CC BY
46
2009 История №4(8)
УДК.94(47).073.
В.Д. Юшковский
МОДЕРНИЗАЦИЯ «ОБЩЕСТВЕННОГО ХОЗЯЙСТВА» СИБИРИ В СЕРЕДИНЕ XIX в.: К ВОПРОСУ ОБ ЭКОНОМИЧЕСКИХ ВОЗЗРЕНИЯХ ССЫЛЬНЫХ ДЕКАБРИСТОВ
Рассмотрены экономические взгляды декабристов. Показано, что оценка буржуазного опыта, отношение к перспективам роста промышленности у них были разными. Но основа для сближения декабристов была общей: фундаментальные принципы уважения прав собственности, соблюдения гражданских прав и гуманистический подход к преобразованиям. Подробно показаны взгляды на развитие промышленности и торговли Николая Бестужева, анализируется его целостная позитивная программа.
Ключевые слова: Сибирь, декабристы, экономика, модернизация.
Перемены в «экономическом быте» Сибири середины XIX в. требовали должного осмысления. Каким бы ни было отношение к процессам, идущим в русле буржуазных преобразований, их непреложность, историческая обусловленность не вызывали сомнений. Интерес к хозяйственным проблемам, промышленности и торговле, кредитно-финансовой политике государства существенно вырос, но взгляд на текущее состояние экономики не простирался в России далее азиатских границ. Сибирская промышленность находилась в зачаточном состоянии, необходимые элементы экономической инфраструктуры отсутствовали либо только возникали, и ко всему этому ощущался недостаток статистического материала. Но взгляд из Сибири на развитие производительных сил и экономических отношений в крае тем не менее присутствовал, и это был взгляд, преимущественно, не сибирской интеллигенции, а ссыльных декабристов, чья умственно-духовная жизнь продолжалась и в условиях неволи.
Традиция подвигает воспринимать представителей дворянской оппозиции в Сибири как людей, не утративших бодрости духа и активности. Причём деятельность эта, принято считать, была направлена на просветительство (И.Д. Якушкин), развитие собственного хозяйства (М.К. Кюхельбекер) и устройство сельскохозяйственных машин (К.П. Торсон), раскрытие личной предприимчивости (В.Ф. Раевский). Интеллектуальная деятельность декабристов при обозрении условий их существования в Сибири не акцентировалась или вовсе оставалась вне обсуждения. Лишь немногие (В.Н. Болоцких, Г.П. Шатрова, В.Н. Соколов) обращали внимание на то, что было неоспоримо важнее создания новых сельскохозяйственных орудий. Подчеркивали умственные достижения ссыльных дворян, их стремление осмыслить социально-экономические процессы и предложить программу мер, отчасти сходную с правительственной, отчасти особую, вытекавшую из общих представлений о прогрессе и собственных взглядов на будущее страны.
Отдельные высказывания на этот счет и развернутые положения содержатся в письмах и рукописных трудах декабристов, продолжавших анализировать состояние дел без надежды на то, что их голос будет услышан обще-
ственностью и правительством. При этом взгляд на Сибирь, ее положение и перспективы, и отношение к сибирякам у представителей декабризма были различными; подводить их суждения под некий общий знаменатель ошибочно, в чем легко убедиться, обратившись к источникам, многие из которых введены в научный оборот. Восторг по поводу потенциальных возможностей края, высокая оценка его преимуществ (Г.С. Батеньков, В.И. Штейнгель, Н.В. Басаргин) не отрицали более осторожных и даже противоположных суждений. Так, декабрист П.Н. Свистунов видел Сибирь мертвым, застывшим в оцепенении краем, холодным по климату и внутренней жизни. Сравнивая европейскую часть страны с азиатской, он отдавал предпочтение первой, где происходит «движение, шум, оживление», тогда как по ту сторону Уральских гор - «покой и тишина, как в могиле». Богатства Сибири, о которых ходят легенды, ее изобилие, писал он, служат источником обогащения отдельных людей и не работают на общий экономический подъем [1. С. 260, 311].
