CC BY
85
подлинником. Одной из особенностей программы ГХМАК являлась также большая значимость творческих практикумов в процессе работы с посетителями. В отсутствие постоянных встреч с психологом, практические занятия по изобразительному искусству, обладавшие известным терапевтическим эффектом, являлись здесь необходимым звеном процесса оптимизации эмоционального настроя будущих мам.
В целом, опыт работы проекта «В поисках гармонии: ребёнок до рождения» в Государственном художественном музее Алтайского края, участниками которого, в течение 20032009 гг. стали более 60 семей, показал, что посещение музея во время беременности выработало у большинства родителей потребность использования духовного потенциала художественной культуры в процессе развития личности ребёнка [2]. Так, согласно итогам устного опроса участниц проекта 20032006 гг., практически все дети старше одного года занимались в художественных студиях раннего развития. Многие родители с детьми пополнили ряды постоянных посетителей музея.
Позитивным результатом реализации проекта, существованию которого была свойственна определённая цикличность, явилось формирование стабильной аудитории, состав которой обновлялся в среднем дважды в год. Наряду с этим в 20072008 гг. в развитии программы наметилась ещё одна тенденция: участницы программы 2003-2004 гг. стали возвращаться в музей во время второй беременности. Таким образом, за время своего существования проект «В поисках гармонии: ребёнок до рождения» зарекомендовал себя как социально
значимое мероприятие, обладающее высоким культуросозидающим потенциалом и имеющие долгосрочную перспективу и возможность реализации на базе других музеев Западной Сибири. В частности, опыт работы с будущими родителями в ГХМАК в определённой мере был воспринят сотрудниками Новокузнецкого художественного музея (НХМ), где с 2009 г. действует программа «Девять месяцев» [4]. Осуществление программы «В поисках гармонии: ребёнок до рождения» запланировано также в Родинском районном музее Алтайского края. Инициатором этого стала сотрудница названного музея, которая во время беременности и первые два года жизни ребёнка посещала занятия для будущих родителей в ГХМАК.
Подводя итоги вышесказанному, следует констатировать, что обращение к истории музейного дела в России позволяет рассматривать представленные формы работы с будущими родителями как новый уникальный опыт работы с семейной аудиторией в музее, обладающий высоким культуротворческим потенциалом, реализация которого способствует рождению новых форм цивилизованного досуга, укрепляет институт семьи и оказывает положительное влияние на развитие культурной среды региона. Формируя музейную культуру в семье на ранней стадии её становления, подобные мероприятия создают благоприятные предпосылки для возникновения устойчивых механизмов взаимодействия музея с семейной аудиторией, содействуя также повышению общего уровня культуры современного общества в целом.
Библиографический список
1. ГХМАК. Отчет о праздновании Дня матери в 2003 г., Л. 1.
2. Российский Этнографический музей приглашает Вас посетить программу "Мамина школа"// Web-cайт Российского этнографического музея: РЭМ / Посетителю / Музей - детям, родителям, педагогам / Занятия для взрослых «Мамина школа»// © Российский Этнографический музей. -Режим доступа: http://www.ethnomuseum.ru/section33/318/1639/2121.htm - Загл. с экрана.
3. Личный архив Сидоровой О.В. Интервью старшего научного сотрудника НХМ Андичековой Л. А., 12.12.2008.
4. НХМ. Музейные программы 2007-2008. Программа для будущих мам «Девять месяцев».
Статья поступила в редакцию 19.08.10
УДК 130+82.09
П.В. Маркина, докторант АлтГУ, канд. филол. наук, БГПА, г. Барнаул, E-mail: [email protected]
МОСКОВСКИЙ МИФ М.М. ЗОЩЕНКО
В статье в рамках культурной оппозиции «Москва - Петербург» рассматривается отношение ленинградца М.М. Зощенко к Москве. Во взаимосвязи с петербургским мифом столичный компонент неоднозначно оценивается советским классиком, что подтверждают автобиографический и мифопоэтический коды.
