CC BY
19А.Ю. Согомонов
УДК 177
Моральная философия и прикладные этики (истоки деонтологического конфликта в современном мире)
В статье рассматривается вопрос о соотношении моральной философии и прикладных этик. Автор показывает, каким образом нравственные суждения, оценки и принципы в прикладных этиках восходят к метаэтике и разным нормативным теориям. В современном глобальном мире просвещенческий проект универсальной морали переживает глубокий кризис, а новые условия мультимораль-ности приводят прикладные этики к конфликту с нормативными теориями. В результате рациональную мораль сменяет «этика случая», а прикладные этики все меньше апеллируют к моральной философии.
Ключевые слова: моральная философия, прикладная этика, нормативная теория, контрактуализм, мультиморальность, деонто-логический конфликт.
Не хочу быть столбовою дворянкой, а хочу быть вольною царицей.
А.С. Пушкин
«Case study» (метод ситуационного анализа, «анализ случая») с начала 2000-х годов методологически победил как в академической науке, так и в вузовской дидактике. И если ранее он широко применялся прежде всего в бизнес-школах, физике и отчасти в естественных науках, то отныне стал главенствующим во всех социальных и даже в гуманитарных науках, в том числе и в сфере этико-прикладного знания. Практические моральные проблемы изучаются на основании «живых» кейсов, а моральные дилеммы конструируются исходя из сути все тех же кейсов, да и преподавание все чаще базируется на их же анализе. Пособия и ридеры в прикладных этиках чаще всего представляют со-
бой компендиумы «кейсов», к которым предлагается авторский (включая и студенческий) комментарий.
Разумеется, не все гуманитарные исследования и не всякое этико-прикладное обучение основываются только на методе case study, но его лидерство сегодня не оспаривается и не подвергается сомнению. Однако любой методологический разворот в науке, как нам известно вслед за Т. Куном, имеет всегда серьезные гносеологические и социокультурные последствия. Очевидно, что и в данном случае мы сможем наблюдать неожиданную трансформацию этического знания и его публичного применения.
Учебники, хрестоматии и научные монографии в области бизнес- и организационной этики, биотехнологической и медицинской, журналистской и судебной, компьютерной и даже этики окружающей среды - все эти, как и многие остальные неупомянутые и относительно новые, сферы этического знания построены на генерализациях локальных и конкретных кейсов. Их эпистемологическая миссия не просто выходит за традиционные пределы убедительных иллюстраций (статус научных и дидактических «примеров»), приложимых к универсальным моральным нормам или правилам, а, скорее, наоборот - служит прецедентным основанием для конструирования искомых норм или правил.
Метод ситуационного анализа, иными словами, переворачивает привычную для нас пирамиду этического знания и делает собственно прикладное знание гораздо менее зависимым от моральной философии. А в известной мере - и совершенно самодостаточным. Более того, case study накрепко привязывает моральную философию к практическому случаю и тем самым делает наше отношение к ней не мировоззренческим, а «технократическим». Прикладная этика, иными словами, не апплицирует универсальную «норму» к некоему случаю (хотя и неизменно декларирует это), а из самого случая извлекает ситуационную «норму»
для ее последующей философской универсализации1. Что, возможно, в свою очередь, делает прикладную этику наиболее активно развивающейся сферой актуального философского знания. Она направляет, мотивирует и вдохновляет современного мыслителя на глубокое этическое размышление.
Очевидно, по поводу таких перемен не следует ни горько сокрушаться, ни сильно переживать - времена меняются - хотя и не так просто принять эту этическую метаморфозу равнодушно. Со времён Ницше, когда «умер Бог», прошло уже почти полтора столетия и, по-видимому, наступило время для констатации исторического конца классической моральной философии, точнее - моральной философии в ее классическом виде. Впрочем, при всей (само)ирони-чности подобного исследовательского диагноза2 нам, безусловно, нужно вновь задуматься о современном типе про-
3
изводства деонтологического знания .
«Case ethics» («этика случая») как инновационное понятие постепенно входит и в оборот современного этического дискурса4. В самом деле, если в праве принято обоснование единичного «прецедента» для вынесения адекватного юридического суждения (генерализация прецедентной
1 Возможно, именно поэтому, чтобы избежать логической коллизии, многие западные авторы предпочитают говорить о «практической этике», а не о «прикладной», как принято в отечественной традиции.
9
2 Впрочем, вполне допустим и другой - компромиссный - вердикт: моральная философия и прикладная этика в своем развитии суть два параллельных процесса. И если первая переживает своего рода «стагнацию», то вторая - активный рост.
о
3 Если, конечно, мы не разделяем доктрины цивилизационного кризиса «культуры долга», подобно французскому мыслителю Жилю Липовецкому. См.: Lipovetsky G. Le Crépusculedudevoir. Paris: Gallimard, 1992.
