CC BY
32
УДК 821.161.1.09-3+929Солженицын
Мотив «девушка с вышивкой»/ «девушка за пяльцами» в творчестве А. И. Солженицына
И. Е. Мелентьева
Мелентьева Ирина Евгеньевна, кандидат филологических наук, доцент кафедры истории и теории литературы, Православный Свято-Тихоновский гуманитарный университет, Москва; ведущий научный сотрудник отдела по изучению наследия А. И. Солженицына, Дом русского зарубежья имени Александра Солженицына, Москва, [email protected]
В статье идет речь об образе-мотиве вышивающей девушки (девушки за пяльцами) в произведениях А. И. Солженицына («Архипелаг ГУЛАГ»», «Раковый корпус», «Красное Колесо», «Три невесты») и о связи творчества писателя с русской литературой XIX века. Ключевые слова: А. И. Солженицын, «Раковый корпус», «Архипелаг ГУЛАГ», «Красное Колесо», «Три невесты», мотив.
The Motif of a Girl with Embroidery in the Work of A. I. Solzhenitsyn
I. E. Melenteva
Irina E. Melenteva, http://orcid.org/0000-0003-4760-4381, St. Tikhon's Orthodox University, 23B Novokuznetskaya St., Moscow 115184, Russia; House of Russian abroad named after Alexander Solzhenitsyn, 2 Nizhnyaya Radishevskaya St., Moscow 109240, Russia, [email protected]
In this article the author talks about the image-motif of the embroidering girl (the girl with the embroidery frame) in the works of A. I. Sol-zhenitsyn (The Gulag Archipelago, Cancer Ward, The Red Wheel, Three Brides) and the connections of his work with the texts of Russian writers of the 19th century.
Keywords: A. I. Solzhenitsyn, Cancer Ward, The Gulag Archipelago, The Red Wheel, Three Brides, motif.
DOI: https://doi.org/10.18500/1817-7115-2019-19-2-217-221
В произведениях русской литературы XIX в. часто присутствует вышивающая за пяльцами девушка. Этот образ-мотив встречается в творчестве А. С. Пушкина, А. Н. Майкова, Ф. М. Достоевского, И. С. Тургенева, И. А. Гончарова, Н. С. Лескова, Л. Н. Толстого, А. Н. Островского, П. И. Мельникова-Печерского и др. Образ-мотив «девушка за пяльцами» так часто возникает в текстах этого времени, что становится литературным топосом (топос - «любой повторяющийся элемент текста - от отдельной устойчивой литературной формулы до мотива, сюжета или идеи»1). А пяльцы - своеобразная этикетная деталь женского мира XX в. - оказываются визитной карточкой девушки и молодой женщины, иногда почти замещают ее.
Пяльцы в произведениях русской литературы XIX в. символизируют лучшие женские качества:
кротость, чистоту, нежность, грациозность, возвышенность, стыдливость, прилежание, упорство, глубину чувств... Вышивающая девушка скромно потупляет глаза и больше молчит, чем говорит; склоненная шея, скругленная спина и опущенные плечи рукодельницы образуют плавную линию так называемых покатых плеч, которые в XIX в. считались наиболее привлекательными. Эта «модная» поза дает возможность вышивальщице наблюдать и внимательно слушать окружающих, внешне оставаясь безучастной; дает возможность находиться рядом с активным действием и иметь право никак не реагировать. То есть пяльцы становятся и барьером от внешнего мира, и безопасным проводником в этот внешний мир.
Вышивающая девушка и позволяет любоваться своей красотой, и вместе с тем «заслоняется», выстраивает четкую границу между собой и другими - влюбленным, возлюбленным или ревнивой соперницей. В то же время за пяльцами девушки-невесты, чающие найти жениха или страдающие febris erotica, ведут разговоры о любви и браке. Частой является амурная встреча за пяльцами, передача письма или подарка. Традиционна и такая ситуация: герой в любовном томлении глядит на вышивальщицу и пытается ее очаровать. Ко всему прочему, время, проведенное за пяльцами, способствует развитию в девушке и молодой женщине рефлексии и особого оригинально-личностного понимания жизни. Также важна связь образа работающей за пяльцами девушки с книгой и книжным миром: вышивание не мешает внимать тому, на что не обязательно смотреть, поэтому особенно удобно слушать чтение книг или вести разговоры о литературе и жизни. Так, вышивальщица и читательница в сознании русского человека XIX в. сцеплены и почти нераздельны.
