CC BY
89
УДК 821.161.1
Л.А. Артамонова, Г.Ю. Карпенко*
МОТИВ ПРЕОБРАЖЕНИЯ В СТИХОТВОРЕНИИ A.C. ПУШКИНА «ПРОРОК» И В РАССКАЗЕ Ф.М. ДОСТОЕВСКОГО «МУЖИК МАРЕЙ»
В статье на материале стихотворения A.C. Пушкина «Пророк» и рассказа Ф.М. Достоевского «Мужик Марей» рассматривается один из центральных мотивов русской литературы — феномен преображения. Данный мотив пронизывает структуру представленных произведений и определяет их духовно-онтологический потенциал.
Ключевые слова: преображение, Христос, A.C. Пушкин, Ф.М. Достоевский, мотив, ценностные смыслы.
Заметной тенденцией современного литературоведения стало усиление аксиологического подхода: рассмотрение произведения в соотношении с фундаментальными — духовно-онтологическими — ценностями русской культуры, сформировавшимися под влиянием библио-христианской традиции [1].
Одной из таких устойчиво-первичных ценностей отечественной культуры и словесности выступает феномен духовного преображения. Как известно, само событие преображения связано с явлением Божественного величия и славы Иисуса Христа на горе Фавор (об этом говорится в трех синоптических Евангелиях).
Святитель Филарет (Дроздов), митрополит Московский и Коломенский (1782— 1867), в «Слове на Преображение Господне», размышляя над тайной Фаворского света, говорит о Преображении как о величайшем Событии и намечает его четырехча-стную структуру: 1) молитва Иисуса Христа; 2) Его внутреннее приготовление к страданию и крестной смерти; 3) явление Его в сиянии Божественой славы; 4) путь преображения, открытый Христом всему человечеству. Архипастырь пишет: «Всмотримся еще раз прилежно в изображение преображения Господня у Евангелиста: Взы-де на гору помолитися. И бысть, егда моляшеся, видение лица Его ино... Кажется, по пути к Фавору в прямом и непосредственном намерении Его было не преображение, но просто молитва: Взыде на гору помолитися... Размышляющему не покажется невероятной и та догадка, что предметом сей молитвы Спасителевой долженствовало быть приготовление Себя и учеников к приближающемуся Своему страданию и крестной смерти, о чем Он незадолго открылся ученикам» [2, с. 156].
Как видим, святитель Филарет указывает на то, что Преображение Господне случилось «внутри» приготовления Иисуса Христа к страданию и крестной смерти. Преображение было явлено в «духе молитвы», «единым действием объемлющей небо и землю, и самое Божество!» [2, с. 156]: «Как же среди молитвы о страдании открылась слава?.. Дух молитвы, сливаясь с Духом Божиим, исполнил светом душу Иисусову; преизбыток сего света, не удерживаясь в душе, пролиялся на тело — и просиял в лице; не вмещаясь и здесь, осиял и преобразил самую одежду; расширяясь еще далее, объял душу апостолов — и отразился в восклициании Петровом: Добро есть нам зде
* © Артамонова Л.А., Карпенко Г.Ю., 2014
Артамонова Людмила Александровна ([email protected]), Карпенко Геннадий Юрьевич ([email protected]), кафедра русской и зарубежной литературы Самарского государственного университета, 443011, Российская Федерация, г. Самара, ул. Акад. Павлова, 1.
Мотив преображения в стихотворении A.C. Пушкина «Пророк»
и в рассказе Ф.М. Достоевского «Мужик Марей» 141
быти, — прошел в область внутреннего мира — и привлек оттоле Моисея и Илию; достиг самых недр Отца Небесного — и подвиг любовь Его к торжественному свидетельству о Возлюбленном: Сей есть Сын Мой возлюбленный» [2, с. 156].
