CC BY
152
МОТИВАЦИЯ ТРУДА ЧИНОВНИКОВ ПОЧТОВО-ТЕЛЕГРАФНОГО ВЕДОМСТВА НА УРАЛЕ
(середина XIX — начало XX в.)
Автор выявил соотношение трех факторов трудовых отношений в учреждениях связи: побуждения, вознаграждения, принуждения. Их архитектура строилась на основе постепенного снижения экономических и возрастания побудительно-принудительных факторов. На рубеже XIX—XX веков это дало положительный эффект. Побудительные факторы рождали осознание высокой общественной значимости связистов, поэтому в периоды революций данная архитектура не работала, что и стало одной из причин акций гражданского неповиновения 1905 года.
Сегодня в российской историографии быстро формируется новое направление социальной истории — история повседневности1. Предмет и содержание этой темы, научный инструментарий и методика ее анализа являются дискуссионными. Не претендуя на полноту изложения структур повседневности, мы попытаемся проанализировать трудовую мотивацию связистов провинции во второй половине XIX — начале XX в. При выборе темы мы исходили из следующих соображений: труд и его мотивация являются основой, главным содержанием не только всей производственной повседневности, но и социальных отношений в обществе. Как отметили историки С. В. Журавлёв и М. Ю. Мухин, изучение этой проблемы позволит проследить эволюцию сложных отношений «работник—общество—государство»2. Анализ мотивации труда в учреждениях связи в ходе отечественных модернизаций имеет определенное значение и для современности. Эти же факторы трудовых отношений действуют и сегодня, изменилась лишь их архитектура. Кроме того, связисты играли весьма активную роль в периоды социальных трансформаций, которыми была так богата наша история. Изучение трудовой повседневности позволит глубже понять причины участия почтово-телеграфных служащих в русских революциях.
Первые телеграфы на Урале появились в начале 60-х гг. XIX в. В начале XX в. в крае (территориальные рамки 5 уральских губерний) насчитывалось 293 почтово-телеграфных учреждения различного типа, которые предоставляли услуги проводной электрической связи общего пользования. Информационные потребности населения, деловых кругов и властей обслуживали около 3 тыс. телеграфистов, почтовиков, телефонистов и иных служащих учреждений связи3. Государственные учреждения связи входили в состав Министерства внутренних дел, большинство служащих в них принадлежало к чиновному миру Российской империи. Несмотря на мундир, в социальной структуре российского общества связисты занимали промежуточное положение между чиновниками, технической интеллигенцией и пролетариатом. Такое специфическое положение наложило отпечаток на их повседневные практики и ментальность. Проблемы трудовой мотивации уральских рабочих уже стали предметом изучения историков4. Повседневность чиновного мира уральской провинции еще остается белым пятном региональных исследова-
ний. Тем более вызывают научный интерес промежуточные социальные страты, в культурных кодах которых переплелись поведенческие стереотипы многих социальных прослоек и групп.
Выделим ряд принципиальных особенностей труда в учреждениях связи. Прежде всего отметим высокую информированность связистов. В то время, как основная масса населения рабочих поселков и крестьянства жила передачей устных новостей (слухами), в среде связистов правдивая информация играла главенствующую роль. Это выделяло их из массы представителей провинциального общества, поскольку они, как правило, знали обо всех событиях раньше других. Особыми оставались и условия их труда. С одной стороны, труд был монотонным, и по физическим усилиям не уступал труду рабочих-станочников; с другой, требовал технических знаний, определенного культурного уровня. Неслучайно, первыми условиями приема в кандидаты на должность телеграфиста были: четырехклассное (предпочтительно гимназическое) образование и первичный навык работы с документами. Это дало и особое переплетение факторов трудовой мотивации в их среде — карьерные устремления, материальное стимулирование — работали иначе, чем в промышленности и на государственной службе. Электросвязь и железные дороги стали первыми отраслями отечественной экономики, где наиболее отчетливо проявились черты нового типа труда — труда индустриального. Телеграфисты и железнодорожники работали с минимумом выходных и праздничных дней, по суточному непрерывному графику и по единому для всех учреждений связи времени (Петербургскому временному поясу). По подсчетам историка Б. Н. Миронова, русский крестьянин работал 200 дней в году, рабочий в начале XX в.— 257. Это было значительно меньше, чем в Западной Европе, где модель фабричного труда в 308 дней утвердилась уже к середине XIX в. По мнению исследователя, невысокая продолжительность годового цикла труда на русских фабриках являлась одним из пережитков доиндустриальной эпохи и традиционной трудовой этики5. Учреждения связи были открыты 360 дней в году, 25 дней работали по сокращенному графику. Всё это время работники телеграфов трудились по непрерывной системе дневных и ночных дежурств и скользящему графику выходных дней. По правилам ГУПиТ, нерабочими днями считались: два дня во время встречи Нового года, первый день Пасхи, День Благовещения (25 марта), День Рождества Христова и День тезоименитства Государя. Еще 25 дней учреждения связи работали по два часа в сутки. Двухчасовой рабочий день выпадал на важные православные праздники и дни тезоименитства членов царской семьи6. Предпраздничные и все праздничные дни оставались самыми напряженными, их называли «проклятыми днями», так как в это время телеграфный и почтовый объем возрастал троекратно. Дни перед Пасхой или Рождеством были кошмаром,—вспоминал телеграфист Пермской ПТК А. Добрынин,-— даже в ночную смену приходилось трудиться больше обычного, чтобы разобрать и передать по проводам завалы корреспонденции7. Рабочий график телеграфных контор составлялся из расчета трех суток (72 ч). В ходе их телеграфист должен был отработать одно дежурство в полные сутки (24 ч) и два — по 8-16 часов. В первом случае, по окончанию дежурства, двое суток считались выходными, во втором — отдых продолжался одни сутки. Для несения дежурств все служащие делились на три смены, и при работе одной — две другие отдыхали. Особенности организации таких смен хорошо раскрыл участник Первой русской
