CC BY
171
Е.С. Изотова Новосибирск
МОТИВНЫЙ КОМПЛЕКС “СОН - БЕССОННИЦА”
В ЛИРИКЕ Ф.И. ТЮТЧЕВА
Вопрос о том, что происходит с человеком во время сна, не является новым. С древнейших времен люди пытаются разгадать тайну сна, его символов и знаков. В XX в. сновидение становится предметом разностороннего исследования в психологии.
Что же касается сновидений в литературе, то они “до сих пор не получили сколько-нибудь систематического, всестороннего научного осмысления” [1]. Вероятно, это связано с трудностями, возникающими при попытках интерпретировать “литературные” сны, в особенности - “поэтические”.
Трудности эти обусловлены спецификой художественного произведения. В лирических текстах следует говорить, скорее, не о сне, а о метафоре сна, так как “сон” здесь не всегда выступает в своем “естественном” значении: “сон -
1) состояние спящего; отдых тела, в забытьи чувств;
2) видения во сне, сновидение, грезы” [2].
Как замечает Л.А. Ходанен, “на основе сна выросла метафорическая образность, в которой природа, явления психической жизни человека, разного рода состояния сравнивались со сном” [3]. Подобная метафоричность приводит к тому, что в лирике сон реализуется через сложный комплекс величин - смерть, любовь, мечта и (категории, особенно характерные для Тютчева) ночь [4] и море/океан, которые и образуют смысловое пространство сна. Без перечисленных выше категорий невозможно дать сколько-нибудь полную характеристику сна, его значений в лирике Лермонтова и Тютчева: эти понятия сопровождают сон (в различных сочетаниях: сон - смерть, сон - любовь - смерть, сон
- мечта, сон - ночь - море и др.) на протяжении всего творчества поэтов.
В.П.Руднев определяет время осознания сновидения как особого феномена моментом, когда человек “стал отличать иллюзию от реальности и, тем самым, сон от яви (считается, что до этого человек жил в постоянном галлюцинаторном состоянии), то есть с распадом мифологического сознания” [5]. С древнейших времен сновидение привлекало к себе пристальное внимание человека, порождая одновременно и страх перед неизведанным, и острое желание разгадать тайну, снять покров таинственности. Сновидения всегда считались
окнами в иную, запредельную реальность, в которую переносится душа спящего.
По замечанию В.П.Руднева, “искусство толкования сновидений было развито в древнем Вавилоне, а в Римской империи играло большую роль в политике” [6]. Для китайской культуры свойственно было понимание жизни как сна, а смерти как пробуждения от сна. Нечто похожее мы можем наблюдать в христианской культуре, где земная жизнь человека является лишь подготовкой к жизни вечной [7]. Неслучайно в эпоху барокко появляется концепция, нашедшая свое отражение в названии пьесы Педро Кальдерона - “Жизнь есть сон”. С этого момента перед человеком встает вопрос: где заканчивается сон и начинается реальность? существует ли реальность? может ли быть так, что все мы спим и видим бесконечный сон о жизни? [8]
Во сне ль всё это снится мне,
Или гляжу я в самом деле,
На что при этой же луне
С тобой живые мы глядели? (I, 212) [9]
Тютчеву было присуще обостренное чувство времени. О себе он писал так: “Никто, я думаю, не чувствовал себя ничтожнее меня перед лицом этих двух угнетателей человечества: времени и пространства” [10]. Для Тютчева характерно выделять определенные временные отрезки: мгновение, минута, час, день (или дни). Это говорит о серьезности, с которой поэт подходил к понятию времени: течение времени неизбежно, человек не может преодолеть время, но он может сохранить воспоминания о минувших днях. Особенно остро гнет времени ощущается именно в таких особых состояниях, как сон и бессонница.
Бессонница всегда привлекала к себе внимание не меньше, чем сам сон. Сон считается благом, посылаемым человеку свыше; во сне мы отдыхаем от дневной суеты. Целительная сила сна отмечается уже в трудах Г иппократа, поэтому если человек не может спать, то это расценивалось как наказание за какие-то недостойные поступки.
В художественной литературе бессонница, как и сон, сновидение, является приемом, с помощью которого автор старается передать глубокие внутренние переживания героя, противоречивое состояние его души. Во время бессонницы человек воспринимает мир как враждебную субстанцию, которая давит на него. Все вокруг окрашивается в темные тона. Показательно, что всегда подчеркивается окружающее человека безмолвие: например, у Тютчева - “все тихо и молчит”, “среди всемирного молчанья”. Подчеркивается контраст между
умиротворенно спящей природой и бодрствующим человеком, который ощущает себя сиротой среди дремлющего мира.
