CC BY
39
А.А.Грезнева
Мотивация государственных преступлений в оценках присяжных поверенных в пореформенной России
Вводимые в научный оборот источники продемонстрировали важность оценок присяжных поверенных в отношении причин и характера революционного движения в стране. В ходе работы автором было проанализировано более двухсот речей присяжных поверенных, как опубликованных в отечественной периодике и сборниках стенографических процессов о политических делах 1870 -1880-х гг., так и неопубликованных (архивные документы).
ВЕСТНИК
МГГУ им. М.А. Шолохова
Отечественная история
Ключевые слова: адвокаты, государственные преступления в пореформенной России, политические процессы 1870-1880-х гг., присяжные поверенные, Н.М. Соколовский, В.Д. Спасович.
В пореформенной России тема революционного движения получила широкий общественный резонанс. Сотни прогремевших по стране гласных политических процессов остро обозначили важную проблему -мотивацию государственных преступлений. Представления общества о причинах и характере революционного движения неминуемо предстояло сформировать такому новому институту, как институт присяжных поверенных (создан в 1864 г.), призванный по долгу службы отстаивать на судебных процессах интересы своих подопечных, т.е. революционеров. Именно оценки членов адвокатуры в этом контексте способствовали становлению и развитию в пореформенной России общественного правосознания.
Отметим, что путем различных доводов и аргументов присяжные поверенные акцентировали внимание правительственных и общественных кругов России на текучести и неопределенности понятия государственного преступления; при этом действия участников политических процессов приобретали, по их логике, невинный характер. Судя по оценкам членов адвокатуры, при рассмотрении конкретного судебного дела необходимо учитывать личностные особенности подсудимых, т.к. от этого напрямую зависела степень его вины [16, № 16, с. 2, № 182, с. 3, № 184, с. 3].
Мотивация поступков обвиняемого - это не голый факт, ведь их нужно исследовать с точки зрения раскрытия первоначальных причин совершения преступления [7, с. 111-114]. На процессе «нечаевцев» защитник Н.М. Соколовский указал на необходимость проникнуть в источник болезненного явления, критически проанализировав все вызвавшие его развитие причины. Так, замысел к осуществлению общественного переворота рождается в двух направлениях: «... или человек, исповедуя подобные теории (имеются в виду социализм и нигилизм. - А.Г.), проверяя их формулы с теми формулами, которые дает общественная жизнь, последовательно может придти к убеждению, что формулы эти следует видоизменить; но можно придти к подобному выводу и совершенно противоположным путем, то есть, личность может взять из самой жизни какое-нибудь болезненное явление и, анализируя это явление, прийти к убеждению, что начала, которые господствуют в обществе и которые обуславливают перерождение данного явления, нехороши. Этим путем также можно прийти к заключению о необходимости изменения существующего порядка вещей» [16, № 167, с. 2]. Какое из этих направле-
ний демонстрировало наибольшую эффективность, Н.М. Соколовский затруднился ответить.
Экскурс в дело об «охотнорядском побоище» (18 мая 1878 г.) защитник Н.П. Шубинский предварил заявлением о том, что всякий поступок становится понятным только тогда, когда известны его мотивы [34, л. 47 об.]. При оценке конкретного преступного деяния, как отметил на процессе «1 марта» 1881 г. В.Н. Герард, суд обязан углубиться в то, какие обстоятельства могли привести преступника к совершению противозаконного действия [4, с. 5].
С целью раскрыть мотивацию государственных преступлений присяжные поверенные окунулись в рассуждения о влиянии на участников гласных политических процессов окружающей обстановки и неблагоприятных условий существования.
Источник причин, по мнению Г.В. Бардовского, во многом обуславливается обстановкой, в которой живет и воспитывается человек. Показательным примером стал случай с В. Герасимовым. Обвиняемый «не знает своих родителей; он был отдан в воспитательный дом, оттуда в деревню к чухнам, а потом поступил на фабрику» [13, с. 2]. Вывод защитника категоричен: «Подобные условия воспитания, очевидно таковы, что они не могли дать человеку такого воспитания и образования, которые удержали бы его от преступной мысли» [Там же]. Аналогичность сходной ситуации обрисовал и П.И. Скачилов, отметив, что подзащитный Мирский вступил в преступное сообщество в тот момент, когда был «брошен на произвол судьбы, когда не было около него родных и близких людей, которые могли бы предостеречь его и подать добрый совет» [9, с. 5].
Еще больший акцент на тяжелых условиях существования участников процессов, в частности, Г. Гельфман, сделал присяжный поверенный
А.А. Герке [7, с. 107-111]. В результате ее неминуемо ждала революционная дорога. Защитник призвал суд внимательно оценить обстановку жизни обвиняемой, которая «много способствовала к установлению воззрений, верований и убеждений ее настолько односторонних, что, быть может, некоторые люди признают их граничащими с аффектом» [28, с. 3].