революции, телеграфист А. Саблин. Дежурство начиналось в 6 часов утра, писал он в своих воспоминаниях,— и продолжалось до 14-00. Затем был перерыв и отдых на обед до 19-00. С 19-00 до 8-00 заступали на новое (ночное) дежурство. После такой напряженной работы человек приходил домой только чтобы отоспаться, падал на постель и спал мертвым сном, часто даже не обедал. Вечером он приходил в себя, голова его была как котел, и трогать его не рекомендовалось, он «кусался»8. Наиболее тяжелыми были ночные дежурства. Работники в это время получали такую нервную усталость, что следы ее врачи обнаруживали и на четвертые сутки после окончания работы. Но в это время телеграфист, как правило, уже работал в новой ночной смене. В результате копилось перенапряжение9. Об этом же писал и механик Екатеринбургского телеграфа в начале XX в. А. П. Байдаков. Свободного времени не было,— вспоминал он в мемуарах,— график дежурств был установлен жесткий: для слабых проводов (т. е. местных линий) — 16 часов (2 смены в сутки) и 18 часов отдыха. Для сильных проводов (транзитных магистралей) — 24 часа и двое суток отдыха. В первом случае дежурили 360 часов в месяц, во втором — 240 часов10. По уточненным расчетам, которые провели специалисты наркомата почт и телеграфов в середине 20тХ гг., до революции средний рабочий день телеграфиста имел продолжительность 9,8 часа, а почтальона —10,3 часа11.
Второй отличительной чертой работы связистов стали высокая интенсификация производственного процесса, монотонность и значительные физические усилия. Для труда телеграфистов были характерны однообразие движений и постоянное напряжение мышечных групп спины и рук. Служба в плохо освещенных телеграфных залах отрицательно влияла на зрение, а работа на телеграфных аппаратах клопфера и ручных телефонных вызовах способствовала быстрому снижению слуха. (Телеграфный аппарат клопфера получил распространение в начале XX в. Его особенностью было то, что телеграфист улавливал сообщение, передаваемое азбукой Морзе, на слух.) При работе на телеграфных аппаратах с механическими приводами юзисты и бодисты (работники на телеграфных аппаратах юза и бодо) каждые 5-7 минут вынуждены были поднимать тяжелые гири, чтобы заводить движущий механизм аппарата; морзисты и уинстонисты — вращать специальную ручку завода аппаратов морзе и уинстона. Из-за высоких физических усилий, необходимых при работе на юзах, уинстонах, бодо, женщины работали только на аппаратах морзе. «Наши почтово-телеграфные отделения малы,— с горечью говорил с трибуны Госудамы депутат от Тобольской губернии Дзюбинский,— они не приспособлены для работников и публики, даже городские отделения освещаются керосиновыми лампами. Помещения грязные, темные, сырые. Публика не может писать телеграмму, так как нет места. Телеграфисты уходят из-за опасности потерять зрение»12.
Интенсивный труд мы наблюдаем и на почте. Так, в Уфе в конце XIX в. день почтового служащего распределялся следующим образом. С 8-00 до 10-00 — разноска корреспонденции, с 10-00 до 12-00 — ее сортировка, с 12-00 до 19-00 — вторая разноска, с 19-00 до 21-00 — сортировка и подготовка корреспонденции на вечерние поезда. На всю Уфу полагалось 6 почтальонов, и чтобы обойти свои почтовые участки, они ежедневно проходили по 25-30 верст13. На тяжелую работу почтовиков Урала обращали внимание и депутаты Госдумы. Так, депутат от Пермской губернии в III Госдуме Егоров специально отметил, что работа почтовых служащих даже в небольших рабочих поселках и городах края тяжела не в пример
другим профессиям. В заводском поселке Салда Пермской губернии проживало
20 тыс. жителей и было одно почтово-телеграфное отделение с тремя работниками. Они, по мнению депутата, не могли даже вздохнуть свободно: с 8-00 до 14-00 сортировали и разносили корреспонденцию. В 15-00 приходил алапаевский, а в 15-30 тагильский поезда, которые привозили и увозили из Салды почтовые отправления, с 15-00 до 17-00 шла новая сортировка, с 17-00 до 19-00 — прием публики. Фактически каждый день все сотрудники трудились по 12-14 часов14. На предельные производственные нагрузки в учреждения связи постоянно обращали внимание уральские специалисты и статистики15. Интенсивность труда в отрасли связи заметно превосходила нагрузки в строительстве и промышленности. По расчетам историка Б. Н. Миронова, на рубеже XIX-XX вв. наименее производительный труд оставался в сельском хозяйстве. Труд в промышленности был эффективнее деревенского в 3, в торговле — в 4, в строительстве — в 6 раз. Интенсивность труда на транспорте и в связи превосходила сельский в 7,7 раза16. Такая высокая интенсификация в отрасли связи ложилась тяжелым бременим на связистов, в то же время это являлось показателем быстро формирующихся индустриальных отношений в транспортно-информационной инфраструктуре.
