CC BY
87
УДК 159.95
Вестник СПбГУ. Сер. 16. 2013. Вып. 3
А. А. Четвериков, А. С. Одайник
МОДЕЛИ СУБЪЕКТИВНОЙ ОЦЕНКИ ЭФФЕКТИВНОСТИ РЕШЕНИЯ КОГНИТИВНЫХ ЗАДАЧ: ЧАСТЬ 1. ТЕОРИИ ДОПОЛНИТЕЛЬНОЙ ОЦЕНКИ И ТЕОРИИ ЧАСТИЧНОГО ДОСТУПА1
Проблема субъективной оценки эффективности решения когнитивных задач окружена рядом парадоксов. Чтобы убедиться в этом, достаточно задать себе вопрос, ответ на который вам неизвестен. Рискнем предположить, что человек в данном случае действует следующим образом: сначала нужно найти вопрос, ответ на который известен, например: «Каким днем недели было 9 января 1905 года?», — а затем менять параметры задачи до тех пор, пока она не начнет субъективно оцениваться как нерешаемая, например: «Каким днем недели было 7 марта 1638 года?». Субъективно эта задача кажется нерешаемой. Но откуда мы знаем, что не знаем ответа на этот вопрос? Ведь достоверно узнать, что задача не имеет решения, можно только логически доказав это, а в случае подобного рода вопросов у нас нет такой возможности. Более того, как показывают результаты исследований, люди способны решать даже те задачи, относительно которых они убеждены, что отвечают наугад [1-5]. Другими словами, хотя человек не знает, может ли он решить задачу, он все же каким-то образом способен оценить свою эффективность, хотя эти оценки не соответствуют объективным оценкам эффективности.
Рассмотрим противоположную ситуацию. Допустим, я пытаюсь вспомнить настоящее имя Марка Твена, но не могу этого сделать. Я знаю, что знаю это имя, так как помню, что Марк Твен — это псевдоним, и что где-то когда-то я уже задавался этим вопросом и, по всей вероятности, получил на него ответ. Заметим, что уже это «где-то когда-то» нетривиально: откуда я знаю, что уже задавался этим вопросом, если не помню, где, когда и при каких обстоятельствах это было? Но самый любопытный факт заключается в том, что если мне предложат вариант ответа, я, в большинстве случаев, смогу сказать, действительно ли это имя Марка Твена или нет. Цитируя Уильяма Джеймса, на месте забытого имени «существует пустота, но не просто пустота. Эта пустота весьма активна. В ней есть некий призрак имени, манящий нас в определенном направлении, моментами заставляющий нас чувствовать зуд от близости к ответу, а затем бросающий нас без желаемого слова... Мы чувствуем пустоту от одного слова не так, как пустоту от другого, хотя они обе лишены содержания, иначе мы не могли бы назвать их пустотой... Но чувство отсутствия — это toto coelo не отсутствие чувства. Это сильное чувство. Ритм потерянного слова может существовать, не будучи облаченным в звук, а ускользающее ощущение начальной буквы может лихорадочно манить нас, не перерастая в нечто большее» [6, р. 251-252].
1 Исследование выполнено при поддержке гранта РГНФ № 12-36-01294.
Четвериков Андрей Анатольевич — аспирант, младший научный сотрудник, Санкт-Петербургский государственный университет; e-mail: a.chetverikov@psy.spbu.ru
Одайник Александр Семенович — магистрант, Санкт-Петербургский государственный университет; e-mail: odainic@gmail.com
© А. А. Четвериков, А. С. Одайник, 2013
Другими словами, мы знаем, что знаем нечто, но не знаем, что именно мы знаем. Как и первый пример, эта ситуация парадоксальна: как, откуда мы можем знать, что мы что-то знаем, если не знаем, что это?
Подобные процессы оценки собственной эффективности часто обозначают как метаоценки или метазнание, т. е. знание о знании. В литературе часто выделяются отдельные виды этих процессов, например чувство знания (feeling of knowing, FOK) — «хорошо ли я помню нечто?» или «могу ли я вспомнить это?» [7-9]; суждения о легкости изучения (ease of learning, EOL) — «насколько легко мне будет изучить этот материал?» [10-11]; уверенность в ответе — «насколько правильно я ответил?» [12-14]; чувство близости решения (warmth rating) — «насколько я близок к решению задачи?» [15-17]; переживание легкости переработки информации (fluency of processing) — «насколько легко мне что-то воспринимать?» [18-20]; и т. д. Хотя у всех этих терминов и лежащих за ними процессов есть свои особенности, мы попробуем рассмотреть их в общем как процесс субъективной оценки эффективности решения когнитивных задач.
