CC BY
87
П.Н. Сушко
Усть-Каменогорск
Мотивы католических икон Ханса Хольбейна младшего в романе
Ф.М. Достоевского «Идиот»
С апреля по август 1867 года Ф.М. Достоевский путешествует по городам Германии и Швейцарии, где впервые знакомится со знаменитыми иконами великого немецкого живописца XVI в. Ханса Хольбейна Младшего (1497 - 1543 [1]. В этот период писатель работает над замыслом своего нового романом «Идиот». В мае того же года, посещая Дрезденскую галерею, писатель из множества картин выделит хольбейновскую «Мадонну семьи бургомистра Базеля Якоба Мейера» [2]. Три месяца спустя по дороге в Женеву Федор Михайлович специально делает остановку в Базеле, помня много раз читаные описания произведений Хольбейна в «Письмах русского путешественника» Н.М. Карамзина [3]. Писатель был глубоко потрясен впечатлением от «Мертвого Христа» Хольбейна, выставленном в местном публичном музее. А.Г. Достоевская в своих воспоминаниях пишет: «Более двадцати минут он стоял перед картиной, «как прикованный». Эти минуты духовного напряжения чуть было не разрешились эпилептическим припадком. Ему захотелось перед уходом из музея ещё раз зайти посмотреть на столь поразившую картину» [4].
Поэтому закономерно, что прозаик включил свои свежие хольбейновския впечатления в завершенный через год роман. При этом каждая из названный алтарных работ немецкого художника получает свою параллель в ряду многочисленных персонажей «Идиота».
Мотив хольбейновской мадонны появляется уже в рукописных редакции романа. Только поначалу он связан с женой князя Мышкина. О ней Лев Николаевич говорит: «Она тиха, как Гольбейнова Мадонна» (9, 189). «А моя Мадонна Гольбейнова - как она чиста, как прекрасна» (9, 162). Но в окончательной редакции романа писатель сравнивает с «Мадонной» Хольбейна уже другую героиню, Александру Епанчину: «У вас, Александра Ивановна, лицо тоже прекрасное и очень милое, но, может быть, у вас есть какая-нибудь тайная грусть, душа у вас, без сомнения, добрейшая, но вы невеселы. У вас какой-то особенный оттенок в лице, похоже, у Голъбейновой мадонны в Дрездене» (8, 65) Исходя из рукописных редакций и окончательного текста романа, «Мадонна бургомистра Базеля Якоба Мейера» олицетворяла для автора «Идиота» идеал женской высоко духовной красоты.
Мадонна была заказана художнику его влиятельным покрови-
телем, банкиром и бургомистром Базеля Якобом Мейером для личной капеллы во дворце Гундельдингене [5].
Что же мы видим, глядя на хольбейновскую «Мадонну»? В центре композиции - Богоматерь с младенцем на руках в окружении членов семьи Якоба Мейера, стоящих на коленях. Облик этой крепко сложенной женщины исполнен внутреннего покоя и высокого достоинства. Это - тип немецкой красавицы, хорошей матери, хозяйки и верной жены.
К такому же женскому типу принадлежит и Александра Епан-чина, о которой писатель замечает: «Это была девушка, хотя и с твердым характером, но добрая, разумная и чрезвычайно уживчивая... Блеска она не любила, Не только не грозила хлопотами и переворотом, но могла даже усладить и успокоить жизнь. Собой она была очень хороша, хотя и не так эффектна» (8, 34). Писатель выбирает в качестве идеала этот тип неброской и высоко духовной красоты, которой в романе противопоставлена странная и ослепительная красота Настасьи Филипповны и бесспорная и чрезвычайная красота Аглаи Епанчиной, в характерах которых нет врачующего душу покоя красоты «Мадонны» Хольбейна. Герой романа князь Мышкин, наблюдая столь разные воплощения женской красоты, признает непостижимость ее законов: «Красоту трудно судить.. Красота загадка» (8, 66).
Второе творение Хольбейна Младшего, поразившее писателя, -«Мертвый Христос» - имеет принципиально более важное значение в идейной организации романа [6]. По мнению исследователей творчества Достоевского, «Мертвый Христос» Хольбейна в романе предстает как самый трагический из символов, вокруг которого концентрируются многие важные идеи романа.
В мировой литературе по истории немецкого искусства эпохи Северного возрождения сделано много оценок этого выдающегося произведения католического искусства. Но большинство исследователей подходят к иконе как к произведению светского искусства, вырывая его из контекста немецкого религиозного искусства. Искусствоведов, как правило, шокирует натурализм Хольбейна в изображении мертвого человеческого тела. Но если смотреть на «Мертвого Христа» как на католическую икону, пределу утраченного в период иконоборчества полиптиха «Страстей Христовых» предположительно из капеллы кафедрального собора г. Фрайбурга [7] и обратиться к произведениям сакральной живописи художников Северного Возрождения в Нидерландах и Германии и предшествующей и современной Хольбей-ну Младшему эпох, то обнаруживается не менее натуралистические композиции в творчестве Яна ван Эйка, Лукаса Кранаха Старшего и Матиса Нитхарта-Готхарта (так называемого Грюнвальда) [8].
