CC BY
67
Мир России. 2001. № I
Модели экономического поведения и их вербализация в русском народном фольклоре*
В.И. ВЕРХОВНЫ
В статье анализируются стереотипы экономического поведения, получившие свое отражение в русском народном фольклоре и зафиксированные В. Далем в середине XIX в. Они дают представление о характере традиционной хозяйственной жизни, протекающей в рамках становления рыночных форм экономического обмена. Автор акцентирует особое внимание на тех моделях экономического поведения, которые являются доказательством действия «универсальных» механизмов и институтов рыночного обмена, способствующих постепенной «диверсификации» феодально-общинных структур и традиционных стратификационных матриц российского общества.
«Фольклорный пласт» - древняя культурно-языковая система, которая включает в себя все элементы народного бытового мышления и методы его выражения. Она содержит в себе уникальную архаическую поэтику, включающую множество емких смысловых формул, «сжатых» до уровня метафоры. Это своеобразный накопитель народной мудрости, кристаллизующийся в течение многих столетий и отражающий все аспекты обыденной жизни многих поколений. Он и является предметом нашего внимания. Однако нас интересует лишь один фрагмент, а именно утилитарно-прагматический. Рассматривая его, можно привести многочисленные примеры и доказательства так называемых экономических стереотипов народного сознания и поведения. В них «заложены» традиционные технологии «оптимизации» хозяйственной жизни.
В рамках нашей проблематики следует обратиться к интерпретации того рационального содержания, которое скрывается за метафорической оболочкой пословиц и поговорок, собранных В. Далем в середине XIX в. Их анализ дает возможность констатировать некоторые фундаментальные принципы экономического мышления и поведения, на которые опирались и которым следовали широкие массы России.
* Данная статья может быть использована в качестве учебного материала к курсам «Экономическая социология» и «Социология труда и занятости».
Модели экономического поведения...
107
Естественно, что их типология и классификация не говорит о том, что эти принципы и их неявное знание могут быть реконструированы в определенной концептуальной полноте. Их частичная реконструкция, к которой мы прибегаем, является лишь доказательством наличия рациональных элементов в обыденном, прагматическом поведении народа. Они были «заложены» в многообразных навыках и стереотипах, приобретаемых и передающихся традиционно-опытным путем от поколения к поколению.
Наивное экономическое мышление, отраженное в фольклорном материале, содержит в себе (явно или неявно) многочисленные рациональные элементы хозяйственной жизни с учетом: 1) оценки условий, в которых приходится действовать; 2) способов и методов достижения жизненно важных целей; 3) расчета и выбора возможностей и альтернатив экономического поведения.
Следует отметить, что в структуре этой «наивной» экономики четко прослеживаются и выделяются методы оптимизации пользы (выгоды), классические элементы социально-экономического обмена, а также институты, которые их обеспечивают. В их числе можно выделить: деньги и их функции, механизмы «спроса-предложения», «затраты-возмещения», категории «накопления», «сбережения», методы калькуляции выгоды, элементы наивного баланса и учета, института собственности и т. п.
Нам представляется, что все основные категории экономической теории в явном или неявном виде присутствуют в фольклорном метафорическом мышлении, отражаясь в различных по содержанию и форме пословицах и поговорках. (Цитируется по сборнику В. Даля «Пословицы русского народа». Т. 1-2. М., 1984.)
Феномен обладания (владения), выраженный в констатации и социальной дистанции «своего» и «чужого»
«Своя рука только к себе тянет» [т. 2, с. 603].
«Всякий Демид себе норовит» [т. 2, с. 603].
«Не до дружка, до своего брюшка» [т. 2, с. 609].
«Своя рогожа чужой рожи дороже» [т. 2, с. 613].
«Чужая корова, что выдоена, что высосана - все равно» [т. 2, с. 613].
«Бей: не нашего стада скотина» [т. 2, с. 615].
«На чужие деньги запоем пьем» [т. 2, с. 616].
«Дома прикусница, а в гостях внакладку» [т. 2, с. 617].
«Свой сухарь лучше чужих пирогов» [т. 2, с. 622].
«Чужим куском подавишься» [т. 2, с. 624].
«Чужое добро страхом отгорожено» [т. 2, с. 626].
«В поле две воли» [т. 2, с. 628].
«В своем ломте своя воля» [т. 2, с. 629].
«Запор да замок - святое дело» [т. 2, с. 212].
Как видно, феномен обладания (владения) имеет весьма сложную структуру. Он связан с кругом предметных, нормативных и функциональных элементов, делающих его реальностью в представлениях и действиях каждого человека. Речь идет о вещах, правах и функциях, которые, принадлежа кому-то, противопоставляют его другим в плане ограниченности доступа последних к чужим благам. Это
108 В.И. Верховин
состояние обладателя (собственника) благ - весьма сложное явление, и его объяснение не сводится лишь к нормативным и другим компонентам культуры, которые «удерживают» человека в цивилизованных рамках предписанных моральноправовых действий и решений.
Очевидно, что за этими рамками лежит более «грубая» форма обладания, связанная с естественной защитой средств и ареала существования, которая характерна для всех живых существ. Эта инстинктивно-подсознательная сторона феномена обладания нас не интересует, хотя, даже применительно к нашему предмету, она незаметно и незатейливо проявляется. Ну, например, в почти рефлекторных образах типа: «Своя рука только к себе тянет», «Всякий Демид себе норовит».
Естественно, что «притяжение своего» или «кажущегося своим», или «желаемого для себя» - это необходимая сторона всякого собственнического отношения, без которого не может существовать многоликий институт собственности, в каких бы модификациях он не проявлялся. Другое дело, что в цивилизованных условиях «притяжение своего» или «якобы своего» лимитировано и нормировано институциональными рамками и, соответственно, обязательствами (явными и неявными) для всех сторон. То же самое имеет отношение к различным формам поручительного обладания (владения), не важно, кто выступает в качестве доверителя (государство, предприятие, частное лицо или группа людей). Но и в этих случаях стихийно-редистрибутивные эффекты даже в самых цивилизованных условиях правового государства, изощренной защиты элементов прав собственности проявляются в бесконечных по разнообразию вариантах. И все многочисленные социальные институты, которые призваны их «минимизировать», могут лишь обеспечить определенную, большую или меньшую долю вероятности их проявления. Особенно в этом смысле «достается» казенной (государственной) собственности: «Казна - шатущая корова: не доит ее только ленивый».
Следует отметить, что фольклорные темы, которые мы рассматриваем, отражают нелитературную лексику определенных слоев населения, хотя и другие слои приберегают и используют ее для особых случаев. Она не отягощена изящной словесностью, которая характерна для салонной и других форм общения. Это базарная, бытовая лексика, жесткая, без литературных ремарок. Она подчас иронична и безжалостна в своих образах и констатациях, грубо-иллюстративна, так как срывает маску ханжества и лицемерия, демонстрируя ни чем не прикрытую конкретную «материю» бытовой народной жизни. В ней нет места всякого рода «вуалям» и изящным литературным сублимациям. Невольно вспоминаешь в этой связи интерпретации феноменов смеховой культуры и ненормативной лексики М. Бахтина.