Зачастую материальные затруднения в корне меняли весь размеренный ход жизни, о чем сообщил в своей речи защитник Варламеев. Тяжелое финансовое положение семьи подсудимого Г. Избицкого «вынудило его отказаться от мысли окончить свое образование, и Генрих, чтоб поддержать своих родных, поступает на службу на завод. На заводе графа Бра-ницкого Генрих живет весьма продолжительное время, но, вследствие некоторых обстоятельств, он вынужден бросить эту службу и переезжает в Киев. Понятно, что в незнакомом городе он останавливается у своего
ВЕСТНИК
МГГУ им. М.А. Шолохова
Отечественная история
двоюродного брата, студента Владислава Избицкого. В незнакомом городе, при плохом знании русского языка, Генриху нелегко, конечно, найти занятия. Он обращается в “Общество пароходства по Днепру”; ему обещают, но места не дают; он бросается всюду; наконец, нужда заставляет его поступить в кузнечно-слесарные мастерские на железной дороге» [12, с. 3].
Большое значение присяжные поверенные придавали бедности молодых людей, становившейся «благоприятным» источником для усвоения разного рода революционных идей. Нужда и бедность, как заявил Н.М. Соколовский, - это «лучшая почва для революционной пропаганды» [16, № 167, с. 3]. Довольно красочно по делу «нечаевцев» это продемонстрировал А.И. Урусов, выделив, в то же время, бескорыстие юношества, доходившее до «самых симпатичных проявлений» благородных чувств. «Вы припомните эти картины, - эмоционально обращался Александр Иванович со словами снисхождения к участникам процесса, -которые передавались вам на суде; вы припомните этих молодых людей, приходивших пешком за тысячу верст для того, чтобы учиться. Вы не откажите в вашем сочувствии этому, например, Коринфскому, который таскал кули для того, чтобы заработать несколько грошей и на эти гроши учиться в Университете. Вы припомните подсудимого Орлова, отдающего последние 10 рублей товарищу для того, чтобы дать ему возможность ехать, зная, что сам он остается ни с чем» [Там же, № 165, с. 2]. На бедственное положение подсудимого И. Авессаломова указал защитник В.С. Буймистров, ведь именно оно служит важным обстоятельством при оценке его действий [24, № 165, с. 3].
Жизненный путь Е. Ниточаевой внимательно проследил В.И. Добровольский. Рано вышедшая замуж за студента медицинского факультета, обвиняемая в силу незавидного материального положения вынуждена была жить «чисто на студенческую ногу... По окончании курса наук муж ее сделался лекарем и отправился на войну, но, заболев там тифом, умер, оставив жену свою с двумя малолетними детьми без всяких средств, так как семь рублей пенсии в месяц назвать средствами нельзя» [29, с. 1]. После возвращения из Кишинева в Киев Е. Ниточаева, как доказывал присяжный поверенный, «принуждена» была заняться каким-нибудь делом, а именно - сдачей в наем студенческих квартир.
Характеризуя личность Л. Кобылянского, защитник А.В. Дзенциолл на процессе «16-ти» в октябре 1880 г. отметил, что именно скудость средств подсудимого оказалась впоследствии главным толчком к знакомству его с деятелями социально-революционной партии, в принадлежности к которой он и обвинялся [1, с. 3].
В ряде речей присяжных поверенных встречается стремление дать иное толкование причин, приводивших участников процессов на преступную дорогу. Так, про «колебание», «неопределенное состояние духа», про «помешанность» обвиняемых Прыжова, Кузнецова и других в момент совершения убийства И. Иванова поведали К.К. Арсеньев, В.Д. Спасович и В.С. Буймистров. Оправдывая действия «дитя» И. Прыжова, первый сделал вывод о его «нездоровом» самочувствии: «...если припомнить то, - с чувством глубокого сожаления указывал К.К. Арсеньев, - что сказал Прыжов о физическом и умственном состоянии, в котором он находился в то время, то мы поймем, что в уме его, до самого конца совершения события, мысль об этом событии не укладывалась в определенную форму. Он старался не верить и действительно, не мог поверить тому, что должно было произойти» [16, № 166, с. 2].
Тягостное впечатление от убийства члена «Народной расправы» вызвало у подсудимых страшное душевное потрясение, о чем с болью констатировал В.С. Буймистров: «... какое бы раскаяние, какое бы нравственное или физическое страдание ни наложили бы на них, оно не в состоянии успокоить их совесть и заглушить те тревоги, которые вызывают у них это ужасное дело; оно будет их вечным кошмаром, они ничем не задушат тех вопросов, которые постоянно будут возбуждаться в их уме при воспоминании об этом деле» [Там же, с. 3].
Д.В. Стасов указывал на болезненное состояние и несообразность объяснений своей подзащитной Александровской [16, № 200, с. 4-5]. В отношении Н. Гончарова защитник Е.И. Утин подчеркнул, что первый находился в состоянии «душевной подавленности», которая приводит «к полному помешательству», и что причиною всех его действий были «те тяжелые нравственные обстоятельства, которые так много изменили Гончарова после его женитьбы» [23, с. 2].