Следует отметить, что в литературе начала XX в. «девушка за пяльцами» воспринимается уже как уходящая натура, а в отечественных произведениях 1920-1970 гг. - как обломок навсегда ушедшей культуры века предшествующего.
Вот и для А. И. Солженицына умение вышивать является устойчивым признаком плотной связи персонажа с дореволюционной культурой и литературой. Например, в «Архипелаге ГУЛАГ» читаем о том, как уголовницы-проститутки в лагере эксплуатировали «бывших»: «."монашки" и другие каэрки подрабатывали от них, вышивая им нижние сорочки, - и, богатые как никогда прежде, с чемоданами, полными шёлка, они
© Мелентьева И. Е, 2019
(уголовницы-проститутки. - И. М.) по окончании срока ехали в Союз начинать честную жизнь»2. А так в «Красном Колесе» Солженицын пишет о хозяйственных добродетелях императрицы Александры Фёдоровны и ее дочерей: «Сама зная много ручной работы, хорошо владея машинным шитьём и вышиваньем, мать старалась передать навыки дочерям, не разрешала им сидеть сложа руки. Правда, по-настоящему всё перенимала, владела талантом рукодельницы, имела ловкие руки одна Татьяна. Она шила блузы себе и сестрам, вышивала, вязала, и она же часто причёсывала мать, что было нелёгкой работой. И всегда была за делом. <.. .> В России государыня удивлялась, как барышни высшего света ничем, кроме офицеров, не интересуются. Стала она создавать общества рукоделия - для дам и барышень, работать вещи для бедных, - но им эти общества быстро надоели и рассыпались. <. > В Крыму она строила на свои деньги санатории для туберкулёзных, устраивала базары в их пользу, сама для них вышивала с дочерьми и сама на них продавала, выстаивая по много часов кряду на своих слабых больных ногах»3.
Девушка с вышивкой - центральный образ стихотворения Солженицына «Три невесты» (1953), написанного в Казахстане во время кок-терекской ссылки. Три невесты - это три вышивающие девушки-учительницы, к которым неодолимо влечет лирического героя: «Там висели зайчики смешные на стене, / В безделушках девичьих цвела душа живая, / Над мотками розовых, зелёных мулине / Девушки склонялись, вышивая. / Это было так несовременно, / Так милы мне были три головки русые.»4. Лирический герой, как бы реконструируя топос русской литературы XIX в. «девушка за пяльцами», начинает читать «невестам» значимые для него стихи русских поэтов: «Блока белокрылого, Есенина смятенного, / Бунина закатного, обдуманного Брюсова. / Я метал им всё, что помнил только лучшего, / Голову в жару свою охватывал, / Отцедил смолы янтарной Тютчева, / Брызнул зелья чёрного Ахматовой»5. Но любовная лихорадка проходит после того, как лирический герой понимает, что ошибся: «Клеткам счёт не потеряли, и на горле выемов / Не поправили, и нити брали - те; / Я списать не дам ли песенок из фильмов, - / Лишь одна спросила в простоте»6. Девушки оказываются нечувствительны к тому, что волнует лирического героя - у них другие ценности. Высокая поэзия не действует на вышивальщиц, которые не понимают разницы между сочинениями великих русских писателей и советских поэтов-песенников. Оппозицией к текстам Тютчева, Блока, Брюсова, Есенина, Бунина и Ахматовой в «Трех невестах» являются «песенки» из кинофильмов, которые бытовали в рукописных девичьих альбомах в доинтернетную эпоху. А девичий альбом - этот низовой конкурент Самиздата - вряд ли мог вызвать сочувствие автора, так как «альбомные» тексты были совсем
не вровень с текстами Самиздата, но занимали его место в структуре чтения простого человека.
Невидимыми нитями общности художественных миров связываются «Три невесты» с повестью «Раковый корпус» (1963-1966). В этой повести есть два эпизода, которые можно обозначить как «девушка с вышивкой».
