CC BY
53
© 2009
В.Л. Строкин
МОНЕТЫ С ЛЕГЕНДОЙ NYN: ХРОНОЛОГИЯ ЧЕКАНКИ
Нумизматике Нимфея традиционно отводилось довольно скромное место в боспорской историографии. И это вполне закономерно, поскольку с продукцией этого небольшого восточно-крымского города долгое время отождествлялась лишь одна серия монет с изображениями женской головы и виноградной лозы. Однако в связи с недавним приобщением к данному центру новой группы серебряных монет, демонстрирующих иную форму надписи (£АММА), интерес к нимфейской проблематике поднялся, пожалуй, на невиданную ранее высоту. Не вдаваясь в детали возникшей по этому поводу острой дискуссии (очевидным образом выходящей за рамки этой статьи), необходимо сразу же внести ясность в один «смежный» вопрос, имеющий прямое касательство к заявленной теме, — об относительной хронологии нимфейских эмиссий. В пользу мнения тех исследователей, которые настаивают на сравнительно поздней датировке монет ЕАММА1, можно привести еще один и на сей раз, кажется, неопровержимый довод.
Дело в том, что серебро обеих групп заметно отличается по фактуре. Монеты ЕАММА имеют вид тонкой пластины с неглубоким quadratum тешит, подчас едва заметным, причем ближайшую аналогию дают монеты с легендами и отчасти а также ПАМТ1 с «бараном в квадрате»
(54—56). Это наводит на мысль о применении модернизированного верхнего штемпеля, в котором вырезались не только сюжет и надпись, но и вдавленный квадрат. Иначе говоря, quadratum тешит здесь полностью утратил свое прежнее технологическое значение и выступает лишь как элемент декора3. Иное дело чеканка с NYN: монетный кружок плотный, можно сказать, бочковидный. Показательно уже то, что диаметр диоболов этой группы не превышает 11 мм4, тогда как монеты того же достоинства с легендой ЕАММА, как правило, на 2—3 мм больше5. Не менее информативен вдавленный квадрат: он более миниатюрный и глубокий (чем на монетах прочих упомянутых эмиссий), и таким образом не оставляет сомнений в том, что перед нами оттиск квадратного в сечении пуансона. Поскольку именно такие фактурные особенности характерны для древнейших боспорских монет, а упомянутая технологическая новина укореняется на Боспоре примерно в 420-е гг. до н.э.6, это позволяет определить последовательность выпуска Нимфеем своих монетных серий, а также наметить для каждой из них общие хронологические рамки. Итак, монеты с легендой NYN чеканились ориентировочно в 3-й четверти V в. до н.э.7 и соответственно монеты ЕАММА — в 4-й четверти того же столетия.
Переходя к рассмотрению дебютной нимфейской эмиссии, прежде всего, хотелось бы еще раз обратить внимание на то, что отмеченные выше фактурные особенности этих монет позволяют наметить для них лишь самые общие и притом довольно размытые хронологические рамки. Для придания же им несколько более четких очертаний необходимо сделать ряд шагов, суть которых состоит
в том, чтобы посредством комплексного анализа военно-политической и финансово-экономической обстановки, существовавшей в Нимфее и вокруг него в 3-й четверти V в., попытаться составить достаточно четкое представление о возможных обстоятельствах, приведших к появлению в городе своего монетного двора, а впоследствии, судя по всему, и к довольно продолжительному пере-
о
рыву в его работе8. Начать же движение по только что намеченному пути необходимо со следующего, казалось бы, малоприметного факта: близкого географического соседства Нимфея с одним из крупнейших эмиссионных центров боспорского региона — Пантикапеем (17 км). Между тем уже одно это обстоятельство дает достаточно веские основания к тому, чтобы построить нижеследующую логическую цепочку, последнее звено которой, на мой взгляд, позволяет с довольно высокой степенью надежности обозначить стартовый рубеж для дебютного нимфейского серебра.
Итак, если к упомянутому географическому факту присовокупить достаточно ярко выраженную экономическую направленность чеканки с NYN9, а также учесть, что до появления в Нимфее собственной монеты его денежное хозяйство на протяжении нескольких десятилетий формировала в основном продукция соседних боспорских центров10, то совокупность этих данных позволяет прийти к следующему твердому убеждению. Появлению серебра с NYN непосредственно предшествовали некие остро негативные явления в денежном хозяйстве Нимфея, суть которых, по всей видимости, состояла в том, что на внутригородском рынке возник дефицит разменной монеты11. Если признать это заключение справедливым, то отсюда можно сделать другой и, пожалуй, также единственно возможный вывод: упомянутый монетный голод был спровоцирован нарушением регулярных и, судя по всему, давно налаженных связей Нимфея со своими ближайшими торговыми контрагентами (видимо, главным образом с Пантикапеем). Поскольку же едва ли можно сомневаться в том, что в основе формирования такого рода экстраординарной финансово-экономической ситуации могли лежать лишь сугубо политические мотивы, а любые кардинальные перемены в сфере внутрибоспорских межполисных взаимоотношений логичнее всего относить на счет появления в регионе нового влиятельного политического фактора, причем на эту роль во второй половине V в. могут претендовать лишь Афины, то из всего этого можно сделать следующее обобщающее заключение.
12
Вхождение Нимфея в Афинский морской союз12 повлекло за собой карди-
нальные перемены в его внешнеполитических и внешнеторговых приоритетах, что в конечном итоге поставило городские власти перед необходимостью в налаживании производства собственной монеты13. К сожалению, источники не
сообщают точной даты этого знаменательного политического события, однако
большинство исследователей небезосновательно связывают вовлечение Ним-
фея в орбиту влияния Афин с предпринятой Периклом около середины
430-х гг. экспедицией в Черное море (Plut. Per. XX)14. Но прежде чем вынести
окончательное суждение о времени появления серебра с NYN15, попытаемся
определить величину хронологического зазора между этим нумизматическим событием и только что упомянутой акцией афинян.
Хотя о конкретных действиях Перикла в Черном море мало что известно,
зато можно с большой долей уверенности говорить об их общей направленности: Понтийская экспедиция была непосредственно связана с решением продовольственной проблемы, а значит, «ее основную цель нужно искать на северном берегу Понта»16 вообще и на Боспоре в частности17. И коль скоро это так, то закономерным следствием приобщения Нимфея к сфере жизненно важных интересов Афин явилось существенное оживление в главном секторе его экономики — аграрном. Так как непосредственно отсюда вытекающее быстрое наполнение местного денежного рынка импортным серебром (надо думать, в основной своей массе аттическим), по всей видимости, происходило на фоне резкого сокращения притока в город монеты соседних боспорских центров и, прежде всего, Пантикапея (в связи с переходом Нимфея к оппозиции по отно-
to
шению к тирании Спартокидов ), поэтому появления первых симптомов надвигающегося метрологического хаоса на нимфейском денежном рынке следует ожидать уже в самое ближайшее время после высадки в городе афинян. Итогом этих рассуждений может быть следующее и, как представляется, достаточно ответственное заключение. Всю череду упомянутых событий, завершаемую появлением в Нимфее собственного монетного двора, следует относить примерно к одному и тому же времени, а именно: к середине 430-х гг.19
Что касается времени прекращения чеканки с NYN, — то уместно напомнить, что историки, как правило, относят это событие к концу V в. и связывают с переходом Нимфея под юрисдикцию Боспора (Aeschin. III, 171—172 и схолии). Лишь сравнительно недавно появились две новые версии. По мнению В.Ф. Столбы20, поддержанному рядом других исследователей21, данный выпуск предшествовал периоду господства афинян в городе22. Напротив,
23 24
О.Н. Мельников23 и А.Е. Терещенко24 полагают, что монеты с NYN чеканились при афинянах; прекращение же данной эмиссии они рассматривают в качестве ответной реакции Нимфея на введение в действие знаменитого финансового документа Афин (IG. Ii. 1453), обычно именуемого Монетным декретом или же псефисмой Клеарха. Признавая справедливыми взгляды последних двух исследователей на относительную хронологию нимфейских выпусков (NYN, EAMMA), а также сопровождавший их общеполитический контекст, мы тем самым оказываемся перед необходимостью с предельным вниманием отнестись и к последнему из сделанных ими выводов. Дело, однако, серьезно осложняется тем, что вокруг вопроса о времени принятия этого закона вот уже более века не утихают споры, и в настоящее время довольно успешно конкурируют три дати-
25
ровки: около 449 г., 424 г. и 414 г.25 К тому же, как справедливо отметил И.Е. Суриков, «Во всей проблематике, связанной с Монетным декретом, еще очень много неясного и дискуссионного»26. Все это диктует необходимость вновь обратиться к этому документу, а точнее, к тем его положениям, которые имеют прямое отношение к интересующему нас сюжету. Но вначале, видимо, имеет смысл обозначить ключевые моменты возникшей по этому поводу дискуссии.
