CC BY
148
Д.В. ЕГОРОВ
МИРСКОЙ СУД ЧУВАШСКИХ КРЕСТЬЯН КАЗАНСКОЙ ГУБЕРНИИ ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XIX - НАЧАЛЕ XX ВЕКОВ
Ключевые слова: мирской суд, чуваши, Казанская губерния, община, суд сельского старосты, суд стариков, суд сельского схода, самосуд, мировая сделка.
Статья посвящена изучению общинных судов чувашских крестьян Казанской губернии второй половины XIX - начала XX вв. и выявлению их роли в общественной жизни крестьянства. Соблюдение моральных и правовых норм в чувашской деревне обеспечивалось общиной, представленной различными формами народных судов: судами сельского старосты, стариков, сельского схода и самосудом.
D.V. EGOROV
THE VILLAGE COMMUNITY COURT OF THE CHUVASH PEASANTS OF THE KAZAN PROVINCE IN THE SECOND HALF OF THE XIXTH AND THE BEGINNING OF THE XXTH CENTURIES
The paper is devoted to the study of the village community courts of the chuvash peasants of the Kazan province of the second half of the XlXth and the beginning of the XXth centuries and to revealing their role in the social life of the peasantry. The observance of the moral and legal norms in the chuvash village was ensured by the community, represented by different forms of the people's courts: courts of the village leader, of the old men, of the village meeting and by the mob law.
Правовая тематика в отечественной историографии в последние годы испытывает новый подъем. В первую очередь, это обусловлено интенсивным развитием юридической антропологии - науки, изучающей правовую культуру различных народов в различные эпохи. На развитие этой научной дисциплины огромное влияние оказывают идеи правового плюрализма, которые предусматривают сосуществование двух и более правовых систем в одном государстве. В связи с этим особую актуальность приобретает исследование проблем обычного права. Многие нормы обычного права сохранились и действуют даже в современных условиях, что говорит о необходимости их изучения с учетом исторического опыта. Эта тема актуальна и с точки зрения ее мало-изученности, ибо часто авторы не уделяют вопросам народного правосудия чувашских крестьян должного внимания, тем более до сих пор нет специального научного исследования по этой проблематике.
Крестьянское правосудие Казанской губернии, многонациональной и по-ликонфессиональной провинции Российской империи, являлось общинным. Община вырабатывала эталоны морали и правовых норм, обеспечивала их соблюдение, формировала правосознание чувашских крестьян.
Вопросы изучения мирского (общинного) суда Российской империи разрабатывались Комиссией собирания народных юридических обычаев, состоящей при Отделении этнографии Русского географического общества, и были включены в специальную программу («встречается ли в данной местности самосуд, т.е. местная расправа, признаваемая достаточною без обращения к суду, и в каких формах она проявляется; какие в данной местности существуют народные суды, как постоянные, так и временные; какой состав сельских судов, например суда стариков, суда соседей, суда сельского схода, суда братского и т.п., и в каких случаях обращаются к этим судам; в каком отношении находятся обычные крестьянские сельские суды к суду волостному?..») [21].
Видный специалист по обычному праву Е.И. Якушкин выделяет восемь форм крестьянского суда: самосуд, семейный суд, третейский суд, суд соседей, суд сельских судей, суд сельского схода, суд волостного схода, волостной суд [31, с. XXIV]. Последний суд автор выделяет как официальный. Эти суды сложились в силу географических, конфессиональных, социальных и культурно-нравственных особенностей губерний Российской империи. Разумеется, были и другие виды общинных судов. Мирское судопроизводство чу-
вашей Казанской губернии, в основном, существовало в следующих формах: суд старосты, суд стариков, суд сельского схода и самосуд.
