CC BY
384
А.Г. Ларин'
МИРОВАЯ КИТАЙСКАЯ ДИАСПОРА И НОВАЯ МИГРАЦИОННАЯ КОНЦЕПЦИЯ РОССИИ
Аннотация. В статье отмечается, что китайские мигранты благодаря своим личным качествам и эффективной организации отношений внутри общин сыграли выдающуюся роль в экономическом развитии стран ЮВА, а в США и некоторых других развитых странах этнические китайцы заняли видное место в экономике и в научно-технической сфере. Однако в России использование созидательного потенциала китайских мигрантов лимитируется плохим инвестиционным климатом, непривлекательными условиями для проживания квалифицированных специалистов, а также атмосферой мигрантофобии, подогреваемой боязнью китайской демографической экспансии. Вместе с тем в РФ пока нет условий для безболезненной интеграции массовых потоков мигрантов. Автор приходит к выводу, что в перспективе китайцы могут шире привлекаться в Россию в качестве гастарбайтеров, но не в качестве постоянных жителей.
Ключевые слова: мировая китайская диаспора, экономическая деятельность зарубежных китайцев, китайцы в России.
Угрожающий самому существованию России процесс ее депопуляции вызвал к жизни новую Концепцию государственной миграционной политики1, утвержденную прези-
* Ларин Александр Георгиевич — к.филол.н., в.н.с. Центра изучения и прогнозирования российско-китайских отношений ИДВ РАН.
дентом В.В. Путиным в июне 2012 г. В числе основных целей этой политики названы «стабилизация и увеличение численности постоянного населения Российской Федерации», а также «содействие обеспечению потребности экономики Российской Федерации в рабочей силе, модернизации, инновационном развитии и повышении конкурентоспособности ее отраслей» (п. 21, б, в). В предлагаемой статье мы хотим рассмотреть вопрос о том, в какой мере и в каких формах такая политика может быть распространена на китайских мигрантов в нашей стране, иными словами, могут ли они послужить резервом для ее экономического и демографического развития.
Доля приезжих из Китая в общем миграционном притоке в Россию не так уж мала (наивысшая в 2004 г. — 20,4 %, самая низкая в 2010 г. — 11,4 %, если считать по количеству зарегистрированных в ФМС трудовых мигрантов2) и примерно равна доле гастарбайтеров с Украины. Хотя едва ли не все китайские мигранты находятся в России на временной основе, их сообщество уже приобрело определенные черты, присущие полноценной диаспоре, т. е. национальному меньшинству, постоянно проживающему вне своей этнической родины. Достаточно большое «ядро» сообщества — группа мигрантов, подолгу (5 лет и более) живущих в России; сеть земляческих и других организаций и китаеязычных СМИ — все это обеспечивает передачу опыта новичкам, способствует сплочению общины, помогает лучше адаптироваться к окружающей среде. При этом численность общины со временем увеличивается. Можно сказать, что в России постепенно складывается китайская диаспора, и именно так в обиходе все чаще называют сообщество китайских мигрантов.
При всем том роль китайской общины в экономике России хотя и заметна, но невелика и ограничена несколькими узкими секторами. Между тем в целом ряде стран вклад китайских диаспор в экономическое развитие намного превосходит их удельный вес в численности населения. Китайский труд с успехом применяется в таких сферах экономики, в которые Россия без особого результата стремится привлечь зарубежные кадры. Поэтому предварительно мы хотим произвести краткий анализ хо-
зяйственной деятельности мировой китайской диаспоры, с тем чтобы получить материал для сравнения, из которого мы могли бы черпать если не опыт для прямого заимствования, то хотя бы примеры, на которые можно равняться.
Хозяйственная деятельность мировой китайской диаспоры
Китайская диаспора является крупнейшей в мире (по последним оценкам экспертов КНР, около 50 млн человек3), ее представители проживают едва ли не во всех странах мира, она считается «четвертой экономикой мира» после США, КНР и Японии. Суммарный капитал диаспоры в начале XXI в. оценивался в 1500 млрд долл. С годами он возрастает: список транснациональных компаний высшего уровня, принадлежащих эмигрантам — этническим китайцам, в 2008 г. составил 111 % по сравнению с 2001 г.4
Различным сторонам жизни китайской эмиграции посвящен буквально океан литературы, однако ее хозяйственная активность исследована крайне слабо, что объясняется как скрытой природой многих экономических процессов, так и деликатным характером самой темы, препятствующим проведению разного рода опросов и сбору статистических данных. С другой стороны, охватить сколько-нибудь полно массив опубликованных материалов, чтобы извлечь оттуда зерна полезной информации, не представляется возможным. Поэтому мы ограничили наше исследование наиболее важными и характерными местами сосредоточения китайских эмигрантов: группой стран Юго-Восточной Азии и США, слегка затронув также Европу и Австралию.
Диаспора в странах ЮВА
Наибольшая часть диаспоры — свыше 70 % — приходится на страны АСЕАН, и именно в этих странах воздействие китайского меньшинства на национальную экономику особенно значительно. Об этом свидетельствует приведенная ниже таблица5.
Отдельные отрасли экономики тех или иных стран АСЕАН почти полностью находятся в руках китайской диаспоры. Так, в
Таблица
Страна Доля в численности населения, % Доля в экономике, %
Таиланд 3 60
Индонезия 4 70
Филиппины 3 70
Малайзия 30 50
Сингапур 75 90
Таиланде на ее долю приходится 90 % инвестиций в сфере торговли и столько же в промышленности.
Основные сферы деятельности китайского меньшинства — это разные виды торговли, от мелкой розничной до операций с недвижимостью, гостиничный бизнес, финансы и банковское дело. Разнообразные отрасли промышленности: металлургическая, химическая, легкая и пищевая, производство электронного и телекоммуникационного оборудования, фармация. А также строительство, агробизнес с высокой добавленной стоимостью, труд в добывающей промышленности. Наряду с мелкими и средними фирмами китайский бизнес представлен крупными финансово-промышленными группами, которые могут быть не только чисто китайскими, но и совместными с представителями местного этнического бизнеса, что характерно, в частности, для Индонезии.
Исторически деятельность китайского меньшинства протекала в крайне непростых условиях, самой неблагоприятной особенностью которых были трения в отношениях с коренным населением, временами доходившие до острых конфликтов. В основе межэтнической напряженности лежал экономический фактор — конкуренция в сфере предпринимательства и наемного труда, которую создавали китайские иммигранты местному населению, а также недовольство местных жителей тем, что иммигранты вывозили на этническую родину свои сбережения. Такая ситуация зачастую толкала власти на принятие в отношении китайцев дис-
криминационных мер, а это, в свою очередь, вынуждало китайский бизнес в поисках защиты идти на сотрудничество с местной бюрократией, результатом чего было формирование системы клиентских отношений, «кумовского» (crony) капитализма и всеохватывающих коррупционных связей. Характерным примером здесь может служить, опять-таки, Индонезия.