Все теории, описывающие метакогнитивные процессы, можно разделить на три больших класса: теории дополнительной оценки, теории частичного доступа и теории косвенной оценки. Подобное деление достаточно условно, поскольку заменяет континуум дискретной шкалой. Тем не менее оно позволяет показать то, что объединяет различные теории, их общие сильные и слабые стороны. В данной статье мы рассмотрим первые два класса, а теории косвенной оценки и возможные дальнейшие пути исследования будут описаны в следующей статье. При этом основной акцент в описании будет сделан на следующих вопросах:
Каким образом человек способен оценивать эффективность своих решений?
Почему в одних ситуациях субъективные оценки эффективности точно отражают объективную эффективность, а в других человек либо недооценивает, либо переоценивает себя?
Теории дополнительной оценки. Теории дополнительной оценки предполагают, что метакогнитивные оценки опираются на ту же самую информацию, что и само решение задачи, но отличаются по критериям или способу оценки. Особенно характерен этот подход для теорий уверенности. Например, в моделях, основанных на теории обнаружения сигнала, можно встретить описание оценок уверенности как простого расширения набора ответов испытуемого [21]. Другими словами, непосредственные ответы в задачах (например, «видел» или «не видел» в задаче узнавания) и метаоценки различаются только количеством градаций на используемой шкале ответа. Еще один вариант теорий дополнительной оценки в исследованиях уверенности — теории, рассматривающие неопределенность при выборе ответа, такие как модель серий Р. Одли и модель аккумулятора Д. Викерса [22; 23]. В данных моделях оценки уверенности рассматриваются как отражение степени неопределенности при принятии решения. При этом в модели Р. Одли степень неопределенности рассчитывается исходя из динамики накопления информации, а в модели Д. Викерса — как конечное соотношение количества «свидетельств» за и против принятого решения. Схожий взгляд на проблему соотношения уверенности и точности представлен в работе В. Шендяпина, В. Барабанщикова и И. Скотниковой [24], которые уточняют, что критерий принятия решения задается на основе субъективной ценности правильного ответа. Общим для такого рода моделей является то, что уверенность в ответе и непосредственный ответ основываются на одной и той же информации, накопленной в ходе решения, но различаются тем, как эта информация анализируется.
Более современным вариантом моделей дополнительной оценки можно назвать двухстадийную динамическую модель обнаружения сигнала Т. Плескача и Дж. Басмей-ера [12]. Данная модель предполагает, что оценка уверенности происходит через некоторое время после непосредственного принятия решения, а значит, эти два решения могут отличаться не только шкалой, но и количеством накопленных данных. При этом сохраняется принципиальная идея о том, что оценка уверенности осуществляется на основе тех же процессов, что и решение задачи.
Вне теорий уверенности модели дополнительной оценки предлагаются, например, при обсуждении чувства знания. Так, Дж. Харт [25] предполагает, что в задаче воспроизведения мы можем не вспомнить слово, так как степень активации соответствующего узла в памяти не достигла порогового для осознания значения. При этом мы можем утверждать, что помним это слово, так у нас существует «монитор уровня активации», сообщающий, что в памяти есть активированный узел. Модель дополнительной оценки также защищается в работе Дж. Меткалф [9], где выдвигается представление о существовании специального «ноэтического состояния» или «ноэтического чувства». Впрочем, природа или механизмы ноэтического чувства в данной работе не уточняются.
Как видим, для моделей дополнительной оценки не составляет проблемы ответить на вопрос, почему правильные ответы или точные прогнозы обычно более уверенны, чем неправильные. Они таковы потому, что человек может напрямую получить доступ к тем данным, на которых основывался оцениваемый когнитивный процесс. Это объяснение подкупает своей простотой, однако вызывает новые вопросы. Прежде всего: почему мы можем в сходных условиях давать как уверенные правильные, так и уверенные неправильные ответы?
