CC BY
93II. МОДЕРНИЗАЦИЯ В СТРАНЕ И МИРЕ: ДИСКУССИОННЫЙ ФОРУМ
СТАТЬИ
В.Г. Федотова
МОДЕРНИЗАЦИЯ: ПЕРЕОСМЫСЛИВАЯ ТЕОРИЮ И ПРАКТИКУ
Понятия, применяемые науками об обществе, формируются чаще всего на основе естественного языка, в котором они имеют повседневный смысл. Для использования в науке, в частности в социологии, слова обыденной речи нередко проходят длинный путь трансформации от повседневного значения к метафоре, к термину, а затем к понятию, сформированному в рамках определенной теории. Когда описываемый теорией процесс трансформируется, теория меняется, будучи неспособна в прежнем виде объяснить новые факты. В новой теории меняют свое значение и понятия, наполняясь новым содержанием. Не составляет исключение и понятие модернизации.
Однако в политической лексике сегодняшней России это понятие вернулось к исходным повседневным значениям: преобразование, усовершенствование, улучшение, обновление, приведение в соответствие с новыми требованиями и показателями качества. Разумеется, все это необходимо стране. До уровня повседневно-понятного «доросло» в постоянно онаучиваемой действительности и представление о догоняющей модернизации - как знак того, что отставшим странам необходимо кого-то догнать (Запад в технологическом и политическом смыслах, Китай по уровню экономического роста).
Сделать модернизацию государственным курсом таким путем невозможно, даже если добавить сюда строгое соблюдение закона, борьбу с коррупцией и административным произволом. И призывы к ней повисают в воздухе как очередная риторика. Надежда на модернизационную мобилизацию активных слоев в условиях неясности задач модернизации либо их формулирования ad hoc не может реализоваться ни в теории модернизации, ни в ее практике, поскольку модернизация, в которой нуждается общество, уже не может быть основана на мобилизации. Даже будущая
перспектива Сколково не компенсирует в глазах людей отсутствия пожарных машин, хороших дорог и качественных продуктов. Риторика модернизации действует тогда, когда ясны цели последней и надо призвать людей их осуществлять.
Немного истории и теории догоняющей модернизации
Запад был первым вступившим в модернизацию регионом, и время начала его модернизации было обозначено как Новое время. Новое потому, что произошел переход от естественной эволюции к ускоренному развитию, изменившему протекание времени. Запад развивался по-новому под влиянием таких факторов, как Ренессанс, буржуазные революции, Реформация и Просвещение. До начала этого ускорения темпов развития - в период Средневековья - Запад в плане развития был таким же, как и многие другие незападные общества. Подъем Запада связан с формированием нового типа личности, отличающейся рациональным отношением к своей жизни как к путешествию, которое тщательно спланировано, что, по мнению М. Вебера, коренным образом отличало этого человека от людей незападных обществ.
Модернизация Запада (Западной Европы и Северной Америки) произошла органическим, естественно-историческим, эволюционным путем, без предзаданной цели или внешних источников развития, без модерниза-ционной мобилизации. Для стран «второго эшелона развития», цивилиза-ционно относящихся к «другой Европе» (как, например, Россия) или к «другой Америке» (как, например, Мексика), источники развития являются внешними (вызов Запада), а способом развития становится догоняющая Запад модернизация, основанная на мобилизации населения для модерни-зационных задач. Восточные и южноазиатские общества были поставлены перед необходимостью реагировать на смешанное воздействие вызова Запада и внутренних проблем (поражение Японии в войне, бедность и перенаселенность Китая и Индии). Доиндустриальные, прежде колониальные страны не преуспели в модернизации. Неразвивающиеся в пределах одного поколения архаические сообщества «четвертого мира» имеют органические препятствия к развитию и не могут модернизироваться.
История модернизации помогла построить ее теорию. Модернизация есть переход традиционного общества в современное. Традиционным называют общество, которое воспроизводит себя на основе традиции и допускает инновацию только до тех пор, пока она не прерывает традиции. Современным же является общество, воспроизводящее себя на основе инновации и допускающее традицию до тех пор, пока она не вредит инновации.
Традиционные общества отличаются от современных рядом особенностей. Среди них: зависимость в организации социальной жизни от религиозных или мифологических представлений; цикличность развития; коллективистский характер общества и отсутствие выделенной персональ-
ности; преимущественная ориентация на метафизические, а не на инструментальные ценности; авторитарный характер власти; отсутствие отложенного спроса, т.е. способности производить в материальной сфере не ради насущных потребностей, а ради будущего; прединдустриальный докапиталистический характер; отсутствие массового образования; преобладание особого психического склада - недеятельного человека; предзаданный статус; ценностная рациональность; ориентация на мировоззренческое знание, а не на науку; преобладание локального над универсальным.
В отличие от традиционного, современное общество (modern society) включает в себя: преобладание инноваций над традицией; светский характер социальной жизни; поступательное (нециклическое) развитие; выделенную персональность, преимущественную ориентацию на инструментальные ценности; демократическую систему власти; наличие отложенного спроса; индустриальный, капиталистический характер производства; массовое образование; активный деятельный психологический склад личности; целе-рациональность; предпочтение мировоззренческому знанию точных наук и технологий; достижимый статус; преобладание универсального над локальным.
Современные общества по существу противоположны традиционным. Поэтому модернизация - это драматический процесс, и ее задачи для незападных обществ ставятся первоначально как задачи догоняющей Запад модели. Запад становится образцом развития для незападных стран, которые пытаются подражать ему. Среди этих стран - Россия, Мексика, Турция, государства Восточной Европы. Российская модернизация исторически начиналась в военно-технической сфере, с попытки Петра I сблизиться с Западом. Но основным мотивом модернизационных усилий Петра были опасения отставания и колонизации России Западом. Тем не менее Петровские реформы не проросли всего общества: «Нравы народа указами не изменишь», - объяснял ситуацию русский историк Сергей Соловьёв.