После Первой русской революции пресса, а вслед за ней и депутаты Государственных дум постоянно обвиняли государство в том, что на предприятиях связи России царит государственная эксплуатация, а связисты стали рабами. В критике правительственной политики по отношению к почтово-телеграфным служащим преуспели и правые, и левые. Так, М. Пуришкевич в 1908 г. заявил с думской трибуны,что тяжелое положение почтово-телеграфных чиновников недостойно высокого положения России как великого государства17. При этом те же депутаты 1П Госдумы обратили внимание и на то, что текучесть на предприятиях связи на порядок ниже, чем в промышленности и на железнодорожном транспорте. Положение связистов •тяжелое,— говорил с трибуны Госдумы депутат от Волынской губернии, Березовский,— но никто из чиновников ведомства не бросает работу и не идет на завод18.
Действительно, в начале XX в. отрасль располагала стабильными кадрами со стажем около 10 лет. Чтобы объяснить определенные противоречия между тяжелыми условиями труда и стабильностью основных кадров в отрасли связи, рассмотрим факторы трудовой мотивации в почтово-телеграфном ведомстве России и их конкретное проявление в провинциальных учреждениях связи. По мнению западных историков М. ван дер Линдена, Я. Лукассена и др., мотивацию к труду формируют три главных фактора: вознаграждение, побуждение, принуждение. Эти факторы имеют сложную структуру. Для нашего исследования вознаграждение предполагает анализ трех категорий — прямой оплаты труда, косвенных заработков, а также латентных (нелегальных) способов присвоения благ за счет служебного места; принуждение — профессиональных дисциплинарных правил и санкций за их нарушение. Побуждение включает изучение таких стимулов, как гордость за высокие результаты своего труда, патриотизм по отношению к своей профессии, желание общественного признания. Архитектура факторов мотивации (их эволюция, конкретное наполнение, взаимодействие) зависит от возможностей государства, культуры общества конкретных людей на производстве и др.19
В учреждениях связи действовали все три фактора мотивации. Их сложное переплетение создало своеобразную архитектуру трудовых отношений в почтово-
телеграфном ведомстве, которая заметно отличалась от мотивации рабочих, педагогов, врачей, военных и чиновников других министерств. Специфика, на наш взгляд, заключалась в меньшем влиянии вознаградительных и значительном весе побудительных факторов.
Заработок по основному месту службы являлся основой материального достатка связистов. Прямые заработки в учреждениях связи России формировались из оплаты по официальным ставкам ведомства, а также из квартирных и столовых выплат, денежных надбавок за работу на сложных аппаратах, знание иностранных языков (умение вести прием-передачу иностранной корреспонденции). К косвенным заработкам мы относим так называемые «наградные деньги». Это были небольшие премии, размер которых определялся начальником учреждения связи, а также выплаты из касс взаимопомощи и чаевые, которые получали почтальоны и рассыльные.
Размеры официальных ставок между различными профессиями в ведомстве постепенно нивелировались, при этом на протяжении всей второй половины XIX в. наблюдалось снижение реальной зарплаты. В конце 50-х — начале 60-х гг. до середины 80-х гг. XIX в. ставки на телеграфах и почтах оставались несопоставимыми. В это время на телеграфах служили офицеры телеграфного корпуса. В 1862 г. зарплаты их были весьма большими: начальник телеграфа уральских городов получал 1,5 тыс. р., старший механик — 900 р., телеграфисты от 120 до 300 р. в год в зависимости от стажа службы. Разносчики телеграмм, сторожа получали по 96 р. в год. Жалованье почтовых чиновников, оставалось в 3 раза ниже, чем работников телеграфов20. По подсчетам историка Г. Н. Вульфсона, прожиточный минимум для семьи чиновника на Урале в это время составлял 500 р. в год, а комфортный уровень потребления требовал доходов в 1,5 тыс. р.21 Такую зарплату получали только высшие руководители горной промышленности края. Годовое жалованье инженера составляло 500-1200 р. в зависимости от должности22. Иными словами, жалованье телеграфистов было достаточным для нормального существования, а их общественное положение — устойчивым. Социальное и материальное положение почтовых служащих оставалось на более низком уровне, и они с завистью смотрели на телеграфистов23.