Сверх того, до обретения странами АСЕАН независимости китайцы подвергались колониальной эксплуатации, а после крушения колониальной системы жесткие меры против них вызывались также представлением о них как о проводниках политики коммунистического Китая. Политические деятели в ЮВА нередко использовали межэтническую рознь как инструмент борьбы за власть, превращая китайское меньшинство в «козла отпущения».
Вместе с тем в истории стран АСЕАН имели место и толерантные межэтнические отношения, и поощрительные шаги со стороны властей (особенно в Таиланде, Сингапуре).
Несмотря на столь сложные исторические условия, китайская диаспора еще в доколониальный период органически вписалась в хозяйственную жизнь стран АСЕАН, и в дальнейшем на всех этапах китайский капитал, труд, предпринимательский опыт сделались важнейшей составной частью их экономик.
Специалисты Запада, Китая и самих стран ЮВА приложили немало сил для изучения причин столь впечатляющих экономических достижений китайской диаспоры6. В основном выделяемые ими факторы сводятся к следующему:
• личностные качества китайцев: трудолюбие, мудрость, бережливость, способность быстро обучаться, предпринимательские способности;
• семейная форма ведения бизнеса;
• наличие сети неформальных связей, позволяющих членам диаспоры оперативно снабжать друг друга неофициальной деловой информацией, заключать сделки и строить бизнес на доверии в обход громоздких и не всегда надежных формальных процедур. Семейные, клановые, земляческие связи, переплетенные с деловыми отношениями, сплачивают китайские общины и облегчают им выход на внутренние и международные рынки. (В то
же время представления о мировой «бамбуковой сети», которая функционирует как единый организм — «глобальная империя китайцев» — следует считать преувеличенными.);
• осознание принадлежности к великой конфуцианской культуре, которое придает китайцам ощущение единства, чувство гордости за свою нацию и уверенность в себе, а также подкрепляет идеологически семейную форму бизнеса и иерархические отношения в сообществе.
Однако в оценке значимости названных факторов в экспертной среде царит разнобой.
Так, некоторые специалисты не видят в китайском бизнесе ничего «отчетливо конфуцианского» и полагают, что все решают законы рынка. Другие считают, что семейная организация предпринимательства, при которой глава семьи единолично принимает решения, изжила себя, и для диаспоры настала пора перейти к современному менеджменту. Отдельные ученые включают названные выше факторы в некое единое качество — «китайский дух», или «китайскость», секрет особой успешности его обладателей. Однако, по мнению их оппонентов, «китайскость» дает конкурентные преимущества лишь в условиях несовершенного рынка, в переходной стадии развития поднимающихся экономик ЮВА, а по мере их модернизации ее эффект будет схо-
7
дить на нет .
Последние два с половиной десятилетия на жизнь китайской диаспоры стал оказывать огромное влияние Китай, чей переход к политике реформ и открытости и впечатляющий подъем резко изменили облик диаспоры, придали новый импульс ее деятельности, упрочили ее положение в принимающих обществах. Возникла новая волна эмиграции из Китая, вследствие чего скачкообразно увеличилась численность диаспоры. С конца 1970-х годов страну покинули, по подсчетам ученых КНР, более 10 млн человек, большинство которых (7 млн) направилось в развитые страны, а приблизительно 3 млн — в развивающиеся, главным образом в ЮВА8. Новые мигранты существенно отличаются от китайцев-«старожилов» в развивающихся странах:
• они хорошо образованы, значительная часть их окончила средние школы или университеты у себя на родине, немало мо-
лодых людей обучалось за границей и после учебы осело там с семьями;
• они эмигрировали не ради заработка на пропитание, а в поисках более высокого качества жизни;
• они мобильны и легко перемещаются по миру, в том числе из развивающихся стран в развитые.
Новые мигранты в странах ЮВА пополнили собой прежде всего ряды разного рода коммерсантов, предпринимателей из сферы услуг. Среди них имеются также небольшие контингенты инженерно-технических специалистов, наемных рабочих, сельскохозяйственных рабочих, учителей, творческих работников. Особый отряд мигрантов составляют рабочие и служащие китайских компаний, осуществляющих за рубежом по контрактам строительные проекты и завозящих для этого рабочую силу из КНР.
В результате интенсивной интеграции с Китаем в странах АСЕАН появилась масса импортных товаров из КНР, пришли инвестиции, хотя и не столь большие, возникли новые рабочие места, словом, образовалось новое поле хозяйственной деятельности, первыми претендентами на освоение которого стали местные этнические китайцы, включая и новых мигрантов. Радикальным образом изменилась политика правительств АСЕАН в отношении китайского меньшинства, которое получило новые возможности развития: были отменены или смягчены введенные ранее дискриминационные законы; капитал китайской диаспоры стал рассматриваться как важная сила национального строительства; возобновилось запрещенное прежде обучение на китайском языке, особенно востребованном в новых условиях, и т. д.
В историческом плане вклад китайского меньшинства в экономику стран ЮВА оценивается в экспертной среде неоднозначно, некоторые специалисты считают невозможным дать четкий ответ на вопрос: ускорила или замедлила его деятельность экономическое развитие стран его проживания? Все согласны с тем, что экономика стран ЮВА получила несомненные выгоды от присутствия китайского труда, капитала и предпринимательского опыта. Деятельность китайского меньшинства
способствовала росту таких показателей, как ВВП, объем экспорта, средние доходы населения. Благодаря своим международным деловым связям китайцы помогли странам ЮВА интегрироваться в глобальный рынок. Не будучи создателями новых современных технологий, они, тем не менее, стали переносчиками уже обкатанных технологий из развитых государств на местную почву.
Вместе с тем в ряде других аспектов воздействие китайской диаспоры на экономику принимающих стран имело негативный характер:
• исторически сложившееся разделение труда привело к сосредоточению китайского меньшинства в наиболее доходных секторах экономики, тогда как на долю коренного населения остались низкопроизводительные и малодоходные отрасли, такие, как сельское хозяйство и добывающая промышленность. А это послужило одной из причин, в силу которых в странах ЮВА затянулся переход к высокопроизводительной индустриальной экономике;
• обогащение китайской диаспоры в колониальный период происходило в известной мере за счет ее участия в колониальной эксплуатации природных ресурсов и труда местного населения в качестве посредника между колониальными державами и местным рынком;
• не способствовал развитию экономики и перевод накоплений, сделанных китайцами, на их этническую родину. Последние годы утечка капиталов через китайскую диаспору стало особенно значительной: инвестиции зарубежных китайцев в КНР в 2 раза с лишним превосходят инвестиции Китая в страны АСЕАН. (В 2010 г. объем прямых инвестиций зарубежных китайцев — а это в основном капиталовложения из ЮВА — в экономику КНР составил 77 млрд долл.)
Стоит отметить, что в перспективе некоторые политологи считают возможным превращение стран АСЕАН в сырьевой придаток Китая и, как повторение особенностей колониальной эпохи, неравное распределение благ, полученных благодаря экономическому росту, между китайским меньшинством и коренным большинством. С тем, однако, отличием, что в предпо-
лагаемом будущем члены диаспоры будут выполнять компрадорские функции не столько для западных компаний, сколько для компаний КНР. Одновременно прогнозируется дальнейшее ослабление дискриминационного отношения к этническим китайцам, увеличение доли некитайских и смешанных предприятий в общем объеме национального бизнеса, более активное участие этнических китайцев в политической жизни9.
