CC BY
422
З.А. Сокулер
МИШЕЛЬ ФУКО
Аннотация. Статья посвящена французскому философу, культурологу М. Фуко, разрабатывавшему концепцию европейской науки и культуры на основе «археологии знания», имеющей своим ядром «знание-язык». В кн. «Археология знания» и последующих работах место эпистемы занимает «дискурс» или «дискурсивная практика». С помощью этих понятий он разрабатывает новую методологию для исследования культуры.
Ключевые слова: дискурс, «археология знания», «дискурсивные формации», текст, автор, «власть - знание».
Annotation. The article is devoted to the French philosopher, cul-turologist, M. Foucault, who worked out the concept of European science and culture, based on the «archeology of knowledge», which centre idea is «knowledge-language». In the book «Archeology of knowledge» and further works «discourse» or discourse practice take the place of the epis-teme. With the help of these notions Foucault worked out the new methodology for the cultural research.
Keywords: Discourse, «archeology of knowledge», «discourse formations», text, author, «power-knowledge».
Мишель Фуко (15.10.1926, Пуатье, Франция - 1984, Париж) -французский философ, культуролог, историк, относимый обычно к структуралистам (с чем он сам не соглашается) или к постмодернистам (против чего он не возражает). Обучался в Эколь Нормаль. В молодости вступил в Коммунистическую партию Франции, вышел после 1953 г. Впоследствии критиковал французских коммунистов, однако влияние марксизма на его исследования очевидно. В течение
многих лет работал в Коллеж де Франс на кафедре истории систем мысли.
Философская деятельность Фуко началась в период, когда во французской философии доминировали экзистенциализм и феноменология. Фуко решительно разрывает с подобными традициями, полагавшими в качестве первичного трансцендентальный субъект, являющийся априорным условием смыслов, очевидностей, истины. Он стремится избавиться от такого субъекта, обращаясь к анализу конкретных исторических ситуаций, в которых разыгрываются определенные «игры истины», смыслы и достоверности.
Он предпринимает что-то вроде «критической истории мысли». Жанр «истории идей», по его мнению, предполагает «понимание» особого «менталитета» минувших эпох и форм культуры, постижение скрытых смыслов и намерений мыслителей прошлого, т.е. разворачивается в сфере «субъективного», «внутреннего», и потому так или иначе связан с полаганием субъекта как трансцендентального условия смыслов и истин. Фуко противопоставляет такой истории историю «дискурсов» и «дискурсивных формаций».
Дискурсы - это речевые практики, запечатленные в текстах и документах минувшей эпохи (или разворачивающиеся в рамках современных социальных институтов по присущим им правилам). Наличие собственных систем правил и отношений, регулирующих их разворачивание, - это принципиальная характеристика дискурса. Только эти правила, внутренне организующие дискурс, определяют и объект дискурса, и отношение субъекта и объекта, и даже то, кто и каким образом выступает в качестве субъекта того или иного рода деятельности и познания. Для Фуко очевидно, что в случае таких различных деятельностей, как экзегеза сакрального текста, наблюдения естествоиспытателя или описания поведения психически больного самые субъекты деятельностей различны. Сеть таких правил и определяет то, что Фуко называет «играми истины». Ими фиксируется, относительно каких вещей, при каких условиях и что именно будет признано истинным или ложным.
История появления различных «игр истины» составляет предмет «археологии знания». Смысл этого введенного Фуко термина состоит в том, что его археология изучает «архивы». Так он называет оставшиеся от определенной эпохи совокупности дискурсов. Данный термин призван подчеркнуть, что «археолог знания» имеет дело не с
З.А. Сокулер
такими субъективными и трудноуловимыми вещами, как образ мысли, мировоззрение, намерения мыслителей прошлого, но с объективно фиксируемой данностью.
Объект «археологии знания» - это сохранившиеся как бы в «архиве» «дискурсивные формации». Последние суть структурированные и взаимосвязанные единства, история которых носит разрывный характер. Непрерывности, развивающиеся во времени, - такие, как «филология», «наука о живом», «подходы к лечению психических заболеваний» и др. - являются, по мнению Фуко, видимостью. Поскольку объект знания конституируется самой дискурсивной формацией, то наивно будет представлять историю какой-либо отрасли знания как непрерывную историю накопления истинных и отбрасывания ложных представлений об этом объекте. Так: «Хотят создавать историю биологии XVIII в., но не отдают себе отчета в том, что биологии не существовало и что расчленение знания, которое нам известно в течение более чем ста пятидесяти лет, утрачивает свою значимость для предшествующего периода.
