CC BY
26УДК 343.13 ББК 67.410.2
doi: 10.257247VAMVD.XABC
Г. А. Печников, А. П. Блинков
МОЖЕТ ЛИ УГОЛОВНЫЙ ПРОЦЕСС БЫТЬ ФОРМОЙ
УГОЛОВНОГО ПРАВА: ВЫВОДЫ ИЗ СТАТЬИ К. МАРКСА
«ДЕБАТЫ ПО ПОВОДУ ЗАКОНА О КРАЖЕ ЛЕСА»
В своей известной статье «Дебаты по поводу закона о краже леса» К. Маркс ставит вопрос по-научному, т. е. диалектически, о наличии формы и содержания и их диалектической неразрывной взаимосвязи у любых правоотношений.
Для Маркса «форма лишена всякой ценности, если она не есть форма содержания», поэтому частный интерес лесовладельцев не вправе вторгаться в государственные правоотношения — уголовно-правовые и уголовно-процессуальные. В то же время и сами названные правоотношения, несмотря на их тесную взаимосвязь, являют собой самостоятельную ценность, у каждого из правоотношений своя форма и свое собственное содержание. Так, процессуальная форма должна соответствовать своему уголовно-процессуальному содержанию, а не быть формой частного интереса, или уголовного закона, формой уголовно-правовых отношений, иначе она «пустая формальность», поскольку тогда в рамках уголовного процесса на предварительном следствии происходит презюмирование виновности обвиняемого, отождествление обвиняемого с виновным (преступником), а меры процессуального принуждения отождествляются тогда с мерами уголовного наказания, что неизбежно порождает обвинительный уклон. Поэтому стирать различия между правоотношениями нельзя.
В статье подчеркивается, что в действующем состязательном Уголовно-процессуальном кодексе Российской Федерации процессуальная форма имеет приоритет над задачей установления фактических обстоятельств уголовного дела, т. е. формально-юридическая истина имеет явный приоритет над объективной истиной. Все решается состязанием сторон — выявляется победитель, а кто сильнее — тот и прав.
По мнению авторов, ускоренные, упрощенные, согласительные процедуры судопроизводства, требующие для их реализации признания вины от подозреваемого, обвиняемого, неизбежно сокращают или устраняют вовсе объективно-исследовательское начало уголовного процесса, которое составляют подлинную содержательную суть уголовно-процессуальных правоотношений. С точки зрения авторов, при таких особых, ускоренных, упрощенных, договорных формах уголовного судопроизводства искомое уголовно-процессуальное правоотношение уступает место уголовно-правовым отношениям, которые, фактически, презюмируют виновность подозреваемого, обвиняемого, что ведет к обвинительному уклону, нарушению законных прав личности.
В статье проводится мысль о том, что объективно-истинная модель уголовного судопроизводства — это более высокий, более совершенный и, по-настоящему, научно-организованный тип процесса, в отличие от состязательного (выигрышно-проигрышного) вида уголовного процесса. Статья носит критический и полемический характер.
Ключевые слова: диалектика, частный интерес, дебаты, уголовно-процессуальные отношения, уголовно-правовые отношения, объективная истина, формально-юридическая истина, состязание сторон, привлечение к уголовной ответственности, презумпция невиновности, презумпция виновности, подозреваемый, обвиняемый, виновный, преступник, законные права личности, сокращенные, ускоренные процедуры судопроизводства, «сделка о признании вины», стирание противоположностей, состязательный тип уголовного процесса, объективно-истинная модель уголовного судопроизводства.
G. A. Pechnikov, A. P. Blinkov
CAN THE CRIMINAL PROCEDURE BE A FORM
OF CRIMINAL LAW: CONCLUSIONS FROM THE ARTICLE BY K. MARX
"DEBATE OVER THE THEFT OF THE FOREST LAW"
In his well-known article "The debate over the law on theft of the forest" K. Marx poses the question in a scientific way, i. e. dialectically, about the presence of the form and content of their dialectical inextricable relationship in any legal relationship.