В других развивающихся странах (за исключением Перу) китайские диаспоры существенно меньше по численности, чем в государствах ЮВА, и не играют столь значительной роли в развитии их национальных экономик. Однако там они также концентрируются главным образом в сфере торговли и услуг и по характеру хозяйственной деятельности во многом сходны с диаспорами в ЮВА.
Диаспора в развитых странах
Иной облик имеют китайские меньшинства в развитых странах. Для них наиболее показательным примером служат США, чья китайская община насчитывает 3,8 млн человек10 и является крупнейшей среди развитых стран и четвертой по численности в мире (после Таиланда, Индонезии и Малайзии).
Китайская диаспора в США отличается высоким образовательным и материальным уровнем: китайцы являются самыми образованными среди всех этнических меньшинств в США и имеют наивысшие доходы. Они обладают также непропорционально большим количеством дипломов о высшем образовании, ученых степеней и наград за достижения в учебе.
Хотя значительная часть общины занята в мелком и среднем бизнесе в традиционных отраслях экономики, более 50 % ее экономически активной части — это квалифицированные профессионалы, работающие в индустрии высоких технологий, в исследовательских центрах, в системе образования, в медицине, банковской сфере, юриспруденции11. Многие китайцы трудятся в научных кластерах, прежде всего в Силиконовой долине, где они составляют примерно 10 % всех занятых. Они зарекомендовали себя успешными создателями новых компаний (стартапов), особенно в области информационных технологий. Работая в качестве предпринимателей, исследователей, инженерно-техниче-
ского персонала, менеджеров, они вносят существенный вклад и в разработку, и в производство инновационной продукции.
Трудясь в фирмах, экспортирующих в Китай современные технологии, представители китайской диаспоры способствуют развитию американо-китайского экономического и научно-технического сотрудничества. В ряде случаев для этого создаются компании в США с отделениями в материковом Китае или на Тайване.
Среди новых мигрантов особое место занимает молодежь, приезжающая на учебу или (если это — молодые ученые) на стажировку в американские университеты. Большинство иностранных студентов в США (194 тыс., или 25 % в 2011/2012 уч. г.) — приезжие из КНР12. По окончании учебы часть их оседает в США, пополняя собой ряды «белых воротничков». Доля остающихся со временем сокращается, особенно заметно — в последние кризисные годы, когда она уменьшилась до 40 %. Однако это — наиболее талантливый, элитный контингент. Те же, кто возвращается в Китай, представляют собой кадровый резерв для работы в системе двусторонних деловых, да и политических связей. (Кстати сказать, более 40 % из них обладают некитайским гражданством, или «зеленой картой»13.) Поэтому американские образовательные ведомства и бизнес чрезвычайно заинтересованы в «притоке мозгов» из КНР и прилагают серьезные усилия, чтобы привлечь в страну китайских студентов, предоставляя им льготы и оказывая материальную помощь, в том числе через международные организации.
В миграционном потоке из Китая обращает на себя внимание растущая инвестиционная иммиграция, порожденная недовольством состоятельных граждан КНР ухудшением экологической обстановки в стране, коррупцией, ограничениями на количество детей, идеологическим контролем и т. д. Для привлечения инвестиционных мигрантов в США существует специальная программа ЕВ-5, согласно которой иностранцы, вложившие в экономику страны не менее 500 тыс. долл., получают «грин-карту» и право на постоянное проживание. Среди обладателей этой карты, китайцы занимают 1-е место, и их количество неуклонно растет (в 2011 г. — 87 тыс. человек14). Согласно некоторым опросам,
50—60 % китайцев, владеющих состоянием в 10 млн юаней (1,6 млн долл.), хотели бы уехать из КНР в какую-либо из развитых стран, большинство — в США15.
Китайская диаспора гармонично интегрирована в американское общество, антикитайские настроения слабы и проявляются лишь на бытовом уровне в виде «стеклянного потолка», нередко препятствующего служебному росту работников китайского происхождения.
В других развитых странах китайские диаспоры значительно меньше, чем в США, но их доля в общей численности населения может быть гораздо выше, например, в Канаде — 4,3 % против 1,2 % в США; при этом в отдельных городах доля китайцев превышает 30—40 % (Большой Ванкувер, Ричмонд)16. В любом случае состав и положение китайских общин в принимающем обществе в общих чертах сходны с тем, что имеет место в Соединенных Штатах. Для всех развитых стран характерен перманентный рост числа китайских мигрантов, в том числе, как считается, и нелегальных. Быстро увеличивается число мигрантов, обладающих капиталами или высокой квалификацией. В Канаде программа привлечения инвестиционных мигрантов действует настолько успешно, что правительство несколько раз повышало инвестиционный порог, пока он не вырос вдвое — до
0,5 млн долл., а в 2012 г. временно заморозило и ее, и Федеральную программу привлечения квалифицированных работников. В том же году Австралия приняла новую Форму отбора квалифицированных мигрантов, предъявляющую к иммигрантам повышенные требования, касающиеся образования, владения языком и опыта работы в бизнесе17.
Из особенностей, присущих китайским диаспорам в различных развитых странах, отметим одну, наиболее, нам кажется, примечательную. В Европе китайцы лишь в небольших количествах присутствуют в современных отраслях экономики, что объясняется политикой европейских правительств, ограничиваясь в основном мелким и средним бизнесом в традиционных сферах: торговле, общественном питании, а также производством одежды и обуви. Следует отметить, что экспансия китайских коммерсантов на местные рынки не обходится без сопро-
тивления местного бизнеса, что подчас приводило к конфликтам в Испании и Италии (как и в некоторых развивающихся странах), впрочем, быстро разрешавшимся.
Успехи китайской диаспоры в разных странах, в разнообразных условиях, уменье утверждаться в различных сферах деятельности, побеждая в конкурентной борьбе, невозможно объяснить одной лишь дешевизной китайских товаров и труда. Другим решающим фактором здесь является упоминавшийся выше «китайский дух», выработанный в результате долгого исторического опыта.
Экономический потенциал китайских мигрантов в России
О хозяйственной деятельности китайцев в РФ, как и во многих других странах, известно очень мало. Это в царской России собирали и публиковали статистику: сколько имеется в городах Дальнего Востока принадлежащих китайцам предприятий, каковы их профиль, численность персонала, оборот и т. д. В наше время общественность довольствуется скупыми и подчас противоречивыми данными Роскомстата, крохами информации других ведомств и зыбким отражением реальности в итогах нечастых опросов.