Подобные оценки давали А.А. Герке и В.Д. Спасович на политическом процессе «долгушинцев». «Если вникать в источник зла, - особо выделил второй, - то действительно, каждый признает, что настоящее преступление вытекло из заблуждений ума, а не испорченности сердца. Против заблуждений ума есть великое лекарство, которое все излечивает, и не излечивает только того, кто, как говорит пословица, горбат: “горбатого” исправит только могила. Лекарство простое - это время» [31, с. 345-346].
С «большею снисходительностью» к Н. Плотникову просил отнестись
А.А. Герке, ведь подсудимый оказался в числе преступников не из-за «злой воли», а благодаря «исключительности» своего положения, «особенной впечатлительности» и отчасти даже «болезненности». В силу этих причин он не обладал решимостью к совершению противозаконных
ВЕСТНИК
МГГУ им. М.А. Шолохова
Отечественная история
действий [2, с. 3]. Даже в мае 1879 г. А.Н. Турчанинов, проанализировав осознанное намерение А. Соловьева стрелять в императора Александра II, вместе с тем осмелился говорить об отсутствии «достаточной решимости» (!) последнего к осуществлению покушения [8, № 147, с. 3]. Отметим, что заявление подобного рода в конце 1870-х гг. выглядело нонсенсом, учитывая высокий в то время градус революционного движения в России.
В речах присяжных поверенных по делу «нечаевцев» ясно звучит мысль о том, что подчас различные правительственные меры (аресты, административные высылки, полицейский надзор и пр.) негативно отражались на морально-нравственном состоянии молодых людей. Н.М. Соколовский, в частности, отметил, что юноши примкнули к деятельности организации С. Нечаева вследствие тех затруднительных условий, в которые они были поставлены. Мотивация их действий исходила из необходимости прав сходок, касс, отмены стеснительных положений полицейского надзора. Университетское начальство не пожелало прислушаться к настоятельным потребностям учащихся, являвшихся, согласно защитнику, вполне законными и правомерными. Последовали многочисленные аресты и исключения из высших учебных заведений, что вызвало, в свою очередь, противодействие со стороны молодых людей и спровоцировало их вступление в подпольное сообщество. «Эта повесть о студентах, -образно выражался Н.М. Соколовский, - изгоняемых отсюда, высылаемых отсюда, и была та самая пропаганда, которая клала первое зерно для того, чтоб оно выросло, и политое Нечаевым, оно превратилось потом в московскую организацию» [16, № 167, с. 3].
Суждения Н.М. Соколовского перекликались с убеждением А.И. Урусова в том, что в политических преступлениях неумолимо кроется отражение тех «патологических» законов государственной жизни, которые способствуют проявлению того или иного болезненного факта. Однако из этого, предупреждал последний, не следует полагать, что явление, «в основах своих не имеющее ничего общего с другим, потому только представлялось его источником, что оно ему предшествует» [Там же, № 165, с. 2]. Реакционный режим, по мнению А.И. Урусова, был естественным толчком к возникновению тайной преступной деятельности. В результате, не имея права собираться и открыто помогать своим нуждам, учащаяся молодежь весьма легко вовлекалась в тайные ассоциации.
Присяжный поверенный П.А. Александров указал на проведенные В. Засулич два года тюремного заключения по подозрению ее в не оправдавшемся государственном преступлении (имеется в виду привлечение
В. Засулич к делу «нечаевцев»), которое надломило ее «экзальтированную», «нервную» и «болезненную» натуру. Побудительным мотивом к преступлению В. Засулич послужило позорное сечение А. Боголюбова в предварительном доме заключения, еще ранее привлекавшегося по делу о Казанской демонстрации (6 декабря 1876 г.). Обстоятельство это, как заметил защитник, вызвало огромный общественный резонанс, причем настолько, что об этом событии в массовом количестве вышли заметки в газетах. Они произвели подавляющее впечатление на В. Засулич и дали первый толчок ее действиям.
Совершенное преступление, по мнению П.А. Александрова, нравственно оправдывало обвиняемую, для которой политический арестант был «горьким воспоминанием ее собственных страданий, ее тяжкого нервного возбуждения, постоянной тревоги, томительной неизвестности, вечной думы над вопросами: что я сделал? Что будет со мной? Когда же наступит конец. Политический арестант был ее собственным сердцем, и всякое грубое прикосновение к этому сердцу болезненно отзывалось на ее возбужденной натуре» [35, л. 53 об.]. «Нет, - взывал Петр Акимович, - не с формальной точки зрения обсуждала Вера Засулич наказание Боголюбова, была другая точка зрения, менее специальная, более сердечная, более человеческая, которая никак не позволяла примириться с разумностью и справедливостью произведенного над Боголюбовым наказания» [Там же, л. 50 об.].
