CC BY
72
ВЕСТНИК МОСКОВСКОГО УНИВЕРСИТЕТА. СЕР. 9. ФИЛОЛОГИЯ. 2013. № 6
Б. Вранеш (Сербия)
МОДЕЛИРОВАНИЕ СЮЖЕТА В ГОГОЛЕВСКОЙ «ШИНЕЛИ»: ТРАВЕСТИ СКАЗКИ1
В статье при помощи генеалогического и типологического методологических подходов доказывается, что повесть «Шинель» Н.В. Гоголя можно трактовать как травести сказки. Утверждается, что и структурные признаки повести, и скрытые повествовательные аллюзии дают основание для прочтения «Шинели» Н.В. Гоголя как сознательной травести сказки «Золушка», судя по всему версии Шарля Перро. Это подтверждено анализом особенностей сюжета. Гипотеза является оправданной и с литературно-исторической точки зрения, считает автор.
Ключевые слова: Гоголь Николай Васильевич (1809-1852); «Шинель» (1842), Пьеро Шарль (1628-1703), братья Гримм, «Золушка», сказка, сюжет, травести.
It is proved in the article with the help of the genealogical and typological methodological approaches that N.V. Gogol's long story 'The Overcoat' can be interpreted as a travesty of the fairy-tale. It is stated that both the structural features of the story and the hidden narrative allusions provide sufficient grounds to read N.V. Gogol's 'The Overcoat' as a conscious travesty of the fairy-tale 'Cinderella', most likely the one from Charles Perrault. It is confirmed by the analysis of the plot's peculiarities. This hypothesis is justified from a literary-historical point of view as well, the author thinks.
Key words: Gogol Nikolai Vassilievich (1809-1852); 'The Overcoat' (1842), Charles Perrault (1628-1703), the brothers Grimm, 'Cinderella', plot, travesty.
Повествовательное начало известной повести Н.В. Гоголя «Шинель»: «В одном департаменте служил один чиновник» (III, 128)2 сторонний наблюдатель может непроизвольно связать с вводной формулой сказки. Однако литературно-исторические представления о тексте Н.В. Гоголя, общие впечатления читателя и атмосфера повести обусловливают отсутствие подобного сравнения в литературе уже
1 Данный текст является первым из серии работ, где будут проанализированы особенности пространства, времени, образов и повествования в произведении Н.В. Гоголя «Шинель» в сопоставлении с особенностями сказки. Благодаря любезности профессора Ю.В. Манна и предупредительности Дома Н.В. Гоголя текст «Золушка в гоголевской шинели» на данную тему включен в сборник Гоголевские чтения (в печати).
2 Цит. по изд.: Гоголь Н.В. Шинель // Гоголь Н.В. Собр. соч.: В 6 т. Т. 3. М., 1959. С. 128-160.
более 150 лет, хотя и не исключают его полностью. В связи с этим возможность установления параллели между структурными элементами известной повести Н.В. Гоголя и структурой сказки необходимо обосновать при помощи серьезных литературно-исторических аргументов и анализа поэтики.
Наше исследование совмещает генеалогический и типологический методологические подходы и выражает позицию о том, что «Шинель» Н.В. Гоголя, точнее, события в течение жизни главного героя повести могут быть истолкованы как травести сказки. Более того, мы считаем, что имеется достаточно оснований, от структурных признаков повести до скрытых повествовательных аллюзий, для прочтения «Шинели» Н.В. Гоголя как сознательной травести сказки, известной под названием «Золушка»3. Сюжетный анализ, выполненный в начале нашего исследования, является одной из основных предпосылок для высказывания данного предположения. Гипотеза является оправданной и с литературно-исторической точки зрения.
Народные версии сказки о Золушке существовали в России в гоголевское время, в середине XIX в., о чем свидетельствуют записи А.Н. Афанасьева4, в то время как литературные версии Базилео, Шарля Перро или братьев Гримм появились еще до первых десятилетий XIX в. (сказки Шарля Перро существовали и в русском переводе)5. При некоторых различиях в зависимости от культурного контекста ключевые элементы сюжета «Золушки» совпадают и составляют устойчивую, хорошо известную структуру. После того, как добрая мать Золушки умирает, девушка терпит оскорбления и находится на положении служанки в собственном доме. Чтобы помешать ей отправиться на предстоящее торжество, перед ней ставят невыполнимые задачи и создают непреодолимые препятствия. Волшебный помощник все-таки помогает ей и создает платье для торжества, где все собираются и где Золушка, получая пропуск в общество, предстает в новом свете. По окончании торжества девушка теряет туфельку, или башмачок, ее наряд исчезает, а сама Золушка возвращается в первоначальное состояние. В новом круге событий после
3 Заметим, что повесть Н.В. Гоголя реализуется именно через жанровое многообразие.