И только Александр II своими реформами ввел Россию в европейскую семью народов, достигнув значительных успехов в осуществлении догоняющей модернизации, которая на долгое время становится судьбой России, в том числе и в советский период.
Многообразие моделей модернизации
Долгое время догоняющая модель модернизации считалась ведущей и едва ли не единственной схемой исторического развития. Речь шла о попытке незападных стран равняться на Запад и стремиться догнать его в своем развитии. Но концепция изменилась. С. Хантингтон указывает на возможность нескольких путей развития (19, с. 75).
Путь первый - вестернизация без модернизации. Многим подобная возможность представляется сомнительной, так как вестернизация и модернизация взаимосвязаны. Трудно представить себе вестернизацию без
модернизации, равно как модернизацию без вестернизации. Между тем существование подобных вариантов развития - это реальный факт. Вес-тернизация без модернизации характеризует внешнее, иногда операциональное усвоение западного опыта при отсутствии восприятия принципов и культурных особенностей западной жизни. Она связана с разрушением собственных культурных традиций общества без их хотя бы частичного заполнения заимствованными образцами. Такое общество называется разрушенным традиционным обществом, не перешедшим на следующую ступень развития. По такому пути пошли Египет, Филиппины. Казалось бы, американское присутствие на Филиппинах должно было способствовать заимствованию американского опыта и образа жизни, однако западный капитализм там не сложился; напротив, сформировалось одно из самых непродуктивных обществ.
Путь второй - модернизация без вестернизации. Поскольку классические модернизации всегда сопровождаются вестернизацией, этот способ развития стал принципиально новым. Иногда его называют постмодернизацией. По этому пути пошли новые индустриальные страны Юго-Восточной Азии. Они модернизировались, не меняя своей идентичности. Американский оккупационный режим в Японии после Второй мировой войны потребовал распада коллективных структур как проводников милитаристского сознания, и началась либерализация, которая на деле вела к разрушению традиционного общества. В 1950-е годы японские социологи выдвинули другую программу: не ломать традиционные общинные структуры японского общества, обвиняемые в распространении милитаристских взглядов, а изменить приоритеты государственной политики, поскольку общинные структуры могут стать хорошими проводниками нового немилитаристского государственного воздействия. Иерархия японских общинных структур позволяет управляющему воздействию государства, направленному на «вершину» пирамиды общины, к ее лидерам, легко спуститься вниз. Иногда Японией управляли всего десять чиновников. Следуя проекту своих социологов, отказавшихся от либерализации, японцы провели реформу и поддержали имеющуюся коллективную продуктивность (термин А. Кара-Мурзы). Японское общество изменилось из-за того, что государство сменило свои цели. Здесь не культура адаптировалась к задачам модернизации, а руководящие элиты, желающие осуществить модернизацию, адаптировались к культуре. Они поступили как древнегреческий законодатель Солон. Когда его спрашивали, мудрые ли законы он придумал, он отвечал, что его законы мудры, потому что народ по ним может жить. А если вводятся законы, по которым народ не привык и не может жить, законы, основанные на предположении, что народ надо изменить, рекультуризировать так, чтобы он мог этим законам следовать, то мало что может получиться.
Японцы модернизировались на собственной культурной основе. Не меняясь культурно, они производили современные вещи, осуществляя
технологическую революцию. Многие, однако, говорят, что стагнация Японии 1990-х годов - следствие недостаточной вестернизации. Японцы производят то, что им самим в жизни не очень нужно, большинство населения живет в прежнем мире. Этот опыт относительно успешен, но, как представляется, ограничен в своих возможностях вследствие незавершенной модернизации.
Путь третий - догоняющее развитие, при котором пропорции модернизации и вестернизации примерно одинаковы. По этой модели развивались Россия, Турция, Мексика и другие страны. Но и эта модель, обеспечив ряд достижений, в конечном итоге заводит в тупик: во-первых, из-за новой фазы развития Запада, которая не сформировалась настолько, чтобы ее можно было «догнать»; во-вторых, вследствие попыток рекультуриза-ции (отрицания собственной культуры), которые провоцируют неизбежные откаты назад. Неудачи российских реформ в 1990-е годы наглядно иллюстрируют данный тезис, показывая опасность возврата если не к прежним формам правления, то к новым формам социальной деструкции и маргинализации.
И наконец, четвертый путь. Наиболее адекватной формой развития обществ Хантингтону представляется модель модернизации, которую мы называем национальной. Она формируется на некотором уровне уже осуществленной вестернизации. Россия имеет достаточно высокий уровень вестернизации, начатой еще Петром I, но еще нуждается в повышении этого уровня при заимствовании инфраструктуры, демократических институтов, рыночных отношений, правовых основ государств Запада. Вес-тернизация в сегодняшней России - это освоение экономических механизмов и некоторых форм политической жизни западных стран. На Западе издано немало книг, в которых говорится, что демократия будет трансформироваться, поскольку она не является вечным спутником капитализма. Вестфальская мировая система после Тридцатилетней войны дала миру систему национальных государств, о демократии речь не шла. В Америке после Филадельфийского конгресса возникла Филадельфийская система, в которой демократия уже выступила на передний план. И сейчас в связи с глобализацией происходит не только трансформация Вестфальской системы, но и трансформация Филадельфийской системы. По мнению известного специалиста Т. Иногучи, демократия на Западе тоже трансформируется, фетиш демократии сегодня не может стать основанием для преобразований (21). Но все-таки, если мы хотим жить в демократическом обществе, а мы этого хотим, то можем перенимать существующие западные институциональные структуры - демократические, управленческие, экономические, образовательные; все, что нам представляется ценным, мы можем брать с учетом того, что они подходят (если подходят) России. Никто и ничто этого не запрещает, но мы не можем сказать, что мы догоняем Запад или развиваемся по западной модели, потому что За-
пад сам трансформируется, а мы часто «догоняем» фазы, давно уже им пройденные.
