CC BY
3Имагология и компаративистика. 2024. № 21. С. 220-235 Imagology and Comparative Studies. 2024. 21. pp. 220-235
Научная статья
УДК 821.161.1
doi: 10.17223/24099554/21/11
Мусульманский мир в волжском травелоге XIX века
Людмила Николаевна Сарбаш
Чувашский государственный университет имени И. Н. Ульянова, Чебоксары,
Россия, [email protected]
Аннотация. Анализируются рецепция мусульманского мира в волжском травелоге XIX в. и поэтика передачи татарского в его разнообразных религиозно- культурных проявлениях. Инокультурная репрезентация представлена описанием уклада жизни, религиозными праздниками и обрядами, историческими экскурсами, сопровождающимися локальными мифологическими преданиями. Текст религиозных проповедей и эпиграфических надписей, передающих онтологические представления мусульманина о Боге и человеке, - одна из форм художественной ретрансляции татарского в травелоге.
Ключевые слова: волжский травелог, мусульманский мир, татарские легенды и богослужение, эпиграфические надписи
Для цитирования: Сарбаш Л.Н. Мусульманский мир в волжском травелоге XIX века II Имагология и компаративистика. 2024. № 21. С. 220-235. doi: 10.17223/24099554/21/11
Original article
doi: 10.17223/24099554/21/11
The Muslim world in the Volga travelogue of the 19th century
Lyudmila N. Sarbash
Chuvash State University named after I.N. Ulyanov, Cheboksary, Russian Federation,
sarbash. lu@yandex. ru
Abstract. The Volga travelogue as a structural and artistic modification of the travel essay is a noticeable phenomenon in the Russian literary process
© Л.Н. Сарбаш, 2024
Hmobojiobuh / Imagology
of the 19th century, represented by a large layer of literary text. "A journey along the Volga" in its temporal development is represented by works of M.I. Nevzorov, A.F. Voeikov, P.P. Svinin, A.A. Potekhin, A.N. Ostrovsky, G.P. Dem'yanov, A.F. Pisemsky, S.V. Maksimov, F.D. Nefedov, V.I. Manenkov, V.G. Korolenko, N.Yu. Yushkov, G.G. Moskvich, K.K. Sluchevsky, N.P. Bogo-lyubov, G. and N. Chernetsov, V. Sidorov, K.P. Pobedonostsev, Vas.Iv. Nemirovich-Danchenko, A.A. Korinfsky, A.P. Valueva, V.V. Rozanov, and many others. The reception of the foreign in its various religious and cultural manifestations is one of the narrative strategies of the Volga traveler. The Muslim (Tatar) as a different religious tradition, as a special characterology of Russian reality, attracted Russian writers' attention. The realities of the Muslim world of the Volga are conveyed in the travelogue, such as the Tatar way of life; the originality of "Mohammedanism"; customs and holidays - Ramazan, Kurban, "Gala Night"; the history of the "Bulgar kingdom"; Tatar legends. The autochthon is represented in the Volga travelogue as a ritual culture, religious and mythological beliefs, and local folklore. Nevzorov's Journey to Kazan, Vyatka, and Orenburg in 1800 conveys the peculiarities of the Tatar way of life: family relations, Muslim ritual culture (wedding and funeral), the originality of the national dress and cuisine. The codifier of ethnicity is the religious experience of the people; a significant part of the narrative is associated with the confessional aspects of life: the transfer of religious paraphernalia, worship. The transfer of Muslim texts creates an idea of a different faith in its fundamental points: the writer acquaints the Russian reader with "Mohammedanism" in its definite codification — prayer, sermons, grave inscriptions. In the creative reception of the non-Russirn, Nevzorov refers to the national word ("Tatar-Arabic"), which together with other elements of ethnic identity conveys the Muslim constants of life. Svinin's Pictures of Russia and the Life of Its Diverse Peoples reflects the reception of Tatar epigraphic inscriptions; the author focuses on the religious and philosophical attitude of the believer — the constant presence of the thought of the omnipotence of God and the inevitability of the judgment day. Mythologems of national consciousness, Tatar legends contribute to the creation of a vivid image of the Muslim world. In the poetic system of travelogues by Bogolyubov, Monaslyrsky, Dem'yanov, Korinfsky, and Valueva, significant are Tatar legends about the construction of Kazan and the winged snake Zilant, the sacrificial gift, the Bulgar kingdom, the Court of Justice and the khan's daughter - the "heavenly guria", and the life of the Tatar queen Sumbeka.