В экспертном сообществе наиболее достоверной оценкой численности китайской общины считается 200—400 тыс., максимум 500 тыс. человек18. Достоинство этой оценки состоит в том, что она выведена в результате анализа как сумма оценок количества китайцев в различных городах и регионах страны. На Дальнем Востоке, по данным Ассоциации китайских граждан Владивостока, работает около 200 тыс. граждан КНР19, и это, кажется, максимальная из опубликованных более или менее реалистичных цифр, предлагаемых специалистами (нереалистичные достигают миллионов). В названные реалистичные числа мы включаем и нелегальных мигрантов, т. е. тех, у кого не в порядке документы (паспорт, виза, разрешение на работу и т. д.).
Количество китайских мигрантов, если судить по разнице между числом их въездов и выездов, до последнего времени по-
немногу возрастало, однако после 2008 г. пошло на спад, что очевидно связано с экономическим кризисом в стране. Суммарный миграционный прирост, понимаемый указанным образом, за 2000—2008 гг. составил 199,1 тыс. человек, а за 2009—2011 гг. он уменьшился до 180,5 тыс. человек20. Аналогичная динамика наблюдается и в отношении китайских граждан, зарегистрированных в ФМС в качестве трудовых мигрантов: их численность достигла пика в 2008 г. (281,7 тыс.), а затем снизилась до 269,9 тыс. в 2009 г. и 186,5 тыс. в 2010 г.21
Поток из Китая едва ли не целиком состоит из временных трудовых мигрантов, разновидности гастарбайтеров. Это подтверждается тем, что за 2000—2011 гг. на постоянное место жительства прибыло из КНР всего 4,03 тыс. человек, прирост же мигрантов по данной категории оказался отрицательным: — 9,32 тыс.22 (за 2000—2008 г.; за 2009—2011 гг. данные о выбытии по категории ПМЖ не опубликованы). В 2006 г. из въехавших в РФ 794 509 граждан КНР документы на более или менее длительное проживание имели: вид на жительство — 2440 человек (0,3 %); дополнительно получили его 261 человек (0,03 %); разрешений на временное проживание — еще меньше, чем видов на жительство, — 997 человек (0,12 %); сверх того получил его 301 человек (0,04 %)23.
Большая часть китайских трудовых мигрантов сконцентрирована в Центральном федеральном округе (в основном в Москве) и в южной части Дальневосточного и Сибирского федеральных округов. В 2008 г. в 10 субъектах Федерации — лидерах по количеству китайских трудовых мигрантов находилось 81,2 % от их общего числа, в том числе в Москве — 25,3 %, в Сибирском ФО — 25,3, в Дальневосточном ФО — 18,0 %24.
На 2009 г. большинство китайцев (33,4 %) работало в сфере торговли (включая небольшое число занятых бытовым ремонтом), за нею почти без отрыва следовало строительство (31,5 %), затем с большим отрывом сельское хозяйство (17,7 %), обрабатывающие производства (6,5 %)25.
Если преобладающая часть китайских мигрантов — это коммерсанты, то, в свою очередь, среди них подавляющее большинство составляют участники так называемой «народной торгов-
ли». Этим термином с не слишком четким значением в Китае именуют «неофициальную» (фэйгуанъфан, букв. «не-чиновную») торговлю, массовую, которую ведут не компании, созданные властями того или иного уровня, а индивидуальные предприниматели или «народные организации» (иными словами, частные фирмы). По смыслу данный термин близок к нашему понятию «мелкий и средний бизнес».
С начала 1990-х годов народная торговля Китая с Россией продвинулась далеко вперед. Первоначальный бартерный обмен заменила обычная товарная форма торговли. Тащивших на себе свой товар «челноков» стала заменять сеть посредников, а затем производители сами занялись сбытом своей продукции. Повысилось качество китайских товаров, стал намного более разнообразным их ассортимент: прежде это были одежда, обувь, головные уборы; теперь — едва ли не любые предметы быта, в том числе сложные электронные изделия.
Имеются данные о доле китайских коммерсантов на российских рынках. Согласно результатам обширного мониторинга (объемом в 8639 проверок), проведенного Роспотребнадзором в январе 2007 г., доля иностранцев на рынках страны значительно варьировалась в зависимости от региона. В Москве она составила 53,4 %, в Московской области — 27,12, в Свердловской — 39,1, в Приморье — 37,9 %. В глубинке удельный вес иностранных торговцев на рынках не превышал статистически значимого 5%-ного порога. Граждане КНР заняли среди иностранцев, торгующих на рынках, лидирующее положение: 61 % в среднем по стране, на порядок опередив мигрантов из всех остальных стран; 42 % — на Урале, 83 % — на Дальнем Востоке и 76 % — в Центральном Федеральном округе26. Доля китайцев в общей массе торговцев на московских рынках, по данным московской администрации, в 2007 г. равнялась 23 %27.
Вторая крупная категория китайских трудовых мигрантов в России — это строители, выступающие и в качестве подрядчиков, и застройщиков, и просто наемных рабочих. Значительную часть их составляют рабочие, приезжающие в организованном порядке по контрактам на срок до 3 лет. По китайским данным,
на конец 2007 г. в стране трудились около 31 тыс. контрактных рабочих из КНР28.
Доля китайцев в общем балансе иностранной рабочей силы особенно заметна в Дальневосточном регионе России, страдающем от сокращения населения и нехватки рабочих рук не только вследствие общенационального демографического спада, но и из-за миграции жителей в более благополучные районы страны. Так, в Хабаровском крае на конец 2007 г. численность иностранных рабочих, прибывших почти из 30 стран, составила 25,1 тыс. человек, или 3,4 % от общего числа занятых. А среди иностранных рабочих 1-е место на 2007 г. принадлежало гражданам КНР (37,3 %), за ними вплотную следовали мигранты из стран СНГ (32,3 %)29. В Приморском крае в 2008 г. из 32 575 иностранных рабочих граждан КНР было 16 016 человек, т. е. 49 %30.
Главный ареал деятельности китайских сельскохозяйственных рабочих, как и строителей — Дальний Восток и Восточная Сибирь, но постепенно они добираются и до европейской части России. По китайской статистике, в 2006 г. крестьяне одной только пров. Хэйлунцзян, являющейся главным поставщиком трудовых ресурсов в Россию, обработали на Дальнем Востоке и в Восточной Сибири более 2,1 млн му (более 130 тыс. га) земли, совершив для этого 35 тыс. человеко-выездов в Россию31. Специализация китайских крестьян — это выращивание овощей, бахчевых культур и сои. Часть сои (в 2008 г. свыше 400 тыс. т) экспортируется в Китай32.
Интересное наблюдение сделал красноярский ученый В.Г. Дацышен: в связи с развалом в 1990-е годы высокотехнологичного пригородного сельского хозяйства (выход из строя оросительных систем, рост цен на отопление теплиц и горючее для техники) освободилось пространство для ручного труда китайских крестьян, обходящихся подручными средствами, отапли-
33
вающих теплицы дровами и т. д.
