Вознесенского. И еще мы выяснили: у нас была одна и та же учительница русского языка и литературы - Сара Яковлевна Козликова. Сейчас, когда ее уже нет, я убежден, что вложила она в своих учеников столько, что хватило им на всю оставшуюся жизнь. В ее старом доме на улице Маяковского (почти все наши учителя в 60-е годы проживали, как сейчас говорят, в шаговой доступности от школы) Юра читал свои новые стихи и переводы из английских поэтов, а мы с Эдиком Анфингером (еще один лобковец) пили чай с вишневым вареньем и слушали: «Страну покрывал». В этом доме мы бывали всегда, когда школа № 72 праздновала юбилей либо устраивала вечер встречи выпускников. Однако вернусь к бурной жизни НИИ средств связи 60-х годов. Там неожиданно и вроде бы сам собой образовался литературный кружок. Хотя, если честно, собирала всех, кто умел читать, писать и декламировать выпускница Томского университета Зоя Брюквина. До сих пор помню, как она носилась по лабораториям нашего первого корпуса. «Лириков» обнаружилось всего пятеро, зато «физиков» - хоть отбавляй. Собирались в одной из лабораторий, потому что больше негде было. Читали вслух Рождественского, Ахмадулину, Окуджаву, входившего тогда в моду Высоцкого. Прочел что-то из английских поэтов (свои стихи представлять тогда не рискнул) и Юра Воробьев. «Физики» неиствовали от избытка чувств и просили еще. Тогда и родилась у кого-то полезная мысль: создать общественно-политическую (без этого никак было нельзя) и литературную газету, где «физики и лирики» могли бы мирно сосуществовать и реализовывать свои идеи. Нас поддержал главный инженер НИИ Николай Сартасов, хотя директор Карро-Эст поначалу был против, очевидно ему донесли, что по вечерам его сотрудники не сидят за осцил-
лографами, а слушают диссидентские стихи. Собираться в лабораториях мы уже не могли... Потом, когда я поступал в МГУ на факультет журналистики мои «заметки в газетку» пригодились. Нужна была творческая характеристика. А где ее взять, если трудился я в НИИ, а не в СМИ? Сочинил ее Юрий Воробьев, как редактор институтской стенгазеты, где подверг строгому и беспристрастному анализу все, что я к тому времени опубликовал - и стихи и прозу. Не знаю, пригодилась она или нет, но в 65 году я преодолел конкурс в 15 человек. Память его была феноменальна. Уже в Москве, в институте Мориса Тореза, где он проходил аспирантуру, Юра без запинки процитировал: «Я всею мечущейся совестью ответ выискивал в мученье: а что же я такое собственно, и в чем мое предназначенье? Я не раздумывал завистливо про чью-то жизнь среди почета, а был я счастлив, что зависело и от меня на свете что-то». Я как-то прочел ему «Елену Прекрасную» внезапно вошедшего в литературу поэта Василия Федорова и через несколько дней сильно удивился: Воробейчик (так я его в Москве обзывал, а он меня Мельницын) прочитал почти все это довольно длинное стихотворение про ахейцев, которые в битвах под Троей устали спотыкаться о клятвенные бороды свои. В Москве, да наверное во всей стране, очень любили поэтические вечера. А где еще можно было послушать умных людей? Только в Политехническом музее. Он, можно сказать, располагался в шаговой доступности от Петроверигс-кого переулка, где стоит общежитие института имени Тореза. По четвергам в Политехническом яблоку негде было упасть. Как-то мы с Юрой пришли послушать Ираклия Андроникова, но нам повезло еще больше - рассказывал, пел и играл на гитаре сам Булат Окуджава. И еще раз был такой же странный случай: пришли на входившую в моду Татьяну Кузовлеву, а выступала Бэла Ахмадулина. Впрочем, Бэлла Воробейчику показалась какой-то манерной - он назвал ее куклой заводной. В старинном общежитии МГУ на Стромынке, в котором в XIX веке селили разночинцев и студентов-революционеров, у Воробейчика была отдельная комната, письменный стол, зеленая лампа и подержанная импортная пишущая машинка. На ней он писал статьи о строфике английской поэзии для будущей кандидатской диссертации и находил время для стихотворных переводов. В этой небольшой комнате бывали многие известные в то время люди. Здесь я однажды столкнулся с деканом филфака МГУ профессором Поспеловым, по учебникам которого все мы учили русский язык, а с поэтом-переводчиком Владимиром Роговым здесь же быстро нашел общий язык. Он почему-то обнаружил во мне внешнее сходство с поэтом Вяземским. Как-то мы встретились у книжного подвальчика, что в Сто-лешниковым переулке, и слегка подвыпивший Рогов мне долго рассказывал, за что Воробьева надо ценить и охранять. Ценить это понятно, но охранять.