Итак, по мнению Хантингтона, надо достичь некоторого уровня вес-тернизации, а далее перейти к локальной или, как мы предпочитаем ее называть, к национальной модели модернизации, т.е. к типу развития, продиктованному национальными нуждами. Национальный в данном контексте понимается не этноцентристски, а как соответствующий интересам основной геополитической единицы современности - национальному государству, идентичности по гражданству. Необходимый и достаточный уровень усвоения западного опыта необходим для национальной модели развития незападных стран и ведет к многообразию возникающих типов модернизации при глобализации и глобальном капитализме. Эта мысль Хантингтона, которую нередко воспринимали как самую сомнительную часть его концепции столкновения цивилизаций, вскоре нашла подтверждение благодаря новому характеру социальных изменений в конце XX - начале XXI в. и ряду новых концепций. Среди них обращает на себя внимание концепция одного из самых крупных специалистов по теории модернизации Ш. Эйзенштадта, который доказал, что в условиях глобализации Запад, находящийся в процессе серьезных изменений, не может по-прежнему оставаться универсальным образцом развития. Каждое общество само решает, в какого рода модернизации оно нуждается. Появляется множество «модернизмов» (вариантов модернизации), складывающихся на локальном уровне (16). Из мегатренда, универсализирующего мировое развитие, модернизация превращается в ряд локальных способов развития, уступая место новому мегатренду - глобализации (6).
К этой мысли можно было прийти и раньше. Мало кому удалось «догнать» Запад. Даже Германия заплатила такую цену, как Первая и Вторая мировые войны, чтобы, находясь в середине Европы, лишь в конце XX в. стать Западом по сущности своей культуры. Причем и сегодня между восточной (бывшей ГДР) и западной частями единого немецкого государства наблюдаются принципиальные различия, лишь частично обусловленные коммунистическим прошлым ГДР и во многом связанные с культурным отличием прусских земель от остальной части Германии. Португалия, Италия, Испания становились западными очень болезненно и долго. Никто из других регионов мира не превратился и не может превратиться в Запад. Утверждение о единственности западного пути означает, что развитие на основе догоняющей модели и вестернизация должны быть продолжены. Может быть, такой выбор возможен до определенных пор, пока мы не осознаем, что у страны есть свои, отличные от Запада, задачи, что некоторые наши особенности не позволяют нам превратиться в Запад, как бы мы того ни хотели. Такая перспектива по крайней мере не единственная. Вьетнам, например, не собирается стать Западом, и японцы, которые со времен революции Мэйдзи заметно вестернизировались, не считают, что они должны имитировать Запад до такой степени, чтобы отказаться от
своей культуры. Это единственная развитая страна, которая следует национальной модели потребления, а не западному, в особенности американскому, консюмеризму. Поэтому идущие от западников и славянофилов, но огрубленные в конфронтациях конца XX в. антиномические утверждения «развитие должно осуществляться по западной модели» / «развитие должно быть самобытным» представляются одинаково неправильными.
В чем же отличие сегодняшнего утверждения о многообразии модернизаций и переходе к национальным моделям модернизации от прежнего применения классической модернизационной теории и получения результатов ее применения, имевших национальную специфику? Отличие в том, что классическая модернизационная теория, основанная на модели догоняющей модернизации, рассматривала Запад как единственный образец для модернизации стран, а эмпирические несовпадения модернизирующихся стран с этим образцом трактовала как незавершенную или неуспешную модернизацию, создающую по-разному модернизированные страны. Новая концепция множества вариантов модернизации и национальных модернизаций считает различия в модернизациях разных стран закономерными, обусловленными спецификой этих стран, отрицает единый образец. Был предложен и вариант новой западной модернизации в политической сфере (концепция третьего пути Э. Гидденса), но вопрос о том, в какой мере сегодняшнее технологическое и политическое развитие Запада вновь способно стать образцом для отдельных стран и глобального мира, является дискуссионным.
Некоторые ученые усматривают противоречие между догоняющей моделью модернизации, цель которой - максимально приблизиться к избранному образцу, и перманентным «нерешением» задач страны в «недо-гоняющих» моделях модернизации. Эта мысль ясно выражена В.В. Лапкиным: «Итак, в чем же заключается основное содержание модернизации: она есть переход от традиционного общества к современному или движение, однократно начавшееся, но незавершимое в принципе?.. В одном случае модернизация понимается как определенная эволюцион-но-историческая задача - в ряду других задач, тех, что решались обществом на более ранних исторических этапах, а также тех, которые будут решаться им в будущем, обеспечивая тем самым условия для его развития. В другом случае мы имеем дело со своего рода логикой "конца истории", который в данном случае отнесен к моменту вступления того или иного общества на путь модернизации: с этого момента начинается бесконечное восхождение к никогда не достижимой цели» (5, с. 54). Поскольку и Запад стоит перед задачами модернизации (как уже было упомянуто со ссылкой на Гидденса), догоняющие возможности незападных стран кажутся явно исчерпанными. Догонять убегающего по нелинейной траектории, каким стал Запад сегодня, - это не то же самое, что догонять стабильно движущегося в заданном направлении, каким он был пятьсот лет. Однако ду-
мать, что рассмотренная национальная модель неэффективна из-за отсутствия единого образца, к которому следует стремиться, неверно: следуя ей, ставятся достижимые цели, которые решаются, потом появляются другие, они тоже осуществляются, продолжая процесс модернизации как инновационной деятельности. Это мы увидим ниже на примере китайской модернизации. Но ведь и российская догоняющая модернизация, начавшаяся при Петре I, так и не получила завершения. В этой незавершенности одна из причин отказа от догоняющей модели модернизации.