Последние годы структура занятости китайских мигрантов стала меняться: удельный вес торговли в ней сокращается (в 2006 г. она составляла 59 % — сравнить с приведенными выше цифрами за 2009 г.)34, доли же строительства, сельского хозяйства, обрабатывающей промышленности, наоборот, увеличивают-
ся (в 2006 г. они составляли соответственно 17; 7,5 и 2 %)35. Это связано прежде всего с переменами в миграционной политике российского правительства, с 2007 г. взявшего курс на вытеснение иностранных коммерсантов из розничной рыночной торговли. Будучи поначалу малоэффективной, такая политика с течением времени оказала заметное влияние на отраслевое распределение иностранного труда. В этих условиях китайская сторона, стремясь не допустить свертывания товарного потока в Россию, перестраивает характер торговли, развивая ее оптовые формы и инициируя создание крупных торгово-деловых комплексов, таких, как бизнес-центр «Гринвуд» под Москвой.
Можно ли с большей пользой использовать созидательный потенциал китайской диаспоры в России, где подавляющее большинство из составляющих ее 400—500 тыс. человек занято низкоквалифицированным трудом в строительстве, торговле и, в гораздо меньших пропорциях, в лесном и сельском хозяйстве?
Процветанию китайской общины в России и получению наибольшей отдачи от нее препятствуют, во-первых, плохой инвестиционный климат вкупе с нежеланием китайской стороны вкладываться в обработку природных ресурсов (леса, полезных ископаемых), которые ей выгоднее получать в сыром виде. Во-вторых, широко распространенное в нашем обществе, в том числе во властных структурах, недоверчивое отношение к мигрантам, включая и опасения относительно «китайской демографической экспансии» (вернее бы сказать, «эконом-демогра-фической») — опасения сильно преувеличенные, если судить по сегодняшнему состоянию дел, но едва ли поддающиеся устранению. Потому что обусловлены они огромным демографическим потенциалом Китая рядом с пустеющим Дальним Востоком России, могуществом КНР и ее интересом к природным ресурсам Сибири и Дальнего Востока, т. е., фундаментальными геополитическими и геоэкономическими обстоятельствами.
Опасения эти подогреваются демонстрируемой китайскими мигрантами высокой конкурентоспособностью, их уменьем завоевывать монопольное положение в тех или иных хозяйственных нишах, вытесняя оттуда хозяев. Ситуация на дальневосточных овощных рынках, где российские производители не в
состоянии конкурировать с дешевой китайской продукцией, подтверждает справедливость беспокойства на этот счет.
Боязнь допустить оседание китайцев и получить в их лице опасных конкурентов побуждают нас отвергать инициативы китайской стороны, предусматривающие увеличение числа мигрантов из КНР на российской земле. К таким инициативам относятся:
• требование устранения барьеров для доступа на рынок услуг и свободного допуска в Россию китайской рабочей силы. Оно было выдвинуто китайской стороной в 2002 г. при обсуждении приема России в ВТО, а после отказа российской стороны включено в Хартию ШОС в виде пожелания относительно «свободного передвижения товаров и услуг». Принятие этого предложения могло бы привести к выходу разросшейся китайской общины из-под контроля российских властей, как это было в 1991 г. после нормализации межгосударственных отношений и открытия российско-китайской границы;
• стандартные предложения об инвестициях в строительство в такой-то стране предприятий при условии, что на них будет работать китайский персонал;
• предложения о сдаче в аренду китайским крестьянам на 50 лет пустующей земли, в том числе в центральных районах России.
По составу миграционных потоков извне Россия напоминает европейские страны тем, что принимает большие количества неквалифицированной рабочей силы, но гораздо более значимо ее сходство с развивающимися государствами в том отношении, что она не привлекательна для появившихся в КНР квалифицированных кадров. В современном Китае квалифицированные специалисты имеют лучшие условия, чем в России, а их миграционные устремления направлены на Запад — туда, где они могут обрести более высокое качество жизни и полнее реализовать свой творческий потенциал. Туда же направляется из Китая и студенческий поток, от которого в сторону России ответвляется лишь узкий ручеек — приблизительно 20 тыс. учащихся против 194 тыс. в США в 2011/2012 уч. г. при общем числе 339,7 тыс. выехавших из КНР на учебу36.
Из сказанного выше следует, что китайские временные мигранты могут быть использованы в России более широко, но не в современных секторах экономики, а в строительстве, сельском и лесном хозяйстве, т. е. там, где они трудятся и сейчас; а также в промышленности в качестве фабрично-заводских рабочих, наподобие приглашавшихся в СССР рабочих из Вьетнама. Однако при более или менее значительном расширении масштабов и форм китайского труда может возникнуть необходимость в определенной перестройке работы с мигрантами на основе следующих принципов:
• четкий приоритет трудоустройства местной рабочей силы перед приглашением мигрантов;
• жесткий контроль за работой мигрантов с тем, чтобы не допускать безответственного отношения к природе (применения ядохимикатов при выращивании сельскохозяйственной продукции, браконьерской вырубки леса);
• открытость для общественности всей работы местных властей с мигрантами, прозрачное использование доходов от труда мигрантов на местные нужды в интересах развития социальной сферы и производства;
• интенсивная пропагандистско-воспитательная работа с населением, обсуждение общественностью итогов деятельности властей и самих мигрантов;
• в экспериментальном порядке — такая организация труда, при которой россияне и мигранты трудились бы бок о бок, что наилучшим образом способствует гармонизации межнациональных отношений.
Могут ли китайские мигранты стать демографическим резервом России?
Привлечение мигрантов для пополнения тающего населения России, т. е. на постоянное проживание, — идея заманчивая, ряд ведущих специалистов страны давно уже развивает и пропагандирует ее, однако возможности ее реализации отнюдь не очевидны, и в экспертной среде их оценивают по-разному.
Разумеется, в первую очередь все предложения на этот счет, так же как и разработанная на их основе новая Концепция миграционной политики, по умолчанию ориентированы на мигрантов из стран СНГ, но никто не исключает из рассмотрения и представителей дальнего зарубежья. В любом случае — о каких бы мигрантах извне ни шла речь — успех или неуспех планов пополнения населения за счет внешних резервов определяется глубинными факторами социального, социально-экономического, социально-политического, социально-психологического характера.
Какие именно условия жизни и работы требуются для добровольного оседания массы мигрантов, превращения их в лояльных граждан, полноценных членов принимающего общества (другие граждане нам не нужны)? Есть ли в России в настоящее время такие условия, а если нет — каковы перспективы их создания? Минимальный перечень таких условий мы и рассмотрим ниже — он един для всех мигрантов, из какой бы страны они ни прибывали — а затем выскажем некоторые соображения относительно китайских мигрантов. (Понятно, что постановка принципиально новой задачи — увеличения за счет мигрантов численности постоянного населения — предъявляет к принимающему обществу гораздо более сильные требования, чем решение упомянутой выше более простой задачи — расширения сферы деятельности временных мигрантов, и. поэтому первая группа требований перекрывает вторую.)
Условие 1. Привлечение мигрантов на постоянное жительство должно быть подкреплено солидным материальным (экономическим) обеспечением. В отношении высококвалифицированных работников это очевидно. Возьмем теперь обыкновенных работников, людей массовых профессий, кого мы хотели бы поставить на непопулярные у россиян рабочие места (те места, которые «невозможно заменить российскими работниками» — цитата из Концепции). В настоящее время великое множество таких мест у нас занимают временные трудовые мигранты. Многие из них стремятся остаться в России навсегда. Чтобы увеличить количество постоянных жителей, достаточно удовлетворить их желание, а нежелающих заменить теми, кто хотел бы к нам переселиться.