Если вышеупомянутая группа авторов склонна видеть в исчезновении чеканки с NYN последствия применения к Нимфею данного законодательного акта, то с такой оценкой решительно не согласен И.Е. Суриков: «Получается
так, что он (декрет Клеарха — В.С.) был направлен на то, чтобы вместо запре-
27
щенных монет полиса-союзника его рынок наводнили чужеземные монеты» .
Со своей стороны И.Е. Суриков (там же) полагает, что «Последствия применения Афинского монетного декрета к Нимфею были бы совсем иными: исчезновение из обращения любых иноземных монет и резкое возрастание количества афинских». Поскольку же нимфейская почва рисует картину фактически прямо противоположную28, то своеобразную черту под дискуссией подвел А.Е. Терещенко: «Таким образом, закон Клеарха в нимфейском исполнении превратился в профанацию»29. Сам исследователь объясняет сложившуюся ситуацию «исключительно удаленностью расположения Нимфея и проистекающей отсю-
30
да некоторой вольностью в соблюдении общесоюзных законов»30, иначе говоря, склоняется к точке зрения О.Н. Мельникова31.
Несмотря на существенные расхождения во взглядах исследователей, несложно заметить, что здесь в той или иной форме обыгрываются давно уже ставшие хрестоматийными представления, суть которых хорошо передает заголовок одной из работ А.Е. Паршикова (1972): «О времени монополизации чеканки серебра в Афинской державе». Важно подчеркнуть, что практически все специалисты, тем или иным образом касавшиеся Афинского монетного декрета, сходятся в одном: главной целью этого закона являлась жесткая централизация эмиссионной деятельности в Архэ. Об этом можно судить хотя бы потому, что данный вопрос фактически снят с повестки дня и либо вообще не затрагивается, либо дело, как правило, ограничивается репродукцией следующего
формульного положения: «...члены Афинского морского союза были лишены
32
права самостоятельного выпуска монеты»32. Правда, несколько модифицированный вариант этого канонического постулата содержится в последней по времени большой аналитической работе А.В. Стрелкова33, целиком посвященной упомянутому документу (и уже по одной этой причине представляющей для нас особый интерес). Исследователь полагает, что «Основной идеей этого декрета было не запрещение серебряной чеканки полисов союза, на что прежде всего обращают внимание, а превращение афинской монеты в единственное
разрешенное средство обращения во всем союзе, и лишь, как следствие, следу-
34
ет запрет местной чеканки» .
Между тем первое, что бросается в глаза, — это полное отсутствие нумизматических данных, которыми можно было бы подкрепить такую трактовку доку-
35
мента. Ярким тому свидетельством является приведенный А.В. Стрелковым35 анализ кладов времен Афинской архэ, а также чрезвычайно пестрая картина эмиссионной деятельности в союзных полисах: перерывы в работе монетных дворов, похоже, не поддаются систематизации и сколько-нибудь уверенной привязке к тому или иному хронологическому ориентиру. Тем не менее, из этой, казалось бы, тупиковой ситуации исследователь находит следующий и, очевидно, единственно возможный выход: «Декрет, должно быть, действовал непродолжительное время, и именно этим, по нашему мнению, объясняется то, что мы не находим следов его осуществления по нумизматическим данным»36.
Хотя вполне логично вытекающие отсюда доводы А.В. Стрелкова в пользу
37
относительно поздней датировки псефисмы Клеарха (421—414 гг. ) выглядят в целом весьма убедительно, однако и они не в состоянии полностью развеять накопившиеся сомнения. Более того, данная схема рассуждений представляется методически неверной, а поставленный в ее основание вопрос о времени
введения в действие данного постановления — во многом второстепенным, а точнее говоря, вторичным. Непрекращающаяся с конца XIX в. полемика убеждает в том, что сколько-нибудь взвешенное решение этой проблемы вряд ли возможно без прояснения реальной атмосферы, сопровождавшей появление данного законодательного акта, определения вектора его общей направленности и, наконец, оценки результатов применения. Между тем состояние указанного круга вопросов трудно назвать удовлетворительным. Во всяком случае, значительных подвижек здесь не наблюдается, пожалуй, со времен А.Н. Зогра-фа. К сожалению, выдающийся отечественный нумизмат ограничился лишь вскользь оброненным замечанием, которое, впрочем, осталось в значительной мере невостребованным. К этой ремарке мы вернемся несколько позже, а пока обратимся к традиционной концепции.
Прежде всего, настораживает полное отсутствие юридических оснований для проведения столь грандиозной и экстраординарной акции, каковой на деле является декларируемая монополизация чеканки серебра в Афинском союзе. Вообще говоря, подобные действия центральных властей следует расценивать не иначе как прямое покушение на один из важнейших элементов суверенитета союзных полисов. Важно подчеркнуть, что любые шаги в этом направлении не только не вяжутся с формально равноправным статусом членов Делосской лиги (ТИие. I, 97, 1), но на подобное ущемление гражданских свобод эллинских общин не рискнули пойти даже могущественные владыки Персии, как известно, смотревшие сквозь пальцы на эмиссионную деятельность завоеванных ими ма-
38
лоазийских городов38. Все это позволяет признать декларируемую монополизацию серебряной чеканки в Афинском морском союзе противозаконной и к тому же беспрецедентной39.
Не может не настораживать также то, что практическая реализация разбираемой концепции активирует целый ряд сугубо негативных, а подчас и необратимых процессов, способных привести к системному финансово-экономическому кризису в масштабах всего союза, что естественным образом ставит под вопрос само существование этой организации. Камнем преткновения является заведомо дискретный характер операций по обмену денег. Весьма показательно уже то, что, несмотря на неоднократно предпринимавшиеся попытки найти выход из неизбежно возникающей здесь кризисной ситуации40, сколько-нибудь приемлемого решения не найдено до сих пор41, причем таковое, как представляется, невозможно в принципе.
Но и этим дело не ограничивается. Есть еще целый ряд моментов, которые, похоже, выпали из поля зрения исследователей, но, на мой взгляд, имеют весьма существенное значение для прояснения отдельных мест и положений занимающего нас документа и, вместе с тем, как представляется, способны окончательно развенчать традиционную его интерпретацию.