Высказывания Н.В. Басаргина («чем далее подвигались мы в Сибирь, тем более она выигрывала в глазах моих») и другие подобные суждения обретали, однако, известность, а критическое восприятие сибиряков словно бы затушевывалось. Одни и те же качества их получали у декабристов различное толкование, и нередко негативная оценка преобладала в мемуарах и письмах. Петр Муханов, например, находил в сибиряках «недостаток предприимчивости, сведений, закоснелость смелых мнений... необыкновенную скупость, робость в расчетах» [2. С. 162], тогда как другие придерживались обратного мнения. Но это лишний раз убеждает в отсутствии у декабристов единой позиции, что не умаляет в то же время ценность общей концепции развития Сибири, выработанной глубоко мыслящими представителями декабризма. Видные дворянские революционеры отмечали предпосылки для ускоренного экономического развития края: огромные пространства (свободные для землепашества земли), богатые природные ресурсы (лес, железная руда, золото), особое географическое положение края, позволявшее увеличивать торговые обороты с Америкой и Китаем. Не было разномыслия и в понимании необходимых для экономического роста шагов. Для этого, полагали они, нужно развивать пути сообщения, поощрять свободную колонизацию, поддерживать отрасли (золотопромышленность), способствовавшие росту капитала, и создавать условия для укрепления внутреннего рынка.
При этом достижение поставленных целей, рассуждали декабристы, облегчал бы ряд важных условий. Это децентрализация системы управления в обширном отдаленном крае, пресечение чиновничьего произвола, соблюдение жизненных интересов инородцев. Сюда же, как непременное условие повышения нравственного уровня сибиряков, без которого немыслим прогресс, относили работу в сфере народного образования. Сибирь почти не имела дворянства, образованнейшего слоя общества, ключевые должности занимали малосведущие, а то и откровенно невежественные выходцы из чиновничьей среды. Поэтому задачи общего экономического подъема сопряга -лись с необходимостью повсеместного и системного просветительства, на что указывали Г.С. Батеньков, Н.А. Бестужев, В.И. Штейнгель. Те декабристы, которые тяготели к славянофильству (Е.П. Оболенский), осуждали
власть золота и появление «денежной аристократии», выражали неприятие капиталистических путей, как «не свойственных» историческим корням России и природе русских. В целом же, объективность экономических процессов, их целесообразность под сомнение не ставили, хотя в оценке буржуазного опыта могли расходиться. Основа, на которой происходило сближение, оставалась между тем неизменной: гуманистический характер любых преобразований, уважение к собственности, как условие соблюдения гражданских прав, и этический подход. В работе власти это должно было превалировать; действия власти декабристы рассматривали во многом сквозь призму религиозных идей, «этических категорий добра и зла, человеческого достоинства и чести» [3. С. 118].
В этом смысле действия николаевского правительства вызывали особое осуждение. Тяжелое наследство в виде расшатанных финансов и хозяйственного упадка, доставшееся Николаю, требовало решительных мер. Но время шло, а надежды на обновление таяли, и виной тому был не консерватизм русского общества. Прежняя власть была «дремлющая», писал А.В. Поджио, а новая «сделалась притеснительною и, достигши до высшего предела своевластия, тяжко и непробудно залегла смертельным гнетом на всё мыслящее в России» [4. С. 72]. Это отразилось на практических шагах по умножению капитала, росту торговли и промышленности, укреплению финансов; по всем отраслям хозяйства наблюдался застой, и несостоятельность «по всем отраслям правления, по всем несовременным учреждениям выказалась во всей своей жалкой, неприличной наготе» [4. С. 122]. Ещё резче высказывался Н.В. Басаргин, возмущаясь тем, что, в то время как западные страны совершили рывок, Россия находила выгоды в достижении покорности и спокойствия, «близкого к безжизненному». Это отбросило страну назад, следовал вывод, в материальном и нравственном отношении: «Идеи, понятия современного поколения оставались без развития, промышленность, торговля, народное богатство не делали никаких успехов» [5. С. 421]. Сходную картину рисовал А.Е. Розен, недоумевая по поводу несоответствия того, что могло быть в Сибири при её богатствах, и что наблюдалось. Но потенциал края велик, а необратимость здоровых процессов столь очевидна, писал он, что перемены неизбежны: «Умножение населения, капиталы, промышленность и гражданское устройство отвратят препятствия и дадут всему полезный и должный ход» [6. С. 277].