Однако для постоянных жителей необходимы, по сравнению с гастарбайтерами, лучшие жилищные условия, дополнительная сеть социальных учреждений, пенсии, более высокая зарплата и/ или рабочие места для членов семьи. И даже если первое время они согласны мириться с разного рода неудобствами, то с течением времени они чувствуют себя вправе претендовать на жизненные стандарты не ниже, чем у россиян в том же статусе.
То же самое касается и квалифицированных работников, скажем, заводских рабочих. При этом нужно иметь в виду, что ячейки в экономике, высвобождающиеся в результате убыли населения, не переходят автоматически к мигрантам хотя бы потому, что рабочие места частично «схлопываются», жилье уходит к родственникам или продается и т. д.
Между тем уже сейчас малая доступность жилья, нехватка учреждений здравоохранения являются реальностью российской жизни, дефицит рабочих рук сосуществует с дефицитом рабочих мест, ощущаемым едва ли не по всей стране. Серьезного прогресса в решении этих проблем уже давно не наблюдается. (Можно только надеяться, что провозглашенный президентом В.В. Путиным впечатляющий план создания 25 млн новых высококвалифицированных рабочих мест37 не останется красивой мечтой. Тогда, очевидно, найдется место и для массы новых мигрантов.) Нерешенность этих проблем провоцирует развитие конкуренции между новыми гражданами и коренным населением.
Что же касается степени готовности власти заниматься обустройством новых граждан — она хорошо видна на примере ее нежелания или неспособности выполнять свои обязательства в отношении вынужденных переселенцев. В новой Концепции миграционной политики задача жилищного обустройства поставлена прямо лишь в отношении вынужденных переселенцев и внутренних мигрантов. Создается впечатление, что объем и важность огромной работы по экономическому обеспечению массовой иммиграции пока не оценены в полной мере.
Условие 2. Принимающее общество должно быть заведомо толерантно к своим новым гражданам. Невозможно воспитать у прибывших чувства сопричастности и уважения к новой родине, если они постоянно ощущают враждебное отношение к себе
со стороны местного населения и скрытую недоброжелательность властей. Массовый же прием иммигрантов, как показывает опыт и России, и Европы, неминуемо ведет к возрастанию напряженности между старыми и новыми жителями: по мере увеличения своего числа мигранты держатся все более обособленно и независимо, утрачивают желание приспосабливаться к чужим социокультурным традициям, повышают уровень претензий к принимающему обществу, начинают агрессивно относиться к его порядкам.
Вместе с тем коренное население получает все больше поводов воспринимать приезжих как нарушителей его жизненного пространства, конкурентов на рынке труда и в потреблении дефицитных социальных благ, источник угрозы для привычного этнодемографического уклада. Оба процесса подстегивают друг друга. Рано или поздно исходный запас толерантности заканчивается, «абсорбционная способность» общества истощается — и тогда мультикультурализм, даже вполне действенный изначально, терпит крах. Начинается эпоха раздоров и конфликтов. При этом противоречия могут долго копиться под спудом, не привлекая должного внимания властей, прежде чем привести к взрывам.
В многоэтнической, многоконфессиональной России, в отличие от европейских государств, ситуация усугубляется тем обстоятельством, что мигранты из соседних мусульманских стран в своей конфронтации с «неверными» — православным или атеистическим коренным населением могут соединяться с местными представителями своей религии. А активизация мусульманских фундаменталистов-россиян, в свою очередь, может перекинуться и на новых российских граждан. Между тем уже сегодня в России мигрантофобия, агрессивный национализм, религиозный фундаментализм развиваются по восходящей линии, создавая угрозу общественной стабильности и целостности страны.
В новой миграционной концепции зафиксировано «противодействие социальной исключенности мигрантов, пространственной сегрегации и формированию этнических анклавов» (п. 24.е). Однако предотвратить локальные сдвиги этнодемографи-
ческого дисбаланса в местах сосредоточения рабочих мест невозможно.
В этой ситуации воспитание толерантности приобретает особенно важное значение. Государство должно развернуть в этом направлении интенсивную и разнообразную по форме воспитательно-пропагандистскую работу интернационального содержания, которая включала бы в себя школьные программы, выступления в СМИ и т. д. Здесь неплохо бы вспомнить опыт СССР, разумеется, на другой идеологической основе и не копируя тупо-назойливые формы советской пропаганды.
И, безусловно, никакая воспитательная работа не снимает необходимости расширения экономической базы, которая позволила бы избежать конкуренции между мигрантами и коренными жителями.
В настоящее время усилия по «формированию конструктивного взаимодействия между мигрантами и принимающим сообществом» (формула из новой Концепции) — надо сказать, весьма скромные — направлены главным образом на адаптацию мигрантов. Такой крен сохраняется и в Концепции. Положительные примеры работы с принимающим обществом, вроде программы «Толерантность», по которой обучаются 20 тыс. школьников в Петербурге38 — капля в море того, что требуется. А прозвучавшее не так давно из околовластных кругов Москвы предложение: создать позитивный имидж мигранта, размещая на билбордах изображения симпатичных молодых людей неславянской внешности, на что ассигновать несколько миллионов рублей — иначе как карикатурным не назовешь. Можно сделать вывод, что задача воспитания толерантности у принимающего сообщества осознана слабо и, как следствие, выполняется между делом.
Условие 3. В государстве должна торжествовать сила закона, способная
• защищать права новых граждан;
• останавливать нелегальную миграцию;
• пресекать националистический/религиозный экстремизм с обеих сторон;
• не позволять мигрантам разворачивать теневую деятельность, в том числе трансграничную, использующую связи с этнической родиной.
Все это необходимо для достижения поставленной в новой Концепции цели — «обеспечения национальной безопасности» (п. 21.а). Не случайно президент В.В. Путин, говоря о необходимости «на порядок повысить качество миграционной политики государства», обратил особое внимание на «укрепление судебной системы и строительство эффективных правоохранительных органов»39.
Едва ли нужно доказывать, что в настоящее время российский правопорядок буксует во всех сферах работы с мигрантами — и отнюдь не только в этих сферах.
Разумеется, можно было бы назвать и другие условия «мигрантопривлекательной достаточности» принимающего общества, но для того, чтобы обрисовать контуры проблемы в рамках небольшой статьи, достаточно и названных выше.
В отсутствие этих условий привлечение мигрантов в масштабах, сравнимых с темпами депопуляции, сопряжено с величайшими рисками: оно чревато массовыми протестами, разрушением общественной стабильности и параличом всей созидательной деятельности общества. (Я уж не говорю о возможности на более далекую перспективу такого сценария, как значительное изменение этнодемографического баланса в стране. Без постепенного формирования соответствующих условий это — вариант апокалиптический.)
