CC BY
76
УДК 316.4.0512
Вестник СПбГУ. Сер. 6. 2012. Вып. 2
С. А. Ланцов
МОДЕРНИЗАЦИОННЫЕ ЦИКЛЫ В ПОЛИТИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ РОССИИ И КИТАЯ
Китай и Россия — крупнейшие по населению и территории страны мира, отличные от Западной цивилизации. На протяжении последних столетий они несколько раз оказывались перед вызовами модернизации.
Первой перед вызовом модернизации оказалась Россия. Находясь территориально ближе к Западной Европе, Россия уже на рубеже ХУП-ХУШ вв. ощутила нарастающее экономическое, технологическое и военное отставание от нее. Данное отставание было обусловлено тем, что на Западе интенсивно шел процесс модернизации, от которого Россия и другие незападные страны оставались в стороне.
Первый модернизационный цикл в политической истории России был связан с реформами императора Петра I в начале XVIII в. В результате этих реформ Россия добилась успехов в создании собственной промышленности и развитии военного дела. Началось приобщение России к достижениям Западной Европы в области науки и культуры. Но петровская модернизация оказалась некомплексной и незавершенной, что предопределило необходимость новых модернизационных циклов в российской политической истории.
Петровские реформы по-разному оценивались представителями различных политических течений. В разных сферах они дали неодинаковые результаты и привели к разным последствиям. Некоторые изъяны петровского варианта ранней модернизации повторялись и на более поздних этапах российской истории. Петр I пытался заимствовать технику и технологию в отрыве от тех социальных и экономических институтов, при которых они развивались на Западе. Неудивительно, что последствия заимствования зарубежных образцов технической организации производства были прямо противоположны результатам, получаемым при применении их оригиналов в европейских странах. Если в Западной Европе развитие мануфактурного производства сопровождалось распадом феодальных структур, то в России такой институт феодализма, как крепостное право, получил дополнительный импульс с развитием мануфактурной промышленности вследствие ее насаждения Петром I «сверху».
Китай же на протяжении XVIII в. и первой половины XIX в., по образному выражению Наполеона Бонапарта, продолжал «спать», оставаясь в изоляции от идущих в мире экономических и политических процессов.
Второй раз необходимость в дальнейшей модернизации России стала очевидной на рубеже 50-60-х годов XIX в. Впервые в истории России начался процесс высвобождения общества от всепроникающего государственного контроля. Экономическая и социально-культурная сферы получили автономию, что на практике означало реальное движение в направлении формирования полноценного гражданского общества. Этому же способствовали судебная реформа и развитие системы местного самоуправления.
© С. А. Ланцов, 2012
78
Следующим логическим шагом со стороны властей (как это и обосновывается современной политической наукой) должен был стать переход к решению задач политической модернизации. Убийство Александра II послужило причиной не только отката реформ в эпоху Александра III, но и резкого усиления позиций реакционных, консервативных элементов.
Последующая четверть века российской истории абсолютно точно воспроизводит ситуацию возникновения «ножниц» между необходимым для социально-экономической модернизации и реально достигнутым уровнем политического развития общества. Хотя с воцарением Александра III в социально-политической сфере возобладал контрреформаторский курс, проведенные в социально-экономической сфере реформы способствовали бурному экономическому росту.
В начале XX в. социальные перемены стали находить выражение и в политической сфере. Возросла политическая активность различных групп городского населения. Общим для них стало стремление к непосредственному участию в политической жизни страны, выдвижение требований, направленных на институциализацию такого участия. Сначала эти требования находили место в программах первых леворадикальных партий, а затем и в деятельности более умеренных либеральных оппозиционных групп.
Почти одновременно с Россией процессы модернизации затронули и некоторые страны Восточной Азии, прежде всего Японию, а затем и Китай. Хотя первый модерни-зационный цикл в политической истории Китая начался почти на два столетия позже, чем аналогичный цикл в России, они имели между собой немало общего. Для Китая в конце XIX в., также как и для России начала XVIII в., необходимость модернизации во многом была обусловлена внешней военной угрозой. С одной стороны, действия властей Цинской империи были вынужденными, диктовавшимися обстоятельствами, с другой — китайские реформаторы, например Кан Ювэй, действовали сознательно, опираясь на опыт других стран. В качестве примера, достойного подражания, Кан Ювэй называл реформы Петра I в России.