Наблюдательный А.Е. Розен отмечал проявление этих процессов в торговых делах, скотоводстве и земледелии, в формировании особого сибирского этноса «из смеси разнородных племен и жителей различных губерний», ставших сибиряками. Но как и другие декабристы, доказавшие «пламенную ревность к исключительным пользам России» (выражение Лунина), он показывал явления, мешавшие развитию, без целостной позитивной программы. Это была в то же время не отвлеченная критика, а основанные на реальном положении дел суждения, подкрепленные статистическими выкладками, поскольку «факты сильнее слов» (М. С. Лунин). Уже в силу этого ссыльных декабристов несправедливо считать бездеятельными, трудно соглашаться, что сибирскую жизнь «они больше наблюдали, чем в ней активно участвова-
ли», и преувеличивать роль полицейского за ними наблюдения [7. С. 217]. М.С. Лунин считал, что целостного видения общественно-экономического развития страны нет и у правительства, и, размышляя об этом, приходил к парадоксальному выводу. Лучшее, что сделала власть за минувшие с разгрома восстания 15 лет, писал он в 1840 г., - это шаги, вытекавшие из декабристских программ: кодификация законов, реформа армии «согласно плану Пестеля» и «некоторые полезные распоряжения» по укреплению коммерции». Там же, где власть шла своим курсом, результаты были печальны: появление III Отделения, обогащение царской фамилии за счет роста числа удельных крестьян, создание военных судов для разбора политических дел. Это были меры, которые «скользили по поверхности общественного строя, не изменяя его основ» [8. С. 172-175].
Среди тех, кто видел перспективы развития и предлагал комплекс мер по улучшению экономического быта, были Г.С. Батеньков и Н.А. Бестужев. Рукописи Г.С. Батенькова этой поры посвящены золотопромышленности, освоению казенных земель, состоянию путей сообщения, финансовой системы (таковы «Заметки о деньгах», «О налогах», «О банковской системе», «Аналитический взгляд на золотопромышленность в Сибири», др. труды). Живя в Томске, «сибирском Сан-Франциско», он наблюдал расцвет золотодобычи и денежный кризис, разразившийся из-за стремления к роскоши и неумения вкладывать капиталы в очевидные точки роста. Рукописное наследие Н.А. Бестужева этой тематики скромнее, в то же время он оставил глубокое, оригинальное исследование, основанное на русской и зарубежной статистике, — «О свободе торговли и вообще промышленности» (начало 1830-х гг.). Недостаток сведений по Сибири и отсутствие тут сколько-нибудь развитой промышленности (за исключением горной) предопределили ход рассуждений: автор анализирует общее состояние экономики, но его доводы прямо касаются Сибири. Исходные положения принципиального характера обозначены у него в самом начале статьи. Это заимствованная у западных экономистов ^е воитау) теория рынка, не допускавшая слепого государственного регулирования капиталистического хозяйства; убеждение, что богатство всего государства складывается из благосостояния отдельных его граждан (выработанное опять же под влиянием западных мыслителей), а также признание права собственности в отношении всех сословий нерушимым.