Медсестра онкологического корпуса Зоя во время дежурства, выполнив все свои служебные обязанности, хочет, уютно устроившись в каком-нибудь спокойном уголке, заняться принесенным из дома рукоделием: «Зоя. достала и развернула вышиванье: небольшой кусочек, натянутый на пяльцы, на нём уже вышитый зелёный журавль, а лиса и кувшин только нарисованы»7. Свидетелем Зоиных рукодельных досугов оказывается один из раковых больных - ссыльный Олег Костоглотов. Герой поражен, восхищен и словно бы узнает в Зое свой идеал, отсылающий к иной, «прежней» жизни:
«Костоглотов смотрел, как на диво:
- Вышиваете??
- Чему вы удивляетесь?
- Не представлял, что сейчас, и студентка мединститута - может вынуть рукоделие.
- Вы не видели, как девушки вышивают?
- Кроме, может быть самого раннего детства. В двадцатые годы. И это считалось буржуазным. За это б вас на комсомольском собрании выхлестали.
- Сейчас это очень распространено. А вы не видели?
Он покрутил головой.
- И осуждаете?
- Что вы! Это так мило8, уютно. Я любуюсь.
Она клала стежок к стежку, давая ему полюбоваться. Она смотрела в вышиванье, а он - на неё» (38-39).
В «Раковом корпусе» вышивка, пришедшая из теплых дворянских и купеческих гнезд, ассоциируется с ценностями дореволюционного быта, с домашним очагом, с бескорыстной любовью, противопоставлена холодному советскому миру и служит одним из их опознавательных знаков, по которому узнается «свой». Именно поэтому Костоглотов так раскрывается перед девушкой-вышивальщицей. Характерно, что умиление героя вызывает не вязание шарфа или фуфайки, не кройка и шитье платья или рубашки (а Зоя все это умеет!), но бесполезное, неутилитарное, почти бессмысленное рукоделие - вышивка, которая сродни «беспрактичному» (234) направлению животноводства Кадминых (эта чудесная супружеская чета вместо свиней и коров «разводит» преданных собак и любящих искусство котов).
Первый из эпизодов «девушка с вышивкой» в повести «Раковый корпус» происходит поздним вечером во время Зоиного дежурства. У девушки двухнедельные зимние каникулы (правда, несколько сдвинутые во времени из-за того, что осенью студентов посылали на хлопок), когда ей не
надо зубрить учебники, когда она может заняться чем-нибудь необязательным и приятным. Косто-глотов сначала немного рассказывает о себе, затем выпрашивает у нее учебник «Патологической анатомии», немного слушает о ее жизни и т. п. Потом в разговоре происходит перелом: главной становится матримониальная тематика. Так, Ко -стоглотов произносит: «... молодому жениться рано, а старому поздно», «Вот вы, например, - что сейчас понимаете в мужчинах? Ни-чер-та! <...> И выйдете замуж - о-бя-за-тельно ошибётесь» (38). После этих слов Зоя «из той же большой оранжевой сумки достала и развернула вышиванье» (38). То есть возникает вполне привычная ситуация русской литературы XIX в., в которой соединяются девушка за пяльцами, любование девушкой, разговоры о любви и браке.
Второй эпизод за вышиванием происходит через несколько дней, в другом помещении, в солнечное воскресенье после обеда, когда Зоя уже разделалась с основными обязанностями медсестры: «Она прихватила вышиванье, и Олег пошёл за ней в комнату врачей. Это была светлая угловая комната с тремя окнами» (143). «Сейчас, когда они уединились в этой комнате и сели в эти кресла, - продолжает Солженицын, - с единственной целью разговаривать, от одного слова, от тона, от взгляда зависело, пойдёт ли разговор порхающий или тот, который взрезывает суть. Зоя вполне была готова к первому, но пришла она сюда, предчувствуя второй» (144). Костоглотов начинает: «Я загадал. Поедет ли одна девушка с золотой чёлкой. к нам на целину» (144). Этот разговор с вышивкой в руках продолжает предыдущий - Зоя все больше узнает о Костоглотове: Олег рассказывает о своем приговоре, о бывшей возлюбленной, о «вечной» ссылке. Беседа с Костоглотовым настолько поражает Зою, что в какие-то моменты она просто не в состоянии спокойно рукодельничать: «Она только отложила вышиванье (ещё к нему и не притронулась)» (145); «Зоя отложила вышиванье» (147) и т. п. Рассказывая о судьбе друзей юности, Костоглотов, начинает читать Есенина:
«- . Одна из наших девушек кончила с собой. Ещё одна жива. Трёх ребят нет. Про двоих не знаю .
