CC BY
65
Л И Т Е Р А Т У Р О В Е Д Е Н И Е УДК 82.09(=511.132) Н. В. Горинова
МОТИВ ДВОЙНИЧЕСТВА В ПОЭЗИИ А. ЛУЖИКОВА
В статье исследуется развитие мотива двойничества в лирике современного коми поэта Александра Лужикова. Автор выявляет эстетические возможности феномена двойничества - мотива двоемирия и мотива двойника - в раскрытии неспособности лирического героя гармонизировать отношения с внешним миром и с самим собой.
Ключевые слова: коми поэзия, А. Лужиков, мотив двойничества, тема двоемирия, двойник.
Статья продолжает ранее проведенные нами исследования феномена двойничества в пьесе коми драматурга А. Лужикова «Ыджыд висьом» (Большая болезнь, 1997). Разрабатываемая им тема двойников отражает многие аспекты мировидения автора, раскрывает сложность взаимодействия человека и окружающего мира, отношение человека к власти, к другому человеку, к самому себе, выявляет понимание автором истории России. В драме происходит процесс «расщепления» героя на нескольких персонажей-двойников, что позволяет автору показать деградацию современника, отсутствие цельности его характера, расколотости его сознания [1]. Образцами персонажей-двойников, как сюжетно-композиционной основой драмы А. Лужикова, автор развивает тему двойничества, прозвучавшую в написанных им ранее стихотворениях, вошедших в сборники автора «Ме радейта тэно» (Я люблю тебя, 1989), «Енэжшорса ордым» (Небесный путь, 1994). В связи с этим обратимся сначала к поэзии А. Лужикова в аспекте заявленной в названии проблемы, что позволит выявить интертекстуальные связи стихотворений и драмы А. Лужикова, а также особенности развития темы двойничества в его творчестве.
Один из лейтмотивов поэтического творчества А. Лужикова - раздвоение мира как причина появления двойника героя. Существо принципа двоемирия как («заостренного выражения вечной проблемы искусства, противоречия между идеалом и действительностью») в том, что принадлежащий двум мирам одновременно человек переживает разлад с самим собой, чем обусловлена возможность самого факта появления образа двойника [2. С. 10].
Мотив раздвоения мира наблюдается уже в стихотворениях А. Лужикова, вошедших в первый его сборник: «Арся туйясбд сиктысь муш» (По осенним дорогам из села ушел), «Сэк югыд волю войыс-луныс» (Тогда светлы были ночь, день). Лирический герой сожалеет, что оставил родные края, родную деревню. Эмоции его вызваны не ностальгией по прошлому, проведенному в деревенской глуши. Его волнуют перемены, происшедшие в нем под влиянием городской среды: «збыль мой одобтом карса олом / портас сьоломос кодзыд изйо?» (неужели суета городской жизни / превратит мое сердце в камень?)* [8. С. 13]. Основу сюжетов составляет традиционное противопоставление города деревне как более одухотворенной, имеющей более высокий нравственный потенциал. В представлениях лирического героя деревня - это своего рода идеальное место, где только и возможна гармония в отношениях между людьми как символ полноты, цельности и совершенства мира. Явного противопоставления цивилизованного города и не испорченной цивилизацией деревни здесь нет. Но деревня предстает как мир мечты, далекий и недосягаемый. Лирический герой не в силах вырваться из городской реальности и вернуться в родные края. Возвращение в мир, влекущий героя своей чистотой, мыслится как мифический, иллюзорный, что наводит на героя чувство грусти от невосполнимой утраты.
Мотив раздвоения мира в душе героя еще более усиливается в стихотворениях следующего сборника А. Лужикова «Енэжшбрса ордым». Так, в стихотворении «Быттьб колип гозъя» (Словно два соловья) двоемирие приводит к внутреннему раздвоению лирического героя:
Быттьо колип гозъя, Словно два соловья (муж и жена)
оти позйын в одном гнезде
пукалоны, волом, сидят, оказывается,
бордъя лов да сьолом. крылатая душа и сердце [7. С. 53].
Здесь дважды проводится параллель между птицей и душой: в первой строке герой сравнивает душу с соловьем, в последней - наделяет ее крыльями «бордъя лов» (крылатая душа). Образ соловья в любовной лирике традиционно соотносится с идиллическим миром природы, с чувственными переживаниями лирического героя, что обусловлено красотой его трелей в брачный период. Но в стихотворении А. Лужикова образ соловья связан не с любовными переживаниями героя.