Во-первых, анализируемая концепция идет вразрез с объективной заинтересованностью афинян в расширении состава возглавляемого ими союза. Ситуация лишь усугубляется тем, что проведение данной финансовой реформы приходится, скорее всего, на годы Пелопоннесской войны, когда Афины особенно остро нуждались в средствах, а значит, были кровно заинтересованы в привлечении на свою сторону новых союзников.
Во-вторых, декларируемая монополизация серебряной чеканки в Архэ влечет за собой дополнительные накладные расходы. Их внушительные размеры (к сожалению, не поддающиеся оценке) формирует необходимость осуществлять
финансирование бесчисленных челночных рейсов специальных казначейских
42
конвоев , вынужденных в постоянном режиме курсировать между столицей и всеми уголками грандиозной Афинской архэ, охватывавшей практически весь
эгейско-черноморский регион. Вряд ли нужно доказывать, что львиная доля тех, кстати, весьма скромных средств, которые законодательно предписывалось обращать в доход государства (§ 4)43, шла на возмещение издержек, связанных с осуществлением самого процесса перечеканки «чужой монеты», и сколько-нибудь ощутимые дивиденды из этой статьи могли извлекать разве что храмы Афины и Гефеста44. В данной связи представляется далеко не случайным молчание документа по этому, без преувеличения, базовому вопросу денежной реформы. Между тем данная законодательная лакуна45 выглядит поистине вопиющей на фоне таких отдельно оговоренных в декрете расходных статей, как отправка четырех вестников в податные округа (§ 6), а также готовность афинян изготовить стелы с текстом декрета для всех нуждающихся в этом членов союза (§ 7).
В-третьих, транспортировка морем значительных сумм на такие большие расстояния (даже по современным меркам), какие существовали в Афинской архэ, представляла собой крайне рискованное предприятие. Таковым его делали, по меньшей мере, два обстоятельства: наличие морского пиратства, а также
46
совершенно непредсказуемые погодные условия .
В-четвертых, вызывает серьезные сомнения возможность перечеканки всей массы «чужого серебра» на монетном дворе Афин47.
И, наконец, довершают дело сами формулировки Монетного декрета. Здесь особый интерес представляет § 7, предписывающий в частности, «...чтобы архонты в городах записали (это) постановление и выставили (его) на каменной стеле на агоре каждого города, а эпистаты — перед монетным двором». По этому поводу А.В. Стрелков резонно замечает, что «.все содержание § 7 относится
40
к союзникам»40. Между тем, если следовать в русле традиционной концепции, то именно здесь и возникает та в полной мере парадоксальная ситуация, когда не только на агоре, но и перед монетными дворами союзников (надо полагать, на тот момент уже закрытыми) предписывалось выставлять стелы с Монетным декретом, где, помимо всего прочего, регламентировался порядок работы монетного двора (§ 4). Последний штрих в эту поистине ирреальную картину вносят находки фрагментов декрета в таких центрах, как Кос и Афитис, чеканивших свое серебро на протяжении всего периода вхождения в Афинский союз49.
Думается, что в основе многочисленных противоречий и нестыковок, которые, как мы видим, неотступно следуют за традиционной интерпретацией рассматриваемого документа, лежит существенный методический просчет. Основное внимание, как правило, уделяется его финансово-эмиссионной составляющей, в то время как декрет равным образом распространяет свое действие также на систему мер и весов. В соответствующей статье (§ 8) в частности говорится: «Если кто-нибудь в городах будет чеканить серебряную монету и будет пользоваться не афинскими монетами либо весами, либо мерами, но иноземными монетами и мерами, и весами, то пусть в Совете будет возбуждено судеб-
ное дело в соответствии с нашим постановлением, которое предложил Клеарх». Если подходить к оценке этой статьи с традиционной точки зрения, в таком случае мы должны констатировать монополизацию Афинами не только серебряной чеканки в союзе, но также и производства керамической тары, мерных сосудов, гирь и т.п., что очевидным образом абсурдно.
Подводя итоги, можно сказать следующее. Против традиционной интерпретации Афинского монетного декрета (который в свете только что сказанного правильнее именовать Монетно-метрологическим декретом или ММД) выступает не только весь комплекс имеющихся данных, но и отдельные его положения. Все это позволяет прийти к следующему категорическому заключению: намерения афинян были далеки от стремления сделать своих «сов» единственным средством обращения в Архэ, и тем самым поставить союзные полисы в жесткую финансовую зависимость, как это зачастую предполагается50, но преследовали совершенно иные цели.
Известно, что в Афинской архэ имело хождение серебро, битое в различных номинально-весовых стандартах, а значит, союзники вносили форос именно такой, по меткому выражению А.Н. Зографа, «разнокалиберной монетой»51. Понятно, что царившая на внутрисоюзном рынке номинально-весовая неразбериха создавала, с одной стороны, определенные трудности при осуществлении торговых операций, а с другой, — исключительно благоприятную среду для сокрытия от налогообложения некой части серебра (в размере сальдо, возникающего за счет разницы веса драхмы в различных системах), в результате чего союзный центр ежегодно недополучал значительные суммы. Разумеется, в Афинах не могли безучастно взирать на эту ситуацию и рано или поздно должны были прийти к осознанию необходимости приведения монетно-метрологи-ческих систем членов Архэ к единому общесоюзному знаменателю. Важно подчеркнуть, что только при такой сугубо фискальной трактовке рассматриваемого документа все имеющиеся в нашем распоряжении разрозненные, а подчас и крайне противоречивые данные приобретают логически взаимосвязанный вид и, кажется, начинает проясняться реальная атмосфера, вызвавшая к жизни законодательную инициативу некоего Клеарха, а равным образом и природа настойчивого стремления союзных полисов к сохранению своей монетной чеканки в более легкой, нежели аттическая, «весовой категории» (хиосской, родос-
52
ской, коринфской, фокейской, абдерской и т.п.)52.
Здесь уместно обратиться к предварительно проанонсированной ремарке А.Н. Зографа: «Успехи Афин в борьбе с Персией в V в. вызвали новую волну распространения афинского влияния и в монетном деле. Но последовавшая затем жесткая политика Афин по отношению к членам морского союза, заключавшаяся в насильственном навязывании своих мер и монетной системы, привела в результате скорее к сокращению самостоятельно чеканящих монетных дворов в бассейне Эгейского моря, чем к насаждению новых очагов распространения аттической системы»53. Таким образом, А.Н. Зограф совершенно верно уловил суть данного постановления, отметив неуклонное стремление союзного центра к повсеместному насаждению аттического, а точнее, воспринятого афинянами в VI в. до н. э. (при Солоне) эвбейского монетно-метрологиче-
54
ского стандарта .
Вышеизложенное позволяет сформулировать следующее итоговое заключение: Афинский ММД не был направлен на свертывание эмиссионной деятельности в союзных полисах, как, впрочем, и не затрагивал свободы выбора каждого из них в области монетной типологии, но имел своей главной и, судя по всему, единственной целью наведение метрологического порядка в масштабах всего союза, причем в качестве единого эквивалента вводились нормы аттического стандарта. Именно в этом смысле необходимо трактовать такие присутствующие в документе понятия, как «чужая монета» и «иноземное серебро», в которых следует видеть серебряную монету, чеканенную в любой иной, кроме аттической, номинально-весовой системе. И соответственно за такими понятиями, как «афинская» или же «наша монета» стоят не пресловутые афинские «совы», но любая серебряная монета, битая согласно нормам аттического стандарта. Таким образом, следы применения данного законодательного акта следует искать не в перерывах или же прекращении работы монетного двора того или иного центра, а в изменении метрологии его продукции в пользу аттического стандарта. Важно подчеркнуть, что этот вывод открывает новые перспективы для дальнейших исследований во всех областях, связанных с практической реализацией Афинского ММД, в том числе и в деле прояснения центрального вопроса — о времени введения в действие этого постановления. Наконец, данное заключение позволяет вынести достаточно ответственное суждение по интересующему нас частному вопросу.