Ключевые слова: московский миф, М.М. Зощенко, Москва, петербургский миф, Ленинград.
«Утрата Петербургом столичного статуса была закономерным и почти неизбежным следствием Октябрьской революции. Радикальные социальные преобразования, как правило, в первую очередь находят свое выражение в переоформлении социально-политического пространства» [1, с. 8]. Кардинальная перекройка законов времени и пространства 1920-х годов вынуждала людей быть в курсе событий, следовать последним изменениям, разрушающим привычное течение жизни. Внезапно возникающие трансформации хронотопа актуализировали противостояние центра и периферии, тоталитаризм задействовал центростремительные силы. Массы людей, меняя свое привычное место жительства, стремясь попасть в водоворот жизни, заполняли ядро страны. Тотальный столичный магнитизм, иронически оцененный М.М. Зощенко, протекал в сопряжении с процессом отталкивания.. Две пространственные модели - московизация и провинциализация [2] - в своем структурном отношении восходят к единому противоречивому процессу, где «Москва-центризм» сочетается с «провинция-центризмом» [1, с. 11].
В мнимой разделенности мира на столицу и провинцию М.М. Зощенко оказывается с последней. Писатель в раннем творчестве пытается устранить функциональный дисбаланс автобиографического Петербурга. «Город, как замкнутое пространство, может находиться в двояком отношении к окружающей его земле: он может быть не только изоморфен государству, но и олицетворять, быть им в некотором идеальном смысле... , но он может быть и его антитезой» [3, с. 208]. Советский мир, нейтрализуя противопоставленность бывшей столицы стране («Москва нужна для России; для Петербурга нужна Россия» [4, с. 99]), включает Ленинград в общий ряд провинциальных городов.
В дневниках Е.С. Булгаковой (запись от 29 ноября 1936 года) отражена эта пугающая москвичей трансформация. Командированный в Ленинград М. А. Булгаков в два часа ночи позвонил по телефону и сказал, «[ч]то поездка неприятная, погода отвратительная, город в этот раз не нравится». И далее от 1 декабря: «Приехал. Ленинград произвел на него удру-
чающее впечатление (и на Мелика тоже). Публика какая-то обветшалая, провинциальная» [5, с. 257].
Такое понимание города изначально не было принято ленинградскими писателями. В дневниках К.И. Чуковский 25 января 1926 запишет, что М.М. Зощенко «едет на днях в провинцию, в Москву, в Киев, в Одессу...» [6, с. 363]. Ряд однородных членов включает в антитезе к столичному Петербургу крупнейшие прославленные города в перечень периферии (ср. «Случай в провинции»). Однако для М.М. Зощенко подобного разрыва социальных изменений с ощущением пространства не существовало.
Собственную периферийность столкнувшийся с первой славой автор подчеркивает уже после переноса столицы России из Петрограда в Москву (1918). Появляющиеся в текстах М. М. Зощенко анахронизмы названий города доказывают внестоличность пространства Ленинграда. Главная особенность жизни 1920-х гг. заключается в том, что «ценности периферии становятся выше ценностей центра. И сознание людей и сами эти люди устремляются в горизонтальном направлении от центра» [2, с. 20]. М.М. Зощенко не совершает подобного движения, и в дальнейшем тотальном людском приливе в столицу уклоняется от переезда в Москву.
Внимание к Москве советского фельетониста обусловлено социальными процессами и петербургским текстом. Кроме М. М. Зощенко, для многих советских писателей Москва становится желанным местом, где «только и можно жить» [7, с. 295]. Апофеозом централизации этого пространства является юбилейная (800-летие Москвы в 1947 году) речь Сталина, назвавшего Москву образцом всех столиц мира [2, с. 109]. Обнаруживается тотальная гипертрофия Москвы: «осуществляя власть над периферией, столица вынуждена «транслировать» самое себя повсеместно» [1, с. 11]. Так главный город становится тождественным всей стране.