Keywords: Volga travelogue, Muslim world, Tatar legends and worship, epigraphic inscriptions
For citation: Sarbash, L.N. (2024) The Muslim world in the Volga travelogue of the 19th century. Imagologiya i komparativistika — Imagology and Comparative Studies. 21. pp. 22(0-235. (In Russian). doi: 10.17223/24099554/21/11
221
Сарбаш Л.Н. Мусульманский мир в волжском травелоге XIX века
Волжский травелог как структурно-художественная модификация путевого очерка-заметное явление в русском литературном процессе XIX в., представленное большим количеством произведений. «Путешествие по Волге» в динамике временного развития репрезентировано сочинениями М.И. Невзорова («Путешествие в Казань, Вятку и Оренбург в 1800 году»), А.Ф. Воейкова («Путешествие из Сарепты на развалины Шерри-Сарад, бьтшей столицы Золотой Орды»), A.A. По-техина («Путь по Волге в 1851 году», «С Ветлуги»), С.В. Максимова («Куль хлеба и его похождения»), А.Н. Островского («Путешествие по Волге от истоков до Нижнего Новгорода»), Ф.Д. Нефедова («Этнографические наблюдения на пути по Волге и ее притокам»), В.И. Ма-ненкова («Поволжские очерки», «На Волге»), Н.П. Боголюбова («Волга от Твери до Астрахани»), В. Сидорова («По России. Волга. Путевые заметки и впечатления от Валдая до Каспия»), Н.Ф. Юшкова («На пути. Очерки и наброски от Казани до Царицына»), Г. и Н. Чернецовых («Путешествие по Волге»), М.И. Семевского («От Твери до Астрахани»), К.П. Победоносцева («Письма о путешествии государя наследника цесаревича по России»), В.Г. Короленко («В пустынных местах. Из поездки по Ветлуге и Керженцу»), А.Ф. Писемского («Путевые очерки»), К.К. Случевского («Вниз по Волге»), Вас.Ив. Немировича-Данченко («Великая река: картина из жизни и природы на Волге»), A.A. Коринфского («Волга. Сказания, картины и думы»), А.П. Валуевой («По Великой русской реке: очерки и картины Поволжья») и многих-многих других.
Травелог привлекает внимание современных исследователей как в его широком временном топографическом и сюжетном диапазоне [1], так и в региональном проявлении - «уральском» [2], «тверском» [3]. Волжский травелог как целостная структурно-жанровая дефиниция не был объектом специального рассмотрения в современной филологической науке. Некоторые аспекты изучения проблематики, этнокультурной идентификации и поэтики путешествия затронуты в наших статьях [4-6].
Особый научный интерес в волжском травелоге представляет проблема изображения иноэтического, нерусского в его разнообразных религиозно-культурных проявлениях, художественной передачи по-лиэтноконфессионального мира. Волга в травелоге предстает как «великий Ноев ковчег», как уникальная «этнографическая выставка», без
222
Имагология / Imagology
которой невозможно понять и постичь «Государство Российское», «беспредельное Отечество»: «Кто не знает Волги, не знает России» [7. С. 229]. В путешествии утверждается сакральный образ великой реки как матери русского народа и нерусских поволжских этносов.
Мусульманское (татарское) как особая характерология российской действительности, как иная религиозная традиция привлекает внимание русских писателей. В.В. Розанов, образно называя Волгу «Русским Нилом», отмечает, что здесь «сливаются Великороссия, славянщина с обширным мусульманско-монгольским миром»: «Какой тоже мир, какая древность - другой самостоятельный "столп мира"... Ма-гометово царство» [8]. Рецепция нерусского российского в его разнообразных культурно-религиозньк манифестациях - одна из нарративных стратегий волжского травелога.
В травелоге Н.П. Боголюбова «Волга от Твери до Астрахани» предстают мусульманские константы Поволжья. Описание средней Волги и достопримечательностей Казани сопровождается пространным историческим экскурсом, дающим читателю представление о взаимоотношениях русских князей с татарскими ханами, об основании татарского ханства и истории покорения Казани. Этот материал не только экстраполирует в текст большого объема пласт исторических сведений и событий, но и, обладая «пафосом дистанции» (М. Бахтин), генерирует в травелоге поэтическую «память места».
Этнокультурная репрезентация татар создается описанием уклада жизни, обычаев и праздников с выделением как народных (Сабан, Джин), так и религиозных (Рамазан и Курбан). Национальная традиция предстает в ее основных моментах: автор сообщает, что Сабан бывает в начале весны, продолжается неделю и состоит в разнообразных увеселениях - «в борьбе, скачке на лошадях, пляске и песне». Н.П. Боголюбов отмечает характерную особенность татарского праздника: строго соблюдаются «благочиние и трезвость» [9. С. 242]. В передаче религиозного присутствует внутренняя дифференциация, автор обращает внимание читателя на многие аспекты жизни, связанные с вероисповеданием: мусульманский Рамазан проводится в молитве, дневном посте и еде при захождении солнца. Этот праздник бывает летом и поэтому труден для работающих, которые томятся жаждою, но не пьют, исполняя предписания Корана. Передается Курбан, содержащий пост и молитву и завершающийся праздничным
223
Сарбаш Л.Н. Мусульманский мир в волжском травелоге XIX века
жертвоприношением; автор отмечает, что голова жертвы обращена непременно на восток, произносится имя Бога, а первые капли крови считаются священными - присутствующие мажут ими глаза, нос и щеки [9. С. 242]. Автор «Волги от Твери до Астрахани» характеризует «Торжественную ночь», в которую, по мусульманским поверьям, был ниспослан Коран. Боголюбов замечает, что татары проводят эту ночь без сна: для исполнения «божьего предопределения» именно в это время к мусульманам нисходят ангелы [9. С. 241]. Писатель показывает укорененность татарского народа в религиозной традиции. Используя архетипы национального сознания, Боголюбов создает «иное», «другое» в русском культурном пространстве - яркий образ мусульманского мира.