В рамках политики «самоусиления», проводившейся в конце XIX в. в Китае, были заложены основы собственной военной промышленности, созданы учебные заведения современного типа, тысячи молодых китайцев были отправлены для обучения за границу. Китай, как и Россия при Петре I, добился определенных успехов, но китайская модернизация оказалась, как и российская петровская, незавершенной и некомплексной. К тому же модернизации в китайских условиях препятствовали реакционные силы во главе со вдовствующей императрицей Цыси. Ярким примером реакции был дворцовый переворот 1898 г., положивший конец попытке реформирования Китая, проводившейся под руководством Канн Ювэя и вошедшей в историю под названием «100 дней реформ».
Несмотря на то что в начале XX в. Россия и Китай находились на разных ступенях экономического и технологического развития, они сталкивались со сходными проблемами, порожденными процессами модернизации. В обеих странах обострились социальные и политические конфликты. Перемены в разных общественных сферах по времени не совпадали между собой. В России процесс политической модернизации запаздывал по сравнению с процессами модернизации в экономической и социальной сферах. В Китае отказ правящих кругов от проведения политики комплексной модернизации породил рост оппозиционных настроений. Возросла активность социальных групп, сформировавшихся в результате экономических и технологических изменений, происшедших в стране во второй половине XIX — начале XX в. Среди новой китайской
интеллигенции получили распространение радикальные идеи, пришедшие с Запада. Определенное воздействие на политический процесс в Китае оказывали и революционные события 1905-1907 гг. в России. Но если русская революция лишь расшатала устои традиционного монархического режима, то китайская Синьхайская революция 1911 г. привела к свержению малолетнего императора Пу И.
Однако надежды китайских либералов на осуществление идеалов свободы и демократии не оправдались. Хотя Китай был провозглашен республикой, власть в ней оказалась в руках реакционных политических сил во главе с Юан Шикаем. Происшедшие в результате Синьхайской революции политические изменения не были, видимо, адекватны реалиям тогдашнего китайского общества. Вместо того чтобы обеспечить условия для модернизации Китая, Синьхайская революция положила начало длительному периоду внутренних конфликтов и иностранного вмешательства, поставившего под вопрос суверенитет и территориальную целостность страны.
В России монархия была свергнута позже, в период Первой мировой войны, обострившей все противоречия тогдашнего российского общества. Победа Октябрьской революции оказала огромное воздействие на дальнейшую политическую историю Китая. Пример русских большевиков привел к росту популярности идей социализма и способствовал образованию Коммунистической партии Китая. В XX столетии политические судьбы России и Китая были взаимосвязаны. Но если в Китае несколько десятилетий продолжались внутренние конфликты, то Советский Союз шел по пути технологической модернизации, став со временем мощной в экономическом и военном отношении державой.
Правда, народно-хозяйственный механизм, сформировавшийся в СССР в годы индустриализации и коллективизации, оказался недостаточно эффективно организованной системой. Пороки этого механизма, например постоянный дефицит товаров на потребительском рынке, чрезмерные затраты сырьевых ресурсов, стали обнаруживаться с самого начала его функционирования. Но пока продолжался стабильный экономический рост, эти пороки были мало заметны, особенно для позитивно относившихся к Советскому Союзу иностранцев. Многие деятели культуры и политические лидеры стран Запада с уважением и восхищением высказывались о Сталине и достигнутых под его руководством успехах. Экономические показатели СССР способствовали росту популярности идей социализма, а также практики государственного планирования во многих отсталых странах мира в 60-80-е годы XX в.
Советский опыт и пример долгое время был весьма важен для китайских коммунистов. Если сразу же после победы в 1949 г. китайской революции в КНР проводилась социально-экономическая политика, во многом сходная с новой экономической политикой в Советской России 20-х годов, то с 1952 г. был взят курс на повторение в Китае советского опыта технологической и социокультурной модернизации 30-40-х годов. В той ситуации Советский Союз выступал для КНР основным источником внешней помощи и основным примером для подражания. При помощи СССР КНР сумела добиться в годы 1-й китайской пятилетки существенных успехов в экономическом развитии.
Но одновременно в Китае воспроизводились и негативные стороны советского опыта, например в методах управления экономикой, в организации промышленного и сельскохозяйственного производства. Советский Союз в период индустриализации копировал технологии, заимствованные на Западе. В течение последующих десятилетий эти технологии практически не обновлялись, и они же, в свою очередь, были
80
заимствованы КНР у СССР в 50-е годы XX в., когда уже безнадежно устарели. При всех издержках, воспроизводство в КНР советской народно-хозяйственной модели было бы шагом вперед в модернизации китайского общества, но полностью воспроизвести советскую модель в 50-е годы не удалось.
Для того чтобы КНР смогла уравняться с тогдашним СССР, а также ведущими странами Запада по технологическим и социально-экономическим параметрам, требовался довольно длительный период времени. Китайское же руководство во главе с Мао Цзэ-дуном стремилось после смерти И. Сталина завоевать лидерство в мировом коммунистическом движении, оно тяготилось ролью «младшего брата» СССР.
