CC BY
180
Вестник Челябинского государственного университета. 2009. № 42 (180). Философия. Социология. Культурология. Вып. 15. С. 87-92.
л. С. Приходько
мировоззренческие ориентации крестьянства
и менталитет
В статье исследуется концептуальная связка ‘менталитет - мировоззрение ’ на основе целостности крестьянского хозяйствования, социальной организации и духовности.
Ключевые слова: крестьянство, мировоззрение, менталитет.
В отечественной науке к изучению крестьянской ментальности существует несколько подходов: экологический, основанный на почвенно-климатических особенностях Российской равнины1; этнокультурный, близкий к отождествлению крестьянского сознания с религиозной верой2, исторический, выводящий ментальность крестьянства из общинной организации3 и т. п. А между тем, изучение ментальности по своему замыслу предполагает решительный отказ от подобной дедукции: и практика, и все формы поведения личности должны быть рассмотрены как производные от тех инвариантных образов и представлений, с помощью которых индивиды осмысливают мир и своё место в нём, - т. е. предполагает философский (или более широко - мировоззренческий) подход. Ведь понятия ‘менталитет’, ‘ментальность’, ‘крестьянская ментальность’, ‘русская ментальность’, ‘российская ментальность’ - есть понятия, обозначающие онтологические основы жизни этноса, социально-экономической группы, слоя.
Вопросы онтологии неизбежно связаны с метафизикой, которая нас интересует, прежде всего, как философское учение о предельных, сверхопытных принципах начала бытия. Метафизический объект - это такой объект, в существовании которого мы убеждены, но вместе с тем осознаем невозможность его познания научно-философскими методами в пределах возможного опыта. Менталитет -метафизический объект. Поэтому, осознавая трудность выявить предикаты такого объекта, мы не отказываемся от попыток познания его, будучи уверенными в единой природе того или иного этноса (социального слоя): безотносительно к тому, познали мы её или нет, она определяет органичную связь народа, его имманентное единство.
Так что же такое - «менталитет», «ментальность»? существует ли единая ментальность для всех этносов? - Эти и другие во-
просы занимали и занимают умы многих учёных мира. Автор тоже уделил внимание исследованию этого вопроса4 и пришёл к выводу, что наиболее перспективно решать этот вопрос, исследуя концептуальную связку ‘менталитет-мировоззрение’.
Анализ данного явления мы проведём на основе целостности крестьянского хозяйствования, социальной организации и духовности, на сращенности (единосущности) природных и социальных факторов человеческой жизни, т. к. крестьянское мировосприятие во всех своих этнокультурных проявлениях выражает эту слитность способа производства и образа жизни, сращенность производства средств существования с самим существованием, с воспроизводством человеческой жизни.
В глазах крестьянина земледелие выступало космическим процессом5, соединившим пространство и время, духовную и материальную среду, человеческий мир и мир природы. Со сменой языческих (натуральных) верований христианством (этической религией) хозяйствование на земле сохранило многие черты священнодействия, присущие язычеству. В русском крестьянине поселился не только христианин, но и сохранился язычник. И может быть в большей степени язычник, чем христианин: необычайная суровость климата, вечная сверхнапряжённая ситуация ожидания хоть мало-мальских результатов сверхтяжёлого труда, обилие воздействия разнообразных факторов на этот результат, порождали «языческую самодеятельность», погружая русского крестьянина в бездонный мир суеверий, примет, обрядов.
Подчинив все стороны жизни единому ритму, аграрная обрядность становилась летоисчислением, крестьянским календарем. Так, «лето» неслучайно обозначало год в русском языке: весь круговорот времени воспринимался сквозь призму этого главного сельскохозяйственного сезона, вмещавшего в
себя период вегетации злаков («День летний год кормит»)6.
Перерыв в сельскохозяйственных работах воспринимался как продолжение процесса: «работала» природа (земля «вынашивала» посевы, дождь поливал их и т. п.). Зима тоже не была «пустым сезоном»: она предсказывала («зачинала») будущий урожай («много снега
- много хлеба»). Крестьянин пытался задолго до введения агротехники снегозадержания «помочь» природе специальными обрядами (например, символическая пахота по снегу). Обряды в полноте их космического значения могли исчезнуть, а приметы оставались, помогая «подготовиться» к новому сезону.