Рассмотрев ситуацию Преображения Господня, архипастырь соотносит ее с жизнью человека, с его возможностью и внутренней готовностью последовать «путем Христа» (по свидетельству Иоанна Богослова: «Я есмь путь и истина и жизнь» (Ин. 14: 6). Последний структурный компонент События преображения связан с человеком: «Да не скажет кто, что сей пример молитвы до нас не относится, как дело Богочеловека. Он относится и до нас, христиане, ибо в нас то же, хотя не в той степени, должно совершаться, что и во Христе. Сие да мудрствуется в вас, — учит Апостол, — еже и во Христе Иисусе (Фил. 2:5)» [2, с. 156]. В связи с последним обстоятельством можно вспомнить и слова апостола Павла: «Мы же все, открытым лицем, как в зеркале, взирая на славу Господню, преображаемся в тот же образ от славы в славу, как от Господня Духа» (2. Кор. 3: 18).
Необходимо подчеркнуть: святитель Филарет говорит о Событии преображения как об онтологическом событии, пронизывающем всю структуру бытия (от одежды до Божества). Оно, случившееся однажды, пребывает в мире как особая изначальная и неубывающая реальность, как энергия преображения.
Ситуация Преображения как действительного, реального события находит свое воплощение в стихотворении А.С. Пушкина «Пророк» и рассказе Ф.М. Достоевского «Мужик Марей». В представленных произведениях происходит чудо преображения, событие «отверзания уст», формирование другого видения. Очевидно, мотив преображения является тем ценностно-структурным основанием, определяющим картину мира, которую конструируют художники.
Хотя данный мотив и в стихотворении «Пророк», и в рассказе «Мужик Марей» является конституирующим началом, реализуется он в данных произведениях по-разному. Можно констатировать разные духовные источники произведений. Как известно, стихотворение Пушкина восходит к «Книге пророка Исайи», в которой пророк свидетельствует: «Тогда прилетел ко мне один из Серафимов, и в руке у него горящий уголь, который он взял клещами с жертвенника, и коснулся уст моих <...>» [3. Ис. 6: 6—7]. Как и ветхозаветному пророку, лирическому субъекту в стихотворении Пушкина был явлен Серафим. Вырвав «грешный язык», вложив в уста «жало мудрыя змеи» и в грудь «угль, пылающий огнем», Серафим дарует ему способность быть пророком, знаменует начало его преображения. Примечательно, что после явления Серафима и в «Книге пророка Исайи», и в стихотворении Пушкина слышится голос Бога. В ветхозаветной книге Бог посылает пророка в народ («И сказал Он: пойди и скажи этому народу: слухом услышите — и не уразумеете, и очами смотреть будете — и не увидите» [3. Ис. 6: 9]). Лирический субъект пушкинского стихотворения слышит глас Бога: «Восстань, пророк, и виждь, и внемли, / Исполнись волею моей, / И, обходя моря и земли, / Глаголом жги сердца людей» [4, т. 2, с. 87].
Как видим, Серафим является вестником Высшей Божественной Воли. Он очищает уста пророка, тем самым делая его избранником Бога, приготовляя его к высокому служению. Так пушкинский пророк исполняется Высшей волей («глаголом жги сердца людей»), обретает сердечное знание, «обжигающее сердце» [5, с. 119]. В «Пророке» находит свое воплощение событие «отверзания уст», дарования пророческого слова, преображающего видения. Как несложно заметить, Пушкин выстраивает это событие в условно-аллегорическом пространстве — в пустыне. Событие преображения укоренено в ветхозаветной образности. Откровение Божественного начала представлено как условный библейский опыт.
В рассказе Достоевского «Мужик Марей» началом преображения выступает сон-воспоминание. Во время праздника в остроге, когда «пьяных было множество, ругательства, ссоры начинались поминутно во всех углах» [6, т. 22, с. 46], Достоевскому «вдруг припомнилось <...> одно незаметное мгновение» [6, т. 22, с. 47] из детства. Воспоминание о встрече на поляне с заботливыш крестьянином Мареем, защитившим мальчика от волка, который, как показалось Достоевскому, бежал прямо на него, внезапно изменило взгляд писателя на каторжников: «<...>я вдруг почувствовал, что могу смотреть на этих несчастных совсем другим взглядом и что вдруг, каким-то чудом, исчезла совсем всякая ненависть и злоба в сердце моем. <...> Этот обритый и шельмованный мужик, с клеймами на лице и хмельной, орущий свою пьяную сиплую песню, ведь это тоже, может быть, тот же самый Марей <...>» [6, т. 22, с. 49].