For Marx "a form is devoid of any value if it is not a form of content", therefore the private interest of forest owners has no right to interfere with state legal relations — criminal law and criminal procedure. At the same time, the named legal relations themselves, despite their close interconnection, are an independent value, each of the legal relations has its own form and content. So, the procedural form must correspond to its criminal procedural content, and not be a form of private interest, or criminal law, a form of criminal law relations, otherwise it is an "empty formality", because then, within the framework of the criminal process, during the preliminary investigation, the guilt of the accused is presumed the identification of the accused with the guilty (criminal), and the measures of procedural coercion are then identified with the measures of criminal punishment, which gives rise to an accusatory bias. Therefore, it is impossible to erase the differences between legal relations.
The article emphasizes that in the current adversarial Criminal Procedure Code of the Russian Federation, the procedural form takes precedence over the task of establishing the factual circumstances of the criminal case, that is, formal legal truth has a clear priority over objective truth. Everything is decided by the competition of the parties — the winner is revealed, and who is stronger is right.
According to the authors, accelerated, simplified, conciliatory procedures of legal proceedings, requiring for their implementation a plea of guilt from the suspect, the accused, inevitably reduce or eliminate altogether the objective research beginning of the criminal process, which constitutes the true substantive essence of criminal procedural legal relations. From the point of view of the authors, with such special, accelerated, simplified, contractual forms of criminal proceedings, the sought criminal procedural legal relationship gives way to criminal legal relations, which, in fact, presume the guilt of the suspect, the accused, which leads to an accusatory bias, violation of legal rights of the individual.
The article suggests that the objectively true model of criminal proceedings is a higher, more perfect and, truly, scientifically organized type of process, in contrast to the adversarial (winning-losing) type of criminal procedure. The article is critical and polemical.
Key words: dialectics, private interest, debate, criminal procedural relations, criminal law relations, objective truth, formal legal truth, competition of the parties, prosecution, presumption of innocence, presumption of guilt, suspect, accused, guilty, criminal, legal rights of the individual, shortened, accelerated procedures of court proceedings, "plea bargaining", erasure of opposites, adversarial type of criminal procedure, objectively true model of criminal proceedings.
В своей известной статье «Дебаты по поводу закона о краже леса» диалектик К. Маркс, исходя из правовой природы вещей, четко ставит вопрос о существовании государственных уголовно-правовых и уголовно-процессуальных отношений и говорит о том, что частный интерес (своекорыстный интерес лесовладельцев) не вправе вмешиваться в эти отношения, не вправе указанные правоотношения подстраивать, приспосабливать под свой личный интерес, выгоду и произвол. У государства должно быть свое государственное достоинство и твердость государственных устоев и правоотношений в интересах общего блага самого государства и его граждан. «Всякое право государства
по отношению к преступнику, — пишет Маркс, — есть вместе с тем и право преступника по отношению к государству. Никакое подсовывание промежуточных звеньев не может превратить отношение преступника к государству в отношение к частным лицам, если даже допустить, чтобы государство отказалось от своих прав, т. е. совершило самоубийство, то все же отказ государства от своих обязанностей был бы не только попустительством, но и преступлением» [1, с. 150] (далее при ссылке на этот источник в круглых скобках будут указываться номера страниц. — Г. П., А. Б.).
В статье К. Маркс показывает изощренные попытки частного интереса присвоить себе то, что из-
начально присуще исключительно государству. Так, частный интерес стремится стать законодателем, подменить государственного законодателя в своекорыстных целях. Все эти меркантильные побуждения частного интереса явно проявляются при обсуждении депутатами шестого Рейнского ландтага проекта «закона о краже леса». И Маркс дает этому свой научный комментарий и правовую оценку.
«Истинный законодатель, — отмечает Маркс, — ничего не должен бояться кроме беззакония, но частный интерес в качестве законодателя знает только страх перед последствиями права — страх перед злоумышленниками, против которых он издает законы» (с. 132—133).
Депутаты ландтага в своем большинстве защищают алчные интересы лесовладельца: и тогда, когда простой сбор валежника в лесу (то, что лежит на земле и дереву уже не принадлежит) стараются представить как хищение собственности лесовла-дельца, т. е. как преступление; и тогда, когда штраф, налагаемый на нарушителя лесных правил («штрафные деньги»), — идет «не в государственную кассу, а в частную кассу лесовладельца» (с. 148), и др. «В наше право протаскивают материальное содержание частного интереса...» (с. 158). В связи с этим К. Маркс делает вывод: «Все наше изложение показало, как ландтаг низводит до уровня материальных средств частного интереса исполнительную власть, административные учреждения, жизнь обвиняемого, идею государства, само преступление и наказание. Поэтому вполне последовательно, что судебный приговор рассматривается просто как средство, а законная сила приговора — как излишняя формальность» (с. 156).