Сравнивая свою душу с соловьем, герой обнаруживает глубокую чувствительность своей души, ее способность ощущать счастье любви и боль потерь другого человека и слагать об этом песни. По существу поэт, открытый для глубоких переживаний, традиционно для лирики сравнивает себя с соловьем. Выражение «крылатая душа» образно выявляет способность души поэта жить самостоятельно, вне телесной оболочки. Образ полета души А. Лужиков развивает в стихотворении «Кбть и ачым муна пемыд вброд...» (Хоть сам иду по темному лесу.), открывающем сборник «Енэжшбрса ордым». Романтический мотив «раздвоения» мира исходит из неприятия мира низкой действительности.
* Здесь и далее перевод наш. - Н. Г.
Отсюда - стремление бежать от нее. Чаще всего поэт-романтик спасается уходом от нее в мир грез, который он сам создает в воображении [9. С. 8]. В стихотворении «Коть и ачым муна пемыд вород...» лирический герой - романтик. Он несчастен в современном мире (и сопоставляет свою жизнь с блужданием в темном лесу). Желание убежать из повседневности, устремиться к светлому миру, и сами мечты о нем герой выражает как освобождение души от физического тела и парение ее в небесах:
Му выв олом абу мортлон ловлы... Земная жизнь не для человеческой души.
Тат ловлы сомын шуштом овло. Здесь душе только жутко бывает.
Стон лолой енэж шоро качис. Поэтому душа поднялась в небеса,
Но од, но од татчо кольчи ачым... Но ведь, но ведь сам я здесь остался. [7. С. 4].
Мотив самостоятельного существования души развивается и в стихотворении «Быттьо колип гозъя»: душа крылата, а значит, в отличие от самого человека, обладает способностью летать. Такое понимание души не соответствует традиционным представлениям коми, согласно которым человек имеет две души - «лов» и «орт». Первая - это внутренняя душа человека. Она находится в голове и является носителем жизненного начала, соответствует дыханию человека [5. С. 226]. Орт - внешняя душа, сопровождающая человека в течение всей его жизни и иногда дающая ему и его близким знак о близкой кончине [6. С. 268].
В стихотворении А. Лужикова душа обозначается словом «лов», но находится не в голове, а возле сердца, и может покидать тело человека. В то же время она - не орт-двойник лирического героя, а скорее, она напоминает птицу, хотя не является птицей, и с ней сам герой не сравнивается. Представление поэта о душе характерно для традиций многих народов мира. Согласно этим традициям, основным местом обитания души является сердце человека. Предполагается также возможность перемещений души человека в виде птицы во время сна. Отсюда - вера в «вещие сны» и их толкование, а также запрет резко и неожиданно будить спящего: считается, что душа не успеет вернуться и войти в тело [11]. Модификация А. Лужиковым образа странствующей души, характерной для представлений древних, раскрывает способность человеческой души к познанию новых миров, трансцендентальных, неведомых и недоступных человеческому сознанию. Поэт воспринимает душу как субстанцию, способную увидеть и узнать больше самого человека; как своего рода «место», где накапливается материал для творчества. Стихотворение «Быттьо колип гозъя» отображает наличие в жизни лирического героя двух миров - реального и ирреального; осмысление последнего предполагает раздвоение самого героя, временное отделение его души от тела.
В стихотворении А. Лужикова «Пилы» (Сыну) мотив раздвоения мира раскрывает двойственность характера современника, причастного к двум вероисповеданиям. Это своего рода завещание лирического героя, его последнее обращение к сыну. Герой просит похоронить его в заранее выбранном месте и пересадить к его могиле березу и рябину. Хотя в этой просьбе нет стремления героя соблюсти традиции погребальной обрядности коми народа (коми люди редко высаживают
деревья на могилах родных), но связь с народными представлениями все же проступает. Лирический герой полагает, что эти деревья способны охранять его могилу: «Еджыд кыддзыс, пелысь пуыс / лёксьым сайодасны гуос» (Белая береза, рябина / заслонят от зла мою могилу) [7. С. 35]. Действительно, издревле пермяне считали, что береза и рябина обладают сильными магическими свойствами, как обереги против воздействия злых духов. Так, березовые ветки и веники в народной магии имели очистительное значение и применялись в весенних продуцирующих обрядах: обрядах, связанных с родинами, детством и свадьбой, в целительстве и в избавлении от порчи [10. С. 174]. Рябину использовали при схватке с колдуном: можно победить, если бить колдуна палкой из рябины; а с помощью пули, выструганной из рябины, - избавиться от лешего и др. [4. С. 296].