Говоря о дилемме, перед которой оказалось руководство КПК в конце 50-х годов, современный английский исследователь Д. Пристланд отмечает: «Стратегия Сталина предполагала получение максимальных доходов от сельского населения и рабочих и перенаправление всех средств на развитие тяжелой промышленности. Такой вариант был неприемлем для Китая. Китайское сельское хозяйство было более бедным и менее продуктивным, чем советское в 1928 г., когда Сталин начал экономические преобразования. В действительности в сельском хозяйстве имелось не так много излишков. Так чем же было стране оплачивать индустриализацию?» [1, с. 544].
В 1958 г. Мао Цзэдун попытался решить проблему, резко ускорив темпы экономического развития. Этот период вошел в историю Китая под названием «Большого скачка». Отказ от использования советского опыта, авантюризм при принятии экономических и политических решений обернулись для КНР катастрофическими результатами. Последовавшее за «Большим скачком» ухудшение советско-китайских отношений и «культурная революция» затормозили социально-экономическое развитие КНР на несколько десятилетий. В конце 70-х годов XX в., после смерти Мао Цзэдуна, КНР оказалась в ситуации, сходной с той, в которой находился СССР в начале 50-х годов после смерти И. Сталина.
В Китае после смерти Мао Цзэдуна и поражения во внутрипартийной борьбе приверженцев экстремистской линии из так называемой «банды четырех» начались экономические реформы. Они позволили, сохранив основы коммунистического режима, добиться серьезных и впечатляющих успехов. Основным вектором китайских реформ был возврат к смешанной экономике, характерной для первых лет существования КНР, с ориентацией на «открытость миру» и привлечение иностранных инвестиций.
Процесс реформирования начался с сельского хозяйства, где положение было наиболее тяжелым. Созданные при жизни Мао Цзэдуна «народные коммуны», основанные на принудительном обобществлении крестьянских хозяйств и партийно-административном контроле за всеми сторонами жизни китайской деревни, поставили самую населенную страну мира на грань выживания. В те годы Китай, являясь аграрным государством, закупал за границей продовольствие на многие миллиарды долларов, чтобы обеспечить полуголодное существование городского населения. Китайская деревня и китайские крестьяне ничего позитивного не получили от многолетних коммунистических экспериментов и с надеждой ждали перемен. Необходимость перемен понимала и прагматично мыслившая часть партийно-государственного руководства КНР. Ее неформальный лидер Дэн Сяопин, вскоре после смерти Мао Цзэдуна вернувшийся к активной политической деятельности, еще в период преодоления катастрофических последствий «Большого скачка» произнес свой знаменитый афоризм — «Все равно какого цвета кошка — черная или белая, лишь бы она ловила мышей». На практике это
81
означало возможность использовать любые формы организации крестьянского труда в рамках «народных коммун» для повышения производительности сельскохозяйственного производства и увеличения его объемов.
Ни сам Дэн Сяопин, ни кто-либо другой из руководства компартии Китая и КНР не подразумевали при этом широкомасштабной деколлективизации деревни. Но именно этого хотело большинство китайских крестьян. Как только разнеслась весть об устранении из руководства КПК так называемой «банды четырех» — приверженцев лево-догматического курса в духе идеалов грубоуравнительного коммунизма, — во многих районах Китая крестьяне стали делить сельскохозяйственный инвентарь и землю «народных коммун», переходя к ее индивидуальной обработке. Поскольку это явление приняло массовый характер, партийному руководству ничего не оставалось, как санкционировать его сверху и провозгласить принцип семейного подряда.
Возвращение к единоличному ведению сельского хозяйства, возрождение своеобразного «семейного капитализма» в деревне сформировало предпосылки для начала реформ и в других секторах китайской экономики. За годы проведения этих реформ КНР, при сохранении основ прежней политической системы, сумела добиться без особых потрясений впечатляющих экономических успехов и решить многие (но не все) стоявшие перед ней в конце 70-х годов проблемы.
Первые успехи китайских реформ оказали влияние на выработку стратегии развития советского общества в начале «перестройки». Некоторое время векторы развития СССР и КНР совпадали. И в Советском Союзе, и в Китае говорилось о необходимости совместить социалистические принципы организации общества с доказавшими свою экономическую эффективность рыночными механизмами. Но если в Китае речь шла о задачах завершения перехода от аграрного общества к индустриальному, т. е. о задачах раннеиндустриальной модернизации, хотя осуществлялась она в иных условиях и на иной технологической основе, чем во времена первой промышленной революции, то Советский Союз стоял перед необходимостью решать задачи модернизации на более высоком технологическом уровне.