Как и большинство авторов травелогов, Боголюбов обращается к истории Царства Болгарского, которое было «сильно и богато» и представлено в современности «развалинами». Автор «Волги от Твери до Астрахани» излагает читателю основные этапы существования этого древнего образования. Столица Болгары была «складочным пунктом товаров» для Востока и Запада. Нашествия Батыя и полчища Тимура сокрушили Болгарское царство, на руинах которого и возникло Казанское ханство: «новые обитатели» смешались с покоренным народом, и «промышленный дух Болгар» сосредоточился в Казани, которая сохраняет этот характер до сих пор [9. С. 230].
В травелоге Боголюбова Волга на протяжении своего течения становится своеобразным маркером национального. Если в верхнем течении река русская, то в среднем и нижнем она «инородческая»: татарская, мордовская, немецкая. В этом соединении различных культурно-религиозных констант Поволжья особенно ярко предстает татарская, мусульманская характерология.
С. Монастырский в травелоге «Иллюстрированный спутник по Волге», обращаясь к значимым памятным местам, выделяет особо мусульманские доминанты Волги, Казань - «умственный центр Поволжья», который определяется им как «порог из Европы в Азию» [10. С. 93]. Автор травелога дает пространный исторический обзор «борьбы двух великанов» - Москвы и Казани, которая связана в памяти как с именами великих русских князей (Василия Темного, Иоанна III, Василия IV), так и с именами казанских ханов (Улу-М^мет^ Ибрагима, Шиг-^ея, Сафа-Гирея). Однако исторические сведения и факты в травелоге
224
Имагология / Imagology
С. Монастырского, как и у многих авторов «путешествия по Волге», даются в сопровождении поэтических легенд и преданий, как русских, так и инонациональных. Следует выделить такую структурную особенность «путешествия по Волге», как иноэтнический легендарный текст, активно присутствующий в художественном пространстве произведения. Постройка древней Казани (Иски-Казани) сопровождается у Монастырского двумя вариантами татарских преданий, имеющих «общее основание». По одной из них Алтын, спасшийся сын «болгарского царя», казненного ханом Золотой Орды Лан-Темирла-ном, построил на реке маленький городок. По другому варианту легенды сам хан Батый охотился в этих местах. В обоих случаях один из слуг уронил в реку чугунный котел (по-татарсга казан) - отсюда и пошло название города и реки. Писатель передает и историю основания «новой» Казани, также сопровождая ее татарско-русскими преданиями. Одна из легенд рассказывает о страшном крылатом змее Джелантау (по-русски Зиланте) о двух головах, одна из которых была змеиная, а другая - «воловья» [10. С. 97]. Другое бытующее предание о человеческой жертве: на месте заложения нового города необходимо было живым закопать в землю одного из трех посланных, на кого укажет жребий. Вместо ханского сына, на которого пал жребий, закопали собаку. Переживавший смерть сына старый хан вначале обрадовался, что он жив, но затем увидел в этом обмане дурной знак -предзнаменование падения города. Автор дает пояснения к татарским преданиям: объяснение причины падения Казани связано с ее «фальшивым», а не настоящим зароком: Джелантау представляется по татарским преданиям «символом древнего идолопоклонства», побежденного мусульманством [10. С. 97-98]. Одновременно с татарскими легендами присутствуют и русские фольклорные варианты. Монастырский утверждает, что национальные источники в основе своей «тождественны», различны только объяснения причин основания и падения Казани, что обусловлено религиозными представлениями народов [10. С. 99]. Имбрикация национальных текстов создает в произведении Монастырского яркий фольклорно-мифологический образ города. В волжском травелоге мы наблюдаем межкультурный диалог, активный процесс «трансплантации культур» (Д. Лихачев).