Перерывы в земледельческой деятельности («межсезонья») играли особую роль в воспроизводстве крестьянского социума, подчиняясь общему ритму бытия земледельцев: это было время свадеб и рождений; единому ритму, в котором сливались производство средств производства и воспроизводство самой жизни, соответствовала аграрнокалендарная обрядность, освящавшая живительную силу природы (благодарность земле, приплод скота, плодовитость людей).
Наиболее ярким образом этой живительной силы оставалась Земля-Матушка. В её культе всегда было место и самому земледельцу: крестьянин знал, что «Без хорошего труда нет плода», «Труд человека кормит, а лень портит», «Рукам работа - душе праздник» и т. п. Крестьянская вселенная имела свои координаты, в основе которых лежала связь с землей.
Родина воспринималась, прежде всего, как родная земля7. Хозяйственное отношение к земле проявлялось и в осознании крестьянами своего социального положения. Хозяйствование на земле воспринималось патриархальным сознанием как космический процесс, в котором участвовали и сверхлич-ные силы (Солнце. Луна, Дождь, Ветер, Вода и т. п.): «Небо-отец, Ветер-господин, Дождь-кормилец, Солнце-князь, Луна-княгиня», «Огонь-царь, Вода-царица, Земля-матушка». И поэтому результаты труда принадлежали не только человеку. В сознание крестьян входила иделогема сверхличной собственности как эманации всемогущества высших космических сил («земля божья», «всё в руке божьей», «не земля хлебом кормит, а небо»). И они подчинялись тем, кого считали представителями этих сил: от заступницы Богородицы до царя-заступника («Русским Богом да рус-
ским царем свято русская земля стоит»), от «батюшки-государя» до «барина-батюшки», от духовного урожая к духовным особам.
Таким образом, в основе так называемого крестьянского царизма лежит один из глубинных стереотипов земледельческого восприятия верховной власти как носительницы космического порядка, объединяющего общество и природу в процессе воспроизводства жизни на земле («Царь-батька, земля-матка». «Народ-тело, царь-голова»).
Безначалие было синонимом безвластия, означало в крестьянском сознании хаос («Нельзя земле без царя стоять, без царя земля вдова»). Хаос, в свою очередь, мог быть порождён и отсутствием у власти моральной (космической) санкции на правление: «За царские согрешения Бог всю землю казнит», «Народ согрешит - царь умолит; царь согрешит - народ не умолит»... Цари грешили, народ страдал, власть периодически укреплялась, порядок в правлении восстанавливался... А поле крестьянского «царизма» сужалось: угасала безотчётная вера в космические свойства самодержавия8.
Разрушение одномерности крестьянской вселенной, превращение её в многомерное историческое пространство имело и другие проявления: вместе с космической властью убывала из крестьянского сознания и сверх-личная собственность. Толкуя, что «земля божья», крестьянин осознавал, что «кормит не земля, а нивка», «земля - тарелка, что положишь, то и возьмёшь», т. е. он видел разницу между землей территорией и землёй
- собственным продолжением («нивкой», «отчиной-дединой»).
Русской крестьянской ментальности присуще представление о труде как
о первоисточнике имущественных прав. Право землепользования распространялось на всё, «куда соха, коса, топор ходят». «Нерукотворные» объекты собственности психологически присваивались крестьянином в меру хозяйственных потребностей и трудовых усилий, затраченных на их удовлетворение. Отношение к природе (земледельческий труд) и отношение к обществу (принадлежность к земельной общине) делали такую санкцию само собой разумеющейся. И только затем возникла неприкосновенность как качество собственнического отношения. Возникло почти религиозное отношение к собственности.
Глубокий след в крестьянском менталитете оставила барщина, особенно её распространение и развитие в конце XVIII - начале XIX в., когда она обрела свою классическую форму. Барщина оказалась разрушительной для крестьянства не только в социально-экономическом, но и в культурноисторическом плане, отучая крестьян «жить своим умом»9.