Он свесился с кресла на бок, покачался и прочёл:
Тот ураган прошёл. Нас мало уцелело. На перекличке дружбы многих нет. <.>
Она делала стежки и почувствовала его рассматривающий взгляд.
Исподлобья глянула навстречу.
Он стал говорить очень выразительно, всё время втягивая её взглядом:
Кого позвать мне?.. С кем мне поделиться Той грустной радостью, что я остался жив?
- Но вот вы уже поделились! - шёпотом сказала она, улыбаясь ему глазами и губами» (149-150).
Следующий этап любования и узнавания наступает, когда Костоглотов просит Зою показать ему «городскую красивую девушку» (150). Зоя «откинула вышиванье, вспрыгнула с кресла, как девчёнка. Она пошла как манекенщица - в меру изгибаясь и в меру прямо, то поводя руками, то приподнимая их» (150). Костоглотов завороженно замирает: «Олег держал халат Зои у груди, как обнял, смотрел же на неё распяленными глазами.
- Браво! - прогудел он. - Великолепно.
Что-то было даже в свечении голубой скатерти - этой узбекской невычерпаемой голубизны, вспыхнувшей от солнца, - что продолжало в нём вчерашнюю мелодию узнавания, прозревания» (150). Но Зоя делает ошибку, после которой очарование «вышивающей девушки» развеивается почти так же, как в стихотворении «Три невесты»: «И тут бы, наверно, ей остановиться! Она же, возбуждённая таким неотрывным, таким поглощающим восхищением, какого не встречала от городских молодых людей, каждую субботу без труда обнимающих девушек хоть на танцах, - она ещё выбросила обе руки и, прищелкивая обеими, всем корпусом завиляла, как это полагалось при исполнении модной песенки из индийского фильма:
- А-ва-рай-я-а-а! А-ва-рай-я-а-а!
Но Олег вдруг помрачнел и попросил:
- Не надо! Этой песни - не надо, Зоя» (151).
Это «А-ва-рай-я-а-а» из популярнейшего
фильма «Бродяга» (1951, Индия, реж. Р. Капур) разом духовно отдаляет Костоглотова от Зои. Герой осознает, что Зоя, считающая судьбу уголовника Бродяги из индийской кинокартины судьбой и самого Олега, слишком далека от понимания разницы между «блатарями» и «политическими» в ГУЛаге, а, значит, что ей всего не объяснить («Это - сто лет рассказывать» (152)), что она «чужая». Костоглотов перестает обманываться - а Зоя перестает быть для него «девушкой с вышивкой».
Если параллельно с эпизодами «девушка с вышивкой» в «Раковом корпусе» читать стихотворения Солженицына периода ссылки, в которых отражается мучительный поиск спутницы жизни самого писателя - надежной помощницы и преданной соработницы, то можно обнаружить определенное сходство. Так, в стихотворении «Вот и воли клочок.» (1953) «непреклонность» и «верность» идеальной возлюбленной, которую лирический герой хотел бы ввести «не краснея, / В круг высокий былых каторжан», противопоставлены «комсомольской. измене»9. А пропетое Зоей «А-ва-рай-я-а-а» соотносится с «деревянной трелью Комсомола»10 из стихотворения «Под духмяной, дурманящей сенью джиды.» (1953), где, как и в «Раковом корпусе», лирическому герою становится «стыдно и больно»11, что та, которую он принял за прелестную певунью-дикарку, оказалась современной советской девушкой.