Дается в сочинении Монастыского и описание Казанского Кремля и достопримечательностей города, которые предстают в «сооружениях»
225
Сарбаш ЛМ. Мусульманский мир в волжском травелоге XIX века
разных религий - православных соборов и церквей и мусульманских памятников. В волжском травелоге становится постоянным описание башни Сюмбеки, и автор «Иллюстрированного спутника по Волге» этого тоже не избегает: строение памятника сопровождается изложением реальной жизни и поэтической истории «татарской царицы», имя которой сделалось «легендарным». Передаваемая история Сюм-бики (как поясняет Монастырский, правильнее будет «Сююмбики»), проникнута неподдельным сочувствием: юная царица испытала много горя и страданий, главное из которых - «падение своего отечества». Монастырский рисует трогательную сцену прощания Сюмбики со своим народом: передает ее плач над гробницей Сафа-Гирея, цитируемый по «Истории государства Российского» Н.М. Карамзина [10. С. 125]. Автор травелога отсылает читателя к конкретным страницам этого сочинения. Необходимо отметить одну характеристическую черту волжского травелога: помимо локальных фольклорно-мифоло-гических источников он структурирует в своей художественной системе элементы, существенно усложняющие его поэтику: активно включает в повествование исторические сочинения, работы куль-турно-этно^афтеского географического и религиозного характера.
Следует заметить, что в волжских травелогах описание башни Сюмбеки неизменно сопровождается вариантами легенд об истории жизни прекрасной «татарской царицы». Г.П. Демьянов в сочинении «Иллюстрированный путь по Волге (от Твери до Астрахани)» создает привлекательный образ юной красавицы, много любившей и много страдавшей [11. С. 195]. В стихотворном травелоге A.A. Коринфского «Волга. Сказания, картины и думы» дается лирический образ «башни-княжны», которая не захотела сдаться на милость царя и бросилась, как птица, с высоты строения. Башня Сумбеки предстает у A.A. Коринфского одушевленным существом, погруженным в думу о прошедших временах: она «дремлет» над разрушенной стеной, и в «роковом» сне ей предстает былое [12. С. 52]. А. Лепешинская в «Волге» пишет, что башня Сумбеки «по обилию связанных с ней преданий» (автор приводит четыре варианта) представляет одну из главнейших достопримечательностей Казани [13. С. 102].
Излагается в травелоге Монастырского и судьба древнего «Болгарского царства», описываются «арабской архитектуры» руины столицы: Малый и Большой минареты, сохранившиеся стены Черной,
226
Имагология / Imagology
или Судной, Палаты [10. С. 178]. Описание «развалин Болгар» сопровождается передачей поэтической мусульманской легенды о «райской гурии» - одной из спасшихся дочерей правителя Булгар хана Абдуллаха - и о Судной палате - событиях, связанных с нападением Тамерлана [10. С.183-184]. Автор вводит в эстетическое пространство русской литературы национальные мифологемы - татарские предания, передающие поэтические представления мусульманского народа Волги о событиях прошлого.
Пространного описания в травелоге Монастырского удостаивается татарский уклад жизни, обусловленный религиозными представлениями народа, - дом с мужской и женской половинами, положение татарской женщины в семье и обществе, мусульманская кухня. Кодификатором этнического является национальное платье: оно иллюстрируется литографией мужского и женского костюма. А.П. Валуева в травелоге «По Великой русской реке» тоже дает литографии татар в этническом одеянии, внутреннего убранства дома, намаза - мусульманской молитвы [7. С. 129-130]. Необходимо отметить, что описание этнического костюма - характерная черта травелога: даются типолитографии татар, чувашей, мордвы, русских различных поволжских мест, черемисов, калмыков, немцев в национальном платье. Ретрансляцией национальной одежды создается яркая этнокультурная палитра Поволжья.
Монастырский акцентирует внимание читателя и на направлении в исламе, к которому принадлежат казанские татары: они «все магометане-сунниты». Автор «Иллюстрированного спутника по Волге» в трансляции мусульманского прежде всего выделяет обрядовые стороны религии, такие как молитва, связанная с омовением, пост, раздача милостыни. Молиться - значит «по-магометански творить намаз», и татары строго исполняют предписания своей веры. Монастырский, как и многие авторы травелогов (В.М. Сидоров, Вас.Ив. Немирович-Данченко, А.П. Валуева, A.B. Лепешинская, А.Н. Овсянников), описывает мусульманскую молитву. Татары, плывущие на пароходе, рано утром и вечером, перед закатом солнца, собираются на верхней палубе и, не обращая внимания на любопытных пассажиров, расстилают коврики, снимают обувь и становятся на колени лицом к востоку, совершают намаз: «Они как бы гордятся строгим исполнением требований своей религии и в этом случае представляют пример, достойный подражания» [7. С. 178].