К. Маркс обстоятельно доказывает, что материальное содержание частного интереса не должно стать содержанием любых государственных отношений, включая и уголовно-правовые, и уголовно-процессуальные, поскольку тогда искажается сама сущность этих правоотношений, т. е. их содержание и форма. Ведь и у уголовного права и уголовного процесса есть своя форма и свое содержание, неразрывно связанные. Причем диалектику содержания и формы в названных правоотношениях нарушать нельзя. Материальное содержание частного интереса чуждо данным государственным отношениям. Хотя частный интерес (в лице ландтага) и стремится, исходя из своей материальной выгоды, изменить не только содержание, но и форму уголовно-правовых и уголовно-процессуальных отношений, но при этом натыкается на собственное содержание и форму названных правоотношений и их правовые принципы.
«Ландтаг поэтому подверг голосованию вопрос о том, следует ли правовые принципы принести в жертву интересу охраны леса, или же интерес охраны леса должен быть принесен в жертву правовым принципам, — и интерес одержал верх над правом» (с. 159).
Ландтаг «поправляя и дополняя законодателя, предоставляет частному интересу диктовать праву законы там, где право диктовало законы частному интересу» (с. 159).
«Ландтаг, — пишет Маркс, — придает несвободному содержанию несвободную форму» (с. 158).
Как видим, Маркс всегда ставит вопрос о содержании и форме у любых правоотношений и об их диалектической тесной взаимосвязи (нельзя изменить одно, не изменяя другого). Точно так же частный интерес является носителем определенных отношений, имеющих свое собственное содержание и форму, пронизанных алчным интересом.
Итак, с позиции К. Маркса недопустимо частный интерес внедрять в государственные правоотношения. Но тем самым Маркс дает нам ключ к разрешению более широкой проблемы: допустимо ли вообще одни правоотношения подменять другими (в частности, в такой редакции: может ли уголовный процесс быть формой уголовного права?).
Безусловно, уголовное право и уголовный процесс являют собой единое целое. «Уголовный процесс без уголовного права был бы беспредметен, так как только уголовное право определяет, что именно является преступлением, ради установления которого ведется уголовный процесс. Уголовное право без уголовного процесса было бы бессильным, так как только уголовный процесс определяет тот порядок, в котором производится установление совершенных преступлений и лиц, несущих за них ответственность» [2, с. 85].
Вместе с тем это разные правоотношения, а стирать различия между противоположностями с позиции диалектики недопустимо. «Вещь вещи рознь» — гласит французская пословица. Нельзя, чтобы уголовно-правовые отношения заняли место уголовно-процессуальных.
В работе К. Маркса содержится такое положение: «У государства есть определенное право по отношению к обвиняемому, так и государство по отношению к данному индивиду выступает как государство. Отсюда для него непосредственно вытекает обязанность относиться к преступнику именно как государство и сообразно с духом государства» (с. 137). Здесь Маркс говорит об уголовно-правовом отношении к преступнику (термин «обвиняемый» применен не в процессуальном смысле). Между
государством и лицом, совершившим преступления (преступником), существует правоотношение, в котором оба участника по отношению друг к другу располагают правами и несут обязанности.
Различие между уголовным процессом и уголовным правом заключается в том, что они регулируют различные правоотношения, а связь между ними — в том, что уголовно-процессуальное отношение служит средством установления уголовно-правового отношения. Через различные уголовно-процессуальные отношения, возникающие при производстве по делу между судом, прокурором, следователем и обвиняемым, свидетелями, экспертом и другими лицами, устанавливается уголовно-правовое отношение, т. е. отношение государства к совершившему преступление лицу [2, с. 93].
По справедливому утверждению М. С. Строго-вича, «неверным является мнение, что уголовно-правовое отношение возникает не в момент совершения преступления, а в момент вступления в законную силу судебного приговора, которым совершившее преступление лицо осуждено, признано виновным. Суд, вынесший обвинительный приговор, признавший подсудимого виновным, не создает уголовно-правового отношения — его создает само лицо, совершившее преступление. Суд же констатирует, устанавливает это правоотношение в соответствии с действительностью, на основе закона, действующего в момент совершения преступления...» [3, с. 52].