Очевидно, что в рассказе Достоевского ситуация преображения помещена в конкретное, биографическое пространство, связана с реальным жизненным опытом. Писатель сопрягает лагерные и детские переживания, соотносит их между собой. Воспоминание, пришедшее к нему из детства, влияет на его лагерную жизнь и определяет ее.
Таким образом, у Пушкина и у Достоевского сюжет ценностно и структурно строится вокруг одного события — преображения. Однако, как уже было указано, у Пушкина данная ситуация оформлена в условно-аллегорическом пространстве, а у Достоевского — в реальном. Если Пушкин мыслит эту ситуацию, то Достоевский вспоминает. Если у стихотворения Пушкина духовный источник очевиден («Книга пророка Исайи»), то у рассказа Достоевского он узнается опосредованно через житейскую ситуацию (воспоминание в остроге) и восходит к Евангелию с его мотивами Преображения и Спасения. Сама укорененная в почве народная «благая жизнь» является источником такого преображающего знания. «Эпизод с Мареем» формирует в мировоззрении писателя представления о «почвенном» христианстве, теорию почвенничества.
Если в стихотворении Пушкина условно-аллегорическое пространство события преображения обусловливает соответственно использование высокой церковнославянской лексики («персты», «зеницы», «уста», «десница», «отверзлись», «глас», «глагол»), то у Достоевского ситуация встречи с Мареем на земле предопределяет и «земляной», крестьянский язык («Ишь ведь испужался», «окстись»). Однако и церковнославянское слово, и простонародный крестьянский язык одинаково выводят произошедшее событие за рамки художественного слова в особую зону, где они получают статус Священного Слова. Как отмечает Д.Л. Башкиров, это Слово не «изображает», а «изображается» в человеке, определяет сущность человеческой жизни [7]. Так возникает «невы1разимыш слой художественной ткани» [7, с. 408], который преображает природу художественного произведения, выводя его на другой уровень, в сферу всеобщего смысла.
В данных произведениях событие преображения получает сюжетное развертывание. В связи с этим можно рассмотреть следующие сюжетообразующие моменты:
— воздействие на субъект (Откровение Божественного начала);
— духовное и физическое состояние субъекта (до и после совершившегося события преображения).
В стихотворении «Пророк» моменту преображения предшествует некое тайное томление, тоска, беспричинная тревога. Томимый «духовной жаждою» лирический субъект влачится в «пустыне мрачной». В рассказе «Мужик Марей» Достоевский отмечает свое душевное состояние: «<...> но в душе моей было очень мрачно. Я скитался за казармами <...>» [6, т. 22, с. 46]. Представленные фрагменты говорят о схожем состоянии лирического субъекта в стихотворении и Достоевского в рассказе. Это состояние
Мотив преображения в стихотворении А.С. Пушкина «Пророк»
и в рассказе Ф.М. Достоевского «Мужик Марей» 143
опустошенности, бессмысленности, тоски. Лирический субъект влачился в мрачной пустыне, Достоевский скитался между казармами, и в душе его было «очень мрачно».
Однако далее возникает видение, знаменующее собой начало происходящего чуда. Преображение в «Пророке» начинается с органов чувств. Шестикрылый Серафим сначала коснулся зениц — и «отверзлись вещие зеницы»; далее коснулся ушей — и «их наполнил шум и звон»; наконец приник к устам: «и вырвал грешный мой язык, и празднословный и лукавый, и жало мудрыя змеи в уста замершие мои вложил десницею кровавой». Таким образом, преображенный лирический субъект начинает по-другому видеть, слышать и говорить. Для исполнения пророческой миссии важно именно это очищение недр человеческой сущности, что и становится кульминацией происходящей метаморфозы.