4 Ср. версии «Золушки» в сборнике А.Н. Афанасьева: «Свиной чехол» (290-291), «Золотой Башмачок» (292) и «Чернушка» (293). См.: Афанасьев, А.Н. Народные русские сказки А.Н Афанасьева: В 3 т. Т. 2. М., 1986. С. 312-319. Число в скобках означает номер версии в сборнике.
5 Мы пользовались изданиями: Перро Ш. Сандрильона, или Замарашка II Перро Шарль. Волшебныя сказки, или Пр1ятное занятае отъ нечего делать. Т. 6. М., 1825. С. 103-124; Brüder Grimm. Aschenputtel II Brüder Grimm. Die Kinder- und Hausmärchen. Berlin, 1812. S. 88-101; Basile G.B. La Gatta Cennerentola II Basile G.B. Lo cunto de li cunti. Milano, 1995. P. 53-60 (первое издание вышло в Неаполе, 1634-1636).
того, как Золушку находят по потерянному башмачку, сказка обретает счастливый конец.
Не забывая о специфике повествовательного мира Н.В. Гоголя, можно говорить о неожиданной для читателя возможности увидеть сходство сюжета «Шинели» и сюжета известной сказки. Незаметного Акакия Акакиевича, который служит в одном департаменте титулярным советником, коллеги немилосердно дразнят и выставляют посмешищем. Этому предшествует эпизод смерти «доброй» матушки Акакия. Вместо злых сестер и мачехи, отца, или же трагических последствий смерти матери в сказке, виноватым в «Шинели» оказывается суровый петроградский климат, обусловивший появление помощника, создающего новое чудесное платье.
Петрович, герой, который помогает Акакию Акакиевичу, обособлен от мира обычных людей рядом не вполне человеческих атрибутов — от хтонического местопребывания до демонической хромоты6. По профессии он портной, в чем можно увидеть остроумную мысль писателя на тему сказочных помощников. С необходимой долей осторожности и два характерных момента описания Петровича — его одноглазость и знаменитый изуродованный большой палец на ноге — по всей видимости, можно сопоставить с аналогичными выразительными моментами из сказки. В конце «Золушки» братьев Гримм одной из сестер в качестве наказания голуби выклевали глаза, а перед этим она отрезала себе палец на ноге. В этом свете и привычку Петровича обзывать жену немкой, а также ироничные намеки на немцев, которых он любил при случае кольнуть, можно толковать как часть того же сюжетного комплекса.
Возможность сопоставления требует наличия определенных доказательств, которые, как можно утверждать, выстраиваются постепенно в сюжете повести. Чтобы раздобыть деньги на новую шинель, Акакий Акакиевич должен был выполнить чрезмерно строгие задания и испытать почти сверхчеловеческие лишения, соизмеримые с препятствиями из сказки. Гоголевский герой не только целый год не будет зажигать по вечерам свечи или будет голодать, но и «по улицам, ступать как можно легче и осторожнее (...), почти на цыпочках, чтобы таким образом не истереть скоровременно подметок» (III, 141). Акакию Акакиевичу посылается несколько видов помощи, неожиданных как для самого героя, так и для читателя: от стародавних сбережений до неожиданной прибавки к жалованию, наподобие сказочных избавителей от невыполнимых заданий. «Противу всякого чаяния,
6 Вайскопф М. Облачение в слово // Вайскопф М. Сюжет Гоголя: морфология, идеология, контекст. М., 1993. С. 334-335.
директор назначил Акакию Акакиевичу (...) целых шестьдесят рублей». Поведение директора, который словно «предчувствовал, что Акакию Акакиевичу нужна шинель» (III, 142), рассказчик погружает в атмосферу, напоминающую чудесную интуицию помощников и тайные законы, характерные для сказочного мира.
