CC BY
55Молодежный суицид в период пандемической самоизоляции
Чагин Владимир Сергеевич,
преподаватель кафедры тактико-специальной подготовки Краснодарского университета МВД России
E-mail: [email protected]
Статья посвящена рассмотрению взаимосвязи между пандемийными ограничениями и суицидальным поведением молодых людей и подростков. Отмечается, что пандемию следует рассматривать в качестве суицидогенного феномена, особенно в молодежной среде. Подростки и молодые люди вынужденно оказались в замкнутом пространстве, впервые в своей жизни столкнулись с ослаблением общественных связей, с систематическими стрессами. Самоизоляция привела к проблеме снижения витальности и, соответственно, к учащению попыток суицида и росту случаев завершенных самоубийств. Рассматриваются типы суицидогенных социальных сфер: (1) семейная среда; (2) внешняя социальная среда; (3) академическая среда, (4) внутренняя психическая среда; (5) социально-экономическая среда. Пандемия COVID-19 привела к интенсификации контактов с членами семьи, что нередко становилось болезненным для молодых людей. Данная проблема усугубилась введением массовой практики дистанционного обучения, избыточным общением в Сети и проблемами финансового характера.
Ключевые слова: пандемия, коронавирус, самоизоляция, молодежь, молодежная среда, суицид, суицидальное поведение, общественное здоровье.
Пневмония, распространявшаяся в течение 2,5 лет колоссальными темпами, прямо или косвенно затронула каждого жителя планеты. Во время пандемийного периода это заболевание стало ведущей причиной смертности народонаселения. Подростки и молодежь при этом оказались наиболее устойчивой к пневмонии группой людей. Известно, что уровень смертности детей и подростков до 18 лет, которым была диагностирована пневмония COVID-19, составил не более 0,18%. Данный показатель позволяет заключить: влияние пандемии COVID-19 на уровень смертности подростков и молодежи оказалось незначительным, даже с учетом пост-ковидных осложнений. При этом последствия пандемии для исследуемой нами группы лиц проявились в ином аспекте: согласно многочисленным правительственным и частным исследованиям, проводимым в различных странах мира, пандемия и связанные с ней ограничения привычных паттернов жизнедеятельности послужили рычагом для возникновения и усугубления развития депрессивных и тревожных симптомов подростков и молодежи в период пандемии и после нее. Масштаб данных девиаций настолько значителен, что множество авторитетных источников стали говорить о суицидогенности пандемии и пандемийных ограничений для лиц молодого возраста [3, с. 22]. Молодых людей из разных частей мира объединила проблема снижения витальности - тяги к жизни - что привело к проблеме учащения попыток суицида и случаев завершенных самоубийств.
Отметим, что лица молодого возраста зачастую сталкиваются с антивитальными переживаниями; они еще не имеют четкого представления о смерти, но, при этом, отрицают саму ценность жизни [11, с. 152]. Продолжительные и системные антивитальные переживания могут сформироваться в оформленный
148
и осознанный паттерн суицидального поведения.
Основными научными отраслями, которые занимаются проблемами суицидальных настроений и суицидов в среде молодых людей, можно назвать психологию и социологию. Исследователи-психологи при анализе факта суицида или его попытки исходят из свойств конкретной личности, пытаясь определить, какое событие и какое личностное качество могли привести к суицидальным настроениям. Социологи, в свою очередь, склонны рассматривать самоубийства и их попытки как дефект в функционировании общественной системы, как тренд, закономерность, динамический показатель, обусловленный социальной обстановкой и деструктивным влиянием данной обстановки на психоэмоциональный фон молодого человека. Безусловно, в анализе данного аспекта развития социальных систем будет полезным опираться и на психологию, и на социологию, а также привлекать данные, методологию, принципы и постулаты ряда прочих дисциплин - экономики, геополитики, медицины, истории, философии и многих других. Подобная междисци-плинарность, собственно, и породила необходимость выделения отдельного научного вектора - суицидологии.