Реформа почт и телеграфов в середине 80-х гг. XIX в. изменила общественное положение и заработки связистов: объединение почт и телеграфов в одни учреждения связи способствовало объединению двух отрядов связистов, выравниванию их общественного и, главное, материального статуса. Элементы вознаградительных и побудительных факторов у почтовых служащих стали работать более отчетливо. В ходе реформы были утверждены новые ставки должностных окладов служащих почтово-телеграфного ведомства, которые не менялись вплоть до 1908 г. В 1886 г. прямой заработок почтово-телеграфных служащих определялся должностью и ставкой ведомственного оклада: чиновник VI, самого низшего, разряда получал 390 р. в год, чиновники высших, I и И, разрядов — от 1000 до 1300 р.24 Вместе с тем в ведомстве действовали и тенденции, снижающие эффект прямых заработков как экономических стимулов к труду. Удельный вес тех или иных категорий чиновников строго лимитировался сверху и зависел от финансовых возможностей ГУПиТ. Служащие почт и телеграфов годами ждали перевода из одного разряда в другой. В результате, почтово-телеграфный чиновник служил по 15-18 лет и достигал IV-
III разрядов, а потом выходил в отставку. В начале XX в. 75% чиновников почтовотелеграфного ведомства имели У1-1У разряды, 15% — III, 7% — II, и только 3% работавших в ведомстве — I25. Из-за недостатка средств пробиться по служебной лестнице становилось всё сложнее, а это снижало стимулы к росту профессионального мастерства. Иными словами, три четверти чиновников ведомства в начале XX в. получали до 400-450 р. в год, что было заметно меньше, чем прежде. По этому поводу в учреждениях связи ходило много анекдотов. В одном из них связист спрашивает другого: «Почему ты сегодня франт?» — «У меня юбилей,— отвечает первый,— 25 лет в V разряде!»26 Для сравнения укажем, что зарплата технической интеллигенции, медиков и педагогов во второй половине XIX в. выросла в два и более раза. В начале XX в. материальное положение этих категорий государственных служащих заметно превысило достаток связистов, зарплата которых ненамного отличалась от заработков рабочих. Эта тенденция отчетливо проявилась в учреждениях связи Урала. Так, заработок рабочего горной промышленности Урала в это время составлял 175-200 р. в год (на казенных военных заводах—280-285 р.); зарплата квалифицированного педагога уральских гимназий — 900 р., а тех, кто работал в губернских гимназиях и имел стаж,— до 1,5 тыс. р. Врачи на государственной службе получали в городах до 2-3 тыс. р. в год, инженеры — до 3 тыс., а обер-офицеры тыловых гарнизонов — от 840 (подпоручик) до 1150 р. (штабс-капитан) и выше27. Для полноты картины приведем заработки еще одной социальной группы уральцев: фельдшера городских больниц имели годовой доход в 600-840 р. в зависимости от стажа, учитель начальных школ — 360-436 р., молодые техники на горно-металлургических предприятиях со стажем до 3 лет — 250-500 р.28 Таким образом, отчетливо прослеживается тенденция девальвации прямых (экономических) стимулов вознаграждения на предприятиях связи на рубеже Х1Х-ХХ вв. Если в середине XIX в. заработок телеграфистов был сопоставим с доходом инженеров, офицеров, врачей, то в начале XX в. их имущественный ценз соотносился с фельдшерами городских больниц, педагогами начальных школ, фармацевтами.
Анализ материального положения связистов будет не полным, если мы не рассмотрим их косвенные заработки. У интеллигенции косвенные заработки оставались весьма существенными: учителя подрабатывали репетиторством или могли работать в нескольких учебных заведениях (их рабочий день был ненормированным). Врачи вели частную практику и консультации. Инженеры получали премии по итогам работы предприятия за год, имели бесплатное заводское жилье, прислугу. На заводах обычной практикой оставались и нелегальные формы получения дохода: махинации в сметах, сокрытие излишков и др. Чиновники брали взятки. Труд почтово-телеграфных служащих не оставлял времени для подработок. Почтальоны могли рассчитывать на чаевые, которые составляли один-два рубля в неделю. Почтовики имели определенные возможности для незаконных (латентных) приработков:, разъездные чиновники, которые сопровождали почту в железнодорожных вагонах, использовали служебное положение в корыстных целях. Об этом писал один из анонимных авторов того времени. Среда перевозчиков,— отметил он в своих воспоминаниях,— была совершенно иной, чем среда оседлых работников. Попав в железнодорожные агенты, я поразился их достатку: среди них было много домовладельцев и не было нужды, характерной для остальных почтово-телеграфных чиновников. Спекулянты составляли 75% служащих в разъездных бригадах.
О крупных наживах ходили легенды. На одной партии кокаина из Читы можно было заработать годовое содержание. Везли золото, серебро в обмен на опиум. Бригады занимались не столько службой, сколько торговлей и обменом29. Спекуляция стала тактикой выживания, которую выработали почтовые чиновники в ответ на снижение вознаградительных стимулов к труду. У остальных категорий служащих ведомства возможности косвенных заработков не играли какой-либо существенной роли в трудовой мотивации.
Девальвация прямых экономических стимулов к труду в учреждениях связи заставила власть искать иные методы организации трудовых отношений. На рубеже веков были расширены побудительные стимулы. Эти мотивы выразились, прежде всего, в возможностях карьеры и чинопроизводства. Почтово-телеграфное ведомство стало первым в России, где в 1859 г. государственная служба была открыта для лиц всех сословий (с 1864 г.—и для женщин)30. В учреждения связи пришли выходцы из мещан, разночинцев, семей мелких чиновников и др. В нижние служители поступали крестьяне. Мощным мотивационным стимулом для них стала возможность повысить свое общественное положение: стать чиновниками Министерства внутренних дел. Таким образом они получали возможность перейти в сословие «личных почетных граждан», а дослужившись до VIII классного чина, получить и личное дворянство. Кроме того, по выходе в отставку им полагалась пенсия. Насколько сильным был это побудительный мотив, говорит то, что даже в начале XX в. депутаты Госдумы, критикуя почтово-телеграфное ведомство, постоянно подчеркивали, что оно остается единственным в России, где могут служить люди, для которых поступление в другие ведомства по ряду причин было затруднено31.
Социальный и имущественный статус чиновника почтово-телеграфного ведомства определялся тремя моментами: ведомственным разрядом, должностью, гражданским чинопроизводством (получение классного чина по табели о рангах за выслугу). Кроме того, все учреждения связи по доходам также делились на 6 классов. Перевод в контору более высокого класса также служил серьезным побудительным мотивом для связиста. По многочисленным воспоминаниям, основные кадры штрейкбрехеров во время забастовки 1905 г. формировались из служащих «медвежьих углов и сельских отделений. Им обещали не только премии, но и перевод на работу в крупные города и конторы более высокого класса32. На протяжении десятилетий в почтово-телеграфном ведомстве старались выработать оптимальное соотношение между должностями, разрядами и классными чинами, которое бы обеспечило высокую мотивацию и моральное удовлетворение для служащих.