Новый наряд, который можно считать еще одной параллелью с сюжетом «Золушки», преображает Акакия Акакиевича и приходится ему впору. При этом Петрович принес шинель «поутру, перед самым тем временем, как нужно было идти», причем «никогда бы в другое время не пришлась так кстати шинель» (III, 142). Следует особо подчеркнуть, что помощник в сказке всегда доставляет платье как раз тогда, когда необходимо отправиться на торжество, а торжество непременно представляет собой исключительнейшее событие в
7
жизни героя .
После приобретения нового наряда и преодоления тяжелых препятствий Акакий Акакиевич, который «уже несколько лет не выходил по вечерам на улицу» (III, 145), был приглашен на большой прием для всех чиновников. Повествователь в «Шинели» подчеркнет, что день, когда Петрович наконец принес шинель, был «для Акакия Акакиевича точно самый большой торжественный праздник» (III, 144).
Перед тем, как мы сопоставим мотивы торжества в повести Н.В. Гоголя и в сказке, нужно обратить внимание на описание пути Акакия Акакиевича к месту проведения приема для чиновников. Пока Акакий Акакиевич ехал к дому помощника столоначальника, он «остановился с любопытством перед освещенным окошком магазина посмотреть на картину, где изображена была какая-то красивая женщина, которая скидала с себя башмак, обнаживши, таким образом, всю ногу, очень недурную (...)». Акакий Акакиевич усмехнулся и подумал о французах (III, 145). Как мы знаем, самая известная, пожалуй, книжная версия «Золушки» была опубликована во Франции. При этом следует подчеркнуть, что в данной версии особое внимание обращено на мотивы, связанные с торжеством, куда приезжает Золушка. В повести Н.В. Гоголя картина в окошке магазина является инверсией сцены обувания потерянного башмачка в «Золушке», что можно рассматривать как скрытое указание на связь со сказкой, а кроме того, и предсказание иной, несчастливой судьбы гоголевского героя.
Приезд главного героя на прием повествователь все-таки окружает особой атмосферой. Как только Акакий Акакиевич вошел на прием, «его
7 В народной традиции вместо мотива бала мы находим наряду с другими и мотив большого праздника. Ср. с версией 293 из сборника Афанасьева.
уже заметили, приняли с криком, и все пошли тот же час в переднюю и вновь осмотрели его шинель» (III, 146). Когда в день накануне приема Акакий Акакиевич прибыл в свое ведомство, рассказчик подчеркивает, что «в ту же минуту выбежали в швейцарскую смотреть новую шинель Акакия Акакиевича». «Начали поздравлять его, приветствовать (...)» (III, 143). Акакий Акакиевич первый раз в повествовании, а может быть, первый раз в своей жизни, становится общественно желанным. Оба отрывка необычайно напоминают нам сцену приезда Золушки на бал в сказке Шарля Перро: «Лишъ только Сандрильона вошла, последовало глубочайшее молчате (...), всё сь изумлетемъ устремили глаза на прелестную незнакомку. (...) Всё женщины бывшм на балё (.) разсматривали головной ея уборъ и покрой платья»8.
Сам ход приема Акакия Акакиевича, представляющий собой вполне незаметную сюжетную линию, приобретает необычайно важное значение после сравнения его с аналогичной сценой в сказке Ш. Перро. Золушка Ш. Перро на торжестве «совершенно забыла приказатя крестной своей матери, и (. ) вдруг услышала, что часы пробили двЁнадцать. Она въ туже минуту бросилась изъ комнатъ и полетёла как стрёла»9. Словно боясь повторить ошибку своей предшественницы, и подвыпивший Акакий Акакиевич «однако ж никак не мог позабыть, что уже двенадцать часов и что давно пора домой» (III, 146).
Значение этого мотива, согласно нашей гипотезе, подчеркивается и аллюзиями рассказчика. После того, как Акакий Акакиевич около полуночи покинул торжество, он «подбежал было вдруг, неизвестно почему, за какою-то дамою, которая, как молния, прошла мимо и у которой всякая часть тела была исполнена необыкновенного движения (...)» (III, 147). Дама, бегущая, как молния или лань, сразу после того, как пробило двенадцать, согласно нашей логике, настойчиво напоминает Золушку, бегущую с бала после полуночи.
Степень тяжести возвращения Золушки после торжества в первоначальное состояние можно сопоставить с аналогичной ситуацией в повести Н.В. Гоголя. Несчастная Золушка «прибёжала домой запыхавшись, безъ кареты, безъ лакеевъ, въ запачканномъ своемъ платъё», и у нее «остался одинъ только хрустальной башмачокъ»10. Акакий Акакиевич прибежал домой после приема в похожем состоянии, растрепанный и «в совершенном беспорядке» (III, 148).
