CC BY
902
А.В. Попов
Мультикультурализм и национальная идентичность в контексте современности
Культурная политика стран Западной Европы, базирующаяся на концепции мультикультурализма, продемонстрировала свою неэффективность. Основной проблемой стала ассимиляция мигрантов, возникновение этнических и религиозных анклавов. Демографическая трансформация в США так же требует пересмотра концепции «плавильного котла».
Ключевые слова: культурная политика, национальная политика, мультикультурализм, национальная идентичность.
За последние десятилетия мир претерпел существенные трансформации. Фундаментальным противоречием современности и одновременно главным вызовом обществу XXI века является противостояние стандартов мультикультурализма, с одной стороны, и ценностей национальной культурно-религиозной идентичности - с другой. Эти две противоположные, но равноправные тенденции развиваются параллельно. С одной стороны мы являемся свидетелями новых интенсивных процессов интеграции стран, формирования глобальных экономических союзов, выстраивания наднациональных институтов управления политическими и социальными процессами. С другой, все ярче проявляется стремление к сохранению традиционных национальных или религиозных ценностей, зачастую приводящее к крайним проявлениям национализма и религиозного фундаментализма.
Если обратить довольно поверхностно внимание на страны Запада, то они предстанут пространством победившего мультикультурализма. Девизом западной цивилизации стал латинский афоризм «из множества -единство». Но следует отметить, что это девиз именно Запада, так как для мигрантов зачастую это лишь пустой звук. Реальность поставили многие страны перед ревизией установки мультикультурализма, поиск альтернативных моделей, уточнение границ свободы личности, толерантности и плюрализма. Вместе с тем нельзя не отметить того факта, что мульти-культурализм, как один из элементов либеральной идеологии, зачастую слепо заимствуется без должного осмысления его последствий в контексте национальных традиций, вызывая сдвиг к детерриторизации и фрагментации обществ. Поэтому вопрос о том, в какой мере адаптируется
мультикультурализм как социальное явление и как политика к национальному проекту поликультурного общества для большинства теоретиков и политиков остается открытым.
Страны Запада на текущем этапе развития представляют собой сложный симбиоз различных, ценностей, традиций, конфессий и идеологий. Поликультурное общество представляет собой результат регулируемого процесса обмена различиями, что находит воплощение в тезисе «интеграция без ассимиляции». Основанием подобной культурной политики является либеральная идеология, которая изначально исходит из признания плюралистичности общества, которое основано на равенстве прав и свобод, толерантности, диалоге культур. Вообще идея максимально широко понимаемой толерантности является краеугольным камнем либерализма. Но, следует отметить, что данный либеральный проект стал подвергаться критике не только со стороны традиционных противников -консерваторов, но и представителей ряду других направлений. Так, Ж. Бодрияр следующим образом охарактеризовал данный либеральный проект: «Различию нет разумного применения.... Универсум различия повсюду оказывается в полном тупике, который является тупиком самого понятия универсум. Различие вернулось к нам в неузнаваемом обличье -исламском, расистском, в качестве иррационального, неумолимого отли-чия»1. По мнению Бодрияра, другие культуры не стремились ни к универсальности, ни к различию. Их базис составляли свои собственные ритуалы и ценности, и этом охраняемое своеобразие не нуждалось ни в каких заимствованиях и интеграции2.