Уже в конце XIX в. в почтово-телеграфном ведомстве стали проявляться серьезные несоответствия между .наличием классных чинов и должностями: чиновников с относительно высокими чинами оказалось много, и они занимали небольшие должности.
Пороки системы гражданского чинопроизводства были очевидны, но реально ничего не менялось. Большинство правящей элиты твердо стояло за сохранение старого порядка. «Оклады содержания низших и средних чиновников в провинции — весьма низкие,— писал министр просвещения И. Д. Делянов.— Отмена чинов привела бы к уходу с государственной службы многих специалистов и внесла бы сильное потрясение в среду служащих»33. Это утверждение имело определенное основание. В почтово-телеграфном ведомстве система гражданского чйнопочита-
ния сглаживала острые противоречия между двумя категориями служащих — телеграфистами и почтовиками. В 60-80-х гг. XIX в. первые относились к телеграфному департаменту, вторые — к почтовому. Это порождало предубеждение и недоверие между ними. В провинциальных городах почтовики и телеграфисты, по сути, относились к двум разным мирам. Телеграфисты были образованы, знали иностранные языки, имели дело с передовой техникой, отличались от почтовиков манерами поведения, опрятной одеждой. «Наши почта и телеграф,— отмечалось в отчете ГУПиТ середины 80-х гг.,— два отдельных мира, находящихся во враждебных отношениях. Телеграфные чины сохраняют военную выправку, красиво одеты и опрятны. Они смотрят с презрением на почтовых служащих, грязных и менее оплачиваемых. Отношения между ними — редки. В уездной жизни телеграфисты принадлежат к местному обществу, почтовые — никогда»34. Объединение почт и телеграфов в 1886 г., введение единой системы разрядов и чинопроизводства — способствовало ликвидации различий между двумя категориями чиновников одного ведомства и, в целом, служило серьезным мотивационным фактором труда в учреждениях связи. «Мы все одна семья, а дело наше дорого для всех сослуживцев»,— тонко подметил моральный и побудительный эффект этой меры директор телеграфного департамента К. К. Людерс35.
Еще более наглядно система чинопочитания как побудительный принцип выступала у низших служителей. Из-за недостатка чиновников У1-У классов, в ведомстве практиковался перевод почтальонов, рассыльных, сторожей в чиновники почтовых отделений за выслугу. Стремление «выбиться в люди» у этой категории служащих было весьма сильным. Это отметили даже депутаты III Госдумы. Переход из низших служителей в чиновники был событием: новоявленный чиновник получал новое жалованье, шил новую форму, мог командовать сослуживцами. Жены бывших почтальонов прекращали работать прислугой или подрабатывать стиркой — это не соответствовало новому статуту семьи36. В начале XX в. система чинопроизводства держала кадры в учреждениях связи.
Факторы вознаграждения и побуждения в почтово-телеграфном ведомстве дополнялись разветвленной системой принуждения. Российские историки А. К. Соколов, С. В. Журавлёв, М. Ю. Мухин выделяют три основных направления принудительных мотиваций. К первой относится ответственность за нарушение производственных и ведомственных правил (предупреждения, выговоры, увольнения); ко второй — уголовная ответственность за совершение уголовно наказуемых действий (воровство и др.); к третьей — материальная ответственность (возмещение материального ущерба со стороны виновного и др.)37. В почтово-телеграфном ведомстве применялась в основном первая форма, то есть дисциплинарная ответственность. Самым страшным наказанием считалось увольнение, а наиболее распространенной — неденежные штрафы (наложение дополнительных смен и часов, которые провинившийся чиновник должен был отработать на своем рабочем месте). Штрафы получали за самые мелкие проступки, например, за то, что не отдал чести старшему по чину на улице или явился на работу в обычном партикулярном платье, а не в форме. Так, в 1904 г. начальник Пермского округа Е. Пуш оштрафовал одного из чиновников почтового отделения при Пермском вокзале за то, что последний явился на работу не в форме. Приказ об этом и напоминание о необходимости быть подобающе одетым был разослан по всем учреждениям связи округа38. В дни
праздников, когда наблюдался большой наплыв корреспонденции, начальство искусственно усиливало штрафные санкции, чтобы нагнать в контору больше людей. По вспоминаниям телеграфиста А. Саблина, в дни праздников штрафы носили характер эпидемий и напоминали охоту рабовладельцев за неграми. Начальство раздавало взыскания направо и налево по любому поводу. Особенно злая охота шла за сильными работниками39. Практически аналогичное описание действий начальства оставил и телеграфист Вятской конторы В. Г. Плешков40. В условиях полувоенной системы МВД дисциплинарный фактор-часто вырождался в самодурство руководителей. О мелочных придирках начальников Омского почтово-телеграфного округа Жаркова, Восточно-Сибирского округа Хреновского и др., ходили легенды по всей Сибири. Даже опытные инженеры не выдерживали их оскорблений и переводились в другие места службы41. Не отставали от них и многие начальники контор. Так, начальник Вятской конторы Трудолюбов заставлял почтальонов, опоздавших на службу, непрерывно дежурить ночные смены по 6 суток. Низшие служители падали от усталости42. Эти примеры можно продолжить. Начальник Ярославской конторы Александров в 1908 г. издал специальный приказ, запрещавший носить женщинам-телеграфисткам длинные платья (на службу женщины должны были являться в темных платьях и юбках, не доходящих до шла на один-два вершка, чтобы не поднимать лишней пыли). Виновные в невыполнении этого предписания подлежали увольнению43. В этом приказе показателен менталитет руководства среднего звена: платье неуставного цвета и длины рассматривалось как факт неповиновения. В противовес придиркам и жестким дисциплинарным штрафам связисты применяли свои тактики сопротивления. По воспоминаниям