В рамках социальных наук суицидальное поведение молодых людей и подростков рассматривается, помимо прочих, в контексте идеи об общественном здоровье. Ранее общественное здоровье включало в себя ряд медицинских и экономических показателей качества и продолжительности жизни населения, тогда как сегодня структура общественного здоровья подразумевает еще один компонент - психологическое (духовное) здоровье людей; отмечается, что оценка общественного здоровья не может считаться полноценной без учета фактора психологического здоровья людей как обязательного, системообразующего атрибута благосостояния социума [10, с. 14]. Поворот к рассмотрению психологического статуса населения вполне закономерен, ведь именно в подобном контексте можно понять причины, фак-
торы и обстоятельства, ведущие к распространенной практике самоубийств среди молодого населения.
Самоубийства уже достаточно давно привлекают к себе внимание ученых-социологов, причиной чего является, безусловно, значимые количественные параметры смертности в связи с суицидами. Самоубийства, как указывают Я.А. Лещенко и А.А. Лисовцов,- «крайняя саморазрушительная форма выхода из стрессового и депрессивного состояния» [Лещенко, с. 18]. Самоубийство есть результат системных сбоев в трех аспектах функционирования индивида - биологическом, психологическом и социальном. Самоубийство в молодежной среде - особенно острая проблема во многих странах, что, в свою очередь, отражается на законодательном, программном, стратегическом уровнях управления государственной социальной системой. В социальной среде подростков и молодых людей, где, как указано выше, зачастую доминируют антивитальные ценности, наблюдается хаотическое нагромождение ценностных установок, трендов, мировоззренческих «ловушек», которые становятся барьерами для формирования самоценности человеческой жизни. Р.Г. Ардашев указывает на то, что «сбивать» молодого человека могут такие социальные явления и тенденции, как романтизация суицидального поведения, юмор и ирония в рассуждениях о жизни и смерти, псевдонаучные или религиозные сообщения и прочие иррациональные векторы построения мировосприятия [1, с. 43]. Все это существенно искажает смысло-жизненные доминанты целых поколений и, к сожалению, нередко результирует в суицидальное поведение или даже самоубийство. Суицидальное поведение -важный показатель «социального самочувствия» (или, следуя представленной нами выше терминологии, общественного здоровья).
В среднем по всем странам мира самоубийства являются второй по распространенности причиной смертности лиц с 16 до 25 лет. Данный факт обусловливает широкий научный интерес
149
к социальному анализу данной проблемы и рассмотрению общественных явлений, которые выступают предпосылками к росту числа суицидов среди молодежи.
В ряде зарубежных социологических исследований причины суицидов и их попыток в молодежной среде анализируются на основании критериев относимости к той социальной сфере, проблемы в которой выступают «триггером», импульсом к развитию суицидальных паттернов, росту количества попыток самоубийств и завершенных самоубийств. Один из таких подходов представляют, помимо прочих, Р. Гото, Ю. Окубо и Н. Скокаускас, которые в рамках новейшей публикации в журнале «Ланцет» дифференцируют причины суицидов согласно «суицидогенным» социальным сферам: (1) семейная среда (family-related domain), формирующая суицидальное поведение вследствие абьюзивного поведения членов семьи, разногласий с родителями и другими родственниками, а также по причинам излишне строгой дисциплины и применения жестоких наказаний; (2) внешняя социальная среда (social concerns domain), формирующая суицидально поведение, связанное с разногласиями с друзьями, буллингом и издевательствами сверстников, с трудностями в построении романтических отношений и в области иных социальных связей; (3) академическая среда (academic concerns domain), формирующая суицидальное настроение по причине стрессов, связанных с прохождением экзаменационных испытаний, оценок, рейтингов. В целом исследователи выделяют четыре суици-догенные среды (представленный выше перечень дополняется внутренней психической средой (mental illness domain), связанной с протеканием психических заболеваний и девиаций - тяжелых и затяжных депрессий, шизофрении и проч.) [15, с 4]. Как видим, три из четырех сред имеют ярко выраженную ориентацию на социальный аспект бытия личности, и только одна из них укореняется во внутренних личностных особенностях работы нервно-психической системы.