Бессонница погружает человека в мир, противоположный сну, но при этом не равный яви: это существование на грани реального мира [11]. Человек не может жить без сна; бессонница сказывается в первую очередь на психическом состоянии. Сказать, что отсутствие сна вызывает дискомфорт, - значит ничего не сказать. В этом состоянии человек, оставшись наедине с собой, не просто ощущает себя несчастным: он страдает и мучается. В муках и страдании человек “в чистом виде вновь встречается с окончательностью, в которой заключается трагедия одиночества” [12]. Бессонница лишает человека пути к отступлению. Если от чувства голода или жажды можно избавиться, заснув, то “бессонница остается постоянным травмирующим фактором” [13]. В страдании (в том числе и в страдании человека, лишенного сна) есть “отсутствие всякого прибежища, прямая подверженность бытию” [14].
У Тютчева бессонница “не столько болезненное состояние единичного человека, сколько особая всечеловеческая отрешенность от умиротворяющих покровов сна, обнаженное сознание своего бессилия перед роком и временем” [15]. Это состояние олицетворяет собой порог смерти, порог уничтожения не только личности, но и целых поколений:
И новое, младое племя Меж тем на солнце расцвело,
А нас, друзья, и наше время Давно забвеньем занесло!
Лишь изредка обряд печальный Свершая в полуночный час,
Металла голос погребальный Порой оплакивает нас! (I, 18)
Человек одинок перед неумолимым ходом времени. Ночью наступает час, “проникнутый тоской”, когда время замедляет свой ход, точнее, человек начинает ощущать ход времени: время обретает плотность, материальность:
Нам мнится: мир осиротелый Неотвратимый рок настиг -И мы, в борьбе, природой целой Покинуты на нас самих. (I, 18) Д.С.Дарский так написал о “Бессоннице” (“Часов однообразный бой...”): “Здесь каждое слово выбрано, взвешено, пригнано как
гранитная глыба, здесь каждая строка дышит неразрушимостью тысячелетних построек” [16]. Каждое слово в стихотворении служит указанием на безжалостную власть времени: оно предстает как плотная, почти материальная субстанция. Этот образ создается точным подбором эпитетов:
Часов однообразный бой,
Томительная ночи повесть!
Язык для всех равно чужой И внятный каждому, как совесть!
Кто без тоски внимал из нас,
Среди всемирного молчанья,
Глухие времени стенанья,
Пророчески прощальный глас? (I, 18)
Необходимо отметить, что бессонная ночь человека, в отличие от ночи дремлющей природы, характеризуется абсолютной тишиной. Как заметил Б.Я.Бухштаб, “молчание у Тютчева обычно трактуется как путь к “высшему” познанию” [17]. В данном случае “среди всемирного молчанья” человек осознает конечность своего бытия и внутреннюю двойственность, которая мешает ему преодолеть власть времени и достичь вечности. Человек всегда ощущал, что в течении времени есть что-то страшное, какая-то загадка: именно время подчеркивает окончательность бытия человека, его неизменное движение к смерти, небытию.
Бессонница Тютчева имеет некоторую ограниченность и закрепленность во времени. Так, в одном из последних стихотворений поэта - “Бессонница” (“Ночной порой в пустыне городской” - это “час, проникнутый тоской”.
Первая часть стихотворения посвящена изображению прихода ночи: происходит характерное для Тютчева смешение света и тени (“Все тихо и молчит; и вот луна взошла”, “Лишь несколько церквей, потерянных вдали”). Но сразу же можно заметить разительное отличие от традиционного описания ночи у Тютчева - отсутствует “еженочный гул”, - наоборот, подчеркивается глубокая тишина (“все тихо и молчит”). Обратившись к началу стихотворения, мы можем выделить момент, когда наступает “всемирное молчанье” (“Когда на целый город ночь сошла”).
Формула “час, проникнутый тоской’ очень близка к восклицанию “час тоски невыразимой’. Но если в стихотворении “Тени сизые смесились...” такая формулировка относится к смутному ужасу ожидания своего растворения, “разлития в мире, исчезновение отдель-
ности, прекращения того самого чувства одиночества, которое гнетет поэта в то же время делает его самим собой” [18], то здесь - к трагическому одиночеству человека среди пустоты мира (“Час и другой все длится жалкий стон”). Появление “церквей, потерянных вдали’’ (“Блеск золоченых глав, унылый, тусклый зев”) характеризует состояние самого субъекта, ощущающего свое одиночество (“И так же плачется и так же изнывает”). Отчаянная мольба “о жизни и любви” остается без ответа. Ситуация не разрешается: “жалкий стон” сердца утихает, чтобы следующей ночью возобновиться вновь.