многих телеграфистов, в «страшные дни» перед праздниками все подтягивались. Недели за две до них в аппаратных залах царила деловая атмосфера: все ходили в форме и в манишках, ответственно выполняли свои обязанности, были предупредительны с начальством. Это позволяло избежать расставленных сетей, и «охота рабовладельцев за неграми» не давала результатов. Более того, явные случаи самодурства становились достоянием общественности. Как бы не был слаб голос оппозиционной прессы в начале XX в., у чиновников оставались возможности анонимно описать произвол начальства в средствах массовой информации. Так, чиновники Омского почтово-телеграфного округа подловили начальника округа Жаркова на незначительных служебных проступках и опубликовали статью об этом в местной либеральной прессе. В результате, «злой наокр» был переведен на другое место работы44. «Юбочный циркуляр» также вызвал насмешки общественности, стал предметом разбирательства в Госдуме. Начальник Ярославской конторы получил должностное предупреждение45. Такие случаи оставались единичными; в силовом министерстве было много средств повлиять на любые проявления недовольства своих подчиненных, поэтому большинство связистов в это время придерживалось тактики конформизма. Они предпочитали не ругаться с начальством, молча тянули службу, выполняли все распоряжения руководства. О конформизме и приспособлении чиновников в учреждениях связи также ходило немало анекдотов. «Обрати внимание на того чиновника. Он никогда не кланяется!» — говорит один связист другому.— «Так этот гордец совсем не способен к службе»,— отвечает ему товарищ46. Наиболее массовый конформизм был там, где оставались возможности незаконного использования служебного положения и латентных заработков. Разъ-
ездные почтовые агенты делились прибылью с начальниками железнодорожных почтовых отделений, руководством контор и др. Эта спайка позволяла им получать прибыли, все молчали.
Итак, анализ факторов трудовой мотивации связистов на рубеже XIX-XX вв. показал, что правительство задействовало многие возможности для организации стабильного процесса трансляции информации и закрепления кадров в учреждениях связи. Архитектура этих факторов состояла из сложного взаимодействия экономических методов и дисциплинарных стимулов, взаимодействие которых определялось экономическими возможностями и историческими традициями управления. В начале XX в. Россия оставалась обществом догоняющего развития, и вознаградительные возможности в мотивации труда в отрасли связи были ограниченными. Отсюда и закономерная тенденция — действие экономических стимулов во второй половине XIX — начале XX в. постепенно нивелировалось, а побудительных и дисциплинарных — возрастало. В целом, власти в это время смогли создать весьма эффективную систему стимулирования труда в отрасли связи. Это мы расцениваем как серьезную и исторически значимую заслугу Российской государственности.
Взаимодействие всех стимулов трудовой мотивации стало одной из ведущих предпосылок стабильного процесса передачи данных, его динамичного развития. Главное заключалось в том, что в отрасли удалось закрепить и готовить опытные кадры. Текучесть среди квалифицированных работников и руководителей среднего и низшего звена оставалась незначительной.
Побудительные мотивы работали на воспитании особой значимости связистов в жизни российского общества, чувстве государственного долга. На наш взгляд, наиболее высокий уровень корпоративного духа и особой избранности царил в это время в армии, силовых структурах, российском студенчестве; в гражданских ведомствах — в отрасли связи и на железной дороге.
Высокий удельный вес моральных стимулов в сочетании с полувоенной дисциплиной давали эффект в мирные периоды российской модернизации, но переставали работать в ходе революционных потрясений. В советской историографии главной причиной участия почтово-телеграфных работников в революциях 19051907 гг. традиционно считается их низкая зарплата и тяжелое материально-бытовое положение. Исходя из этого тезиса главной движущей силой стачки связистов должны были стать низшие служители учреждений связи — почтальоны, сторожа, рассыльные. Главной движущей силой почтово-телеграфной стачки осенью 1905 г. стали чиновники V—III разрядов, механики и инженеры.
Попытаемся высказать свое суждение о причинах массового участия связистов во Всероссийской почтово-телеграфной забастовке 1905 г. Мы ни в коей мере не принижаем экономического фактора: высокий уровень эксплуатации, снижение размеров заработков на протяжении второй половины XIX в. стали важной причиной политической активности связистов. Мы обращаем внимание на двойственное значение побудительных мотивов трудовой мотивации во всей цепочке — «человек—общество—государство». Через систему высокой моральной значимости, которую воспитывали побудительные факторы, связисты осознавали себя особым отрядом государственных служащих, выполнявших не просто важную, но одну из ведущих общественных функций: через сеть связи общего пользования они
обеспечивали единство государства, общества, пространства и времени. В результате, гражданская значимость и самооценка связистов в начале XX в. оказались весьма высокими. Отказ правительства летом-осенью 1905 г. выполнить их самые простые экономические требования показал, что власть цинично не считалась с их гражданскими интересами и не признавала их высокой общественной значимости. Это и вызвало бурю возмущения в их среде. Неслучайно, в одном из обращений ЦК Почтово-телеграфного союза осенью 1905 г. прозвучала важная для понимания менталитета российских связистов мысль: даже после октября 1905 г. правительство не признает в чиновнике гражданина47. Высокий образовательный уровень, корпоративная организованность и побудительные мотивы к труду пришли в противоречие с государственной практикой. Это и стало одной из причин Всероссийской стачки связистов в ноябре 1905 г.