Мотивация действий молодых людей, как доказывали защитники
Н.П. Шубинский и И.С. Курилов по делу об «охотнорядском побоище», была вызвана несправедливым обвинением студента Подольского в покушении на убийство товарища прокурора Котляревского. Узнав, помимо этого, об исключении из университета и административной высылке своих товарищей в связи с данной историей, они пришли на вокзал, чтобы выразить негодование относительно действий киевского начальства. Потрясенные юноши решили встретить своих друзей и оказать им помощь. «3 апреля явились они на вокзал железной дороги и такая картина представилась их взглядам: дверь вагона отворилась и товарищи их вышли окруженные густым конвоем и с поднятыми штыками. Это произвело на молодежь потрясающее впечатление, крик сочувствия вырвался из их груди, сознание, что товарищи их, ни в чем неповинные, находятся в положении самых ужасных преступников, наполняло сердца их горем и сожалением и они бросились провожать кареты» [34, л. 48 об. - 49]. Таким образом, данные обстоятельства не могли не возмутить студентов, которые проявили «сердечное участие» в судьбе своих товарищей, оказавшихся в столь тяжелом положении.
ВЕСТНИК
МГГУ им. М.А. Шолохова
Отечественная история
Особое внимание присяжные поверенные акцентировали на психологической перемене образа участников судебных дел вследствие различных внешних обстоятельств. Это ярко, например, видно из случая с В. Трощанским. Защитник его, П.И. Скачилов, так последовательно охарактеризовал жизненный путь подсудимого: «До окончания курса в Технологическом институте Трощанский был выслан административным порядком в Вятку... С высылки в Вятку Трощанский начинает кочевую жизнь. В короткий сравнительно период времени его можно видеть водворяемым на жительство то в Курске, то в Мезени, то, наконец, в Хол-могорах. Понятно, что не имея возможности оставаться ни в одном из этих городов, найти себе определенный род занятий, который давал бы ему определенные средства для существования, он все время находился в неопределенном переходном состоянии, которое, без всякого сомнения, действовало подавляющим образом на его молодую натуру, требующую известной умственной работы и известных материальных средств к жизни» [18, с. 3].
Много общего с суждениями П.И. Скачилова мы находим в речах присяжных поверенных А.А. Герке и Е.И. Кедрина по делу «1 марта» 1881 г. Они проанализировали и раскрыли трагическое стечение обстоятельств, сильно подействовавших на формирование личностей их подзащитных [7, с. 107-111, 114-116]. «Четыре года, проведенных в аресте, - констатировал А.А. Герке в отношении Г. Гельфман, - не исправили политических убеждений Гельфман: по самому устройству рабочих домов, не приспособленных вполне к роли исправления политического образования, они не могли иметь того относительного влияния, которое требуется от уголовного наказания и которое могло бы иметь место при другом устройстве наказания за политические преступления» [15, с. 4]. В результате, обвиняемая вышла после ареста не только с убеждениями «перерожденными», но еще и озлобленною.
Е.И. Кедрин указал на следующие побудительные мотивы С. Перовской к государственным преступлениям. Оказавшись в нелегальном положении после побега из ссылки, подсудимая «должна была попасть в среду лиц, которые находились в таком же положении, т.е. в положении нелегальном; это состояние, в котором каждый шаг, каждый час, каждую минуту должно наблюдать за собой, бояться и дрожать за свою судьбу. Такое состояние неотразимо действует на нравственное чувство человека и невольно возбуждает в нем инстинкты, которых следовало бы избегать» [11, № 96, с. 2]. Идеи С. Перовской постепенно приобретали все более и более «красный» оттенок, и толкали ее идти по дороге революции. Административная ссылка, тем самым, была «действительно
первым толчком», который заставил С. Перовскую встать на «скользкий путь» революционного движения.
Таким образом, судя по речам присяжных поверенных, различные правительственные акции самым негативным образом влияли на рождение в юношах озлобленности и крайней раздражительности, и тут недалеко от превращения их в будущих преступников.
Успех вовлечения молодых людей в тайные организации, по мнению присяжных поверенных, объяснялся еще равнодушием общества к вопросам воспитания и образования молодежи. Об этих насущных проблемах на процессе «нечаевцев» говорил В.Д. Спасович: «...сторона науки, искусства, воспитания стоит на заднем плане, и общество весьма мало интересуется этим вопросом» [16, № 167, с. 2]. А.И. Урусов сделал акцент на ответственности государства в создании благоприятных условий для того, чтобы в обществе существовала сильная масса людей, имевшая возможность получить полное образование [Там же, № 165, с. 3].
Обеспокоенность «нравственным расслаблением» русского общества выразил на процессе «193-х» А.Н. Турчанинов. «Благодаря тому, что оно (общество. - А.Г.) не понимает опасности ложных учений, благодаря тому, что оно даже оказывает им сочувствие, благодаря тому, что семья русского общества не дает воспитывающимся в ней людям понятия о праве собственности, о религии, о праве уважения к другим лицам, о праве уважения прав других лиц, благодаря всему этому, было сказано и было напечатано в официальном документе министра народного просвещения о том, что распространилась пропаганда в России» [36, л. 63]. Были выпущены в свет даже такие циркуляры, в которых указывалось на то, что «ведение семьи не гарантирует от зла, и требовалось от подчиненных, чтобы они избавляли молодежь от влияния семьи» [Там же, л. 38]. Защитник С.С. Соколов выделил ряд причин, имевших место не только в обстоятельствах самого производства дела (процесса «193-х»), но и в условиях общественной жизни, воспитания молодежи, а также в понимании самим юношеством и обществом многих вопросов [39, л. 185 об. - 186].