Нельзя при этом смешивать уголовно-правовые и уголовно-процессуальные отношения. Это означает, что нельзя, чтобы в рамках уголовно-процессуальных отношений, предназначенных для установления наличия уголовно-правового отношения в конкретном уголовном деле, реализовывались бы уголовно-правовые отношения, т. е. уже наступала и применялась бы уголовно-правовая ответственность (уголовное наказание) за совершенное преступником деяние, запрещенное уголовным законом. Ведь уголовно-правовая ответственность наступает лишь после вступления приговора суда в законную силу. Это означает, что недопустимо при расследовании уголовных дел отождествлять обвиняемого с виновным (преступником); нельзя меры процессуального принуждения (например, заключение под стражу) отождествлять с мерами уголовного наказания, применяемого государством к преступнику; нельзя процессуальное содержание уголовного процесса подменять уголовно-правовым содержанием, так, словно бы у уголовного процесса нет своего собственного, только ему присущего уголовно-процессуального содер-
жания и своей процессуальной формы. Существует определенная неразрывная взаимосвязь между содержанием и формой у любых правоотношений. На данную диалектическую взаимосвязь указывает и К. Маркс: «Форма лишена всякой ценности, если она не есть форма содержания» (с. 159).
В соответствии с диалектикой «форма содержательна, содержание оформлено», или: «форма существенна, сущность формирована». Вот как в этом плане К. Маркс развивает свою диалектическую мысль: «Если судебный процесс сводится к одной только бессодержательной форме, то такая пустая формальность не имеет никакой самостоятельной ценности. С этой точки зрения китайское право стало бы французским, если бы его втиснули в форму французской процедуры; материальное право (по смыслу, речь идет о содержании уголовного процесса. — Г. П., А. Б.), однако, имеет свои необходимые, присущие ему процессуальные формы. Как в китайском праве обязательно фигурирует палка; как с содержанием средневекового уголовного уложения, в качестве процессуальной формы, неразрывно связана пытка, — подобно этому гласный, свободный судебный процесс составляет необходимую принадлежность гласного по своей природе содержания, продиктованного свободой, а не частным интересом. Судебный процесс и право (т. е. по смыслу, форма и содержание уголовного процесса. - Г. П., А. Б.) так же тесно связаны друг с другом, как, например, формы растений связаны с растениями, а формы животных — с мясом и кровью животных. Один и тот же дух должен одушевлять судебный процесс и законы (имеется в виду органическая взаимосвязь формы и содержания уголовного процесса. — Г. П., А. Б.), ибо процесс есть только форма жизни закона, следовательно, проявление его внутренней жизни» (с. 158).
Отсюда следует, что уголовно-процессуальная форма не пустая формальность, она уголовно-процессуально содержательна. Именно уголовно-процессуально, и какой-то иной содержательности уголовно-процессуальная форма не приемлет, не допускает, поскольку форма лишена всякой ценности, если она не есть форма содержания. Поэтому мы не можем признать диалектически правильным утверждение, выраженное в самом названии одного диссертационного исследования: «Оптимизация уголовного процесса как формы применения уголовного закона» [4].
Стало быть, исходя из наименования диссертации, видим, что в таком исследовании, несмотря на все его достоинства, так или иначе, будут про-
водиться положения и следовать выводы, свидетельствующие о вытеснении собственно уголовно-процессуальных отношений уголовно-правовыми правоотношениями, т. е. о подмене уголовно-процессуального содержания уголовного процесса уголовно-правовым содержанием в рамках уголовно-процессуальной формы, если «уголовный процесс — форма применения уголовного закона».
Под знаком оптимизации уголовного процесса в таком диссертационном исследовании, с нашей точки зрения, неминуемо будет проводиться идея об отождествлении уголовно-процессуальных и уголовно-правовых отношений, а следовательно, и о презюмировании виновности обвиняемого (подозреваемого), а также о стирании различий между мерами процессуального принуждения и мерами уголовно-правового наказания, а презумпция невиновности неизбежно будет уступать свое место презумпции виновности при внешнем, формальном соблюдении уголовно-процессуальной формы.