Примечания
1 См.: Пушкарёв Н. А. «История повседневности» и «история частной жизни»: содержание и соотношение понятий // Социальная история-2004: Ежегодник / Центр социал. истории Ин-та всеобщ, истории РАН. М.: РОССПЭН, 2005; Кром М. М. Повседневность как предмет исторического наследия // История повседневности: Сб. науч. работ. СПб.: Изд-во Санкт-Петерург. ун-та, 2003; Людке А. Что такое история повседневности? Ее достижения и перспективы в Германии // Социальная история-1998/1999: Ежегодник / Редкол.: К. М. Андерсон, JI. И. Бородкин (отв. ред.) и др. М.: РОССПЭН, 1999; Моисеев Д. А. История повседневности: методологический аспект // Урал индустриальный: Бакун, чтения: Материалы VII Всерос. науч. конф. Ноябрь 2005 г.: Урал. гос. техн. ун-т. [редкол.: В. В. Запарий (гл. ред.) и др.]: В 2 т. Екатеринбург: Изд-во УМЦ УПИ, 2005. Т. 1.
2 Журавлёв С. В. «Крепость социализма»: повседневность и мотивация труда на советском предприятии. 1928-1938 гг. / С. В. Журавлёв, М. Ю. Мухин. М.: РОССПЭН, 2004. С. 9.
3 Расчет по мат.: Почтово-телеграфная статистика по отдельным учреждениям Российской
империи за 1906 г. СПб.: ГУПиТ МВД, 1909. С. 1976-1982, 2003; Расписание действующих штатов местных почтовых, телеграфных и почтово-телеграфных учреждений Российской империи на 1 июля 1908 г. СПб.: ГУПиТ МВД, 1909. С. 6-8. '
4 См.: Коробков Ю. Д. Трудовая этика уральских рабочих в конце XIX — начале XX в. // Индустриализация в СССР: Уроки истории (к 70-летию пуска Челяб. трактор, з-да): Мат. меж-дунар. конф. 14-16 мая 2003 г. Челябинск: ЧГПУ, 2003. С. 114-117; Поршнева О. С. Уральская историография социального поведения рабочих и крестьян в годы первой мировой войны // Третьи Татищевские чтения: Тез. докл. и сообщ., Екатеринбург, 19-20 апр. 2000 г. / Рос. акад. наук, Урал, отд-ние, Ин-т истории и археологии УРО РАН [редкол.: С. П. Постников (отв. ред.) и др.]. Екатеринбург: Банк культур, информ., 2000. С. 232-234; Постников С. П. Социальные трансформации и социокультурный уровень рабочих Урала в первые десятилетия XX в. / С. П. Постников, М. А. Фельдман // Социальные трансформации в российской истории: Докл. Междунар. науч. конф., Екатеринбург, 3-4 июля 2004 г. / Рос, акад. наук, Урал, отд-ние, Ин-т истории и археологии [редкол. В. А. Виноградов (гл. ред.) и др.]. Екатеринбург ; М.: Академкнига, 2004. С. 167-179.
5 См.: Миронов Б. Н. Дал Бог работу, да отнял черт охоту // Социальная история-1998/1999: Ежегодник / Редкол.: К. М. Андерсон, Л. И. Бородкин (отв. ред.) и др. М.: РОССПЭН, 1999. С. 240,251.
6 Расчет праздничных дней работы связистов по: Уральский торгово-промышленный календарь на 1914 г. Район: Пермская, Оренбургская, Уфимская, Вятская губернии. Пермь: Перм. губ. правление, 1914. С. 19.
'7 ГАРФ. Ф. 6871. On. 1. Д. 258. Л. 2.
8 См.: Базилевич К. В, Очерки по истории профессионального движения работников связи в 1905-1906 гг. М.: ЦК Союза связи, 1925. С. 30.
9 К вопросу о продолжительности ночного труда работников связи // Пролетарий связи. 1925. №7. С. 349.
10 ГАРФ. Ф. 6871. Оп. 1. Д. 288. Л. 1.
11 Народная связь в 1924/1925 гг.: Отчет о хоз. деятельности НКПиТ. М.: НКПиТ, 1926. С. 40.
12 ГАРФ. Ф. 6871. Оп. 1. Д. 442. Л. 142,195; Государственный архив Пермской области (ГАПО). Ф. 110. Оп. 1. Д. 89. Л. 13.
13 См.: Аюпов Р. Электросвязь в Башкортостане: От телеграфа до Интернета / Р. А. Аюпов, С. М. Гайсин; Ин-т истории, языка и лит. Уфим. науч. центра РАН, Башинформ. Уфа: Слово, 2001. С. 5-6.
14 ГАРФ. Ф. 6871. Оп. 1. Д. 442. Л. 192.
15 См.: Обзор Тобольской губернии за 1911 г. Тобольск: Изд-во Тобол, стат. к-та, 1913. С. 18.