В компетенцию суда сельского старосты входили мелкие земельные правонарушения (потравы, нарушение межи), кражи, семейные разногласия, применение санкций к неплательщикам налогов и недоимщикам и др. Исследователь обычного гражданского права России С.В. Пахман отметил: «Обыкновенно сельские старосты разбирают и решают дела маловажные: брань, драку и т.п., а для дел более важных собирают какой-либо другой, принятый в данной местности обычаем суд, или же тяжущиеся обращаются прямо в волостной суд» [19, с. 382]. Таким образом, к этому суду обращались крестьяне по многим бытовым вопросам. Основной целью суда сельского старосты являлось примирение сторон. Однако есть свидетельства, что староста решал дела в единоличном порядке. Но, вместе с тем, истец и ответчик могли аннулировать решение и обратиться в волостной суд. Этого, как правило, не случалось. По мнению исследователя второй половины XIX в. П. Скоробогатого, примирительная деятельность обычных форм сельского суда настолько удовлетворяла потребности крестьян в правосудии, что обращение к волостному суду встречалось лишь в исключительных случаях, «когда дело выдавалось особою важностью, или сами тяжущиеся стороны отличались непокладливостью характера» [27, с. 508].
Мирское управление после реформы 1861 г. подразделялось на два звена: «законодательное» и «исполнительное». «Законодательным» являлся периодически созывавшийся сельский сход. В «исполнительном» звене было сохранено подразделение всех должностей на две категории: «законодательные» и сохранившиеся в общинах по традиции [7, с. 28-29]. Российские законодатели предполагали, что обновление сельского управления путем передачи функций опеки от бурмистров крепостной деревни к сельскому миру и выборному им сельскому старосте подведет в скором времени к самоликвидации традиционной структуры управления. Однако вместо ожидаемого быстрого отмирания произошло ее органичное вживание в официальную [7, с. 29]. Сельские старосты стали заниматься, в основном, административными обязанностями, в то время как традиционные направляли хозяйственное развитие и контролировали нравственные отношения крестьян. Таким образом, после отмены крепостного права в деревне действовал своеобразный феномен «двоевластия».
Сельские сходы и выборный аппарат управления находились в ведении сельского старосты, зависевшего от волостной администрации. Правительственная политика была направлена на укрепление общественного авторитета сельского старосты. По законам 1860-х годов, на эту должность могли претендовать приписанные к общине крестьяне-домохозяева - главы крестьянских семейств, имеющие земельный надел. Как правило, должность сельского старосты занимали незажиточные крестьяне (середняки). Богатые крестьяне откупались от любой выборной должности. Поддерживая кандидата на должность сельского старосты из незажиточной среды, более влиятельные домохозяева тем самым ставили его в положение, открытое для психологического и экономического давления [7, с. 37]. Староста должен был иметь огромный опыт и быть приверженным кодексу моральных устоев: строгое поведение в быту, в семье, уважение к старшим, добросовестное отношение к работе. За маловажные проступки сельский староста мог подвергнуть виновных к различным наказаниям (при обязательном присутствии двух свидетелей): назначению на общественные работы до двух дней, денежному штрафу до 1 рубля или аресту до двух дней. Однако эти действия старосты могли быть обжалованы в 7-дневный срок через мирового посредника. Падению авторитета сель-
ского старосты способствовало введение института земских начальников в 1889 г., который всячески его контролировал.
Одной из авторитетных среди чувашских крестьян форм общинных судов являлся суд стариков. В нем участвовали наиболее опытные люди в деревне, прекрасно знавшие обычаи и традиции, обычно-правовые нормы. Они, как правило, избирались в определенном числе для разрешения различных конфликтов или приглашались сельским старостой для рассмотрения дел крестьян-общинников в индивидуальном порядке. Крестьяне считали его необходимым, так как «если бы все прямо в суде судиться, в волость ходить, то очень часто надо было бы бывать там, потому в крестьянском хозяйстве нельзя, чтобы каждодневно мелких дел возникало; поэтому неужели из-за каждой малости в суде судиться?» [19, с. 383].
Судебный процесс начинался с разбора причины конфликта, далее старики пытались помирить тяжущихся. Дело, как правило, заканчивалось тем, что виновного заставляли покупать ведро или полведра водки: «решают все подобные спорные дела своим частным судом мирным образом при посредстве благоразумных односельчан почтенных стариков; предварительно виновному зададут надлежащую нотацию, а затем для полного примирения сопьют с него ведро или полведра водки по степени виновности» [13, с. 113-114]. В дореволюционное время водка имела огромное значение в общественной жизни. «... Водка, этот неизменный спутник всех житейских радостей и невзгод» [1, с. 298], - писал один из авторов-современников. Если после частной сделки потерпевший все-таки заявлял в суд, мнение народа о нем понижалось [17, с. 81]: «после того, как виновный угостил или денег дал потерпевшему, потерпевший жалуется на виновного суду, то народ обсуждает потерпевшего, говоря: «хёрарам пек» (как женщина. - Д.Е.) [13, с. 110]. Нередко староста приказывал сельскому писарю написать мировую, подписывал ее, удостоверяя, что «такие-то тогда-то, в присутствии его, в становой избе помирились и обязаны друг на друга суду не жаловаться» [19]. Затем водка распивалась всеми, кто принимал участие в примирении сторон.