При осуществлении погребального обряда сын должен придерживаться одного условия: не забывать родного отца. В противном случае лирический герой требует срубить деревья на могиле и сделать из них крест, а затем поставить за упокой души отца свечку в церкви. Второй вариант погребения является частью православной погребальной обрядности. Поэт сопоставляет два вероисповедания: береза и рябина - знаки язычества; деревянный крест и свеча - знаками православия. Подчеркнем, что в стихотворении речь идет не о большей значимости какой-либо религии - автор через слово лирического героя выявляет, что ближе его сердцу как сердцу коми человека.
Так, герой отмечает, что деревья на его могиле будут отмечены жизнью («ловъя паса»), в то время как о кресте и свече не сказано ничего. Однако из этого не следует, что православие не имеет жизненной силы. Это значит для поэта, что язычество, несмотря на принятие народом коми христианства, живет и развивается в сознании коми человека. Рябина и береза, в отличие от креста и свечи, имеют корни, что выявляет глубокую укорененность языческого мировосприятия в душе коми человека. Крест и свеча обречены на кратковременное существование, первый с течением времени сгниет, вторая - растает. Но это не значит, что православное вероисповедание останется в прошлом народа коми. Стихотворение выявляет лишь неглубокую привязанность коми человека к этой религии.
Примечательно, что христианское вероисповедание связано в тексте с темой забвения: лирический герой требует обратиться к православному погребальному обряду лишь в случае сыновнего нежелания посещать его могилу. Тем самым усиливается мысль о том, что сын, забыв отца, разрывает отношения со всеми предками, с прошлым своего рода, в данном случае - с языческой историей народа. Вот почему герой просит своего сына срубить деревья на своей могиле и поставить деревянный крест.
В истории народа коми подобная ситуация уже имела место: в XIV в., во времена христианизации Коми края, святитель Стефан Пермский срубил прокудливую березу - объект почитания и поклонения зырян, а на ее месте в дальнейшем был построен православный храм.
Срубание березы стало маркером перехода коми народа от язычества к христианству, знаком «смены золотого века на земледельческую христианскую эпоху» [10. С. 174]. Лирический герой ассоциирует себя с судьбой народа коми,
ощущает оторванность потомков от родных корней и выявляет возможность воссоздания исторического сюжета, как повторного отказа зырян от своих традиций, взглядов и моральных устоев. Вместе с тем герой вынужден признать отсутствие у потомков стремления укорениться в давно насаждаемой религии. Ее возможности в скреплении рода, людей, судя по мыслям лирического героя, коми народом еще не оценены: зыряне соблюдают лишь внешнюю обрядность -ставят на могилах кресты, а в церквях свечи. Поэтому герой понимает, если его сын забудет отца, своих предков, прошлое своего народа, то поверхностно принятое христианство не спасет все перечисленное от полного забвения. В этом его тревога и смысл обращения к сыну, акцентированный в названии стихотворения «Пилы» (Сыну).
Мотив двойственности, получивший развитие в сопоставлении двух погребальных обрядов, выражает беспокойство автора за будущее поколение народа коми, которое при его поверхностном отношении к вероисповеданию, занимает промежуточное положение между двумя мирами, между двумя религиозными системами, поэтому его сознание раздвоено, расколото. «Двойственное» состояние человека, оставившего язычество и воспринявшего из православия лишь обрядность, не может не сказаться на его отношении к действительности, в первую очередь - к культуре: поэт предвидит охлаждение такого человека к ценностям своего народа.
В стихотворении А. Лужикова «Логлун йылысь притча» (Притча о вражде) мотив раздвоения мира позволяет раскрыть внутреннее состояние человека, питающего ненависть к кому-либо. В аллегорической форме поэт размышляет о том, что может послужить объединению враждующих людей. Прежде всего, это решение каких-либо общих проблем, а также общие религиозные предпочтения. Аллегорически представлен момент разобщения враждующих людей: «Гызьом юсо вуджом борын / кок ув муным потас шори» (После того как мы перейдем волнистую реку, / земля под ногами треснет надвое) [7. С. 11]. Смысл аллегории в следующем: как только мы решим наши общие проблемы, мы расстанемся, причем расставание будет расколом, разрывом, болезненным и убивающим. Степень ненависти лирического героя к своему врагу автор сравнивает со стихийным бедствием, выявляя разрушительную силу вражды, возможно, редко приводящей окружающий мир к хаосу, но обязательно разлагающей (можно сказать, раздваивающей) душу человека, который питает ненависть к себе подобному.