В отечественных исследованиях приводятся, в целом, аналогичные данные. Р.Г. Ардашев, изучивший подростков с документально зафиксированным суицидальным поведением, отмечает, что ключевой причиной формирования антивитальности выступают детско-родительские конфликты (33%). Склонности к отрицанию самоценности жизни и к обдумыванию путей самоубийств в 22% развиваются вследствие неудач в построении романтических отношений (при этом данная причина имеет четко выраженную гендерную вариабельность - она имеет место у 68% девушек и 32% юношей) [1, с. 41]. Суицидоген-ность академической и профессиональной сред имеет место в 19% случаев. Исследователь выделяет также психологические расстройства (14%) и психические заболевания, генетические мутации (2%) в качестве суицидогенных факторов. В контексте исследуемой нами проблемы особое значение имеет пятая группа факторов, обозначенная Р.Г. Ар-дашевым - социально-экономические трудности: отсутствие работы, нехватка денежных средств, новые вынужденные паттерны поведения, сложности социальной адаптации (10%) [1, с 42], ведь именно эта группа факторов, как можно предположить, актуализируется в связи с ограничениями и последствиями пандемии.
Обратимся непосредственно к исследуемому нами - пандемийному - этапу. Как известно, пиковым в плане распространения инфекции и сопутствующим им ограничением принято считать 2020 г. Согласно официальной статистике, в 2020 г. в Российской Федерации в результате самоубийств погибло 16546 человека (13 731 мужчин и 2 815 женщин) [6]. Доля самоубийств в структуре смертности от внешних причин смерти в 2020 г. составила 12,1%. Официальная статистика, можно сказать, не всегда дает истинное представление о масштабах молодежных суицидов в стране в панде-мийный период; к примеру, очевидно, что в любой стране пандемия привела к росту количества самоубийств среди молодых людей, тогда как документация
150
Росстата свидетельствует о сокращении данного показателя на 4,1% в сравнении с допандемийным периодом. Это связано с тем, что суицида как причина гибели человека не всегда доказательна и, следовательно, официальные органы не всегда способны констатировать, наступила ли конкретная смерть от руки самого человека или же это стало результатом, к примеру, убийства или несчастного случая. Всемирная организация здравоохранения в данной связи всегда делает поправку на подобные расхождения документальной картины и фактического состояния дел. Текст отчета Suicide worldwide in 2019: global health estimates [16], в частности, содержит предположение о том, что данные о самоубийствах в России могут быть, по изложенным выше причинам, занижены в два раза. Представители Организации Объединенных наций также говорят о российской «проблеме недоучета смертности от суицидов» [12].
Суициды среди подростков и молодежи - весьма актуальная проблема для России. При этом анализ статистики и динамики годовых показателей в этом отношении демонстрирует одну тенденцию, которую можно условно описать «благополучный Запад - неблагополучный Восток». Речь идет о том, что статистика по суицидам среди молодежи обнаруживает колоссальную территориальную гетерогенность. Зона повышенных рисков подростковых суицидов формируется в трех географических кластерах - Северо-Запад, Дальний Восток и Восточная Сибирь.
Р.М. Садыков и Н.Л. Большакова также говорят об суицидальной уязвимости российской молодежи. Возрастной диапазон 18-29, по мнению исследователей, - пик суицидальной активности в стране [14, с. 38]. Мысли о завершении жизни характерны для 30% молодых людей в возрасте 14-24 лет. Кроме того, глубокое изучение проблемы позволяет говорит, что молодой российский суици-дент, «совершивший неудачную попытку, обязательно ее повторит» [14, с. 38].
В 2020 и 2021 гг. повседневной реальностью миллионов подростков и мо-
лодых людей в России стала вынужденная изоляция, продлившаяся, как казалось изначально, не недели, а многие месяцы [13, с. 18]. Параллельно с пандемией, но при этом - практически незаметно - начала формироваться важнейшая социальная тенденция, сокрытая борьбой с распространением коронави-руса - эпидемия одиночества. Только спустя год после введения пандемийных ограничений социологи и психологи начали обращать внимание общественности на нарастание проблем общественного здоровья; к 2021 г. в СМИ и научной периодике начали впервые упоминаться фразы «глобальная ситуация одиночества», «самый масштабный на планете психологический эксперимент», «новый период социальной боли» и др.
