CC BY
227
- Рассказ «Священник Кронид» представляется возможным определить как первый опыт Б.К. Зайцева в создании литературного жития.
Библиографический список
1. Зайцев Б.К. Сочинения: в 3 т. Т. 1. - М.: Ху-дож. лит.; ТЕРРА, 1993. -571 с.
2. Воропаева Е. Жизнь и творчества Бориса Зайцева // Зайцев Б.К. Сочинения: в 3 т. Т. 1. - М.: Худож. лит.; ТЕРРА, 1993. - С. 5-47.
3. Колтоновская Е.А. Борис Зайцев // Русская литература XX века (1890-1910): в 2 кн. Кн. 2. -М.: Издательский дом «XXI век - Согласие», 2000.
УДК 888.09
Павлов Александр Вячеславович
Костромской государственный университет им. Н.А. Некрасова
МОТИВЫ ПОВЕДЕНИЯ ГЕРОЯ (по комедии А.Н. Островского «Свои люди - сочтемся»)
В пьесах А.Н. Островского имя героя не исчерпывает образ, а лишь задает настроение. Герой может быть понятен в движении глубоких пластов своего характера в народнопоэтическом и религиозно-культурном контексте. Ключевые слова: традиция, патриархальное сознание, народнопоэтический и религиозно-культурный контекст.
Герой комедии А.Н. Островского «Свои люди - сочтемся» Самсон Силыч Большов появляется на сцене не сразу. Сначала драматург знакомит зрителей с другими персонажами. После Большова в действие вступают только его приказчик Подхалюзин и мальчик Тишка. В этом есть особая логика, поскольку экспозиция героя в пьесе выполняет важную композиционную функцию [6, с. 112].
Первоначально Островский хотел, видимо, выделить образ Большова и с помощью названия, опубликовав 9 января 1847 года в «Московском городском листке» отрывок как сцену из комедии «Несостоятельный должник». После существенных доработок и переработок автор остановился на названии «Банкрот», которое снова фокусировало внимание на одном герое. В определенной мере это выдает характер замысла, несмотря на то что в окончательном варианте и такое заглавие пришлось изменить.
При жизни Островского и комедия «Свои люди - сочтемся», и образ Большова не получили должной оценки. Н.А. Добролюбов в статье «Тёмное царство» сожалел: «Пьеса Островского не только не была играна на театре, но даже не могла встретить подробной и серьезной оценки ни в одном журнале... Литературная критика и не замкнулась на них. Так эта комедия и пропала - как будто в воду канула на некоторое время» [3, с. 7-8]. Тем не менее сам критик рассматривал комедию в основном в рамках общих закономерностей драматургии Островского. В комментариях к последнему полному собранию сочинений драматурга отмечено, что «отзывы о ней после 1861 года связывались главным образом с оценкой сценического воплощения пьесы и игры актеров» [5, с. 513]. И до наших дней наблюдается такая тенденция: исследователи как бы «проходят» мимо первой комедии Островского, изучая сначала более поздние пьесы,
а потом сквозь призму этих пьес смотрят на «Свои люди - сочтемся».
Устойчивая формула типа купца-самодура переносится и на Большова, хотя по поводу неоднозначности этой фигуры исследователи оговаривались не раз.
В.Я. Лакшин считал этого героя трагикомичным, с иронией называл его «замоскворецким Лиром», полагал, что «смелые переходы из комедийного тона в драматический» «сильно могут действовать на душу публики». И это, по его мнению, понял Островский, наблюдая за игрой М.С. Щепкина в роли городничего в гоголевском «Ревизоре». Поэтому будто бы мы видим в Большове «жизненную глубь человека в разных обстоятельствах, поворачивающегося по-разному: то - притеснителя, то - угнетенного, то - палача, то - жертвы...». В.Я. Лакшин считает искренним негодование героя по поводу чужих банкротств и задается вопросом: «Откуда же у Большова такая искренность тона, такая убежденность в своем праве проделывать то, за что он бранит других». И отвечает: «Разгадка -в привычной психологии самодурства» [5, с. 469470]. В этом выводе мы снова обнаруживаем устоявшуюся оценку. А между тем уже в ранних пьесах Островского купцы разные. Автор явно делит их на «торговых» и «фабричных». К первым, например, относятся Пузатов («Семейная картина»), Большов («Свои люди - сочтемся»). Ко вторым -Ширялов («Семейная картина»), Коршунов («Бедность не порок»).