К середине 80-х годов XX в. обнаружилось нарастающее отставание СССР от ведущих стран Запада в научно-технической сфере. На рубеже 80-90-х годов политическое руководство СССР и Китая оказалось вынужденным сделать решающий выбор.
Стратегические цели экономического развития России и Китая — формирование рыночной экономики и интеграция в мировое хозяйство — остались прежними, но путь их достижения обе страны выбрали разный. Китайское руководство сделало ставку на поддержание политической стабильности и медленное реформирование существующих общественных институтов. Россия выбрала путь радикальных рыночных реформ и полного демонтажа прежней политической и экономической системы, при этом задачи технологической модернизации отошли на задний план. Хотя успехи экономического развития в России и в Китае были в последние десятилетия неодинаковыми, обе страны по-прежнему нуждаются в модернизации различных сфер своей общественной жизни.
После финансово-экономического кризиса 2008 г. необходимость модернизации стала осознаваться и политической элитой, в том числе и высшим государственным руководством России. Призыв к новой модернизации сформулирован ряде выступлений Президента РФ Д. А. Медведева, в частности в его известной статье «Россия, вперед!». В ней намечены основные направления технологического и экономического прорыва и обращается внимание на то, что нынешняя попытка модернизации нашей страны
82
должна принципиально отличаться от предшествующих. Признавая успехи, достигнутые в рамках прежних модернизационных рывков, Д. А. Медведев отмечал: «Впечатляющие показатели двух величайших в истории страны модернизаций — петровской (имперской) и советской — оплачены разорением, унижением и уничтожением миллионов наших соотечественников. Не нам судить наших предков. Но нельзя не признать, что сохранение человеческой жизни не было, мягко скажем, в те годы для государства приоритетом. К сожалению, это факт. Сегодня впервые в нашей истории у нас есть шанс доказать самим себе и всему миру, что Россия может развиваться по демократическому пути. Что переход страны на следующую, более высокую ступень цивилизации возможен. И что он будет осуществлен ненасильственными методами. Не принуждением, а убеждением. Не подавлением, а раскрытием творческого потенциала каждой личности. Не запугиванием, а заинтересованностью. Не противопоставлением, а сближением интересов личности, общества и государства»[2].
Выступление Президента РФ активизировало дискуссию по проблемам модернизации. В рамках данной дискуссии хотелось бы высказать ряд суждений. Можно отметить, что среди экономистов, политологов, социологов, философов, принимающих участие в обсуждении вопроса о сущности намечаемого модернизационного рывка, нет единого мнения.
Так, противопоставляются задачи перехода к постиндустриальному обществу и новой индустриализации страны. Например, А. Ракитов ставит под сомнение само понятие «постиндустриальное общество», отмечая, что оно чрезмерно расплывчато, и противопоставляет ему понятие «супериндустриальное общество». Именно такое общество, по его мнению, характерно для наиболее развитых стран современного мира. Постиндустриальное общество, с точки зрения А. Ракитова, — это общество, в котором произошла демодернизация, деиндустриализация, как это имело место в последние десятилетия в нашей стране. «...Россия, — утверждает политолог, — действительно была, если угодно, постиндустриальной страной начиная с 1990-х годов и до первого десятилетия XXI в., когда ее мощная, хотя и отсталая, индустриальная база оказалась фактически руинированной, а модернизация и создание новой индустриальной базы проектировалось, провозглашалось, но фактически не осуществлялось» [3, с. 94]. В связи с этим А. Ракитов полагает, что содержанием необходимой для современной России модернизации должна стать новая индустриализация как условие перехода к «супериндустриальному обществу». Такой подход основан на неверной трактовке устоявшегося в науке феномена постиндустриального общества. Постиндустриальное общество — это вовсе не то общество, где бывшие рабочие и инженеры стали торговцами на «блошиных рынках». Ведь понятие «индустриальное общество» не подразумевает отсутствия сельского хозяйства, а лишь подчеркивает ведущую роль промышленности в структуре экономики. Сельское же хозяйство в таком обществе перестраивается на индустриальной основе. Точно также в постиндустриальном обществе промышленность основывается на новой технологической базе, создаваемой благодаря ускоренному научно-технологическому прогрессу. Ведущими в постиндустриальном обществе являются те секторы, где производятся и накапливаются нематериальные ценности, прежде всего научные знания и высокие технологии, позволяющие радикально изменить и производственную, и непроизводственную сферы общественной жизни.