Подростки и молодые люди вынужденно оказались в замкнутом пространстве, впервые в своей жизни столкнулись с ослаблением общественных связей, с систематическими стрессами. Безусловно, переход значительной части жизнедеятельности молодежи в онлайн-режим - дружеское и романтическое общение, учеба и работа, хобби и спорт - априори не способен удовлетворить потребность молодых людей в «живой» коммуникации, необходимой для преодоления негативных переживаний и создания чувства причастности [13, с. 18].
Как отмечено выше, наиболее суи-цидогенной средой, как по мнению российских, так и по мнению зарубежных исследователей, для лица подросткового или молодого возраста выступает семья. Пандемия COVID-19, как очевидно, не только ограничила коммуникацию молодых людей со сверстниками, но и интенсифицировала контакты с членами семьи [3, с. 16]. В случае, если подобные контакты и ранее были болезненными, при вынужденной изоляции семейные проблемы на порядок обостряются. По сущности детско-родительские конфликты как общенациональная проблема и фактор увеличения смертности из-за самоубийств не изменились по своим причинам и механизмам, но интенсифицировались по причине нахождения
151
участников конфликтогенной обстановки в замкнутом пространстве.
Дистанционное обучение, несмотря на все его плюсы и в целом оптимистичное отношение к нему со стороны педагогов-новаторов, имеет, тем не менее, ряд недостатков. Студентам пришлось в экстренном режиме адаптироваться к новой учебной обстановке, многие «радости» студенческой жизни -общение с одногруппниками, групповая работа, внеурочное времяпрепровождение и др. - оказались недоступными в период пандемии. Это, безусловно, привело к эскалации тревоги и напряжения, связанным с ситуацией изменения режима обучения, организации быта, что, как можно предположить, усугублялось тревогой за собственную жизнь и жизнь своих близких [8, с. 439]. Многие современные исследования доказывают обеднение социальных взаимодействий студентов поколения COVID, обусловленное самоизоляцией, пребыванием в домашней среде, интенсификацией общения в Сети.
Функцию «заменителя» живой социальной среды, как представляется, должен был сыграть Интернет. Возможно, в определенной степени подобное утверждение правдиво, однако, существуют и «темные» стороны тотального перехода подростков и молодежи в Сеть. Неконтролируемая подача информации, по мнению О.Е. Коханой, способна разрушительно влиять на формирования морально-нравственных ценностей подростков и молодежи [9, с. 32]. Неоспоримым является и тот факт, что современная Интернет-медиасреда «воспитывает» девиации, что в результате выражается в проявлении жестокости к окружающим людям или к себе - в форме суицидального поведения. В публикации Е.А. Даниловой и Е.В. Щаниной содержится схожий тезис: «опасность цифрового флуда заключается в том, что старшие поколения, имеющие устоявшуюся систему ценностных ориентаций, определяют его содержание <...> в отличие от молодого поколения, у которого <.. > интериоризируется навязанный образ реальности как единственно достовер-
ный» [5, с. 27]. Молодой человек, получивший в Сети искаженный ценностные установки, находясь в изоляции, не имеет возможности скорректировать их в процессе реального социального взаимодействия.
Более того, актуализировался су-ицидогенный фактор, связанный с социально-экономическим благополучием людей. В случае подростков данный фактор влияет на психоэмоциональный статус опосредованно - через снижение доходов домохозяйства. Утрата трудоустройства родителями, вынужденные неоплачиваемые производственные каникулы или снижение уровня занятости определяют снижение финансовых возможностей семьи и повышают градус внутрисемейного напряжения. Финансовый фактор прямо влияет на молодых людей, которые уже были трудоустроены до пандемии или занимались подработками, совмещенными с учебой. Можно провести немало параллелей между современной эпохой и 1990-ми гг., когда «рыночные» реформы ударили по молодежи, возникла острейшая проблема безработицы, молодые люди были вынуждены менять место жительства в поисках работы и жилья [4, с. 114]. В тот период нарушение статуса общественного здоровья молодых людей также привело к скачку количества суицидов. Кроме того, следует согласиться в данной связи с Е.А. Даниловой и Е.В. Щаниной: «это был готовый человеческий материал для формирования маргинальных слоев общества» [5, с. 114]. Сегодня наблюдается схожая ситуация: драматическое ухудшение материального положения негативно сказалось на социальном самоощущении молодежи, значительную долю молодых людей пандемия привела к грани бедности и даже нищеты. При этом достоверно доказано, что продолжительная безработица, занятость без социальных гарантий, низкооплачиваемый труд, труд не по специальности выступают основными факторами психологического и социального неблагополучия.