В случае задач, связанных с какими-либо общими или специфическими знаниями, уверенные ошибки можно объяснить тем, что ответ является правильным с точки зрения испытуемого. Например, можно предположить, что многие люди уверенно скажут, что Стокгольм находится севернее Санкт-Петербурга, хотя это неверно. Однако поскольку Стокгольм находится в Скандинавии, а Скандинавия в целом севернее Санкт-Петербурга, с точки зрения человека этот ответ, скорее всего, будет правильным, и потому уверенность в нем будет высокой.
Труднее дело обстоит с перцептивными задачами. Здесь, казалось бы, не может быть разночтений по поводу правильности ответа. Тем не менее, как показывают исследования А. Кориата [26], в этих задачах ошибки испытуемых коррелируют, а значит, здесь тоже возможны ситуации «общепринятого» неправильного ответа. Более того, уверенность в «общепринятом» неправильном ответе выше, чем в «оппозиционном» правильном. Другой проблемой для теорий дополнительной оценки являются феномен «на кончике языка» и другие виды диссоциации метаоценки и оцениваемого процесса. Каким образом человек может знать о том, что он знает правильное решение, если он не может его назвать? Более того, возможны случаи полной диссоциации метазнания и памяти. Например, при «обычной» амнезии нарушается как возможность воспроизведения материала, так и работа метазнания. Однако в работе Д. Штусса (1991, цит. по: [9]) описывается пациент, у которого оказались повреждены лобные доли мозга, в результате чего он был госпитализирован на 10 месяцев. Его память оказалась относительно сохранна, однако чувство узнавания практически отсутствовало. Так, он вполне узнавал свою жену и детей, однако не считал, что это его жена и дети, утверждая, что это просто люди, которые выглядят идентично. Другой пример диссоциации приводится
57
в работе М. Фаннелл, Дж. Меткалф и К. Тцапкини (M. Funnell, J. Metcalfe, K. Tsapkini, 1996; цит. по: [9]). В ней описан случай пациента с аномией, т. е. нарушением доступа к словам в памяти, выражающимся в неспособности называть вещи. Однако, несмотря на аномию, пациент вполне мог отделять те случаи, когда он не может назвать вещь, но может опознать ее название, от тех, когда он не может назвать вещь и не знает ее названия. Подобные результаты трудно объяснить, если метаоценка базируется на тех же механизмах и данных, что и оцениваемый когнитивный процесс. Впрочем, с другой стороны, если используются те же данные, но процессы оценки и метаоценки разделены, то объяснение подобных случаев не составляет проблемы.
Далее, с точки зрения этих моделей непонятно, как объяснить то, что на метаоценки оказывают влияние переменные, непосредственно не взаимосвязанные с эффективностью оцениваемого когнитивного процесса, и наоборот. Например, в работе Б. Швартца и Дж. Меткалф [27] с использованием экспериментальной парадигмы генерации слов было продемонстрировано, что эффективность запоминания выше для сгенерированных, а не прочитанных слов. При этом разницы в суждениях о знании не наблюдалось. Напротив, варьирование легкости переработки с помощью прайминга приводило к увеличению оценок знания, но не реального узнавания. Схожие результаты были получены в работе Т. Баси и коллег [28]. Испытуемые запоминали ряд лиц с различной степенью освещенности, а затем выполняли задачу узнавания либо при затемненном освещении, либо при ярком. Было показано, что испытуемые лучше узнают лица при том освещении, при котором они запоминались, однако уверенность выше в случае, если лица освещены ярко. Подобные факты говорят о том, что метаоценки могут базироваться на других данных, нежели сами оцениваемые процессы.
Таким образом, модели дополнительной оценки позволяют объяснить соответствие между метаоценками и оценками, но не позволяют объяснить их рассогласование. При этом нужно отметить, что сильной стороной моделей дополнительной оценки, в частности моделей уверенности, является хорошая количественная проработка. Они позволяют делать весьма точные предсказания относительно времени реакции, которые пока недоступны для остальных классов моделей. Это, в свою очередь, позволяет достаточно легко проверять данные модели и делать новые предсказания.
