CC BY
150
УДК 947(470.4) «1914/1918»
О. А. Сухова
МОБИЛИЗАЦИОННЫЕ КАМПАНИИ ПЕРИОДА ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ В ВОСПРИЯТИИ И ПОВЕДЕНИИ РОССИЙСКОГО КРЕСТЬЯНСТВА: ИТОГИ И ПЕРСПЕКТИВЫ ИЗУЧЕНИЯ ПРОБЛЕМЫ1
Аннотация.
Актуальность и цели. Трансформация системы международных отношений в современную эпоху обусловливает необходимость исторического анализа взаимодействия общества и власти в условиях военного конфликта. Изучение истории Первой мировой войны, ставшей катализатором революционных процессов и распада государственности в России, позволяет выявить причинно-следственные связи этого процесса. Цель работы - проанализировать историографию изучения восприятия и поведения российского крестьянства в условиях проведения мобилизационных кампаний в период Первой мировой войны.
Материалы и методы. Реализация исследовательских задач была достигнута на основе использования документов, извлеченных из фондов Центрального государственного архива Самарской области, Государственного архива Саратовской области, Государственного архива Пензенской области, а также анализа историографических источников по проблеме. Методологический потенциал включает: базисные принципы научного познания - историзм и объективность, герменевтику как метод интерпретации текста, историко-ситуационный метод, что предполагает оценку события и явления исходя из реальной конкретно-исторической ситуации, что в известной степени абстрагирует исследователя от влияния научных стереотипов и методологических штампов. Применяется метод междисциплинарного синтеза, в частности использование достижений социальной психологии.
Результаты. Исследовано освещение проблемы участия крестьянства в мобилизационных кампаниях Первой мировой войны в отечественной историографии. Анализ литературы представлен в исторической ретроспективе. Выявлена специфика научных трактовок на том или ином временном отрезке. Доказана эффективность применения методов социальной психологии для решения исследовательских задач. Рассмотрены особенности восприятия и поведения российского крестьянства в эпоху Первой мировой войны.
Выводы. Анализ историографии рассматриваемой проблемы выявил необходимость применения культурно-антропологического подхода к изучению истории Первой мировой войны. Многие противоречия исследовательской практики могут быть разрешены посредством комплексного анализа ментальности, массового сознания и массового поведения, в том числе и в вопросе участия крестьянства в мобилизационных кампаниях 1914-1917 гг.
Ключевые слова: историография Первой мировой войны, мобилизационные кампании, крестьянство, погромы, массовые настроения и поведение, ментальность.
1 Статья подготовлена в рамках проекта РГНФ «Военно-мобилизационные мероприятия в деревне Центрального Черноземья и Среднего Поволжья в годы Первой мировой войны (1914-1917 гг.)» № 14-01-00277.
O. A. Sukhova
MOBILIZATION CAMPAIGNS OF THE FIRST WORLD WAR IN THE PERCEPTION AND BEHAVIOR OF THE RUSSIAN PEASANTRY: PROBLEM STUDY RESULTS AND PROSPECTS
Abstract.
Background. Transformation of the system of international relations in the modern era requires historical analysis of the interaction between society and power in a military conflict. Studying the history of the First World War, that became a catalyst for the revolutionary process and the collapse of the state in Russia, reveals the causality of this process. The aim of the work is to analyze the historiography of the study of perception and behavior of the Russian peasantry in terms of mobilization campaigns during the First World War.
Materials and methods. Implementation of research tasks was achieved through the usage of documents derived from the collection of the Central State Archives of Samara region, the State Archives of Saratov region , the State Archives of Penza region, as well as through the analysis of historiographical sources on the issue. Methodological potential includes basic principles of scientific knowledge - histo-ricism and objectivity, hermeneutics as a method of interpreting the text, the historical and situational method that involves assessing the events and phenomena based on the real concrete historical situation, which to a certain extent abstracts researchers from the influence of stereotypes and methodological stamps. The author also applied an interdisciplinary synthesis method, in particular, she used the achievements of social psychology.
Results. The article reviewed the problem of the peasantry participation in mobilization campaigns of the World War I in the national historiography. The author analyzed the literature in historical retrospection. She noted the specificity of the scientific interpretations in a particular time interval. The methods of social psychology were proved to be efficient to solve the research problems. The article presents the features of perception and behavior of the Russian peasantry in the era of the First World War.