4 См., к примеру: Darwall S.L. Theories of Ethics // A Companion to Applied Ethics / Ed. by Frey R.G. & Wellman Ch. H. Oxford: Blackwell, 2003. P. 17-18.
нормы), то почему бы не использовать этот же методологический прием в этической рефлексии практического случая. Убить или позволить умереть - классическая дилемма для медицинской этики, не имеющая универсального разрешения вне конкретики случая, в логике прикладной этики оборачивается не столько нормой профессионального поведения, сколько типом нашего морального отношения к случаю (или к случаям схожего порядка). То есть предопределяет характер нашей этической рефлексии, а не моральные поступки врача или другого медицинского специалиста. И в этом смысле не обретает необходимого деонтологического потенциала в пространстве профессиональной этики - поле свободы морального выбора остается деонтологиче-ски немаркированным.
Добро-и-зло в профессиональном действии в кейсах собственно прикладных этик не обрисованы четко и однозначно, а хорошо-или-плохо в характере наших суждений могут варьироваться в самом широком диапазоне допустимой индивидуальной корректности. Судья в своем отношении к прецеденту исходит из высших правовых принципов или идеалов (и в этом суть верховенства права). Субъект же этической рефлексии вовсе не обязательно должен отталкиваться от той или иной этической теории. Ему достаточно простой прозорливости, врожденной мудрости или социального воображения. Его рефлексия может быть делом вкуса и даже - эстетическим видением ситуации. Он не обязан подчинять свои суждения морально-философским принципам и идеям.
Конечно же, нельзя буквально отождествлять логические процедуры оценивания прецедента в праве и в этике. Далеко не всякое моральное суждение выносится на основании теоретического анализа или его соотнесения с теоретическими принципами. Валидность обыденного нравственного суждения при этом не только не принижается, но и в известном смысле даже поощряется прикладной этикой. Более того, «в большинстве случаев, с которыми приходит-
ся сталкиваться прикладной этике (точнее: case ethics), нравственное вопрошание рождается из т.н. народной мо-
5
рали» , что отнюдь не снижает градуса дискуссии, предполагает равноправный этический диалог в современном демократическом обществе и, соответственно, допускает определенный отказ от примата меритократической экспертизы над общественной. Особенно, когда дело касается нравственного долга - без признания взаимооблагающих обязательств между равными субъектами гражданского общества невозможны буквально никакие моральные решения, в том числе формальные или неформальные санкции.
Итак, если допустимо, что «практическая» норма извлекается из случая (кейса), то в какой этической парадигме происходит этот акт «извлечения»? Парадоксальным образом для этого «подходят» разные этические парадигмы, и действуют они совершенно по-разному, но сегодня приводят нас в «культурный тупик».
Метаэтика (МЭ). Чаще МЭ понимают как философское учение, сосредоточенное на вопросах языка морали, нравственного сознания, этической истинности, методе и способах выражения морального знания. Казалось бы, все эти вопросы достаточно далеки от практических забот прикладных этик. Однако именно МЭ традиционно удерживала их в дисциплинарной системности этического пространства. И прежде всего - в вербализации того, что есть добро-и-зло, хорошо-и-плохо.
За примером далеко ходить не надо. Человек всегда наносит вред природе! В этой констатации, казалось бы, нет ничего морального и уж тем более - метафизического. Однако понимание «вреда» в парадигме МЭ напрямую соотносится с моральным долгом и современными значениями морального «зла». В этом смысле, как принято считать, только в рамках МЭ возможна полноценная нравственная экспертиза конкретных кейсов этики окружающей среды, ко-
5 Darwall S.L. Theories of Ethics.Р. 18.
торой не чужды гуманистические смыслы счастья, радости, гармонии и справедливости. Однако диверсификация культурных смыслов в актуальном обществе (особенно под влиянием глобализации) самым непосредственным образом сказывается на мутации моральных значений, причем настолько, что бок о бок соседствуют прямо противоположные нравственные суждения и оценки.
Нормативная этическая теория (НЭТ). Этим понятием обычно обозначают совокупность моральных принципов и идеалов, к которым осуществляется отсылка, когда мы выносим некоторое нравственное суждение о конкретном практическом кейсе. НЭТ (вслед за Кантом) предполагает универсальность моральных принципов и идеалов и -что, пожалуй, самое главное - возможность рассмотрения любых кейсов сквозь эту призму зрения. Имплицитно мы идентифицируем себя с НЭТ и всегда допускаем наличие морально-философской теории, придающей валидность нашим нравственным суждениям (и поступкам). Добро-и-зло, равно как хорошо-и-плохо, объективируются в нашем этическом дискурсе не потому, что нам так думается, а потому что это обосновано рационально и морально-философски.