227
Сарбаш Л.Н. Мусульманский мир в волжском травелоге XIX века
В изображении мусульманского мира Волги особо следует отметить произведение Максима Невзорова «Путешествие в Казань, Вятку и Оренбург в 1800 году». Писатель обстоятельно передает особенности уклада жизни татар: описывает семейные отношения и положение женщины, планировку и убранство мусульманского дома, своеобразие национального платья и кухни. Обстоятельно излагается писателем татарская обрядовая культура, как свадебная, так и похоронная: она передается в сопоставительном описании с русскими аналогичными явлениями. Кодификатором этнического в травелоге М.И. Невзорова «Путешествие в Казань, Вятку и Оренбург в 1800 году» выступает религиозная традиция, передача которой представляет исключительный интерес (учитывая то обстоятельство, что сделано это было в начале XIX в.). В описании татарской Казани значительная часть текста связана именно с конфессиональными аспектами жизни: передачей религиозной атрибутики, татарского священнодействия с приводимым текстом мусульманских обращений и молитв. Такого всестороннего описания конфессионального опыта народа и присутствия молитвенного мусульманского текста мы более в волжском травелоге не встретим.
В культурно-этно^афтеском материале «Путешествия в Казань, Вятку и Оренбург в 1800 году» особо выделяется описание религиозно-альтового сооружения - мечети, и ритуала богослужения в ней, которое предстает в сопоставительном контексте, когда мусульманское дается в сравнении с христианским. У мусульман призыв муэдзина к молитве равнозначен церковному колокольному звону у христиан; углубление в мечети - ниша, олицетворяющая Мекку, к которой «духом» устремляются молящиеся, соотносится с алтарем православного храма; «возвышенное место татарской церкви», с которого мулла обращается к верующим, - это клирос, где располагается алтарь, на котором стоит священник во время проповеди [14. С. 220-222]. Значимые аспекты религиозной атрибутики и «магометанской службы» поясняются у писателя русским эквивалентом. Сопоставление национальных традиций в описании конфессионального позволяет выделить в религиозном ритуале общие, значимые религиозные моменты и специфические, национальные. Невзоров напоминает читателю, что татарские мечети не содержат никаких «украшений», их стены совершенно «голые»; служитель мечети по-татарски называется муллой, а по-арабски - имамом.
228
Имагология / Imagology
В подробном изложении передается «татарское богослужение», которое дается через восприятие человека иной ментальности - русского путешественника: верующие молятся на коленях и делают это с особенным чувством благоговения перед Всевышним. Рассказчику представляется, что в молитвенном преклонении они чувствуют себя всецело во власти «мощного» Бога [14. С. 225]. Молящиеся, оборачиваясь то в одну, то в другую сторону, как будто «утирают» лица. Все этапы молитвенного священнодействия Невзоров сопровождает религиозным словом, давая одновременно его русский вариант: «Ассяламю Гяляйюом Вяряхмятулла! То есть Здравствуйте благие Ангелы Бо-жии» [14. С. 224]. Писатель в творческой рецепции нерусского обращается к национальному слову («татарско-арабскому», по его определению), которое с другими элементами этнической идентичности передает мусульманские константы жизни. В произведении Невзорова приводится религиозно-духовный текст, соотносимый с разными этапами богослужения. Трансфер мусульманских текстов создает представление об иной вере в ее основополагающих моментах: писатель знакомит русского человека с «магометанством» в его определенной кодификации - молитве, проповеди, надгробных надписях, в которых и дается непосредственное обращение мусульманина к Богу.
Невзоров выделяет несколько составляющих моментов в молитвенном служении. Первоначально обозначен текстом призыв муэдзина, созывающий верующих в мечеть: «Бог есть велик... и нет другого Бога, кроме одного. Магомет есть Пророк Его; поспешайте творить доброе дело Богослужения [14. С. 221]. Русский путешественник передает пространную речь муллы, оговаривая, что она произнесена была 10 февраля 1800 г. в старой мечети и переведена на русский язык татарами: «Да будет полная хвала Высочайшему создателю!.. Молитесь Ему, правоверные, в случающихся вам несчастиях и несносных жестокостях, и всяк из вас да глаголет: Алла Боже мой Создатель!.. Помилуй меня» [14. С. 229-230]. Мулла в своем обращении перечисляет тех достойных, кто близок к великому Пророку и славится Бо-жией милостью: это Абубакир - «строгий блюститель справедливости», ставший первым халифом; Гуммир - «славнейший защитник правоверных и заступник Богокланяющихся»; Усман - «блюститель слова Божия Алкорана», третий халиф; Алей Боголюбивый и другие «святейшие мужи» [14. С. 232]. Мулла говорит об ограниченности
229
Сарбаш Л.Н. Мусульманский мир в волжском травелоге XIX века
человеческой жизни, о «невозможности пребывать в сем свете вечно», призывает «не веселиться имуществом», а исполнять «все Божеские повеления и законы», в чем и заключается истинное «веселие жизни». Писатель преследует познавательные цели, он знакомит русского читателя с иной верой: трансфер религиозной традиции в ее разнообразных проявлениях создает представление о значимых константах «магометанства».