Об авторитете стариков можно судить по чувашским пословицам: «Ват-тисем калани выранла» (Слово стариков уместно) [30, с. 86]; «Ватта курсан рёлёк ил» (Как увидишь старого человека, сними шапку) [30, с. 150].
Вследствие развития капитализма в стране суд стариков постепенно терял свое прежнее влияние на мирские дела. Тем не менее роль стариков в общественной жизни чувашей Казанской губернии оставалась важной. В пореформенное время все более повышалась роль молодых крестьян, что подтверждают архивные материалы: «На сход одни из чуваш идут охотно, а другие неохотно. Неохотно идут теперь старики ввиду беспорядка и криков на сходке, большинство теперь преобладает из молодых» [15, с. 283]. В этот период значение стариков в жизни общины, в том числе «суда стариков», резко снизилось - теперь более уважался «голос имущественной состоятельности» [10, с. 92-93]. «Старики, то есть люди, которые ровно ничего не могут понимать в новых порядках, потому что всю жизнь прожили в старых» [26], редко давали полезные советы и принимали правильные решения. Старики были главными противниками столыпинской аграрной реформы, препятствовали молодым крестьянам закрепить землю в собственность и выделиться на отруб. В новых условиях роль молодых крестьян, не являвшихся главами семей, в делах общины возрастала, так как оказывалось, что именно молодежь была компетентнее стариков, ориентировавшихся на старину. Постоянно увеличившееся число разделов семей способствовало тому, что домохозяевами становились молодые крестьяне, которые
приобретали право голоса на сходах как главы семей. Это приводило к повышению роли молодых крестьян в общественных делах.
В пореформенной России сельские сходы дифференцировались по территориальному признаку. Волостные сходы находились в волости, сельские -в сельском обществе, селенные - в деревнях и селениях. После реформы 1861-1866 гг. правительство планомерно укрепляло общественную значимость сельского схода, устанавливало документальное фиксирование его решений. Хотя созывать сходы по вопросам, не санкционированным государством, запрещалось, традиционная его структура продолжала функционировать. Крестьяне высоко оценивали совещательный принцип этого органа общинного управления. Решение мира, принятое в результате обсуждения на суде сельского схода, было обязательным для каждого общинника.
Сельский сход чувашских крестьян, как высший орган управления общиной, рассматривал дела о земельных правонарушениях, об опеке и наследстве, разделе семей; наказывал виновных за воровство, поджог, драку; расследовал случаи оскорбления, мошенничества, обиды, угрозы; следил за моралью, осуждая нарушение общепринятых норм, таких как пьянство, нескромное поведение, сквернословие и др. Хотя в положении 19 февраля 1861 г. была определена компетенция сельского схода, в действительности он выходил за ее рамки: решал не только гражданские, но и уголовные дела, постановлял судебные приговоры, вмешивался в частную жизнь общинников.
Суд сельского схода состоял из домохозяев, как правило, мужчин. Что касается женщин, то на сходе могли участвовать вдовы, имеющие детей, не достигших совершеннолетия, а также женщины, представлявшие интересы семьи в виду отсутствия мужа, но не имеющие право голоса и являвшиеся лишь слушателями решений и постановлений схода. Решение сельского схода считалось действительным «только в том случае, если на сходе присутствовало не меньше 2/3 общего числа домохозяев» [15, с. 220-221].