Национальная модель модернизации
Наиболее адекватной формой развития обществ многим теоретикам сегодня представляется национальная модель модернизации, возникающая на некотором уровне уже достигнутой вестернизации. Россия имеет достаточно высокий уровень вестернизации, но еще нуждается в повышении этого уровня при заимствовании инфраструктуры, демократических институтов, рыночных отношений Запада. Вестернизация в сегодняшней России - это освоение экономических механизмов и некоторых форм политической жизни западных стран, достижение уровня комфорта, качества медицинского обслуживания, контроля над качеством продукции, которые существуют на Западе, обеспечения безопасности, демократических свобод и правового порядка. Необходимый и достаточный уровень усвоения западного опыта сегодня не только не препятствует национальной модели развития - напротив, он способствует ее осуществлению, а значит, и благоприятствует возникновению многообразия вариантов модернизации в современном мире. Как уже отмечалось, С. Хантингтон, Ш. Эйзенштадт, Л. Харрисон и ряд других исследователей считают, что в наше время каждое общество само решает, какая модернизация ему нужна. Многие склонны к оценочному восприятию этой теории. Однако любая модель развития имеет свои плюсы и минусы.
Неолибералы, как правило, не приемлют этих новых идей. Однако само появление национальной модели модернизации является ответом на один из главных тупиков неолиберализма. Критикуя капитализм, К. Маркс тем не менее отмечал его цивилизующую миссию. Распад коммунизма способствовал началу глобализации, открывая прежде закрытые для капитала территории. В рамках Запада функционирование капитала взращивало его социальную субстанцию. Запад оставался небезразличным к способам усвоения демократии и формированию правового государства в модернизирующихся странах. Даже политика колонизации нередко имела сходные цели, что можно видеть на примере Сингапура, успешно подготовленного британским колониализмом к развитию по современному сценарию. При глобальном распространении капитализма капитал стал терять цивилизующую миссию. А.И. Фурсов в работе «Колокола истории» показал, что капитализм перестал заботиться о социальной субстанции модернизирующихся обществ. Для него стала важной только функция капитала
(обогащение, рост капитала), а не социальная и культурная среда его функционирования (14). Капитализм превратился из западного - «вебе-ровского» (основанного на протестантской этике, на заимствовании его рациональности в инорелигиозных странах Запада), «дюркгеймовского» (основанного на разделении труда и переходе от механической солидарности к органической) - в «зомбартовский» (основанный на чем угодно - на честном труде, на нечестной наживе, на грабеже, войне и т.п.). Если раньше капитализм перемалывал чужие (незападные) культуры, то теперь эти культуры перемалывают капитализм, заимствуя его экономические механизмы почти так же, как новинки автомобильной промышленности.
Можно говорить как о тупике о том, что неолиберализм внутри США породил Дж. Буша-младшего и неоконов, а в посткоммунистических странах - неумение приспособиться к радикализму требований догоняющей модернизации, провоцирующее откат к автохтонным формам развития, где утрачена забота об адекватной социальной и культурной среде производства капитала. Главный тупик неолиберализма - приспособление стран незападного разума к западным технологиям, а в будущем, возможно, и к элементам политической системы Запада, но при сохранении исключительного значения их собственной культуры. Но главное - вероятность соперничества этих стран с Западом и глокализация (термин, означающий равные шансы глобализации как всемирной победы либерализма, и локализации, или освоения хозяйственных и технологических систем Запада как подчиненных локальным культурам и цивилизациям) (12; 13).
Примером национальной модели модернизации можно считать китайское развитие. На наш взгляд, дело объясняется тем, что китайцы при выборе модернизационной модели учитывали особенности своей страны и не стремились перестать быть китайцами и стать американцами и т.п. Руководство страны принимало во внимание и численность населения (более одного миллиарда человек), и низкий стартовый экономический уровень, и отсутствие нужного количества природных ресурсов, и явный недостаток грамотных кадров. Поэтому оно посчитало необходимым осуществлять модернизацию под единым централизованным руководством авторитарного коммунистического режима. Одновременно китайские лидеры понимали, что модернизация - это не одномоментное действие, а длительный процесс. Следует сказать, что успех реформ в Китае обеспечивался коллективом единомышленников, на деле заинтересованных в процветании страны. Во главе его стоял такой незаурядный человек, как Дэн Сяопин. Реформы в Китае начались с реформы экономики - производственных отношений в деревне. При этом постепенно шел и процесс реформирования теоретических представлений - в начале реформ говорили о возвращении к плановым принципам социалистической экономики, которые были извращены в период «культурной революции», затем - об использовании рынка, но при господстве плана, и только потом появился
термин «социалистическая рыночная экономика». Методология китайских реформ - постепенность и учет национальных условий. Это, говоря словами К. Поланьи, «золотое правило реформ», отличающее их от революций и требующее согласования скорости реформ со способностью людей к ним адаптироваться.