То, что биология была неизвестна, имело очень простую причину: ведь не существовало самой жизни. Существовали лишь живые существа, которые открывались сквозь решетку знания, установленную естественной историей»1. Аналогичным образом «археологическое исследование» современного гуманитарного знания и антропологически ориентированной философии приводит к выводу о том, что «человек, как без труда показывает археология нашей мысли - это изобретение недавнее. И конец его, быть может, недалек. Если... (фундаментальные диспозиции нашего знания)... исчезнут так же, как они некогда появились, если какое-нибудь событие, возможность которого мы можем лишь предчувствовать, не зная пока ни его облика, ни того, что оно в себе таит, разрушит их, как разрушена была на исходе XVIII в. почва классического мышления, тогда - можно поручиться - человек исчезнет, как исчезает лицо, начертанное на прибрежном песке»2.
В статье «Что такое автор?»3 Фуко показывает, как непросто и неочевидно понятие автора. Структуралистский подход рассматривает текст как самостоятельный объект. В нем вовсе не обязательно высказывается и выражает себя автор. Текст, в силу своей собственной структуры, может выражать сам себя, а не чувства и намерения автора.
Фуко согласен со структуралистской критикой, показывающей, что текст не обязательно рассматривать как выражение мыслей и чувств автора, но в то же время не склонен признавать то «открытие», что текст есть самостоятельный объект, не зависящий от того, кто и с какой целью его создал. Он в принципе не рассматривает автора или текст как какие-то естественные данности, относительно которых можно делать «открытия». Для него «автор» есть функция дискурсов. Некоторые виды дискурсов - например, литературоведческие исследования - определяют, что такое автор и какое он имеет значение. Это происходит при использовании понятия «труды». На основании чего выделялась именно такая, а не иная совокупность под названием «труды де Сада», если бы совсем не имело значения то обстоятельство, что Сад является их автором? И что означала бы тогда такая деятельность, как установление подлинности произведения? Сложившаяся практика литературоведческих исследований известным образом определяет, что такое автор и какое значения для понимания произведения имеет его личность. Маркс или Фрейд создали новые виды дискурсов. Они задали правила, по которым могут порождаться новые дискурсы того же вида. Однако множество этих правил открыто. Поэтому обнаружение ранее неизвестного текста Маркса или Фрейда изменит представления о марксизме или психоанализе. Этот текст будут анализировать, к нему будут возвращаться. Решающее значение для отношения к тексту будет иметь то, что данный текст действительно принадлежит данному автору. Сам факт, что «здесь авторство имеет решающее значение» есть одно из правил тех дискурсов, которые сформировались текстами Маркса или Фрейда и практикой их обсуждения. В них предполагается постоянное возвращение к текстам основоположников и проверка «чистоты» идущей от текста основоположника традиции. Для контраста Фуко ссылается на пример дискурса иного типа. Обнаружение ранее неизвестного текста Галилея или Ньютона ничего не изменит в классической механике, несмотря на то, что Галилей и Ньютон являются ее основоположниками. Изменится представление о них, но не о механике. Тут мы имеем дело с дискурсом, функционирующим по иным правилам, и в нем совсем другое значение имеет то, «кто говорит».
В центре внимания Фуко всегда были дискурсы, посвященные человеку, - гуманитарное и медико-биологическое знание. Он исследует, каким образом складываются такие «игры истины», в которых сам
субъект как таковой становится объектом познания. Важную тему его творчества составляет анализ дискурсов, в которых субъект конституируется на основе противопоставления нормы и отклонения4.
Исследуя становление психиатрического дискурса, Фуко показывает, что понятия психического заболевания и лечебница для душевнобольных, где ключевой фигурой является врач, формируются в XIX в. В XVII-XVIII вв. в медицине не существовало такой категории, как психическое заболевание. Сталкиваясь с душевными расстройствами, врачи лечили организм в целом и применяли обычный набор средств того времени: кровопускание, слабительные, ванны и пр. Люди с психическими расстройствами попадали (за исключением очень малочисленных и небольших частных приютов) в исправительные, а не лечебные заведения, где содержались вместе с бродягами, нищими, безработными, преступниками, ожидающими суда и т.п. делинквентами разного рода. Должны были произойти глубокие изменения как на концептуальном, так и на институциональном уровнях, прежде чем сумасшествие стало рассматриваться как дело медицины, причем ее специальной отрасли. Существенную роль в этих процессах сыграли дискурсы и отношения власти, причем того особого типа власти, который, по мнению Фуко, складывался в Европе в конце XVIII - начале XIX в. и который он характеризует понятием «дисциплинарной власти».