Теории частичного доступа. Теории частичного доступа предполагают, что хотя человеку не доступна напрямую вся информация об эффективности процесса решения когнитивной задачи, к некоторым аспектам данной информации доступ у него всё же есть. С помощью частичного доступа можно объяснить феномен «на кончике языка», который описывался У. Джеймсом в приведенном во вступлении примере: человек твердо уверен, что знает слово, может отвергать неправильные варианты, однако не способен данное слово назвать. В первой работе, посвященной подробному эмпирическому исследованию данного феномена, Р. Браун и Д. МакНейлл [29] предположили, что в данной ситуации человек находит в ментальном словаре нужное слово, однако по каким-то причинам оно воспроизводится лишь частично. Например, вместо слова СЕКСТАНТ поиск в памяти выдает С__С__НТ вместе с определением и семантическими связями нужного слова. Это позволяет человеку отвергать как семантически близкие (АСТРОЛЯБИЯ, КОМПАС), но не подходящие по лексическим параметрам, так и лексически близкие (СЕКТАНТ, СЕКСОТ, СЕКСТЕТ), но не подходящие по семантическим параметрам слова. Это объяснение соответствовало полученным результатам: когда у испытуемого возникало чувство «на кончике языка», он с большей вероятностью мог
58
назвать, например, первую букву забытого слова, чем если подобного чувства не возникало. В работах Д. Берк [30-31] феномен «на кончике языка» также описывается как следствие частичной активации. Предполагается, что память для слов разбита на три уровня: семантический, фонологический и мышечный. Описываемое чувство возникает в том случае, когда семантический уровень активирован, но его связь с фонологическим слаба — в первую очередь из-за редкого употребления — и активации последнего не происходит.
В поддержку подобного рода объяснений в ряде исследований было показано, что разные компоненты запоминания могут существовать независимо друг от друга. Например, в эксперименте Д. Шактера и Дж. Форлинг [32] использовалась парадигма запоминания пар слов, причем целевое слово в паре всегда было либо позитивно, либо негативно окрашенным. Затем испытуемые должны были воспроизвести целевое слово по предъявленному ключу. Если они не могли вспомнить слово, экспериментатор просил попытаться указать, какова была его аффективная окраска, оценить уровень уверенности в ответе и вероятность того, что при предъявлении этого слова в задаче узнавания испытуемый его узнает (оценка чувства знания). Результаты эксперимента показали, что испытуемые могли корректно указать аффективную окраску слова в среднем в 56% случаев, причем если исключить ответы наугад (ответы с минимальной уверенностью), средняя вероятность была 74%. Кроме того, слова, для которых испытуемые могли уверенно определить аффективную окраску, получали более высокие значения по оценкам чувства знания и с большей вероятностью правильно воспроизводились на этапе узнавания. Наконец, ошибки для этих слов были чаще сопряжены с выбором неправильного варианта ответа с той же аффективной окраской, а не с противоположной. Эти результаты говорят о том, что даже если испытуемый не в состоянии воспроизвести слово, какие-то аспекты связанной с ним информации всё же доступны.
Схожие результаты были получены в работе М. Айзенка [33]. В этом исследовании испытуемым предлагался список редких слов, для каждого из которых требовалось оценить, насколько хорошо испытуемому известно значение данного слова. Кроме того, требовалось указать это значение, оценить слова по шкалам семантического дифференциала и выбрать из другого списка семантически связанные слова. Результаты исследования показали, что все анализируемые показатели были взаимосвязаны: чем больше степень уверенности в знании слова, тем правильнее испытуемый выбирает семантически связанные слова и тем ближе его оценки по семантическому дифференциалу к оценкам тех людей, которые уверенно знают правильное определение слова. Таким образом, в этом исследовании демонстрируется, что метаоценка степени знания взаимосвязана с объемом доступной информации, даже если доступна не вся информация.
В экспериментах А. Кориата [8] также демонстрируется взаимосвязь между частичным воспроизведением информации и оценками степени знания ответа. Испытуемые выполняли тест Струпа с последовательным предъявлением слов. В середине списка слов предъявлялась строка из 4 или 5 букв, которую нужно было запомнить. После окончания серии нужно было воспроизвести как можно больше букв из предъявленной строки и оценить свое знание этой строки («Как вам кажется, вы узнаете эту строку, если она будет вам предъявлена среди других?»). Результаты исследования показали, что количество воспроизведенных букв хорошо коррелирует с оценками уверенности. Другими словами, даже если испытуемый не может вспомнить всю строку, он может вспомнить ее части и на основе этого дать оценку собственной эффективности.