Conclusions. Analysis of the historiography of the problem revealed the need for a cultural-anthropological approach to the study of the history of the First World War. Many contradictions of research practice can be resolved through a comprehensive analysis of the mentality of the mass consciousness and mass behavior, including on the question of the peasantry participation in mobilization campaigns of 1914-1917.
Key words: historiography of the First World War, mobilization campaigns, the peasantry, the pogroms, mass mood and behavior, mentality.
Вопросы организации и проведения военно-мобилизационных мероприятий в период Первой мировой войны имеют под собой давнюю историографическую традицию. Первый опыт анализа мобилизационных кампаний, вписанный в широкий контекст общевоенной проблематики, был представлен в воспоминаниях и исследованиях непосредственных участников описываемых событий [1-5]. В оценках русских генералов мобилизация стала главным мерилом подъема национального чувства: «.. .96 % подлежащих призыву явились к воинским начальникам. Между тем трудные условия, в которых находился точный учет чинов запаса, заставлял предполагать, что разница между расчетами и фактической явкой может быть до 10 %. Следовательно,
уклонения от мобилизации почти не было» [3, с. 81]. Констатируя же факты проявлений «темных сторон мобилизации» (уклонения от призыва, беспорядки среди запасных), Н. Н. Головин вслед за С. К. Добророльским отмечает, что первое явление было нехарактерным для крестьянства («в противоположность нашим привилегированным слоям»), а второе - свидетельствовало «не о нежелании идти на войну, а лишь о малой культурности наших народных масс» [3, с. 83; 5]. Обнаружив столь масштабный патриотический порыв, крестьянство откликнулось на призыв скорее неосознанно, действуя согласно определенному политическому обряду под лозунгом «За Веру, Царя и Отечество», прочно вписанным в структуру религиозных чувств русского народа. На ритуальные аспекты восприятия массовым сознанием войны указывает и утверждение, что русский народ к войне оказался не подготовлен психологически: «Главная масса его - крестьянство едва ли отдавала себе отчет, зачем его зовут на войну. Цели войны были ему неясны. Крестьянин шел на призыв потому, что привык вообще исполнять все то, что от него требовала власть; он терпеливо и пассивно нес свой крест, пока не подошли великие испытания» [3, с. 81, 85].
Анализируя проведение военно-мобилизационных мероприятий, в качестве одного из важнейших факторов, препятствовавших успешной реализации поставленных задач, исследователи назвали перемещение миллионов призванных в условиях неразвитости транспортной инфраструктуры и огромных расстояний до театра военных действий. Как отмечает А. С. Луком-ский, возглавлявший мобилизационный отдел главного Управления Генерального штаба в 1909-1913 гг., ничтожное число железнодорожных линий выступало фактором, «... крайне затрудняющим как мобилизацию, так и сосредоточение отмобилизованных частей к границе. Особенно затягивалось сосредоточение. Согласно составленным расчетам, отмобилизованным частям, расквартированным внутри России, пришлось бы у станций посадки на железные дороги ждать значительное время очереди перевозки...» [1, № 5, с. 111].
Серьезные затруднения в процессе формирования боеспособных подразделений вызывала и низкая степень подготовленности призывников, а также их возраст (в дополнение к слабости офицерского корпуса). На примере комплектования второочередных дивизий это убедительно показал П. Н. Симанский: «Выяснилось, что люди, являющиеся на пополнение второочередных дивизий, более старших возрастов, оказались, вследствие невнимательного отношения к повторным сборам мирного времени, совершенно лишенными военных знаний и совсем отвыкшими от дисциплины» [4, с. 135-136]. 3 августа 1914 г. П. Н. Симанский запишет в своем дневнике: «Вид призываемых только терпимый. Много стариков. Обещание направлять к нам исключительно молодых, задерживая стариков в запасных батальонах, по-видимому, не выполняется. Что, впрочем, хорошего могут сделать наши воинские начальники, эти предназначенные к сдаче в архив капитаны и старые штаб-офицеры». По мнению автора, «. нагруженные семьями, полные заботы о них, податливые к болезням, а зачастую уже хронически больные, далекие от сознания обязанности защиты Отечества и преисполненные странными понятиями, что защищать следует лишь свою Пермскую или Тамбовскую губернию, к которой противник все равно не дойдет, ратники эти были плохими солдатами, и это отлично сознавали сами. “Какие из нас сра-
жатели”, - слышно было в рядах Красноставского полка. - “Не приведи господь, только знамена умели терять”, - раздавался голос, имея в виду бои Лу-ковского полка, во время которых полковое знамя при отходе последних рот попало в руки австрийской кавалерии» [4, с. 135-136].
