CC BY
193
Нестрогие понятия неизбежны в науке, имеющей дело со сложным объектом исследования, к тому же предполагающим, в силу своей образной природы, использование таких адекватных этой природе средств отражения и осмысления, как тропы. Однако ассоциации, продуцируемые тропами, должны в научном тексте ограничиваться корректирующими пояснениями, чтобы не возникало «исследовательской мифологизации» изучаемого предмета, мифологизации, которой, увы, эгидой науки априорно обеспечено большее доверие, чем к «чистому» мифу.
Примечания
1. Бергсон, А. Творческая эволюция [Текст] / А. Бергсон // Бергсон А. Творческая эволюция. Материя и память. Минск: Харвест, 1999. С. 339.
2. Фрейденберг, О. М. Миф и литература древности [Текст] / О. М. Фрейденберг. М.: Наука, 1978. С. 27.
3. Rimbaud, A. Lettre à Paul Demeny (15 mai 1871) [Text] / А. Rimbaud // Rimbaud A. Lettres du voyant. Genève: Droz; P.: Minard, 1975. P. 136.
4. Goll, Y. Surréalisme [Text] / Y. Goll // Goll Y. Œuvres. Т. 1-4. T. 1. P.: Émile-Paul, 1968. P. 87-88.
5. Mallarmé, S. Préface à Un coup de dés jamais n'abolira le hasard [Text] / S. Mallarmé // Mallarmé S. Poésies. P.: Librairie général française, 1998. P. 255.
6. Séché, A. Les Caractéres de la Poésie contemporaine [Text] / A. Séché. P.: E. Sansot, 1913. P. 32.
7. Зенкин, С. H. Французский романтизм и идея культуры [Текст] / С. Н. Зенкин. М.: РГГУ, 2001. С. 49.
8. Bremond, H. La poésie pure [Text] / H. Bremond. P.: B. Grasset, 1925. P. 23.
9. Robichez, J. Précis de Litterature française du XX-e siécle [Text] / J. Robichez. P.: Presses universitaires de France, 1985. P. 181-182.
10. Verlaine, P. Art poétique [Text] / P. Verlaine // Verlaine P. Œuvres poétiques. P.: Librairie Saint-Ger-main-des-Prés, 1969. P. 261.
11. Там же. P. 262.
12. Бодлер, Ш. Парижский сплин [Текст] / Ш. Бодлер; пер. с фр. Т. Источниковой. М.: РИПОЛ КЛАССИК, 2003. С. 10.
13. Breton, A. «Gaspard de la Nuit» par Louis Bertrand [Text] / A. Breton // Breton A. Œuvres complétes. T. 1-3. T. 1. P.: Gallimard, 1988. P. 243.
14. Bremond, H. Op. cit. P. 18.
15. Verlaine, P. Il pleure dans mon cœur... [Text] / P. Verlaine // Verlaine P. Œuvres poétiques. P. 148.
16. Ghil, R. En méthode à l'œuvre [Text] / R. Ghil / / Ghil R. Œuvres complétes. T. 1-3. Т. 3. P.: A. Messein, 1938. P. 236.
17. Ghil, R. Op. cit. P. 231.
18. Ibid. P. 233.
19. Desnos, R. L'asile ami [Text] / R. Desnos // Desnos R. Domaine public. P.: Gallimard, 1953. P. 86.
А. С. Мжельская
МОТИВЫ СВОБОДЫ, СТРАХА И ОДИНОЧЕСТВА В НОВЕЛЛЕ П. ЗЮСКИНДА "DIE TAUBE"
Данная статья посвящена анализу новеллы Патрика Зюскинда «Die Taube» с точки зрения её мотив-ной организации. В статье рассматривается ряд мотивов, образующих единую систему: мотивы страха/бесстрашия, смерти, одиночества, свободы/несвободы. Эти мотивы группируются вокруг основных сюжетных мотивов зрительных ощущений, что выявляет их сюжетообразующую функцию в новелле.
Given article is dedicated to analysis of the short story by Patrik Zyuskind "Die Taube" with standpoint of its motive's organization. In article is considered a number of motives, forming united system: the motives of fear/fearlessnesses, death, solitude, freedom/un-freedom. These motives are grouped around the main of a plot motives of the visual sensations that reveals their plot-making function in the short story.