В 2008-2011 годах политические элиты Европы поставили под вопрос результативность проводимой практики мультикультурализма. Выражением подобных настроений стала книги председателя Бундесбанка Тило Сарацин «Германия самоликвидируется», в которой автор предсказывает скорую гибель государства вследствие неконтролируемой иммиграции3. Совет Европы попытался предложить новую интеграционную доктрину -«межкультурный диалог». Эта доктрина была сформулирована в «Белой книге по межкультурному диалогу», представленной СЕ в 2008 году. Европейские чиновники предложили видоизменить мультикультурализм, не отказываясь от его гуманистической основы, но добавив к этой концепции необходимость интеграции не просто групп, а каждого конкретного иммигранта в принимающее сообщество4. Но попытка разработать новую модель культурной политики не дала каких-либо значимых результатов. Это подтверждает тот факт, что в конце 2010 - начале 2011 годов последовала серия заявлений направленных на критику мультикультурализма. Она была озвучена многими европейскими лидерами: федеральным канцлером Германии Ангелой Меркель, премьер-министром Великобритании Дэвидом Кэмероном, президентом Франции Николя Саркози и рядом других политических лидеров. Так, например, премьер-министр Ве-
ликобритании Дэвид Кэмерон высказал следующее относительно проводимой политики мультикультурализма: «Следуя доктрине государственного мультикультурализма, мы способствовали тому, чтобы различные культуры жили самостоятельной жизнью, отдельно друг от друга и вне магистрального направления культуры. Мы не предложили им видение общества, к которому они хотели бы принадлежать. Мы относились толерантно к этим изолированным сообществам, поведение которых полностью противоречило нашим ценностям»5.
Формирование мультикультурализма зачастую объясняют через процессы институциональных диффузий, связанных с взаимопроникновением институциональных структур субъектов культурных различий и отличий друг в друга. Коммуникация усиливается возросшим влиянием масс-медиа, усредняющим культурные различия и культивирующим массовые масскультурные потребности и стереотипы посредством, например, одинаковых по всему миру ток-шоу. Но та же коммуникация активно использует язык вражды как действенный способ отличия от Другого.
Но реальный процесс трансляции ценностей неизбежно связан с рядом проблем. Очевидно, что незападные общества активно приспосабливают своих граждан к западной рациональной и плюралистической культуре через сеть институциональных структур, активно в этой культуре действующих (классический пример - транснациональные компании). Запад также создает условия для овладения техно-коммуникационными возможностями своей цивилизации гражданами разных стран и культур. При этом проблема совпадения культурных парадигм выраженных в определенных традициях, с присущими этико-правовыми нормами, становится на этом фоне еще более актуальной и проблематичной.
Новый плюрализм приходит зачастую в явное противоречие с либеральным плюрализмом и его мировым порядком. Несоизмеримость парадигм, по Куну, как определенных традиций и рефлексий разных участников проявляется в том, что, во-первых, разные парадигмы используют понятия, между которыми невозможно установление обычных логических отношений, т.е. они по своей сути либо противоречивы, либо не совместимы. Во-вторых, разные культурные парадигмы заставляют нас видеть реальность по-разному. В-третьих, разные парадигмы включают в себя разные методы, в том числе и интеллектуальные, для проведения исследований и оценки их результатов. Проблема в данном случае заключается в том, может ли возникнуть хотя бы относительная совместимость несоизмеримых парадигм, по-разному оценивающих, например, права и моральную автономию индивидов или общностей.
Для Западной Европы культурой, базирующейся на иной парадигме, и с которой складываются довольно сложные отношения является арабоисламская. Растущее влияние и социальная активность мусульман вызывают в западном обществе не только озабоченность, но также повышают
интерес к исламской культуре и шариату. Но это не столько праздное любопытство, сколько необходимость для того, чтобы лучше понимать поведение мусульман, особенно, в конфликтных ситуациях. Подобная озабоченность вызвана увеличением числа мусульман странах Европы. Например, Р.Г. Ланда, анализируя численность мусульман в Британии, пишет: «Данные о количестве мусульман в Великобритании весьма разноречивы. Официальная статистика приводит цифру в 1,5 млн чел. за 1997 г., в то время как некоторые исламские организации считали, что уже тогда в стране было не менее 4-5 млн приверженцев ислама. При этом трудно отдать предпочтение той или иной цифре, так как надо учесть, что наряду со стремлением преувеличить свою численность и значение существует и противоположная тенденция - скрыть подлинную информацию о количестве мусульман, так как многие из них прибывают в страну не вполне легально или вообще нелегально. К тому же ежегодно численность британских мусульман возрастает не менее чем на 30 тыс. человек»6.