Причем оценочные характеристики не в пользу «фабрикантов». И то, что торговый купец, «русак», крепче держится за традиции предков, не всегда плохо и не является указанием на славянофильство Островского.
Традиция многое определяет в образе Большова, объясняет поведение. Автор наделяет его «говорящей» фамилией, которая содержит определен-
124
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова ♦ № 1, 2013
© Павлов А.В., 2013
ную заданность образа, узнаваемость еще до момента действия. Традиция узнаваемости героя сложилась еще в фольклоре. Позднее похожий прием использовала литература классицизма, но с иными, более узкими задачами. Фольклорная задан-ность образа, заключенная в его имени, не ограничивала функцию героя. Сравнивая Мольера и Шекспира, А.С. Пушкин писал: «У Мольера скупой скуп - и только; у Шекспира Шайлок скуп, сметлив, мстителен, чадолюбив, остроумен. <...> Анжело лицемер... А какая глубина в этом характере!» [8, с. 339-340].
У Островского, как и у Шекспира, имя героя не исчерпывает образ, не ставит его в смысловые границы, а лишь задает направление, по которому выстраивается читательское и зрительское восприятие. Поэтому неоправданно надевать без разбора маску самодура и на этом ограничиваться в оценках.
Герой Островского может быть понятен в движении глубоких пластов свого характера, не совсем ясных ему самому и, может быть, неожиданных для него самого. В одной из работ, посвященных типологии образа и типологическим моделям в романе, Л.Я. Гинзбург писала: «В психологическом романе XIX века непредвидимость поведения, тем самым несовпадение между ролью и функцией, становится структурно значимым. <...> Реализм XIX века искал новую типологию в текучести, в изменчивости самого жизненного процесса» [1, с. 382].
Драматургия Островского - не изолированное явление в литературе XIX века, она соизмерима с романом в передаче «изменчивости жизненных процессов», и метаморфозы, которые происходят с купцом Большовым, пример тому.
Первые реплики Большова в комедии знаменательны. Он появляется на сцене, когда Рисположен-ский рассказывает Аграфене Кондратьевне притчу о «маститом» старце, который жил по-божески в честной бедности, растил двенадцать дочерей, но от бедности «возроптал». Большов насмешливо и бесцеремонно прерывает рассказ: «А! И ты, барин, здесь! Что ты тут проповедуешь? .Что это ты, али за святость взялся? Ха, ха, ха! Пора очувствоваться». На что Аграфена Кондратьевна отвечает: «Ну, уж ты начнешь. Не дашь по душе потолковать» [5, с. 97-98].
Духовное пока чуждо герою. Но, с другой стороны, он как бы дает понять, что из уст Рисполо-женского рассказ о духовном звучит кощунственно. И предлагает лучше поведать, как тот украл дело из суда.
Казалось бы, Большов весь погружен в бытовые проблемы, кипит желанием еще больше разбогатеть. Но Подхалюзин, озадаченный намерениями хозяина, рассуждает сам с собой: «Самсон Силыч - купец богатейший, и теперича все это дело, можно сказать, так для препровождения времени затеял» [5, с. 109]. Значит, в основе ложного банк-
ротства лежат не чисто корыстные намерения, а некая игра, сходная, например, с карточным надувательством, кураж в духе тех отношений, которые издавна ведутся между купцами. Это обман богатого богатым, развлечение: сегодня - ты меня, а завтра - я тебя, сочтемся. Согласно купеческой морали, в этой игре нет нарушения христианского закона. Так было всегда, это стало традицией деловых контактов, в которых нет места духовному содержанию. Чем глубже вживается человек в эту традицию, тем большее потрясение может ожидать его. Интересно, что с приближением финансового краха в диалогах героев чаще звучат слова «чувствовать», «душа», «совесть», словно автор готовит к истинному пониманию их.