В творчестве Патрика Зюскинда центральное место занимает проблема одиночества человека в результате глубинного отчуждения от других людей, мира в целом. Своеобразие сюжетной разработки Зюскиндом этой проблемы в новеллистике заключается в том, что писатель, как будто ограничиваясь изображением героя в чисто бытовых обстоятельствах, вместе с тем создает ситуацию, обладающую повышенной мерой необычности и своего рода «фантастичности» переживаний героя. Новеллистический эффект интересной необычности «случая» создается в том числе и благодаря особому заострению ситуации, так что она приобретает своего рода «метафизический характер», особую обобщенность, связанную с радикальной разработкой одного из аспектов психологического состояния человека в ситуации отчуждения. Речь идет об особого рода художественной редукции состояния человека к его переживаниям, связанным с фундаментальными проблемами личности в состоянии отчуждения. Поэтому мотивы страха и связанного с ним одиночества играют немаловажную роль в сюжетной организации новелл Зюскинда и в новелле "Die Taube" в частности. Алексей Зверев назвал сюжет этой миниатюры кафкианским - «внезапная перемена всего порядка жизни, причем под воздействием событий, которые не поддаются сколько-нибудь рациональному объяснению» [1]. Фабула проста: герой новеллы встречается с голубкой на пороге своей комнаты, пугается до смерти, бежит из дома и, проведя ночь в отеле, возвращается утром домой и обнаруживает, что голубки уже нет. Зюс-кинд описывает жизнь одного абсолютно бес-
© Мжельская А. С., 2008
цветного обывателя Ионатана Ноэля, который всю жизнь прослужил охранником в парижском банке. Проблема состоит в том, что герой болезненно относится к нарушению собственного покоя. Главная характеристика его жизни, как нам кажется, заключена в емком зюскиндовском выражении "vollkommene Ereignislosigkeit" (полное отсутствие событий) [2]. Поэтому неудивительно, что появление голубки, случайно залетевшей в коридор пансиона, где живет Ионатан, вызывает у героя шок.
Ионатан Ноэль, главный герой новеллы, тщательно ограждающий свою налаженную жизнь от всяких событий, думает о своей смерти как о чем-то значительном и неизбежном. Теоретически его это устраивает, потому что со смертью заканчивается жизнь, а значит, и события, «нарушающие внутреннее равновесие и вносящие сумятицу во внешний порядок вещей» [3]. К одиночеству, можно сказать, он пристрастился, став посмешищем для всей деревни после измены жены. Всеобщее внимание его только раздражало, с тех пор он начал бояться любого признака внимания к своей персоне, который в рамках новеллы утрированно сводится к моментам испытывания на себе взглядов других людей. Особое место занимают эпизоды, когда герой боится показаться смешным. Взгляд другого порождает страх - страх смерти или страх стать посмешищем, что в критические моменты выливается в виде игры поля зрения (или изображения) с собственным взглядом героя. Ноэля даже посещает мысль о том, что он мог бы стать близоруким за одну ночь. Важно, чтобы охранник банка одним только видом своим внушал окружающим невозмутимое спокойствие и страх. Ионатан же боится сам. Чтобы успокоиться, он решает зафиксировать взгляд на какой-нибудь детали, но у него ничего не получается: "Kaum war zur rechten Hand der Strohhut fokussiert, da riß ein Autobus den Blick nach links die Straße hinunter, um ihn schon nach ein paar Metern an ein weißes Sportcabriolet abzugeben, das ihn wieder nach rechts die Straße herauftrieb, wo unterdessen der Strohhut verschwunden war <...>. Und die Frauen schienen heute alle grelle Kleider zu tragen, sie loderten wie Flammen vorüber, zwangen den Blick auf sich und ließen ihn doch nicht verweilen. Nichts war mehr klar umrissen. Nichts war mehr deutlich zu fixieren. Alles waberte" [4].