В советской историографии участие крестьянства в военно-мобилизационных кампаниях было жестко ограничено контурами классовой борьбы. Но, несмотря на то, что исследователям крестьянского движения приходилось констатировать резкий спад протестной активности на начальном этапе войны, беспорядки в ходе мобилизации были использованы в качестве аргумента в пользу «пораженческих» настроений крестьянства. Сам факт погромов рассматривался как проявление резко негативной реакции крестьянства на объявление войны [6; 7; 8, с. 127]. Косвенным указанием на масштабы недовольства являются статистические данные о жертвах среди участников волнений среди призывников. Так, по данным А. Б. Беркевича, за период мобилизации с 19 июля по 1 августа 1914 г. при подавлении выступлений были убиты и ранены 505 человек со стороны «мятежников» и до 106 должностных лиц. Волнения, вызванные мобилизацией и именуемые в полицейских документах «пьяными бунтами», в традициях марксистской методологии истории были промаркированы как «стихийное выражение ненависти народных масс к грабительской войне, затеянной империалистами» [7, с. 40-41].
Серьезными изменениями в сфере методологии изучения Первой мировой войны были обозначены 1990-е - начало 2000-х гг., что объясняется формированием общей тенденции к гуманизации исторического знания, ростом приоритетности культурно-антропологического подхода, новой культурной или новой социальной истории. Первым собственно историческим произведением, в котором комплексный анализ ментальности и поведения крестьянства в эпоху Первой мировой войны выстроен на этих основаниях, можно назвать монографию О. С. Поршневой [9]. Ей принадлежит и первая попытка терминологического и историографического исследования проблемы массовых настроений в период Первой мировой войны [10]. Теперь в выступлениях мобилизованных, проходивших в форме стихийных погромов, усматривается наличие социальных мотивов, но ставится под сомнение их антивоенный характер [9, с. 110, 112-113].
Поведение солдат на войне стало также предметом изучения А. Б. Асташова. Корпус источников, привлеченных им, впечатляет: его исследование основано на данных около 400 отчетов, сводок и докладов 33 военно-цензурных отделений. Большая выборка, по которой работали цензоры, программа подготовленных сообщений, образовательный ценз позволяют рассматривать материалы цензуры как важный источник для изучения настроений и поведения солдат в годы войны [11].
Весьма заметным следует назвать рост интереса к изучению региональных особенностей проблематики Первой мировой войны. В частности,
В. Ю. Карнишин, анализируя состояние местного управления в Поволжье накануне Февральской революции, отмечает обусловленность «кадрового голода» в административном аппарате проведением многочисленных мобилизационных кампаний, что не могло не сказаться и на потере управляемости на местах [12, с. 13]. Изучению влияния мобилизаций 1914-1917 гг. на настроения городского населения Поволжья посвящена статья Е. Ю. Семено-
вой. По подсчетам автора, за период 1914-1917 гг. в регионе прошло 19 мобилизаций: 5 - в 1914 г., 6 - в 1915 г., 7 - в 1916 г. и 1 - в 1917 г. В ходе проведения мобилизаций повседневная жизнь городского сообщества подверглась серьезным изменениям, в числе которых можно назвать: рост цен на продовольствие, распространение ощущений тревоги и неуверенности из-за угрозы причинения вреда имуществу, жизни и здоровью граждан вследствие «наплыва неконтролируемого, нетрезвого, чуждого для городской среды крестьянского элемента, слабости правоохранительных структур, которые не могли предотвращать “опасных” выходок как прибывших в город, так и местной публики» [13, с. 131, 136].
Однако более детальный анализ историографических аспектов проблемы менталитета (социальных представлений) и поведения масс в условиях мировой бойни свидетельствует о незавершенности не только процессов в сфере методологических поисков, но и формирования корпуса источников. Казалось бы, 1990-е гг. продемонстрировали значительный шаг вперед в деле освоения зарубежного опыта изучения вопросов менталитета и социальной психологии: состоялся ряд научных форумов, появляются работы отечественных авторов по теории менталитета. Но и по сей день можно констатировать, что перспективы объединения теории с практикой конкретно-исторических исследований достаточно туманны. Это становится заметным уже на уровне использования специальной терминологии исследований: возможная синонимичность применения таких понятий, как восприятие, массовые или общественные настроения, самосознание, политическое сознание, менталитет, мировоззрение, при определенных условиях очевидна, тем не менее столкновение родственных наименований общего предмета исследования объективно формирует потребность выявления иерархических связей, взаи-моподчиненности, возможностей взаимодействия структур общественного сознания. Исследовательское поле остается ограниченным простой констатацией признаков падения патриотических настроений и роста проявлений массового недовольства вплоть до десакрализации монарха, а также пересказом источников, отражающих массовые представления лишь опосредованно. А ведь на сегодняшний день уже апробирована методика использования количественных методов исторического анализа и новейших междисциплинарных подходов.
