CC BY
8590 "Культурная жизнь Юга России"
№ 1 (39), 2011
и прихотливая жизнь, неповторимая, как самые потоки», «река жизни не знает покоя», «широкий поток жизни», «судьба реки - как судьбы человечьи». Одно из стихотворений Кешокова так и называется - «Река жизни» (1971). В его творчестве образ реки наполняется метафизическим смыслом: «Когда думаешь о жизни, то кажется, что ты стоишь посередине горного потока, словно опора под мостом. Слева и справа проносятся грохочущие волны, а ты, захлестываемый шипящей пеной, стоишь и держишь на плечах концы двух пролетов - прошлое и будущее» [4].
При характеристике своих героев писатель часто использует фольклорные образы: «Давлет не был похож на истинного джегуако, как Чача не была похожа на славную Даханаго, легендарную хранительницу наследия нартов. Сплетница больше походила на сороку, которая, перелетая с дерева на дерево, заглядывает во все гнезда» (с. 221).
Знаменательно сравнение Астемира Баташева с Дамалеем (дословно «широкие плечи») - крестьянским вожаком, поднявшим простых тружеников на восстание: «плечи у него широки, как у Дамалея», «как герой, как богатырь Дамалей». Другой герой - Тембот - соотносится с легендарным кузнецом Тлепшем. Даже вершины деревьев подобны у Кешокова «великанам-нартам, завернутым в бурку», а описание коня Жираслана Шаг-ди напоминает образы сказочных лошадей.
Меткое применение в романе фольклорных символов делает описание ярче, убедительнее, образ - экспрессивнее. Не раз циничный и самоуверенный Давлет сравнивается с индюком. После назначения на пост председателя сельского совета «вернулся Давлет <.. .> совершенным индюком, -пишет А. Кешоков, - даже на расстоянии можно было заметить, как напыщенно его широкое лицо» (с. 381). Используя данную символическую конструкцию, писатель разоблачает заносчивость и высокомерие, осмеивает чванство и тщеславие. Для более точной и убедительной характеристики
Давлета Кешоков вводит еще один образ - символ башни, прозванной в романе башней Давлета. В главе «Возвышение Давлета» он тонко и иронично описывает гордыню героя-властолюбца. Председатель приказывает возвести башню, с которой он будет произносить «умонаправляющие» речи. «Люди будут проходить мимо - жемат за жема-том, а я буду говорить им речь. Буду сообщать им новые законы», - заявляет Давлет Астемиру (там же). Эта дерзкая идея напоминает библейский миф о Вавилонской башне, олицетворяющей человеческое безумие и гордыню.
В главе «Падение Давлета» желание тщеславного «архитектора» как будто бы исполняется -он восходит на трибуну. Однако поднимается не как победитель, а как арестованный и строит свою речь не как диктующий законы, а как оправдывающийся перед законом человек.
Таким образом, от этнофольклорных символов в романе «Вершины не спят» зависят и «широта охвата, отличающая романы Кешокова, и вместе с тем лиризм в воссоздании событий, в определении национального характера» [5]. Это передает национальный дух, самобытную атмосферу, обогащает поэтику произведения, поднимая ее на новый художественный уровень. Образы-символы служат «дверью» в мир, где читателям открывается глубинный смысл произведения и красота слова.
Литература
1. Далгат У. Б. Литература и фольклор. М., 1981.С. 9.
2. Кешоков А. П. Вид с белой горы. М., 1977. С. 26.
3. Кешоков А. П. Собрание сочинений: в 4 т. Т. 1. М., 1981. С. 40. Далее роман «Вершины не спят» цитируется по данному изданию.
4. Кешоков А. П. Вид с белой горы ... С. 26-27.
5. Мусукаева А. Х. Северокавказский роман. Художественная и этнокультурная типологии. Нальчик, 1993.С. 20.
A. L. KUSHKHOVA. ETHNO-FOLKLORE SYMBOLS IN A. KESHOKOV'S NOVEL «THE TOPS ARE NOT SLEEPING»
Investigating the poetics of the novel «The tops are not sleeping» by famous Kabardian writer Alim Keshokov, the author reveals the role and functions of the ethno-folklore symbolism. Key words: A. Keshokov, national literature, ethno-folklore images and symbols.
Д. С. ТАВАКАЛЯН МОДЕРНИСТСКАЯ ПОЭТИКА ЮРИЯ КУЗНЕЦОВА
Статья посвящена явлению модернистской поэтики в творчестве Юрия Кузнецова, национальным аспектам, формирующим мифореальность, и проблеме интертекстуальности.
Ключевые слова: модернистская поэтика, постмодернизм, интертекстуальность, цитата, миф, мифо-реальность.
Юрий Кузнецов - один из значимых поэтов рубежа ХХ-ХХ1 веков. Начиная с 1970-х годов его произведения не оставляли без внимания: они обсуждались и становились литературными событиями, давали повод к горячим спорам и кри-
тическим дискуссиям в печати. Наследие поэта, скончавшегося в 2003 году, уже присутствует в литературном процессе как устойчивая система. Однако оно вызывает множество вопросов, которые в литературоведческой науке еще не раз-
№ 1 (39), 2011
жизнь Юга России"
решены. В связи с вопросом о духовной природе стихов и поэм Ю. П. Кузнецова представляется необходимой постановка проблемы модернистской поэтики, не исключающей национальной природы творчества.