Очевидно поэтому формулы обладания, зафиксированные в фольклорных выражениях в противопоставлениях «своего» и «чужого», так лапидарны, конкретны, эмоционально-насыщенны и жестко ироничны: «Не до дружка, до своего брюшка», «Своя рогожа чужой рожи дороже» и т. п. Эти и другие формулы, а также их многочисленные модификации в народной бытовой речи констатируют лишь одну сторону феномена обладания (собственности), но за ней стоят весьма фундаментальные принципы функционирования дистрибутивного поведения. В частности, констатация и признание:
• необходимости противопоставления дуальности «своего» и «чужого» в силу
дискретности и конечности ресурсов, а также ограниченности возможностей
отдельных людей, ареала их контроля и невозможности объять необъятное;
Модели экономического поведения...
109
• их эмоциональной и мотивационной асимметричности в силу естественного «угасания» интереса и, соответственно, ценности того, что нам принадлежит: «Чужая корова что выдоена, что высосана - все равно», «Свой сухарь лучше чужих пирогов»;
• падения ценности чужого добра, имущества, собственности, которые, с одной стороны, порождают редистрибутивные эффекты, с другой - способствуют возрастанию ответственности (вероятности наказания) за их несанкционированное использование: «Бей: не нашего стада скотина», «На чужие деньги запоем пьем», «Дома прикусница, а в гостях внакладку», «Чужим куском подавишься», «Чужое добро страхом обгорожено».
• права свободного распоряжения своей собственностью в рамках определенного ареала границ и полномочий, существования множества «собственнических монад», живущих по законам самодостаточности и относительной автономности: «В поле две воли», «В своем ломте своя воля»;
• недостаточности традиционных и институциональных механизмов защиты прав собственности прежде всего в связи с несинхронностью, запаздыванием их действия и противодействия редистрибутивным эффектам и необходимости сохранения собственных средств защиты: «Запор да замок - святое дело».
Стихийно-редистрибутивные эффекты в процессе социально-экономического обмена, констатация их разнообразия, многовариантности, а также последствий редистрибутивных действий
«В душу вьется, а в карман лезет» [т. I, с. 305].
«Лишь бы мерку снять да задаток взять» [т. 1, с. 304].
«Кто украл - у того один грех, у кого украли - десять» [т. 1, с. 305].
«Не то писарь, что хорошо пишет, а то, что хорошо подчищает» [т. I, с. 306].
«Лясы точит да людей морочит» [т. 1, с. 307].
«Обули Филю в чертовы лапти» [т. 1, с. 308].
«Чем живешь? - Долгами. А что ешь? - Щи с пирогами» [т. 1, с. 308].
«На всякого майданщика по семи олухов» [т. 1, с. 310].
«Вор слезлив, плут богомолен» [т. 1, с. 311].
«Легко воровать, да тяжело отвечать» [т. 1, с. 311].
«Не родится вор, а умирает» [т. 1, с. 313].
«Краденое порося в ушах визжит» [т. 1, с. 313].
Факт владения (обладания) благами неразрывно связан с их лишением по своей воле или нет. Это неизбежная необходимость ни у кого не вызывает возражений, другое дело, что процесс лишения благ, а также их заменителей, может осуществляться с согласия их обладателей или без. Короче говоря, процесс закрепления благ в собственности и их бесконечная редистрибуция могут идти по двум основным каналам, внутри которых имеет место множество вариаций, способов и технологий социально-экономического обмена (симметричных и асимметричных).
Первый канал социально-экономического обмена - легитимный, институционально оформленный. Наиболее типичные и осязаемые его примеры демонстрируют различные реализуемые на профессиональной и непрофессиональной основе
110
В.И. Верховин
модели коммерческого (покупательского и сбытового) поведения. Они предполагают, что в исходном, стартовом состоянии товарного обмена имеет место равное партнерство заинтересованных сторон, которые по своим воле, согласию, желаниям и расчету вступают в обменные отношения, преследуя собственную выгоду. Другое дело, что компетентность операций обмена в конечном итоге может быть асимметрична и неэквивалентна, что порождает естественные, принимаемые как неизбежное зло факты проигрыша одной стороны по отношению к другой. Сюда же можно отнести многочисленные формы легальной редистрибуции (налогообложение, уплата разных сборов и т. п.), не всегда удовлетворяющие владельцев экономических ценностей, и той выгоды, которую они получают в процессе их оборота. Это объясняется прежде всего отсутствием непосредственной наглядности оплаты услуг государства по поддержанию стабильности экономической жизни общества. Очевидно, что подобную реакцию вызывают и другие многочисленные формы косвенного обмена, с отложенным и часто неосязаемым реально результатом.
Второй канал социально-экономического обмена демонстрирует нелегитимные, нелегальные формы редистрибуции, которые не отягощены лимитирующими регуляторами морально-этического и правового порядка. Эта «отрицательная» экономика незримо присутствует в русском народном фольклоре, во-первых, как констатация множества разнообразных причин и факторов редистрибутивного поведения. Во-вторых, как назидание живущим и будущим поколениям опасаться и избегать многочисленных стихийно-редистрибутивных эффектов, встречающихся в жизни. В-третьих, как предостережение не поддаваться искусу и эфемерности легкого обогащения.
Какова причина редистрибутивных эффектов, как их лимитировать и свести на нет - об этом народная мудрость умалчивает. Нам кажется, что это умолчание более глубокомысленно, чем многочисленные рецепты бесконечных «исправителей» пороков человечества.
Следует отметить, что и внутри первого канала редистрибуции также имеются многочисленные возможности реализации «максимизационного эгоизма» одной из сторон социально-экономического обмена. Он возможен в отношениях: «работник-работодатель» («Кляча воду возит, а козел бородкой потрясает»); «кредитор-заемщик» («Чем живешь? - Долгами. А что ешь? - Щи с пирогами»); «продавец-покупатель» («Обули Филю в чертовы лапти», «Свинью за бобра продали»); «мастер-заказчик (клиент)» («Лишь бы мерку снять да задаток взять»).
Очевидно, что нелегальная редистрибуция богата множеством технологий и способов изъятия экономических ценностей у их владельцев. В основе их лежит (кроме известных силовых методов) использование некомпетентности одной из сторон социально-экономического обмена. Эта причина редистрибутивных эффектов наиболее типична, чему подтверждение - большое число выражений, демонстрирующих и иллюстрирующих многочисленные ситуации подобного рода: «В душу вьется, а в карман лезет», «Лясы точит, да людей морочит», «На всякого майданщика по семи олухов» и т. д. Следует отметить, что в народном фольклоре предается осмеянию и санкциям не только активная сторона редистрибутивных отношений, но и пассивная: «Кто украл-у того один грех; у кого украли-десять».
Важными психологическими средствами, позволяющими стимулировать и мотивировать податливость и доверчивость одной из сторон социально-экономического обмена, являются различные виды имитации «горячей» заинтересованности в благе другой. В качестве чего используется божба, клятвенные завере-
Модели экономического поведения...