Третий разговор Костоглотова и Зои происходит во вторник во время ночного дежурства,
когда, прикрывающая (и одновременно приоткрывающая) их чувства и намерения художественная деталь - вышивка в пяльцах - становится ненужной и заменяется на другую деталь - подушку, точнее кислородную подушку. Кислородная подушка, необходимая одному из умирающих пациентов ракового корпуса, становится поводом для телесного сближения Зои и Костоглотова: «Они поднимались по лестнице, не держась за руки, но держась за подушку, надутую, как футбольный мяч, и толчки ходьбы одного и другой передавались через подушку» (211). Здесь соединяющей персонажи деталью (и прямо, и переносно) является подушка, которая символизирует постель и плотские брачные отношения12. После поцелуев, у кислородного баллона опьяненный страстью Костоглотов фактически делает Зое предложение: «Правда ты поедешь в Уш-Терек?.. Мы женимся... Мы построим себе там домик» (209). Но в то же время эпизод с подушкой становится точкой невозврата в отношениях Зои и Костоглотова. Любование уходит, а его место занимает тяжелое плотское чувство, Зоя для Костоглотова уже совсем не девушка с вышивкой: «Он. думал об этой девушке, об этой женщине, об этой бабе, и как уговорить её уединиться» (211).
Затем, когда Олег узнает от медсестры « в чём смысл этих уколов» (209), напряженно-эротическое влечение Костоглотова к Зое парадоксально выливается в решение героя сразу по возвращении в Уш-Терек жениться и «... больше впрохолость не жить!» (237). Причем жениться не на Зое, а на ком-нибудь из местных жительниц - в памяти героя возникают хозяйственная красавица Ксана и совсем юная Инна Штрём. «Зоя вряд ли поедет, - рассуждает Костоглотов. - А если б и поехала -то через полтора года. Ждать опять, ждать опять, всю жизнь ждать!» (237).
Интересно, что подушка и стимулирует плотское влечение Костоглотова к Зое, и предшествует их разрыву. Те же подушки и перины, сохнущие на веранде во дворе « духовной» возлюбленной Костоглотова Веры Гангарт дают герою ясное понимание невозможности его любовного соединения с ней. Причем в эпизоде прихода Костоглотова к Веге все эти постельные принадлежности, означающие эротически-плотский мир, враждебны герою. Хотя вначале их описание почти нейтрально: «На перилах набросаны были на просушку - одеяла, матрасы, подушки, а на верёвках от столбика к столбику ещё висело бельё» (428). Но уже тут Костоглотов ощущает их как «слишком отяжелённые подступы» (428). Когда Веги не оказывается дома, Олег ждет ее во дворе, где «на перилах лежали - тяжёлые подушки. Тюфяки. Одеяла в конвертных пододеяльниках. Их выложили выжариваться на солнце. <...> Ещё из-за этих громоздких постельных бастионов Олег никак не мог сообразить» (430). Тупую агрессивность душных деталей постельного мира герой чувствует и морально, и физически - они
побеждают его, парализуют ум и волю: «И от подушечных бастионов Олег попятился и отступил - вниз, назад, откуда и пришёл, - отброшенный. Если б ещё не эти подушки - с одним помятым углом, двумя свисшими, как вымя коровье, и одним взнесённым, как обелиск, - если б ещё не подушки, он бы сообразил, решился на что-то» (430). Все предшествующее приводит героя к любовному поражению - он понимает, что ничего хорошего из отношений с Верой не получится, ведь как «птица не живёт без гнезда, женщина - не живёт без постели» (431). Так еще не построенная любовная лодка Веги и Костоглотова уже садится на мель подушек, одеял и тюфяков13.
В произведениях Солженицына можно найти мотивы традиционных женских рукоделий, которые сопряжены с дореволюционной эпохой. Писатель в «Трёх невестах» и «Раковом корпусе» развернуто воспроизводит вполне устоявшуюся литературную ситуацию (топос) русской литературы XIX в. - «девушка за пяльцами»/«девушка с вышивкой». В «Раковом корпусе» эпизодам «девушка с вышивкой» сопутствуют те устойчивые структурные элементы, которые сопровождали образ вышивающей девушки в литературе XIX в.: наблюдение героев друг за другом, склоненная голова и плечи девушки, любование девушкой, матримониальные разговоры, чтение художественных текстов, разговоры о смысле жизни, образ девушки-невесты. Но для Солженицына вышивание - это не только одна из «привычек милой старины»14, которые были дороги сердцу писателя, но и образ-мотив, отсылающий к XIX в., времени цельности, гармонии и справедливости. К тому же в ложном и опасном советском мире этот мотив становится обманкой и почти ловушкой. Также в «Раковом корпусе» в линию эпизодов «девушка с вышивкой» вводится эпизод со значимым отсутствием вышивки в девичьих руках. Этот минус-прием дает возможность показать коренные перемены жизни в советской России, где «девушки за пяльцами» превращаются в «девушек с подушками».