В свете подобных оценок характеристично суждение А.А. Герке о непрочности семейной жизни и чуждости общества своих членов. Сославшись на обращение российского императора Александра II, присяжный поверенный свидетельствовал о катастрофическом отсутствии должной постановки воспитания в обществе: «Государь император указал, что общество должно обращаться с любовью к своим сочленам, и если бы этой любовью были проникнуты общество и семья, то тогда и школы более любовно обращались бы к своим питомцам, тогда не было
ВЕСТНИК
МГГУ им. М.А. Шолохова
Отечественная история
бы тех грустных последствий, которые мы так часто видим именно в политических процессах. Мы видим много оторванных от семьи членов ее: она не знает, где ее члены, что эти последние делают? А отошедшие от семьи члены ее совершенно забывают свою семью» [10, с. 5].
Сфокусировав внимание на ответственности общества перед своими питомцами, А.А. Герке заключил свое выступление равнодушием семьи и общества к молодежи, которое делало ее неуживчивою в убеждениях и легко поддающуюся призрачным надеждам. Это равнодушие, в конце концов, трагически повлияло на участников процесса «1 марта».
Подробно изучив обвинительную речь, А.М. Унковский потребовал нравственных принципов от общества (!). «Наконец, я должен привести и то соображение, что из самой речи господина прокурора ясно видно, что корнем всего зла в настоящее время является отсутствие семейных начал и другие подобные тому общие причины. Нельзя же ставить эти общественные недостатки в вину подсудимому, которого я защищаю» [20, с. 191-195]. Подобным заявлением присяжный поверенный стремился заверить общественность в непричастности (нравственный аспект) «мальчика» Рысакова к «гнетущим» первомартовским событиям 1881 г., поскольку тот в силу «чистой случайности» оказался лишь «физическим виновником» преступления. «Конечно, - заключил А.М. Унковский, -если бы в той среде, к которой принадлежал Рысаков, существовали более твердые нравственные принципы, то не могло бы случиться то печальное событие, о котором идет дело» [14, с. 2].
Неполное образование или его отсутствие, малограмотность и неразвитость также являлись важнейшими факторами, вследствие которых, судя по оценкам присяжных поверенных, одна часть молодежи вступала на несвойственный ей путь, а другая, напротив, - вовсе не могла этого сделать в силу ряда причин. Яркий пример - подзащитная Беляева. В силу недостаточности образования и необходимого развития у нее отсутствовали представления о таких значимых понятиях, как государственный строй, политическая жизнь и пр. [16, № 182, с. 3-4]. Второй случай имел место с Т. Сахаровой, которая, по мнению А.Н. Матросова, не в состоянии была совершить противозаконные действия «в виду неразвитости, отсутствия воспитания и каких-либо познаний» [24, № 164, с. 3].
Дать обстоятельные объяснения о смысле задуманных мероприятий не мог и А. Васильев. Подсудимый, как убеждал Н.А. Полетаев, по своему «глубокому невежеству и неразумию» не в силах был «оценить значение их по отношению к общественной жизни и государственному порядку» [Там же, с. 3]. Об этом свидетельствовали защитники Варламеев и
фон Агте на процессах братьев Избицких и В. Ефремова в 1879 г. [8, № 203, с. 4; 22, с. 4].
По уверению А.И. Урусова, слабое образование представляло собой одну из главных причин, допускавших развитие из «безвредных» кружков идей незрелых и почти беспрепятственное распространение увлечений противозаконного толка [16, № 165, с. 3]. Разделив мнение А.И. Урусова, присяжный поверенный В.И. Богаевский так ходатайствовал перед судьями об оправдании обвиняемых: «Неизвестно, какой профессор может уничтожить в голове ученика преступную мысль, но известно, что доучившиеся люди не идут туда, куда идут недоучившиеся» [26, с. 2].
Основным контингентом в политических процессах, согласно
С.С. Соколову, выступала учащаяся молодежь [39, л. 185 об.]. А.С. Гольденвейзер указал на то, что успех революционных агитаций вращался исключительно среди недоучившихся юношей, которым недоступно было понимание государственных и политических вопросов [3, № 249, с. 3]. Тем самым недоучившиеся гимназисты, по замечанию П.А. Андриевского, не имели «самых элементарных понятий об устройстве государства вообще, об истории развития человечества» [Там же, № 248, с. 3].
Аналогичные воззрения встречаются и в речах защитников по делу «1 марта» 1881 г. [7, с. 102-116; 19, с. 2-3]. «В то время, когда Геся Гель-фман вступила в сообщество, - подчеркнул А.А. Герке, - за которое была судима, она не была подготовлена к ясному пониманию политических прав и обязанностей» [21, с. 2]. Отсутствие этих понятий, по мнению присяжного поверенного, стало непосредственным зародышем убеждений обвиняемой, что и привело ее впоследствии к участию в социальнореволюционной партии.