Умная власть знает, пишет Бестужев, когда вмешиваться в экономические процессы, а когда делать этого не следует, доверившись «естественному ходу вещей». Если этот принцип нарушается, то даже страны, «стоящие на самой высокой ступени своего благосостояния», испытывают в экономике перекосы и кризисы. Запретительная система мер во внешней торговле (пошлины) и неразумная политика во внутренней (монополии и акцизы) привели в передовых странах к повышению цен на многие товары, обогащению узкого круга промышленников и сдерживанию роста народного богатства, застою в ряде отраслей. Ситуация в Англии и Франции разная, но последствия «меркантильной системы мер» одинаково негативны. Даже Соединенные Штаты, быстро растущая буржуазная республика, имевшая «причиной
возвышения» свободную торговлю, пострадали от «неосторожных распоряжений» правительства касательно высоких пошлин и косвенных налогов. Но русское правительство урок из этого не сделало: Россия совершает те же ошибки, причем в более отсталом общественном хозяйстве они имеют худшие последствия. Хотя тяжесть акцизов в России не так ощутительна, как за рубежом, пишет декабрист, «но относительно бедности России... налоги всё ещё тяжелы и вредят торговле во многих отношениях» [9. С. 205].
Бестужев не очарован западным опытом, не принимает его безоговорочно, как более прогрессивную, в целом, модель, и равным образом не видит ее непригодной для России, при всей специфике политического устройства, природных и прочих условий страны. Он лишь подчеркивает: никакого особого экономического пути у самодержавной России нет, а раз так, правительству нужно постигать науку хозяйствования и учиться на чужих ошибках. Этого, однако, не происходит, констатирует автор: наблюдается падение, а не расцвет промышленности и торговли, нарушение баланса «ввоз -вывоз» товаров, снижение и застой капиталов, повышение цен на ввозимые товары из-за высоких пошлин. Даже явные преимущества Россия не в состоянии обратить во благо: дешевый и обильный хлеб, недорогие кожевенные и меховые изделия, востребованное за границей сырье (лен, воск, пенька, шерсть, смола). Вместо подъема соответствующих отраслей происходит упадок; вместо дешевой русской пшеницы английские купцы предпочитают брать другую и дороже, поскольку в ходе меновой торговли не могут предложить запрещенных к ввозу товаров. В сфере внутренней торговли акцизы и откупная система приводят к спаду отраслей, дороговизне и перекосам даже там, где казна получает многомиллионные прибыли, а откупщики громадные барыши (соляной и винокуренный откуп). Ни одной из хозяйственных целей правительство, таким образом, не достигает, и «вместо сближения с народом беспрестанно восстанавливает его противу себя, ибо народ видит в оном не покровителя, но притеснителя» [9. С. 232].
Факты сильнее слов: Бестужев оперирует цифрами, даёт таблицы, сводки, экономические расчеты, которые подводят к очевидным умозаключениям. Концепция, на которую он опирается, трудно назвать оригинальной, те же мысли высказывали прежде в зарубежной печати, но показать, как работают универсальные положения в российских условиях, было задачей и сложной, и важной. Открывалась картина, заставлявшая по-новому взглянуть на привычную и, вроде бы, незыблемую практику хозяйствования, вред от которой, убеждал автор, превышает выражаемую в крупных суммах пользу казне. Это касалось распределения людей «промышленного сословия» по гильдиям и цехам, добычи и продажи соли («если бы казна не вмешивалась в продажу соли, то вольная продажа обходилась бы дешевле»), винокурения. Последняя отрасль в год «доставляет казне чистого доходу около 70-90 миллионов... то есть гораздо более, нежели вся внешняя торговля дает пошлинами», но откупщик оказывается в более выигрышных условиях, чем производитель, и государство, в целом, больше теряет, чем получает [9. С. 207208, 277]. При этом государственный интерес представляет совокупность частных интересов, ведь «сила государства составляется из народа», поэтому
в каждом случае явного или скрытого государственного протекционизма выигрывают конкретные люди, откупщики и крупные оптовые торговцы, а проигрывают миллионы простых людей, страдающих от пошлин и акцизов. Из этой мысли вытекает другая: в государствах «деспотических», где действия правительства подчинены желаниям и воле самодержца, протекционистская политика более обременительна для народа, чем в государствах «конституционных». Но призыва к перемене правления отсюда не следует, автор не стоит на радикальных позициях, он лишь отмечает неизбежность перемен, исходя из понимания «естественного хода вещей».