Широкую известность получили работы Ту Вэймина о национальной модернизации в Китае (9). Этот исследователь отмечает важность для экономики и моральной атмосферы в Китае конфуцианских установок. Он показывает, что Китай не просто бросился в омут бесконечных преобразований, но, вглядываясь в японский опыт, обдумал вопрос о том, как с точки зрения перспектив конкуренции Китая с западными странами следует отнестись к таким антиномиям развития, как «сельское хозяйство -промышленность», «капитализм - социализм», «восточная культура - западное образование». Мы далеки от преувеличения китайских достижений, хотя они велики, но важно то, что идея способности конкурировать с Западом, а не догонять его, осознание непреодолимости своей культурной и цивилизационной специфики привели к постановке актуальной задачи борьбы с голодом в 1970-е годы и определили приоритет реформы сельского хозяйства Китая. Решение именно этих задач и стало в начале реформ национальной моделью модернизации страны. Но преодоление голода не приостановило осуществления модернизационного проекта и не растянуло его реализацию на неопределенное время. «Деревня и город», инфраструктуры, модели индустриализации с привлечением сельского населения, миграция в города - следующая цепочка проблем, выстраивающая цели модернизации одну за другой. Неравномерность развития регионов - еще одна задача. Сейчас в условиях мирового экономического кризиса китайское правительство приняло меры по ограничению экономического роста и усилению потребления внутри страны. Во многих случаях глобализация означает распространение капитализма, победу капитала над национальными интересами незападных стран. Китай избежал этой ловушки. Он самым успешным образом использовал глобальный рынок в своих национальных интересах. Сегодня модернизация в Китае сопровождается некоторым смещением внимания к экономике внутри страны. Подобная смена приоритетов обусловливает длительность или даже бесконечность процесса модернизации, отрицание недостижимости однажды поставленной задачи. «Мы находимся в довольно сложном положении, -пишет Ту Вэймин. - Нам предстоит преодолеть три преобладающие, но устаревшие дихотомии: "традиционное - современное", "западное - незападное", "локальное - глобальное"» (9, с. 243). Нам представляется, что, возможно, сюда надо добавить «капиталистическое - социалистическое».
Действительно, китайцы попытались перейти к современности, полагаясь на цивилизационную и политическую (посредством коммунистического режима) защиту традиции. Они обратились к вестернизации
(к западному), особенно в сфере технологий в условиях нового разделения труда между западным «обществом знания» и азиатским индустриальным обществом, не давая дорогу рекультуризации своей страны (незападному), хотя частично это все же происходит. Ныне, сполна использовав «глобальное» в своих интересах, они обратились к своим локальным нуждам.
По мнению Ту Вэймина, «азиатские интеллектуалы более столетия внимательно присматривались к западным учениям. Японские самураи-бюрократы, например, методично заимствовали у европейцев, а позже и у американцев приемы науки, технологии, политического управления. Аналогичным образом китайские ученые-чиновники, корейские "лесные интеллектуалы" и вьетнамские мудрецы созидали свои нынешние социумы на основе западных знаний. Приверженность масштабной, а порой и всеобъемлющей вестернизации позволила им перестроить экономику, политику, общественную систему согласно тем образцам, которые они... считали более передовыми» (9, с. 243-244). Однако азиатские страны нуждались в адаптации этих инноваций к собственной культуре. И не продолжающаяся вестернизация, а синтез ее результатов с местными условиями оказался достаточно продуктивным и, по мнению цитируемого автора, доказывающим устарелость отмеченных им антиномий. Он с трудом удерживается от утверждений, что конфуцианские ценности могли бы быть полезными сегодня Западу, так как Запад сам нуждается в модернизации, чтобы перейти в новую современность, а незападные общества в любом случае не способны рекультуризироваться полностью. И хотя Ту Вэймин допускает возможность восточного влияния на Запад, он все же настаивает на плюрализме типов модернизации, оставляя каждой стране или региону право на выбор модернизационного проекта.
Соглашаясь с этой мыслью, мы полагаем ее существенной для российского модернизационного проекта. Ясно, что для его осуществления необходимы как некий уровень вестернизации, накопленный страной, так и поворот к собственным коренным проблемам. Цель российского модер-низационного проекта состоит в определении приоритетной задачи и последующих за ее решением новых задач, этапов их осмысления, а также -в заимствовании тех успешных институтов, образцов, способов и инструментов, которые имеются на Западе и в мире в целом.
Неприемлемость догоняющей модели модернизации сегодня
Если существует множество вариантов модернизации, то остаются ли возможности для догоняющей модернизации? Остаются, но их неперспективность очевидна. Урок реанимации неолиберальных моделей XIX в. в посткоммунистическом мире 1990-х годов привел к выводу, что «культура имеет значение» (3) и что догнать Запад в его классической фазе развития невозможно. Китай, как мы видели, вглядывался в японский опыт,
имея сходные проблемы, но проходил и уроки вестернизации в рамках национальной модели модернизации.
Инициатором оживления модернизационных намерений в России стала группа ученых из Института современного развития (И.Ю. Юргенс, Е.Ш. Гонтмахер, Б.И. Макаренко и др.), предоставивших российской научной и политической общественности доклад с их концепцией образов России и российской модернизации (8). Я хотела бы предложить несколько тезисов конструктивной критики их доклада.
1. Прогнозы сегодня имеют сценарный характер. Формула «иного не дано», которая имплицитно содержится в данном докладе, - это формула революции, а не реформ и не модернизации.
Кроме того, прогнозы бывают разными. Есть прогнозы - образы будущего, характеризующие то, что мы хотим иметь. Но есть прогнозы-тренды, выявляющие сценарии, которые объективно могут реализоваться в ходе развития в рассматриваемых обстоятельствах. Это не всегда сценарии, к которым мы стремимся. И наконец, возможны сценарии-проекты, направленные на то, чтобы изменить обозначенные тренды в направлении предпочитаемых образов. В докладе эти типы сценариев не различаются, что приводит к излишне категоричным выводам и неоправданному смешению макро- и микротенденций.