Дисциплинарная власть функционирует непрерывно и стремится управлять всеми процессами и сторонами жизнедеятельности социального тела. Основанием ее легитимности является эффективность. Эта система власти «выражает себя не через право, а через определенную технику власти, с помощью не закона, а нормы, посредством не наказания, а контроля, и осуществляет себя на таких уровнях и в таких формах, которые выходят за пределы государства и его аппарата»6.
Дисциплинарная власть требует прежде помещения индивидов в замкнутом пространстве, в котором действуют свои законы и правила, - «пространстве дисциплинарной монотонности». Это может быть работный дом для бродяг и нищих, колледж, казарма, мануфактура, развитая в большое замкнутое пространство с однородным и весьма строгим режимом, больница, приют для умалишенных и пр.
Дисциплинарный аппарат тяготеет к разложению групп и масс на элементарные составляющие - индивидов и предписывает каждому индивиду строго определенное место. Это положение становится основным архитектурным принципом организации пространства, которая подчиняется трем главным целям: осуществлять постоянный надзор, препятствовать чреватым опасностям соединения индивидов в группки и, наконец, создавать полезное пространство.
В дисциплинарном пространстве каждому индивиду приписано определенное место. Но это одновременно и ранг индивида, место в той классификации индивидов, которую осуществляет данная дисциплина. Так, преступников распределяют в зависимости от характера преступления, больных - от характера заболевания, учеников - от успехов в обучении и поведения. Дисциплинарная власть контролирует также и время индивидов, распределяя его на все более дробные интервалы, и стремится непрерывно контролировать качество использованного времени, устраняя все, что только может отвлечь и внести беспорядок.
Все большей детализации дисциплинарного времени соответствует все большая детализация жестов и действий, которые должен совершать помещенный в дисциплинарное время и пространство индивид. Это создает возможности для непрерывного контроля не только за результатом действия, но за всеми его фазами и составляющими. Дисциплина вводит строгую корреляцию тела и жеста, уточняя наилучшее соотношение между фазами жеста и положениями всех частей тела и вводя это в качестве всеобщего и обязательного предписания. Не допускается никакого индивидуального отклонения - в теле не должно быть ничего праздного и бесполезного. «Постепенно тело поднимается до уровня механизма... Появляется новый объект -естественное тело, носитель сил, действующий во времени; тело, способное к особым операциям, имеющим свой порядок, свою продолжительность, свои внутренние условия и образующие их элементы. Тело, становясь объектом новых механизмов власти, становится также и объектом новых форм знания. Это тело - объект муштры и натаскивания, а не спекулятивной физики; оно управляется внешним авторитетом, а не жизненными духами; оно есть объект дрессировки, а не рациональной механики»6.
Дисциплинарное управление временем индивида воплощается в стремлении делить время на возможно более дробные интервалы,
которые должны быть посвящены выполнению определенной задачи. Это создает все больше возможностей для оценки результатов и контроля. Дисциплинарная власть занимается дрессировкой тел. Одним из важнейших инструментов для этой цели является иерархический надзор, идея которого заключается в том, чтобы видеть контролируемое тело, не будучи видимым (и такая структура может быть многоуровневой). В таком случае уже не требуется, чтобы действительно надзирали непрерывно. Главное, чтобы контролируемые постоянно чувствовали себя на просмотре, сознавали, что за ними в любой момент могут наблюдать и применить санкцию. Власть становится анонимной и безличной. Ее принципом является не определенная личность (монарх, суверен), но власть как таковая, т.е. согласованное распределение тел и взглядов.
Надзор неразрывно связан с нормализующей санкцией. Наказанию подлежит все то, что не соответствует правилу, является отклонением от нормы. Так дисциплинарная власть формирует засилье нормы, которая становится принципом принуждения. На основании нормы власть непрерывно ранжирует индивидов, и присвоенный ранг сам по себе является поощрением и наказанием.
Результаты смотров, осмотров, экзаменов и иных процедур дисциплинарной власти записываются и сохраняются. Так собираются досье и архивы. Если в древности честь быть записанной и внесенной в архивы принадлежала только власти, а запись была знаком отличия, то дисциплинарная власть делает запись инструментом объективации и подчинения. «Норма» заняла место предка, а мера соответствия норме стала определять статус. Параллельно формируется такая деятельность, как классификация и категоризация накопленных документов. Такая деятельность послужила мощным эпистемологическим стимулом для развития наук о человеке.