Суд сельского схода - ял пуххи - в глазах чувашских крестьян все еще продолжал сохранять свое беспристрастие и справедливость, и к нему они обращались при всех житейских проблемах, спорах, недоразумениях [20, с. 261-262]. Крестьяне, стремясь избежать лишних расходов, все спорные вопросы предпочитали выяснять в своей общине, не прибегая к разбирательству в волостных судах [5, с. 92]. Конечно, каждый общинник мог остаться недовольным решением и апеллировать в волостной суд, но такие люди получали в обществе репутацию «сутяг» и «кляузников» [6, с. 256]. Однако постепенно общественная значимость суда сельского схода и его влияние на мирские дела падали, и альтернатива стала переходить в сторону волостного суда.
Свои требования и решения участники схода выражали голосом - криками. Подсчитать голоса при этом было невозможно, и решение принималось в пользу тех, кто более настойчиво и горласто выражал свое мнение. Голосование заранее подготовлялось таким образом, чтобы решение соответствовало требованиям и интересам деревенских коштанов [29, с. 23], т.е. деревенской верхушки; мироедов, живших на мирской «кошт» или счет. «В прежнее время чуваши бежали на встречу подобным личностям, лишь бы только самим избавиться от явки в суд и от хлопот. Коштаны этим пользовались, наживались и нередко усложняли и запутывали дело. Теперь хотя они продолжают существовать, но в них уже больше не нуждаются в той мере как прежде» [25, с. 73]. Финский ученый Х. Паасонен отметил отрицательное отношение чувашей к коштанам: «Umamrada, kustanda xisra tasman, jeplejex t'sadazi man samrak pus?» [32, 353] [«Передо мной и куштан - враг, как мне, молодому, выдержать». - Д. Е.].
По отзывам большинства Губернских совещаний Российской империи начала XX в., сельский сход представлял собой «не собрание лиц, призванных обсудить дело, а шумное недисциплинированное сборище, вредное для дела»; «хотя в каждом крестьянском обществе найдется не один десяток разумных и честных крестьян, однако эти лучшие люди избегают сходов», главными действующими лицами являются мироеды, а «послушными их орудиями - все пьяницы, люди, неоднократно судившиеся за разные преступления, словом^ вся голытьба, завистливо смотрящая на людей трезвых и трудолюбивых, которая своим нахальством и бесшабашностью импонирует всем благомыслящим членам схода; поэтому понятно, что люди трудолюбивые и скромные избегают посещать сходы, не желая подвергаться скандалам или дракам»; «сходы безучастно относятся к общинным интересам, не понимая их значения и не думая о будущем, еще более безучастно - к интересам отдельных крестьян, считая себя вправе получить вознаграждение с виновников схода...» [22, с. 172-173]. Действия активных крестьян на сходке могли быть продиктованы разными мотивами и выражать интересы разных социальных групп: иногда это были зажиточные крестьяне или выражавшие их интересы лица; иногда, напротив, крестьяне, отстаивавшие общие интересы, противостоявшие давлению начальства; наконец, просто любители выпивки за счет общины или какого-либо заинтересованного лица [4, с. 96]. Слово богатого на сходах, и вообще в любом деле, стало значить больше, чем бедного [11, с. 477].
Участие в общественных делах стало рассматриваться многими крестьянами как тягость и повинность; привлекательность общественной службы заметно упала, многие крестьяне перестали посещать сельские сходы и стали уклоняться от исполнения общественных обязанностей. Тем более это очень сильно отрывало крестьян от хозяйства. Поэтому наиболее почетные должности занимали кулаки и коштаны или люди, зависимые от них. Подобный состав не отличался бескорыстным отношением к интересам отдельных крестьян [24, с.10].
Для полного представления картины мирского судопроизводства чувашей Казанской губернии важно изучать деятельность волостных судов и их взаимосвязь с общинными судами. Для всех крестьян в ходе реформ 1860-х годов был создан выборный сословный волостной суд, который официально считался судом первой инстанции. «Общим положением» 1861 г. ему было предоставлено право выносить решение на основании местных обычаев и правил, принятых в крестьянском быту. Реформы 1860-х годов превратили общину, некогда неформальную самостоятельную организацию, из института обычного права в институт государственного права, дали ей официальный статус и поставили под контроль администрации. Таким образом, роль правотворческой и судебной функции общины во второй половине XIX в. уменьшилась. Однако, несмотря на это, сохранились традиционные мирские суды, которые функционировали вплоть до революции 1917 г. и даже позже, что подтверждают полевые исследования.