Видеть мир без искажений для человека с нормальным зрением - признак душевного равновесия и спокойствия. Если реальность вдруг начинает приобретать непривычные для Ионатана очертания, то это - признак жуткого страха персонажа. Так происходит после отказа портнихи мадам Топель срочно починить прореху на его брюках: "... und er sah auch noch im Hintergrund
verschwommen das Getriebe das Supermarktes... aber er sah sich plötzlich selbst nicht mehr, das heißt, er sah sich selbst nicht mehr als einen Teil der Welt, die ihn umgab, sondern ihm war für ein paar Sekunden, als stünde er weit weg und außerhalb und betrachtete diese Welt wie durch ein umgekehrtes Fernglas" [5].
Интересен при этом следующий сюжетный ход: Ионатан вспоминает, что забыл на скамейке в парке пакет из-под молока, возвращается, чтобы выбросить его, и рвет по неосторожности брюки. Таким образом, страх не соответствовать нормам общественного порядка приводит его к тому, что он смешно и нелепо выглядит в порванных форменных брюках. Потрясение от случившегося велико, и ему начинает казаться, что все окружающие вдруг сразу заметили его прореху: "Auch schien ihm das "Ratsch" <...> von so enormer Lautstärke gewesen, als wäre da nicht nur irgend etwas an seiner Hose gerissen, sondern als liefe ein Riß durch ihn selbst, durch die Bank, durch den ganzen Park, wie eine klaffende Erdbebenspalte, und als müßten alle Leute im Umkreis es gehört haben <...>, und nun ihn, Jonatan, als dessen Urheber empört ansehen. Es schaute aber niemand" [6].
Страх нарастает и трансформируется в страх смерти с акцентом на то, как эта смерть будет выглядеть. Смешной смерти боялись романтические герои или герои рыцарских романов. Ноэль, не в силах выносить раздражающие его картинки суетливой жизни города, боится умереть на посту с заклеенной скотчем прорехой на форменных брюках: "Ja, so würde er enden: nicht als respektabler, seine Rente verzehrender alter Herr, zu Hause im eigenen Bett in den eigenen vier Wänden, sondern hier vor den Toren der Bank als kleines Häuflein Dreck! Und er wünschte, daß es schon soweit wäre; daß der Verfallsprozeß sich beschleunigte und ein Ende wäre" [7].
С мотивом страха и его возбудителей тесно связан мотив избавления или даже спасения от страха. Не удивительно, что в качестве своеобразного «спасителя» от неприятных ощущений или от пугающих ситуаций, в основном, выступает солнечный свет - центральный образ, связанный с мотивами зрительных ощущений. Ионатан Ноэль в начале новеллы бежит прочь из комнаты от голубки, освещенной солнечным светом, а в финале произведения видит пустой коридор в свете утреннего солнца. То, что выступало как раздражитель и помощник при созерцании устрашающего зрелища, служит теперь облегчением после пережитых мучений.
В "Die Taube" смерть не так зрелищна, как, например, в новелле "Die Geschichte von Herrn Sommer", но она постоянно воображаема персонажем. Здесь вообще многие события даны в сослагательном наклонении, что раскрывает тип
личности героя - «терпеливца», а не деятеля [8]. Ионатан Ноэль задумывается о естественной смерти голубки, которая избавила бы его от необходимости находиться в бегах слишком долго, потом ему приходит в голову мысль об убийстве птицы. С одной стороны, убийство голубки могло бы стать для него избавлением, с другой - само предположение о том, что он может застрелить живое существо, становится для него возбудителем страха: "<. > keine Fliege kannst du töten, doch, eine Flege schon, gerade noch eine Fliege oder eine Schnacke oder einen kleinen Käfer, aber niemals ein warmblütiges Ding, ein pfundschweres warmblütiges Wesen wie eine Taube, eher schießt du einen Menschen über den Haufen, piffpaff, das geht schnell, das macht nur ein kleines Loch, acht Millimeter groß, das ist sauber und ist erlaubt, in Notwehr ist es erlaubt, <...>" [9]. Определяющим фактом при таком лихорадочном размышлении об убийстве становится то, насколько подобные действия разрешены и насколько чистым при этом останется пол. Таким образом создается ирония в новелле.