111
ния и другие многочисленные виды «очковтирательства». Это находит свое обобщение в выражении: «Вор слезлив, а плут богомолен».
Операции товарного обмена, технологии и правила получения выгоды, значение денег как средства торга и оценки эквивалентности товарного обмена
«Не солгать, так и не продать» [т. 2, с. 434].
«Обманом барыша не наторгуешь» [т. 2, с. 437].
«Барыш барышом, а магарыч даром» [т. 2, с. 434].
«Почин всего дороже» [т. 2, с. 443].
«Без божбы не продашь» [т. 2, с. 442].
«Торг на ум наведет» [т. 2, с. 434].
«Не похваля не продашь; не похуля не купишь» [т. 2, с. 433].
«Продавцу воля, покупателю другая» [т. 2, с. 434].
«У купца расчет, у покупателя другой» [т. 2, с. 434].
«Не сходно - не сходись, а на торг не сердись» [т. 2, с. 445].
«На торге два дурака: один дешево продает, другой дорого просит» [т. 2, с. 445].
«Пошлины взяты, а товар утонул» [т. 2, с. 441].
«Купец, что стрелец: попал, так с полем, а не попал, так заряд пропал» [т. 2, с. 446].
«Купец - ловец, а на ловца и зверь бежит» [т. 2, с. 446].
«Проданная скотинка не своя животинка» [т. 2, с. 448].
«Питер бока повытер, да и Москва бьет с носка» [т. 2, с. 451].
«В Москве часто звонят, да редко едят» [т. 2, с. 451].
«На торгу деньга проказлива» [т. 2, с. 444].
«Тот купец, у кого деньги налицо» [т. 2, с. 442].
«Продал на деньгу, а проел на алтын» [т. 2, с. 440].
«Денег много взято, а барыша нет» [т. 2, с. 438].
«За спрос денег не берут» [т. 1, с. 451].
«Ставь себя в рубль, да не клади меня в деньгу» [т. 1, с. 368].
Особенно интересны и разнообразны представленные в русских народных пословицах версии товарного обмена, демонстрирующие изощренные навыки, процедуры и алгоритмы коммерческого поведения. Они присутствуют (явно или неявно) в структуре экономических действий множества людей из различных слоев и сословий. В фольклорных формах заложены тонкие нюансы товарного обмена, такие наблюдения и смысловые обобщения, которые в большей степени свойственны мышлению и опыту людей, занятых в этой области профессионально. Например, правила и законы товарного торга, технологии и методы получения прибыли, механизмы оценки баланса выгод и убытков в процессе торга и т. п.
Дуальность (полярность) товарного обмена, представленная в выделенных нами пословицах и поговорках, может интерпретироваться как констатация:
• противоположности интересов двух сторон, преследующих собственную
выгоду, и неизбежности в то же время обмена ценностями между ними;
• асимметричности их интересов и одновременно невозможности их реализации без согласия и взаимодействия друг с другом;
112
В.И. Верховин
• необходимости защиты и обоснования интересов двух обменивающихся сторон, где каждая старается максимизировать свою выгоду и минимизировать преимущества другой.
Эти классические элементы экономического (товарного) обмена, с одной стороны, проявляются и в рамках максимизационных намерений («Не солгать, так и не продать»), а, с другой стороны, и как трезвая констатация факта, связанного с учетом интересов партнера по сделке («Обманом барыша не наторгуешь»). Это указывает на осознание необходимости сдерживания стихийно-реди-стрибутивных эффектов и «максимизационного эгоизма» с целью достижения согласия в конкурентно-контрактных отношениях «продавец-покупатель».
Весьма любопытны методы стимулирования торговых сделок, побуждающие обменивающиеся стороны проявлять интерес друг к другу и сознательно идти на контакт даже тогда, когда неясен исход и процесс сделки. Причем это стимулирование предполагает дополнительные затраты, которые не входят прямо в смету товарного обмена и происходят как в стартовой, так и в финишной его фазах. Достаточно вспомнить презентации современных коммерческих операций и сделок, чтобы узнать их более древние и примитивные аналоги: «Почин всего дороже», «Барыш барышом, а магарыч даром».
Следующая серия фольклорных выражений демонстрирует стереотипы и навыки проведения и заключения коммерческих сделок, которые базируются на признании:
• права обменивающихся сторон отстаивать собственное мнение в процессе ведения торга: «Продавцу воля, покупателю другая»;
• необходимости защиты собственной версии расчета и распределения выгод между торгующими сторонами: «У купца расчет, у покупателя другой»;
• возможности манипулировать ценовыми предложениями и ожиданиями сторон, сбивая или повышая цену товара: «Не похваля, не продашь; не похуля, не купишь»;
• свободы выбора коммерческой сделки, свободного баланса интересов в процессе ее заключения и необратимости результатов после ее завершения: «Не сходно - не сходись, а на торг не сердись», «Проданная скотинка не своя животинка».
Естественно, что коммерческие действия не могут быть абсолютно рациональны. В них всегда есть доля непредсказуемости, неопределенности и риска, которые связаны с возможностью получения отрицательного результата: «Пошлины взяты, а товар утонул». Таким образом, экономическое поведение - это стохастический процесс, где трудно предсказать исход. Оно требует как перманентного повышения уровня и качества принимаемых решений, так и спонтанной активности, поиска, которые часто опережают рационально обоснованные решения и действия: «Купец, что стрелец: попал, так с полем, а не попал, так заряд пропал», «Купец - ловец, а на ловца и зверь бежит».
Неравенство экономического обмена между центром и периферией, дороговизна и бесконечная инфляция, которая свойственна большим городам, отражена в следующих выражениях: «Питер бока повытер, да и Москва бьет с носка», «В Москве часто звонят, да редко едят». Это типичное явление экономической жизни, характерное для всех мегаполисов со времен древнего Рима, детерминируется следующими обстоятельствами. Во-первых, сверхконцентрацией населения, которое, несмотря на жесткую поляризацию богатства и нищеты, находит в
Модели экономического поведения...
113
городе больше возможностей для трудоустройства. Во-вторых, естественным давлением предложения на спрос, что приводит к повышению цен и налогов, затрагивая интересы не только рядовых покупателей, но и коммерческого сектора, который «сбрасывает» затраты налогообложения на потребительские цены. В-третьих, большими издержками центральных органов по содержанию инфраструктуры города, что соответственно отражается на росте налогов и цен. В-четвертых, концентрацией «сросшегося» с городскими властями капитала, использующего многочисленные преимущества «сверхэкономик» больших городов. Это, в свою очередь, способствует неконтролируемому развитию, спонтанному расширению и усложнению мегаполисов за счет постоянно возрастающего притяжения экономических ресурсов из периферийных областей.