Невнимательность к репрезентативности источников объективно ведет к фрагментарности и описательности изложения. Так, в одной из статей орловского исследователя В. А. Холодова задача измерения особенностей мировоззренческого восприятия войны осуществляется на материалах местной периодической печати. В итоге возникает образ глубоко религиозного и монархически ориентированного народа, горящего желанием заступиться за сербов и положить свою жизнь на алтарь Отечества. При опоре на мнение священнослужителей оказалось довольно проблематичным четко определить даже хронологический рубеж трансформации патриотических и заступнических настроений в пацифистские [14]. С другой стороны, в статье Л. А. Шай-пака «описания стихийных выступлений запасных уже в первые дни мобилизации» стали основанием для вывода о том, что «патриотические настроения не были превалирующими в сознании тех солдат, которые были оторваны от привычного уклада деревенской жизни. Русско-японская война с ее тяжелы-
ми последствиями, Первая русская революция 1905-1907 гг. и недовольство политикой самодержавного правительства давали о себе знать, будоражили солдатские умы и вызывали в их сердцах острое недовольство новой войной “за Веру, Царя и Отечество”». В итоге, по данным автора, на сборные пункты Казанского военного округа в начале августа 1914 г. не явилось без уважительных причин 22 700 человек. Кроме того, сказались больными еще 173 809 человек, или 28,4 % всех призываемых по 14 уездам округа» [15, с. 95]. Отметим, что всего по России к 1 августа было призвано 3 155 000 запасных и 800 000 ратников ополчения первого разряда [16, с. 20].
В целом же нельзя не приветствовать заметный рост интереса к данной проблематике, проявившийся в начале 2000-х гг. со стороны новой генерации исследователей в регионах, расширение предметной области, введение в научный оборот новых источников по данной проблематике. Так, весьма конструктивную объяснительную модель анализа мобилизаций как индикатора настроений крестьянской массы и ее восприятия «большого мира» и государственных задач, управленческого потенциала власти и основных точек социально-политической напряженности предлагает в своей монографии А. В. Посадский [16, с. 157]. По мнению автора, ключевая проблема мобилизации состоит в органичном соединении целенаправленных централизованных усилий государства и низовой, прежде всего крестьянской, самоорганизации, корректирующей и дополняющей их. Если организационные усилия «сверху» неадекватны (крестьянин видит леность, равнодушие, нерачительность, нецелесообразность), то вследствие амбивалентности крестьянской ментальности процесс самоорганизации может вылиться в деструктивное русло. Если же крестьянин видит «сверху» распорядительность и самоотверженность, то «даже самые болезненные накладки преодолеваются с помощью самих крестьян и не приводят к катастрофе» [16, с. 156]. Рассматривая мотивы крестьянской самоорганизации, А. В. Посадский отмечает: большое значение примера города; анклавно-кустовой характер самоорганизации при большой роли удачного примера, почина, например соседей; ревнивое наблюдение при отклике на государственные распоряжения за равенством и справедливостью [16, с. 157].
Становится очевидным, что в условиях войны основным фактором, не только угрожавшим сохранению социально-политической стабильности, но и разрывавшим пространство обыденной реальности, нарушавшим темпорально-пространственные характеристики повседневности, выступал стремительный рост миграционной активности населения, перемещений значительных масс людей, будь то ратники, военнопленные или беженцы. Само по себе увеличение концентрации людей в том или ином населенном пункте препятствовало эффективному удовлетворению повседневных потребностей, чем и создавало основу для возникновения массовых форм поведения (массовой паники либо массовой агрессии), вследствие чего патриотический подъем первых недель войны был омрачен целым рядом случаев агрессивного поведения призывников, зафиксированных в восточной части Европейской России, главным образом в Самарской, Саратовской, Пензенской, Уфимской и Пермской губерниях.