Мотив побега с торжества в сказке тесно связан с потерей одной туфельки и исчезновением нового платья. Волшебному исчезнове-
8 Перро Ш. Указ. соч. С. 113-114.
9 Там же. С. 118.
10 Там же. С. 118-119.
нию платья Золушки в повести Н.В. Гоголя соответствует странная и необычная сцена кражи шинели. На бесконечной, мрачной площади, «которая глядела страшною пустынею» (III, 147), усатые люди с нереально огромными кулаками грубо снимают новую шинель с Акакия Акакиевича и сразу после этого исчезают.
Скрытое указание на мотив потерянного башмачка содержится, по нашему мнению, в сцене возвращения главного героя домой после приема. Рассказчик описывает, что «старуха, хозяйка квартиры, услыша страшный стук [Акакия] в дверь, поспешно вскочила с постели и с башмаком на одной только ноге побежала отворять дверь, придерживая на груди своей, из скромности, рукою рубашку (...)» (III, 148). Согласно нашей интерпретации, мотив «башмака на одной только ноге» хозяйки Акакия Акакиевича отсылает к подобному мотиву из сказки, которого не хватало в сюжете повести Н.В. Гоголя11.
Кратко отвлекаясь от анализа сюжета, заметим, что роль башмачка в повести Н.В. Гоголя важна и для этимологии имени героя. Фамилия Акакия Акакиевича звучит Башмачкин, и «она когда-то произошла от башмака» (III, 129). Связь со сказкой, наблюдаемая в фамилии Акакия Акакиевича, является еще одним доводом в пользу нашего прочтения повести. Время ухода с бала, описание Петровича, мотивы загадочной дамы и башмака, по нашему мнению, играют роль писательских аллюзий, которые обращают читателей к подтексту сказки.
Мы считаем, что в распределении подобных аллюзий писателя можно увидеть логически выстроенную систему. При анализе сюжета «Шинели» необходимо рассмотреть вопрос о множественности источников формирования подтекста гоголевской повести. В этом плане индикатором может быть место предполагаемых аллюзий на немецкую версию сказки. Они помещены в той части повести, которая следует за описанием насмешек чиновников и их издевательства над Акакием Акакиевичем, а в версии сказки братьев Гримм больше всего внимания уделено именно мотиву мучений Золушки. Ассоциация с французами помещена в контекст эпизода с приемом для чиновников, а связанные с торжеством мотивы играют главную роль в элегантной версии сказки Ш. Перро. Мотив полночи, когда Золушка покидает бал, а Акакий Акакиевич — свой прием, наблюдается только в вер-
11 Следует указать на спонтанную реакцию Михаила Вайскопфа, свидетельствующую в пользу обоснованности сравнения упомянутой детали из повести Н.В. Гоголя с мотивом из сказки. Вайскопф хозяйку с башмаком на одной ноге видит как ироническую трансформацию девушки с картины в магазинном окошке, снимающей башмак, и называет ее «курьезной Золушкой». Вайскопф М. Облачение в слово. С. 349.
сии сказки Ш. Перро12. В этом же контексте находятся и возможные писательские аллюзии на башмачок Золушки и ее побег с бала. При этом следует отметить, что понятие башмачка, характерное для фольклорной версии сказки, с начала XIX в. использовалось и в русском переводе версии «Золушки» Ш. Перро вместо понятия туфельки. Все это, наряду с конкретными текстовыми совпадениями, может подтолкнуть нас к предположению, что Н.В. Гоголь выстроил части сюжета, связанные с торжеством, куда отправился главный герой, по французскому образцу13.
Жанр сказки имеет известные особенности поэтики, которые в большой мере относятся к характеристикам сюжета. Владимир Пропп указывал на четкую и устойчивую структуру сказочного сю-жета14, в то время как по словам Макса Люти, «видимая изоляция и невидимая общая взаимосвязь»15 героев оказывают влияние и на действие сказки, логика которой свободна от всяких глубинных связей с логикой реальности. Особая логика сказки позволяет, как мы видели, помощнику появиться именно в тот момент, когда это необходимо герою, словно они тайно связаны. Абстрактная точность сюжета сказки, тяготеющей к тому, чтобы четко вписать свои эпизоды в жесткие контуры, имеет те же основания. Контуры эпизодов могут быть очерчены яркими контрастами, и в двух соседних эпизодах «не обязательно присутствие какой-либо внутренней связи между двумя идущими друг за другом состояниями»16. Эпизоды в сюжете сказки в этом плане являются изолированными или немотивированными и представляют собой «замкнутые единицы»17. Когда помощник выполняет свою обязанность, он сразу исчезает, чтобы зачастую в сказке больше не появляться, а герою и в голову не приходит обращаться еще раз к нему за помощью. Действие, связанное с помощником, и то, что следует за этим, — замкнутые самостоятельные единицы, без обязательного переплетения.