Применение ММД в отношении Нимфея не могло привести к закрытию его монетного двора, а равно и к замещению находившейся на тот момент в торговом обороте денежной массы афинскими «совами» (что, собственно, и наблюдается на практике), но должно было иметь своим непосредственным следствием лишь одно предписанное данным постановлением действие: приведение его продукции в соответствие с нормами аттического стандарта. Между тем уже давно замечено, что серебро с легендой NYN не только совершенно однородно в метрологическом отношении, но и демонстрирует монолитное единство с заведомо неаттической продукцией Пантикапея и прочих боспорских центров55. Как это ни парадоксально, но финальная эмиссия Нимфея (с легендой УАММА), которая, как мне представляется, осуществлялась также в «афинское» время, причем буквально накануне сдачи Нимфея Спартокидам (произошедшей ок. 410—405 гг.56)57, т.е. несколько выше максимально высокой даты
58
принятия Афинского ММД (414 г.58), и таким образом a priori подпадавшая под действие этого закона, также не несет на себе следов его влияния, ибо чеканена в том же номинально-весовом стандарте, что и монеты с легендой NYN59. Дан-
ные условия, по сути дела, лишают нас свободы выбора, вынуждая прийти к следующему, на первый взгляд, парадоксальному выводу: вне зависимости от
скоро это так, то нам предстоит попытаться ответить на закономерно возникающий вопрос: что могло заставить Афины воздержаться от распространения своего монетно-метрологического законодательства на этого члена Архэ?
Здесь, на мой взгляд, необходимо учесть ряд моментов и, прежде всего, достаточно ярко выраженный аграрный характер экономики Нимфея, а также объективную заинтересованность Афин в получении с берегов Боспора «не денег,
датировки ММД этот общесоюзный закон к Нимфею не применялся60. И коль
60
но дешевого хлеба»61. Эти обстоятельства выдвигают на передний план предположение о существовании натуральной формы расчетов Нимфея с союзной
казной, а именно: своим зерном (разумеется, в размере денежного взноса, за-
62
фиксированного в трибутных списках, — Harpocr. Lex. s. v. Nopfmov ). Достойно внимания также то, что местное неаттическое серебро вряд ли могло вывозиться за пределы боспорского региона в сколько-нибудь ощутимом
объеме63, а значит, не несло в себе потенциальной угрозы «загрязнения» общесоюзного рынка объявленной вне закона монетой64. Так или иначе, но, похоже, решающее значение здесь все же имело другое обстоятельство.
При ближайшем рассмотрении выясняется, что применение ММД к Ним-
фею влекло за собой длинный шлейф сугубо негативных экономических последствий, причем главным образом для самих же афинян. Специфика сложившейся на Боспоре военно-политической ситуации, по всем признакам, состояла в том, что под контролем пришельцев из Аттики находилась лишь некая часть региона, а значит, афиняне были лишены возможности диктовать свои условия прочим боспорским субъектам политического и соответственно эмиссионного права. Поэтому любые попытки локального внедрения аттического стандарта в давно сформировавшуюся местную денежную среду (не суть важно, в какую именно — «эгинскую»65 или «персидскую»66), превращались не просто в пустую, но и, очевидно, далеко небезопасную затею67. Таким образом, уже сам факт сохранения Нимфеем своей неаттической монетной чеканки в период вхождения в Афинскую архэ не оставляет сомнений в том, что в центре со всей ответственностью подошли к оценке возможных последствий распространения своего монетно-метрологического законодательства на этого боспорского союзника и, видимо, сочли за благо сделать для него исключение.
Поскольку же данный вывод оставляет открытым последний из заявленных вопросов — о времени исчезновения чеканки с NYN, — в этой связи уместно заметить, что сколько-нибудь надежных оценок здесь можно достичь, пожалуй, в том только случае, если нам удастся выяснить истинные причины, приведшие к перерыву в работе нимфейского монетного двора. Между тем в данной конкретной ситуации (когда рассчитывать на обнаружение соответствующей аутентичной информации явно не приходится), по сути дела, ничего иного не остается, как прибегнуть к использованию такого универсального и в общем-то вполне оправданного в подобных случаях средства, каким является метод исключения.
В первую очередь необходимо решительно отклонить всякую возможность причастности к интересующему нас событию Афинского ММД. Не менее очевидным представляется также то, что прекращение чеканки с NYN не связано с событиями военного характера — разрушений в Нимфее второй половины V в. не зафиксировано; более того, в это время город динамично развивался68. Таким образом, едва ли можно ошибиться, если сказать, что круг возможных обстоятельств, приведших к исчезновению дебютной нимфейской эмиссии, полностью замыкается на сфере двусторонних афино-нимфейских торгово-экономических отношений. Поскольку же любые серьезные изменения в этой области по обыкновению находятся в тесной взаимосвязи с перипетиями военно-политической ситуации (в данном случае в метрополии), то в развитие этого
сюжета хотелось бы заострить внимание на том существенном, с моей точки зрения, моменте, что теоретически возможный период существования чеканки с МУК (начиная примерно с середины 430-х гг.) приходится на самый канун, а также начальный этап в длительной Пелопоннесской войне (431—404 гг.). Известно, что одним из непосредственных следствий этого события явился существенный (примерно двукратный) рост ставок налогообложения в Афинской архэ, который, судя по имеющимся данным, приходится на 428 г.69 Поскольку же нет ни малейших сомнений в том, что ужесточение фискальной политики афинян равным образом коснулось и Нимфея, то едва ли можно счесть большой натяжкой отнесение к разряду вполне реальных следующего предположения: прямым следствием этих мер явилась фактическая монополизация Афина-
70
ми нимфейского хлебного рынка70. Важно подчеркнуть, что подобные действия союзного центра выглядят не только весьма вероятными, но и в общем-то вполне закономерными, особенно в свете того, что с началом так называемой Архидамовой войны проблема обеспечения метрополии продовольствием при-
71
обрела для афинян особую актуальность71. Здесь уместно привести мнение П.О. Карышковского: «.ранее 427 г. их (понтийских союзников — В.С.), собственно говоря, и невозможно было заставить вносить форос, так как внимание и силы Афин уже с конца 30-х годов были скованы неумолимо надвигавшимся конфликтом с Пелопоннесским союзом, а затем и самой войной. Лишь тогда, когда победа Клеона и его сторонников привела к активизации всей внешней политики Афин, когда было жестко подавлено выступление митиленян, — только тогда создались условия, позволившие сделать вполне реальными участие городов дальнего севера во всех тяготах, приходившихся на долю союзни-
72
ков»72.
На основании вышеизложенных соображений можно сформулировать следующий итоговый вывод: стекавшийся в Нимфей в 430-е гг. ручеек иноземного серебра с началом Пелопоннесской войны, по всей видимости, окончательно иссяк, в связи с чем отпала и сама необходимость в существовании такого предприятия, как монетный двор. В соответствии с этим общие хронологические
рамки эмиссионной деятельности Нимфея на первом этапе можно обозначить
73 74
примерно так: 435 — 425 гг.