В тоже время отчасти А. Ракитов прав, поскольку к постиндустриальному обществу нельзя «перескочить», не пройдя всех фаз индустриального развития. СССР стал
83
одной из крупнейших в мире промышленных держав. Но та модель индустриализации, которая осуществлялась при советской власти, обладала серьезными недостатками, и ее итогом не стало формирование сбалансированной и способной к саморазвитию экономической системы. После крушения коммунистического режима экономическая трансформация сопровождалась процессом деиндустриализации в производственной и демодернизации в непроизводственной сферах.
Таким образом, реиндустриализация должна стать отправной точкой реализации нового модернизационного проекта для нашей страны. Известный российский специалист по вопросам постиндустриального общества В. Иноземцев полагает, что «индустриальная модернизация должна стать объективным приоритетом разумной российской власти. Если мы хотим выйти из положения сырьевого придатка Европы и не стать при этом сырьевым придатком Китая (к чему наше правительство сейчас упорно стремится), мы должны идти по пути промышленной модернизации. Не верится в то, что в России есть масса оригинальных технологий и через несколько лет она сможет снабжать ими весь мир, совершив прорыв в будущее на основе постиндустриального развития» [4, с. 93]. Новая индустриализация, или реиндустриализация, должна рассматриваться как необходимая предпосылка для перехода к постиндустриальному этапу развития. «Без превращения страны в промышленно развитую державу, — справедливо заключает В. Иноземцев, — разговоры о постиндустриальном будущем попросту не имеют смысла» [4, с. 93].
Видеть перед собой постиндустриальную перспективу очень важно уже сегодня. И не из абстрактно-теоретических соображений. Постиндустриальная направленность современного варианта модернизации нашей страны означает принципиальную неприемлемость тех подходов и методов, которые были характерны для предшествующих попыток модернизации России. Сегодня теряет смысл мобилизационная модель развития, на основе которой осуществлялись модернизационные рывки во времена Петра I или И. Сталина. Тогда нужно было перераспределять дефицитные материальные ресурсы на приоритетные цели и направления. Это можно было делать зачастую только насильственными методами, ценою благополучия и даже жизни многих людей. Переход к постиндустриальной экономике невозможен без творческой активности и сознательного участия российских граждан. Именно «человеческий фактор» является важнейшим ресурсом, необходимым для завершения индустриальной и перехода к постиндустриальной фазе развития общества. Такой ресурс невозможно «мобилизовать» методами административного контроля и принуждения. Для того чтобы «человеческий фактор» обеспечил успех планов по модернизации страны, нужны серьезные инвестиции не только в производственную, но еще более в непроизводственную сферу. Прежде всего — в науку, далее — в образование и здравоохранение, т. е. во все, что способствует приращению научных знаний, разработке новых технологий, формированию и развитию личности. Пока здесь наблюдается явное противоречие: тогда как на самом «верху» идут разговоры о модернизации, на образование выделяется гораздо меньшая доля ВВП не только по сравнению со странами Запада, но и с государствами группы БРИКС (в частности, Бразилией, Индией, Китаем).
«Человеческий фактор» может способствовать достижению заявленных целей модернизации только в условиях расширения пространства свободы, устранения барьеров, которые мешают всестороннему развитию и реализации личности.
Поскольку модернизация во всех ее типах и формах всегда представляет собой комплексный и сложный по своей структуре процесс, ее изучение охватывает предметное
84
поле многих научных дисциплин. Если для экономистов важнейшим является анализ технологических и социально-экономических аспектов модернизации, то для политологов на первый план выступает исследование места и роли политических факторов процесса модернизации как общества в целом, так и отдельных его сфер в частности. Как только вновь вопрос о модернизации России стал предметом широкого общественного обсуждения, либерально настроенные и оппозиционные нынешней власти политики, политологи и публицисты заговорили о необходимости глубоких политических перемен, без которых никакие позитивные сдвиги в нашем обществе невозможны. Некоторые даже высказали надежды на демонтаж «путинского режима», который, по их мнению, несет ответственность за свертывание демократических свобод, утвердившихся якобы в 90-е годы. Такие суждения часто основаны на упрощенных представлениях о взаимосвязи технологических, экономических, социальных и политических аспектов модернизации. Например, упускается из вида, что важнейшим условием успеха в процессе социально-экономической трансформации общества является сохранение политической стабильности. Поэтому меры, направленные на стабилизацию политической ситуации в стране, предпринятые в начале XXI в., были не только оправданными с точки зрения национальной безопасности, но и необходимыми как одно из условий перехода к этапу экономического роста, который тогда же и возобновился. Важно сохранять политическую стабильность и сегодня, когда перед страной объективно встают задачи системной трансформации в технологической и социально-экономической сферах. В этом плане вполне оправдана позиция Президента Д. А. Медведева, ссылающегося на трагический опыт прошлого и предостерегающего от поспешности и непродуманности политических реформ [2].