59
Модели частичного доступа лишены ряда проблем, связанных с моделями дополнительной оценки. Так, диссоциацию между эффективностью ответов и метаоценками можно объяснить тем, что используемые манипуляции улучшают частичное воспроизведение, однако не влияют на недостаточно активированные или заблокированные части. При этом для моделей данного класса также является загадкой существование уверенных неправильных ответов. Мы можем сказать, что человек, опираясь на доступные ему части объекта, может спутать правильные и неправильные ответы, как было показано, например, на материале прайминга в работе С. Кудье и Е. Дюпо [34]. Однако это вызывает вопрос о том, как метаоценки всё-таки позволяют не путать правильные и неправильные ответы. Таким образом, феномен высоких метаоценок в случае неправильного решения задачи остается без объяснения. Более того, остается неясным, почему в принципе могут существовать переменные, оказывающие влияние на эффективность самого решения, но не его метаоценок [27-28].
Заключение. Представленный краткий обзор теорий дополнительной оценки и теорий частичного доступа показывает, что утверждение о наличии взаимосвязи между метаоценками и объективной эффективностью решения задач оказывается одновременно и сильной, и слабой стороной данных теорий. С одной стороны, это утверждение позволяет объяснить, почему метаоценки обычно позитивно взаимосвязаны с объективной точностью решения. Более того, теории частичного доступа способны объяснить, каким образом метаоценки могут свидетельствовать о потенциальном наличии решения задачи, даже если само это решение пока что не найдено. Данные теории остаются достаточно популярными во многом благодаря их относительной простоте, позволяющей развивать математический аппарат для описания процесса решения и делать достаточно точные предсказания относительно взаимосвязи процесса решения и оценок в несложных задачах. Однако данные модели сталкиваются с затруднениями при объяснении существования переменных, оказывающих влияние на само решение, но не на его оценку. Для того, чтобы решить эту проблему, был разработан класс теорий, которые можно условно обозначить как теории «косвенной оценки». Данный класс теорий и возможные пути дальнейшего теоретического развития в области исследований субъективной оценки эффективности решения задач будут рассмотрены в следующей части статьи.
Литература
1. Аллахвердов В. М. Размышления о науке психологии с восклицательным знаком. СПб.: Формат, 2009. 264 с.
2. Аллахвердов В. М., Воскресенская Е. Ю., Науменко О. В. Сознание и когнитивное бессознательное // Вестн. С.-Петерб. ун-та. Сер. 12. 2008. № 2. С. 10-19.
3. Иванчей И. И., Морошкина Н. В. Измерение осознанности. Старая проблема на новый лад // Когнитивная психология сознания: сб. статей / под ред. В. М. Аллахвердова, О. В. Защиринской. СПб: ЛЕМА, 2011. С. 39-53.
4. Карпинская В. Ю., Владыкина Н. П. Принятие решения об осознании и неосознании в задачах обнаружения и различения // Известия Самарского научного центра РАН. 2009. Т. 11, № 4. С. 404-412.
5. Кувалдина М. Б. Феномен неосознанного негативного выбора // Вестн. С.-Петерб. ун-та. Сер. 12. 2008. Т. 12, № 2. С. 128-134.
6. James W. The principles of psychology: 2 vols. Vol. 1. New York: Henry Hold and Company, 1890. 689 р.
7. Hart J. T. Memory and the feeling-of-knowing experience // Journal of educational psychology. 1965. Vol. 56, No. 4. P. 208-216.
8. Koriat A. How do we know that we know? The accessibility model of the feeling of knowing // Psychological review. 1993. Vol. 100, No. 4. P. 609-639.
60
9. Metcalfe J. Feelings and judgments of knowing: is there a special noetic state? // Consciousness and cognition. 2000. Vol. 9, No. 2. P. 178-186.
10. Matvey G., Dunlosky J., Guttentag R. Fluency of retrieval at study affects judgments of learning (JOLs): an analytic or nonanalytic basis for JOLs? // Memory & Cognition. 2001. Vol. 29, No. 2. P. 222-233.
11. Schwartz B. L. Sources of information in metamemory: Judgments of learning and feelings of knowing // Psychonomic Bulletin & Review. 1994. Vol. 1, No. 3. P. 357-375.
12. Pleskac T. J., Busemeyer J. R. Two-stage dynamic signal detection: a theory of choice, decision time, and confidence // Psychological review. 2010. Vol. 117, No. 3. P. 864-901.