Очевидно, НЭТ подразумевает наличие моральной общины людей, разделяющих схожие принципы и идеалы, и вообще делающей нравственную коммуникацию социально возможной. В этом смысле очевидно, что НЭТ - имманентная часть публичного морального дискурса. Однако с социологической точки зрения также очевидно, что любая НЭТ -по мере развития цивилизации и усложнения современного общества - располагает все меньшими шансами стать общепризнанной и универсальной в кантовском смысле.
Единая НЭТ в нынешнем глобальном мире остается не более чем утопией, сконструированной в эпоху Просвещения. И потому НЭТ в сочетании с прикладными этиками чаще создают в нашем мире нравственные баррикады, чем соединительные мосты. Образы того, что хорошо-и-плохо,
множатся по мере того, как актуальное общество становится многокультурным, а равно - и мультиморальным. Само по себе это не так катастрофично, как об этом вещают многие «пророки» сегодняшнего духовно-нравственного кризиса. Но то, что в актуальных прикладных этиках по-прежнему необходимо обязательное восхождение к НЭТ, сегодня чаще ставится под сомнение, чем воспринимается как этическая аксиома.
Впрочем, внутри большой философской «семьи» НЭТ мы различаем несколько базовых концепций. Обратимся для примера к одной из них.
Теория договора, «контрактуализм» (ТДК). ТДК теоретически обоснована метаэтикой, допускающей реци-
с
прокную трактовку морали: человек склонен к совершению нравственных поступков на основе принципа взаимообразности и взаимоотчетности. Это значит, что любое социальное действие может быть оценено в категориях хорошо-и-плохо исключительно в системе некой общественной договоренности и только в рамках одной моральной общины, члены которой разделяют определенные нравственные ценности и принципы.
Таким образом, хорошо-и-плохо - всегда конвенциональны и выступают объектами осознанного морального выбора. Индивид вправе следовать своему «эгоистическому» интересу, но совершает это открыто, честно, справедливо и взаимообразно по отношению ко всем членам своей моральной общины. ТДК является разновидностью современной деонтологической теории исключительно как «культурный продукт» рациональной морали и ему едва ли более четырех сотен лет. Принцип разумности диктует его форму и содержание. Хорошо-и-плохо определяются и поддерживаются каждодневными моральными действиями и соглашениями между многими субъектами.
6От латинского «reciprocum», означающего взаимность действий и речи.
Со времен Гоббса ТДК выстраивает деонтологические основания рациональной морали на балансе личного интереса индивидов и их сотруднических жизненных стратегий. Неизбежность общественной кооперации продиктована именно рационально-эгоистическими соображениями людей, ибо достижение индивидуальных целей в современном обществе невозможно в одиночку. Отсюда логически проистекает необходимость нравственного соглашения (разумеется, в рамках «теории договора»). Иными словами, собственно мораль и ее деонтологические концепты рождаются в общественной кооперации. И вне ее теряют нравственные смыслы, а по ходу мировой истории превращаются в глубоко интернализированные принципы современной
^ 7
индивидуальной морали .
В прикладных аспектах добро-и-зло в социальном действии, а также хорошо-и-плохо в нравственных суждениях, выступают культурными производными от правил общественной кооперации и норм морального согласия. Это не означает диктата целого над частным. Напротив, моральное согласие само по себе является продуктом постоянного обсуждения (то, что в латинской традиции в западной этике именуется «делиберацией») и рефлексией нравственных практик. А значит, ТДК - живой, гибкий и постоянно меняющийся конструкт. Деонтология ТДК не статична и не консервативна, но создание и развитие в ней смыслов и значений (творение + эволюция) неизменно следуют фундаментальным принципам рациональной морали и осознанной необходимости8.
Впрочем, далеко не все аспекты социальной и культурной жизни без труда подпадают под ТДК. Мы знаем немало
7 Даже Робинзон Крузо в своем вынужденном одиночестве поступал сообразно нормам и ценностям ТДК, как если бы он следовал нормам и принципам общественной кооперации.
8 О том, как процесс морального соглашения осуществляется в интеллектуальной мысли и на практике, см.: Gauthier D. Moralsby Agreement. Oxford: Clarendon Press, 1986.
случаев, когда в современном обществе возникают нравственные тупики, вызванные ситуацией «отсутствия морального договора». Чаще всего именно такие случаи (то есть практические кейсы) становятся объектами этического анализа в прикладных этиках, то есть - случаи с совершенно очевидными «no moral agreements». И, как правило, прикладные этики предлагают свои решения ad hoc. Но если они следуют логике ТДК, то определяют, что такое хорошо-и-плохо, ориентируясь на выгоды общественной кооперации. Даже если при этом некоему индивиду (любому субъекту морального выбора) необходимо идти на определенные нравственные издержки или даже моральные «жертвы».