Конечно, переживание лирического героя здесь во многом связанные с состоянием ветїїа, однако можно заметить, что и в это, казалось бы, старческое переживание ночи включается характерное для всего тютчевского творчества ощущение запредельного бытия, скрытого ночью.
“Одним из основных мотивов поэзии Тютчева является мотив хрупкости, призрачности бытия. Призрачно минувшее, все, что было и чего уже нет. От “живой” жизни остаются только воспоминания, но и они неизбежно выветриваются и исчезают” - отмечает Б.Я.Бухштаб [19]. В основе творчества Тютчева лежит противоречие, обусловленное желанием сохранить свое “я” в его целостности и одновременно преодолеть свой разлад с миром:
И отчего же в общем хоре Душа не то поет, что море,
И ропщет мыслящий тростник? (I, 199)
Но слияние с природной стихией возможно только ценой самоуничтожения, поэтому герой Тютчева колеблется. Сначала он требует:
Дай вкусить уничтоженья,
С миром дремлющим смешай! (I, 75)
В более поздних текстах появляется более мягкая формулировка: не требование, а желание (поэт использует ирреальную модальность):
О, как охотно бы в их обаянье
Всю потопил бы я душу свою... (I,
195)
Уже И.С.Аксаков отмечает в Тютчеве способность “отвлекаться от себя и забывать свою личность” [20]. “Его я уничтожалось и подавлялось в нем” [21], но через внешнее насильственное подавление его личность пробивалась и заявляла о себе:
По высям творенья, как бог, я шагал,
И мир подо мною недвижный сиял. (I, 51)
Аксаков видит причину “тягостного раздвоения его бытия” [22] в соединении увлечений сердца с философской деятельностью.
После смерти Е.А.Денисьевой Тютчев пишет А.И.Георгиевскому: “Пустота, страшная пустота. И даже в смерти
- не предвижу облегчения. Ах, она мне на земле нужна, а не там где-то.. Г [23]. Разлука осознается как нечто болезненное, как “загнанность в жизнь, в бытие” [24]. Как отмечает Э.Левинас, “есть в страдании отсутствие всякого прибежища, прямая подверженность бытию. <.> Страдание в этом смысле есть невозможность уйти в ничто” [25].
С другой стороны, отсутствующее для Тютчева перестает быть реальным: “Видя вновь знакомые предметы, я всегда удивляюсь тому, что они действительно существуют. Впечатление, которое сохраняется от них, всегда бывает таким бледным и тусклым. Воспоминание - лишь призрак” (II, 111).
Ощущение призрачности окружающего мира заставляет человека сомневаться в реальности собственного существования:
. мы смутно сознаем Самих себя - лишь грезою природы ... (I, 225)
Для Тютчева суетность земного существования не является истинной, полноценной жизнью. Настоящая жизнь сосредоточена в мире природы. Более того, человек своим вмешательством способен лишь разрушить вселенскую гармонию (“Итальянская villa”)
Именно это “ощущение призрачности настоящего порождает колебания между реальностью и сном” [26]. Сон, в представлении Тютчева, обладает большей реальностью, нежели действительность: “Что за таинственная вещь сон, в сравнении неизбежной пошлостью действительности, какова бы она ни была!.. И вот почему мне кажется, что нигде не живут такой полной, настоящей жизнью, как во сне...” (II, 341).
Мироощущение тютчевского героя неотделимо от самого поэта. Как и сам поэт, его герой чувствует свой разрыв с мирозданием и стремится преодолеть его. Человек Тютчева раздвоен, он находится на пороге “как бы двойного бытия”. Достичь гармонии он может только через слияние с беспредельным. Именно сновидение дает возможность такого слияния:
В этом волнении, в этом сиянье,
Весь, как во сне, я потерян стою -О, как охотно бы в их обаянье Всю потопил бы я душу свою... (I, 195)
“Погрузившись в “область видений и снов”, человек освобождается от сковывающей упорядоченности дневного бытия и сливается с “неизмеримостью темных волн” бессознательного” [27]. Поэтому вся беспредельность бытия заключена для поэта в образах моря, океана. К.-Г. Юнг понимает “море” как “место концентрации и источник всей душевной жизни, так называемое коллективное бессознательное” [28].