Пустоты в мотивированности событий в повести Н.В. Гоголя можно заметить и в действиях чиновников, которые мгновенно окружают Акакия Акакиевича, хотя из текста нельзя заключить, как
12 Поэтому оправданным будет предположение, что мотив полночи и в народные версии сказки о Золушке перенесен из сказки Шарля Перро.
13 Версия сказки Базилео не рассматривается, поскольку не обнаруживает особого подобия с текстом повести Н.В. Гоголя. Базилео уделяет внимание не столько мотивам мучений Золушки, нового платья или бала, сколько событиям после бала.
14 См.: Пропп В.Я. Морфология «волшебной» сказки. М., 1998.
15 Lüthi Max. Das europäische Volksmärchen. Form und Wesen. Bern, 1947. S. 62.
16 Ibid. P. 46.
17 Ibid. P. 49.
чиновники узнали о новой шинели Акакия Акакиевича. Своевременная помощь директора или Петровича носит похожий характер. После выполнения своей роли оба героя «исчезают» из сюжета «Шинели». Функция чудесной помощи в сюжете повести может свидетельствовать о контурности, точности и изолированности выстраивания эпизодов в сказке. Крайняя контрастность, характерная для сюжета сказки, вероятно, наиболее заметна в сценах, связанных с болезнью и смертью Акакия Акакиевича. Акакий заболевает ангиной, а на следующий день она превращается в сильную горячку, и врач предвещает ему смерть за полтора суток. Несмотря на незавидное состояние медицины гоголевского времени и суровую петроградскую зиму, Акакий Акакиевич умирает внезапно, но без трагичности, в чем сказывается адаптированность к стилю сказки, где «теряется конкретность и реальность, глубинная связь и чувства, нюансы и серьезность содержания»18. Трагичность в «Шинели» не столько имманентна данной сцене, сколько дополнительно вызывается в ней комментариями рассказчика. С контрастами и бинарными оппозициями в структуре сказки, где «богатый наряд рядом с поношенной одеждой»19, по нашему мнению, связано отличие старой и новой шинелей Акакия Акакиевича. В свете параллелизма с поэтикой сказки можно рассматривать и повторы в выстраивании эпизодов прихода в ведомство и на прием, или подобие постоянных сцен в сказочном сюжете, таких как гиперболизированные препятствия и роль помощников.
Между тем одно из ключевых различий составляет статус данных элементов в сказочном мире и в повести Н.В. Гоголя. Постоянные эпизоды сказки и элементы сюжета «Золушки» необходимо рассмотреть сквозь призму возможностей современного общественного устройства, прозаической канцелярской жизни и бюрократии. В этом свете опускается счастливый сказочный конец, а идеальные параметры сказки материализуются, что последовательно отражено в отношении к элементам сюжета «Золушки». Чудесное задание гоголевского времени — достать восемьдесят рублей. Герой современной сказки вместо чудесной помощи получает от директора повышение жалования. Мучения Золушки — это издевки в канцелярии. Торжество Акакия — день на работе или званый вечер в квартире у помощника столоначальника. С другой стороны, в конце повести не просто никто не находит Акакия Акакиевича и убеждается в его человеческой ценности, но и сам гоголевский герой после нескольких безуспешных столкновений с бюрократической реальностью умирает.
18 Ibid. P. 89.
19 Ibid. P. 51.
Всюду заметно принижение, намеренная прозаичность. Такое же отношение наблюдается не только в плане содержания, но и основных структурных компонентов текста.