В сознание крестьянина прочно вошло противопоставление между «пахать на себя» и «пахать на барина». Работая на помещика, крестьянин стремился сберечь свои силы. Усиливалась невольническая привычка к отбыванию труда как наказания, формировалось безучастное отношение к тому самому делу, которое изначально воспринималось как призвание, составляло основу и смысл существования. Формируется социальнопсихологический тип «работника на земле» (в последовательных разновидностях батрака, подёнщика, колхозника, труженика АПК), переставшего ощущать издревле освящавшую его усилия связь с сохранением и воспроизводством самой жизни. Развивалась та деформация сельского населения, которая превратилась в важнейший фактор увековечивания нынешней стагнации сельского хозяйства.
Были ритуализованы как неподобающие для работы («грех») некоторые дни, выпадающие даже на самый разгар страды. Изменилась и психологическая доминанта праздничности: главной чертой праздника становилось состояние праздности, с самоценным пьянством и разнузданным куражом.
Реформа 1861 г. нанесла сокрушительный удар по целостности земледельческого «космоса». «Отрезав» у крестьян значительную часть обрабатывавшейся ими земли, она бросила вызов их исконным представлениям о собственности: земля как «божий дар» («космическая» категория) не может иметь цены и не может быть предметом купли - продажи! .. Она распределяется миром по тем, кто её обрабатывает, кто может приложить к ней свою руку. Таков нравственный императив социальной и физической выживаемости10.
Восходящий к древнейшей норме пользования землей всяким на ней живущим принцип общинного земледелия обретает новый смысл, освящая усиливающиеся корпорати-вистские и индивидуалистические притязания. Идеалы космического «лада», восстановление гармонической целостности и об-
щей справедливости всё более подвигали её носителей к разрушительному и губительному «чёрному переделу», что свидетельствовало об углублении разрушительных изломов в крестьянской картине мира: а с её утратой создавалась опасность для существования и самого крестьянского мира. Крестьяне, в известной мере, стали жертвами собственного порыва: соединив стремление к воссозданию всеобщей справедливости с классовой ненавистью, «шквал общинного права»11 смёл помещичье земледелие, позволив новой власти упразднить институт частной собственности на землю, а затем и крестьянское хозяйствование на земле.
Определившийся после 1861 г. естественный ход аграрной революции начинал обретать «классическую форму семейного предприятия»12. Ведущую роль в консолидации крестьянской семьи как хозяйственного организма играло распространение товарноденежных отношений, которые, дифференцируя крестьянство и этим разрушая облик крестьянской общины, одновременно способствовали воссозданию в новых условиях архетипических признаков хозяйствования на земле.
Принимая отдельные черты капиталистического предприятия, хозяйствование крестьянина на земле не подчинялось диктату принципа извлечения максимальной прибыли13. Ценность денег связывалась с существованием общественных отношений: «Без хозяина деньги черепки».
При господстве рыночных отношений крестьянское хозяйство сохранило частичную независимость от рынка, которая обеспечивалась внутридеревенским обменом ресурсами, продуктами и услугами. Коммерциализуясь, оно оставалось и квазинатуральным: задействованная в хозяйстве семейная рабочая сила (как и потреблявшиеся в семье продукты своего хозяйства) по-прежнему для крестьянского мировосприятия «не имели цены: «Мужики - не купцы, а крестьяне, работники хлебопахотные: им не капиталы копить, а вырабатывать нужно дому, для семьи достатки, да за добрые труды быть словутными, почётными в миру, в обществе»14.
«Крестьянские бюджеты» включали только то, что «выходило» из хозяйства на рынок, и что поступало с него. Т. е. крестьяне продолжали руководствоваться традиционными оценками рентабельности в виде «трудо-
потребительного баланса»15, хотя последний уже не играл той ключевой роли, как при натурально-хозяйственной организации производства. Учёт расходов, прикидка доходов органично внедряются в крестьянское хозяйство, поскольку представляют развитие элементов экономического рационализма, ис-покон веку присутствующих в крестьянском мышлении в виде соотношения посеянного и уродившегося.