Финансовый крах ведет к прозрению героя, очищению души, приходит новое миропонимание. Кажется, что Большов меняется неоправданно быстро, но в этом выражена особенность сословного сознания. Позднее Г. Успенский напишет о таком типе купца: «.В глубине души он чувствовал, что дело его “не чисто”, что каждую минуту его могут уличить и поступить на законном основании, да и на том свете, пожалуй, будет не очень хорошо. Вот почему старомодный купец считал своею глубокою обязанностью радеть ко храму Божию, заглушать голос совести стопудовым колоколом или пудовою свечкой местному образу» [11, с. 10-11].
Успенский не допускает, что раскаяние купца как любого другого человека может быть искренним, но он точно называет три духовных ориентира, которые играли важную роль в жизни купечества и которые проясняют образ и поведение Большова в комедии «Свои люди - сочтемся». Это храм Божий, колокола, икона.
Исследователи не раз обращали внимание на неожиданные финалы в пьесах Островского, неожиданные прозрения героев. Для этих неожиданных поворотов не находилось объяснения в тексте пьесы. Но общекультурный контекст помогает многое расставить по своим местам.
В 1855 году была опубликована драма Островского «Не так живи, как хочется». В финальной сцене герой, задумавший убийство жены, вдруг прозревает, услышав удар колокола, и кается перед людьми в своем грехе. Кажется, что такой финал слабо подготовлен. Но для православного человека колокол был важным атрибутом религиозного обряда и особенным для купца. Фраза «стоять под колоколами» имела переносный смысл и означала «слышать правду». В Москве существовал обычай устраивать для провинившегося купца «очистительную присягу». Он должен был пройти мимо храма под звон колоколов под взглядами толпы и покаяться. С.В. Максимов вспоминал, что присяга эта не была уничтожена и в 60-е годы XIX века. Вот что он писал: «Шел он туда посреди живой стены народа с непокрытой головой, но шел (как и всегда
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова ♦ № 1, 2013
125
во всех таких случаях) не оправленным: люди таким крайним и редким случаям опасаются верить. Они внутренне убеждены, что Бог очистительной присяги не принимает. Она остается лишь в виде добровольной сделки ответчика со своей совестью, да приканчивает дело с наследниками или вообще обвинителями, не добившимися удовлетворения иными способами.
Московский купец, среди белого дня, на виду всей Ножовой линии Гостиного двора, наполненной праздными зубоскалами и несомненными остряками, - купец, прогулявшийся по Красной площади под колоколами Василия Блаженного и Казанской, считался человеком отпетым: на него указывали пальцами. Жил он точно на том свете, всеми покинутый и презираемый» [4].
Понятно, почему от звука колокола прозревает Петр в драме «Не так живи, как хочется» и что ожидает Большова. Но это только часть возможных объяснений.
Самсон Силыч происходит из «низов». «.Добрые люди Самсошкою звали, подзатыльниками кормили», - говорит сваха Устинья Наумовна. Это интеллигент будет прозревать долго и мучительно, а для народа Бог - последняя надежда и защита. Можно поверить в искренность слов Большова: «.Знаешь, Лазарь, Иуда ведь он тоже Христа за деньги продал, как мы совесть за деньги продаем» [5, с. 147]. Он говорит «мы», сознавая, что сказанное относится и к нему самому. И это не игра, тем более что Аграфена Кондратьевна обещает дочери проклятье за отношение к отцу: «Да я прокляну тебя на всех соборах! .Умрешь, не сгниешь» [5, с. 148].
В кульминационной сцене возникает тема иконы. Сначала она звучит в монологе Большова, затем его жены. Прощаясь, Самсон Силыч произносит слова, которые обращены не только к тем, кто на сцене, но как бы ко всем, кто слышит: «А вы подумайте, каково мне теперь в яму-то идти. Что же мне, зажмуриться, что ли? Мне Ильинка-то теперь за сто вест покажется. Вы подумайте только, каково по Ильинке идти. Это все равно, что грешную душу дьяволы, прости Господи, по мытарствам тащат». В этих словах нарисован сюжет, который встречается и в иконах, и в лубочных картинках. И далее: «А там мимо Иверской, как мне взглянуть-то на нее, на матушку?..» [5, с. 147].