Иными словами, прикладные этики, оперирующие в пространстве ТДК, почти всегда рекомендуют делать выбор в пользу нравственного согласия, призывая моральных субъектов сознательно его принимать и поддерживать. Это, кстати, нередко создает ложное впечатление излишней консервативности прикладных этик, призывающих нас строго придерживаться традиционной деонтологии рациональной морали. Все это прекрасно проиллюстрировано на множестве кейсов из сферы медицины, биотехнологии и генной инженерии, где сдерживающим фактором научного прогресса выступает именно нормативная ТДК9.
Однако - в ситуациях «no agreements» - каким образом может выстраиваться поведение людей? Очевидно, через повторное обращение к процедуре нравственного соглашения (морального контракта). Ибо, как полагают многие этики, всегда лучше ограничить самих себя какими-либо конвенциональными правилами и следовать им, чем находиться в постоянном поиске спонтанных ad hoc решений. Но
9 См., к примеру: Callahan D. What Kind of Life: The Limits of Medical Progress. Washington: Georgetown University Press, 1995; Engelhardt H. T. Jr. Foundations of Christian Bioethics. Lisse: Swets and Zeitlinger, 2000; Jonsen A.R., Toulmin S. The Abuse of Casuistry: A History of Moral Reasoning. Berkeley, CA: University of California Press, 1988.
этот общий контракт (говоря кантовским языком - «законы морали») заключают свободные и рационально мыслящие субъекты. И согласие, которое они дают, отражает их - и каждого в отдельности - волю и интерес. Общее согласие, по Канту, достигается только в том случае, если мы оставляем за скобками индивидуальный контекст каждой из контрактующих сторон.
Очевидно, подобная абстракция индивидуальных различий - единственная возможность для моральной философии, но она же абсолютно противоречит логике прикладных этик, работающих преимущественно с единичными случаями. Джон Роулс некоторое время назад пытался решить это противоречие, конструируя новую постпросвещенческую модель контрактуализма10, однако и ему не удалось создать прочных мостов между моральной философией и практической этикой. По-видимому, атомизация в современном обществе зашла настолько далеко, что делает маловероятной существование единой моральной общины.
Не удивительно поэтому, что нормативная теория сегодня становится объектом яростных нападок со стороны радикально мыслящих субъектов, которые своим участием в публичном дискурсе уже не столько модернизируют «открытый» общественный контракт на основе ценностей и принципов рациональной морали, сколько создают вокруг себя этические микрообщины11, дезинтегрирующие универсальное этическое пространство. А в нем, разумеется, новые этические сегменты не готовы ни к моральному согласию, ни к рассудочному моральному выбору, ни - тем более - к осознанному деонтологическому подчинению этической необходимости.
10 Rawls J. A. Theory of Justice. Cambridge, MA: Belknap Press of Harvard University, 1971.
11 Французский социолог Мишель Маффесоли еще в конце 1980-х гг. писал о культурной сегментизации и плюрализации «моральных коммун» в западном обществе. См.: Maffesoli M. Les Tempsdestribus. Paris: Le Livre de Poche, 1991.
В этих новых пострациональных условиях прикладные этики становятся важным культурным ресурсом социальной диверсификации внутринациональных стран и глобального мира в целом, а до известной степени - и самостоятельными акторами, мобилизующими символический и социальный капитал в постоянно индивидуализирующихся обществах. Понимая свою переменившуюся миссию, прикладные этики «заявляют» новую амбицию - определять добро-и-зло в социальном пространстве человеческих отношений, а также хорошо-и-плохо в мире человеческих суждений, не оглядываясь (или корректнее: почти не оглядываясь) на идеи и «рекомендации» моральной философии. А порой даже и оказывать в свою очередь на нее свое «авторитетное» влияние. Ведь в их руках мощнейшее оружие современной науки и культуры - практический случай.
Практический случай в пострациональной морали не только формирует ценности, но и определенно становится нормообразующим. Его функция отныне уже не вспомогательно-иллюстративная, а партнерская по отношению к моральной философии. И если цивилизационный вектор развития продолжится в сторону мультиморальности и дальнейшей сегментации универсального этического пространства, то новые эпистемологические амбиции прикладных этик будут лишь укрепляться, а в какой-то исторический момент, возможно, и приведут к беспрецедентному культурно-нравственному конфликту.
А вот повторится ли вновь история, хорошо знакомая нам по «Сказке о золотой рыбке», - предсказать определенно очень трудно.