От кого? - спросил я. - Да мало ли? Время такое. Знаете, сколько сексотов на Стромынке? Очевидно Воробейчик об этой стороне тогдашнего бытия даже не догадывался. С одной стороны, он был скептиком, с другой - очень доверчивым и добрым. Но все же сменил обложки изданного в Нью-Йорке четырехтомника Николая Гумилева. Я ему посоветовал - никому его не показывать. Юра очень любил его Капитанов. «.Или, бунт на борту обнаружив, из-за пояса рвет пистолет, так что сып-
лется золото кружев, с розоватых брабантских манжет». За Гумилева можно было схлопотать срок, но он завораживал. Книжку Василия Федорова я так и не нашел, хотя побывал в четырех или пяти книжных магазинах, но Юра, кажется, не очень-то огорчился. Он только что закончил перевод из Киплинга, лицо его было усталым и каким-то отрешенным, но Воробейчик начал: «Когда похоронный отряд уйдет и коршуны улетят, приходит о мертвом взять отчет мудрых гиен отряд. За что он умер и как он жил - это им все равно. Добраться до мяса, костей и жил им надо, пока темно. Гиены вонзают в песок клыки и чавкают, и рычат. И вот уж солдатские сапоги навстречу луне торчат. И вот он и вышел на свет солдат: ни друзей, никого. Одни гиеньи глаза глядят в пустые зрачки его». Цитирую по памяти. Там были еще строки про гиен, но я их забыл. - У меня мороз прошел по коже. Юра, я представил эту жуткую картину. Теперь спать не буду, а у меня завтра экзамен. - Ничего, сдашь. Мы выпили по рюмочке армянского коньяка. У него в тумбочке всегда была заначка. Юра повеселел: - А хочешь, я тебе подарю еще кое-что? - И он быстро отпечатал на листке «Глаза» - тоже перевод из Киплинга. Этот листок заложен у меня в какой-то книге. Может, еще отыщется.
нина Федоровна Величко*
Юрия Викторовича я знала много лет. С тех пор, как моя самая близкая подруга, моя наставница Зинаида Васильевна связала с ним свою судьбу. Наши семьи были неразлучны. И хотя виделись не так часто, но наши мысли и сердца были постоянно вместе. Мы радовались каждой нашей встрече. К моему приезду в Омск у Юры уже были новые стихи, и он их читал нам ночами напролет. Он всегда очень ждал меня и радовался встрече. Я и сейчас говорю Зине: «Меня уже в Омске никто так не ждет и не встречает, как Юра». Это так.
Я горжусь тем, что знала этого человека. Его целеустремленность, незаурядные способности ученого, организатора привлекали к себе внимание. Он умел оценить обстановку и принять единственно верное решение. Это ему помогало опережать время. Юрию Викторовичу доверяли. Это был человек увлеченный и неравнодушный. Он умел объединить людей вокруг себя. К нему тянулись все. Очень уважительно к нему относились мои дети, любили его любовью искренней, сыновней. Юрий Викторович сумел увидеть в моем сыне хорошие задатки. Теперь мой сын - юрист, председатель Тюменского суда, кандидат юридических наук, доцент Тюменского госуниверситета. В этом есть и заслуга Юрия Викторовича.
Юрий Викторович до конца своих дней был полон энергии, строил планы, выдвигал идеи. Он был душевно чутким человеком. На мой юбилей он написал чудесные стихи:
В тихом доме тихи вечера.
Подросли и разъехались дети.
Мир тебе, дорогая сестра!
Пусть тепло тебе будет на свете!..
* Заведующая детским садом в Павлоградке, отличник народного просвещения, Отличник просвещения СССР.
У него всегда было место в сердце для друзей, близких. И главное - он не ждал отдачи за свою доброту. Таким он остался в наших душах, сердцах навсегда.
п. а. краевский, и. В. Краевская*
Мы пришли в семью Воробьевых за полтора года до кончины Юрия Викторовича. Сразу возникло ощущение, что люди «одной крови» и одного духа. Жаль, что встреча не состоялась раньше. Юрия Викторовича нет с нами уже больше двадцати лет, но он все равно остается в нашей памяти и в наших сердцах. Он остается и в наших внуках.