Итак, равнодушие и апатия общества, отсутствие прочных нравственных основ в обществе, должного воспитания и образования - те коренные причины, вследствие которых, как доказывали присяжные поверенные, подрастающее поколение становилось чуждым виновному во всем этом обществу.
Важно отметить, что присяжные поверенные нередко задавались вопросами о характере «действительно честных увлечений», имевших место на политических процессах пореформенной России. А.И. Урусов, к примеру, обратил пристальное внимание на силу увлечения «нечаев-цев». «Увлекаются люди, - говорил он, - которые не имеют достаточной опоры в житейской практичности и не достаточно знакомые с законами истории, преувеличивающие мнения о силе отдельной человеческой воли» [16, № 165, с. 2]. Подобное произошло с участниками этого процесса, которые превратились в преступников. Здесь же присяжный пове-
ВЕСТНИК
МГГУ им. М.А. Шолохова
Отечественная история
ренный заметил, что при иных условиях побуждения ряда подсудимых, будучи «лучше направленными», были бы названы «побуждениями героическими» [16, № 165, с. 2]. Идейно это высказали Г.В. Бардовский,
В.Д. Спасович и А.М. Унковский, доказывавшие неизбежность ошибочных увлечений различными вопросами общественной жизни, ведущих их «в неведомую и загадочную даль» [11, № 95, с. 2; 31, т. VI, с. 162; 32, с. 195-196].
И.С. Курилов в отношении привлеченных к делу «об охотнорядском побоище» молодых людей рассуждал следующим образом: «Мы имеем дело с молодежью, она всегда впечатлительна, всегда откровенна, никогда не может оставаться хладнокровною к тому, что ее возмущает, и поэтому мы должны отнестись к ней сердечно. У нас существует много учебных заведений и несмотря на их разнообразие учащиеся в этих заведениях представляются людьми, живущими светлыми надеждами, мир не представляет им никаких удобств и они живут надеждою на лучшее будущее. Чувствуя шаткость своего положения, они лучше знают друг друга и сочувствуют один другому» [34, л. 50 об.]
Первостепенную роль в увлечении юношей, как подчеркнул В.С. Буй-мистров, играют рассказы о несчастной судьбе народа, когда молодому неопытному человеку внушают, что народ повсюду «гибнет, умирает от голоду и холоду, что его теснят, бьют, пытают, что нашу молодежь вешают, заключают в казематы, ссылают» [16, № 166, с. 4]. Разумеется, если верить настоящим рассказам, то, согласно защитнику, нужно быть «бездушным идиотом, человеком без всякого сердца, чтобы не возмутиться всей силой души против таких ужасов» [Там же]. «Когда говорят о страданиях русского народа, - взывал В.С. Буймистров к суду, - мир границ этого увлечения конечно зависит от силы и развития каждого, но отрицать увлечение, по моему мнению, положительно невозможно» [Там же].
«Идеальные увлечения» и стремление создать благоприятные условия для жизни народа было свойственно молодому поколению пореформенной России, на чем настаивали присяжные поверенные (процессы «долгу-шинцев», «50-ти», «193-х» и др.) [5, с. 312-316; 17, с. 2-4; 33, с. 166-180]. Так, Н.П. Карабчевский охарактеризовал «хождение в народ» 1873-74 гг. как «умственное движение», охватившее большую часть молодежи. Это движение, по его уверению, «не может быть принято за движение какой-нибудь партии, не говоря уже о деятельности отдельного преступного сообщества... каждый вносил свою индивидуальную особенность во взгляды на нужды народа, на свои обязанности по отношению к нему. Одни отдавались вполне своему чувству, полагали, что бесчестно добиваться тепленьких мест и обеспеченного положения и находили личное
нравственное удовлетворение лишь в том, чтобы идти в народ, жить его жизнью и не находиться в привилегированном положении. Помимо всякой задней мысли это было просто стремление, направленное к удовлетворению своего чувства долга, стремление к своему нравственному идеалу» [37, л. 92-92 об.].
Характерными чертами участников политических процессов впечат-лился Г.В. Бардовский, указав на безграничную преданность и любовь их к народу [38, л. 106 об.]. В том же духе рассуждал защитник А.А. Герке. Он убеждал, что обвиняемая Гельфман вследствие «благородных побуждений» вступила в противозаконное сообщество «с тем чувством любви к народу, которое само по себе похвально. Этой любви к народу наше поколение научилось от того великого преобразователя царя-освободи-теля, который дал пример своим подданным - как следует любить народ, который сам даровал свободу народу» [30, с. 3].
Присяжный поверенный А.И. Урусов указывал еще на одну особенность, которая обуславливала мотивацию вступления в тайные организации и распространение разного рода заблуждений, - на искренность взаимоотношений и любовь друг к другу. Это-то «непридавание себе никакой цели, это беззаветное чувство товарищества может быть самым лучшим источником самых благородных радостей человеческой жизни и служит, разумеется, одним из явлений общечеловеческой солидарности - чувство в высшей степени благородное, в высшей степени заслуживающее уважения» [16, № 165, с. 3].