Так, К. В. Муравьев пишет: «Высокая вероятность назначения наказания в отношении лиц, которые обоснованно подозреваются, обвиняются в совершении преступления, позволяет уполномоченным органам в ходе уголовного процесса применять меры пресечения и иные принудительные меры, которые по характеру ограничений практически не отличаются от средств уголовно-правового воздействия, исполняемых по результатам производства» [4, с. 5].
И далее. По мнению К. В. Муравьева, «меры пресечения, а также отдельные иные меры процессуального принуждения должны рассматриваться в качестве особого средства государственного воздействия на лиц, обоснованно подозреваемых, обвиняемых в совершении преступления, в связи с высокой вероятностью назначения наказания этому лицу по приговору суда. Принятие принудительных мер в ходе уголовного процесса вплоть до лишения его свободы можно оправдать лишь тем, что существует право на наказание действительного виновника преступления, которое составляет предмет дела, и имеется достаточное основание предполагать, что обвиняемый и есть преступник (курсив наш. - Г. П., А. Б.). Со времени обнаружения преступления право на наказание находится в динамическом состоянии, так как его сила отраженно сказывается в уголовном процессе на отношениях, которые обусловлены не только уголовно-процессуальной, но и уголовно-правовой нормой» [4, с. 18—19].
Следует заметить, что данная теоретическая позиция К. В. Муравьева вполне логична как прямое следствие стирания грани между уголовно-процессуальными и уголовно-правовыми отношениями, когда уголовно-процессуальная форма наполняется уголовно-правовым содержанием. Иными словами, «уголовный процесс как форма применения уголовного закона» [4, с. 10, 11].
Как видится, этим виновность подозреваемого, обвиняемого уже предрешается, предопределяется еще до приговора суда, вступившего в законную силу, что, с нашей точки зрения, неизбежно ведет — и не может не вести — к обвинительному уклону во время предварительного расследования уголовных дел.
Конечно, следователь применяет конкретные статьи УК РФ, когда квалифицирует то или иное деяние как непосредственный результат собранных по делу доказательств. Вообще правовая сущность уголовного процесса исключительно исследовательская, доказательственно-познавательная, но никак не предваряющая, не презюми-рующая виновность подозреваемого, обвиняемого.
Собирание, проверка и оценка доказательств, доказательственное объективное исследование фактических обстоятельств дела, чтобы установить то, что было на самом деле, т. е. обнаружить объективную истину — вот подлинное назначение уголовного процесса.
Следовательно, точная квалификация действий обвиняемого по конкретной статье уголовного кодекса — это составная часть процесса познания объективной истины по делу с твердым соблюдением при этом всех уголовно-процессуальных гарантий законных прав и свобод личности, включая и презумпцию невиновности. Все решения следователя, дознавателя по делу — это уголовно-процессуальные решения, выносимые на основе собранных уголовно-процессуальных доказательств, в том числе и при избрании обвиняемому (подозреваемому) мер процессуального принуждения, но никак не решения уголовно-правового порядка, связанные с привлечением лица к уголовной ответственности в уголовно-правовом значении — в смысле обязанности подвергнуться уголовному наказанию за совершенное преступление. Обвиняемый в уголовном процессе является субъектом уголовно-процессуального, а не уголовно-правового отношения.
Теоретически, безусловно, прав М. С. Строго-вич, утверждающий, что трактовка обвиняемого как субъекта уголовно-правового отношения есть серьезное нарушение законности, практически выра-
жающееся в отождествлении понятий обвиняемого и виновного, в одностороннем, обвинительном уклоне при расследовании и разрешении уголовных дел, в отказе от объективности и непредвзятости при исследовании обстоятельств дела, в подмене презумпции невиновности презумпцией виновности [3, с. 56].
Путем использования в своей работе таких общих неопределенных понятий, как «юридический процесс» [4, с. 11], «правоприменительный процесс» [4, с. 17], «правоотношения» [4, с. 17] (без указания какие именно правоотношения) К. В. Муравьев, по сути, отождествляет уголовно-процессуальные и уголовно-правовые отношения, не приводит принципиального различия между ними.
Теоретическую позицию, направленную на стирание граней между уголовно-процессуальными и уголовно-правовыми отношениями, можно обнаружить и у В. З. Лукашевича в его монографии «Установление уголовной ответственности в советском уголовном процессе» [5].