2. Авторы по-прежнему ориентируются на догоняющую модель модернизации, что подтвердил Б.И. Макаренко при обсуждении данного доклада в Институте философии РАН. Трудно сделать иной вывод, если принять во внимание утверждение Е.Ш. Гонтмахера, что все модернизации в России только закрепляли несвободу. Как уже было отмечено, Александр II осуществил модернизацию, которая ввела Россию в европейскую современность, в европейскую семью народов, освободив крестьян от крепостного права, а Россию - от архаических институтов, ограничивающих свободу.
Авторы обсуждаемой концепции образа России и задач ее модернизации вполне могли бы разграничить то, что России следует почерпнуть на Западе, и то, что составляет ее приоритетные цели и где решения могут быть нашими собственными (а не все подряд, как утверждается в докладе). Это и была бы национальная модель модернизации, отличающаяся от догоняющей модели тех же авторов в 1990-е годы, но сохраняющая их ценности.
3. Видно, что доклад написан преимущественно экономистами. Его суть - концепция экономического роста и представляющаяся авторам адекватной ей трактовка политической системы как либеральной. Однако именно концепция экономического роста с ее ориентацией на американский стандарт потребления составляет сегодня большую проблему. При подключении к интенсивному экономическому росту многих новых стран -азиатских и посткоммунистических - обостряется тема нехватки ресурсов, возникают проблемы энергии, изменения климата (10; 17). В подобных
обстоятельствах экономический рост - это та часть модернизации, которая требует соответствия этическим, демографическим, социальным и экологическим задачам. Ресурсы Земли недостаточны для повсеместного экономического роста, и возникает запрос на потребительские модели новых типов. В этой связи и средний класс как класс консюмеристский проблема-тизируется в современных теориях, что совершенно отсутствует в докладе.
4. При обсуждении доклада вставал вопрос о социальной базе концепции заявленного образа России и модернизации страны. Большинство выступавших такой социальной базы не нашли. Однако вовсе не обязательно исходить из ее наличия. Прогноз или проект могут формировать эту базу. Мадзини говорил после объединения Италии: «Мы создали Италию, теперь будем создавать итальянцев». Доклад не выполняет задачи формирования социальной базы модернизации.
Можно сделать вывод о том, что необходимое России формирование правых сил не может быть осуществлено на старой базе 1990-х годов, представленной в докладе, где демократия - всего лишь бескомпромиссная идеологема, в то время как на деле демократия - это компромисс реально существующих интересов и групп интересов, консенсус различных социальных сил.
Напрашивается и более общий вывод: платформой партий в России стало повседневное сознание.
Капитализм, социализм и модернизация
Хотя догоняющая модель модернизации ориентировалась на Запад как на образец, капитализм не являлся целью развития всех незападных стран. Основой модернизации стран «второго эшелона» развития стал социализм. Объединяющей капитализм и социализм оказалась индустриализация. Она была основанием происходящих там и там модернизационных процессов. Реальный социализм осуществлял мобилизационную, нередко насильственную догоняющую модернизацию.
Сегодня, когда коммунистический мир распался, а национальные социал-демократии испытывают трудности, неолиберальные идеи прочно связаны с модернизацией, ведущей к капитализму. Причем в западной литературе мы находим критику капитализма и у неолибералов. Л. Туроу, И. Валлерстайн, Э. Гидденс, Т. Фридман (восхищающийся глобализацией как либеральным процессом), Дж. Сорос и множество других авторов весьма критичны к капитализму. И. Валлерстайн, например, пишет: «Капиталистическая цивилизация придет к своему концу; ее особенная... историческая система прекратит свое существование... мы можем наметить несколько альтернативных исторических траекторий, набросав их широкими мазками, без институциональных деталей, которые абсолютно невозможно предвидеть» (2, с. 175). Однако общие контуры возможного будущего Валлерстайн характеризует там же тремя траекториями:
неофеодализм («парцелляризованные суверенитеты», автаркические режимы с высоким уровнем техники, неэгалитарная система); «демократический фашизм» (кастоподобная система с эгалитарным распределением в его верхнем слое, составляющим примерно пятую часть мирового населения); радикальный всемирный порядок (децентрализованный и высокоэгалитарный). От таких прогнозов действительно хочется вернуться к идеям капиталистической модернизации. Но посмотрим, какие были найдены альтернативы.
Капитализм породил альтернативу самому себе в виде социал-демократии, которая основана на социальном контракте между государством, наемными работниками и работодателями, объединяющим их на основе взаимовыгодного компромисса и справедливого распределения получаемого государством налога. Высокий прогрессивный налог создает базу для обеспечения необходимых социальных нужд и снимает несправедливые неравенства. «Третий путь» - упомянутая выше попытка Гид-денса обосновать новый социал-демократический путь Запада и его новую модернизацию (в которой, по мнению левых реформаторов, нуждался Запад, поскольку за 500 лет развития он превратился в своего рода традиционное общество) - относительно успешно реализовался в политике Т. Блэра в Англии, но потерпел неудачу в Германии Г. Шрёдера и в некоторых других странах.
Социал-демократия также могла стать альтернативой социализму, и в этом случае могла осуществиться конвергенция капитализма и социализма. Но глобализация резко усилила капиталистический элемент. Проведение социал-демократической политики осложнялось тем, что национальный капитал стал перемещаться туда, где выгоднее. Налоговая база социал-демократии ослабла.
Но самый неожиданный итог самонадеянности развитого мира - это исчезновение различий между Западом и не-Западом, которое - как возможность - было предсказано в докладе Национального разведывательного совета США при вступлении в должность президента Дж. Буша-младшего: Запад станет одним из вариантов автохтонного капитализма, островком в море разнообразных хозяйственных, культурных и цивилизационных систем (4). Б. Обама из того же источника получил прогноз до 2025 г., согласно которому сначала наступит консолидация стран БРИК (Бразилия, Россия, Индия и Китай), а позиции Запада заметно ослабнут (сценарий «Мир без Запада»), затем произойдет изменение климата, далее БРИК распадется вследствие дефицита ресурсов, после чего распадется и Вестфальская система национальных государств, которая передаст свои функции неправительственным организациям (11; 18).