Во многих фольклорных выражениях раскрываются различные стороны торгового обмена, совершаемого на профессиональном и непрофессиональном уровнях. Они отражены в живом восприятии, социальном опыте многих поколений, прошедших через горнило самобытного экономического института -российского базара (ярмарки). Весьма интересен зафиксированный в вербальной фольклорной форме опыт торга. Он полон полярных эмоций, интересов и страстей, удовольствий и разочарований, алчности и простодушия, наивного доверия и корыстного расчета. Невольно предстает перед глазами множество персонажей:
• оборотистые купцы-монополисты, не желающие жить в условиях рынка совершенной конкуренции и путем сговора и других приемов держащие в руках цены, мелких торговцев и наивных обывателей;
• базарные воры, мастера «лихих» редистрибуций;
• приказчики-зазывалы, ловкие профессионалы коммерческих дискуссий, искусные демагоги и «очковтиратели»;
• городовые, наводящие на вверенной им территории строгий порядок «в свой карман»;
• вертлявые цыгане, сбывающие краденное;
• крепкие мужики, бьющие по рукам;
• ростовщики и менялы с холодными глазами;
• плачущие пьяные крестьяне, пропившие свои барыши;
• ветхие старушки, торгующие мелочью;
• придурковатые нищие, просящие подаяние, и прочая публика, «максимизирующая» свою выгоду.
И вся эта фантасмагория лиц, охваченных корыстным интересом, может быть описана одной единственной формулой - «на торгу деньга проказлива».
Торг - определенная форма экономического обмена. В структуру последнего входит множество составляющих: деньги, цены, товары, которые продаются и покупаются, конъюнктура рынка, отражающая конкретные ситуации спроса-пред-ложения в определенном месте и в определенное время, покупатели, которые выбирают товар, продавцы, которые его предлагают, бесконечные дуальные единицы товарного обмена и их многочисленные цепочки и комбинации, скрепленные краткосрочными и долгосрочными интересами, никому на ведомые и возникающие в голове каждого участника обмена предпочтения, решения, максимизацион-ные намерения, связанные с альтернативами экономического выбора. Эти перечисления можно продолжить до бесконечности - настолько богата и многофункциональна структура коммерческого обмена. Она представляет собой стохастиче-
114 В.И. Верховин
ское пространство связей и взаимодействий множества людей, преследующих собственные интересы.
Естественно, что наиболее колоритен в этом смысле базарный торг, сопровождающийся многочисленными клятвами и заверениями, божбой, битием в грудь и бросанием шапок, демонстративными уходами и возвращениями, бесчисленными имитациями восхищения, восторга или горести по поводу упущенной выгоды ради якобы бескорыстного блага для другой стороны. В то же время за этим эмоционально-речевым камуфляжем скрывается пристальное внимание, наблюдение, ловля друг друга на ошибках и просчетах. Чтобы мгновенно воспользоваться чужой оплошностью.
Можно выделить и перевести на научный язык следующие смысловые слои, которые содержатся в сжатом виде в описанной выше картине.
• Товарный обмен требует рационального расчета вариантов, альтернатив и выгод как с той, так и с другой стороны, достижения на этой основе ценового согласия по поводу обмениваемых ценностей.
• Это игра аргументов, предложений и предположений, обязательств и доказательств, тактических уступок и стратегических выгод, где никто не хочет проиграть, но всегда кто-то остается в накладе.
• Колебания рыночных цен, независимые от желания сторон, часто сводят на нет рациональные предпочтения и расчеты. Каждая сторона товарного обмена постоянно рискует в силу неопределенности.
• Ценовая информация, которой располагают торгующие стороны, асимметрична, что приводит часто к проигрышу одной стороны по отношению к другой.
• Договорные отношения агентов обмена и связанные с этим обязательства после заключения сделок могут пересматриваться в связи с изменением конъюнктуры и оппортунизма участников контракта.
В фольклорных выражениях демонстрируются универсальные технологии и правила коммерческого обмена. Их можно интерпретировать следующим образом. Во-первых, как необходимость иметь оборотные средства в торговых операциях: «Тот купец, у кого деньги налицо». Во-вторых, как примеры отрицательного сальдо экономического обмена, что возможно при некомпетентности коммерческих сделок и неумении калькулировать затраты и возмещения: «Продал на деньгу, а проел на алтын». В-третьих, как констатация относительности доходной и расходной частей коммерческой сделки и требования компетентного распоряжения оборотными средствами: «Денег много взято, а барышей нет». В-четвертых, как право обменивающихся сторон прицениваться к товару друг друга и предъявлять свои претензии и требования с целью увеличения или уменьшения его цены и минимизации выгоды партнера: «За спрос денег не берут». В-пятых, как пример обязательного паритета, равенства сторон при заключении коммерческих операций: «Ставь себя в рубль, да не клади меня в деньгу».
Последнее выражение наиболее существенно. Оно иллюстрирует необходимость равного статуса двух обменивающихся сторон, так как это является исходным условием для совершения любой сделки. При этом следует отметить следующее: сам факт обмена предполагает взаимный экономический интерес, делающий временно (какими бы различными статусами не обладали партнеры) симметричным их положение по отношению друг к другу на основе выгод, которыми они предполагают обменяться. Таким образом, намерение совершить товарно-денежный обмен (продать, купить что-либо) «выравнивает» партнеров в данный кон-
Модели экономического поведения...
115
кретный промежуток времени тем балансом интересов, которые они преследуют. Эта полярность и одновременно взаимозависимость интересов обязывает их в стартовой фазе экономического обмена устанавливать равенство взаимоотношений. Оно предполагает заинтересованное, доверительное отношение друг к другу, без чего сделка просто не может состояться. Другое дело, что в процессе торга, игры коммерческих аргументов обнаруживаются преимущества или слабости одной из сторон, их компетентность или некомпетентность в плане защиты своих интересов. В результате чего обмен может просто не состояться, он может быть эквивалентным для обеих сторон или неэквивалентным для одной из них.
Оценка механизмов «спрос-предложение», ценообразования и эффектов предельной полезности
«Хороший товар сам себя хвалит» [т. 2, с. 432].
«Запросом да подачей торг стоит» [т. 2, с. 434].
«Не по запросу подача» [т. 2, с. 434].
«Спрос не бьет в нос» [т. 2, с. 434].
«На что спрос, на то и цена» [т. 2, с. 443].
«Цена по товару, а товар по цене» [т. 2, с. 432].
«Нужда цены не ждет» [т. 2, с. 433].
«Базар цену скажет» [т. 2, с. 433].
«Цену забыл, да дорого купил» [т. 2, с. 449].
«Дешевизна перед дороговизной» [т. 2, с. 443].
«Чего нет, то дорого, чего много - то дешево» [т. 2, с. 443].
«Товар полюбится - ум расступится» [т. 2, с. 433].
«Дешев хлеб, коли деньги есть. Дорог хлеб, коли денег нет» [т. 2, с. 445].
«Дорого да мило, дешево да гнило» [т. 2, с. 449].
Миллиарды раз повторяющиеся операции товарно-денежного обмена способствуют кристаллизации стереотипов и навыков массового рыночного поведения. Они отражают разнообразные нюансы стохастического рыночного порядка, выражающиеся в колебаниях цен и их ожиданиях, постоянном изменении ценности обращающихся благ, конъюнктурных колебаниях спроса-предложения, в неустойчивых позициях и предпочтениях рыночных агентов, ловящих свой шанс, свою выгоду путем оценки динамики тренда рыночных колебаний и поиска эфемерных констант и тенденций рыночной игры.