И вот еще о чем хотелось бы сказать в связи со скорым прекращением чеканки монет с легендой с КУК. Думается, что это событие вряд ли могло привести к рецидивному появлению в Нимфее монетного голода. Факты указывают на то, что в 420—410-е гг. внутригородской рынок обслуживался в основном монетами сопредельных боспорских центров и, прежде всего, с легендой
АПОЛ75, чеканка которых, на мой взгляд, приходится в основном на «афин-
76
ское» время'6. Между тем эти данные свидетельствуют о возобновлении (или
же активизации) торгово-экономических связей Нимфея со своими ближай-
77
шими соседями и, прежде всего, таманскими , что в целом согласуется с произошедшим в эти годы резким обострением военно-политической обстановки в Эгеиде (в связи с началом Пелопоннесской войны), поставившей афинян перед необходимостью в принятии экстренных мер по обеспечению своей продовольственной безопасности. И, наконец, еще один вывод, непосредственно отсюда вытекающий.
Приходящаяся на 420—410-е гг. стабильная работа аполлонийского и панти-капейского монетных дворов, являющая собой разительный контраст с эпизодической нимфейской чеканкой, дает прямое указание на довольно энергичную, а главное, свободную торгово-экономическую деятельность обоих центров на внешнем рынке (чем, очевидно, и обеспечивался стабильный приток импортного серебра). Как представляется, это обстоятельство проливает дополнительный свет на расстановку сил в боспорском регионе, позволяя расценивать его в качестве единственного (а с учетом отмечаемого именно в этот период явного типологического тяготения продукции аполлонийских монетариев к монетам Пантикапея78, то и довольно веского) довода в пользу того, что в указанное время не только Пантикапей, но и Аполлония Боспорская (Фанаго-рия?) находилась вне пределов прямого политического влияния Афин.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Мельников О.Н. Нимфей и монеты с надписью SAMMA // Киммерийцы и скифы: тез. докл. Мелитополь, 1992. С. 61; он же. Нимфей, скифский вождь Саммак и измена Гилона // МАИЭТ. 2001. С. 416; Терещенко А.Е. Автономная чеканка полисов Боспора Киммерийского VI—V вв. до н.э.: дис... к.и.н. СПб., 2004а. С. 73—74; он же. Автономная чеканка полисов Боспора Киммерийского VI—V вв. до н.э.: автореф. дис. ... к.и.н. СПб., 2004б. С. 16—17; oн же. О времени нимфейской чеканки // БФ. 2005. III. С. 185—186; Борисова В.С. К вопросу о хронологии монетных выпусков Нимфея // Наш «Анабасис». Нижний Новгород, 2005. 3. С. 11.
2. Здесь и далее номера монет указаны по каталогу: Анохин В.А. Монетное дело Боспора. Киев, 1986. Пользуясь случаем, выражаю глубокую признательность А.Н. Васильеву и А.А. Завойкину за ценные советы, а также деятельное участие в подготовке рукописи к публикации, Е.Ю. Киселевой (СПб.) — за информационную поддержку.
3. Зограф А.Н. Античные монеты // МИА. 1951. 16. С. 168; Шелов Д.Б. Монетное дело Боспора VI—II вв. до н.э. М., 1956. С. 16.
4. См.: Фролова Н.А. Монеты Нимфея (Некоторые проблемы исследования чеканки Нимфея) //ДБ. 2000. 3. С. 346.
5. См.: Столба В.Ф. Проблемы нумизматики Нимфея: несколько замечаний // ИурегЪогеш. V. 8. Fasc. 1. 2002. С. 36.
6. Зограф. Ук. соч. 1951. С. 168, 244. Табл. XXXIX, 33, 34, 38-42; Шелов. Ук. соч. С. 21, 45.
7. Далее все даты указаны до новой эры.
8. На дискретный характер нимфейских выпусков косвенно указывают не только их фактурные особенности, а также смена надписи, но и различная стилистика лицевых изображений (Суриков И.Е. Древнегреческие монеты с легендой SAMMA: к оценке хода дискуссии // ПИФК. 2004. XIV. С. 320; Терещенко. Ук. соч. 2004а. С. 73-74; он же. Ук. соч. 2005. С. 185-186), указывающая на смену резчиков штемпелей.
9. Подтверждаемую фактом ее метрологического единства с монетами прочих бос-порских центров (Столба. Ук. соч. С. 13). Попутно замечу, что рассуждения о преимущественно декларативном характере чеканки с NYN (Шелов-Коведя-ев Ф.В. История Боспора VI-IV вв. до н. э. //ДГ СССР за 1984. М., 1985. С. 111; Столба В.Ф. Монеты Нимфея в системе боспорской чеканки второй половины V в. до н.э. // Скифия и Боспор. Археологические материалы к конференции па-
мяти проф. М.И. Ростовцева. Л.— Новочеркасск, 1989. С. 49; Виноградов Ю.А. Особенности и историческое значение объединения Археанактидов на Боспоре Киммерийском // Античное государство. Политические отношения и государственные формы в античном мире. СПб., 2002. С. 236) подверглись обоснованной критике со стороны А.Е. Терещенко (Ук. соч. 2004а. С. 75; Ук. соч. 2005. С. 186-187).
10. Скуднова В.М. Два клада монет из Нимфея // ВДИ. 1950. № 4. С. 79 слл.; Голен-ко К.В. Монеты из раскопок Нимфея 1939-1970 гг. // НЭ. 1974. XI. С. 62, 68-71.
11. Каллистов Д.П. Измена Гилона // ВДИ. 1950. 1. С. 35; Терещенко. Ук. соч. С. 76; он. же. Ук. соч. 2005. С. 187.
12. См.: Шелов-Коведяев. Ук. соч. С. 90-115.
13. Ряд исследователей склонны объяснять возникновение нимфейской чеканки тем, что с приходом к власти Спартокидов Пантикапей начал проводить политику жесткой централизации, следствием чего явилось в частности прекращение «союзной» аполлонийской чеканки (примерно на рубеже 430-420-х гг. (Ше-лов-Коведяев. Ук. соч. С. 89, 111) или же ок. 438/7 г. (Столба. Ук. соч. 1989. С. 49; Мельников. Ук. соч. 2001. С. 414; Терещенко. Ук. соч. С. 76, 80; он. же. Ук. соч. 2004б. С. 17; он же. Ук. соч. 2005. С. 187)). Однако в свете новых данных (Завой-кин А.А. О времени автономной чеканки Фанагории // БС. 1995. 6. С. 90-91; он же. Фанагория во второй половине V - начале IV вв. до н.э. // ДБ. Supplementum 2004а. I. С. 90-91; Строкин В.Л. АПОЛ[лония Боспорская] или [храм] АПОЛ[лона]? //ДБ. 2007. 11. С. 356) оба тезиса представляются ошибочными.
14. См.: Завойкин А.А. Краткий очерк истории Боспора VI - первой четверти III вв. до н.э. // ПИФК. 2004. XIV. С. 63, 79, прим. 79.
15. Исследователи давно обратили внимание на избранные нимфейскими монета-риями подчеркнуто нейтральные монетные типы, равноудаленные как от нумизматики Афин, так и Пантикапея. Этот факт иногда расценивается в качестве свидетельства, способного указывать на полный государственный суверенитет Ним-фейского полиса в период существования чеканки с NYN (Столба. Ук. соч. 1989. С. 48; Фролова. Ук. соч. С. 340). Между тем указанные особенности этих монет далеко не уникальны и находят многочисленные параллели в нумизматике целого ряда других городов-членов Архэ.