Незападный мир в лице арабо-мусульманской цивилизации бросает вызов западной рациональной монокультуре, активно формируя на Западе поликультурное общество, и зачастую меняет его на свой манер. Глобализация не дает возможности представить арабо-мусульманский мир как некое инобытие, выходящее за пределы или находящуюся по ту сторону от современных глобальных проблем, практически невозможно. Запад так и не сумел усвоить урок, свершившейся более двух десятилетий назад исламской революции в Иране, и произошедший вслед за этим сдвиг иранского общества к фундаментализму. Запад пребывает в иллюзорной уверенности, что ислам на Востоке и на Западе различны. Он упорно строит вселенский универсум различий, полагаясь на свою политическую интуицию и считая, что макроэкономические показатели есть показатели его исторического реванша. Восток, как и прежде, скептически смотрит на предлагаемые ему ценностные альтернативы, зачастую видя в Западе врага, а не партнера. Но за последние десятилетия произошла кардинальная трансформация: Восток смотрит на Запад уже не со стороны, а изнутри самого Запада. Французы, немцы, англичане, голландцы все отчетливее видят островки и острова неевропейской культуры на европейской земле. Жители этих островов-анклавов демонстрируют отличие от местных аборигенов, выступая за право ношения хиджа-бов в школе, то объединяются с ними в общей радости по поводу освобождения из плена двух итальянских заложниц. Эффекты общности-отличия носят все более эмоциональный характер, но это представляет особую угрозу. Именно эмоциональная реакция зачастую и приводит к столкновению. Толерантную культуру Нидерландов в мгновение ока сметают массовые поджоги мечетей; аплодисменты турецкому режиссе-
ру в Барселоне соседствуют с молчаливым несогласием огромного числа европейцев по поводу принятия Турции в ЕС и т.п.
Применительно к культуре Соединенных Штатов ученые длительное время использовали аналогию «плавильного тигля» (melting pot), которая была связанна с проходящим через всю американскую историю культом нации. Предполагалось, что все прибывающие в страну, так же как и коренные жители для того, чтобы стать настоящими американцами, должны «переплавиться» в этом тигле, утратив свою национальную специфику и освоив язык и культуру североамериканской нации. Являясь «нацией наций», американцы не принимают чужое и непривычное для них, что, по мнению М. Лернера, имеет мало общего с ксенофобией и является скорее выражением «иллюзорного убеждения американца в том, что его сущность, действия и методы отвечают естественному порядку вещей»7.
Однако образ «плавильного тигля» - это не столько метафора, сколько определенный тип культурной политики, прежде всего, республиканской партии США, объединяющей англо-саксонскую элиту североамериканского общества. Суть данной политики состоит в культивировании идентичности по гражданству, а не по расовым, культурным или религиозным признакам. По сути, образ «плавильного тигля» отражал особенности длительно существовавшей в американском обществе культурной политики, направленной на ослабление дифференциации культур и выравнивание культурного разнообразия страны.
Политика мультикультурализма при ее внешней непротиворечивости вызывала и продолжает вызывать в США неоднозначную реакцию. Негативные последствия подобной культурной политики отмечали такие американские исследователи и общественные деятели, как А. Шлезингер-мл., С. Хантингтон и другие, которые увидели в политике мультикульту-рализма, осуществляемой в условиях нарастания этнической неоднородности США, стремление к пересмотру американской политической, социальной и культурной истории с точки зрения «неевропейского» населения страны. Пересмотр этих «столпов» североамериканской цивилизации может привести, по мнению противников мультикультурализма, к разъединению североамериканской цивилизации. Это связывается с тем, что на определенном этапе развития придется столкнуться с ситуаций, когда «плавильный тигель» уже не работает. И тогда политикам придется иметь дело не столько с американцами, сколько с латиноамериканцами, афроамериканцами и азиатоамериканцами и т.д.