Невзоров обращается к похоронному обряду татар и надписям на надгробных камнях - эпиграфической культуре, передающей онтологические представления магометан. Писатель приводит в полном объеме изречение на камне, которое содержит представление мусульманина о беспредельности Всевышнего и малости, бренности земной жизни человека: «Святый, непорочный, неизменяемый, непреложный, великий и всехвальный Бог говорит, что на земле сей нет ничего вечного; но сам великий и благоговейно поклоняемый твой Бог, о Мухаммед, есть вечен и ни начала, ни конца не имеет» [14. С. 249].
Автор «Путешествия в Казань, Вятку и Оренбург в 1800 году» отмечает тематическое разнообразие надгробных изречений. Одна из надписей позволяет судить о магометанском летоисчислении: «От Егиры 936 лета в месяце Зилькагиде, из рук иноверца убит Мухаммед Галей Мухаммед Шахов» [14. С. 249]. Невзоров пишет, что счет времени определяется у мусульман важным событием, переселением пророка Мухаммеда в Медину - «эгирой (эджрой)», первый год которой соответствует 622 году от Рождества Христова. Делая необходимые расчеты, Невзоров устанавливает, что в данное время у мусульман идет 1178 г.; по современной же хронологии Мухаммед Шахов почил в 1558 г. [14. С. 250]. Эту надгробную надпись на найденном в городе камне приводит и профессор Казанского университета Карл Фукс в работе «Казанские татары в статистическом и этнографическом отношениях», давая перевод, совпадающий с невзоровским текстом [15. С. 80]. Среди эпитафий есть и такие, которые передают наставления мусульманского пророка, с одним из них писатель знакомит русского читателя: «Мир сей не вечен, и в нем нет совершенного спасения, Благослови Господи его спасение» [14. С. 251]. Более обстоятельно узнать о мусульманских эпитафиях Невзоров предлагает в сочинении Ивана Лепехина «Дневные записки путешествия по разным провинциям Российского государства».
230
Имагология / Imagology
Рецепция мусульманских надгробных надписей возникает и в путевых заметках П.П. Свиньина «Картины России и быт разноплеменных ее народов». Автор обращает внимание читателя на камни с арабско-татарскими изречениями, основные темы которых взяты «из Алкорана». Писатель не приводит надгробный текст в полном объеме, выделяя его значимые части, акцентируя внимание на духовно-религиозном содержании, в котором неизменны обращение к Богу и утверждение неизбежности справедливого высшего суда: «...то неминуемо, что грозный день суда Божия придет: нет в том сомнения, что Господь воздвигнет всех умерших» [16. С. 194]; «Он господь бог жи-вый... Сие домовище великого и превеликого и высокого повелителя, избранного от Бога, почтенного благородного... Акиста Хаджи сына Мумикова... О, Господи Боже! Удовольствуй его довольством нескончаемым и учести его, отпустив грехи его, и помилуй согрешения его» [16. С. 194-195]. В «магометанских надписях», приводимых Свиньиным, передаются религиозно-философское мироощущение, присутствие мысли о вечности Бога и его высочайшей милости, бренности человеческой жизни: «Смерть подобна полной чаше пития: всем людям ее пить, никому не миновать. Гроб - врата смерти, все люди пройдут в них... Все живые вскоре умрут, кроме Господа Бога» [16. С. 194]; «Все живые вскоре умрут, кроме Господа Бога. Имя, Абу-бекир Осливяга-Мамук, сын Баклятев. Воспомни его, Господи, милосердием, и украси, Боже, в царствии небесном беседы его, и упокой его, отпусти грехи его. Отыде к милосердию Всевышнего в лето от Магомета 619» [16. С. 195].
Писатель отмечает в слоге письма поэтическую образность - «дух восточного витийства», который особенно проявляется в надписях женских гробниц, испещренных «пышными эпитетами». Свиньин приводит несколько изречений, которые передают многочисленные определения духовно-нравственных качеств и достоинств их обладательниц Так, «княгиня Сара» характеризуется как «пречистая, пре-многомилосердная, прекрасная, превысокородная и непорочная, и пре-почтенная, и чистейшая, многоверная»; Рамма, «дочерь Любова» -как «прецеломудренная, чистейшая, непорочная, многотерпеливая и многопостная» [16. С. 195].
Свиньин поясняет читателю, что для «списывания» арабско-татар-ских надписей был избран ученый Ахун Кадырмамем Сюнгалей,
231
Сарбаш Л.Н. Мусульманский мир в волжском травелоге XIX века
а на русский язык они переведены Юсуфом Ижбулатом. Свиньин, как и Невзоров, ссылается на «Дневные записки путешествия» И.И. Лепехина, у которого дается обширный перечень надгробных мусульманских надписей, три из которых в качестве образца писатель и приводит в своем сочинении. Свиньин замечает, что камни, содержащие надписи, «различного вида и величины» и сходствуют с надгробными памятниками в Касимове, о чем писал ученый Паллас, к сочинению которого «Путешествие по разным провинциям Российского Государства» писатель и отсылает. Рецепция нерусского конфессионального в путевых очерках Свиньина знакомит читателя с религиозными представлениями мусульман, полихромным поволжским миром.