Раздвоенность сознания лирического героя порождает в стихотворении А. Лужикова «Векни, чукля туйод» (Узкой, изогнутой дорогой) его двойника. Этот персонаж, соответственно классическим характеристикам двойника, имеет полное внешнее сходство с лирическим героем: оба родились в один и тот же момент, у них одинаковые телосложения, лица, имена, фамилии, отчества. Внешне тождественный герою стихотворения, двойник одновременно противопоставлен лирическому субъекту в том, что двигаются они в разных направлениях: лирический герой - вверх, в рай; его двойник - той же дорогой вниз, в ад, персонифицируя темные, теневые стороны характера героя [10. С. 16].
В литературе о двойниках исследователи выявляют два основных вида двойничества. Первый основан на удвоении индивида, представленного в дву-
единстве героев, повторяющих и дополняющих друг друга (таковы, например, двойники Раскольникова - Свидригайлов, Лебезятников). Второй вид -раздвоение целого, когда автор занят уже не осмыслением общего явления, а наблюдением за его частью как осознание самим героем своего раздвоения (мыслей, чувств, душевных переживаний) [3. С. 6]. А. Лужикова интересует второй тип двойничества: двойник как результат раздвоения личности, как отражение противоречивости, неустойчивости, переменчивости характера самого лирического героя, следствие разлада его с самим собой, борьбы его помыслов, желаний и страстей. Это внутреннее несогласие героя с самим с собой вроде не имеет острого накала: так, в стихотворении «Векни, чукля туйбд» представлена лишь мимолетная встреча лирического субъекта со своим двойником. Однако направление движения последнего выявляет, что он тянет героя в ад, причем он настолько силен, что может отделить душу героя от Бога, тем самым умертвив ее. Двойник в стихотворении А. Лужикова представляет собой проекцию части сознания (или подсознания) героя, которое, будучи введенным в текст в ранге отдельного персонажа, убедительно демонстрирует противоречивый характер лирического субъекта.
Тот же прием лежит в основе в стихотворения А. Лужикова «Гартча гумыль вабергачын» (Кручусь в стремительном водовороте), в котором лирический герой видит себя в двух ипостасях: в стремительно вращающемся водовороте и в неимоверно маленькой игрушке, крутящейся в этом водовороте. Образы явно противопоставлены друг другу: первый раскрывает духовную силу и мощь лирического героя, второй, напротив, - абсолютную беспомощность. И различные жизненные ситуации высвобождают то или иное обличие лирического героя, и, судя по всему, контролировать свои трансформации он не может:
Раздвоенность характера лирического героя обуславливает постоянство его движения, но оно беспорядочно, по сути - герой движется одновременно и на горизонтали (по кругу), и по вертикали (вверх-вниз), что говорит о двойственности его характера. Такая разнонаправленность жизни не может не причинять ему боль, но он не в силах что-либо изменить, не может составить из разных своих ипостасей одну.
Особое звучание тема двойничества получает и в стихотворении «Сьбдбдбм да едждбм ббрас» (После потемнения и просветления), в котором лирический герой рассказывает о кошмарном сне, воспроизводящем действительные события из его прошлого: арест деда. Времена репрессий 1930-х гг. не получают у А. Лужикова конкретно-исторического освещения, гнетущую обстановку эпохи красного террора автор раскрывает через психологический параллелизм: природные явления - гроза, молнии, дождь с крупным градом; парящий
Гартча
гумыль вабергачын.
Гартчигмозыс
швуча-швача
уся-кача,
уся-кача...
Кручусь
в стремительном водовороте. В кружении швуча-швача падаю-взлетаю, падаю-взлетаю. [7. С. 33].
над селением ворон - как яркие и пугающие характеристики кровавых дней России. Обратим внимание на первые две строки: «Сьододом да едждом борас / енэж потю йи моз шори...» (После потемнения и просветления / небо раскололось словно лед на две равные части.) [7. С. 20]. Расколотость небес не столько метафора постреволюционного времени, сколько показатель состояния общества этого периода: расколотого, разрушенного, перевернутого, разделенного на пролетариат и врагов пролетариата, на белых и красных, бедных и кулаков. Общественное сознание ввиду кардинальных политических, экономических, социальных изменений находится в тревожном состоянии, в страхе, в ожидании еще больших катаклизмов. Смятенное состояние общества также можно назвать расколотым, растерзанным ожиданиями негатива. Поэт, воссоздавая атмосферу периода репрессий, выявляет связь исторических событий с современностью. Рассказ лирического героя о кошмарном сне воспроизводит ощущения арестованного в прошлом деда. Герой чувствует боль деда, ожидающего не только долговременную ссылку, но и смерть, о чем говорят последние строки: «Стон польлон вирыс ош /горзо менам дзик быд сонын» (Поэтому кровь деда теперь / кричит в каждой моей вене) [7. С. 20]. Ощущения человека из прошлой эпохи, переданные поэтом через жуткий сон современника, можно рассматривать как некую раздвоенность, «вмещенность» в одном герое двух судеб, двух жизней.