Выбор адекватного времени вектора культурной политики особенно важен в современных условиях, когда этническая неоднородность США продолжает усиливаться, что объективно обостряет проблему формирования толерантности в американском обществе. С. Хантингтон в работе «Если не цивилизация, то что?» приводит следующие данные Федерального Бюро переписи страны относительно будущего этнического состава
США: прогнозируется, что к 2050 г. американское общество будет состоять на 23% из лиц латиноамериканского происхождения, на 16% из чернокожих и на 10% из выходцев из Азии. В связи с этим выражается озабоченность белого населения страны социокультурной ситуацией в будущей Америке: «В прошлом иммигранты, прибывавшие в США, впитывали преобладавшую в американском обществе европейскую культуру и растворялись в ней, принимая с готовностью и радостью идеалы свободы, равенства, индивидуализма и демократии. А теперь, когда 50% населения будут небелыми, станут ли иммигранты по-прежнему принимать доминирующую европейскую культуру и растворяться в ней?»8. Таким образом, будущая социокультурная реальность ставит под сомнение идеализируемый многими американцами образ плавильного котла, хотя и новый образ США как «салатного блюда» также, по мнению американских исследователей, не может претендовать на роль основной модели культурной политики этой страны. Можно констатировать, что модель мультикультурализма столкнулась с вызовом современности. Демографические изменения, происходящие в западных странах, уже в ближайшем будущем потребуют трансформации культурной политики. Но поиск альтернативы не обязательно предполагает создание какой-либо новой парадигмы, так как ее разработка и тем более внедрение займет длительное время. Поэтому традиционной альтернативой выступает концепция национальной идентичности.
Под идентичностью понимается осознание человеком своей принадлежности к какой-либо социальной группе, позволяющее ему определить свое место в социокультурном пространстве и свободно ориентироваться в окружающем мире. Поскольку каждый индивид может являться одновременно членом нескольких социальных и культурных общностей, в зависимости от типа групповой принадлежности принято выделять различные виды идентичности: гражданскую, национальную, этническую, культурную, профессиональную, политическую, религиозную.
В обобщенном виде национальную идентичность можно определить как духовно-нравственную категорию, которая органично присутствует во всех проявлениях национального. Она отличается целостностью, пластичностью, а так же сложной структурой. Ее атрибуты, взятые в отдельности, относительно самостоятельны, но их рассмотрение вне связи друг с другом не дает полного и адекватного представления о природе и выраженности национальной идентичности. Это не голая фиксация своей национальной принадлежности, а сложный процесс освоения окружающего мира через призму этничности. По этому поводу Л. Гумилев заметил: «.. .называя себя тем или другим этническим именем, индивиды учитывают место, время и собеседника. Так, карел из Калининградской области в своей деревне называет себя карелом, а прибыв в Ленинград, -русским, и это без тени лжи. Во Франции живут кельты-бретонцы и обе-
ры-гасконцы. В лесах Вандеи и на склонах Пиринеев они одеваются в свои костюмы, говорят на своем языке и на родине четко отличают себя от французов. Но можно ли сказать про маршалов Франции Мюрата или Ланна, что они баски, а не французы? Или про д'Артаньяна как исторического персонажа, так и героев романов Дюма? Можно ли считать французами бретонского дворянина Шатобриана и Жиля де Ретца, соратника Жанны д Арк? Разве ирландец Оскар Уайльд не английский писатель? Знаменитый ориенталист Чокан Валиханов сам говорил о себе, что он считает себя в равной мере русским и казахом»9.
К основным признакам национальной идентичности можно отнести следующие: способность сохранять и воспроизводить себя биологически, наличие общих фундаментальных культурных ценностей, конструирование поля взаимной коммуникации и идентификация в качестве особой группы другими сообществами или самими членами группы. Национальная идентичность является действенным и прочным механизмом укоренения в социальной действительности, и сверхсовременность человека вовсе не означает его вненациональное™. Такое впечатление возникает при отсутствии угроз национальной идентичности - при их наличии налет современности, национальной безразличности исчезает, и перед глазами вдруг вместо национально индифферентного человека возникает националист.
Национальная идентичность представляет собой феномен более высокого порядка, чем любой иной вид идентичности, например, профессиональная. Именно национальная идентичность оказывает воздействие на мировосприятие человека. Взаимосвязь в системе идентичностей можно охарактеризовать по принципу домино: трансформации в одной неизбежно сказываются на других, кризисность в одной либо создает впечатление общей кризисности, либо действительно ведет к ней. Поэтому причины кризиса национальной идентичности следует искать в иной плоскости, зачастую далекой от национальной.