Прежде чем обосновать подход к поэтике Юрия Кузнецова как модернистской, необходимо разобраться в понятии модернизм и его влиянии на литературный процесс XX века. Согласно словарю В. Руднева, модернизм - «достаточно условное обозначение периода культуры конца XIX - середины XX века <.. .> от импрессионизма до нового романа и театра абсурда. Нижней хронологической границей модернизма является "реалистическая", или позитивистская, культура XX века, верхней -постмодернизм, т. е. 1950-1960-е годы» [1].
Стремительное развитие научной мысли XX столетия сопровождалось социальными сдвигами и преобразованиями мира, опережавшими возможность рационального объяснения изменений. Это приводило к разочарованию в рационализме. Эпоха модернизма стремилась к синтезу рационального и иррационального, земного и небесного, личности и Космоса. Модернист создает свою собственную реальность и верит в нее; он отстраняется от действительности (понятие реальности растворяется в аллюзиях и реминисценциях); ему нужны новые приемы для осознания и восприятия мира. Не случайным оказывается обращение к различным философским и психологическим концепциям, уделяющим внимание проблемам индивидуальности, в частности, увлечение фрейдизмом, ницшеанством. Искусство для модерниста - тайное мистическое знание, противопоставляемое абсурдности мира, у которого нет будущего. Апокалиптизм порождает склонность к созданию «нового мифа», будит вопросы о месте личности с ее индивидуальным сознанием в близлежащем мире и в Космосе. Стремление к созданию мифа является тем разграничительным признаком, по которому модернизм должен быть противопоставлен постмодернизму. Русские модернисты начала XX века искали новое идеальное «слово будущего», теоретизировали о «новом языке», отображающем полное органическое единство вещей. Частью такого языка был для них язык воображения, фантазий и снов.
Творчество Юрия Кузнецова можно смело отнести к модернизму как литературному течению, так как в его поэзии присутствуют перечисленные выше черты: вопрос о месте личности во Вселенной, утверждение своей индивидуальности, создание собственного мифа, авторская глобализация личности.
Кузнецов последовательно связывает свою судьбу с судьбой России и мира. Причем судьба государства напрямую зависит от существования самого поэта. Он не верит в гибель отечества и распад нации, ибо падение русского государства приведет к исчезновению всей Вселенной. Об этом написано стихотворение «Последний человек»: «Все продано, - / Он бормотал с презреньем, - / Не только мои шапка и пальто. / Я ухожу. С моим исчезновеньем / Мир рухнет в ад и станет
привиденьем. / Вот что такое русское ничто» [2].
Несовершенство мира реального легко исправляется в поэзии Ю. Кузнецова созданием мира нереального. Часто это происходит через изучение прошлого и создание собственного мифа. Народные предания, притчи, пословицы, сказки пронизывают и питают его творчество - поэт обращается не только к славянскому фольклору как великой и живой силе, но и к преданиям античности, средневековья.
Говоря о поэзии Ю. Кузнецова, целесообразно привлечь понятие мифореальность в том смысле, который ему придали исследователи его творчества К. Анкудинов и В. Бараков, на примере «Атомной сказки» объяснившие данное понятие как мир, живущий не по законам физической реальности, а по законам мифа. В стихотворении сказочная нереальность парадоксальным образом соединена с картиной прогресса и реальности, но истинной и единственно возможной суммой этого является миф. «Модернист Юрий Кузнецов не только с сочувствием описывает самовосстанавливающуюся мифореальность, он еще и подчеркивает, что для постижения этой реальности необходим особенный тип сознания, настроенный на понимание языка мифоритуалов. Поэт стремится восстановить мифосознание, живущее в единстве с законами мифа. Оно иррационально, потому что существование мифа противоречит логическим законам, но не анархично, так как подчиняется определенным внелогическим ритуалам» [3].
Кузнецов отвергает предположения о нереальности мифа: миф не является «пережитком истории», его события нельзя назвать условными и нереальными. Поэт верит в реальность мифологических событий, которые могут произойти в любой момент человеческой истории. Все чудеса в его поэзии абсолютно реальны и составляют единое мифопространство: «У меня под ногами бездны гудят, / У меня под руками птицы летят» [4].
Немаловажной чертой творчества Юрия Кузнецова является сближение автора с героями произведения, иногда отождествление себя с ними. Это позволяет усмотреть новый прием, возникший в литературе модернизма, - представление внутреннего монолога как «потока сознания», смешение ощущений героя (того, что человек видит, как он мыслит) со спонтанными ассоциациями, «образами в неотредактированном виде». Н. Переяслов трактует это как постмодернистскую интертекстуальность, обвиняя Ю. Кузнецова в искаженном цитировании произведений мировой литературы, былинного эпоса, мифов и народных преданий: цитирование создает иллюзию стилистического полилога, хотя на самом деле полилог заменен монологической интертекстуальностью.