Примечания
1 Руди Т. Топика русских житий // Русская агиография : Исследования. Публикации. Полемика : сб. науч. работ. СПб., 2005. С. 63.
2 Солженицын А. Архипелаг ГУЛАГ : Опыт художественного исследования. Ч. ПНУ // Солженицын А. И. Собр. соч. : в 30 т. Т. 5. М., 2010. С. 56. Здесь и далее в текстах Солженицына сохранены авторские графика, орфография и пунктуация.
3 Солженицын А. Собр. соч. : в 30 т. Т. 10. Красное Колесо : Повествованье в отмеренных сроках. Узел II : Октябрь Шестнадцатого. Кн. 2. М., 2007. С. 366.
4 Солженицын А. Три невесты // Солженицын А. И. Собр. соч. : в 30 т. Т. 18. Раннее. М., 2016. С. 244.
5 Там же.
6 Там же.
7 Солженицын А. Раковый корпус // Солженицын А. И. Собр. соч. : в 30 т. Т. 3. М., 2012. С. 38. Далее текст повести цитируется по этому изданию с указанием страниц в скобках.
8 Кстати, очень важно, что слова с корнем мил- (а слово «милы» мы встречаем и в «Трёх невестах») постоянны для всего того, что связано с образом нездешней и несегодняшней Веры Гангарт, а не Зои. Например: «Он думал, оказывается, о Вере Гангарт. Он думал, что такая милая женщина никогда не появится у них в Уш-Тереке» (65); «Милость её всякий раз светит в улыбке как солнышко когда она попадётся в коридоре» (65); «.антилопа Нильгау. стояла близко за сеткой и смотрела на Олега крупными доверчивыми и - милыми! да милыми глазами! . Она не сводила с него мило-укоряющего взгляда» (426) и др. (выделено нами. - И. М.).
9 Солженицын А. Вот и воли клочок. // Солженицын А. И. Собр. соч. : в 30 т. Т. 18. Раннее. С. 242.
10 Солженицын А. Под духмяной, дурманящей сенью джиды. // Там же. С. 243.
11 Там же.
12 Кстати, одна из героинь «низкой плоти» - горластая санитарка Нэля - тоже связана с подушкой: «О-О-ой, - вздохнула-простонала на весь вестибюль широко-кудрая Нэля. - Милая подружка подушка! Спать-то как хочется-а. Ту ночь с шоферянами прогуляла.» (30-31).
13 Эти сцены приводят на память эпизод из романа Ю. Олеши «Зависть» (1927): представитель «старого мира» Иван Бабичев в доказательство своих родительских прав на дочь Валю приносит пуховую подушку, на которой она спала в детстве.
14 Пушкин А. Евгений Онегин // Пушкин А. С. Собр. соч. : в 3 т. М., 1986. Т. 2. С. 221.
Образец для цитирования:
Мелентьева И. Е. Мотив «девушка с вышивкой»/«девушка за пяльцами» в творчестве А. И. Солженицына // Изв. Сарат. ун-та. Нов. сер. Сер. Филология. Журналистика. 2019. Т. 19, вып. 2. С. 217-221. DOI: https://doi.org/10.18500/1817-7115-2019-19-2-217-221
Ote this article as:
Melenteva I. E. The Motif of a Girl with Embroidery in the Work of A. I. Solzhenitsyn. Izv. Saratov Univ. (N. S.), Ser. Philology. Journalism, 2019, vol. 19, iss. 2, рр. 217-221 (in Russian). DOI: https://doi.org/10.18500/1817-7115-2019-19-2-217-221