Национальная идентичность - самый эффективный и устойчивый механизм укоренения человека в социальной среде. Иные социальные механизмы рушатся и не выдерживают проверки временем, так как могут быть многократно замещены и потому не дают столь необходимой устойчивости. И не смотря на трансформацию самой национальной идентичности под воздействием различных факторов, она остается одной сущностной характеристикой человека. Э. Г еллнер пишет по этому поводу: «Для обычного человека границы его культуры являют собой если не границы мира, то, во всяком случае, границы, в которых он может получить ... возможность участвовать в жизни социума. Оставаясь в этих границах, он знает правила игры и понимает, что происходит вокруг. Выходя за эти пределы,. рискует превратиться в посмешище. Самые глубинные пласты его идентичности определяются не банковским счетом,
не положением в семье или обществе, но усвоенной в процессе образования письменной культурой. Его национализм является не каким-нибудь атавизмом, а напротив, служит выражением вполне определенных и подлинных (хотя чаще всего не осознанных интересов)»10.
Национальная идентичность в последние десятилетия испытывает серьезное давление со стороны процесса глобализации. В первую очередь, это проявляется в столкновении национальной идентичности с массовыми инокультурными (инонациональными) воздействиями, которые меняют соотношение в ней национального и приобретенного, традиционного и новационного. Национальная идентичность начинает включать в себя множество уровней, становясь сложнее и неоднозначнее, пластичнее. Ее функциональная роль расширяется, переставая быть просто критерием собственно национального самосознания. Одни видят в этом переход на более высокий уровень влияния, другие - разрушение национальных идентификаторов и кризис идентичности. Обосновывая тезис о глобальном характере кризиса идентичности, С. Хантингтон писал: «Японцы никак не могут решить, относятся ли они к Азии (вследствие географического положения островов, истории и культуры) или к западной цивилизации, с которой их связывают экономическое процветание, демократия и современный технический уровень. Иранцев нередко описывают как «народ в поисках идентичности», теми же поисками увлечена Южная Африка, а Китай ведет «борьбу за национальную идентичность» с Тайванем, поглощенным задачей разложения и переформирования национальной идентичности»11.
Проблема кризиса национальной идентичности связана с объективными процессами модернизации, формированием новых ценностных ориентаций, которые ограничивают влияние традиционных институтов. Многие элементы национальной идентичности либо исчезают, либо теряют большую часть своего влияния. Но с ослаблением позиций национальных идентификаторов необходимость их сохранения осознается носителями национального самосознания все острее. Трансформация традиционных ценностей усиливает сначала интерес к национальному, что впоследствии может привести и к укреплению национальной идентичности, а в некоторых случаях к агрессивному национализму. Подобную ситуацию очень точно характеризует Т. Савицкая: «Окидывая взором культурно-политический ландшафт современности, нельзя не признать сферу этнического областью повышенного риска, так сказать, сейсмически опасной зоной, где буколические пейзажи мирного созидательного труда внезапно превращаются в арену политических и военных потрясений. Всматриваясь в неясные пока очертания всемирного этнического процесса, за пестротой фактов, разноречием мнений экспертов постепенно начинаешь различать две устойчивые и взаимоисключающие тенденции. Одну - ведущую к ... суверенизации все более мелких этнических
единиц. А другую, напротив, к устремлению к мультикультурности в рамках глобализации экономики, политики, культуры, объединению в наднациональные союзы целых констелляций государств. Наглядный пример парадоксального сочетания двух указанных выше тенденций этнокультурного развития - современная Европа, где . нарастает регионализация областей и районов в результате кризиса старой концепции нации-государства . и сепаратизм, борьба за автономию - басков и каталонцев в Испании, валлонов в Бельгии, ирландцев и шотландцев в Великобритании, не говоря уже о раздираемой этническими конфликтами Югославии, этой «пороховой бочке» Европы»12.