К описанию татарской обрядности в XVIII в. обращался региональный писатель-этнограф Капитон Милькович. В очерке «Быт и верования татар Синбирской губернии в 1783 году» он передает мусульманский похоронный обряд и надгробные тексты на арабском языке. Милькович выделяет в этих надписях обязательное «краткое увещание», содержащее морально-философскую сентенцию, передающую миропонимание мусульманина. Одну из надписей Милькович приводит: «Всякий смертен, Бог Один бессмертен и пророк. Кто Богу поклоняется и живет непорочно, тому я кровный друг» [17. С. 12].
Подытоживая наши наблюдения, отметим: в волжском травелоге создается яркий образ мусульманского мира, который предстает в конкретных этнокультурных и религиозных проявлениях. Иноэтни-ческое репрезентируется в укладе жизни, обычаях и обрядах, религиозных праздниках, народных легендах и преданиях. Трансфер мусульманских текстов дает представление о «татарской вере» в ее основном проявлении: непосредственном обращении мусульманина к Богу - молитве, проповеди, эпиграфических надписях. Поволжский мир передается в травелоге в соединении многих культурно-религиозных констант, одна из которых - мусульманская, татарская.
Список источников
1. Русский травелог ХУШ-ХХ веков / под ред. Т.И. Печерской. Новосибирск : НГПУ, 2015. 656 с.
2. Власова Е.Г. «Дорожные дискурсы» Уральского травелога XVIII - XX вв. // Вестник Пермского университета. Российская и зарубежная филология. 2010.
Вып 6 (12). С. 115-121.
232
Имагология / Imagology
3. Милюгина Е.Г., Строганов M.B. Русская культура в зеркале путешествий. Тверь : Твер. гос. ун-т, 2013.176 с.
4. СарбашЛ.Н. Инонациональное в русской литературе и публицистике XIX в.: рецепция полиэтноконфессионального Поволжья в творчестве русских писателей II Имагология и компаративистика. 2017. № 8. С. 142—157.
5. Сарбаш Л.Н. Волжский травелог XIX века: идейно-художественное своеобразие и проблемы изучения // Вестник Марийского государственного университета. 2018. Т. 12, № 2. С. 143-150.
6. Сарбаш Л.Н. Немецкий мир в волжском травелоге XIX века II Вестник Чувашского государственного педагогического университета. 2019. № 4 (100). С. 88-96.
7. Валуева А.П. По Великой русской реке: очерки и картины Поволжья. СПб. : Изд. Ледерле и К°, 1895. 232 с.
8. Розанов В. В. Русский Нил. Около народной души : статьи 1906-1908 гг. : собрание сочинений под общ. ред. А.Н. Николюкина. М.: Республика, 2003. 447 с. URL: http://az.lib.rU/r/rozanow_w_w/text_1907_russky_nil.shtml
9. Боголюбов Н.П. Волга от Твери до Астрахани. СПб. : Изд. О-ва «Самолет», 1862. 415 с.
10. Монастырский С. Иллюстрированный спутник по Волге : в 3 частях с картою Волги : историко-статисттесгай очерк и справочный указатель. Казань : Изд. С. Монастырского, 1884. 332 с.
11. Демьянов Г.П. Иллюстрированный путеводитель по Волге (От Твери до Астрахани). Изд. 4-е. Н. Новгород : М.В. Клюкин, 1898. 323 с.
12. Коринфский A.A. Волга: сказания, картины и думы. М. : М.В. Клюкин, 1903. 158 с.
13. Лепешинская А., Добрынин Б. Волга / под ред. A.A. Крубера. М. : Тип. т-ва И.Д. Сытина, 1911. 280 с.
14. Невзоров М. Путешествие в Казань, Вятку и Оренбург в 1800 году. М. : Унив. тип., 1803. Ч. 1. 269 с.
15. Фукс К. Казанские татары в статистическом и этнографическом отношениях. Казань : Унив. тип., .
16. Свиньин П.П. Картины России и быт разноплеменных ее народов. СПб. : тип. Н. Греча, 1839. Ч. 1. 386 с.
17. Милькович К. Быт и верования татар Синбирской губернии в 1783 году : (из записок уездного землемера). Казань, 1905. 14 с.
References
1. Pecherskaya, T.I. (ed.) (2015) Russkiy travelogXVIII-XXvekov [Russian travelogue of the 18th—20th centuries]. Novosibirsk: NSPU.