В целом вышеописанные проблемы -изолированность от общества сверстни-
152
ков, дистанционная учеба, нахождение в замкнутом и нередко - конфликтоген-ном - пространстве, снижение уровня финансового благополучия - привели к расслоению молодежной среды. Я.И. Гилинский говорит в данной связи о наличии двух социальных страт -(1) лица, включенные (included) в экономическую, политическую, культурную жизнь, и (2) лица, исключенные из нее (excluded) [2, с. 13]. Социально-экономическая нестабильность - важный девиантогенный фактор, приводящий к росту преступности, алкоголизации, наркотизма, проституции и, собственно, самоубийств.
В заключение следует рассмотреть вопрос о прогнозировании динамики суицидальных проявлений в молодежной среде. Если проследить динамику количества самоубийств и их попыток в молодежной среде, можно отметить парадоксальный тренд: с началом пандемии резкого скачка смертности в результате суицида и госпитализации в результате его попыток не наблюдалось. Более того, «произошло в известной мере парадоксальное снижение количества случаев завершённых суицидов» [7, с. 11]. Возможно, здесь имела место следующая общемировая тенденция: уровень суицидов снижается во время войн и национальных бедствий за счет своеобразного «эффекта мобилизации», укрепляющего социальную связанность. Возможно, в периоды крупномасштабных общественных потрясений возрастает субъективная ценность жизни. Данный эффект является ведущим антисуицидальным фактором. При этом, после первого из спадов в темпах распространения пандемии все же был отмечен скачок в количествах самоубийств среди молодежи. З.И. Кекелидзе с со-авт. говорит, что такая ситуация, скорее всего, представляет собой один из вариантов посттравматического стрессового расстройства. Следуя данной логике, можно ожидать «острый подъём суици-дальности по окончании эпидемического события» [7, с. 12].
С другой стороны, в западной науке распространена несколько иная точ-
ка зрения, согласно которой в течение двух после завершения длительных об-щестрановых катастроф наблюдается рост общественного здоровья и сокращение числа самоубийств среди молодежи («эффект медового месяца» - honeymoon effect) [15, с. 7] и последующий возврат к прежнему уровню суицидов на третий год. К примеру, после землетрясения и цунами 2011 г. в Японии уровень самоубийств снизился в течение двух лет сразу после катастрофы, но превысил уровень до катастрофы за третий год. В любом случае, негативный эффект, оказываемый пандемией на социальное и психологическое благополучие молодежи, колоссален, и даже если он будет отложенным по времени, его отголоски мы будем ощущать еще долго.
Таким образом, подростки и молодые люди, находясь в условиях самоизоляции, ощутили на себе ее негативный побочный эффект, выраженный в невозможности полноценной социализации и снижении финансового благополучия, что, в свою очередь, еще более «исключает» молодого человека из общества. Таким образом, общенациональная проблема суицидов и суицидальных настроений в молодежной среде, существовавшая и до пандемии, обострилась по ходу ее развития. По нашему мнению, вряд ли возможно максимально точно и достоверно оценить и измерить масштабы влияния распространения коронавируса на общественное здоровье молодых людей, но, тем не менее, даже попытки выполнения подобной аналитической оценки имеют важное значение. Проблема, рассматриваемая нами в статье, имеет множество граней - социальных, психологических, экономических, медицинских и, безусловно, заслуживает более подробного рассмотрения, особенно по наступлении трехлетнего периода после завершения пандемийных событий, когда ожидается рост суицидов и повышение антивитальных настроений в молодежной среде.