Проблема национальной идентичности в контексте глобализации может быть конкретизирована как проблема конкуренции сценариев социокультурной динамики, коррелирующих с определенными версиями идентификации. В таком случае крайними вариантами оформления национальной идентичности выступают примордиальный этнонационализм и национализм гражданский, или, как пишет Ю. Хабермас, «конституционный патриотизм». Само национальное самосознание уже предполагает форму посттрадиционной идентичности, в которой присутствует баланс противоречивых тенденций. «Национализм в том виде, как он развился в Европе с конца XVIII в., представляет собой специфически современную форму проявления коллективной идентичности. в национальном сознании наличествует напряжение между двумя элементами. между универсалистскими ценностными ориентациями правового государства и демократией, с одной стороны, и партикуляризмом нации, отграничивающей себя от внешнего мира, с другой»13.
Рост национального самосознания, различных форм фундаментализма, приверженностей традиционным, религиозным ценностям можно считать оборотной стороной глобализации. Если глобализация способствует размыванию национально-государственных границ, и, соответственно, национальной идентичности, фрагментация, наоборот, стимулирует возрождение, во всяком случае, в сознании людей, воображаемых границ разного рода субнациональных этнических, конфессиональных, культурных, языковых и иных общностей, подпитывая соответствующие идентичности.
Джон Томпсон, один из авторов книги «Детрадиционализация», показывает, что в современных обществах происходит трансформация идентичности, изменение роли традиций, связанное с их делокализацией и медиатизацией.
Томпсон выделяет четыре аспекта традиции: «герменевтический» (передаваемая индивидами от поколения к поколению интерпретативная система, способ понимания мира), «нормативный», «аспект легитимации» и «аспект идентичности». Основываясь на этом различении, он обосновывает следующие положения14.
1) с развитием обществ модерна наблюдается последовательный упадок традиционного основания действия и власти; иными словами, уменьшается значение «нормативного» и «легитимационного» аспектов традиции;
2) однако, в других отношениях традиция сохраняет свою роль, выступая в качестве инструмента придания смысла миру («герменевтический» аспект) и способа формирования чувства принадлежности («идентификационный» аспект);
3) хотя традиция сохраняет свое значение, она испытывает серьезные трансформации: передача символических форм все больше отрывается от социального взаимодействия в общих местах обитания. Традиции не исчезают, но они перестают прочно привязываться к общим местам повседневной жизни;
4) отрыв традиций от этих мест не означает, что они свободно несутся куда угодно; наоборот, они сохраняются, только если непрерывно вновь внедряются в новые контексты и пришвартовываются к новым территориальным единицам.
Следует отметить, что попытки «растворить» национальную идентичность бессмысленны и только вызовут обратные реакции. И зачастую невозможно предсказать как и в какой форме они проявятся. Сложно говорить об этом однозначно, но очевидно одно: чем больше таких актов насилия над национальным, тем больше в нем агрессии. Реакционность современных национальных проявлений есть результат множественных воздействий, часть из которых порождена политикой мультикультура-лизма.
Основной причиной кризиса мультикультурализма является абстрактность глобальных ценностей, в предпочтении национальноособенного (конкретного) перед глобальным (всеобщим). Даже такой сверхмодернист, как Э. Геллнер, утверждает: «Для обычного человека границы его культуры являют собой если не границы мира, то, во всяком случае, границы, в которых он может получить . возможность участвовать в жизни социума. Оставаясь в этих границах, он знает правила игры и понимает, что происходит вокруг; выходя за эти пределы . рискует превратиться в посмешище. Самые глубинные пласты его идентично -сти определяются не банковским счетом, не положением в семье или обществе, но усвоенной в процессе образования письменной культурой. Его национализм является не каким-нибудь атавизмом, а напротив, служит выражением вполне определенных и подлинных (хотя чаще всего не осознанных) интересов»15.