В этом аспекте жизнь и творчество М.М. Зощенко обнаруживают новый виток противостояния главных городов России. Писатель утверждает внестоличность пространства. Петербургский миф всегда строился в оппозиции к Москве: «Москва женского рода, Петербург мужеского. В Москве все невесты, в Петербурге все женихи. Петербург - аккуратный человек, совершенный немец. Москва - русский дворянин. не любит середины» [4, с. 98]. Однако в споре столиц еще Н.В. Гоголем был обозначен третий «украинский» голос Киева.
М. М. Зощенко снимает прямую противопоставленность Москвы - Петербурга/Ленинграда, добавляя в автомифологию новый город. Он меняет место рождения, разрывая даже в прошлом связи со столичностью (на момент рождения Петербург - главный город Российском империи). Однако в различных автобиографиях утверждается наряду с действительным и мифологизированное пространство рождения: «Я родился в Полтаве» ([Автобиография]) [8, с. 104], «Я не знаю даже, где я родился. Или в Полтаве, или в Петербурге. В одном документе сказано так, в другом - эдак. По-видимому, один из документов - «липа». Который из них «липа», угадать трудно, оба сделаны плохо» («О себе») [8, с. 105], «Родился в Ленинграде (Петербурге).» ([Автобиография]) [8, с. 126], [9, с. 13] (то же в «Возвращенной молодости»), «Родился. в г. Полтаве» («Автобиография») [8, с. 127].
Появление украинского города объяснено не только особо переживаемой М.М. Зощенко наследственностью (отец-полтавец), но и отрицанием собственной, по праву рождения, столичности. На момент сотворения автобиографического мифа Петербург уже перестал быть Петроградом, приняв имя вождя мирового пролетариата.
Упоминания родового хронотопа датируются концом 1920-х - 1930-ми годами. К этому времени - прошло более десяти лет с момента перенесения столицы - Ленинград стал провинциальным городом. Наряду с реально существующими топосами, снимая оппозиционность двух городов, фигурирует
Ленинград, которого не существовало в момент появления М. М. Зощенко на свет. Таким образом, писатель утверждает реальность советского в противоположность мнимости полта-во-петербургского трансформера.
Новая пространственная модель мира у М.М. Зощенко в основе сохраняет оппозиционность главных городов: «Ленинграду против Москвы нипочем не устоять. Уж очень Москва крупно шагает. Это прямо европейский город» («Кому что, кому ничего») [10, с. 486]. Московский текст строится на вытеснении Ленинграда из модели петербургского мифа. Иронически осмысляются претензии столицы на роль европейского города: «То, знаете, они проект утвердили - будут скоро подземную дорогу строить. То пятиэтажный дом закончили. Так сказать, фантазию Уэллса превратили в действительность. вскоре московские трамваи будут отапливаться» [10, с. 486].
Сопоставляя в «Приглашении в Ленинград» два города, М.М. Зощенко сетует на мнимость наличия в Ленинграде моря (оно вроде бы есть, но увидеть его нельзя): «. сухопутные москвичи - и те заимели свое море. А тут оно где-то плещется под боком, а где - не видать» [11, с. 378]. Москва отбирает у Ленинграда даже славу морского города. Так новый советский провинциальный город перестает быть наследником части петербургского мифа.
Ленинград неожиданно противоположен Петербургу в климатических условиях. Константные пространственные реалии в новом мире перестают характеризоваться главным негативным компонентом городского мифа. Ленинградский парадиз побеждает предшественника в многолетнем режиме погоды данной местности: «Москва до чего быстро шагает. Прямо у нас, у ленинградских жителей, голова кружится. финиковые пальмы будут в Москве посажены. На бульварах. Мы, ленинградцы, прямо загрустили от такого сообщения. Все Москве и Москве. И пальмы Москве, и попугаи Москве. А только вот что. Из такой большой партии благородных деревьев прилично бы и нам хотя бы 200 пальм уделить. У нас, в Ленинграде, и климат мягче. У нас скорее пальмы привьются. И, может, даже начнут плоды давать - государству на пользу. А то в Москве чертовские морозы зимой бывают. Завянут же пальмы» («Что делается!») [10, с. 523-524]. Ленинград положительно маркируется, отдавая первенство Москве. Столица пытается существовать вне законов природы, изменяя привычные климатические условия.