Литература
1. Ардашев, Р.Г. Иррациональные основы суицидального поведения мо-
153
лодежи / Р.Г. Ардашев // Социология. - 2022. - № 3. - С. 39-46.
2. Гилинский, Я.И. Девиантология постмодерна / Я.И. Гилинский // Российский девиантологический журнал. -2022. - № 2 (1). - С. 10-16.
3. Гуреев, С. А. К вопросу о смертности подростков в зарубежных странах / С.А. Гуреев, Р.Н. Мингазов, Э.Н. Мин-газова // Бюллетень Национального научно-исследовательского института общественного здоровья имени Н.А. Семашко. - 2022. - № 1-2. -С.16-25.
4. Давыдов, С.Г. Социальное самочувствие и настроения российской молодежи в 1990-е годы / С.Г. Давыдов, Е.В. Бабаева // Современная научная мысль. -2022. - № 3. - С. 113-122.
5. Данилова, Е.А. Воздействие виртуального пространства на социализацию молодежи / Е.А. Данилова, Е.В. Щанина // Гуманитарные, социально-экономические и общественные науки. - 2022. - № 6. -С. 22-25.
6. Демография // Федеральная служба государственной статистики. -2022. [Электронный ресурс]. - Режим доступа: https://rosstat.gov.ru/fold-ег/12781. - Дата доступа: 26.09.2022.
7. Кекелидзе, З. И. Суициды в период пандемической самоизоляции / З. И. Кекелидзе, Б.С. Положий, Е.О. Бойко и др. // Российский психиатрический журнал. - 2020. - № 3. -С. 4-13.
8. Ковшова, О.С. Психоэмоциональный стресс у лиц молодого возраста в условиях СОУЮ-19 / О.С. Ковшова, Д.Д. Лыгина // Ученые записки университета Лесгафта. - 2021. - № 7 (197). - С. 438-444.
9. Коханая, О.Е. Цифровые медиа как фактор, провоцирующий девиантное поведение несовершеннолетних / О.Е. Коханая // Научные труды Московского гуманитарного университета. - 2022. - № 1. С. - 30-38.
10. Лещенко, Я.А. Здоровье молодежи в контексте кризиса культуры / Я.А. Лещенко, А.А. Лисовцов // ОЗ. -2022. - № 2. - С. 14-28.
11. Рахматуллина, А.А. Суицид в молодежной среде / А.А. Рахматулина // Вестник науки. - 2022. - № 4 (49). -С. 152-158.
12. Результаты исследования «Смертность российских подростков от самоубийств» // United Nations in Russian Federation - 2022. [Electronic source]. - Mode of access: http://www. unrussia.ru/en/node/2727. - Date of access: 26.09.2022.
13. Ростовская, Т.К. Одиночество в условиях пандемии: страновый обзор / Т.К. Ростовская, А. Д.О. Сулейман-лы, В.А. Гневашева, Д.П. Толмачев // Известия Саратовского университета. Новая серия. Серия Социология. Политология. - 2022. - № 22(1). -С. 17-22.
14. Садыков, Р.М. Суицид среди молодежи как социальная проблема в современной России / Р.М. Садыков, Н.Л. Большакова // Общество: социология, психология, педагогика. -2019. - № 9. - С. 37-43.
15. Goto, R. Reasons and trends in youth's suicide rates during the COVID-19 pandemic / R. Goto, Y. Okubo, N. Skokau-skas // The Lancet Regional Health -Western Pacific - 2022. - Vol 27. -С. 1-10.
16. Suicide worldwide in 2019: global health estimates // World Health Organization; -2021. [Electronic source]. - Mode of access: https://www.who.int/publications-detail-redirect/9789240026643. - Date of access: 26.09.2022.
YOUTH SUICIDE DURING PANDEMIC SELF-ISOLATION
Chagin V.S.