Так, по мнению В. З. Лукашевича: «Если обратиться к основаниям избрания меры пресечения по отношению к обвиняемому, то также станет очевидным, что применение каждой меры пресечения оправданно и целесообразно при предусмотренных в законе условиях только тогда, когда в качестве обвиняемого привлечено виновное лицо» [5, с. 53].
Здесь налицо презюмирование виновности обвиняемого: обвиняемый и есть виновный. Что же такое презюмирование виновности обвиняемого? Ведь это не что иное, как подмена уголовно-процессуальных отношений уголовно-правовыми отношениями. С такой постановкой вопроса согласиться нельзя, так как презумпция невиновности, как атрибут и выразитель уголовно-процессуального отношения, запрещает отождествлять обвиняемого с виновным (ст. 49 Конституции Российской Федерации).
Стирание же различий между обвиняемым и виновным есть стирание, затушевывание грани между уголовно-процессуальными и уголовно-правовыми отношениями, что неизбежно ведет к обвинительному уклону, предвзятости в процессуальной деятельности следователя, дознавателя.
В. З. Лукашевич считает, что «...возникнув с момента совершения преступления как явление объективной реальности, уголовная ответственность едина (курсив наш. - Г. П., А. Б.) на протяжении всего хода расследования и судебного разбирательства конкретного уголовного дела. Однако
в силу различных процессуальных условий в предварительном следствии и в судебном разбирательстве, а также из-за наличия гораздо больших процессуальных гарантий, для установления истины в судебном разбирательстве закон наделяет только суд правом окончательно признавать обвиняемого виновным в приговоре и назначить ему справедливую меру уголовного наказания. Поэтому нет никаких оснований привлечение к уголовной ответственности в... уголовном процессе понимать двояко: как привлечение к уголовной ответственности в процессуальном смысле и привлечение к уголовной ответственности в материальном смысле» [5, с. 57].
Отсюда следует, что «установление уголовной ответственности в советском уголовном процессе» (именно так названа монография В. З. Лукашевича) — это не только «установление», но в известной степени одновременно и реализация уголовной ответственности в уголовном процессе, если «устанавливается уголовная ответственность в материальном смысле» [5, с. 57], если «уголовная ответственность едина» [5, с. 57].
Не случайно В. З. Лукашевич пишет: «...Лицо, совершившее преступление, как правило, четко осознает, что именно с момента совершения им преступления на него может быть возложена уголовная ответственность и что оно обязано ей подчиниться, как и мере уголовного наказания, которая может быть назначена по приговору суда» [5, с. 24].
Фактически В. З. Лукашевич, как и К. В. Муравьев, как представляется, рассматривает уголовный процесс как форму уголовно-правового отношения, поскольку в своей теоретической концепции исходит из «единой уголовной ответственности».
Мы же полностью разделяем позицию М. С. Стро-говича, выражающуюся в том, что «уголовно-процессуальные отношения не могут рассматриваться как форма уголовно-правовых отношений по тем основаниям, что 1) уголовно-правовое отношение и уголовно-процессуальные отношения возникают в разное время и между разными лицами; 2) наличие уголовно-процессуальных отношений не предрешает существования уголовно-правового отношения; 3) уголовно-процессуальные отношения для того и возникают и развиваются, чтобы можно было с полной достоверностью установить, есть ли в данном случае уголовное правоотношение или его нет, а если есть — каково оно» [3, с. 57].
Мы всегда должны придерживаться вышеупомянутого диалектического постулата Маркса: «Форма лишена всякой ценности, если она не есть форма содержания» — в этом залог подлинно научного,
т. е. отвечающего требованиям диалектики уголовного процесса. Таким образом, с точки зрения недопустимости стирания различий между уголовно-процессуальными и уголовно-правовыми и иными другими отношениями следует подойти и к современному состязательному Уголовно-процессуальному кодексу Российской Федерации (УПК РФ).
В этом отношении, как представляется, действующий УПК РФ оставляет желать лучшего.
С нашей точки зрения, отечественный уголовный процесс умаляет, снижает исследовательскую сущность уголовного процесса, хотя именно объективно-исследовательская направленность должна, на наш взгляд, отличать содержательную сторону уголовно-процессуальных отношений по их подлинной природе.
Состязательный УПК РФ основан на «приоритетности установленной законом процедуры судопроизводства по сравнению с задачей установления фактических обстоятельств дела» [6, с. 8—9].