Как отмечает А. В. Посадский, в Саратовской губернии в первые же дни мобилизации власти столкнулись с серьезными проблемами по размеще-
нию и продовольственному обеспечению призванных. Помещения, где предполагалось организовать ночлег для запасных (реальные училища, гимназии, школы), были явно не предназначены для ночлега (спать приходилось на голом полу). Очагов для варки и кухонных помещений не хватало, так что обедали во много смен до позднего вечера. Не было и необходимого количества офицеров, и призывники оказались предоставлены сами себе. От массовых беспорядков спасало распоряжение губернатора об ограничении мобилизации только 1913 г. Согласно же распоряжениям Главного штаба, требовалось призвать ратников за шесть последних лет. И тем не менее серьезные опасения городских властей вызывало любое промедление с отправкой ратников. Так, к концу июля 1914 г. в г. Сердобске было сосредоточено уже до 2 тыс. ратников. Учитывая, что в ожидании отправки военнослужащих в городе находились и их родственники, исправник тревожился из-за угрозы погромов, требуя или скорейшей отправки запасных или их роспуска по домам для завершения полевых работ [16, с. 64-65]. По данным Е. Ю. Семеновой, в июльский призыв 1914 г. в г. Бугульме Самарской губернии собралось до 11 тыс. запасных при численности горожан в 9 тыс., в Саратове - до 31,5 тыс. при населении в 242,4 тыс., в г. Аткарске Саратовской губернии призывников насчитывалось до 35 тыс. на 13,8 тыс. горожан, в Сердобске той же губернии -2028 при 23,8 тыс. жителей города [13, с. 133].
Пути перемещения призванных были отмечены всевозможными эксцессами, связанными главным образом с поисками алкоголя. Прежде всего речь идет о существовании долговременной традиции регулирования сверх-сильных переживаний, появление которых было спровоцировано возможной угрозой физиологической гибели. Как оказалось, в условиях запрета на продажу алкоголя реализовать прежний ритуал проводов в армию (использование вина в крестьянской повседневной культуре носило знаковый, можно даже сказать сакральный, характер и оценивалось как способ психологической релаксации мобилизованных) стало достаточно проблематично. Жесткое рассогласование, блокировка представлений массового сознания о востребованности и оправданности существования определенного поведенческого стереотипа, известного как гульба призывников, и наличие ситуации, представленной закрытием казенок в добавление к общей тенденции роста преступности и девиантных форм поведения в молодежной среде в конечном итоге вылилось в погромные выступления.
В крестьянском сознании подобное поведение оправдывалось именно жертвенным характером войны («перед смертью все дозволено», «все равно убьют на войне») [17, д. 9469, л. 107-107 об.]. В образе солдата традиционно главной темой, обусловленной одним из первичных инстинктов человека, был страх смерти, ощущение возможности или неизбежности которой снимало многие ограничительные запреты на поведенческие нормы патриархального общества. Именно массовость подобных суждений позволила С. Федорченко запечатлеть в качестве литературного образа такие высказывания мобилизованных: «С водкой сердцу в кулак не вступить. Кабы водку не запретили, не добыть бы нам свободы» [18, с. 101].
С другой стороны, проведение мобилизации в разгар полевых работ породило новое противоречие, связанное с представлениями о сезонности крестьянского труда и патерналистской схемой социальных связей, что нахо-
дит отражение в требовании обеспечения семей запасных государственными пособиями. В документах местных ГЖУ особо отмечалось, что малейшая проволочка с оформлением документов на получение родными пособия вызывала ропот и возмущение среди жен призванных [19, д. 2127, л. 4].
Обращает на себя внимание, что самыми непосредственными факторами радикализации массовых настроений становятся распространение стереотипов деструктивного поведения среди крестьянской молодежи. Деревня пожинала плоды своей эмансипации. Пробуждение личности и стремление отстоять свое достоинство, развитие частной инициативы и предприимчивости расширяли рамки вседозволенности и способствовали развитию отклоняющегося от нормы поведения, в том числе и в криминальной форме, что в свою очередь способствовало количественному росту мелкой преступности [20, с. 38]. Перспективы грядущей мобилизации послужили дополнительным фактором снижения функции социального контроля применительно к общинной организации, а следовательно, роста проявлений девиантного поведения в подростковой среде. Объектами хулиганских выходок сельской молодежи становились социальные категории, маркированные как естественные враги, враги по определению, чужие для общинной организации: дворяне, управляющие экономий, однообщественники, выделившиеся на отруба и хутора и т.д. [21, д. 7978, л. 37; д. 7979, л. 282-284.].