Добавляя к положительному полю и негативный компонент, М.М. Зощенко продолжает развивать московский миф, базирующийся на петербургской основе. Даже Ленинграду невозможно конкурировать с Москвой по тяжести климатических условий
Столичность как определяющее мировоззренческое понятие, мерящее по себе другие жизненные события, маркирует не только центр, где сконцентрированы важные компоненты советской власти: тело Ленина, Коммунистическая академия и Высший Совет Народного Хозяйства. «Столичность - это мода, вкус, приличие, тонкость, примеры, образы, авторитетность, - т. е. концентрация всего того, что приписывает всей стране образ жизни и мыслей» [12, с. 44].
М. М. Зощенко утверждает сложившуюся систему оценки Москвы: «Вот тут, граждане, и разберись. Одно небольшое слово, а как понимают его в разных уездах! ... А мы Ленинградского уезда, совсем от этого с толку сбились. А москвичи, например, не сбились. Вот оно как! . А чего думают про это слово в Дорогобуже - неизвестно. Скорей всего - ничего. Не дошло, небось, до них это слово. Ну, и к лучшему» («Насчет этики») [10, с. 90]. Нейтрализация ироничности авторских замечаний свидетельствует об особом (может быть, внероссийском) пути столицы.
Частично такая оценка Москвы определена самой эпохой. В советском мире происходит ампутация компенсирующей составляющей: «[и] з двух обычных функций столицы - служить топосом власти и топосом культуры - за советской Мо-
сквой закрепляется только первая» [1, с. 11]. Однако писатели, инженеры человеческих душ, устремляются в столицу. И не случайно Первый съезд советских писателей проходил с 17 августа по 01 сентября 1934 года в Колонном зале Дома Союзов в Москве.
Пространство столицы для М. М. Зощенко временное -это топос застолий и друзей (В.П. Катаева, Ю.К. Олеши). В. Зощенко о поездке мужа запишет: «В Москве успокоился сразу. Там у него много друзей - по крайней мере он верит, что они ему друзья - Ильинский, Валентин Катаев. Его встречали, провожали, устраивали в его честь вечера, катали на автомобиле» [13, с. 73]. А.Е. Крученных, заканчивая письмо из Москвы в Ленинград, подписывает: «Горячий привет от В. Катаева. Ю. Олеши.» [14, с. 197]. Е. И. Журбина в своем письме к М.М. Зощенко указывает: « .Вы.сказали мне между прочим, что приехали «Ваши друзья» - Олеша и Катаев» [14, с. 153]. В.А. Петрицкий свидетельствует о том же: «Во время поездок в Москву Зощенко встречался с Валентином Катаевым и Юрием Олешей. Но если с первым находился в профессионально-приятельских отношениях, то с Олешей у Зощенко сложилась многолетняя сердечная дружба. Дружба с Юрием Олешей - пристрастие Зощенко.» [15, с. 22].
Когда М.М. Зощенко приезжает в Москву, то не стремится сразу оповестить всех о своем приезде и первое время скрывается от приятелей. В. П. Катаев пишет про ленинградского друга: «У него были весьма скромные привычки. Приезжая изредка в Москву, он останавливался не в лучших гостиницах, а где-нибудь недалеко от вокзала и некоторое время не давал о себе знать, а сидел в номере и своим четким елизаветинским почерком без помарок писал один за другим несколько крошечных рассказиков, которые потом отвозил на трамвае в редакцию «Крокодила», после чего о его прибытии в Москву узнавали друзья» [16, с. 201]. Само поведение в пространстве Москвы ритуализировано: друзья узнают о том, что М.М. Зощенко в городе через публикацию его фельетонов.