Это «феодальное» завтра является одним из сценариев исчезновения капитализма в его известных нам формах.
Мировой экономический кризис породил серьезные претензии к развитию по капиталистическому пути как на Западе, так и в других стра-
нах. Однако публикация немецким журналом «Шпигель» шокирующих данных недавнего социологического опроса в Германии и Австрии заставила многих задуматься о будущем самого капитализма. Как пишет в «Российской газете» немецкая журналистка, «исследование показало: в кризисное время люди всерьез задумались о том, заключается ли счастье лишь в экономическом росте. Сознательные немцы и австрийцы разглядели негативные последствия капитализма: варварское истребление ресурсов, загрязнение окружающей среды и социальную поляризацию. От представителя фонда им. Бертельсманна Фолькера Этцеля... удалось узнать, что девять из десяти опрошенных хотят улучшить существующий экономический порядок. Каким образом? На первом месте стоит защита природы. На втором - рациональное обхождение с ресурсами. На третьем - социальная справедливость» (7). «Шпигель» отмечает, что четыре пятых всех респондентов настаивают также и на необходимости их собственной ответственности. Для улучшения экономического устройства они готовы изменить свои привычки и стиль жизни: меньше пользоваться автомобилем, реже летать на самолетах, аккуратнее обращаться с мусором, утеплять жилье, пользоваться альтернативными источниками энергии, поддерживать общественнополезные организации и способствовать социальной направленности политики государства (20). Они не хотят старого капитализма, но не мечтают и о социализме. Их альтернатива -включение в модернизационные проекты, помимо задачи экономического роста, многих других параметров не экономического, а социального, гуманитарного, экологического и этического содержания. Но в таком случае будет ли это капитализмом?
Термин «социализм» является давним. Его изобретение приписывают французу Пьеру Леру и социалистам-утопистам Р. Оуэну, А. Сен-Симону, Ш. Фурье. С термином «капитализм» дело обстоит иначе.
Классик буржуазной политической экономии Адам Смит не знал слова «капитализм». Он открыл трудовую теорию стоимости и показал значимость рынка. Это не мешало ему сравнивать рынки Китая (обширные, человекоемкие, возникавшие на базе производства, осуществлявшегося дешевой рабочей силой) и Англии (небольшие, не обладавшие китайскими преимуществами и потому требовавшие производства с привлечением техники). Маркс написал «Капитал» и дал исторический очерк буржуазного общества, не применяя термина «капитализм», который появился в начале XX в. в работе В. Зомбарта «Современный капитализм». Как утверждает внимательный исследователь немецкой социологии Р.П. Шпакова, «именно Зомбарт повлиял на обращение Макса Вебера к проблемам специфики современного западноевропейского капитализма, а не наоборот, и для Вебера этот вариант капитализма стал основной исследовательской темой. Даже само понятие "капитализм" принадлежит Зомбарту, и в этом признании солидарны ведущие экономисты и социологи. Понятие "капи-
талистический дух" впервые употребил он (в 1902 году), а не Вебер» (15, с. 115).
Понятия, которых не существовало при изучении явлений, которым они соответствовали, могут не возникнуть и при других исторических обстоятельствах. Многообразные конвергентные формы современного хозяйствования, еще не вполне зрелые, сегодня могут не иметь названия, которое им будет найдено потом. Известный ученый Дж. Арриги детально исследует генуэзский, голландский, британский и американский циклы накопления капитала. При этом американский цикл рассматривается как «матрица нашего времени». Закономерности генезиса капитализма заставляют Арриги задаться вопросом: «Сможет ли капитализм пережить успех?». К такой постановке вопроса исследователя побудили невнятные ожидания И. Валлерстайна, связанные с возможностью повлиять на развитие после бифуркации обществ в ходе системного кризиса, угрожающего жизни капитализма, а также пессимизм Й. Шумпетера с его противоречивым тезисом (капитализм не погибнет от экономического краха - успех капитализма создает условия, подрывающие его основания, при которых он не может выжить).
Первый прогноз. Ответ Арриги заключается в следующем: общество может погибнуть по множеству причин, и вместе с ним погибнет капитализм. Но при отсутствии социальных катастроф, «капитализм... отомрет вместе с государственной властью, которая позволила ему добиться богатства в современную эпоху, а базовый слой рыночной экономики вернется к некоему анархическому порядку» (1, с. 447). Здесь вновь открывается феодальная перспектива.
Второй прогноз. Но имеются и другие ходы. Капитализм может вернуться к национальным социал-демократиям, если остановится глобализация. Первую гобализацию 1885-1914 гг. трагически оборвала Первая мировая война. У второй глобализации накопилось много проблем, которые могут ее приостановить либо усилить в ней социальное и этическое начала.
Третий прогноз. Арриги обратился к наследию Адама Смита не только в связи с отношением последнего к Китаю, но и для осмысления того, что происходит сегодня в прежде периферийных экономических зонах. Арриги работал в Африке, изучал периферийные и полупериферийные зоны капитализма. Адам Смит показал, что Китай долго обладал преимуществами по сравнению с Европой. Он верил, что Китай поднимется вновь. Отношение Смита к Китаю создает предпосылки для понимания того, что рынок не обязательно связан с капитализмом. Эта идея особенно вдохновляет Арриги. В то время как экономисты Запада и не-Запада спорят о том, что представляет собой рыночная экономика Китая - строящийся социализм или капитализм, спрятавшийся за политическую систему коммунизма, - Арриги думает иначе. Если Китай и не построит социализм, утверждает исследователь, это не будет означать, что он построил
капитализм; но верно и обратное: если не будет построен капитализм, этот факт не станет свидетельством того, что в стране построен социализм. Ар-риги, пожалуй, стал первым, кто, характеризуя сегодня реальную ситуацию, четко сформулировал тезис о преходящем характере этих привычных категорий, а также о том, что методологически экономической теории придется учиться мыслить экономику вне этих привычных рамок. Такой вывод помог ему сделать Адам Смит.