16 См.: Миронов Б. Н. Социальная история России периода империи (XVIII — начало XX в.): Генезис личности, демократической семьи, гражданского общества и правового государства: Моногр. СПб.: Дмитрий Булавин, 2000. С. 307.
17 ГАРФ. Ф. 6871. Оп. 1. Д. 442. Л. 16.
18 Там же. Л. 174.
19 Линден ван дер М. Мотивация труда в российской промышленности: некоторые предварительные суждения // Социальная история-2000: / РАН, Ин-т всеобщ, истории, Ин-т рос. истории, МГУ. М.: РОССПЭН, 2000. С. 211-212; Лукассен Я. Мотивация труда в исторической перспективе: некоторые предварительные заметки по терминологии и принципам классификации // Там же. С. 197,201.
20 РГИА. Ф. 446. Оп. 6. Д. 58. Л. 40, 50-51.
21 См.: Вульфсон Г. Н. Разночинное демократическое движение в Поволжье и на Урале в годы первой революционной ситуации. Казань: Изд-во Казан, ун-та, 1974. С. 117,122.
22 См.: Дашкевич Л. А. Техническая интеллигенция горнозаводского Урала. XX в. / Л. А. Дашкевич, С. Я. Корсунова // Учен. зап. Свердлов, краевед, музея. Екатеринбург: СОКМ, 1997. С. 149.
23 Отчет начальника ГУПиТ за 1884-1887 гг. СПб. (б. г., б. выходных данных). С. 4.
24 См.: Базилевич К. В. Работники связи в годы реакции. 1907-1916 гг. С. 16-17.
25 См.: Почтово-телеграфная статистика за 1913 г., с кратким описанием деятельности почтово-телеграфного ведомства за тот же год. Пг.: ГУПиТ, 1917(4). XX. С. 10; РГАЭ. Ф. 3527. Оп. 9.Д.1.Л. 35-35 об.
26 См.: Почтово-телеграфная жизнь в карикатурах. Пг.: ЦК Союза связи, 1917. С. 12.
27 Данные о зарплате населения и военнослужащих Урала в начале XX в. взяты по мат.: Фельдман М. А. Рабочие крупной промышленности Урала 1914-1941 гг. (численность, состав, социальный облик): Моногр. Екатеринбург: Изд-во Урал, ун-та, 2001. С. 100; Андреева Т. Н. Социокультурный портрет уральской интеллигенции в начале XX в. // Урал в контексте российской модернизации: Сб. ст. Челябинск, 2000. С. 51, 55,75; Дашкевич Л. А. Техническая интеллигенция Урала. XX в. / Л. А. Дашкевич, С. Я. Корсунова. Екатеринбург, 1997. С. 155,159; Волков С. В. Русский офицерский корпус. М.: Воениздат, 1993.
28 См.: Андреева Т. Н. Социокультурный портрет уральской интеллигенции в начале XX в. С. 49.
29 См.: Старый почтовик: Воспоминания мелкого ПТ работника // Пролетарий связи. 1925. № 19-20. С. 871.
30 См.: Почта и телеграф в XIX в.: Ист. очерк МВД. Прил. И. СПБ.: МВД, 1902. С. 159.
31 ГАРФ. ф. 6871. Оп. 1. Д. 442. Л. 99.
32 См. воспоминания механика Екатеринбургской почтово-телеграфной конторы А. Байдакова, телеграфиста Пермской конторы И. Ершова и др. ГАРФ. Ф. 6871. Оп. 1. Д. 258. Л. 2-3, И.
33 См.: Шепелев Л. Е. Чиновный мир России. XVIII — начало XX в. СПб.: Искусство, 1999. С. 183-184.
34 См.: Отчет начальника ГУПиТ за 1884-18Е7 гг. СПб. (б. г., б. выходных данных). С. 4.
35 См.: Шепелев Л. Е. Чиновный мир России. XVIII — начало XX в. С. 160.
36 ГАРФ. Ф. 6871. Оп. 1. Д. 442. Л. 161.
37 См.: Журавлёв С. В. «Крепость социализма»: повседневность и мотивация труда на советском предприятии, 1928-1938 гг. / С. В. Журавлёв, М. Ю. Мухин. М.: РОССПЭН. 2004, С. 89,68.
38 ГАПО. Ф. 110. Оп. 1. Д. 9. Л. 17.
39 См.: Базилевич К. В. Очерки по истории профессионального движения работников связи в 1905-1906 гг. С. 31.
40 Архив Центрального музея связи (АЦМС). Ф. телеграфный. Оп. 1. Д. 1248. Л. 8.
41 Старый почтовик. Воспоминания мелкого ПТ работника // Пролетарий связи. 1925. № 1920. С. 808.
42 См.: Лебедев В. Н. Участие работников связи в революционном движении России. М.: Проф-издат, 1974. С. 18.
43 ГАРФ. Ф. 6871. Оп. 1. Д. 442. Л. 84.
44 Почта и телеграф в XIX в.: Ист. очерк МВД. Прил. II. СПБ.: МВД, 1902. С. 809.
45 ГАРФ. Ф. 6871. Оп. 1. Д. 442. Л. 84.
46 См.: Почтово-телеграфная жизнь в карикатурах. Пг.: ЦК Союза связи, 1917. С. 5.
47 См.: Высший подъем революции 1905-1907 гг. Вооруженные восстания. Ноябрь-декабрь 1905 г.: Док. и материалы в 4 т. / Рос. акад. наук; Под ред. А. А. Сидорова (отв. ред.) и др. М.: Изд-во АН СССР, 1955. Т. 1. С. 121.