Следовательно, в УПК РФ произошел отрыв процессуальной состязательной формы от объективно-исследовательского содержания процесса, поскольку установить достоверно «фактические обстоятельства дела» возможно только объективно-исследовательским путем. Другого пути к объективной истине по делу нет и быть не может.
Но, как видим, процессуальная форма в состязательном УПК РФ приобретает самостоятельное, самодовлеющее значение; форма важна сама по себе; прежде всего процессуальная состязательная форма (процедура), а не объективно-исследовательское содержание процесса. Но если форма первенствует над фактическим содержанием, стало быть, неизбежно происходит формализация такого уголовного процесса и по делу устанавливается формально-юридическая истина, а объективная истина не приемлется, отрицается, поскольку все решается самим состязанием сторон обвинения и защиты (а не объективным исследованием фактических обстоятельств уголовного дела). Кто сильнее, искуснее, убедительнее в состязательном поединке (споре) сторон — тот и прав. В состязательном уголовном процессе торжествует «право сильного» (а не правого) и «справедливость сильного» (в отличие от объективной справедливости).
Действующий УПК РФ не является безупречным с точки зрения способности закрепленных им процедур обеспечивать получение объективных данных.
Если объективной истины в уголовном процессе нет, то неизбежно в нем будут закрепляться различные формализмы, неуклонно сокращающие, свертывающие объективное исследование — истинное содержание уголовного процесса. Так, формальное правило содержит уже сама классическая формула состязательного процесса: judex ne eat ultra petita partium, ultra non cognoscitur (в пер. с лат.: «суд не должен выходить за пределы требований сторон»).
Далее, отказ прокурора от обвинения в суде — формальное основание для прекращения судом дела (ч. 7 ст. 246 УПК РФ). Главы 32.1, 40 и 40.1 УПК РФ ввели процедуры разрешения уголовно-правового спора, применение которых напрямую зависит от позиции подозреваемого, обвиняемого, а не установления фактических обстоятельств дела. Согласие обвиняемого с предъявленным ему обвинением делает излишним судебное следствие. «Сделки о признании вины» — неотъемлемый атрибут уголовного процесса состязательного типа. Их рост свидетельствует об увеличении в нем различных согласительных, договорных процедур. Истина уступает место «сделке». Все упрощается. «...Закрепленный УПК РФ принцип состязательности низводит положение суда до органа, который лишь формально оценивает представленные в ходе судебного следствия доказательства и не отвечает за поиск истины по делу. В результате создаются условия для того, чтобы в суде господствовала не истина по делу, а умение государственного обвинителя и защитника преподнести суду добытые доказательства по делу» [7, с. 304].
Ведущий к объективной истине принцип всесторонности, полноты и объективности исследования обстоятельств уголовного дела, являющий собой подлинно содержательную сторону уголовного процесса, исключен из действующего УПК РФ, как и сама объективная истина.
Справедливо утверждение А. В. Победкина: «Любое упрощение процессуальной формы неизбежно предполагает изъятие из общего порядка судопроизводства каких-либо процессуальных гарантий: либо гарантий установления истины, либо гарантий защиты прав и законных интересов личности» [8, с. 124].
Возникает вопрос: что такое упрощенные, сокращенные, договорные, всегда формализованные процедуры уголовного судопроизводства, основу которых составляют «сделки о признании вины»? Это фактически процесс презюмирования виновности обвиняемого, подозреваемого. Раз признался,
значит виновен. В упрощенных процедурах собственное признание лица важно само по себе, без исследования на его достоверность. Но, как отмечалось, презюмирование виновности обвиняемого (подозреваемого) — это и есть подмена уголовно-процессуальных отношений уголовно-правовыми отношениями (т. е. когда к уголовному процессу относятся лишь как к форме применения уголовного закона). И такая замена процессуального содержания на уголовно-правовое в рамках уголовно-процессуальной формы, с нашей точки зрения, не может не сопровождаться обвинительным уклоном и другими нарушениями законных прав личности, а значит, и судебно-следственными ошибками.
Как представляется, подмена одних правоотношений другими правоотношениями, стирание различий между ними нельзя назвать подлинно
научным подходом, даже если такой прагматичный подход кому-то выгоден, удобен. К. Маркс всегда отстаивал диалектический научный подход. Для него форма и содержание в определенных правоотношениях всегда органически, диалектически взаимосвязаны. Форма должна быть содержательной, иначе она будет бессодержательной формой, пустой формальностью, которая не имеет никакой самостоятельной ценности.