Принципы дисциплинарной власти, в частности размещения людей в дисциплинарных пространствах (что равнозначно их классификации), воплощают представления властной инстанции о своих функциях и об объектах их осуществления. Следовательно, тут функционируют не просто властные отношения, но особое образование, для которого Фуко ввел термин «власть-знание». Это такое знание, которое непосредственно определяется целями и функционированием дисциплинарного института. Фуко подчеркивает, что одна из функций всех дисциплинарных институтов современного общества - это
сбор статистических данных и создание определенных массивов знаний о своих объектах. Власть-знание - это также и власть, существующая и реализующая себя в форме знания - особого знания о людях, неразрывно связанного с существованием и воспроизводством властных структур.
Система дисциплинарной власти складывается непреднамеренно. Принимаются отдельные частичные решения. Но они, множась и распространяясь, образуют некое целое, в котором различимы определенные цели, хотя нельзя найти определенных лиц, которые бы к этим целям стремились.
Традиционный образ власти как власти юридической связан с идеей, что власть запрещает, отменяет и т.п. В концепции дисциплинарной власти как власти-знания Фуко утверждает: «Пора наконец перестать описывать действия власти в терминах "не": она-де не дает, не позволяет, исключает, подавляет, запрещает, отрывает, маскирует или скрывает. На самом деле, власть производит; она производит реальность; она производит область своих объектов, а также методы добывания истины относительно них»7.
Фуко рассматривает также власть, которая выходит за пределы дисциплинарных институтов и пронизывает все поры общества, превращая даже семью в маленькое подобие дисциплинарного института. Такая власть рассматривается, исходя из «игр истины» вокруг секса и сексуальности. Согласно распространенному представлению, в ХУШ-Х1Х вв. буржуазное общество установило подлинный режим подавления всего, что связано с сексом, и набросило покров молчания на все эти темы. Фуко показывает, что этот период был, напротив, отмечен «дискурсивным взрывом» вокруг темы сексуальности. В многочисленных дискурсах, посвященных правилам проведения христианской исповеди, режиму дня школьников закрытых учебных заведений, контролю за поведением и опрятностью маленьких детей, расстройствам нервов и наследственным болезням, здоровью нации и особенностям женского организма, закрепляется определенная норма -и одновременно начинает различаться и анализироваться до того аморфное поле всевозможных отклонений. В дискурсах, связанных с сексом, артикулировались постоянная тревога и озабоченность по поводу секса и его последствий. Вследствие этого такие дискурсы были неразрывно связаны с дискурсами осуществления власти разного рода (родителей и педагогов над детьми, врачей и психиатров над
З.А. Сокулер
своими пациентами, государства - над населением), ибо секс требовал постоянного контроля. Повсеместные игры власти и сопротивления непреднамеренно осуществили «сексуализацию сексуального пространства», результат которой в конце XIX в. зафиксировал психоанализ. Значение секса для власти связано с тем, что он лежит на пересечении стратегий управления индивидуальным человеческим телом и регуляцией процессов в социальном теле (проблемы воспроизводства населения).
Такой роли секса в системе современной власти Фуко противопоставляет античное общество, в котором ориентация на соблюдение меры в сексуальных наслаждениях была элементом упражнения индивида во власти над самим собой (а не осуществлением над ним чьей-то власти), элементом «искусства существования».
Примечания
1 Фуко М. Слова и вещи: Археология гуманитарных наук. - М.: Прогресс, 1977; СПб.: A-cad, 1994. - С. 1, 188.
2 Там же. - С. 487.
3 Фуко М. Что такое автор? // Фуко М. Воля к истине: По ту сторону знания, власти и сексуальности. - М.: Магистериум: Касталь, 1999. - С. 7-48.
4 См.: Фуко М. История безумия в классическую эпоху. - СПб.: Университетская книга, 1997. - 575 с.; Он же. Надзирать и наказывать: Рождение тюрьмы. -М.: Ad Marginem, 1999. - 479 с.
5 Foucault M. Histoire de sexualite. - P.: Gallimard, 1976. - Vol. 1: La volonte' de savoir. - P. 118.
6 FoucaultМ. Surveiller et punir: Naissance de la prison. - P.: Gallimard, 1975. -
P. 157.
7 Ibid.