Естественно, что восприятие этого порядка чрезвычайно разнородно. На уровне обыденного, традиционного сознания и повседневного поведения людей оно дискретно и неопределенно по смыслу, и мало кто может вразумительно его объяснить. Дошедший до нас из глубины веков «фольклорный пласт» накопил в себе эту мозаику дискретных индивидуальных восприятий, запечатленных в уникальных вербальных конструкциях.
Опыт базарного (ярмарочного) торга, отраженный в восприятии множества людей и поколений, сформировал универсальные формулы рыночного обмена, базирующиеся на действии механизма спроса-предложения. Этот опыт неоднозначен и полярен в своих констатациях, в частности, в определении ценности (цены) покупаемых и продаваемых благ (товаров).
116
В.И. Верховин
С одной стороны, ценность благ имманентна их потребительской стоимости, которая определяется, в том числе, количеством и качеством мастерства, затраченного на его производство: «Хороший товар сам себя хвалит». То есть явно признается относительно автономное значение труда в определении ценности благ. С другой стороны, констатируется относительность этой ценности (цены), которая устанавливается в процессе торга: «На что спрос, на то и цена».
Объединяющим элементом этого противоречия является диалектическое выражение «цена по товару, а товар по цене», где признается наличие двух полярных сторон ценообразования, которые уравновешиваются стохастическим рыночным механизмом синхронизации интересов производителей и покупателей. В его структуре важную роль играет третья сторона товарного обмена - торговля, включающая свой экономический интерес в определение конечной цены обращающихся благ: «Базар цену скажет», «Запросом да подачей торг стоит», «Спрос не бьет в нос», «Не по запросу подача», «Цену забыл да дорого купил». Эти и другие подобные выражения демонстрируют технологию поведения тех торгово-посреднических структур, которые обеспечивают продвижение и перераспределение экономических ценностей от производителя к потребителю на основе реализации собственного экономического интереса. Он связан с поиском конфиденциальной ценовой информации и использованием ее для получения выгоды.
Очень прозрачны и четко выражены в русском народном фольклоре эффекты маржинализма, которые стали известны намного раньше, чем вошли в научный оборот и стали краеугольным камнем современных экономических теорий и концепций. Достаточно вспомнить известный пример Е. Бем-Баверка со стаканом воды, ценность которого изменяется в различных ситуациях. Такого рода аналогии и связанные с ними действия и решения по оценке стоимости благ в народном фольклоре не менее наглядны, а может быть и более ярки и образны: «Чего нет, то дорого, чего много - то дешево», «Дешев хлеб, коли деньги есть. Дорог хлеб, коли денег нет», «Нужда цены не ждет», «Товар полюбится, ум расступится».
Восприятие денег и монетарные стереотипы в русском фольклоре
«После Бога-деньги первые» [т. 1, с. 149].
«Денежка дорожку прокладывает» [т. 1, с. 145].
«Нет товару супротив истинника», т. е. денег [т. 1, с. 149].
«На этот товар всегда запрос» [т. 1, с. 143].
«На деньгах нет знаку» [т. 1, с. 145].
«Родись, крепись, женись, умирай - за все денежку отдай» [т. 1, с. 145]. «Стоит крякнуть, да денежкой брякнуть - все будет» [т. 1, с. 147]. «Были бы бумажки, будут и милашки» [т. 1, с. 148].
«Были бы побрякунчики, будут и поплясунчики» [т. 1, с. 147].
«Деньги счет любят» [т. 1, с. 155].
«Деньги счетом крепки» [т. 1, с. 155].
«Рубль голову стережет» [т. 1, с. 211].
«Не в счете деньги, а в цене» [т. 2, с. 451].
«Что милее ста рублей? Двести» [т. 1, с. 156].
Модели экономического поведения...
117
«Дружба дружбой, а денежкам счет» [т. 2, с. 435].
«Денежки не родня» [т. 2, с. 435].
«Друга не теряй, денег не давай» [т. 2, с. 458].
«Дать денег в долг, а порукой будет волк» [т. 2, с. 458].
«Тяжба на деньги, потрава на траве» [т. 1, с. 320].
«Всего веселее свои денежки считать» [т. 1, с. 143].
«Чужие деньги считать - не разбогатеть» [т. I, с. 174].
«Без хозяина деньги черепки» [т. 1, с. 156].
«Добрый хозяин - господин деньгам, а плохой - слуга» [т. 1, с. 197].
«Избытку убожество ближний сосед» [т. 1, с. 189].
«Деньги - пух, только дунь на них - и нет» [т. 1, с. 156].
«Легче прожить деньги, чем нажить» [т. 1, с. 208].
«Даровый рубль дешев, наживной дорог» [т. 2, с. 404].
Обилие оттенков и нюансов восприятия денег и их смысловой интерпретации громадно. Из всего многообразия смыслов, смысловых форм и ассоциаций, зафиксированных в русских пословицах и поговорках, касающихся тех или иных сторон института денег, можно вывести множество их функциональных свойств, которые регулируют различные сферы человеческой жизни. Это касается многих видов социального поведения и их модификаций - рациональных, традиционных, эмоционально-аффективных, индивидуальных и массовых. Нам представляется, что можно, не обращаясь к специальным источникам и имея перед собой подобранный фольклорный материал, реконструировать своеобразную «социологию денег», которая была сформирована в рамках традиционного народного сознания и поведения. Постараемся выделить отдельные ее аспекты, используя лишь некоторые фольклорно-метафорические выражения.
1. «После Бога деньги первые», «Денежка дорожку прокладывает», «Нет товару супротив истинника» (т. е. денег). Данные выражения указывают на деньги как на всеобщую покупательную способность, средство реализации социальных альтернатив и возможностей, с помощью которых достигаются различные цели, как инструмент прагматического решения социальных задач. Констатирующий пафос данных выражений несет в себе другой не менее важный смысл: любая цель требует средств для ее реализации. Из этого вытекает другой смысловой контекст, связанный с констатацией необходимости получения этого блага в пользование, распоряжение, владение. Кроме того, судя по смыслу, который следует из данных выражений, деньги занимают в иерархии прагматических ценностей доминирующую роль, выступая в качестве универсального стоимостного эквивалента всех прочих благ.
Вышеуказанные смысловые контексты дополняются еще одним оттенком: «На этот товар всегда запрос». Он трансформируется в универсальное утверждение о всеобщности спроса на деньги и человеческих притязаний на их универсальную ценность. Другой смысловой оттенок демонстрирует специфические качества денег как средства обмена и соизмерения предельных норм замещения благ.