Однако политическая стабильность — необходимое, но недостаточное и не единственное условие успеха любого типа модернизации. Изменения в политической сфере должны быть адекватны изменениям в других сферах общественной жизни. Для того чтобы обеспечивать политическую стабильность на всех этапах модернизационного процесса, отдельные политические институты и политическая система в целом должны соответствующим образом меняться. На словах высшее руководство страны признавало это.
Однако меры, с помощью которых предполагалось придать политической системе современной России новый облик, вызывали сомнение. С одной стороны, эти меры (предоставление некоторым из партий, не преодолевшим заградительный барьер, минимального представительства в законодательной власти на общефедеральном и региональном уровне, упрощение порядка создания и регистрации политических партий, расширение возможностей их влияния на формирование исполнительной власти в субъектах федерации и муниципалитетах) должны были исправить ошибки, допущенные в результате реализации решений, принятых в предшествующее десятилетие. С другой стороны, были ли такие меры адекватны сегодняшним задачам в политической сфере? На это вопрос следует дать отрицательный ответ. Тот тип модернизации, на пороге которого сегодня стоит наша страна, требует более глубоких и решительных политических реформ. В первую очередь это касается избирательной и взаимосвязанной с ней партийной систем. Как известно, в результате перехода к исключительно пропорциональной избирательной системе и повышения заградительного барьера для партий, претендующих на получение представительства в законодательной власти, с 5 до 7% произошла своеобразная дифференциация политических партий. Они разделились на
85
«парламентские» и «непарламентские». Первые получили определенные преимущества, вторые стали маргинализироваться.
Пропорциональная избирательная система предполагает наличие развитой многопартийности, сильных, способных конкурировать между собой политических партий. Введение же такой системы в России законсервировало не сложившуюся до конца и не устоявшуюся партийную структуру, которая постепенно стала деградировать. Вряд ли сегодня парламентские партии представляют все существующие в российском обществе социальные интересы и отражают все цвета идейно-политического спектра. Такое положение не только ненормально, но и опасно с точки зрения долгосрочных интересов всего российского общества. В этом отношении показательна ситуация, сложившаяся в ходе обсуждения вопроса о путях модернизации России, начатого, как уже отмечалось, по инициативе главы государства. Следовало ожидать, что свою точку зрения по этому вопросу выскажут и представители основных политических сил, прежде всего лидеры партий. Отчасти так и случилось. Но голос непарламентских партий, хотя некоторые из них сумели выработать собственную позицию по этому вопросу и имеют достаточный интеллектуальный потенциал, практически не слышен.
Общефедеральные парламентские партии, имеющие статус оппозиционных, — «Справедливая Россия» и ЛДПР — ничего вразумительного, оригинального и, главное, конструктивного по поводу планов модернизации так и не сказали. Крупнейшие парламентские партии — «Единая Россия» и КПРФ — как будто бы сформулировали свои позиции по вопросу о модернизации. Но каковы эти позиции? Коммунисты говорят о «социалистической модернизации», подчеркивая успехи и достижения советского периода. Но при всех несомненных успехах советская модель модернизации имела имманентно присущие ей пороки, негативные последствия которых наше общество испытывает до сих пор. К тому же задачи сегодняшней модернизации мобилизационная модель ни в ее сталинской, ни в послесталинской форме решить не может. «Единая Россия», определившая в итоге долгих поисков свою идейную платформу как «консерватизм», соответственно стала говорить о «консервативной модернизации». Оппоненты «единороссов» из среды либеральной интеллигенции ерничают по этому поводу, утверждая, что консерватизм и модернизация принципиально несовместимы. Но это не так. Политическая идеология консерватизма вполне может служить основой для выработки модернизационной стратегии и, как показывает практика многих стран мира, консерваторы способны реализовывать такие стратегии. Существуют и консервативные концепции политической модернизации. К ним относится, в частности, концепция широко известного в нашей стране С. Хантингтона [5].
Но остается вопрос: какое реальное содержание лидеры и идеологи «Единой России» вкладывают в озвученную ими формулу и как их реальные намерения соотносятся с официально заявленными целями модернизации? Ведь «Единая Россия» носит неофициальное название «партии власти» и выражает интересы правящей элиты современного российского общества. В связи с этим заслуживает внимания суждение В. Л. Иноземцева. Говоря о возможностях модернизации российского общества, он утверждает, что «современная российская элита — самый крупный бенефициант отката к сырьевой модели экономики. Ее экономические интересы в решающей мере лежат в сфере эксплуатации природных ресурсов и отчасти определяются сферой финансовых спекуляций, где совершаются мифические сделки по слиянию и поглощению, на чем сейчас и делаются состояния людей, близких к политической власти. И у этой элиты
86
нет никаких стимулов менять статус-кво. Сегодня, даже несмотря на экономический кризис, властная верхушка достаточно прочно контролирует ситуацию, и я не вижу вероятности утраты ею рычагов политической власти в ближайшие несколько лет. И именно поэтому я не верю в то, что в обозримой перспективе модернизация в России возможна» [4, с. 92].