13. Скотникова И. Г. Экспериментальное исследование уверенности в решении сенсорных задач // Психологический журнал. 2005. Т. 26. № 3. С. 84-99.
14. Четвериков А. А. Что мы осознаём, когда наступаем на одни и те же грабли: аффективная оценка повторяющихся ответов // Экспериментальная психология. 2011. Т. 4. № 2. С. 36-47.
15. Bowden E. M. The effect of reportable and unreportable hints on anagram solution and the Aha! experience. // Consciousness and cognition. 1997. Vol. 6, No. 4. P. 545-573.
16. Metcalfe J. Premonitions of insight predict impending error // Journal of Experimental Psychology: Learning, Memory, and Cognition. 1986. Vol. 12, No. 4. P. 623-634.
17. Metcalfe J., Wiebe D. Intuition in insight and noninsight problem solving // Memory & Cognition. 1987. Vol. 15, No. 3. P. 238-246.
18. Alter A. L., Oppenheimer D. M. Uniting the tribes of fluency to form a metacognitive nation // Personality and social psychology review. 2009. Vol. 13, No. 3. P. 219-235.
19. Whittlesea B. W. A., Leboe J. P. Two fluency heuristics (and how to tell them apart) // Journal of Memory and Language. 2003. Vol. 49, No. 1. P. 62-79.
20. Четвериков А. А. Доверие к приятному и приятность легкоусваиваемого // Вестн. С.-Петерб. ун-та. Сер. 12. 2012. № 1. С. 129-133.
21. Macmillan N. A., Creelman C. D. Detection Theory: A User's Guide. 2nd ed. Mahwah, NJ: Lawrence Erlbaum Associates, Inc, 2005. 492 р.
22. Audley R. A stochastic model for individual choice behavior // Psychological Review. 1960. Vol. 67, No. 1. P. 1-15.
23. Vickers D. Where does the balance of evidence lie with respect to confidence // Proceedings of the Seventeenth Annual Meeting of The International Society for Psychophysics. Lengerich: Pabst Science Publishers, 2001. P. 148-153.
24. Шендяпин В. М., Барабанщиков В. А., Скотникова И. Г. Уверенность в решении: моделирование и экспериментальная проверка // Экспериментальная психология. 2010. № 1. С. 30-57.
25. Hart J. Memory and the memory-monitoring process // Journal of Verbal Learning and Verbal Behavior. 1967. Vol. 6, No. 5. P. 685-691.
26. Koriat A. Subjective confidence in perceptual judgments: a test of the self-consistency model // Journal of experimental psychology: General. 2011. Vol. 140, No. 1. P. 117-139.
27. Schwartz B. L., Metcalfe J. Cue familiarity but not target retrievability enhances feeling-of-knowing judgments // Journal of Experimental Psychology. Learning, Memory, and Cognition. 1992. Vol. 18, No. 5. P. 1074-1083.
28. Busey T. A. и др. Accounts of the confidence-accuracy relation in recognition memory // Psychonomic bulletin & Review. 2000. Vol. 7, No. 1. P. 26-48.
29. Brown R., McNeill D. The "tip of the tongue" phenomenon // Journal of Verbal Learning and Verbal Behavior. 1966. Vol. 7, No. 5. P. 325-337.
30. Burke D. M. et al. On the tip of the tongue: What causes word finding failures in young and older adults? // Journal of Memory and Language. 1991. Vol. 30. P. 542-579.
31. James L. E., Burke D. M. Phonological priming effects on word retrieval and tip-of-the-tongue experiences in young and older adults // Journal of Experimental Psychology. Learning, Memory, and Cognition. 2000. Vol. 26, No. 6. P. 1378-1391.
32. Schacter D. L., Worling J. R. Attribute information and the feeling-of-knowing // Canadian Journal of Psychology. 1985. Vol. 39, No. 3. P. 467-475.
33. Eysenck M. W. The feeling of knowing a word's meaning // British Journal of Psychology. 1979. Vol. 70, No. 2. P. 243-251.
34. Kouider S., Dupoux E. Partial Awareness Creates the "Illusion" of Subliminal Semantic Priming // Psychological Science. 2004. Vol. 15, No. 2. P. 75-81.
Статья поступила в редакцию 10 апреля 2013 г.
61