2. «На деньгах нет знаку». Здесь еще раз подтверждается особое качество денег как универсального товара, не ограниченного предметно-целевой спецификой (потребительской ценностью, полезностью) других экономических ценностей, находящихся в обороте. Эти ценности релятивны по отношению к деньгам и тому, кто оценивает стоимость различных благ с их помощью. Таким образом, доказательство свойства денег как всеобщей покупательной способности и как
118
В.И. Верховин
средства оценивания и дозирования благ подтверждается их «надтоварной ценностью», стоимостной «общезначимостью» вне зависимости оттого, в распоряжении кого, когда, где и как они находятся.
3. «Родись, крепись, женись, умирай-за все денежку отдай». Данная формула вскрывает совершенно иной контекст универсальности денег. Последние как важнейший элемент включены во все фазы жизненного цикла человека. Они нормируют, дозируют, оценивают временные ресурсы индивидов («время - деньги»), напоминая о том, что за все надо платить в прямом и в переносном смысле. Эта универсальная сентенция подкрепляется следующим образом: «Стоит крякнуть, да денежкой брякнуть - все будет», «Были бы бумажки, будут и милашки», «Были бы побрякунчики, будут и поплясунчики». Данные выражения однопоряд-ковы по смыслу, но различны по интонациям. Во-первых, они однозначно трактуют всеобщность денег как средство получения благ. Во-вторых, в них в разной степени представлена желательность и возможность достижения искомого результата: и как трезвая констатация факта, и как горький намек на недостижимость благ, и как ироническое пожелание, мечта, фантазия.
4. «Деньги счетом крепки». Основной смысл этого выражения - универсальность денег как меры стоимости, как рационального института дозирования и калькуляции благ, в котором имманентно заложены количественные методы их измерения и оценки. Институт денег - это правила и процедуры учета, расчета и счета, повсеместно применяемые в процессе товарного обмена, подведения баланса ресурсов любых хозяйственных действий. Количественная оценка человеческих действий и их результатов, осуществляемая с помощью денег, открывает пространство рациональных математических методов для анализа значительного их числа. Они детерминируют пределы затрат, дозируют средства и ресурсы их реализации в соответствии с имеющимися возможностями. Таким образом, деньги, как бы к ним ни относились, являются «дозиметром» социальных действий, напоминанием об ограниченности человеческих ресурсов и о необходимости их рационального использования - «рубль голову стережет».
Следует отметить, что всем известная истина - «деньги счет любят» - скрывает не всегда очевидные смысловые пласты и, соответственно, функции денег. Это выражение, помимо прочего, отражает интерактивную особенность денег как средства эквивалентного взаиморасчета в процессе социально-экономического обмена. «Деньги счет любят» не столько потому, что неумение считать приводит к их утрате, а потому, что сам факт счета предполагает наличие другой стороны, то есть партнера. Таким образом, счет является аргументом в пользу правильности и справедливости обмена, будь то купля-продажа, кредитование или что то еще. Счет денег - прозрачный аргумент в пользу и в защиту эквивалентности обмена, а также метод универсальной апелляции к ошибкам партнера, не требующий дополнительных доказательств. Процедуры денежного взаиморасчета приводят к «общему знаменателю» и согласию любые стороны экономического обмена, если они, конечно, склонны соблюдать принятые правила монетарного поведения.
Выражение «не в счете деньги, а в цене» показывает, что счет денег не является чисто количественной абстракцией, «холодным» континуумом математических величин. Он «соизмерим» с ценностью благ, которая определяется ценовыми сигналами рынка, изменяющимися в результате спроса-предложения и самих денег, и благ, которые ими «измеряются». Количественно-оценочная функция денег
Модели экономического поведения...
119
относительна. Она предполагает не только компетентное применение операций с числами, без чего невозможно калькулировать и «измерять» эквивалентность обмена, но и наличия навыков оценивания обмениваемых благ с помощью сопоставления их цен, выраженных в деньгах.
Сам счет денег в товарном обмене зависит от ценовой конъюнктуры, которая «сужает» и «расширяет» масштабы реальной денежной оценки этих благ. То есть речь идет о том, что одно и тоже количество денег может иметь различную ценность в зависимости от обстоятельств. Причем, абсолютизация возможностей денег в условиях инфляционного давления приводит к искажению пропорций денежного обмена, часто в форме дурной бесконечности - «Что милее ста рублей? Двести» и т. д. В этом выражении отражаются два смысловых пласта абсолютизации ценности денег. С одной стороны, они могут быть относительно самостоятельным объектом человеческих вожделений, потребительских фантазий и грез. С другой - служить средством психологической «подкачки» их фиктивной ценности за счет бесконечного увеличения масштабов обмена в связи с уменьшением их покупательной способности.
5. Деньги - лимитирующий фактор взаиморасчетов между людьми, средство оценивания кредитно-договорных отношений и обязательств между сторонами социально-экономического обмена: «Дружба дружбой, а денежкам счет», «Денежки не родня», «Друга не теряй, денег не давай» и т. д. В смысловой гамме этих и подобных им выражений деньги являются расчетно-аналитическим средством, связывающим договорные отношения между людьми. Естественно, что речь не идет об институте контрактных отношений в его развитом виде, а о многочисленных, спонтанно возникающих формах взаимообмена, в которых деньги играют важную роль как средство скрепления взаимообязательств и взаиморасчетов между людьми.
Отрицательный опыт обмена деньгами-«Я тебя выручил, а ты меня выучил» - можно интерпретировать двояким образом. С одной стороны, он демонстрирует в фольклорно-метафорических формах то, как не надо действовать в подобных ситуациях. На конкретных негативных примерах, вызывающих многочисленные ассоциации, раскрываются конкретные технологии и правила обмена экономическими ценностями (деньгами). Эти правила предполагают:
• устранение эмоциональных и им подобных элементов из обменно-договорных отношений;
• минимизацию стихийно-редистрибутивных эффектов, возникающих в процессе экономического обмена;
• рациональное ограничение «максимизационного эгоизма» обменивающихся сторон.
С другой стороны - наглядно демонстрируется тот эмоционально-аффективный фон, который всегда сопровождает движение денег, причем на любом уровне обмена этим универсальным ресурсом. Приведенные выражения прекрасно демонстрируют социально-психологическую «материю», казалось бы безличных монетарных отношений. Они вроде бы требуют холодного рассудка и расчета, но никогда не гарантируют того, что волна эмоционально-аффективных проявлений и человеческих вожделений не выплеснется за пределы требуемых ограничений, что может привести и часто приводит к нарушению эквивалентности обмена. Интерпретируя эти выражения, можно обнаружить два важных нюанса, отражающих структуру обменного цикла. Во-первых, рациональные требования
120 В.И. Верховин
к субъектам монетарного поведения - осторожность, недоверие к пустым обещаниям и посулам, необходимость страхования рисков и предоставления гарантий. Во-вторых, те отрицательные результаты, которые получаются, если эти требования не соблюдаются.