Это особый исторический тип рациональности, ориентированной на максимум усилий и превышение его. В условиях рискованного земледелия основная ставка земледельца делалась на напряженный ритм, высочайший темп и невероятные усилия. Фатализм теснил максимализм, когда крестьянин оказывался в неблагоприятных социальных условиях, парализовавших его волю к хозяйствованию, и стимулировал наращивание трудовых усилий, поскольку крестьянин мог рассчитывать, что плоды их достанутся ему же.
В рыночной стихии крестьянин действует так же, как в неконтролируемой природной стихии: что-то пытается предвидеть («Хорош урожай - продавай раньше; плох урожай
- продавай позже»), какие-то причинноследственные связи примечает («Если мышки погрызут хлеб16 сверху, то дорог будет; снизу
- дешев, а сбоку - средняя цена»). А главное
- стремится сделать всё от него зависящее для поддержания жизнедеятельности семейнохозяйственного организма («всё» выражалось в распределении отхожих промыслов, совмещении хозяйствования с батрачеством и различными отработками).
Но крестьянин не спешил бросать землю, т. к. надеялся «хорошо устроиться» при благоприятных для хозяйства условиях в рыночной системе. Воскрешённое реформой и укреплённое развитием товарно-денежных отношений стремление к хозяйствованию порождало инстинктивное сопротивление крестьянства «закону разделения» (Маркс), отделению производителя от средств производства. И в рыночной экономике крестьянин оставался не только специфическим производителем, но и особым типом потребителя. На первом месте у крестьян оставалось знаменитое: «землицы бы!» (даже если надел был достаточен для семейного потребления, требовалось нечто вроде страхового фонда для нового поколения семьи, поскольку крестьянин продолжал остро ощущать зависи-
мость своего хозяйства - и самой жизни! - от стихийных факторов).
Структура потребностей крестьянской семьи четко характеризовало ее как коллективную личность (во время коллективизации это своеобразно отразилось в понятии ‘единоличник’, означавшим в крестьянском понимании - в отличие от официальной идеологии - представителя семейного хозяйства как единой целого), которой она оставалась во всех классовых обществах в силу сращён-ности со своим хозяйством («двор»!).
Архетипические черты сохраняло крестьянское представление о богатстве, идеал которого ассоциировался не с количеством материальных благ, а с полнотой бытия (крестьянин отказывался от прибыльной работы, если она представлялась излишней или приходилась на неурочное время, отдавался всем существом праздничным потехам). Под богатством понималось обладание таким имуществом и деньгами, которые позволяли иметь сверх необходимого для удовлетворения обычных потребностей. В Смоленской губернии, например, богатым считался крестьянин, обеспечивающий потребности семьи хлебом. Степень зажиточности уже определялась тем временем, когда крестьянин начинал покупать хлеб: «до Рождества», «до Масляной», «после Святой», только перед «новью». Но чтобы «не ударить лицом в грязь», «сохранить репутацию», крестьянская семья должна была соблюдать известный уровень затрат, в том числе на «престижное потребление».
Сложные, противоречивые процессы в российском обществе порождали, с одной стороны, так называемые культурные хозяйства, использующие достижения сельскохозяйственной науки, стремящиеся следовать рациональным принципам земледелия, а с другой, внутреннее, духовное раскрестьянивание определенной части селян, которые, осознавая тяготы крестьянского существования и низкую отдачу земледельческого труда, видя блага городской жизни и возможность доступа к ним, забрасывали «отчину-дедину». Причём, раскрестьянивание захватило и нехозяйственных мужиков, и наиболее предприимчивых, выбившихся в «кулачество». Происходил как бы профессиональный отбор.
Земельная революция 1917-1918 гг. возродила крестьянскую веру в способность
крестьянства и надежду на расширение землепользования за счёт других классов. Возродилась община с её предельным механизмом. Количество хозяйств в деревне возросло в 1,5 раза: только в 1917-1922 гг. вернулись из города 8 млн человек, а земельная прибавка на душу населения в среднем составила 20 % (с 1,6 до 2,2 десятин).