Таким образом, океан и море в мифопоэтике Тютчева представляют гармоническую часть мира. Их образы в лирике поэта связываются с образами ночи, которая выступает как отдохновение от пылающего жара дня. Из этого можно было бы сделать вывод, что “день” в его творчестве имеет негативную оценку, но, как заметил Ю.М.Лотман, “особенность поэтики Тютчева заключается в широкой вариативности оценки: то, что в одном тексте выступает как отрицательное, в каком-либо другом наверняка получит противоположную оценку” [29].
Все творчество поэта можно представить как целостный миф, который творит Тютчев и который он сам же разрушает. Сложность в понимании его произведений в том, что свои оценочные характеристики он постоянно меняет: с одной стороны, природе свойственен как “сладкий” сон мира, уставшего от дневной суеты:
Как сладко дремлет сад темнозеленый,
Объятый негой ночи голубой,
Сквозь яблони, цветами убеленной, Как сладко светит месяц золотой! (I, 74)
А с другой - “лихорадочные грезы” “железного сна”.
Именно при взгляде на дремлющий мир с наибольшей очевидностью человек осознает свой драматический разрыв с миром. “Призрачная свобода” человека мешает ему соединиться с всемирной жизнью. “Человек должен почувствовать себя бездомным сиротой перед лицом темной бездны, должен ощутить ужас, хаос для того, чтобы ясно постигнуть призрачность своей отрешенной “частной” жизни: начало тьмы есть как бы грозный лик божества, перед которым рассеиваются обманы повседневной жизни” - писал в свое время С.Л.Франк [30]. Присоединиться к всемирной жизни можно только слившись со стихией ночи, хаоса, так как без хаоса не может быть гармонии.
Сон в поэзии Тютчева выступает как своеобразный покров, отделяющий сознание человека от мрачной бездны существования, от неотвратимости хода времени, приближающего смерть, от одиночества не только индивидуума, но и всего человечества в борьбе с при-
родой. Человек, лишенный сна, оказывается особенно хрупким перед лицом мироздания:
На самого себя покинут он — Упразднен ум, и мысль осиротела —
В душе своей, как в бездне, погружен, И нет извне опоры и предела... (I, 118)
Таким образом, сон обладает двойственной природой: с одной стороны, он - смягченный вариант смерти, небытия, с другой - своеобразный экран, защищающий сознание человека от ужасов единоборства с бездной. Это сближает “сон” с днем у Тютчева по своей охранительной функции, хотя и день иногда становится вариантом смерти, когда выступает в своем крайнем проявлении (палящий зной).
В тютчевской картине мира идет постоянная борьба человека и природы, поэтому в его лирике происходит столкновение времени и вечности, конечного и бесконечного. Человек в поэтическом мире Тютчева находится под властью времени и стремится освободиться от его гнета, то есть влиться в вечное время природы, космоса. Но слияние с вечностью возможно только ценой самоуничтожения, поэтому человек пытается обрести вечность через состояние сна.
Сон отменяет привычное понятие времени и пространства. Это особое время и пространство, вполне соотносимое с вечным временем и бесконечностью вселенной. Человек во сне находится как бы вне времени и пространства, но он всегда может выйти из этого состояния; поэтому для Тютчева сон является решением сложной проблемы: как приобщиться к всеобщему, сохранив индивидуальное. Сновидения являются образами, которые, по выражению П.Флоренского, “отделяют мир видимый от мира невидимого, отделяют и вместе с тем соединяют эти миры” [31].
Примечания
1. Нечаенко Д.А. Художественная природа литературных сновидений (русская проза XIX в.). М., 1991. С. 3.
2. Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4 т. М., 2000. Т. 4. Ст. 387.
3. Ходанен Л.А. Мифологема сна в поэзии М.Ю.Лермонтова и русских романти-ков//Литература и фольклорная традиция. Волгоград, 1997. С. 122-123.
4. В стихотворении “О вещая душа моя!..” Тютчев буквально приравнивает сон к
ночи: “Твой день — болезненный и страстный,/ Твой сон — пророчески-неясный..." (I, 163).
5. Руднев В.П. Словарь культуры XX в. М., 1998. С. 281.
6. Руднев В.П. Указ. соч. С. 281.