Контекстуализм, возникающий сегодня в условиях глобализации как следствие смены догоняющей модели модернизации многообразием моделей, соединение аналитического и мировоззренческого подходов и признание возможностей некапиталистического рынка (не тождественного социалистическому рынку) составляют каркас нового видения мира.
При отказе от привычных категорий спор о том, «пес это или кот» (З. Бауман описывает упражнение, которое давали в его студенческие годы: на экране был пес, трансформировавшийся в кота, и предложено было уловить, когда произойдет эта перемена), «капитализм или социализм», может оказаться исчерпанным. Сыграв свою огромную роль в созидании адекватной онтологии, понятия «капитализм» и «социализм» могут сегодня оказаться изжившим себя инструментом конструирования реальности. Не лукавя, мы не можем утверждать однозначно, существует ли в Китае капитализм или социализм. В первой в текущем телесезоне передаче «Что делать?», в которой участвуют известные ученые, ведущий В.Т. Третьяков заметил: «Никто еще не сказал, что мы строим в России - капитализм или социализм».
Всегда существуют когнитивные социальные технологии, адекватные до определенной степени и для определенных целей. Понятием «класс» и игнорированием понятия «нация» К. Маркс ориентировал на классовую борьбу. Понятие «нация» в работах других исследователей способствовало национальным движениям и национальному самоутверждению. Определение среднего класса на основе достатка вело к примирению классов и, одновременно, к росту консюмеризма. Ограничение понятия «средний класс» культурной общностью в трудах современных английских социологов открывает новые перспективы для интеллектуального развития.
Без «капитализма» и «социализма» мы должны будем решать огромные проблемы, грозно вставшие на пути человечества, и только после этого (а не сейчас!) модернизацию можно будет рассматривать как повседневное желание улучшений.
Литература
1. Арриги Дж Адам Смит в Пекине: Что получил в наследство XXI век. - М.: Институт общественного проектирования, 2009. - С. 447.
2. Валлерстайн И. Исторический капитализм. Капиталистическая цивилизация. - М.: Товарищество научных изданий КМК, 2008. - С. 175.
3. Культура имеет значение: Каким образом ценности способствуют общественному прогрессу / Под ред. Л. Харрисона и С. Хантингтона. - М.: Московская школа политических исследований, 2002. - 315 с.
4. Мир 2020: Доклад Национального совета по разведке США // Сообщение. - М., 2005. -№ 6-7. - С. 1-5.
5. Лапкин В.В. Дилеммы и казусы модернизации в начале XXI века // Модернизация: Авторитаризм и демократия. - М.: ИМЭМО, 2009. - С. 54.
6. Образы России в XXI веке: Модернизация и глобализация / Под ред. В.Г. Федотовой. -М.: ИФРАН, 2002. - 452 с.
7. Розэ А. Берлин: Капитализм под ударом: Большинство немцев и австрийцев не верят в рыночные механизмы // Российская газета. - М., 2010. - № 5265 (20 августа).
8. Россия XXI века: Образ желаемого завтра / Юргенс И., Гонтмахер Е., Масленников Н., Григорьев Л. - М.: Институт современного развития, 2009. - 66 с.
9. Ту Вэймин. Множественность модернизаций и последствия этого явления для Восточной Азии // Культура имеет значение: Каким образом ценности способствуют общественному прогрессу / Под ред. Л. Харрисона и С. Хантингтона. - М.: Московская школа политических исследований, 2002. - С. 236-250.
10. Уткин А.И. Энергетические ресурсы и геополитика // Полис. - М., 2010. - № 3. - С. 9-25.
11. Уткин А.И., Федотова В.Г. Будущее глазами Национального совета по разведке США: Глобальные тенденции до 2025 года: Изменившийся мир. - М.: Институт экономических стратегий РАН: Международная академия исследований будущего, 2009. - 248 с.
12. Федотова В.Г. Будущее капитализма в исторической перспективе // Политический класс. - М., 2006. - №2 8. - С. 85-93.
13. Федотова В.Г. Этика и капитализм // Политический класс. - М., 2007. - № 1. - С. 80-91.
14. Фурсов А.И. Колокола истории. - М.: ИНИОН, 1996. - 462 с.
15. Шпакова Р.П. Вернер Зомбарт - германский феномен // СоцИс. - М., 1997. - № 2. -С. 115.
16. Eisenstadt S.N. Multiple modernities // Daedalus. - Cambridge (MA), 2000. - Vol. 29, N 1. -
P. 3-29.
17. Friedman Th. Hot, flat and crowded: Why we need a green revolution and now it can renew America. - N.Y.: Farrar, Straus & Giroux, 2008. - 775 p.
18. Global trends 2025: A transformed world. - Wash.: National intelligence council, 2008. - 124 p.
19. Huntington S. The clash of civilization and the remaking of world order. - N.Y.: Simon & Schuster. - P. 75.
20. Neun von zehn Deutschen fordern neue Wirtschaftsordnung // Spiegel. Hamburg, 2010. -18 August.
21. The changing nature of democracy / Ed. by T. Inoguchi, E. Newman, J. Rtane Tikio. - N.Y.; P.: United Nations univ. press, 1998. - 285 p.