16. Суриков И.Е. Историко-географические проблемы Понтийской экспедиции Пе-рикла // ВДИ. 1999. 2. С. 104.
17. Кузнецов В.Д. Афины и Боспор: хлебная торговля // РА. 2000. № 1. С. 108; Tsetskhladze G. «Grain for Athens». The view from the Black Sea // Feeding the ancient Greek city. Leuven; Paris; Dudley. MA. 2008. Р. 56-57.
18. См.: Завойкин. Ук. соч. 2004б. С. 62.
19. Мельников. Ук. соч. 1989. С. 37-38; он. же. Ук. соч. 1992. С. 61; он. же. Ук. соч. 2001. С. 414; Столба. Ук. соч. 1989. С. 49. Как уже говорилось, оба исследователя приходят к этой дате иным путем: начало чеканки с NYN ставится в прямую связь с прекращением выпуска монет с АПОЛ (ок. 438/7 г.), атрибутируемых в качестве эмиссии союза боспорских полисов, куда, по их мнению, входил Нимфей.
20. Столба. Ук. соч. 1989. С. 48.
21. Суриков И.Е. По поводу древнегреческих монет с легендой SAMMA // VIII Всероссийская нумизматическая конференция. Тез. докладов. М., 2000. С. 7; он же. Нумизматическое свидетельство о самосской колонизации Причерноморья? // ПИФК. 2001. Х; он же. Ук. соч. 2004. С. 316; Сапрыкин С.Ю. Боспорское царство: от тирании к эллинистической монархии // ВДИ. 2003. № 1. С. 21.
22. «...если таковое было в действительности» (Фролова. Ук. соч. С. 340). В.Ф. Столба
обосновывает данный вывод тем, что монеты с NYN не несут следов афинского влияния, «в то время как псефизма Клеарха предписывала переход на аттическую систему мер, весов и денежного обращения» (Столба. Ук. соч. 1989. С. 48). Любопытно, что, исходя из того же посыла, В.А. Анохин приходит к совершенно иному выводу; по его мнению, монеты с NYN могли появиться лишь после отмены этого сдерживающего фактора: «Если Нимфей начал чеканку, находясь еще в составе Афинского морского союза, то он мог сделать это только после поражения афинской экспедиции в Сицилии в 413 г., с которого начался постепенный распад союза. Если же город чеканил монету, выйдя из союза, то это опять-таки стало возможным после 413 г.» (Анохин. Ук. соч. С. 19).
23. Мельников. Ук. соч. 1992. С. 61.
24. Терещенко. Ук. соч. 2004а. С. 77-78.
25. См.: Паршиков А.Е. О времени монополизации чеканки серебра в Афинской державе // НЭ. 1972. Х. С. 64 слл.
26. Суриков. Ук. соч. 2004. С. 319.
27. Там же.
28. Мельников. Ук. соч. 2001. С. 415.
29. Терещенко. Ук. соч. 2004. С. 77.
30. Там же. С. 78.
31. Мельников. Ук. соч. 2001. С. 416. Близкого мнения придерживаются Д.П. Калли-стов (Ук. соч. С. 35-36) и Ф.В. Шелов-Коведяев (Ук. соч. С. 111); они полагают, что на чрезвычайно скромную, рассчитанную в основном для местных нужд монетную чеканку таких отдаленных союзников, как Нимфей, в Афинах могли просто закрывать глаза.
32. Каллистов. Ук. соч. С. 35. Правда, П.О. Карышковский внес в него существенное уточнение: «...запрещение... касалось главным образом серебра» (Карышковский. Ольвия и Афинский союз // МАПП. 1959. III. С. 64). Действительно, в декрете есть упоминание о монете, изготовленной лишь из этого металла. Такое положение, по всей видимости, объясняется тем, что золото и электр занимали особую нишу в денежном обращении Эгеиды и Причерноморья (Зограф. Ук. соч. 1951. С. 174). Что касается меди, то этот металл a priori не мог подпадать под действие союзного законодательства, причем, надо думать, за отсутствием такового в денежном обращении Афинской архэ. Пожалуй, единственное исключение дает нумизматика Ольвии; кстати, П.О. Карышковский (1959), на мой взгляд, тщетно пытался отыскать в ней следы применения Клеархова декрета.
33. Текст этого закона, его перевод, а также ссылки на отдельные статьи и положения см.: Стрелков. А.В. Афинский монетный декрет // НЭ. 1999. XVI. С. 27-28.
34. Стрелков. Ук. соч. С. 41.
35. Там же. С. 45.
36. Там же. С. 46.
37. Там же. С. 34-38,46.
38. Зограф. Ук. соч. С. 42.
39. В качестве аналогии А.В. Стрелков (Ук. соч. С. 40) ссылается на эмиссионную практику Сицилии времен Дионисия Старшего, а также Этолийского союза. Эти примеры, однако, трудно признать в полной мере корректными, причем как в организационно-правовом отношении (особенно в первом случае), так и в силу невозможности их механической экстраполяции на значительно более грандиозную (в географическом плане) Афинскую архэ, не говоря уже о том, что оба примера относятся к несколько более позднему времени (IV в. до н.э.).
40. См.: Стрелков. Ук. соч. С. 29-31.
41. Разделяя точку зрения Э. Эркслебена, А.В. Стрелков видит решение этой проблемы в том, что «.перечеканка и обмен монет происходили небольшими партиями, что облегчало работу монетного двора и контроль со стороны афинских властей» (Стрелков. Ук. соч. С. 31). При этом упускаются из виду два других, причем на сей раз уже сугубо негативных момента. Во-первых, данная схема ведет к преумножению числа рейсов казначейских конвоев, а значит, и к пропорциональному увеличению накладных расходов, связанных с необходимостью транспортировки морем небольших сумм на значительные расстояния. Во-вторых, подавляющая часть гражданского населения союзных полисов при этом лишается (нередко на длительный срок) некой части (в отдельных случаях до половины — § 4) своих, кстати сказать, и без того зачастую весьма скудных денежных средств, что грозит самыми серьезными социально-политическими последствиями как для самих полисов, так и Афинского союза в целом.
42. Транспортировка морем значительных сумм на большие расстояния предполагает наличие специально оборудованного казначейского судна, а также усиленной его охраны.
43. По разным оценкам, речь идет о сумме в 3 или 5 драхм с одной мины (см.: Стрелков. Ук. соч. С. 30—32). Исходя из веса аттической драхмы и мины (4,36 г и 436 г соответственно), мы приходим к тому, что законодательно предписывалось удерживать 3 или 5% от общего объема «чужого серебра», подлежащего перечеканке.
44. Примечательно, что в соответствующей статье декрета (§ 4) не оговаривается, в какой именно храм необходимо производить отчисления. Если при этом учесть, что в Афинах было нескольких храмов Афины (причем каждый из них вел самостоятельный бюджет (см.: Стрелков. Ук. соч. С. 38—39), а стелы с декретом предписывалось устанавливать в союзных городах, то надо полагать, что в документе имелись в виду не центральные храмы Афины и Гефеста (как это в частности полагает А.В. Стрелков (Ук. соч. С. 39), а скорее храмы этих божеств в союзных полисах. Если же, наконец, принять во внимание объективную заинтересованность афинян в процветании своего главного культа (кстати, близость к нему культа Гефеста общепризнанна) во всех уголках Архэ, то из всего этого следует, что § 4 нужно рассматривать именно под таким, условно говоря, региональным углом зрения. И соответственно, фигурирующее в этом параграфе требование «принять решение касательно задолженности Афине и Гефесту» следует расценивать в качестве напоминания союзникам о необходимости совершать регулярные пожертвования в храмы этих божеств (размер которых, судя по отсутствию конкретных норм, должен был устанавливаться на местах).