Реформа 1889 г. поставила волостные суды под контроль земских начальников. Земский начальник de facto стал назначать судей, устанавливать порядок производства дел, контролировать, указывать и т.д. [8, с. 68]. Хотя до 1889 г. волостной суд функционировал как крестьянский выборный, он медленно завоевывал авторитет в крестьянской среде. Во многом это было связано с коррупцией и взяточничеством судебного чиновничества. В.К. Магницкий, около тридцати лет пребывавший на должности судебного следователя 2-го (следственного) участка Чебоксарского уезда Казанской губернии, писал: «Лихоманству (взяточничеству) из должностных лиц непричастны только полнейшие идиоты, встречающиеся между польсовщиками и сотскими. Сам на-
род не может себе и представить, чтобы должностное лицо не пользовалось выгодами своего положения, иначе оно что за судья!» [9, л. 366].
Следует отметить, что чувашские крестьяне страшно боялись процесса волостного суда, поэтому, в первую очередь, обращались в общинный суд и старались решить все внутриобщинные конфликты мировой сделкой. К.Ф. Фукс в ответе на записки своей жены А.А. Фукс о чувашах писал: «Они тогда только строго вступаются за оскорбление, когда бывают пьяны. В сем последнем случае садятся на одну телегу, вместе спинами, чтобы не видеть лица друг у друга, и едут судиться к писарю в волостное правление; но первый, встретившийся на дороге, питейный дом решает тяжбу: здесь они делают складчину, купят вина, напьются, поклонятся в ноги один другому раз по пяти, опять садятся рядом и скачут назад в деревню с песнями» [28, с. 129-130].
По свидетельству В.А. Сбоева, чувашский крестьянин во время допроса на волостном суде «необыкновенно увертливо старается сбить с толку следователя: то прикинется дурачком, незнайкой, то отвечает на одну половину вопроса, как бы не слыша другой...» [2, с. 111-112]. Безусловно, это было связано с безграмотностью населения. По данным Казанского губернского статистического комитета в 1866-1867 гг. на 100 человек общего населения губернии грамотных приходилось 1,06 человека мужского пола и 0,2 женского [18, с. 226]. Незнание и непонимание крестьянами законов усугубляли их положение, создавали условия для коррупции судей и вырабатывали неприязнь к волостному суду. По мнению местного комитета Казанской губернии, «гражданская неправоспособность крестьян есть один из главных тормозов в развитии сельскохозяйственной промышленности; только правоспособность и независимость крестьян друг от друга и общий для всех суд могут быть истинными охранителями собственности» [23, с. 347].
Одной из эффективных форм общинного суда чувашских крестьян был самосуд - самочинная расправа с кем-нибудь без ведома официальной власти, суда. От такого страшного наказания освобождались пожилые люди старше 60 лет, должностные лица (за исключением десятника), добропорядочные крестьяне, которые пользовались доверием в обществе, а также вернувшиеся из военной службы. После самосуда на преступника, его семью и родственников ложилось позорное пятно на всю жизнь, после чего семья провинившегося нередко покидала свою деревню.
Обобщая множество фактов, мы видим, что самосуду подвергались воры, конокрады и лица, совершившие порубки и потраву в общественном лесу или полях [16, с. 387]. В экстраординарных ситуациях обычное право допускало самосуд вплоть до убийства на месте преступления [12, с. 70]. Убийству подвергались поджигатели и конокрады, а иногда воры, застигнутые на месте преступления, однако это было единичным явлением. По народным представлениям, лишь общинная расправа способна была дать преступнику должное возмездие. По мнению крестьян, официальные суды были «медлительны, хлопотливы и подчас разорительны» [17, с. 82].
Мотивацией к самосуду в основном являлись: поимка вора на месте преступления с поличным; медлительность официального суда и его снисходительность к преступникам; отсутствие доказательств вины явного нарушителя; неисправное выполнение общинных обязанностей.