Достоевский же хольбейновский натурализм в изображении мертвого Христа квалифицирует как выражение понятия смерти, «темной, наглой и бессмысленной силы, которой всё подчинено», подчеркивает, что «христианская церковь установила ещё в первые века, что Христос страдал не образно, а действительно, и что тело его, стало быть, было подчинено на кресте закону природы вполне и совершенно. На картине это лицо страшно разбито ударами, вспухшее, со страшными, вспухшими и окровавленными синяками, глаза открыты, зрачки скосились: большие открытые белки глаз блещут каким-то мертвенным, стеклянным отблеском» (8, 339).
Писатель, стоя перед «Мертвым Христом» в публичном музее Базеля, сказал жене, «что от такой картины вера может пропасть» [9]. В романе подобную мысль высказывает Мышкин в разговоре с Парфеном Рогожиным: «Да от этой картины у иного еще вера может пропасть», предсказывая будущую потерю веры Рогожиным» [(8,181).
Тема «Мертвого Христа» Хольбейна проходит красной нитью через I, II и III части романа. И это не случайно: эта икона в «Идиоте» выступает своеобразным камнем преткновения. Для одного человека «Мертвый Христос» Хольбейна говорит о сложности и, порой, жестокой правде бытия, и это только мобилизует духовные силы и поднимает на ступень выше, как, например, князя Мышкина (фраза «у иного еще вера может пропасть» допускает такое духовное падение у кого угодно, только не у Льва Николаевича). Но для иного, например Пар-фена Рогожина, любовь к «Мертвому Христу» Хольбейна соединена с допущением убийства ближнего, а значит и с безбожием.
Разговор князя Мышкина с Парфеном Рогожиным о «Мертвом Христе», о вере в бога плавно переходит к смыслу религиозного чувства. Устами князя Мышкина писатель говорит, что сущность христианства выразилась в понятии «о боге как нашем родном отце и радости бога на человека, как отца на своё родное дитя», это - «главнейшая мысль Христова» (8, 184). В одном из писем Настасьи Филипповны к Аглае Епанчиной представляется идеальный сюжет картины с Иисусом Христом и ребёнком: «Я оставила бы с ним только маленъкого ребенка. Ребенок играл подле него; может быть, рассказывал ему что-нибудь на своем детском языке. Христос его слушал, но теперь задумался! рука его невольно, забывчиво осталась на светлой головке ребенка. Он смотрит вдаль в горизонт, мысль великая, как весь мир, покоится в его взгляде». Ребенок в философско-этической системе Достоевского существо - близкое к богу. «Через детей душа лечится», - говорит Мышкин (8, 58). Ребенок, кроме того, образ, символизирующий все человечество («Все ди-тё», - скажет героя другого романа Дмитрий Карамазов).
Таким образом, «Мертвый Христос» Хольбейна выступает в романе «Идиот» как идеологический символ, как стержень, на кото-
ром держится идейная конструкция романа.
Обращение Ф.М. Достоевского к двум уникальным иконам Ханса Хольбейна Младшего было закономерным. В изображении «Мадонны» и «Мертвого Христа» писатель увидел воплощение духовной красоты, вселяюшей веру, и торжество смерти, рождающий ужас безверия. На момент начала работы над романом «Идиот» писатель искал яркие художественные и в то же время христианские символы, способствующие воплощению замысла будущего романа. Этим критериям полностью соответствовали «Мадонна семьи бургомистра Базеля Якоба Мейера» и «Мертвый Христос» Хольбейна, мотивы которых органично вписались в сюжет и идейное содержание «Идиота», позволили своей суровой красотой и глубоким философским подтекстом обогатить художественную систему этого великого произведения мировой литературы второй половины XIX века.
Примечания
1. В статье используется новейшая русская транскрипция имени и фамилии художника - «Ханс Хольбейн», отличная от старой «Г анс Г ольбейн», принятой в литературе по искусствознанию в XIX - вплоть до второй половины XX века.
2. В Дрезденской галерее Достоевский видел хорошую нидерландскую копию «Мадонны», подлинник хранится в Г ерцогском музее замка города Дармштадт (Г ерма-ния), 1526, Дерево, темпера, 146, 5x101 см.: Всеобщая история искусств. Т. Ill, M, Искусство, 1962, с 410; Достоевский Ф.М., Полное собрание сочинений: В 30 т. Т. 9. Л., 1974. С. 399 (в дальнейшем ссылки на это издание делаются в скобках, указывается том и страница).
3. Карамзин Н.М. Сочинения: В 2 т. Т. 1. Л., 1984 . С. 167.
4. Достоевская А.Г. Воспоминания. М., 1971. С 165.
5. Бенеш.О. Искусство Северного возрождения. М., 1979. С.112.
6. Мертвый Христос, 1522, дерево, темпера, 30,5x200, Публичный музей Базель.
7. Пахомова В. А. Графика Ганса Гольбейна Младшего. Л., 1989. С. 121.
8. «Адам» и «Ева», створки Гентского алтаря Яна ван Эйка (1432) (см.: Гершен-зон-Чегодаева Н.М. Нидерландский портрет XV в. Илл. 67-68). «Голгофа» Лукаса Кранаха Старшего (ок.1501); предела «Оплакивание», «Распятие», «Искушение св. Антония» из Изенгеймского алтаря (1512-1515), «Распятие» из Таубербишофсгемского алтаря (1522-1523) Матиса Нитхарта-Готхарта (Грюневальда) (См.: Немилов А. Грюневальд, М., 1972. Илл. XII, № 23, 28, 48, 66).
9. Достоевская А.Г. Воспоминания. М., 1971. С. 165.