45. Которую, кстати, нельзя относить на счет лакуны в самом документе — в этом месте текст декрета восстанавливается вполне надежно (см.: Стрелков. Ук. соч. С. 28).
46. Достаточно вспомнить о гибели флотилии Ламаха у Гераклеи Понтийской в 424 г. во время сильного шторма (Thuc. IV. 75; Diod. XII. 72. 4; Justin. XVI. 3). Если также учесть, что в античное время зимней навигации практически не существовало (Veget. IV. 39). а в черноморском регионе климатический фактор приобретает особую значимость (с его рискованным для навигации осеннее-весенним периодом (Шелов-Коведяев. Ук. соч. С. 43), то все это подразумевает существование длительных (зачастую до полугода) перерывов в поставках сюда «афинской монеты», и тем самым фактически провоцирует понтийских членов Архэ на нарушение общесоюзного законодательства или же обрекает законопослушных на сезонные денежные кризисы.
47. Попытаемся смоделировать возникающую при этом ситуацию на примере пере-
чеканки серебра, поступавшего в Афины по форосу. Для упрощения задачи будем исходить из допущения, что объявленная вне закона монета перебивалась в наиболее крупный из регулярно выпускавшихся здесь номиналов — тетрадрахму (норма веса — 17,44 г, при аттическом таланте — 26160 г). Известно, что налогообложение в Архэ резко возросло в начале Пелопоннесской войны (Кондратюк М.В. Архэ и афинская демократия. Античная Греция. М., 1983. Т. 1. С. 337—338). Если в мирное время ежегодные поступления в союзную казну составляли, по разным оценкам, от 400 (Паршиков А.Е. Исследования по истории Афинской морской державы. М., 1976. С. 130) до 600 талантов серебра (Thuc. II. 13. 3), то в годы войны они достигли 1300 талантов (Plut. Arist. XXIV. 3). Если же взять в качестве рабочей цифру, названную А.Е. Паршиковым (Ук. соч. 1976. С. 152), «...не менее 1200 талантов серебра в год», то мы приходим (по итогам несложных арифметических расчетов) к ежедневной производительности монетного двора Афин примерно в 5000 тетрадрахм, и это, замечу, при непрерывной круглосуточной работе в течение одного года. Поскольку же Афины выпускали не только тетрадрахмы, но и более мелкие фракции серебра, причем не менее 6—7 номиналов (Зограф. Ук. соч. С. 231. Табл. IV, 2—7), значит, полученную цифру можно смело утроить. Таким образом, ежесуточная производительность афинского монетного двора должна была составлять примерно 15000 монет. Напомню, что речь идет лишь о переработке серебра, получаемого Афинами по форосу. Если же к этой цифре добавить всю массу «чужого серебра», обращавшегося на внутрисоюзном рынке (а это, как мы понимаем, цифры уже принципиально иного порядка), а также собственно афинское, добываемое в Лаврионе, то в конечном итоге мы приходим к величинам, которые иначе как астрономическими и не назовешь. Следует, наконец, учесть, что в V в. до н.э. производство монеты было не только ручным, но и, так сказать, штучным (Зограф. Ук. соч. С. 27—28). В этих условиях уже сам тезис о том, что монетный двор Афин был в состоянии переработать подобную массу серебра, в моем понимании, выглядит допущением из разряда заведомо нереальных.
48. Стрелков. Ук. соч. С. 29, прим. 20.
49. См.: Стрелков. Ук. соч. С. 43.
50. См.: Стрелков. Ук. соч. С. 46.
51. Зограф. Ук. соч. С. 44.
52. Весьма показательным в этом плане является то, что капитуляция Афин (в 404 г.) вызвала в интересующей нас сфере своего рода эффект домино: около рубежа V—IV вв. наблюдается массовый отказ союзников от аттического монетного стандарта (Seltman C. Greek Coins, 2-ed. London. 1955. Р. 151).
53. Зограф. Ук. соч. С. 43.
54. Что касается возможности, если можно так выразиться, «протестного» сокращения эмиссионной деятельности в союзных полисах, то это положение вряд ли соответствует действительности. Думается, что здесь А.Н. Зограф оказался в плену традиционных представлений и следует за теми специалистами, которые пытались отыскать следы применения Афинского ММД в перерывах или же прекращении работы монетных дворов союзных центров. Между тем в бесперспективности этого направления убеждает более чем вековая практика тщетных попыток систематизировать разрозненные и, судя по всему, не поддающиеся классификации нумизматические данные. Иначе говоря, за каждым отдельно взятым случаем приостановки работы монетного двора того или иного центра могут стоять самые разнообразные побудительные мотивы, которые, впрочем, едины лишь в одном: все они находятся вне пределов действия Афинского ММД.
55. Бертье-Делагард А.Л. Материалы для весовых исследований монетных систем древнегреческих городов и царей Сарматии и Тавриды. М., 1912. С. 50—51; Ше-лов. Ук. соч. С. 39, 69—70; Анохин. Ук. соч. С. 20—23.
56. Шелов-Коведяев. Ук. соч. С. 113.
57. С моей точки зрения, в период между 413 и 410 гг. (работа готовится к публикации).
58. К этому году относится постановка комедии Аристофана «Птицы», где имеется упоминание об аналогичной псефисме «олофиксян» (см.: Стрелков. Ук. соч. С. 35).
59. Ср.: Фролова. Ук. соч. С. 346 и Столба. Ук. соч. С. 35—37.
60. К такому выводу впервые пришел Д.Б. Шелов (Ук. соч. С. 39): «Вопрос о том, отразилось ли каким-нибудь образом аттическое влияние на самой нимфейской чеканке, безусловно, должен быть решен отрицательно».
61. Карышковский. Ук. соч. С. 81.
62. Важно обратить внимание на то, что известный из этого источника трибут в один талант относится к 410 г. Если же иметь в виду, что налогообложение в Афинском союзе было возвращено в том же 410 г. (после его отмены в 413 г.), а точнее, после произошедшей в марте этого года победы афинян в битве при Кизике (см.: Кондратюк. Ук. соч. С. 341), то отсюда, между прочим, следует, что указанная сумма налога была начислена Нимфею не за весь 411/10 г., но лишь за вторую его половину, т.е. в трибутных списках этого года (и только этого) отражена не вся годовая ставка, а 50% от ее обычной нормативной величины (надо думать, установленной до отмены налогообложения в 413 г.). Этот нюанс снимает противоречие в размере подати между сведениями Кратера (один талант) и фрагментом № 39 плиты А 9, стк. 143 (по нумерации ATL: Meritt B.D., Wade-Gery H.T., Mc Gregor M.F. The Athenian Tribute Lists. I. 1939. Cambrige (Mass.)): ТТ N... — два таланта N^ifaiov?], что дает веские основания к тому, чтобы реконструировать присутствие Нимфея в списках фороса I Афинского морского союза под 425/4 г., впервые предложенное У. Келером (Köhler U. Urkunden und Untersuchungen zur Geschichte des delisch-attischen Bundes. Berlin, 1870. S. 74) и поддержанное затем рядом других исследователей (см.: Шелов-Коведяев. Ук. соч. С. 90—91), и соответственно, с высокой долей уверенности говорить о том, что, по меньшей мере, в период с 425 по 413 гг. Нимфей ежегодно вносил в союзную казну два таланта.