Эпицентром погромных настроений становится Саратовская губерния. «Объявление мобилизации, - отмечал саратовский губернатор, - сопровождалось высоким подъемом в городах и взрывом озорства и буйных наклонностей обычно спокойного населения сельских местностей. Крутые меры, вплоть до расстрела толпы в Царицыне и Вольске, обнародованные по телеграфу сведения об обеспечении семей запасных, а равно уничтожение казенного вина в течение нескольких дней восстановили порядок» [7, с. 17]. В Царицыне, где жертвы были наиболее многочисленными (21 июля погибли 20 и были ранены 24 участника выступления), процессу массовизации способствовало отсутствие достоверной информации относительно выдачи пособия семьям запасных, и основную роль в беспорядках, вылившихся в разгром сборного пункта, сыграли жены призывников.
Как отмечает А. В. Посадский, события, повлекшие столь трагичный финал, первоначально развивались по «патриотическому» сценарию. Еще вечером 18 июля около 300 местных жителей и запасные нижние чины в поселке при заводе «Урал-Волга» устроили патриотическую манифестацию. Такая же манифестация общей численностью до 5000 человек состоялась и в городе. По просьбе участников духовенство отслужило молебен. Запасные, принятые в этот день, в количестве 860 человек мирно отправились в лагеря местного полка. Но 21 июля прибыли запасные из уезда. Этим же утром толпа в несколько тысяч женщин при участии запасных потребовала немедленной выдачи пособий за мужей [16, с. 70].
По данным краснослободского уездного исправника, 21 июля 1914 г., направляясь из г. Краснослободска в г. Троицк, партия запасных нижних чинов в числе 490 человек совершила нападение на казенную винную лавку с. Малый Азясь [21, д. 7988, л. 24-33.]. В погроме участвовало практически все население села. Остановить толпу в 2000 человек двум чинам полиции не удалось. Крестьяне нанесли побои охранявшим винную лавку стражнику
Кузнецову и уряднику Мельникову и, выбив окна, стали расхищать вино. В результате столкновения полиция применила оружие, один из призывников был смертельно ранен.
Все чаще в полицейских сводках фиксировалось преимущественное участие молодежи в погромных выступлениях. Так, в с. Солодче Саратовской губернии в разгроме казенки 26 июля 1914 г. участвовала в основном «всё молодежь». В числе обвиняемых по делу о разгроме винной лавки в с. Переезд Аткарского уезда той же губернии 23 июля 1914 г. оказалось семь подростков 12-16 лет, освобожденных в дальнейшем от ответственности по малолетству, в том числе три девочки. В общей сложности к денежному штрафу или тюремному заключению было приговорено 43 человека, 18 из которых -в возрасте до 30 лет [17, д. 9469, л. 11-12].
При отсутствии устойчивого поведенческого стереотипа регуляции психологических реакций на столь масштабные мобилизационные кампании мотивом социальной агрессии становится поиск виновника переживаемого состояния. Скопление значительных масс людей в непосредственной близости от сборных пунктов, общность эмоционального восприятия происходящего, ощущение состояния фрустрации как блокировки всех надежд в дополнение к особенностям крестьянской психологии, выраженным склонностью к коллективным способам мышления и поведения, - вот перечень условий перехода социального поведения на уровень агрессии. Сам повод в различных его вариациях, вызывавший проявления массового поведения, выполнял исключительно функцию провоцирования толпы на решительные действия и не отражал реального содержания социальных представлений и ощущений.
Применение результатов междисциплинарного синтеза, в частности использование достижений социальной психологии, на наш взгляд, снимает многие противоречия исследовательской практики по вопросам изучения Первой мировой войны. Это позволяет отчетливо увидеть перспективность развития такого направления научных поисков, как культурно-антропологический подход к изучению исторического процесса.
Список литературы
1. Лукомский, А. С. Очерки из моей жизни / А. С. Лукомский // Вопросы истории. - 2001. - № 1-12;
2. Головин, Н. Н. Военные усилия России в Первой мировой войне / Н. Н. Головин. - Париж, 1932. - Т. 2. - 256 с.