6. «Всего веселее свои денежки считать», « Чужие деньги считать - не разбогатеть». Эти два фольклорных выражения - диалектическая констатация дискретности денег и измеряемых ими благ. Они не могут быть в абсолютно свободном обращении, а всегда кому-то принадлежат, то есть находятся в собственности. Именно это условие, с одной стороны, обеспечивает обязательное закрепление благ (экономических ценностей) за кем-либо, с другой - свободный обмен ими по бесконечной сети распределения, где множество субъектов перманентно приобретают и теряют право контроля над теми или иными экономическими ресурсами. Таким образом, «свое» и «чужое» - конкретная эмпирическая констатация факта обладания, за которым стоит институт собственности. Он обеспечивает, во-первых, функционально и нормативно процесс живого присвоения благ и денег, и, во-вторых, - вытекающий отсюда процесс их перераспределения от одного пользователя к другому.
В первом случае постулируется рациональное пользование благами и их эквивалентами (деньгами) в рамках института собственности: «Без хозяина деньги черепки», «Добрый хозяин - господин деньгам, а плохой - слуга». Во втором - относительность и временность их нахождения в собственности конкретных субъектов: «Избытку убожество ближний сосед». Разумеется, смысловой контекст последнего выражения достаточно экстремален. Он указывает в форме философской сентенции на относительность богатства и обладания им. Тем не менее, это лишь крайний случай из миллиарда фактов социально-экономического обмена, когда множество людей (по своей воле или нет) перманентно лишаются права контроля над одними благами с целью приобретения права контроля над другими.
7. Очевидное и переживаемое всеми на уровне повседневного опыта эфемерное появление и исчезновение денег - «Деньги пух. Только дунь на них -и нет» - лишь проявление их глубинной сущности как транзитного средства обмена. Они - некая неуловимая субстанция, переходящая из рук в руки. Их главная сила не в тезаврации, но, очевидно, в обменных операциях, рациональное проведение которых может обеспечить прирост благ и выгод. Хотя существует множество примеров и того, как не надо поступать с деньгами.
В этом смысле очень поучительно метафорическое изречение: «Легче прожить деньги, чем нажить». Оно есть рациональная констатация того, что удовольствие тратить ликвидные средства не может быть эквивалентно усилиям, направленным на получение определенного дохода. Деньги, имеющиеся в распоряжении, для абсолютного большинства - следствие затрат собственных ресурсов, плата за усилия в прошлом. Таким образом, траты денежных средств дозируются в соответствии с калькуляцией затрат, связанных с их (денег) накоплением.
Эта формула подкрепляется иллюстрацией известного феномена «множественности» денег, который возникает в связи с постоянным изменением субъективной ценности денежных сумм. Это связано, во-первых, со способом получения дохода («Даровый рубль дешев, наживной дорог»), во-вторых, с методом использования ликвидных средств. Последнее обстоятельство показывает, что денежная масса, находящаяся в обращении, неравномерно потребляется пользователями,
Модели экономического поведения...
121
которые «привязывают» конкретные денежные суммы, оказавшиеся в их распоряжении, к своим дискретным предпочтениям и целевым приоритетам. В результате, оборот ликвидных средств может ускоряться или замедляться в зависимости от доминирующих стандартов монетарного поведения. Они навязываются государством, рынком, инфляционными или дефляционными ожиданиями населения, структурой бюджета домашних хозяйств и т. п.
Феномен казенной (государственной) собственности, его восприятие и оценка
«Казна миром живет, а мир казною» [т. 1, с. 466].
«Казна шатущая корова: не доит ее только ленивый» [т. 1, с. 466].
«Казна на поживу дана» [т. 1, с. 466].
«Дай на прокорм казенную корову — прокормлю и свое стадо» [т. 1, с. 466].
«Мы у матушки России детки, она наша матка - ее и сосем» [т. 1, с. 466].
«Казенная смета вся в три кирпича» [т. 1, с. 467].
«Казенное на грех наводит» [т. 1, с. 466].
«Казенное добро страхом отгорожено» [т. 1, с. 466].
«Казенное на воде не тонет, на огне не горит» [т. 1, с. 466].
«Казна - не убогая вдова: ее не оберешь» [т. 1, с. 466].
«За казной, что за стеной» [т. 1, с. 467].
«Казна - первый обидчик» [т. 1, с. 467].
«Казенного не тронь! Казенного бойся!» [т. 1, с. 466].
«Не вяжись с казною - не пойдешь с сумою» [т. 1, с. 467].
Казенная собственность как экономическая реальность - предмет особого внимания в русском фольклоре. Первое, на что можно обратить внимание при интерпретации казенной собственности, - это относительная «бесхозность» и «анонимность» тех ресурсов, которые концентрируются в руках государства. И хотя необходимость функционирования казенной (государственной) собственности как средства обеспечения и воспроизводства общественной жизни никем не отрицается («Крепко царство казною»), ее закрытость и недоступность вызывает обоснованное недоверие у рядовых обывателей. Это недоверие вполне логично, так как здравый смысл подсказывает неэффективность использования ресурсов, принадлежащих анонимным или вполне реальным собственникам, которые не могут полностью контролировать поведение доверенных лиц (чиновников и управляющих), имеющих прямой доступ к государственным активам.
Известно, что экономические интересы хозяина и распорядителя собственности противоположны по знаку экономической выгоды (проблема «принципал-агент» в современной экономической теории). Наиболее полно эта асимметрия проявляется в диверсифицированных формах казенной собственности, которая настолько «распылена» во времени и пространстве, что установить полный и эффективный контроль над ее функционированием весьма проблематично. Это является причиной инверсии номинальных и реальных прав собственности, где «установления по закону» «отдаляются» от объекта и предмета собственности и явно или неявно переходят в руки тех, кто имеет непосредственный доступ к государственным экономическим ресурсам. В результате возникает правовой ваку-
122
В.И. Верховин
ум, который может заполняться «распорядительным произволом» тех, кому временно переданы (делегированы) права управления. Эта оценка «скрытой редистрибуции» прав казенной собственности со стороны ее различных пользователей, которая является предметом постоянной заботы государства в рамках современной рыночной экономики, не умаляет значения этого феномена в условиях «раздаточной» российской экономики XVIII—XIX вв. Феномен «скрытой редистрибуции» казенной собственности весьма колоритно отражен в русском фольклоре: «Казна шатущая корова: не доит ее только ленивый», «Казенное на грех наводит», «Казна на поживу дана» и т. п.
Эти выражения можно дополнить примером неэффективности государственного бюджета и государственных расходов. Они, во-первых, имеют инфляционно-заемную природу: «За казной, что за стеной». Во-вторых, «привязываются» не к конкретным, а к «абстрактным» нуждам: «Казна миром живет, а мир казною». В-третьих, в них заложен скрытый экономический интерес чиновничества (приказных): «Дай на прокорм казенную корову - прокормлю и свое стадо». В-четвертых, смета государственных расходов излишне затратна: «Казенная смета вся в три кирпича», «В казенном доме проемов нет».
Приведенные фольклорные выражения отражают «полярность» казенной собственности. Она, с одной стороны, демонстрирует свое формально-бюрократическое лицо не только обычным обывателям, но и своим клиентам: «Казна -первый обидчик», «Казенного бойся», «Получил на торгах казну подрядчик, доконала уплатой и подрядчика казна». С другой - защищает конфиденциальную сферу распоряжения и управления экономическими ресурсами, находящимися в ее собственности, а также тех, кто осуществляет эти функции: «За казенной спиной, что за стеной».