Возможен и другой неблагоприятный сценарий: вслед за насыщением абсорбционного потенциала принимающего общества — сокращение миграционного притока, и без того, как считается, в перспективе лимитированного объемом свободной рабочей силы в странах-реципиентах.
Возможно также сочетание обоих сценариев.
Теперь несколько общих оценок.
1. В настоящее время в России нет должных условий для безболезненного приема массовой иммиграции на постоянное проживание. Задачи создания таких условий в том или ином виде ставятся в новой миграционной Концепции или, по край-
ней мере, неявно содержатся в более общих задачах, и это служит подтверждением того, что в сегодняшней России данные условия отсутствуют.
2. Эти условия невозможно создать в авральном порядке, кавалерийской атакой: они представляют собой частные проявления в миграционной сфере более общих и глубоких дефектов российского общества, таких, как тотальная коррумпированность, нарастающая ксенофобия и дисгармония в национальных отношениях, небывалое разрастание теневой экономики, повышенная агрессивность общественной атмосферы. Плохой инвестиционный климат препятствует иммиграции предпринимателей и инвесторов, в том числе соотечественников (каковая также является одним из направлений новой миграционной политики — см. п. 24.а новой Концепции) — пока что российский капитал активно утекает за рубеж. В свою очередь, из существования этих коренных пороков вытекают императивы коренной модернизации общества, включая механизмы управления обществом.
Не похоже, чтобы власти были действительно готовы взяться за нее. Об этом ясно говорит хотя бы их пассивное отношение к многолетнему обезлюживанию российского Дальнего Востока под бесконечные разговоры о необходимости остановить этот процесс. Или даже слабые успехи в более скромном деле: создании условий для возвращения соотечественников.
А на нынешней экономической и политической основе возможны лишь частичные, неглубокие улучшения условий приема мигрантов на постоянное проживание.
3. Это означает, что политика привлечения мигрантов как средство стабилизации и увеличения численности населения будет сталкиваться с нарастающими трудностями. В конечном счете, миграционному приросту препятствуют и будут препятствовать дальше те же самые фундаментальные социальные и экономические факторы, которые вызывают убыль российского населения. Такое предположение вполне согласуется с опытом прошлого: когда мы жмемся в расходах на обустройство мигрантов, то получаем стагнацию с вынужденными переселенцами; когда не жалеем средств — имеем столь же неутешительные
результаты с дорогостоящим сколковским экспериментом. Российская реальность не привлекает соотечественников. Станет ли она привлекательной для представителей иных этносов? А если нет — задача «стабилизации и увеличения численности постоянного населения Российской Федерации» едва ли будет выполнена до конца.
Не стоит обольщаться тем, что до сих пор вселение сотен тысяч мигрантов, о котором говорит нам государственная статистика, проходило без эксцессов государственного масштаба, провоцируя «лишь» рост мигрантофобии в массовом сознании и учащение локальных инцидентов. Не стоит уповать и на желание значительного процента временных мигрантов переселиться в Россию, выраженное ими в ходе социологических исследований. Между «да» на опросном листе и действительным переселением — дистанция огромного размера. При отсутствии необходимых материальных, социальных и социально-психологических условий первоначальный миграционный поток может превратиться в тонкий ручеек и даже повернуть вспять. Или спровоцировать деструктивные процессы.
Приток мигрантов на постоянное жительство должен регулироваться в соответствии с абсорбционными способностями общества, которые определяются уровнем развития экономики, качеством социальных отношений, состоянием массового сознания, соображениями национальной безопасности. Увеличение численности населения должно быть не отдельной целью, а побочным результатом привлечения из-за рубежа человеческого капитала и его интеграции в российское общество.
Изложенное выше относится к миграции в целом. Стоит отдельно сказать о китайской миграции, обладающей рядом специфических черт.
Начинающийся сейчас разворот России на Восток вряд ли можно совершить без серьезного увеличения количества китайских мигрантов — строителей и земледельцев, особенно если учесть наши планы развития сельского хозяйства на Дальнем Востоке и экспорта продовольствия, в том числе сои, которая уже сейчас возделывается у нас силами китайских арендаторов и экспортируется в КНР.
Интересам Китая отвечает расширение его диаспоры40. Правительство КНР проводит политику содействия экспорту рабочей силы. Оно считает своим долгом укреплять связи с зарубежной китайской общиной и активно привлекает ее к модернизации страны. Китайские ученые доказывают, что китайская диаспора на всем протяжении своей истории вносила вклад, зачастую немалый, в развитие экономики принимающих стран и что у Китая есть своего рода моральное право на увеличение численности своей диаспоры, поскольку в процентном отношении к численности населения метрополии она далеко уступает европейской диаспоре (3 % против 40 %).
Если бы Россия решила принимать китайских мигрантов на переселение, правительство КНР, мне кажется, не отказалось бы кредитовать их первоначальное обустройство, будь то жилищное строительство, создание социальной инфраструктуры или даже возведение экономических объектов, где новые граждане России стали бы трудиться. Тем самым проблема материального сопровождения миграции из Китая была бы решена облегченным способом.
В противовес этому немаловажному плюсу серьезным минусом для китайцев является их противоправная трансграничная деятельность на российском Дальнем Востоке в смычке с отечественным криминалом: незаконная скупка и контрабандный вывоз леса и других сырьевых товаров, а также применение запрещенных в России химикатов для сельскохозяйственных работ. Вселение мигрантов из КНР в качестве российских граждан может привести к дальнейшей активизации этой деятельности. Другой потенциальный минус: китайская диаспора в странах Восточной Азии охотно инвестирует свои средства в экономику КНР, что расценивается местными сообществами как утечка капиталов, созданных трудом всего народа. Не возникнет ли подобное явление и в России?
Однако главными тормозящими факторами служат, как мы уже отмечали, неблагоприятный инвестиционный климат и присущее сознанию всех слоев российского общества, имеющее глубокие экономические, политические и социально-психологические корни алармистское отношение к мигрантам. Среди
разновидностей такого отношения тревога по поводу «китайской демографической экспансии» является одной из наиболее сильных. Опыт показывает, что недоверие к китайским мигрантам становится препятствием при попытках их вселения — хотя бы не навсегда, а на длительный срок — даже в европейской части России. Алармистские настроения, вероятно, можно было бы смягчить, но для этого российские власти должны прежде всего вывести из затяжного кризиса Дальний Восток.
В КНР, кстати сказать, прекрасно понимают всю сложность нашего отношения к мигрантам и тщательно учитывают его, стремясь не давать поводов для тревог насчет «китайской демографической угрозы».
По всей видимости, Китай, при всем его огромном эмиграционном потенциале, не сможет служить крупным источником постоянной миграции в Россию. А потребность Дальнего Востока в рабочей силе будет удовлетворяться, помимо внутренней миграции, за счет временных мигрантов. В том числе, надо полагать, и из Китая.
Примечания
1 Концепция государственной миграционной политики Российской Федерации на период до 2025 года.ИЯЬ: М1р://президент.рф/ас1з/15635.
2 Труд и занятость в России / Федеральная служба государственной статистики. 2011. Табл. 5.14. URL: http://www.gks.ru.