3. Головин, Н. Н. Военные усилия России в Первой мировой войне / Н. Н. Головин // Военная мысль в изгнании. Российский военный сборник. - М. : Военный университет, Русский путь, 1999. - Вып. 16. - С. 71-113. - иКЬ: www.rp-net.ru (дата обращения: 10.04.2014).
4. Симанский, П. Н. Мобилизация русских войск 1914 года и ее недостатки / П. Н. Симанский // Война и революция. - 1926. - № 1/2. - С. 130-140. - иКЬ: http://www.grwar.ru/library/Simansky/SM_000.html (дата обращения: 10.04.2014).
5. Добророльский, С. К. Мобилизация русской армии в 1914 году. Подготовка и выполнение. По материалам Военно-исторического архива / С. К. Добророльский. - М., 1929. - 157 с.
6. Анфимов, А. М. Российская деревня в годы первой мировой войны (1914 -февраль 1917) / А. М. Анфимов. - М. : Соцэкгиз, 1962. - 384 с.
7. Беркевич, А. Б. Крестьянство и всеобщая мобилизация в июле 1914 г. / А. Б. Беркевич // Исторические записки. - М., 1947. - Т. 23. - С. 3-45.
8. Гребнев, А. М. Аграрные отношения в Пензенской губернии между первой и второй буржуазно-демократическими революциями в России / А. М. Гребнев. -Пенза, 1959. - 147 с.
9. Поршнева, О. С. Менталитет и социальное поведение рабочих, крестьян и солдат России в период Первой мировой войны (1914 - март 1918 г.) / О. С. Поршнева. - Екатеринбург, 2000. - 415 с.
10. Поршнева, О. С. «Настроение 1914 года» в России как феномен истории и историографии / О. С. Поршнева // Российская история. - 2010. - № 2. -С. 185-199.
11. Асташов, А. Б. Русский крестьянин на фронтах Первой мировой войны / А. Б. Асташов // Отечественная история. - 2003. - № 2. - С. 72-85.
12. Карнишин, В. Ю. Местное управление губерний Поволжья накануне Февральской революции / В. Ю. Карнишин // Известия высших учебных заведений. Поволжский регион. Гуманитарные науки. - 2008. - № 1. - С. 12-19.
13. Семенова, Е. Ю. Влияние мобилизационного периода Первой мировой войны на настроения городского населения Поволжья / Е. Ю. Семенова // Вестник МГОУ. Серия «История и политические науки». - 2011. - № 2. - С. 131-136.
14. Холодов, В. А. Первая мировая война в восприятии населения Орловской губернии (по данным орловской прессы) / В. А. Холодов // Ученые записки Орловского государственного университета. Серия «Гуманитарные и социальные науки». - 2010. - № 3-1. - С. 123-131.
15. Шайпак, Л. А. Рост антивоенных настроений русских солдат как отражение кризиса русской армии в годы Первой мировой войны / Л. А. Шайпак // Вестник Военного университета. - 2007. - № 1 (9). - С. 94-95.
16. Посадский, А. В. Крестьянство во всеобщей мобилизации армии и флота 1914 года (по материалам Саратовской губернии) / А. В. Посадский. - Саратов : Изд-во Сарат. ун-та, 2002. - 160 с.
17. Государственный архив Саратовской области (ГАСО). Ф. 1. Оп. 1.
18. Федорченко, С. Народ на войне / С. Федорченко. - М., 1990. - 399 с.
19. Центральный государственный архив Самарской области (ЦГАСО). Ф. 468. Оп. 1.
20. Миронов, Б. Н. Преступность в России в XIX - начале ХХ в. / Б. Н. Миронов // Отечественная история. - 1998. - № 1. - С. 24-42.
21. Государственный архив Пензенской области (ГАПО). Ф. 5. Оп. 1.
References
1. Lukomskiy A. S. Voprosy istorii [Historical problems]. 2001, no. 1-12.
2. Golovin N. N. Voennye usiliya Rossii v Pervoy mirovoy voyne [Military efforts of Russia in the World War I]. Parizh, 1932, vol. 2, 256 p.
3. Golovin N. N. Voennaya mysl’ v izgnanii. Rossiyskiy voennyy sbornik [Military thoughts inexile. Russian military collection]. Moscow: Voennyy universitet, Russkiy put', 1999, iss. 16, pp. 71-113. Available at: www.rp-net.ru (accessed 10 April 2014).
4. Simanskiy P. N. Voyna i revolyutsiya [War and revolution]. 1926, no. 1/2, pp. 130-140. Available at: http://www.grwar.ru/library/Simansky/SM_000.html (accessed 10 April 2014).