Включаясь в деятельность подпольных сообществ, молодые люди руководствовались стремлением быть полезным народу. Развитие этой мысли прослеживалось в речи Е.И. Утина. «Станете ли карать ее, - вопрошал он относительно обвиняемой Беляевой, - за те идеи, за ту инстинктивную любовь к народу, которую она чувствовала? Но за чувство, за эту любовь к народу, какова бы она ни была, во всяком случае, нельзя карать человека» [Там же, № 182, с. 3].
Подразумевая под «благородными увлечениями» неподдельную любовь подрастающего поколения к народу, В.Д. Спасович отметил: «У молодого человека нашего века главное первенствующее чувство, с которым он вступает в мир, есть чувство прекрасное, преблагородное, это чувство любви к народу, чувство демократическое, желание идти в этот народ, сжиться с ним» [Там же, № 165, с. 5].
Желанием молодежи помочь народу и воспользовался С. Нечаев, который говорил о существовании тайной организации, ставившей своей целью только оказать необходимую поддержку народу. Примечательным в этом плане является убеждение защитника Д.В. Стасова в том, что
ВЕСТНИК
МГГУ им. М.А. Шолохова
Отечественная история
С. Нечаев в завуалированной форме скрывал от юношей свои истинные намерения. Он хотел «сплочивать людей, и вот для этого он выставил такое знамя, которое должно было соединить под собою большинство молодых людей: знамя это было - народное благо. Тут все сходились: и тот, кто желал для народа больших земских прав, и тот, кто мечтал об артелях или ассоциациях, и тот, который задавался вообще только идеей народного блага» [16, № 182, с. 1].
Подсудимых Батюшкову и Цвинилева, как доказывал защитник
В.Н. Герард по делу «50-ти», нельзя считать государственными преступниками, ибо они справедливо находили, что положение простого народа является тяжелым, а причина этого «кроется в злоупотреблениях или нехорошем устройстве разных учреждений, деятельность которых имеет непосредственное прикосновение к непривилегированным классам и населению рабочему. Правда, некоторые из них увлеклись далее этого. Они понесли в народ книги, в которых, кроме многочисленных рассуждений по этим предметам, затрагивается изредка вопрос и об образе правления, но судя их за побуждения, которые руководили ими в их действиях, вы отнюдь не можете признать, что они хотели бунтовать» [33, с. 175].
Зачастую, по мнению А.И. Урусова и А.А. Герке, увлечение социальными и общественными вопросами доходило до незаметного перехода подсудимых от дозволенного к преступному. Беда их заключалась в том, что они, сами того не замечая, переходили границу, отделявшую самые «благородные» побуждения от преступных [16, № 165, с. 3; № 182, с. 5].
Участники процесса «1 марта» 1881 г., согласно оценкам присяжных поверенных, неправильно поняли смысл свободы, изложенный в Манифесте 19 февраля 1861 г. В нем император Александр II «указал тот путь, который он считал для народа лучшим. “Осени себя крестным знаменем, православный народ, и призови с нами Божие благословение на твой свободный труд, залог твоего домашнего благополучия и блага общественного”. В том же Манифесте государь император указал на то, что “свободно пользующийся благами общества взаимно должен служить благу общества исполнением обязанностей; всякая душа должна повиноваться властям предержащим, воздавать всем должное и в особенности кому должно урок, дань, страх, честь” <...> Если таково значение свободы, -рассуждал А.А. Герке, - которую должен иметь народ, если государь находил, что народ прежде всего должен трудиться и трудом развивать свое благосостояние, то многие лица, которые желали помочь народу, думали о возможности помочь народу не устройством его труда, а
насильственной переменой тех исторически сложившихся обстоятельств, при которых жил народ и которые были неустранимы иначе, как естественным ходом жизни» [15, с. 4].
Как следствие, юноши бессознательно увлекались революционными учениями и доходили «до самых разрушительных теорий», что видно из политических процессов А. Соловьева (25 мая 1879 г.) и «1 марта» (26-29 марта 1881 г.). Стремясь смягчить вину подсудимого Соловьева, защитник А.Н. Турчанинов, в частности, заметил: «Едва ли можно признавать Соловьева подлежащим смертной казни за то, что он, под влиянием той обстановки, среди которой находился, не умел и не мог противостоять социалистическим учениям и подвергся их пагубному влиянию» [8, № 147, с. 3]. В результате увлечения идеями революционного толка самоотверженные порывы молодежи, по утверждению А.А. Герке, приводили к образованию пропасти между нею и народом, а сама же она, желавшая быть помощником народу, сделалась отверженной им [10, с. 5].
Таким образом, по ходу разбирательства судебных дел пореформенной России присяжные поверенные давали оригинальное объяснение мотивации государственных преступлений. Отчетливо и довольно навязчиво, с точки зрения современного исследователя, через речи защитников проходит мысль о том, что обстоятельства, служившие источником преступлений, могут трактоваться по-разному.