Примечательно, что в рассказе «Мужик Марей» Достоевский описывает сходный процесс изменения. До возникновения воспоминания писателя мучило мрачное чувство. Описывая разгул пьяных каторжников, Достоевский заключает: «Да и никогда не мог я вынести без отвращения пьяного народного разгула, а тут, в этом месте, особенно. <...> Наконец в моем сердце загорелась злоба» [6, т. 22, с. 46]. Однако воспоминание о мужике Марее изменило душевное состояние Достоевского. Здесь так же, как и в пушкинском «Пророке», преображение началось с органов чувств, в частности со зрения: «И вот, когда я сошел с нар и огляделся кругом, помню, вдруг почувствовал, что могу смотреть на этих несчастных совсем другим взглядом <...>», «Я пошел, вглядываясь в встречавшиеся лица» [6, т. 22, с. 49]. В результате преображения Достоевскому было дано новое видение, которое наполнило его чувством сострадания по отношению к каторжным. После появления этого нового взгляда вдруг преображается сердце. Как и в «Пророке», у Достоевского происходит очищение сердца: «<...> каким-то чудом, исчезла совсем всякая ненависть и злоба в сердце моем» [6, т. 22, с. 49]. Итак, преображение объемлет всю человеческую сущность: от органов чувств до глубин сердца.
Показательно, что событие произошло во время Светлого праздника Пасхи. Случившееся с писателем преображение можно рассматривать как малую Пасху. Оно позволило ему по-новому увидеть русский народ и подойти к его глубинному пониманию. «Обритый и шельмованный мужик» может оказаться тем же Мареем, нежно, по-матерински ободрившим ребенка, с заботой перекрестившим его и запачканным в земле пальцем дотронувшимся до его вздрагивавших губ. Марей для Достоевского — образ русского народа, сердце которого наполнено глубоким человеческим чувством. Именно воспоминание помогает писателю это осознать.
Максимальное приближение событий в жизни автора к евангельским событиям позволяет рассматривать данный рассказ, а также и другие микросюжеты, входящие в «Дневник писателя», в контексте Евангелия, в свете религиозно-ценностной картины мира, которую и конструирует Достоевский в «Дневнике».
Достоевский очень высоко ценил пушкинского «Пророка», часто читал его вслух. По воспоминаниям современников, чтение отличалось невероятной силой и глубиной проникновения. «У Пушкина это почти надземное» [8, с. 423], — говорил Достоевский о «Пророке». В данном биографическом моменте условно-аллегорическая ситуация у Пушкина и жизненная ситуация у Достоевского смыкаются в единое событие преображения. Так же, как церковнославянский язык в «Пророке» и народный, «мужицкий» язык в «Мужике Марее» достигают единого статуса Слова таким способом соединяются в выражении одного, всеобщего смысла, а иносказательное и житейское пространства в произведениях синтезируются благодаря единому биографическому опыту Достоевского в одно реальное событие преображения.
Таким образом, представленные в произведениях ситуации — условно-поэтическая у Пушкина и реально-биографическая у Достоевского — смыкаются в выражении
общего смысла. Сверхлогический, внеструктурный феномен преображения являет в данных произведениях некую сверхсущность. Происходит разрыв структуры человеческого: проступает особая реальность, несущая последнюю правду жизни. Этой истиной, которую обретают художники, является назначение их художественного гения. Преображение являет творцам онтологию творчества, миссию творческого дара — «исполниться волею» Божьей. Духовное откровение указывает лирическому субъекту Пушкина на служение Божественному началу — «глаголом жечь сердца людей», а каторжнику Достоевскому открывает истинную сущность народа, формирует его «почвенное» христианство.
Сопоставление в религиозно-ценностном аспекте стихотворения «Пророк» и рассказа «Мужик Марей» позволяет проанализировать такой неформализованный, сверхлогический феномен, как преображение, и показывает, что данный мотив пронизывает структуру представленных произведений и определяет их духовно-онтологический потенциал.