Друзья всегда были неотъемлемой частью семьи Воробьевых, без них нельзя и представить этот теплый дом. Они и сейчас рядом, хотя Юрия Викторовича нет и нет уже некоторых из друзей.
софья Шамсеевна Болгарская] учитель французского языка**
Ученица Дины Яковлевны, из первого набора казанских «французов». Она оставалась преданной семье Воробьевых, считая Юрия Викторовича названым братом. И эту любовь и уважение передала дочери и внуку. На одной из фотографий она написала посвящение Дине Яковлевне: «О моя радость! (и страдание). Может быть подобную Вам больше не встречу в жизни.» Казань 26 августа 1950 года».
Леонид Георгиевич Горынин***
Будучи сам заядлым охотником и чемпионом России по стендовой стрельбе, он подарил Юрию Викторовичу ружье и однажды пригласил его с собой на охоту, скорее, для того, чтобы доставить удовольствие другу. Удовольствие получили оба, поскольку значительную часть времени на природе посвятили не удовлетворению охотничьего азарта, а чтению стихов. В Горынине уживался физик и лирик, а объединяло их с Юрием Викторовичем то, что они оба были интеллигентами и очень любили поэзию и музыку. Остались стихи, посвященные Леше Горынину.
Мы четверть века с тобой идем, Идем бок о бок по всем дорогам, Над многим шутим, грустим о многом, Мой старый друг, Человек с ружьем!..
Эльвира Федоровна Зайкова**** Эльвира Федоровна была врачом от Бога. Юрий Викторович относился к ней с большим доверием. Их объединяла любовь к поэзии, музыке. Оба были интеллигентами из 60-х. Когда ему было плохо, он мог позвонить ей, и она всегда приезжала.
Сергей Николаевич Лосев] одноклассник, врач-хирург
В то время когда Лосев и Воробьев учились в школе, С. Есенин был под запретом. Сергей тайком приносил
* Петр Александрович - экономист, Ирина Владимировна -журналист.
** Была учителем года в Москве.
*** Ректор СибАДИ в 1993-1998 гг.
**** Кандидат медицинских наук, врач-инфекционист, организатор Центра по борьбе с ВИЧ-инфекцией в Омске.
в класс томик стихов Есенина, и мальчишки читали его, держа под партой. Юрий Викторович посвятил другу стихи.
Нам все кажется, что еще много Жить, надеяться, верить и ждать. Приезжай поскорее. Серега! И спеши! Я боюсь опоздать!
Виктор Вячеславович Межеричев, выпускник СибАДИ**"*
После окончания института работал в Новокузнецке. С Юрием Викторовичем был знаком со школьных лет. Их дружба была спаяна любовью к поэзии. Межеричев был физиком и лириком одновременно. Будучи директором НИИ, приезжая в Омск, он обязательно бывал в доме Воробьевых и рассказывал массу удивительных историй. Даже обыденные вещи у него выходили веселыми и занимательными. В семье Воробьевых хранится много фотографий Межери-чева, которые он дарил, сопровождая забавными надписями («Юрию Викторовичу Воробьеву, «сыночку» от «папаши» Виктора Межеричева. Гляди и не пугайся». 9/1Х 1954 г.). Виктору Межеричеву посвящены стихи.
Вспоминай, хоть иногда! Если стужа. Если слякоть, Если дождик будет плакать И в окно стучать беда.
Вот уж осень, а не май, И к концу идет дорога. Нас осталось так не много, Так что помни, вспоминай!
Эмиль Григорьевич Потиевский, врач-бактериолог, кандидат медицинских наук.
С Юрием Викторовичем познакомился в Ессентуках. В номере санатория встретились два омича, студенты-первокурсники, чтобы остаться друзьями навсегда. Когда семья Потиевских жила во Владивостоке, Воробьевы в полном составе гостили у них на берегу залива Петра Великого в уссурийской тайге. Затем, когда Потиевские перебрались в Ташкент, семья Воробьевых посетила их и там.
Завершением этих воспоминаний могут послужить строки стихотворения Ю. В. Воробьева, в которых отразилось настроение его поколения - поколения шестидесятников. Человеку не много нужно, Чтоб росли поскорее дети, Чтоб была хорошая дружба, Чтоб не было войн на свете. Очень мало нам в жизни надо, -Чтобы были зима и лето, И была бы подруга рядом, Для которой не жаль полсвета. Мы и этому будем рады, Лишь бы солнце всегда светило, Мы скромны, нам немного надо, Только надо чтоб это было.
***** Доцент, управляющий Волжского филиала НИПИ «Пром-стальконструкция».