Аграфена Кондратьевна, обещая, что проклянет дочь «на всех соборах», возможно тоже имеет в виду иконы, которые в простонародье назывались сокращенно «Соборы»: «Собор Пресвятой Богородицы», «Собор Михаила Архангела» и др.
Чудотворная икона Иверской Божьей Матери была особенно почитаема в Москве. Вот что писал о ней М.И. Пыляев: «Недалеко от Лобного места существует еще другое место, мимо которого не проходит москвич, не снявши шапки. Это - Иверс-
кая часовня. Икона Богоматери, находящаяся в часовне, в таком почтении, что нет в целом году дня, в который бы он с утра до вечера не переходила из дома в дом» [9]. Рассказ примечательный для характеристики народной веры. Большов называет Иверскую Божью Мать по-простонародному, по-домашнему - «Матушка». Он боится осуждения «Матушки».
Существует целый ряд сказаний об Иверской иконе. Среди славянских сказаний наиболее известное - «О Святогорском монастыре, зовомом Иверский...». В нем рассказывается, что икона принадлежала богатому купцу, который еще назван «человеком от великих вельмож». Он жил с единственным сыном в Трапезунде, умер, а имущество расхитили приказчики. Малолетний сын сумел сохранить только семейную икону [7, с. 11].
Сказания об Иверской иконе были хорошо известны среди ее почитателей. Московским купцам наверняка импонировало то, что первым ее хранителем тоже был купец. И это рождало особые чувства к иконе. Для комедии Островского все это может рассматриваться как «закадровое» содержание.
Островский не упоминает о часовне, где хранилась икона. Но это значимое умолчание. Икона и храм неразделимы. По этому поводу русский религиозный философ Е. Трубецкой писал: «Икона в ее идее составляет неразрывное целое с храмом, а потому подчинена его архитектурному замыслу... Единство всей этой храмовой архитектуре дается новым жизненным центром, вокруг которого собирается вся тварь» [10, с. 353]. Ношение Иверской иконы по домам - это тоже выстраивание храма. Для комедии Островского это важный религиозно-культурный контекст. Благодаря ему действие комедии ложится на реальный жизненный материал.
Конечно, Островский не показывает такого чудесного влияния иконы на героя, какое мы видим в повести Н.С. Лескова «Запечатленный ангел». Здесь решается другая художественная задача. Автору важно показать, как в современном купце сохранились архаические формы сознания и на каком культурном «настое» замешаны его житейские представления.
Патриархальное сознание героя комедии в определенной мере выстроено с ориентацией на народный лубок, поскольку герой обнаруживает крайние формы этических и эстетических представлений, проявляющихся вкупе. Лубочные картинки и книги тоже имели самое неожиданное содержание. В них было все: высокое и низкое, святое и вульгарное, доброе и злое, серьезное и смешное, авантюрное, пародийное и т.д. И все это есть в характере Большова.
В лубочных изданиях в народном понимании использовались и перерабатывались сюжеты самых разных фольклорных, литературных, церковных
126
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова ♦ № 1, 2013
жанров. Купец был одним из героев лубочных книг, а лубочная картинка часто была близка иконе. Л. Гроссман в монографии о Н.С. Лескове писал: «Лубочные картинки благочестивого содержания в сущности продолжали традиции иконописи и нередко напоминали иллюстрации духовных книг» [2, с. 222]. Как правило, художники и граверы - создатели лубков - в большинстве своем были из купечества или из среды священнослужителей.
Большов показан Островским как тип «живой старины» в современном мире. Его тип нельзя понять вне народнопоэтического и религиозно-культурного контекста. Архаику жизни Островский выводит на театральные подмостки, делает сценически актуальной, потому что на самом деле она не сошла с жизненной сцены, а была где-то рядом, например, за Москвой-рекой.