Конечно, нельзя трактовать опыт создания и деятельности «Единой России» исключительно негативно, что делают ее радикальные оппоненты как «слева», так и «справа». Как справедливо отмечает Б. Межуев, «"Единая Россия" внесла важный вклад в обуздание партикуляризма региональных элит и их интеграцию в общенациональную политическую систему» [6, с. 16]. В то же время Б. Межуев констатирует, что для успешного осуществления модернизации необходима политическая реформа, призванная обеспечить публичный контроль за деятельностью бюрократии. Однако сегодня «самой правящей партии трудно одновременно интегрировать в себе всевозможные бюрократические клики и осуществлять над ними политический контроль — как это и показывает весь опыт взаимоотношения "Единой России" с московским хозяйственным кланом» [6, с 18].
Необходимость политической составляющей эффективной модернизационной стратегии в современной России обусловлена, помимо прочего, рядом факторов внутреннего и международного характера. Переход к инновационной модели развития, успешный прорыв в ряде перспективных экономических и технологических направлений невозможен без соответствующего кадрового потенциала. Для того чтобы привлечь в страну зарубежных и вернуть покинувших ее в предшествующие годы отечественных специалистов, анонсирован ряд громких проектов, прежде всего проект «ин-нограда» Сколково.
Между тем «утечка мозгов» из современной России продолжается. В отличие от 90-х годов «сегодня готовы уезжать достаточно состоятельные и самостоятельные люди, и главная причина отъезда — отнюдь не экономическая: по данным Левада-Центра, для 79% потенциальных эмигрантов мотивом является желание жить в условиях верховенства закона, прав и свобод, а для 69% — возможность избежать произвола властей» [7, с. 6]. На таком фоне «попытки привлечь в Россию специалистов высокого класса вряд ли окажутся успешными: переедут те, кто хочет больше заработать, а не совершить реальные прорывы в науке. Для прорывов необходимы не столько "быстрые деньги", предлагаемые в последнее время кандидатам, а в первую очередь условия, обозначенные год назад в письме российских профессоров западных университетов, которое было опубликовано в газете "Ведомости" ("Почему мы утекли", Ведомости, 2009, 2 октября, с.4.)» [7, с. 6]. Следовательно, создание соответствующих условий, в том числе в политической и правовой сферах, является необходимой предпосылкой реальной, а не виртуальной модернизации России.
Предполагаемая модернизация должна осуществляться не в разделенном на изолированные друг от друга национальные квартиры, а во взаимозависимом, глобальном мире. В этом мире обостряется конкуренция, одержать верх в которой сложно даже самым мощным в экономическом отношении государствам. Отсюда тяга к кооперации и интеграции, которая наблюдается во многих регионах мира. Но чтобы участвовать в подобных процессах, любому государству нужно быть привлекательным для своих потенциальных партнеров. Но, как справедливо отмечают отечественные политологи И. Бусыгина и М. Филиппов, «прежде чем стать привлекательным партнером, Россия
87
должна обрести предсказуемую внутреннюю и внешнюю политику, то есть иметь реально функционирующие демократические институты» [8, с. 108]. Таким образом, внутренние политические изменения необходимы и для сохранения и повышения роли России в современной системе международных отношений.
Результаты выборов в Государственную Думу 4 декабря 2011 г. показали, что потребность в политических изменениях все более осознается внутри российского общества. Действующая власть в лице Д. А. Медведева и В. В. Путина продекларировала свое стремление к дальнейшей модернизации политической системы России и отдельных ее институтов. Планы политических реформ были конкретизированы в обращении Президента РФ Д. А. Медведева к Федеральному собранию от 22 декабря 2011 г. По сути, речь идет о частичном возвращении к положению десятилетней давности. Предложено вернуться к прямым выборам глав субъектов Федерации, а также избирать половину депутатов Государственной Думы по мажоритарным округам. Наиболее радикальными стали предложения резко упростить процедуру регистрации новых политических партий и снизить количество подписей, необходимых для участия в парламентских и президентских выборах.
Президентские инициативы, несомненно, — это ответ на массовые выступления протеста по результатам выборов в Государственную Думу. Вопрос о том, насколько продекларированные властью намерения модернизации политической системы будут реализовываться после президентских выборов 4 марта 2012 г., остается пока открытым. Если потребности в политических переменах, зреющие внутри активных слоев российского общества, не будут удовлетворяться, это, несомненно, будет способствовать дестабилизации ситуации и стране и тем самым сводить на нет одно из немногих достижений последнего десятилетия — политическую стабильность.