Гоголь, как замечает Эйхенбаум, отказывается от ведущей роли сюжета в пользу игры повествования. Сюжет «Шинели» наводнен деталями и описаниями, которые не влияют на развитие действия20. В то время как герой сказки решительно, под руководством помощников направляется к выполнению действия, Акакий Акакиевич терпит события нехотя и без каких-либо ориентиров. «Нежелание» Акакия Акакиевича принять развитие действия и «неприспособленность» героя представляют собой травести в отношении пассивности главного героя сказки, «обреченного на милость и немилость силам, которые ему неизвестны»21. Приглашение на вечер Акакий едва принимает, вначале он отказывался и от новой шинели, всячески оттягивая время заказа у Петровича.
Можно утверждать, что эпизоды в «Шинели» соответствуют сказочной схеме. Гоголевский герой борется с реальной опасностью. Собирание денег на шинель — длительный и мучительный процесс ввиду социального положения героя. Петрович — своенравный помощник, с которым нужно торговаться. Появление половины суммы, повышение жалования, хотя и вовремя «появляются о ниоткуда»22, все-таки выглядят случайными, в отличие от сказочного мира, который «не знает случайностей»23. Эти элементы обыгрываются и в
24
размытых комментариях рассказчика , стирающих границы между эпизодами и затягивающих развитие сюжета.
Последнее отклонение от сказочного сюжета Гоголь производит в «финале» своей повести. По закону гротеска начинают распространяться слухи о превращении Акакия Акакиевича в оборотня и о его мести, словно подобная банальная и странная месть может компенсировать метафизическое отсутствие справедливости и смысла. События, связанные со слухами об оборотне, мы не можем связать ни с одной из версий «Золушки». По своей тональности, характерным онирическим картинам и натуралистичным деталям, окончание «Шинели» ближе поэтике народных преданий. Интересно отметить и контраст между примечанием писателя о фантастичности окончания повести и реалистичным отображением мира. Можно утверждать, что
20 Эйхенбаум Б. М. Как сделана «Шинель» Гоголя // Эйхенбаум Б.М. О прозе: сборник статей. Л., 1969. С. 306-326.
21 Lüthi Max. Op. cit. P. 70.
22 Ibid. P. 68.
23 Ibid. P. 66.
24 См.: Эйхенбаум Б. М. Указ. соч. С. 306-326.
мотивация событий в финале «Шинели» является более реалистичной и прозаичной, чем в первой части «Шинели». В ней нет пустых мест и недосказанности, а причины поступков и реакций героев (страх, выпивка, плохая видимость), хотя и прикрыты иронией, все же име-ются25. Похоже, рассказчик «срывает маску» сказочного мира, тонко обнажая за ней первоначально искаженный реальный мир и быт.
Смысл раскрытия различий между миром реальности и миром сказки в повести Н.В. Гоголя требует отдельного исследования, однако уже на основе анализа сюжета можно отметить его основные элементы — это критика приравнивания человека к его должности в обществе и растворения человеческой индивидуальности внутри вульгарного материализма быта, а также трагичность, граничащая с фарсом, в отношении основных законов, которые управляют судьбой человека. Травести как последняя истина, высказываемая о мире и жизни человека, отражает одну из наиболее горьких мыслей Гоголя, от которой может спасти, вероятно, только простодушное доверие к жизни, лучик беспричинной жизнерадостности в поведении гоголевских героев.
Список литературы
Афанасьев А.Н. Народные русские сказки А.Н. Афанасьева: В 3 т. Т. 2. М., 1986.
Basile G.B. Lo cunto de li cunti. Milano, 1995 (первое издание вышло в
Неаполе, 1634-1636). Brüder Grimm. Die Kinder- und Hausmärchen. Berlin, 1812. Вайскопф М. Сюжет Гоголя: морфология, идеология, контекст. М., 1993. Гоголь Н.В. Собр. соч.: В 6 т. Т. 3. М., 1959. Эйхенбаум Б.М. О прозе: сборник статей. Л., 1969. Lüthi Max. Das europäische Volksmärchen. Form und Wesen. Bern, 1947. Манн Ю.В. Творчество Гоголя: Смысл и форма. СПб., 2007. Перро Шарль. Волшебныя сказки, или Прiятное заняпе отъ нечего делать. Т. 6. М., 1825.
Пропп В.Я. Морфология «волшебной» сказки. М., 1998.
Сведения об авторе: Бранко Вранеш, ассистент кафедры сербской и южнославянских литератур филол. ф-та Белградского университета. E-mail: brankovranes@ gmail.com
25 См.: Манн Ю.В. Творчество Гоголя: Смысл и форма. СПб., 2007. С. 86-88.
121