5. Dobrorol'skiy S. K. Mobilizatsiya russkoy armii v 1914 godu. Podgotovka i vypolnenie. Po materialam Voenno-istoricheskogo arkhiva [Mobilization of the Russian army in 1914. Preparation and execution]. Moscow, 1929, 157 p.
6. Anfimov A. M. Rossiyskaya derevnya v gody pervoy mirovoy voyny (1914 - fevral’ 1917) [Russian village during WWI (1914 - February 1917)]. Moscow: Sotsekgiz, 1962, 384 p.
7. Berkevich A. B. Istoricheskie zapiski [Historical notes]. Moscow, 1947, vol. 23, pp. 3-45.
8. Grebnev A. M. Agrarnye otnosheniya v Penzenskoy gubernii mezhdu pervoy i vtoroy burzhuazno-demokraticheskimi revolyutsiyami v Rossii [Agrarian relations in Penza region between the first and the second bourgeois-democratic revolutions in Russia]. Penza, 1959, 147 p.
9. Porshneva O. S. Mentalitet i sotsial’noe povedenie rabochikh, krest’yan i soldat Rossii v period Pervoy mirovoy voyny (1914 - mart 1918 g.) [Mentality and social behavior of workers, peasants and soldiers in Russia during the WWI (1914 - March 1918)]. Ekaterinburg, 2000, 415 p.
10. Porshneva O. S. Rossiyskaya istoriya [Russian history]. 2010, no. 2, pp. 185-199.
11. Astashov A. B. Otechestvennaya istoriya [National history]. 2003, no. 2, pp. 72-85.
12. Karnishin V. Yu. Izvestiya vysshikh uchebnykh zavedeniy. Povolzhskiy region. Gumani-tarnye nauki [University proceedings. Volga region. Humanities]. 2008, no. 1, pp. 12-19.
13. Semenova E. Yu. Vestnik MGOU. Seriya «Istoriya i politicheskie nauki» [Bulletin of MSOU. Series «History and political sciences»]. 2011, no. 2, pp. 131-136.
14. Kholodov V. A. Uchenye zapiski Orlovskogo gosudarstvennogo universiteta. Seriya «Gumanitarnye i sotsial’nye nauki» [Scientific notes of Orel State University. Series «Humanities and social sciences»]. 2010, no. 3-1, pp. 123-131.
15. Shaypak L. A. Vestnik Voennogo universiteta [Bulletin of Military University]. 2007, no. 1 (9), pp. 94-95.
16. Posadskiy A. V. Krest’yanstvo vo vseobshchey mobilizatsii armii i flota 1914 goda (po materialam Saratovskoy gubernii) [Peasantry in the nation-wide mobilization of army and fleet of 1914 (by the materials of Saratov region)]. Saratov: Izd-vo Sarat. un-ta, 2002, 160 p.
17. Gosudarstvennyy arkhiv Saratovskoy oblasti (GASO) [State Archives of Saratov region]. F. 1. Op. 1.
18. Fedorchenko S. Narodna voyne [People at war]. Moscow, 1990, 399 p.
19. Tsentral’nyy gosudarstvennyy arkhiv Samarskoy oblasti (TsGASO) [Central State Archives of Samara region]. F. 468. Op. 1.
20. Mironov B. N. Otechestvennaya istoriya [National history]. 1998, no. 1, pp. 24-42.
21. Gosudarstvennyy arkhiv Penzenskoy oblasti (GAPO) [State Archives of Penza region]. F. 5. Op. 1.
Сухова Ольга Александровна доктор исторических наук, профессор, заместитель заведующего кафедрой истории России, краеведения и методики преподавания истории, Пензенский государственный университет (Россия, г. Пенза, ул. Красная, 40)
E-mail: suhhov747@yandex.ru
Sukhova Olga Aleksandrovna Doctor of historical sciences, professor, deputy head of sub-department of Russian history, local studies and history teaching technique, Penza State University (40 Krasnaya street, Penza, Russia)
УДК 947(470.4) «1914/1918»
Сухова, О. А.
Мобилизационные кампании периода Первой мировой войны в восприятии и поведении российского крестьянства: итоги и перспективы изучения проблемы / О. А. Сухова // Известия высших учебных заведений. Поволжский регион. Гуманитарные науки. - 2014. - № 1 (29). -
С.39-49.