В Китае также все более осознается необходимость политических изменений. Долгое время негативный опыт советской «перестройки» был для руководства КПК аргументом при отказе от радикальных политических реформ. Но в процессе экономической и технологической модернизации КНР существенно изменилась. Как отмечает российский китаевед Я. М. Бергер, «за тридцать лет внедрения рыночных отношений и открытости внешнему миру государство и общество стали другими. Государство не только научилось передавать немалую часть своих прерогатив рынку, но и порой сливалось с ним в опасном симбиозе. Общество же все больше дифференцировалось, формируя социальные группы, которым в очень разной степени доставались плоды рыночного развития. Соответственно, на правом фланге множились идеи о необходимости полностью подчинить государство рынку и его полномочным представителям, а на левом — вновь возрождалась классовая ненависть к буржуазии, оседлавшей государство, и к империалистам, не только высасывающим соки из обездоленных, но и угрожающим самому существованию социалистического государства» [9, с. 15].
Центру, в качестве которого выступает высшее партийно-государственное руководство Китая, приходится лавировать между крайними точками зрения, пытаясь найти приемлемый баланс. Но чем дальше, тем труднее будет находить такой баланс внутри существующей политической системы. Следовательно, она тоже должна измениться. Такие изменения, пусть и медленно, начинают происходить. Российский политолог Д. А. Смирнов в связи с этим констатирует: «Особо следует отметить, что в условиях социальной поляризации китайского общества и возрастания сложности задач управления процессом всесторонней модернизации страны возрастает актуальность борьбы
88
с коррупцией как опасным фактором социально-политической дестабилизации. Очевидно, что для успеха в этой борьбе, помимо политической воли высшего руководства страны, требуется дальнейшая демократизация политической системы, что отвечает интересам значительной части интеллигенции, предпринимательских кругов и других слоев населения (хотя, как показывает опыт того же Тайваня, даже сменяемость партий у власти не гарантирует избавления от коррупции, в том числе на высшем уровне). Процесс постепенной демократизации в КНР уже происходит по линии осуществления "правления на основе закона", активизации роли единого фронта, реформирования системы административного управления, повышения партийного и общественного контроля над властью чиновников, уравнивания квот на выдвижение кандидатов в депутаты собраний народных представителей всех уровней от городского до сельского населения, расширения "низовой демократии в городах и селах", закрепления в Конституции положений о защите прав человека и законной частной собственности и т. д. Однако в конечном счете процесс демократизации может вступить в противоречие с фактически существующей однопартийной системой государственного управления» [10, с. 25].
Наряду с этим вопросом перспективы политической модернизации современного Китая вызывают еще ряд вопросов, которые активно обсуждаются не только в КНР, но и в России [см.: 11]. В ходе этого обсуждения вновь сопоставляется и сравнивается российский и китайский опыт, имеющий, при всех различиях, и немало общего. Такое сравнение, а также обобщение практики модернизационных процессов на различных этапах истории России и Китая могут и должны помочь решению сегодняшних проблем этих двух стран.
Литература
1. Пристланд Д. Красный флаг: история коммунизма / пер. с англ. М.: Эксмо, 2011.
2. Медведев Д. А. Россия, вперед! URL: http://www.kremlin.ru/news/5413
3. Ракитов А. К супериндустриальному обществу // Свободная мысль. 2008. № 8 (1591).
4. Модернизация России в контексте глобализации // Мировая экономика и международные отношения. 2010. № 2.
5. Хантингтон С. Политический порядок в меняющихся обществах. М.: Прогресс-Традиция, 2004.
6. Межуев Б. В. Перспективы политической модернизации России // Полис. 2010. № 6.
7. Иноземцев В. Тихий исход энергичных и молодых сограждан. Известия. 2010. 15 декабря. № 235/28250.
8. Бусыгина И. М., Филиппов М. Г. Политическая модернизация России как условие роста ее международного влияния // Полис. 2010. № 5.
9. Бергер Я. М. Об идейно-политической ситуации в Китае в преддверии XVIII съезда КПК // Проблемы Дальнего Востока. 2011. № 5.
10. Смирнов Д. Особенности трансформации идейно-политической основы модернизации КНР в условиях перехода к рыночной экономике // Проблемы Дальнего Востока. 2011. № 5.
11. Политическая модернизация Китая // Мировая экономика и международные отношения. 2011. № 6-7.
Статья поступила в редакцию 19 января 2012 г.
89