Но следует отметить, что национальная идентичность размывается. Одной из важнейших причин подобной трансформации является тот факт, что в связи с процессами глобализации, информатизации, развития средств коммуникации, расширяется диапазон отбираемых и актуализи-
руемых традиционных культурных образцов различных обществ. Процесс культурной диффузии усиливает подвижность национальной идентичности, интенсифицируют процесс взаимообмена и заимствования. Происходит «делокализация» и «детемпорализация» традиций, их отрыв от фиксированных пространственных и временных рамок. При этом постоянное движение традиционных образцов происходит не только от «центра» к «периферии» мировой системы, но и в обратном направлении. Что зачастую приводит к парадоксальным ситуациям, когда мигранты пытаются навязать свою культуру стране, в которую они прибыли. Традиции и инновации сегодня образуют неразрывное единство: они превращаются друг в друга и не могут существовать друг без друга.
Мир за последние десятилетия изменился, что привело к возникновению ряда проблем ранее казавшихся несущественными. Культурная политика большинства стран оказалась между Сциллой и Харибдой мультикультурализма и национальной идентичности. Эти альтернативы не взаимоисключают друг друга, но их сосуществование приводит, зачастую, к неразрешимым проблемам. По поводу происходящих кардинальных перемен отечественный исследователь Межуев В.М. отмечает: «Жизнь в современном мире не укладывается в привычные для большинства людей границы их традиционной самоидентификации - цивилизационной, религиозной, культурной, национально-государственной и пр., то есть сами границы остаются, но они уже не вмещают в себя все содержание человеческой жизни в глобальном обществе. Возникает ситуация «кризиса» всех существующих форм идентичности, когда ни одна из них не гарантирует человеку сознания его современности»16.
Примечания
1. Бодрияр Ж. Прозрачность зла. М.: Добросвет, 2000. С. 193.
2. Он же. С. 195.
3. Huntington S. The Hispanic challenge // Foreign policy. 2004. March - April.
URL: http: // cyber.law.harvard.edu / blogs / gems / culturalagencyl /
SamuelHuntingtonTheHispanicC.pdf (дата обращения: 26.06.2013).
4. Геллнер Э. Условия свободы. Гражданское общество и его исторические соперники. М., 1995.
5. The official site of the Prime Minister’s Office. PM’s speech at Munich Security Conference. URL: http: // www.number10.gov.uk / news / speeches-and-
transcripts / 2011 / 02 / pms-speech-at-munich-security-conference-60293 (дата обращения: 26.06.2013).
6. Ланда Р.Г. Мусульманские диаспоры и исламский экстремизм в Великобритании // Мусульмане на Западе. М.: Инст. Востоковедения РАН, 2002. С. 14.
7. Лернер М. Развитие цивилизации в Америке. Образ жизни и мыслей в Соединенных Штатах сегодня: в 2 т. / пер. с англ. М.: Радуга, 1992. Т.2. С. 459.
8. Huntington S. The Hispanic challenge // Foreign policy. 2004. March - April. URL: http: // cyber.law.harvard.edu / blogs / gems / culturalagencyl /
SamuelHuntingtonTheHispanicC.pdf (дата обращения: 26.06.2013).
9. Гумилев Л.Н. О термине «этнос» // Доклады отделений и комиссий Географического общества СССР. Л., 1967. Вып.3. С. 4.
10. Геллнер Э. С. 166-167.
11. Хантингтон, С. Кто мы?: Вызовы американской национальной идентичности / пер. с англ. А. Башкирова. М., 2004. С. 35-36
12. Савицкая Т.Е. Глобализация - 2. (Заметки на полях монографии) // Политические исследования. 2001. № 5. С. 159-160.
13. Хабермас Ю. Историческое сознание и посттрадиционная идентичность. Западная ориентация ФРГ // Политические работы / сост. А. В. Денежкина. М., 2005. С. 119-120.
14. Thompson J.B. Tradition and Self in a Mediated World // Detraditionalization. Critical Reflections on Authority and Identity / Ed. by P. Helas. S. Lash and P. Morris. Cambridge (Mass.); Oxford, 1996. P. 91-94.
15. Геллнер Э. С. 166-167.
16. Межуев В.М. Проблема современности в контексте модернизации и глобализации // Полития. 2000. № 3. С. 110.