Возникновение государственных преступлений, по уверению присяжных поверенных, обуславливалось наличием ряда причин - неблагоприятными условиями существования обвиняемых, принятием по отношению к ним несправедливых правительственных мер, отсутствием твердых нравственных принципов в обществе и пр.
Главная проблема молодых людей заключалась в том, что они, включаясь в деятельность запрещенных организаций, бессознательно усваивали революционные идеи и воображали себя «героями-освободителями», нацелившимися на изменение ситуации в лучшую, как им казалось, сторону. В результате обвиняемые невольно становились жертвами случайного и трагического для них стечения обстоятельств.
Витиеватостью подобных представлений присяжные поверенные привлекали к себе широкое общественное внимание, что обеспечило им особое место в общественно-политической жизни пореформенной России.
ВЕСТНИК
МГГУ им. М.А. Шолохова
Отечественная история
Библиографический список
1. Берег. 1880. № 234. 14 ноября.
2. Биржевые ведомости. 1874. № 195. 21 июля.
3. Голос. 1879. № 248. 8 сентября. № 249. 9 сентября.
4. Голос. 1881. № 96. 6 апреля.
5. Государственые преступления в России в XIX веке / Под ред. Б. Базилевского (В. Богучарского). Т. I (1825-1876). СПб., 1906.
6. Градовский Г.К. Итоги (1862-1907). Историко-политические очерки и статьи. К истории печати. Воспоминания. Киев, 1908.
7. Дело о совершенном 1 марта 1881 года злодеянии, жертвою коего пал в Бозе почивший Император Александр II. СПб., 1881.
8. Молва. 1879. № 147. 31 мая. № 203. 26 июля.
9. Московские ведомости. 1879. № 305. 30 ноября.
10. Московские ведомости. 1881. № 97. 7 апреля.
11. Московский телеграф, 1881. № 95. 6 апреля. № 96. 7 апреля.
12. Новое время. 1879. № 1234. 6 августа.
13. Новости. 1875. № 200. 24 июля.
14. Новости. 1881. № 90. 6 апреля.
15. Порядок. 1881. № 95. 6 апреля
16. Правительственный вестник. 1871. № 165. 13 июля. № 166. 14 июля. № 167. 15 июля. № 182. 1 августа. № 184. 4 августа. № 200. 22 августа.
17. Правительственный вестник. 1877. № 66. 25 марта.
18. Правительственный вестник. 1880. № 122. 1 июня
19. Правительственный вестник. 1881. № 75. 5 апреля.
20. Процесс 1-го марта 1881 года. СПб., 1906.
21. Русская газета. 1881. № 68. 9 апреля.
22. Русская правда. 1879. № 94. 4 августа.
23. Русские ведомости. 1872. 19 февраля.
24. Русские ведомости. 1874. № 164. 31 июля. № 165. 1 августа.
25. Русский мир. 1874. № 198. 22 июля.
26. Санкт-Петербургские ведомости. 1875. № 193. 24 июля.
27. Северный вестник. 1878. № 93. 5 апреля.
28. Современность. 1881. № 90. 7 апреля.
29. Современные известия. 1879. № 180. 3 июля.
30. Современные известия. 1881. № 96. 7 апреля.
31. Спасович В.Д. Соч. Т. V. Судебные речи (1867-1874). СПб., 1893. Т. VI. Судебные речи (1875-1882). СПб., 1894.
32. Троицкий Н.А. «Много шуму из пустяков.»: речь присяжного поверенного Г.В. Бардовского на процессе по делу о Казанской демонстрации 6 декабря 1876 г. // Исторический архив. 1992. № 1.
33. Троицкий Н.А. «Побольше гласности, побольше правды!»: речь присяжного поверенного В.Н. Герарда на процессе «50-ти». 1877 г. // Исторический архив. 2000. № 4.
34. О покушении на убийство в Киеве товарища губернского прокурора Котля-ревского // ГА РФ. Ф. 109 (3-я экспедиция Сената). Оп. 163. 1878. Д. 143. Ч. 2.
35. Преступление девицы Веры Засулич, оправданное судом присяжных (Стенографический очерк) // Га РФ. Ф. 109. Оп. 163. 1878. Д. 68а. Ч. 1.
с
36. Стенографический отчет заседаний ОППС по процессу «193-х». Заседание 15 декабря 1877 года // ГА РФ. Ф. 112 (Особое присутствие Сената для суждения дел о государственных преступлениях). Оп. 1. Д. 797.
37. Стенографический отчет заседаний ОППС по процессу «193-х». Заседание 17 декабря 1877 года // ГА РФ. Ф. 112. Оп. 1. Д. 798.
38. Стенографический отчет заседаний ОППС по процессу «193-х». Заседание 29 декабря 1877 года // ГА РФ. Ф. 112. Оп. 1. Д. 800.
39. Стенографический отчет заседаний ОППС по процессу «193-х». Заседание 2 января 1878 года // ГА РФ. Ф. 112. Оп. 1. Д. 800.
ВЕСТНИК
МГГУ им. М.А. Шолохова