7. Ср.: У Л.Н. Толстого в “Войне и мире” князь Андрей незадолго до смерти видит сон, воспринятый им как смерть, мысленно произносит: “Да, это была смерть. Я умер - я проснулся. Да, смерть - пробуждение!” (Толстой Л.Н. Война и мир. Т. 4. Ч. 1. Цитируется по: Толстой Л.Н. Полн. собр. соч.: В 22 т. Т. VII. С. 70).
8. Ср: у В.П.Руднева в статье “Культура и сон” есть следующее замечание: сам
феномен сна его наличие в человеческой жизни приводит к еще большему парадоксу. Если во сне человек может думать, что он бодрствует, то ведь он, бодрствуя, может думать, что он спит. И не существует никакой логической гарантии, что все происходящее со мной, пишущим эти строки, не происходит во сне. Нет никакой логической маркированности у сновидения, которая отличала бы его от реальности” - Даугава. 1990. № 3. С. 122.
9. Стихотворения Тютчева приводятся по изданию: Тютчев Ф.И. Лирика: В 2 т. М., 1966. Том и страницы указываются в круглых скобках после цитаты. Первая цифра означает номер тома, вторая - номер страницы.
10. Цит. по: Кожинов В. Тютчев//Роман-газета. 1994. N° 2. С. 44.
11. В фильме “Бойцовский клуб” герой дает две великолепных характеристики бессоннице: “With insomnia, nothing is real. Everything is far away. Everything is a copy of a copy of a copy” (“С бессонницей все не реально (ничего не реально). Всё далеко. Всё это копия копии копии”); “When you have insomnia, you're never really awake and you’re never really asleep, either” (“Когда у вас бессонница, вы никогда действительно не бодрствуете и никогда действительно не спите также (вы никогда по-настоящему не спите и никогда не бываете наяву)”) [перевод наш - Е.И.]. При таком подходе бессонница может рассматриваться как состояние в чем-то равное сну: это также существование на грани реальности/нереальности.
12. Левинас Э. Время и другой. Гуманизм другого человека. СПб., 1999. С. 67.
13. Вейн А.М. Бодрствование и сон. М., 1970. С. 78.
14. Левинас Э. Указ. соч. С. 68.
15. Таборисская Е.М., Штейнгольд А.М. Тема сна и смерти в лирике Лермонтова и Ф.И. Тютчева (к проблеме творческой индивидуальности) //Жанр и творческая индивидуальность. Вологда, 1990. С. 79.
16. Дарский Д.С. “Чудесные вымыслы”. О космическом сознании в лирике Тютчева. М., 1914. С. 55.
17. Бухштаб Б.Я. Ф.И. Тютчев//Бухштаб Б.Я. Русские поэты: Тютчев, Фет, Козьма Прутков, Добролюбов. Л., 1970. С. 33.
18. Козырев Б.М. Письма о Тютчеве //Литературное наследство. М., 1988. Т. 97. Кн. 1. С. 76-77.
19. Бухштаб Б.Я. Указ. соч. С. 30-31.
20. Аксаков И.С. Биография Федора Ивановича Тютчева. М., 1886.. С. 87.
21. Аксаков И.С. Указ. соч. С. 96.
22. Там же. С. 115.
23. Письма Ф.И. Тютчева цитируются по: Тютчев Ф.И. Сочинения: В 2 т. М., 1984. Т.
2. Письма. С. 269. Далее номер тома и страницы указываются в круглых скобках после цитаты. Первая цифра обозначает номер тома, вторая - страницы.
24. Левинас Э. Указ. соч. С. 68.
25. Левинас Э. Указ. соч. С. 68.
26. Грехнев В.А. Время в композиции стихотворений Ф.И. Тютчева // Известия АН СССР. Сер. литературы и языка. М., 1973. Т. 32. Вып. 6. С. 492.
27. Тильман Ю.Д. Семантика сна в картине мира Ф.И. Ф.И. Тютчева// Семантика языковых единиц. Доклады 4-й международной конференции. М., 1994.
Ч. 4. Семантика художественного текста. С. 109.
28. Юнг К.Г. Психология переноса. М., 1997. С. 37.
29. Лотман Ю.М. Поэтический мир Тютчева// Тютчевский сборник: Статьи о жизни и творчестве Ф.И. Тютчева. Таллинн, 1990. С. 112.
30. Франк С.Л. Космическое чувство в поэзии Ф.И. Тютчева// Франк С.Л. Русское мировоззрение. СПб., 1996. С. 330.
31. Флоренский П.А. Иконостас. М., 2001. С. 18.