Мотив возможного убийства появляется в моменты ненависти героя ко всему происходящему вокруг него. Особенно его раздражают официанты, которые своим поведением чем-то напоминают клошара и совсем не зависят от обстоятельств и жары, как Ноэль. Убийство мыслится Ионатаном разными доступными ему способами: он хочет как расстрелять прохожих и автомобилистов, так и «заколоть насмерть своими взглядами» [10] официантов, за то что те выставляют на всеобщее обозрение жирные кошельки, набитые выручкой. Увиденное опять же побуждает героя помыслить об убийстве.
Особую роль в новеллах играют сцены страха перед стихией. Для Ионатана Ноэля гроза, пережитая в комнате-гробу, стала кульминацией всего дня, полного страданий. Слушая раскаты грома, он ожидает не просто собственную смерть, но не менее как конец света. Спасением для него служит стук дождя по крыше: Ноэль также внезапно перестает бояться, как и начал.
Мотив свободы/несвободы личности, пожалуй, один из самых распространенных в мировой литературе. В новелле Зюскинда «Die Taube» он проявляется опять же через мотив зрительных ощущений героев. Этот мотив реализуется здесь через систему персонажей произведения. Прежде всего, обратим внимание на отношения Ионатана и клошара. Они ровесники, живут в одном квартале уже много лет. Когда Ноэль впервые увидел клошара, то испытал к нему то, что Зюс-кинд описал как "eine Art wütender Neid <... > Neid auf die unbekümmerte Art, mit der dieser Mensch sein Leben führte" [11]. То есть это была бешеная зависть вперемешку с возмущением от того, что он, Ноэль, должен каждый день хо-
дить на работу, преодолевая лень, усталость и страх быть рассмотренным консьержкой мадам Рокар, а клошар ничего этого не делает и счастлив. Хотя при таком безответственном и антисанитарном образе жизни клошар должен был бы давно умереть от какой-нибудь страшной болезни, но: "Statt dessen aß und trank er mit bestem Appetit, schlief den Schlaf des Gerechten und machte in seiner geflickten Hose <. > und seiner Baumwolljacke den Eindruck einer durchaus gefestigten Persönlichkeit, die mit sich und der Welt in schönstem Einklang stand und das Leben genoß." [12]. Фактически он делает все то, что Ионатану на протяжении почти всего повествования не удается. Для клошара нет рамок и ограничений ни в чем. Его личное пространство совпадает с реальным, с общим пространством, с бесконечностью, так как у него нет дома, крыши над головой. Время для него не существует вообще. Он абсолютно удовлетворен своей жизнью. Клошар мирно засыпает в парке на скамье, окруженный голубями и воробьями, которые не то что не пугают его, но даже нисколько ему не мешают. Можно было бы утверждать, что клошар абсолютно свободен, в отличие от Ноэля, вечно боящегося чего-то, живущего по четкому распорядку дня, структурирующего свою жизнь до малейшей детали. Но сам герой вскоре перестает испытывать зависть к клошаровой свободе. Причиной этому послужил тот факт, что Ионатан однажды стал свидетелем ужасающего зрелища. Он увидел клошара, испражняющегося прямо на улице. Тогда герой пережил шок, сравнимый, пожалуй, только с испугом, внушаемым видом глаза голубки, и мотив свободы связан здесь с мотивом страха от увиденного: "So elend, so ekelerregend, so grauenvoll war dieser Anblick, daß Jonatan noch heute erschauderte, wenn er sich bloß daran zurückerinnerte. Damals floh er, nach einem Moment der Entsetzenserstarrung, in das rettende Postamt, bezahlte seine Stromrechnung, kaufte noch Briefmarken, obwohl er gar keine brauchte, nur um seine Aufenthalt zu verlängern und um sicher zu sein, daß er den Clochard beim Verlassen des Postamtes nicht mehr bei seinem Geschäft anträfe" [13]. После этого Ионатан утверждается во мнении, что живет правильно. Потрясшее его зрелище повлияло на формирование суждений о том, что есть сущность человеческой свободы: "Als Jonathan die Erkenntnis gekommen war, daß das Wesen der menschlichen Freiheit im Besitz eines Etagenklos bestand und daß er über diese essentielle Freiheit verfügte, wurde er von einem Gefühl tiefer Genugtuung ergriffen" [14].