Метафорическое выражение «крик крови» восходит к библейскому сюжету об убийстве Авеля Каином: Каин хотел скрыть сделанное им преступление, но кровь убитого Авеля, по словам Господа, вопиет от земли к Нему. Здесь кровь убитого предка вопиет в лирическом герое, тем самым сообщает потомкам о страдании невинно осужденного человека. По мысли поэта, так страдания предков передаются генетически и мучают потомков впоследствии. В данном случае мотив раздвоения реализуется в «обратном» направлении: не целое разделяется на части, а части соединяются в целое, не теряя при этом своей частности.
Анализ поэзии А. Лужикова позволяет проследить динамику развития темы двойничества в его творчестве (не только в драме «Ыджыд висьом», но и в лирических произведениях, написанных им ранее). Тема двойничества в его поэзии реализуется как на уровне раздвоения мира на реальный и идеальный (протест поэтической души против существующей действительности), так и на уровне раздвоения сознания лирического героя, обусловившего появление своеобразного двойника. Как и в драме «Ыджыд висьом», так и в стихотворениях А. Лужикова мотив двойничества порождается трагедийным пафосом разорванного сознания, которое не в состоянии гармонизировать отношения с внешним миром, с самими собой. Появление двойников в художественном мире автора -следствие его душевных метаний, его смятенного состояния. Анализ стихотворений выявил также эволюцию, углубление темы двойничества в творчестве А. Лужикова: в его поэзии мотив раздвоенности овеян романтикой - отражает непримиримость лирического героя с действительностью, желание бежать из нее. В драме тема двойничества получает остросоциальное звучание, раскрывая конкретно-исторические условия, которые стали причиной раздвоения сознания главного героя.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Горинова Н. В. Феномен двойничества в драме А. Лужикова «Ыджыд висьбм» (Большая болезнь) // Ежегодник финно-угорских исследований. 2013. Вып. 2. С. 46-54.
2. Грудкина Т. В. Феномен двойничества в русской литературе XIX в. Автореф. дис. ... канд. филол. н. Шуя, 2002. 18 с.
3. Комова Т. Д. Двойники в системе персонажей художественного произведения (на материале западноевропейской и русской литературы XIX в.). Автореф. дис. ... канд. филол. н. М., 2013. 23 с.
4. Конаков Н. Пелысь // Мифология Коми. М.: Изд. ДИК, 1999. С. 296-297.
5. Лимеров П. Ф. Лов // Мифология Коми. М.: Изд. ДИК, 1999. С. 226.
6. Лимеров П. Ф. Орт // Мифология Коми. М.: Изд. ДИК, 1999. С. 268-269.
7. Лужиков А. Енэжшбрса ордым: Кывбуръяс. Сыктывкар: Коми книжной издательство, 1994. 128 л.
8. Лужиков А. Ме радейта тэнб: Кывбуръяс. Сыктывкар: Коми книжной издательство, 1989. 41 л.
9. Нечаева Е. А. Поэтика демонического в творчестве Э. Т. А. Гофмана. Автореф. дис. ... канд. филол. н. М., 2002. 20 с.
10. Уляшев О. И. Xроматизм в фольклоре и мифологических представлениях пермских и обскоугорских народов. Екатеринбург: УрО РАН, 2011. 422 с.
11. http://dic.academic.ru/dic.nsf/enc_mythology/2369 (Мифы народов мира).
Поступила в редакцию 21.01.2015
N. V. Gorinova
The Motive of the Doubles in A. Luzhikov's Poetry
The author investigates the development of a motive of the doubles in poetry of modern Komi poet A. Luzhikov. The author reveals esthetic opportunities of phenomenon of the doubles - motive of two worlds and motive of the double - in disclosing inability of a lyrical hero to harmonies relations with the outside world and with himself.
Keywords: Komi poetry, A. Luzhikov, motive of the doubles, theme of two worlds, double.
Горинова Наталья Васильевна,
кандидат филологических наук, научный сотрудник, Институт языка, литературы и истории Коми НЦ УрО РАН 167982, Россия, г. Сыктывкар, ул. Коммунистическая, 26
E-mail: ngorinova@mail.ru
Gorinova Natalya Vasiljevna,
Candidate of Sciences (Philology), Research Associate, Institute of Language, Literature and History Komi Science Centre, Ural Branch, Russian Academy of Sciences 167982, Russia, Syktyvkar, Kommunisticheskaya St., 26
E-mail: ngorinova@mail.ru