Особое место в процессе самосуда уделялось ритуалу «вождения» преступника по улицам деревни: «за воровство судят строго; иногда поступают так: на спину вора привязывают краденную вещь, напр.: перину, и в таком виде водят его по улицам деревни в сопровождении народа, при чем может его обижать всякий, кто бы не вздумался» [14, с. 197]; «один крестьянин у соседа своего украл
лутошко, стоящее 15-20 коп. И вот производится над ним суд своими односельчанами. Привязывают к спине его это лутошко и водят его по улицам села под хохотом и различного рода насмешкой, сопровождая все это барабанным боем об железное ведро, возглашающим о необычайном происшествии» [16, с. 389].
Порой виновник из богатого становился бедным вследствие разорения от деревенского самосуда. Пострадавший от такого суда во второй половине XIX в. еще не решался жаловаться в официальный суд, но в начале XX в. «дела на самосуд потерпевшим передавались судебному разбирательству и нередко кончались печальным исходом для участников самосуда» [16, с. 389-390]. Такой процесс наблюдался и у русских крестьян, уже в конце XIX в. они, как правило, к этому суду не прибегали, считая его «превышением власти» [3, с. 88-89]. В начале XX в. самосуды были отменены.
Если судить по проведенному исследованию, у чувашских крестьян Казанской губернии, как и у других этносов многонациональной Российской империи, во второй половине XIX - начале XX вв. функционировали особые мирские суды, игравшие огромную роль в крестьянской общественной жизни. Главной целью этих судов было примирение конфликтующих сторон. Общинные суды часто шли в разрез с законом и официальным судом, разбирая как гражданские, так и уголовные дела. Чуваши предпочитали урегулировать споры и конфликты, как правило, внутри общины, относясь скептически к официальному волостному суду.
Литература и источники
1. Астырев Н. В волостных писарях. Очерки крестьянского самоуправления / Н. Астырев. М.: Типография В.В. Исленьева, 1886. 299 с.
2. Василий Сбоев. Заметки о чувашах: Исследования об инородцах Казанской губернии. Чебоксары: Чуваш. кн. изд-во, 2004. 142 с.
3. Громыко М.М. Территориальная крестьянская община Сибири (30-е гг. XVIII - 60-е гг. XIX в.) / М.М. Громыко // Крестьянская община Сибири XVII - начала XX в. / под ред. Л.М. Горюшкина. Новосибирск: Наука, 1977. С. 33-103.
4. Громыко М.М. Традиционные нормы поведения и формы общения русских крестьян XIX в. / М.М. Громыко. М.: Наука, 1986. 280 с.
5. Денисова Н.П. Обычное право чувашской крестьянской общины / Н.П. Денисова // Этнография чувашского крестьянства. Чебоксары, 1987. С. 76-100.
6. Зырянов П.Н. Социальная структура местного управления капиталистической России (1861-1914 гг.) / П.Н. Зырянов // Исторические записки. М.: Наука, 1982. Т. 107. С. 226-302.
7. Кучумова Л.И. Сельская община в России (вторая половина XIX в.) / Л.И. Кучумова. М.: Знание, 1992. 64 с.
8. Леонтьев А.А. Волостной суд и юридические обычаи крестьян / А.А. Леонтьев. СПб.: Типография М. Мерку-шева, 1895. 140 с.
9. Магницкий В.К. Этнографический очерк преступлений и проступков во 2-м (следственном) участке Чебоксарского уезда / В.К. Магницкий // Научный архив Чувашского государственного института гуманитарных наук (НА ЧГИГН). Отд. I. Т. 517. № 5666. Л. 347-428.
10. Миненко Н.А. Старики в русской крестьянской общине Западной Сибири XVIII - первой половине XIX в. / НА Ми-ненко // Культурно-бытовые процессы у русских Сибири XVIII - начала XX вв. Новосибирск: Наука, 1985. С. 89-104.
11. Миронов Б.Н. Социальная история России периода империи (XVIII - начало XX в.). Генезис личности, демократической семьи, гражданского общества и правового государства: в 2 т. 2-е изд., испр. / Б.Н. Миронов. СПб.: Дмитрий Буланин, 2000. Т. I. 548 с.
12. Миронов Б.Н. Социальная история России периода империи (XVIII - начало XX в.). Генезис личности, демократической семьи, гражданского общества и правового государства: в 2 т. 2-е изд., испр. / Б.Н. Миронов. СПб: Дмитрий Буланин, 2000. Т. II. 568 с.