2. Vlasova, E.G. (2010) "Dorozhnye diskursy" Ural'skogo traveloga XVIII-XX vv. ["Road discourses" of the Ural travelogue of the 18th-20th centuries]. Vestnik Permskogo universiteta. Rossiyskaya i zarubezhnaya filologiya. 6 (12). pp. 115—121.
233
CapSaui JI.H. MycyjibMancKuu .uup e bojidkckom mpaeenoze XIX eeica
3. Milyugina, E.G. & Stroganov, M.V. (2013) Russkaya kul'tura v zerkale puteshestviy [Russian culture in the mirror of travels]. Tver: Tver State University.
4. Sarbash, L.N. (2017) The Foreign in Russian Literature and Journalism of the 19th Century: Perception of the Polyethnoconfessional Volga Region in the Works of Russian Writers. Imagologiya i Komparativistika - Imagology and Comparative Studies. 8. pp. 142—157. (In Russian). doi: 10.17223/24099554/8/8
5. Sarbash, L.N. (2018) Volga Travelogue of the XIXth Centure: Ideological and Artistic Originality and Study Issues. VestnikMariyskogo gosudarstvennogo universi-teta. 12 (2). pp. 143-150. (In Russian).
6. Sarbash, L.N. (2019) German World in the Volga Travelogue of the 19th Century. Vestnik Chuvashskogo gosudarstvennogopedagogicheskogo universiteta. 4 (100). pp. 88—96. (In Russian).
7. Valueva, A.P. (1895) Po Velikoy russkoy reke: ocherki i kartiny Povolzh'ya [Along the Great Russian River: essays and paintings of the Volga region]. St. Petersburg: Izd. Lederle i K°.
8. Rozanov, V.V. (2003) Russkiy Nil. Okolo narodnoy dushi: stat 'i 1906-1908 gg. [The Russian Nile. Around the people's soul: articles of 1906-1908]. Moscow: Respu-blika. [Online] Available from: http://az.lib.ru/r/rozanow_w_w/text_1907_russky_ nil.shtml
9. Bogolyubov, N.P. (1862) Volga ot Tveri do Astrakhani [The Volga from Tver to Astrakhan]. St. Petersburg: Izd. Obshchestva "Samolet".
10. Monastyrskiy, S. (1884) Illyustrirovannyy sputnik po Volge: v 3 chastyakh s kartoyu Volgi. Istoriko-statisticfasty ocherk i spravochnyy ukazatel' [Illustrated companion to the Volga: in 3 parts with a map of the Volga. Historical and statistical essay and reference index]. Kazan: Izd. S. Monastyrskogo.
11. Dem'yanov, G.P. (1898) Illyustrirovannyy putevoditel' po Volge (Ot Tveri do Astrakhani) [Illustrated guide to the Volga (From Tver to Astrakhan)]. 4th edition. Nizhny Novgorod: M.V. Klyukin.
12. Korinfskiy, A.A. (1903) Volga: skazaniya, kartiny i dumy [The Volga: tales, pictures and thoughts]. Moscow: M.V. Klyukin.
13. Lepeshinskaya, A. & Dobrynin, B. (1911) Volga [The Volga]. Moscow: Tip. t-va I.D. Sytina.
14. Nevzorov, M. (1803) Puteshestvie v K^an', Vyatku i Orenburg v 1800 godu [Journey to Kazan, Vyatka, and Orenburg in 1800]. Part 1. Moscow: Univ. tip.
15. Fuchs, K. (1844) Kazanskie tatary v statisticheskom i etnograficheskom otnosheniyakh [Kazan Tatars in statistical and ethnographic relations: a short history of the city of Kazan]. Kazan: Univ. tip.
16. Svin'in, P.P. (1839) Kartiny Rossii i byt raznoplemennykh ee narodov [Pictures of Russia and the Life of Its Diverse Peoples]. Part 1. St. Petersburg: tip. N. Grecha.
17. Mil'kovich, K. (1905) Byt i verovaniya tatar Sinbirskoy gubernii v 1783 godu: (iz zapisok uezdnogo zemlemera) [Life and beliefs of the Tatars of Sinbirsk Province in 1783: (from the notes of the district surveyor)]. Kazan: [s.n.].
234
Имагология / Imagology
Информация об авторе:
Сарбаш JI.H. - д-р филол. наук, профессор кафедры русского языка и литературы Чувашского государственного университета имени И.Н. Ульянова (Чебоксары, Россия). E-mail: [email protected]
Автор заявляет об отсутствии конфликта интересов.
Information about the author:
L.N. Sarbash, Dr. Sci. (Philology), professor, Chuvash State University named after I.N. Ulyanov (Cheboksary, Russian Federation). E-mail: [email protected]
The author declares no conflicts of interests.
Статья принята к публикации 20.10.2023.
The article was accepted for publication 20.10.2023.
235