Можно признать, что Николай Бестужев и раньше, до переломного 1825 г., стоял на позициях умеренного либерализма, и особой эволюции в этом смысле не совершил, но важнее другое. Стало меняться само русское общественное сознание, и передовые русские мыслители, даже оторванные от привычной среды и лишенные свободного постижения текущих в мире процессов, приходили к тем же соображениям, что и представители Запада. Признавали, что и в рамках старой политической системы может происходить экономическая модернизация, и господствующий строй эволюционирует в таком случае, что процветание в стране наступит тогда, когда повысится благосостояние всех сословий, всего населения империи, а не отдельных его представителей; что экономическая система способна к саморазвитию и не нужно мешать, сковывая торговлю и «естественное» развитие промышленности; что «нет сильнее побудительных причин к принятию какого бы то ни было нововведения, как выгода», только «выгоды немногих должны. слиться с выгодою общею» [9. С. 247]. Задачи эти реальные, утверждал Бестужев, даже для отсталой, закосневшей николаевской России, нужно только признать справедливость суждений, которым не все следуют даже на более развитом Западе. Сказанное относится и к Сибири, больше того, в силу особых условий при поддержке правительства этот край способен раскрыть богатый потенциал быстрее, чем другие регионы. Только нужно поднять уровень образования в Сибири.
«. Усиление общественного образования необходимо в Сибири более, чем в других частях России», убеждал Петр Муханов, этого требуют интересы обширного, способного к быстрому развитию края [2. С. 169]. Характерно, что и он, как Н.А. Бестужев, отталкивался в суждениях от конкретных данных, текущего состояния дел в Восточной Сибири (факты сильнее слов). Его работа также содержала позитивную программу и подводила к мысли, что образование должно распространяться на все слои населения, это необходимо «для пользы гражданского управления» и хозяйственного совершенствования в крае. «Столько неправильных поборов и недоимков, добавочных податей. прочих беспорядков и злоупотреблений в учетах общественных», писал декабрист, происходит от невежества и бескультурья, но преодолеть это сложно: «на умножение грамотных людей нужно время» [2. С. 175]. Однако время шло, ничего не менялось, и разочарование стало усиливаться. Новый подъем общественной мысли начался после воцарения Александра II, в обсуждение путей развития страны включились «помилованные» манифестом декабристы. Причем включились на равных с другими, готовые прив-
нести те актуальные, важные для России идеи и предложения, которые были осмыслены ими в прошедшие десятилетия. Глубину и своеобразие этих идей оценили, впрочем, немногие: мешал стереотип восприятия ярких, но отошедших якобы в прошлое представителей декабризма.
Литература
1. Свистунов П.Н. Сочинения и письма. Иркутск: ММД (Мемориальный музей декабристов). 2002.
2. Муханов П.А. Сочинения, письма. Иркутск, 1991.
3. БолоцкихВ.Н. Декабристы в Ялуторовске: мировоззрение и деятельность. Новосибирск, 1989.
4. Поджио А.В. Записки, письма. Иркутск, 1989.
5. БасаргинН.В. Воспоминания, рассказы, статьи. Иркутск, 1988.
6. Розен А.Е. Записки декабриста. Иркутск, 1984.
7. Соколов В.Н. Декабристы в Сибири. Новосибирск, 1946.
8. ЛунинМ.С. Сочинения, письма, документы. Иркутск, 1988.
9. БестужевН.А. Сочинения и письма. Иркутск, 2003.