В этом плане мы не сторонники состязательного (выигрышно-проигрышного) типа уголовного процесса, допускающего различные упрощения и формализацию уголовно-процессуальной формы, и считаем объективно-истинную модель уголовного судопроизводства более высоким, более совершенным, научно организованным типом уголовного судопроизводства, в отличие от современного состязательного УПК РФ.
1. Маркс К. Дебаты по поводу закона о краже леса // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 1. Москва, 1955: Гос. изд-во полит. лит. С. 119— 160.
2. Строгович М. С. Курс советского уголовного процесса. Т. 1. Москва: Наука, 1968. 468 с.
3. Алексеева Л. Б., Ларин А. М., Строгович М. С. Советский уголовно-процессуальный закон и проблемы его эффективности / отв. ред. В. М. Савицкий. Москва: Наука, 1979. 319 с.
4. Муравьев К. В. Оптимизация уголовного процесса как формы применения уголовного закона: автореф. дис. ... д-ра юрид. наук. Омск, 2017. 43 с.
5. Лукашевич В. З. Установление уголовной ответственности в советском уголовном процессе. Ленинград: Изд-во Ленингр. ун-та, 1985. 193 с.
6. Михайловская И. Б. Настольная книга судьи по доказыванию в уголовном процессе. Москва: ТК Велби: Проспект, 2006. 192 с.
7. Сырых В. М. Логические основания общей теории права. Т. 3: Современное правопонима-ние. Москва: РАП, 2007. 512 с.
8. Победкин А. В. Уголовный процесс: состояние вне права: монография. Москва: Юрлитин-форм, 2013. 248 с.
© Печников Г. А., Блинков А. П., 2021
1. Marx K. Debate about the law of theft of the forest. In: Marks K., Engels F. Essays. 2nd ed. Vol. 1. Moscow: State publishing house of political literature; 1955: 119—160 (in Russian).
2. Strogovich M. S. Course of the Soviet criminal process. Vol. 1. Moscow: Nauka; 1968: 468 (in Russian).
3. Alekseeva L. B., Larin A. M., Strogovich M. S. Soviet criminal procedure law and problems of its effectiveness. Executive ed. V. M. Savitsky. Moscow: Nauka; 1979: 319 (in Russian).
4. Muravyov K. V. Optimization of the criminal process as a form of application of the criminal law. Abstract of dissertation of doctor of juridical sciences. Omsk; 2017: 43 (in Russian).
5. Lukashevich V. Z. Establishment of criminal responsibility in the Soviet criminal process. Leningrad: Publishing house of Leningrad University; 1985: 193 (in Russian).
6. Mikhailovskaya I. B. Handbook of a judge on proof in criminal proceedings. Moscow: TK Welby: Prospect; 2006: 192 (in Russian).
7. Syrykh V. M. Logical foundations of the general theory of law. Vol. 3: Modern legal thinking. Moscow: RAP; 2007: 512 (in Russian).
8. Pobedkin A. V. Criminal process: state outside the law. Monograph. Moscow: Yurlitinform; 2013: 248 (in Russian).
© Pechnikov G. A., Blinkov A. P., 2021
Печников Геннадий Алексеевич,
профессор кафедры уголовного процесса учебно-научного комплекса по предварительному следствию в органах внутренних дел Волгоградской академии МВД России, доктор юридических наук, профессор; e-mail: [email protected]
Блинков Александр Павлович,
начальник кафедры криминалистической техники учебно-научного комплекса экспертно-криминалистической деятельности Волгоградской академии МВД России, кандидат юридических наук; e-mail: [email protected]
Pechnikov Gennady Alekseevich,
professor at the department of criminal procedure of the educational and scientific complex on the preliminary investigation in the Interior Bodies of the Volgograd Academy of the Ministry of the Interior of Russia, doctor of juridical sciences, professor; e-mail: [email protected]
Blinkov Alexander Pavlovich,
head of the forensic techniques department
of the forensic activities
of the educational and scientific complex
of the Volgograd Academy
of the Ministry of the Interior of Russia,
candidate of juridical sciences;
e-mail: [email protected]