В очередной приезд в столицу 27 августа 1938 г. М.М. Зощенко писал Ольге Шепелевой: «Обедаю я в ресторане. Так что ежедневно вижу моего милого Олешу. И мы с ним часами сидим. С ним, кажется, нехорошо. Его жена мне вчера сказала, что «никакой пьесы у него не будет». Это почти катастрофа. И я не знаю, как ему помочь. Я его очень люблю и страдаю за него» [15, с. 14]. Пространство Москвы, провоцирующее писателей на соответствующее показное поведение (Ю.К. Олеша - князь «Националя»), быстро утомляло М.М. Зощенко: «Олеша меня несколько замучил с рестораном. А все остальное идет довольно обыкновенно» (от 29 октября 1938 г.) [15, с. 18].
Зеркальная петербургской театрализация жизни неприемлема для живущего одиноко М.М. Зощенко. И если в родном городе он пытался, избегая зрителя и сценичности поведения, уйти в образе жизни к простоте, то в столице чуждаться навязываемой роли пользующегося известностью литератора было невозможно. Так могут быть объяснимы многочисленные отказы М.М. Зощенко от собственного остоличивания.
Библиографический список
Переезд в Москву понимается писателем как поиск славы (тем более ненужный после 1946 г.). М.М. Зощенко в письме к Л.Б. Островской от 21 сентября 1949 года пытается, оправдываясь, отказаться от помощи, так как она связана с топографическими переменами: «Лилечка! . Приехал домой и заболел. Провалялся несколько дней с гриппом. И теперь, поправившись, едва брожу. Подозреваю, что наступила старость. Решимости перебраться в Москву у меня пока нет. Как вы и полагали - привычный уклад жизни засосет меня, и я снова останусь на берегах Невы. Может быть, после болезни у меня вялые мысли и мало энергии. Но сейчас мне кажется, что переезд слишком сложен. И что мне искать в Москве, если у меня по-настоящему и нет стремления снова засиять на литературном небе! . Не браните меня за мою склонность к провинциальной жизни. Я ведь случайно прославился и не хотел бы снова этого. А жизнь в Москве - это все-таки поиск утраченного» [17, с. 246].
Пространство столицы для М.М. Зощенко неприятно притягательно. Поездки в Москву поездом для его персонажей связаны с обманом, авантюрой, заканчиваются физическими травмами героев: падением с третьей полки, синяками на шее меняющей течение вокзального времени Али из «Перед восходом солнца», мужу которой было сообщено о мнимой подруге, поездом опаздывающей в Москву. Здесь кроется амбивалентное отношение автора к гипотетическому собственному остоличиванию. Во всеобщей устремленности в центр для М. М. Зощенко обозначился выход: негласное разрешение провинциальному сознанию выскальзывать из диктуемых столицей нововведений. Со временем, ощущая, что «вся страна должна стать Москвой» [1, с. 13-14], М.М. Зощенко утверждает и ищет специфику Петербурга.
Таким образом, рожденный в Петербурге советский прозаик с большой охотой делает Москву наследницей негативной части мифа города на Неве, пытаясь удержать положительную оппозиционность Ленинграда столице. В тотальной московизации писателей, выезжающих в командировки на большие стройки, М.М. Зощенко, связанный с провинциальным пространством, оказывается на первый взгляд вне первостепенных явлений. Однако отдельная глава «История одной перековки» в книге «Беломорско-Балтийский канал имени Сталина. История строительства» [18] (право на индивидуальное слово в книге получил еще М. Горький, написавший «директивные предисловие и послесловие» [19, с. 757]) доказывает лишь особый (вне обшцости) угол зрения идущего в ногу со временем М.М. Зощенко. Московский же миф для него восходит в структурной основе к парадоксальному петербургскому соединению положительного и отрицательного. В беспокойстве автора о возможном появлении отапливаемых московских трамваев угадывается модель развития столицы, преодолевающей условности города на Неве и в скором времени поглощающей Европу, а в дальнейшем и весь мир (ср. соревнование с Америкой). Поэтому выбранная М. М. Зощенко позиция вне Москвы позволяет писателю чутко реагировать на метаморфозы нового мира.