На наш взгляд, причисление Юрия Кузнецова к представителям постмодернизма абсолютно необоснованно, хотя он чрезвычайно цитатный поэт. Как поясняет сам Кузнецов, «никаких исторических концепций у меня нет <.> мое мышление мифологическое, образное. Из истории я беру то, что мне нужно» [5].
QO "Культурная жизнь Юга России"
92
№ 1 (39), 2011
Прямое цитирование чужого текста или его косвенный парафраз, заимствование какого-либо образа у другого автора, стилизация или скрытая пародия, полемический анализ конкретной культурологической или философской теории - практически все это мы можем встретить в поэзии Юрия Кузнецова. Интересно то, что при этом цитирование часто обретает форму отрицания. Сравним строки из «Метаморфоз» Н. Заболоцкого («Как все меняется! Что раньше было птицей, / Теперь лежит написанной страницей, / Мысль некогда была простым цветком, / Поэма шествовала медленным быком, / А то, что было мною, то, быть может, / Опять растет и мир растений множит» [6]) со следующим стихотворением Ю. Кузнецова:
Не сжалится идущий день над нами. Пройдет, не оставляя ничего: Ни мысли, раздражающей его, Ни облаков с огнями и громами. Не говори, что к дереву и птице В посмертное ты перейдешь родство. Не лги себе! - Не будет ничего, Ничто твое уже не повторится [7].
Цитируя какую-либо фразу, поэт тут же отрицает ее, как бы дискутирует с другим автором. Не имеет значения, откуда берется цитата - из какого произведения, какой эпохи, - Кузнецов противопоставляет свою мифореальность любому историческому периоду, поскольку «всякая культурная индивидуальность, скрывающаяся в цитате, требует уничтожения метаморфозы, лишающей ее этой индивидуальности» [8].
Итак, поэзию Юрия Кузнецова, несмотря на свойственную ей цитатность, все же следует
отнести к литературе модерна. В его творчестве присутствуют основные черты данного направления. Просматривающиеся характеристики постмодерна (интертекстуальность, которая проявляется в цитировании чужого текста или заимствовании некоторых образов) не исключают того, что основополагающей чертой поэтики Кузнецова остается мифологизация, создание мифореальности (свойство поэтики модернизма). Это позволило ему создать собственную культуру стиха, совершить модернистскую «ми-фореволюцию»: Кузнецов творил свою реальность, противопоставляя живую мифологию мертвой действительности. Подобную мифоре-альность нельзя подчинить какому-либо толкованию, она иррациональна, в ней переплетается все: история, религия, идеология.
Литература
1. Руднев В. Словарь культуры XX века. URL: http://lib.ru/CULTURE/RUDNEW/slowar.txt
2. Кузнецов Ю. П. Прозрение во тьме: поэзия и проза. Краснодар, 2007. С. 163.
3. Анкудинов К. Юрий Кузнецов: очерк творчества / К. Анкудинов, В. Бараков. URL: http:// www.uglitskih.ru/critycs/ankudinov1.shtml
4. КузнецовЮ. П. Прозрение во тьме ... С. 52.
5. Кузнецов Ю. П. Выступление на IV съезде писателей // Литературная газета. 1975. 24 дек. С. 4.
6. Заболоцкий Н. Метаморфозы. URL: http:// www.litera.ru/stixiya/authors/zabolockij/kak-mir-menyaetsya.html
7. КузнецовЮ. П. Прозрение во тьме ... С. 118.
8. Анкудинов К. Юрий Кузнецов: очерк творчества .
D. S. TAVAKALYAN. MODERNIST POETICS OF YURIY KUZNETSOV
This article is dedicated to the phenomenon of modernist poetics in works of Yuriy Kuznetsov, as well as to the problem of intertextuality and national aspects that form mythoreality. Key words: modernist poetics, postmodernism, intertextuality, citation, myth, mythoreality.
Л. Н. АТАЕВА
ФОЛЬКЛОРНАЯ ТРАДИЦИЯ ТЕРСКИХ КАЗАКОВ В ДАГЕСТАНЕ
Статья посвящена терской казачьей песенной традиции в Дагестане, особенностям ее возникновения, развития и функционирования в настоящее время.
Ключевые слова: терские казаки, фольклор, локальная традиция.
В силу многих объективных причин на Тереке сложилась многослойная «мозаика» локальных фольклорных традиций. Наиболее яркие пласты, определяющие лицо региональной народной культуры, - песенный фольклор терских казаков, известный богатым репертуаром и своеобразной манерой исполнения, а также песни русского старожилого населения Кизлярского и Тарумовского районов Дагестана, знаменитые характерным мно-
гоголосным распевом. Носителем и хранителем специфической локальной песенной традиции русского населения Терека является казачество.
В настоящее время в Кизлярском и Тарумов-ском районах Дагестана проживают потомственные казаки, предки которых охраняли южные границы Российского государства на протяжении трех столетий. Достаточно длительный и сложный путь формирования русского населения в