Но 1920 -е гг. завершились тем же, с чего начались, - мешочничеством, а крестьянство попало в ловушку, выход из которой был возможен либо на пути медленного, целенаправленного возврата к нормальным рыночным отношениям, формировавшимся в начале века, либо в некапиталистической модернизации. Государственная система управления, соединившая экономическую и политическую власть, выбрала путь, приведший к экономическому принуждению.
Раскрестьянивание русской деревни, осуществляемое во имя индустриализации страны и построения социализма, приобрело своеобразный характер: крестьянство потеряло свою относительную самостоятельность, а крестьяне превратились фактически в наёмных рабочих с наделом в виде мелкого подсобного хозяйства. Административная система выжимала из хозяйства по максимуму, используя способность крестьян сокращать потребности до крайнего предела, сохраняя громадную силу сопротивления семейного хозяйства по отношению к разрушительному влиянию воздействия извне. Это замечательное свойство советская власть поэксплуатировала до конца. И случилось то, что И. Ильин назвал настоящим бегством от труда, безмолвной всеобщей стачкой личных инстинктов. Происходила очередная ломка в сознании крестьян их космического миропонимания: «Крестьянин не только был бедным, но и не хотел быть богатым»17.
Мировоззрение советского крестьянина представляло синтез традиционной этики выживания с коллективизированным сознанием, сформированным советской эпохой: равенство всех крестьян и обязанность богатых по отношению к бедным (обязанности «богатого» исполняло государство, которое поддерживало определенное материальное и прочее равновесие в деревне, дотируя слабые хозяйства, уравнивая в зарплате)17. Глубинное ментальное противоречие советского общества точно сформулировал А. Ахиезер: крайне болезненное несоответствие между потреб-
ностями в получении благ и потребностями их производить18.
Курс на обновление социализма (19851991 гг.) начался с попытки возрождения колхозов как подлинно кооперативных хозяйств в духе «ленинских заветов». Но советские колхозы никогда не были полноценным кооператором, образованным на добровольной основе и на интересе. Они - результат отрицательного консенсуса, объединившего когда-то частных работников за право иметь личное подсобное хозяйство и кормиться с него. Поэтому мероприятия по внедрению коллективного хозрасчёта быстро приобрели привычный характер и все планы по реанимации колхозов провалились.
Значение различных сторон действительности для человека находит выражение в ценностной ориентации, которая, выступая как внутреннее состояние психической деятельности человека, является отражением определенных объективных условий. Последующее десятилетие характеризуется серьезной переоценкой ценностей.
В сознании крестьян складывается определённая иерархия ценностей: лидируют ‘семья’, ‘благополучие детей’, ‘материальное обеспечение’, ‘стабильность’, ‘мир’. Устойчиво снижается рейтинг ‘добросовестного труда’, ‘борьбы за справедливость’, ‘поиски истины’. Смысл жизни видится ‘во власти и силе’, ‘личной защите’ и ‘безопасности’. Упал интерес к духовно-эстетической сфере.
Мировоззрение крестьянина основывается не на абстрактном чувстве «любви к родной природе», «к своей деревне», «к отчему дому», а на личном интересе: на желании быть хозяином, свободно распоряжаться своим трудом и его результатами. Именно он привязывает его к земле, природе, деревенским традициям и обычаям, ко всему сельскому укладу жизни.
Психология крестьянина - это психология собственника и труженика: мелкого, крупного, частного, коллективного, но обязательно хозяина. Крестьянин на земле не просто работает, а хозяйствует, и тогда его труд не в тягость ему, а в радость. Собственность ментально подчинялась крестьянствованию. а не крестьянствование служило собственности. Пока государство не усвоит эту азбучную истину и не поможет (прежде всего, в законодательном плане) возрождению великого кре-
стьянского инстинкта, крестьянский вопрос в стране разрешён не будет.