Библиографический список
1. Есаулов И.А. Пасхальность русской словесности. М.: Кругъ, 2004. 560 с.
2. Филарета митрополита Московского и Коломенского творения. М.: Отчий дом, 1994. 475 с.
3. Библия. Книги Священного Писания Ветхого и Нового Завета. М.: Библейские общества, 1993. 1376 с.
4. Пушкин А.С. Собрание сочинений: в 10 т. М.: Правда, 1981.
5. Непомнящий В.С. «Пророк» // Непомнящий В.С. Пушкин. Избранные работы 1960-х — 1990-х гг. Т. 2. Пушкин. Русская картина мира. М.: Жизнь и мысль, 2001. С. 108—126.
6. Достоевский Ф.М. Полное собрание сочинений: в 30 т. Л.: Наука, 1972—1990.
7. Башкиров Д.Л. Евангельский текст в произведениях Ф.М. Достоевского // Евангельский текст в русской литературе XVIII—XX веков: цитата, реминисценция, мотив, сюжет, жанр: сб. науч. тр. Вып. 5 / отв. ред. В.Н. Захаров. Петрозаводск: ПетрГУ, 2008. (Проблемы исторической поэтики: Вып. 8). С. 298—413.
8. Благой Д.Д. Достоевский и Пушкин // Достоевский — художник и мыслитель: сб. ст. М.: Худож. лит., 1972. С. 344-426.
References
1. Esaulov I.A. Pashalnost' of Russian literature. M.: Krug, 2004. 560 p.
2. Filaret metropolitan of Moscow and Kolomna creative works. M.: Otchiy Dom, 1994. 475 p.
3. Bible. Books of Holy Writ of Old and New Testament. M.: Bibleyskie obshchestva, 1993. 1376 p.
4. Pushkin A.S. Collected Works: in 10 Vol. M.: Pravda, 1981.
5. Nepomnyashchy V.S. «Prophet» // Nepomnyashchy V.S. Pushkin. Selected Works of 1960 — 1990. Vol. 2. Pushkin. Russian worldview. M.: Zhizn' i mysl', 2001. P. 109—126.
6. Dostoevsky F.M. Complete set of works: In 30 volumes. L.: Nauka, 1972—1990.
7. Bashkirov D.L. Evangelical text in the works by F.M. Dostoevsky // Evangelical text in Russian literature of XVIII—XX centuries: citation, reminiscence, motive, subject, genre: collection of scientific papers. 5th ed. / executive ed. V.N. Zakharov. Petrazovodsk: PetrGU, 2008 (Problemy istoricheskoy poetiki: 8th ed.). P. 298—413.
8. Blagoy D.D. Dostoevsky and Pushkin // Dostoevsky — artist and thinker: Miscellany. M.: Khudozhestvennaya literatura, 1972. P. 344—426.
Momue npeoSpawtmua e cmuxomeopenuu A.C. IlywKUHa «npopoK»
u e paccKa3e 0.M. ffocmoeecKozo «MywuK Mapeu» 145
L.A. Artamonova, G. Y. Karpenko*
MOTIVE OF TRANSFIGURATION IN THE POEM BY A.S. PUSHKIN «PROPHET» AND THE STORY BY F.M. DOSTOEVSKY «PEASANT MAREY»
In the article on the material of the poem by A.S. Pushkin «Prophet» and the story by F.M. Dostoevsky «Peasant Marey» one of the central motives of Russian literature — the phenomenon of transfiguration is considered. This motive permeates the structure of the works and defines their spiritual and ontological potential.
Key words: transfiguration, Christ, A.S. Pushkin, F.M. Dostoevsky, motive, value meanings.
* Artamonova Lyudmila Alexandrovna ([email protected]), Karpenko Gennady Yur'evich ([email protected]), the Dept. of Russian and Foreign Literature, Samara State University, Samara, 443011, Russian Federation.