Однако в конце испытаний тяжелого для него дня герой незаметно для себя обретает-таки часть той свободы, которая ранее была ему недоступна. Возможно, причиной тому стала дикая уста-
лость после насыщенного событиями дня. Ужин Ионатана - «не его обычная пища, и повторяет - случайно, а значит в высшей степени закономерно - дневную трапезу клошара. И вкушает он ее с неожиданным ощущением счастья» [15]. Это совпадение, как нам представляется, связано с мотивом «взгляд другого». Ионатан, «потерявший» свое жилье, из-за голубки как бы становится бродягой, и уже в обед, сидя в парке и трясясь от страха, наблюдает за клошаром, за тем что он ест, что делает. Сам процесс наслаждения трапезой описан очень подробно, заметно, что в Ноэле просыпается «вкус к жизни», а вместе с ним и вкус к свободе хотя бы на уровне ощущений: "<...> wenn er nach jedem Bissen einen kleinen Schluck Rotwein aus der Flasche nahm, ihn über die Zunge laufen ließ und zwischen den Zähnen bewegte, so vermischte sich nun seinerseits der stahlige Nachgeschmack des Fisches mit dem lebhaften säuerlichen Parfüm des Weines auf so überzeugende Weise, daß Jonatan sicher war, noch nie in seinem Leben besser gespeist zu haben als jetzt, in diesem Augenblick" [16].
Утром следующего дня после еще одного приступа страха, пережитого в темной и чужой комнате отеля во время грозы, герой с облегчением возвращается домой. Он идет по улице и шлепает по лужам, причем делает это намеренно, по-детски озорно забрызгивая витрины магазинов, автомобили и даже собственные брюки (а ведь еще накануне прореха на штанах казалась ему концом света): "<...>, es war kößtlich, er genoß diese kleine kindliche Sauerei wie eine große, wiedergewonnene Freiheit" [17]. Получается, что сущность свободы состоит не только в обладании собственным клозетом и крыши над головой, а в умении радоваться жизни и получать большое удовольствие от, казалось бы, незначительных вещей.
Подводя итог, отметим, что мотивы страха/ бесстрашия, смерти, одиночества разрабатываются в тесной связи с мотивом «взгляд другого» и мотивом зрительных ощущений вообще, так как герой, в основном, испытывает страх от увиденного либо от того, что сам стал наблюдаем. В рамках исследуемого произведения можно выделить мотив страха сам по себе, мотив страха перед смертью и мотив одиночества, так как во всех новеллах позиционируется именно тип героя-одиночки, маленького человека с большими страстями. Особое место, как нам представляется, в произведении занимает мотив страха от увиденного, так как именно посредством этого мотива в повествование вводятся пугающие героя мысли и переживания, являющиеся своеобразным толчком для дальнейшего развития действия.
Примечания
1. Зверев, А. М. Преступления страсти: вариант Зюскинда [Текст] / Алексей Зверев // Иностранная литература. 2001. № 7. С. 256.
2. Süskind, P. Die Taube [Text] / P. Süskind. Zürich: Diogenes Verlag, 1987. S. 5.
3. Зюскинд, П. Голубка. Три повести и одно наблюдение [Текст] / П. Зюскинд; пер. с нем. Э. Венге-ровой. СПб.: Азбука, 2000. С. 7.
4. Süskind, P. Указ. соч. S. 47-48.
5. Ibid. S. 73.
6. Ibid. S. 64-65.
7. Ibid. S. 82.
8. Зюскинд, П. Указ. соч. C. 115.
9. Süskind, P. Указ. соч. S. 17-18.
10. Зюскинд, П. Указ. соч. C. 111.
11. Süskind, P. Указ. соч. S. 52.
12. Ibid. S. 59-60.
13. Ibid. S. 54.
14. Ibid. S. 57.
15. Михайлин, В. Патрик Зюскинд «Голубка» [Текст] / В. Михайлин // Волга. 1995. № 7. С. 172.
16. Süskind, P. Указ. соч. S. 90.
17. Ibid. S. 98.