Krasnodar University of the Ministry of Internal Affairs of Russia
The article is devoted to the interconnection between the pandemic social restrictions and suicidal behavior of young people and adolescents. It is noted that the pandemic should be considered as a suicidal phenomenon, especially among the youth. Adolescents and young people were forced to find themselves in a confined space, for the first time in their lives they faced a weakening of social ties, with systematic stress. Self-isolation has led to the problem
154
of a decrease in vitality and, accordingly, to an increase in suicide attempts and an increase in cases of completed suicides. The types of suicidal social spheres are considered: (1) family environment; (2) external social environment; (3) academic environment, (4) internal mental environment; (5) socio-economic environment. The COVID-19 pandemic has led to increased contact with family members, which has often been painful for young people. This problem has been aggravated by the introduction of the mass practice of distance learning, excessive network communication and financial problems.
Keywords: pandemic, coronavirus, self-isolation, youth, youth environment, suicide, suicidal behavior, public health.
References
1. Ardashev, R.G. Irrational foundations of suicidal behavior of youth / R.G. Ardashev // Sociology. - 2022. - No. 3. - S. 39-46.
2. Gilinsky, Ya.I. Postmodern deviantology / Ya.I. Gilinsky // Russian deviantological journal. - 2022. - No. 2 (1). - P. 10-16.
3. Gureev, S.A. On the issue of adolescent mortality in foreign countries / S.A. Gureev, R.N. Mingazov, E.N. Mingazova // Bulletin of the N.A. Semashko National Research Institute of Public Health. - 2022. - No. 1-2. -S. 16-25.
4. Davydov, S.G. Social well-being and moods of Russian youth in the 1990s / S.G. Davy-dov, E.V. Babaeva // Modern scientific thought. -2022. - Number 3. - S. 113-122.
5. Danilova, E.A. The impact of virtual space on the socialization of youth / E.A. Danilova, E.V. Shchanina // Humanitarian, socioeconomic and social sciences. - 2022. -No. 6. - S. 22-25.
6. Demography // Federal State Statistics Service. - 2022. [Electronic resource]. - Access mode: https://rosstat.gov.ru/folder/12781. -Access date: 09/26/2022.
7. Kekelidze, Z.I. Suicides during pandemic self-isolation / Z.I. Kekelidze, B.S. Polozhiy,
E.O. Boyko et al. // Russian Psychiatric Journal. - 2020. - No. 3. - P. 4-13.
8. Kovshova, O.S. Psycho-emotional stress in young people under the conditions of COV-ID-19 / O.S. Kovshova, D.D. Lygina // Scientific notes of the University of Lesgaft. -
2021. - No. 7 (197). - S. 438-444.
9. Kokhanaya, O.E. Digital media as a factor provoking deviant behavior of minors / O.E. Kokhanaya // Scientific works of the Moscow University for the Humanities. -
2022. - No. 1. S. - 30-38.
10. Leshchenko, Ya.A. Youth health in the context of the crisis of culture / Ya.A. Leshchenko, AA Lisovtsov // OZ. - 2022. - No. 2. -S. 14-28.
11. Rakhmatullina, A.A. Suicide in the youth environment / A.A. Rakhmatulina // Bulletin of Science. - 2022. - No. 4 (49). - S. 152-158.
12. The results of the study "Mortality of Russian teenagers from suicide" // United Nations in Russian Federation - 2022. [Electronic source]. - Mode of access: http:// www.unrussia.ru/en/node/2727. - Date of access: 09/26/2022.
13. Rostovskaya, T.K. Loneliness in a pandemic: a country review / T.K. Rostovskaya, A. D.O. Suleymanly, V.A. Gnevasheva, D.P. Tolmachev // Bulletin of the Saratov University. New series. Series Sociology. Political science. - 2022. - No. 22(1). -S. 17-22.
14. Sadykov, R.M. Suicide among youth as a social problem in modern Russia / R.M. Sadykov, N.L. Bolshakova // Society: sociology, psychology, pedagogy. - 2019. -No. 9. - S. 37-43.
15. Goto, R. Reasons and trends in youth's suicide rates during the COVID-19 pandemic / R. Goto, Y. Okubo, N. Skokauskas // The Lancet Regional Health - Western Pacific -2022. - Vol 27. - P. 1-10.
16. Suicide worldwide in 2019: global health estimates // World Health Organization; -2021. [Electronic source]. - Mode of access: https://www.who.int/publications-detail-redirect/9789240026643. - Date of access: 09/26/2022.
155
J