Библиографический список
1. Гинзбург Л.Я. О структуре литературного персонажа // Искусство слова. - М., 1973.
2. Гроссман Л.Н. С. Лесков. Жизнь - творчество - поэтика. - М., 1945.
3. ДобролюбовН.А. Собр. соч.: в 9 т. Т. 5. - М., 1962.
4. Максимов С.В. Избранное / подг. текста, сост., примеч. С.И. Плеханова.- М.: Сов. Россия, 1981. -[Электронный ресурс]. - Режим доступа: http:// az.lib. ru/m/maksimow_s_w/text_0100. shtml (дата обращения: 11.02.2013 г.).
5. Островский А.Н. Полн. собр. соч.: в 12 т. Т. 1. - М., 1973.
6. Павлов А.В. Экспозиция героя в структуре образа и сюжета (по комедии А.Н. Островского «Свои люди - сочтемся») // Духовно-нравственные основы русской литературы. - Кострома: КГУ им. Н.А. Некрасова, 2009.
7. Православная энциклопедия. Т. XXI. - М., 2009.
8. ПушкинА.С. Мысли о литературе. - М., 1988.
9. Пыляев М.И. Старая Москва. История былой жизни первопрестольной столицы. - [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http://statehistory.ru/ books/Mikhail-Pylyaev_Staraya-Moskva--Istoriya-byloy-zhizni-pervoprestolnoy-stolitsy/
10. Трубецкой Е.Н. Этюды по русской иконописи // Избранные произведения. - Ростов-на-Дону, 1998.
11. Успенский Г.И. Собр. соч.: в 9 т. Т. 3. - М., 1956.
УДК 882. 09
Тихомиров Владимир Васильевич
Костромской государственный университет им. Н.А. Некрасова
vtihom@mail.ru
«МОСКОВСКИЕ ЛИТЕРАТУРНЫЕ И УЧЁНЫЕ СБОРНИКИ» (1846 И 1847 ГОДОВ) В КОНТЕКСТЕ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРНОЙ КРИТИКИ И ЖУРНАЛИСТИКИ 1840-Х ГОДОВ Статья первая
Автор статьи анализирует специфику эстетической и литературной позиции двух выпусков «Московского литературного и учёного сборника», изданных славянофилами в 1846 и 1847 годах и ещё недостаточно изученных в отечественном литературоведении.
Ключевые слова: эстетика и литературная критика славянофилов, конфронтация художественных систем.
Появление двух выпусков «Московского литературного и учёного сборника», изданных В.А. Пановым в 1846 и 1847 годах, современники справедливо восприняли как полемический ответ на «Петербургский сборник» Н.А. Некрасова (1846 г.), в котором утверждалась программа натуральной школы, возглавляемой В.Г. Белинским. В московских сборниках опубликованы художественные произведения (поэзия и проза), публицистические, исторические, искусствоведческие, литературно-критические статьи, переводы, преимущественно со славянских языков. Почти все публикации имели славянофильскую и панславистскую направленность.
Структура этих сборников существенно отличалась от «Петербургского сборника»: в них больше публицистики, научных (исторических и этнографических) статей, писем. Среди художественных
текстов преобладала поэзия (В. А. Жуковский, П.А. Вяземский, Н.М. Языков, К.К. Павлова, К. и И. Аксаковы, Ю.В. Жадовская и др.). Не забыта была и литературная критика, и именно на её основе, а также по статьям теоретического и искусствоведческого характера можно судить об эстетической и литературной позиции сборников, представляющих собой в этом отношении единое целое.
Представление создателей московских сборников о природе художественного творчества заявлено уже в статье первого сборника «О современном направлении искусств пластических», автором которой был историк-архивист А.Н. Попов. Автор статьи порицает современное европейское изобразительное искусство за академизм и формализм, приведшие к бездуховности - как следствие утраты религиозной идеи: «Искусство, лишённое жи-
© Тихомиров В.В., 2013
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова ♦ № 1, 2013
127