63. К такому выводу побуждает представляющийся вполне очевидным положительный внешнеторговый баланс Нимфея (как, впрочем, и всего боспорского региона (Смекалова Т.Н. Значение изучения состава монетных сплавов для античной нумизматики (на примере Боспора) // ДБ. 2000. 3. С. 268). Важно подчеркнуть, что в противном случае город просто не смог бы обзавестись собственным монетным двором.
64. Следует, наконец, обратить внимание на то, что бытовавшая на Боспоре монетная система является несколько более «тяжеловесной» (в сравнении с аттической). А значит, Нимфей не был заинтересован в ее дальнейшем сохранении, но, замечу, опять же в том только случае, если он рассчитывался с союзной казной собственной монетой. Таким образом, сохранение Нимфеем своей неаттической монетной чеканки может служить еще одним косвенным свидетельством в пользу того, что полис погашал свой трибут не серебром, а поставками в Афины своего продовольствия.
65. Бертье-Делагард. Ук. соч. С. 81—84; Шелов. Ук. соч. С. 52 слл.
66. Анохин. Ук. соч. С. 20—23.
67. Вряд ли имеет смысл приводить пространные доводы в пользу того в общем-то
бесспорного положения, что любые резкие, а тем более непродуманные действия в такой специфической сфере, как финансовая, грозят самыми непредсказуемыми, а подчас и катастрофическими последствиями для экономики в целом. Здесь же можно ограничиться лишь указанием на то, что применение ММД к Нимфею возводило дополнительные преграды для действий города на внутрибоспорском хлебном рынке, т.е. в конечном итоге приводило афинян (объективно заинтересованных в развитии нимфейской посреднической торговли) к прямо противоположному результату.
68. Худяк М.М. Из истории Нимфея VI-III вв. до н.э. Л., 1962. С. 31; Грач Н.Л. Нимфей в конце VI—I вв. до н.э. // ППЭ. Тбилиси, 1986. С. 334.
69. Кондратюк. Ук. соч. С. 337—338.
70. Существенную ясность в этот вопрос могло бы внести сопоставление налоговых обязательств Нимфея перед союзной казной с объемом ежегодных поставок ним-фейского хлеба на экспорт. И хотя последняя из упомянутых величин неизвестна (как, впрочем, и оптовые цены на зерновые в этот период), но все же составить об этом некоторое представление можно попытаться в опосредованной форме, например, через оценку эмиссионного потенциала Нимфея (который, замечу, напрямую зависел от объема иноземного серебра, вырученного от реализации на внешнем рынке нимфейского хлеба). Дело, однако, серьезно осложняется тем, что данный показатель также неизвестен и, более того, является величиной непостоянной, находившейся под влиянием многих факторов, каждый из которых также варьировал, отражая перипетии военно-политической ситуации (как в самом городе, так и вокруг него), уровень текущих цен на хлеб, урожайность, степень развития внутрибоспорской посреднической торговли, соотношение объемов кизикинов и серебряной монеты, поступавших в Нимфей извне, и т.п. Тем не менее, представляется возможным сделать ряд шагов в указанном направлении (разумеется, абстрагируясь при этом от упомянутых переменных величин). Прежде всего, выразим нимфейский трибут в его же монете. Поскольку два аттических таланта (26160 г х 2) составляют 52320 г, то, исходя из нормативного веса диобола с NYN (1,68 г — Анохин. Ук. соч. С. 23. Табл. III), получается, что сумма годового налога эквивалентна примерно 31000 диоболов нимфейского чекана. Если принять за данное, что на долю остальных номиналов (драхма и гемиобол) приходилось около половины от общей массы чеканенного Нимфеем серебра, значит, полученную цифру нужно сократить вдвое, что составляет примерно 15500 диоболов. Так как эмпирическим путем доказано, что одним лицевым штемпелем можно было отчеканить от 15 до 20 тысяч монет (благодарю за эту справку С.А. Коваленко), следовательно, на переработку данного объема серебра нужно было затратить один лицевой штемпель диоболов. Если, наконец, согласиться с тем, что эмиссионный потенциал Нимфея вряд ли превосходил пантика-пейский (примерно 1 штемпель л.с. диоболов в год (Строкин. Ук. соч. С. 333)), то получается, что эмиссионные возможности Нимфея сопоставимы с объемом его налоговых обязательств перед союзной казной. Так или несколько иначе, но важно подчеркнуть то, что по совокупности имеющихся данных можно с довольно высокой долей уверенности говорить о том, что в годы Пелопоннесской войны афиняне взыскивали с Нимфея по форосу львиную долю поставляемого им на внешний рынок продовольствия. Если же данное заключение справедливо, значит, едва ли можно сомневаться в том, что Нимфей был способен чеканить собственную монету лишь до возложения на него упомянутого и, надо признать, довольно тяжелого налогового бремени.
71. См.: Кузнецов. Ук. соч. С. 110.
72. Карышковский. Ук. соч. С. 81.
73. Уместно заметить, что в области выпуска двусторонней «художественной» монеты на Боспоре Нимфей способен составить достойную конкуренцию Пантика-пею: монеты последнего с «Аполлоном и бараном» увидели свет, по всей вероятности, ок. 433/2 г. (Мельников О.Н. Боспорская государственность VI — начала IV вв. до н.э. по данным нумизматики // Боспор Киммерийский и варварский мир в период античности и средневековья: сб. науч. материалов IV Боспорских чтений. Керчь, 2003. Табл. I; Строкин. Ук. соч. С. 332—335). Более того, вопреки традиционным представлениям, можно предполагать, что примером для подражания нимфейским монетариям послужили не эти монеты, а скорее продукция их афинских коллег. Кстати, высокие художественные достоинства нимфейского серебра с легендой КУК (Шелов. Ук. соч. С. 33) наводят на мысль, что над изготовлением штемпелей мог работать квалифицированный афинский мастер.
74. Что, в общем-то, соответствует скромному набору имеющихся в наличии лицевых штемпелей диоболов — 4 экз. (Фролова. Ук. соч. С. 346).
75. Мельников. Ук. соч. 2001. С. 413, 415.
76. Строкин. Ук. соч. С. 356.
77. Доводы в пользу фанагорийской атрибуции монет с АПОЛ см.: Строкин. Ук. соч. С. 360 слл.
78. Строкин. Ук. соч. С. 367—369.
COINS WITH THE LEGEND NYN: CHRONOLOGY OF THE COINAGE
V.L. Strokin
The author casts doubt on validity of a traditional view on the Athenian monetary decree (IG. Ii. 1453), placing emphasis to the fact that this document had not been directed on monopolization of silver coinage in the First Athenian Sea union. But the decree had the overall objective of distribution the attic monetary-metrological standard among all its members. Therefore it is necessary to search for traces of implementing this law into effect not in the hold up of a mint or any union center, but in the move of the production into the attic monetary standard. The author thinks that the law was not applied to Nymphaem because of a specific military-political and economic situation. Coinage with a legend NYN was carried out in about 435—425 BC and stopped in first years of Peloponnession war in connection with the increase of the taxation and toughening free bread trade. These reasons brought to the end the inflow of non-standard import silver which served as raw monetary material in Nymphaeum.