13. НА ЧГИГН. Фонд профессора Н.В. Никольского. Отд. I. Т. 158. Этнография. 181 с.
14. НА ЧГИГН. Фонд профессора Н.В. Никольского. Отд. I. Т. 167. Этнография. 480 с.
15. НА ЧГИГН. Фонд профессора Н.В. Никольского. Отд. I. Т. 174. Этнография, фольклор. 698 с.
16. НА ЧГИГН. Фонд профессора Н.В. Никольского. Отд. I. Т. 268. Этнография, фольклор. 470 с.
17. Никольский Н.В. Собрание сочинений: в 4 т. / Н.В. Никольский. Чебоксары: Чуваш. кн. изд-во, 2004. Т. I. 527 с.
18. Памятная книга Казанской губернии на 1866/1867 год. Отд. III. Статистические сведения. Казань: Издание Казанского Статистического комитета, 1866. 227 с.
19. Пахман С.В. Обычное гражданское право в России. Юридические очерки. Т. I. Собственность, обязательства и средства судебного охранения / С.В. Пахман. СПб.: Тип. Второго Отдел. Собств. Е.И.В. Канцелярии, 1877. 447 с.
20. Петров Н.А Деятельность мирского суда (Расследование и наказание за имущественные преступления в пореформенной чувашской деревне) / Н.А. Петров // Проблемы изучения научного наследия Н.В. Никольского: материалы конференции, посвященной 120-летию со дня рождения ученого. Чебоксары: ЧГИГН, 2002. С. 259-268.
21. Программа для собирания народных юридических обычаев. Издание Комиссии собирания народных юридических обычаев, состоящей при Отделении Этнографии РГО. СПб.: Типография В.С. Балашева, 1889. 85 с.
22. РиттихА.А. Зависимость крестьян от общины и мира / А.А. Риттих. СПб.: Типография В.Ф. Киршбаума, 1903. 217 с.
23. Риттих А.А. Крестьянский правопорядок. Свод трудов местных комитетов по 49 губерниям Европейской России / А.А. Риттих. СПб.: Типография В.Ф. Киршбаума, 1904. 447 с.
24. Риттих А.А. Крестьянское дело. Краткий свод трудов местных комитетов (по отделам свода: «Крестьянское землепользование» и «Крестьянский правопорядок») / А.А. Риттих. СПб.: Типография В.Ф. Киршбаума, 1903. 13 с.
25. Риттих А.Ф. Материалы для этнографии России. Казанская губерния. XIV. / А.Ф. Риттих. Казань: Типография Император. ун-та, 1870. Ч. II. 225 с.
26. Семенов С.Т. Двадцать пять лет в деревне / С.Т. Семенов. Петроград: Жизнь и знание, 1915. 372 с.
27. Скоробогатый П. Устройство крестьянских судов (окончание) / П. Скоробогатый // Юридический вестник. 1880. № 7. С. 486-516.
28. Фукс А. А. Записки Александры Фукс о чувашах и черемисах Казанской губернии / А. А. Фукс. Казань: Типография Император. ун-та, 1840. 329 с.
29. Чуваши. Этнографическое исследование / Н.И. Воробьев, А.Н. Львова, Н.Р. Романов, А.Р. Симонова. Чебоксары: Чуваш. кн. изд-во, 1970. Ч. II. 308 с.
30. Чувашские пословицы, поговорки и загадки / сост. Н.Р. Романов. Чебоксары: Чуваш. кн. изд-во, 2004. 351 с.
31. Якушкин Е.И. Обычное право. Материалы для библиографии обычного права / Е.И. Якушкин. Ярославль: Типография Губернского Правления, 1875. Вып. I. 249 с.
32. Paasonen H. Gebräuche und Volksdichtung der tschuwassen / H. Paasonen. Helsinki: Suomalais-ugrilainen seura, 1949. 381.
ЕГОРОВ ДИМИТРИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ родился в 1984 г. Окончил Чувашский государственный университет. Ассистент и аспирант кафедры археологии, этнографии и региональной истории Чувашского университета. Область научных интересов - история и этнография народов Поволжья и Приуралья, обычное право, этническое правосудие. Автор 7 научных публикаций.