Асимметрия меновых и заемных операций, возникающая в процессе экономического обмена, и их оценка
«Чужие денежки ночью хлеб едят» [т. 2, с. 454].
«Чужие денежки зубасты» [т. 2, с. 454].
«Чужие денежки свое проедают» [т. 2, с. 454].
«Долг платежом красен» [т. 2, с. 452].
«Долги помнит не тот, кто берет, а кто дает» [т. 2, с. 461 ].
«Бери да помни! Не штука занять, штука отдать» [т. 2, с. 452].
«Торгуйся - давись; плати, хоть топись!» [т. 2, с. 453].
«Не думай, как бы взять, а думай, как бы отдать» [т. 2, с. 453].
«Долг - первый наследник. Долг не ждет завещания» [т. 2, с. 453].
«И рад бы не занял, да в принос не несут» [т. 2, с. 454].
«В долг не взять, так век не едать» [т. 2, с. 454].
«Больше сроку, больше и росту» [т. 2, с. 454].
«В долг давать - под гору метать; долги собирать - в гору таскать» [т. 2, с. 456]. «Не мудрено дать, мудрено взять» [т. 2, с. 456].
«В зиму шубы не занимают» [т. 2, с. 457].
«Отдашь ломтем, а собирать крохами» [т. 2, с. 459].
«На заем память, на отдачу другая» [т. 2, с. 460].
Модели экономического поведения...
123
«Нужда - мизгирь (паук), а заемщик, что муха» [т. 2, с. 462].
«Взял лычко, а отдай ремешок» [т. 2, с. 454].
«На рубль долгу, три полтины росту» [т. 2, с. 454].
«Заемщик на коне ездит, плательщик на свинье» [т. 2, с. 460].
«Вошь, что заемный грош, спать не дает» [т. 2, с. 454].
«Чужие денежки ночью хлеб едят», «Чужие денежки свое проедают». Данные и им подобные выражения есть фольклорная вербализация асимметричности ссудных отношений между заемщиками и кредиторами, а также эмоциональная фиксация печального факта неотвратимости выполнения долговых обязательств и неизбежности нарастающих процентов в случае их отсрочки и непогашения в срок. Это горький опыт многих поколений, прошедших через унизительную процедуру займов и выплаты долгов, и предостережение жить и хозяйствовать «по промыслу и добытку», а также бесстрастная констатация принципов и законов действия самого древнего кредитно-денежного института - ростовщичества.
Кредитно-денежные отношения являются важнейшим атрибутом хозяйственной жизни и непременным объектом «наивного» экономического анализа. В представленном фольклорном материале дается простейшая формула экономического обмена кредитора и заемщика, а также рассматриваются основные особенности и специфика тех институциональных форм, «внутри» которых происходят акты кредитного обмена. Очевидно, что структура отношений «кредитор-заемщик» скрывается за «эмоциональной оболочкой», отражающей очевидные издержки и риски сторон, вступающих в специфические отношения кредитно-денежного обмена. Однако потребность перераспределения экономических ресурсов (денег) от тех, кто ими обладает в избытке, к тем, кто в них нуждается, не ставится под сомнение. Это необходимый элемент денежных отношений, получивший свою «апробацию» в глубине веков и заключающий в свои «железные объятия» миллионы людей, как бы отрицательно они не относились к факту заимствования и тем возможным отрицательным последствиям, которые из этого вытекают.
Фольклор отражает жесткие правила, действующие в рамках института кредитных отношений. Во-первых, система взаимных обязательств партнеров возмездного денежного обмена. Во-вторых, эти формальные правила неизбежно переходят в плоскость эмоциональных оценок и экспектаций сторон, которые находятся в перманентном состоянии неуверенности и неопределенности в отношении позитивного исхода заключенной сделки. Таким образом, кредитный обмен, помимо формальной основы экономического взаимодействия кредитора и заемщика, окрашен гаммой эмоциональных переживаний по поводу возможностей, связанных с выполнением обязательств. Следует отметить, что выделенные нами фольклорные выражения отражают все основные компоненты кредитных отношений.
• Потребность денежных заимствований экономических агентов, которые нуждаются в кредитных ресурсах: «И рад бы не занял, да в принос не несут», «В долг не взять, так век не едать».
• Мотивации тех, кто располагает их избытком: «Долг платежом красен», «Долги помнит не тот, кто берет, а кто дает».
• Асимметрию кредитного обмена между кредитором и заемщиком, особенно в традиционных его формах: «Взял лычко, а отдай ремешок».
• Механизмы «возврата» заемных средств: «На рубль долгу, три полтины росту».
• Методы реструктуризации и дисконтирования долга во времени: «Больше сроку, больше и росту», «Отдашь ломтем, а собирать крохами».
124 В.И. Верховин
• Оппортунистические намерения в процессе реализации заемного контракта и риски сторон кредитно-денежного обмена: «На заем память, а на отдачу другая», «Не мудрено дать, мудрено взять», «Чем живешь? - Долгами. А что ешь? - Щи с пирогами», «Заемщик на коне ездит. А плательщик на свинье».
• Конъюнктуру спроса-предложения на рынке заемных средств: «В зиму шубы не занимают».
• Неотвратимость кредитных обязательств со стороны заемщика: «Нужда мизгирь (паук), а заемщик, что муха», «Вошь, что заемный грош, спать не дает». При анализе содержания русских народных пословиц поражаешься их своеобразию и смысловой полифоничности. Это и притчи утилитарно-прагматического характера, емкие формулы, объясняющие многое в социальной жизни, консерванты религиозного опыта, моральные сентенции и поучения, метафорические изречения, резюмирующие и вечные истины бытия, и многочисленные «практические рецепты» поведения, передаваемые другим в качестве назидания. Следует учесть, что они, как правило, произносились как вывод из какой-либо бытовой ситуации, принимая форму схематизмов, целостных вербальных выражений. За их речевой и метафорической оболочкой скрываются многочисленные социальные стереотипы, которые объективировались в некое множество традиционных языковых когнитивно-смысловых конструкций.
Метафорические формулы народного бытового сознания и поведения выполняли множество функций (прагматических, утилитарных, дидактических, эстетико-поэтических, коммуникативных, этических и т. п.). Они могли произноситься в различной тональности с определенной долей юмора и с определенной долей пафоса, применительно к конкретному социальному контексту, а также с целью демонстрации красноречия. Оценочно-модальный диапазон (шкала) этих выражений постоянно изменял свою «полярность»: все зависело оттого, кто и в какой ситуации их произносил. Можно предположить, что в фольклорном материале, «малую выборку» из которого мы привели выше, в сжатом виде отражена прагматика народной жизни. Она демонстрирует огромные возможности традиционных практик, отражающих и универсальные, и уникальные особенности хозяйственной жизни российского общества XIX в., полное изучение которых еще ждет своего исследователя.
Литература
Даль В. Пословицы русского народа. Т. 1,2. М., 1984.