1. Куляпин, А.И. Москва моя - страна моя: столица и провинция в советской модели мира / А.И. Куляпин, О. А. Скубач // Мифы железного века: семиотика советской культуры 1920-1940-х гг. - Барнаул: Изд-во Алт. ун-та, 2005.
2. Паперный, В. Культура «два». - М.: Новое литературное обозрение, 1996.
3. Лотман, Ю.М. Символика Петербурга и проблемы семиотики города. - СПб.: «Искусство - СПб», 2002.
4. Гоголь, Н.В. Петербургские записки 1836 года // Собр. соч.: в 4 т. - М.: Правда, 1968. - Т. 4.
5. Булгаковы, М. и Е. «Роман нужно окончить.»: Дневник Е.С. Булгаковой и письма М. А. Булгакова // Дневник мастера и Маргариты. - М.: Вагриус, 2001.
6. Чуковский, К.И. Дневник (1901-1929). - М.: Советский писатель, 1991.
7. Булгаков, М. А. Собр. соч : в 5 т. - М.: Худ. литература, 1989-1990. - Т. 2.
8. Зощенко, М.М. Разнотык: Рассказы и фельетоны (1914—1924) // Собр. соч. - М.: Время, 2008.
9. Лицо и маска Михаила Зощенко. / сост. Ю.В. Томашевский: сб. - М.: Олимп - ППП, 1994.
10. Зощенко, М.М. Нервные люди: Рассказы и фельетоны (1925-1930) // Собр. соч. - М.: Время, 2008.
11. Зощенко, М.М. Личная жизнь: Рассказы и фельетоны (1932-1946) // Собр. соч. - М.: Время, 2008.
12. Олеша, Ю.К. Книга прощания. - М.: Вагриус, 2006.
13. Михаил Зощенко. Материалы к творческой биографии. - СПб.: Наука. - 1997. - Кн. 1.
14. Михаил Зощенко. Материалы к творческой биографии. - СПб.: Наука. - 2002. - Кн. 3.
15. «Жизнь выше всего.»: Письма Михаила Зощенко к Ольге Шепелевой 1938-39 гг. // Звезда. - 1994. - № 8.
16. Катаев, В.П. Алмазный мой венец // Собр. соч.: в 10 т. - М.: Художественная литература, 1984. - Т. 7.
17. Михаил Зощенко в воспоминаниях современников / сост. А.С. Смолян, Н. Н. Юргенева. - М.: Советский писатель, 1981.
18. Зощенко, М.М. История одной перековки // Беломорско-Балтийский канал имени Сталина. История строительства / под ред. М. Горького, Л. Авербаха, С. Фирина. - М.: История фабрик и заводов, 1934.
19. Сухих, И.Н. Примечания // М.М. Зощенко Голубая книга. - М.: Время, 2008.
Статья поступила в редакцию 11.07.10
УДК 130+398.1(519.3)
С.М. Белокурова, м.н.с. отдела ООНИР АлтГАКИ, г. Барнаул, E-mail: [email protected]; Д. Гантулга, зав. кафедрой рисунка и дизайна Ховдского государственного университета, г. Ховд, Монголия, E-mail: [email protected]
СЕМАНТИКА МОНГОЛЬСКОГО ТРАДИЦИОННОГО ОРНАМЕНТА В КОНТЕКСТЕ УЧЕНИЯ АРГА БИЛИГ
В статье рассматриваются основные мотивы монгольского традиционного орнамента с позиции философского направления арга билиг. Предпринимается попытка семантического анализа орнаментальных мотивов и реализуемых в них концептуальных положений арга билиг.
Ключевые слова: арга билиг, монгольский традиционный орнамент, семантика орнаментальных мотивов.