Примечания
1 См.: Гачев, Г. Д. Ментальность как национальный космопсихоз. Российская ментальность (материалы «круглого стола») // Вопр. философии. 1994. № 1. С. 25-29.
2 См.: Козловский, В. Понятие ментальности в социологической перспективе // Социология и социальная антропология : межвуз. сб. к 60-летию со дня рождения А. О. Бороноева. М.,
1997. С. 32-44; Пантин, И. К. Национальный менталитет и история России // Вопр. философии. 1994. № 1. С. 30-33; Попов, В. Г. Религиозный стиль мышления как способ функционирования сознания : автореф. дис. ... канд. филос. наук. Л., 1981; Приходько, Л. С. Русское крестьянство : диалектика религиозного и общечеловеческого // Летопись Уральских деревень : тез. докл. регион. науч.-практ. конф. / Ур. ГСХА. Екатеринбург, 1995. С. 181-185; Трофимов, В. К. Душа русского народа // Природно-историческая обусловленность и сущностные силы. Екатеринбург,
1998. Гл. 4.
3 См.: Бажутина, Т. О. Стереотипы русской психологии : поиск духовных оснований общественного развития // Изв. СО РАН. Новосибирск, 1993. Вып. 2; Данилова, Л. В. Крестьянская ментальность и община / Л. В. Данилова, В. П. Данилов // Менталитет и аграрное развитие России (ХК-ХХ вв.) : материалы междунар. конф. М., 1996. С. 22-39; Миненко, Н. А. Русская крестьянская община в Западной Сибири. ХУШ - первая половина XIX в. Новосибирск, 1991; Патласов, С. А. Современность как принцип философского познания : автореф. дис. . канд. филос. наук. Тюмень, 1998.
4 См.: Корнилов, Г. Е. Ментальность : историкофилософский экскурс / Г. Е. Корнилов, Л. С. Приходько // Зауралье в панораме веков : межвуз. сб. науч. тр. Курган, 2008. С. 97-111; Приходько, Л. С. Крестьянин и собственность
: взгляд философа // Региональная стратегия антикризисного развития АПК : материалы регион. науч.-практ. конф. (Екатеринбург, 15-16 дек. 1998 г.). Екатеринбург, 1999. С. 270-273; Приходько, Л. С. Русское крестьянство...
5 См.: Гачев, Г. Д. Ментальность как национальный космопсихоз. Российская ментальность (материалы «круглого стола») // Вопр. философии. 1994. № 1. С. 25-29.
6 Здесь и далее пословицы приведены из: Даль, В. И. Пословицы русского народа : сборник : в 2 т. М., 1984.
7 1) Происхождение от Земли-Матушки; 2) отношение к поколениям предков, обрабатывающих её; 3) принадлежность к общности людей - уроженцев этой земли.
8 См.: Бажутина, Т. О. Стереотипы русской психологии... С. 340.
9 Самарин, Ю. Ф. О крепостном состоянии и переходе из него к гражданской свободе // Самарин, Ю. Ф. Собр. соч. М., 1878. Т. 2. С. 42.
10 Через полвека новая реформа, предложенная П. П. Столыпиным, затронув интересы и настроения большинства сельского населения, исходившего из незыблемости локального космического порядка с целостностью его ядра в виде комплекса угодий, разбилась о мощное чувство протеста против «несправедливости».
11 Изгоев, Л. С. Общинное право : сб. ст., по-свящ. П. Б. Струве. Прага, 1925. С. 211.
12 Маркс, К. Капитал // Маркс. К., Энгель Ф. Соч. 2-е изд. М., 1954. Т. 23. С. 771.
13 См.: Приходько, Л. С. Крестьянин и собственность... С. 272.
14 Лурье, С. В. Как погибла русская община // Крестьянство и индустриальная цивилизация. М., 1993. С. 145.
15 Выделено мною. - Л. П.
16 На корню. - Л. П.
17 Литошенко, Л. Н. Кооперация, социализм и капитализм // Экономист. Пг., 1922. С. 198.
18 См.: Ахиезер, А. Россия как большое государство // Вопр. философии. 1993. № 1. С. 18.