Искусство орнамента в традиционных культурах всегда выходило за рамки простого декорирования. В орнаменте в определенной знаковой системе зашифрованы основные представления о мире того или иного этноса. Однако значение орнамента раскрывается лишь с учетом понимания некой мировоззренческой системы, созданной в рамках данной культуры. Для монголов такой системой является учение арга билиг. Целью настоящей статьи является краткий анализ некоторых орнаментальных мотивов монгольского декоративноприкладного искусства с позиции данного философского учения [1-4].
Следует сказать, что арга билиг представляет собой уникальное явление, которое до сих пор незаслуженно оставалось в тени более известных философских систем Европы и ряда азиатских культур (Индии и Китая). В среде монгольских ученых на сегодняшний день ведутся многочисленные исследования, связанные с различными аспектами арга билиг, его практической реализацией в традиционной культуре монголов.
Остановимся на ряде концептуальных аспектов этого учения. По мнению Л. Г. Скородумовой, учение арга билиг является составной частью монгольской астрологии зурхай, основные положения которой были сформулированы в Тибете и, соответственно, были распространены в Монголии вместе с буддизмом, то есть в ХУІ-ХУІІ веках [1]. Монгольский исследователь Д. Мунх-Очир, автор серии публикаций по проблемам арга билиг, определяет это учение как чисто монгольское «изобретение», возникшие постепенно из наблюдений древних кочевников за природой [2, с. 6].
Суть арга билиг сводится к следующему. Дословный перевод с монгольского звучит, как «способ» и «талант», или «действие» и «мудрость», то есть две противоположные категории. В основе арга билиг лежит понимание того, что гармония в мире определяется борьбой и единством двух противоположных начал. Вне этого закона мир существовать не может, точно так же, как не может быть ночи без дня и наоборот.
С точки зрения этого учения все взаимосвязи в мире устанавливаются и систематизируются по принципу арга билиг. Это касается и таких вещей как строение человеческого тела, природа различных заболеваний, рождение человека, а также астрологические расчеты, литература и многие другие предметы, явления, науки. «Арга» определяет внешнее влияние явления или феномена, «билиг» - внутреннее, что в итоге и формирует целостную систему мироздания. Схема соотношения арга билиг выглядит следующим образом. «Билиг» посто-
янно существует и развивается в «арга», в то время как «арга», будучи формой, защищает «билиг», отсюда в «арга» - всегда есть «билиг», а «билиг» снова содержит «арга» и «билиг». Таким образом, все в мире, делясь на две части (противоположности) до бесконечности, сохраняют форму парности. Все явления в мире, так или иначе, могут быть подразделены на две категории по степени тяготения к тому или иному полюсу.
Таблица 1
№ АРГА БИЛИГ
1. Огонь Вода
2. Солнце Луна
3. Небо Земля
4. Ночь День
5. Лето Зима
б. Ясность Тайна
7. Мужчина Женщина
8. Верх Низ
Чаще всего арга билиг полностью ассоциируют с китайскими Инь и Ян. Однако, по мнению Д. Мунх-Очира, это не совсем верно. Категоричное соотнесение арга с мужским началом, а билиг с женским ведет к так называемому «усилению пороков». Например, билиг, так или иначе, соотносится с женской природой: олицетворяет мягкость, направленность внутрь, а не вовне, чувственность, гибкость, а абсолютизация этих качеств сразу приводит к эгоизму, замкнутости, властности. В свою очередь абсолютизация арга провоцирует активизацию разрушительных качеств мужской сущности [2, с. 17].
С другой стороны, несмотря на сходство арга билиг с европейской диалектикой, по мнению исследователя И. Бурэн-Олзий, диалектический принцип концентрируется большей частью на борьбе, а арга билиг на единстве противоположностей [3, с. 136].
Неправомерно говорить также, что арга и билиг - это добро и зло, фактически это два способа распространения энергии в мире, две взаимосвязанные величины. Соотношение арга билиг - это не просто механизм, но объяснение внутренней сущности мира через очень точные закономерности. Монголы, оперируя теорией арга билиг, объясняют не только сущность вселенной, природы, мира животных и человека, взаимоотношения человека и природы, но и вообще любой