3 Впервые получены точные данные о количестве проживающих за рубежом китайцев и китайских эмигрантов // Жэньминь жибао он-лайн. 02.12.2011. URL.
4 Лун Давэй, Чжан Хунъюнъ, Дэн Гао. Цун юаньбянь цзоу сян чжулю : [Из маргиналов — к мейнстриму] // Хуацяо хуажэнь лиши яньцзю. (Пекин). 2011. № 2. С. 7.
5 Overseas Chinese influence in Asian business world page 1. URL: http:// www2.amk.fi/digma.fi/www.amk.fi/opintojaksot/030806/1080816489346/110728 0087252/1107280151840/1107280213930.html.
6 См. напр.: неоднократно переиздававшуюся капитальную работу Haley, George T, Tan, Chin Tiong, and Haley, Usha C. V. New Asian Emperors. The Overseas Chinese, Their Strategies and Competitive Advantages Butterworth
Heinemann, 1998; см. также: Чуань Жэнь. Хай вай хуажэнь дэ лилян. Иминь дэ лиши хэ сянькуан : [Сила зарубежных китайцев. История и современное положение эмигрантов]. Пекин, 2007.
7 Подробнее см.: Linda Y.C. Lim. Southeast Asian Chinese business and regional economic development // Routlrdge Handbook of the Chinese Diaspora / Tan Chee-Beng ed. L., N.Y. 2013. P. 249 и далее.
8 Впервые получены сравнительно точные данные о количестве проживающих за рубожом китайцев и китайских эмигрантов // Жэньминь жибао он-лайн 02.12.2011. URL: http://russian.people.com.cn/315l6/7663300.html.
9 Linda Y.C. Lim. Southeast Asian Chinese business and regional economic development // Routlrdge Handbook of the Chinese Diaspora / Tan Chee-Beng ed. L., N.Y. 2013. P. 256-260.
10 Race Reporting for the Asian Population by Selected Categories: 2010. U.S. Census Bureau. URL: http://factfinder2.census.gov/faces/tableservices/jsf/ pages/productview.xhtml?pid=DEC_10_SF1_QTP8&prodType=table. Retrieved 17 January 2012.
11 Bernard P. Wong. Globalization and location of the Chinese diaspora in the USA // Routlrdge Handbook of the Chinese Diaspora / Tan Chee-Beng ed. L., N.Y. 2013. P. 302.
12 Open Doors Data. International Students: Leading Place of Origin // Instute of International Education. URL: http://www.iie.org/Research-and-Pub lications/Open-Doors/Data/International-Students/Leading-Places-of...
13 Более 40 % возвращающихcя в Китай талантов имеют иностранное гражданство или «зеленую карту» // Жэньминь жибао он-лайн. 24.07.2012. URL: http://russian.people.com.cn/31516/7885368.html.
14 Ian Jonson. Wary of Futurer, Professionals leave China in record Numbers // The New York Times. 31.10.2012.
15 USA Immigration News.14.11.2011. Immigration to the U.S. is a Trend of Rich Chinese. URL: http://www.migrationexpert.com/visa/us_immigration_ news/2011/nov/0/443/immigration_to_the_u.s._is_...
16 «Ethnocultural Portrait of Canada — Data table». 2.statcan.ca. 2010-06-10. URL: http://www12.statcan.ca/census-recensement/2006/dp-pd/ hlt/97-562/pages/page.cfm?Lang=E&Geo=PR&Code=01&Table=2&Data=Cou nt&StartRec=1&Sort=3&Display=All&CSDFilter=5000. Retrieved 2012-05-02.
17 Cheng Guanjin, Li Xiang. Chinese comtinue to seeck residency overseas. Chinadaily.com.cn. 22.08.2012. URL: http://www.chinadaily.com.cn/china/201 2-08/22/content_15694717.htm.
18 Насколько нам известно, первым оценил численность китайских мигрантов в России в 200 — 450 тыс. чел. В.Г. Гельбрас. См.: Гельбрас В.Г. Китайская реальность России. М., 2001. С. 39—40.
19 Новости Владивостока. 04.05.2007. иЯЬ: http://news.vl.ru/vlad/2007/ 04/05/кіїа_^су/.
20 Численность и миграция населения в 2009 г. (статистический бюллетень) / Федеральная служба государственной статистики, Москва, 2010; аналогичные выпуски за 2010 и 2011 гг., опубликованные соответственно в 2011 и 2012 гг. иЯЬ: http://www.gks.ru.
21 Труд и занятость в России в 2011 г. Статистический сборник / Росстат. М., 2012. Табл. 5.14. иЯЬ: http://www.gks.ru.
22 Численность и миграция населения в 2009 году (статистический бюллетень) / Федеральная служба государственной статистики, Москва, 2010; аналогичные выпуски за 2010 и 2011 гг., опубликованные соответственно в 2011 и 2012 гг. иЯЬ: http://www.gks.ru.
23 Антонова Л., Яковлев В. Российско-китайское сотрудничество в области миграционной политики // Россия—Китай. XXI век. 2007. Апрель. С. 44.
24 Зайончковская Ж.А. Россия и Китай: партнерство на рынке труда. Виноградово, 2011. иЯЬ: http://www.baroming/ru/library/Zaionchkovskay a.ppt#1.
25 Там же.
26 Коммерсантъ. 31.01.2007.
27 иЯТ: http://www.mr-msk.ru/news/2007/03/39/news_U95.html?template=28.
28 Жэньминь жибао. 19.06.2008.
29 Там же. 19.06.2008.
30 Приморский край: социально-экономические показатели / Федеральная служба государственной статистики. Территориальный орган Федеральной службы государственной статистики по Приморскому краю. Владивосток, 2009. С. 68.
31 Жухэ цзяцян Чжун Э лаоу цзо хэ цзо : [Как укрепить китайско-российское сотрудничество по трудовым услугам]. иЯЬ: http://www.crc. mofcom.gov.cn/crweb/crc/info/Article.jsp?ano=39064&col_no=18U...
32 Низкая стоимость аренды земли и высокая урожайность привлекают китайских крестьян в Россию. 04.07.2009.URL: http://www.idk.ru/news/ 34986.
33 Дацышен В.Г. Китайская миграция на Востоке России и связь ее с внутрироссийскими проблемами в начале XXI в. // Мост через Амур. Россия и Китай на дальневосточных рубежах. Вып. 7. С. 135.
34 Зайончковская Ж.А. Указ. соч.
35 Антонова Л., Яковлев В. Указ. соч.
36 Боревская Н. КНРЖ охота за умами // Бюллетень РСМД. 03.07.2012. URL: http://russiancoucil.ru/inner/?id_4=569.
37 В России будет создано 25 миллионов рабочих мест // Российская газета. 03.09.2012.
38 Интервью директора ФМС России К.О. Ромодановского на радиостанции «Эхо Москвы». 22 марта 2012 г. иКЬ: http://www.fms.gov.ru/press/ publications/news_detail.php?ID=51383.
39 Путин В. Россия и национальный вопрос. иКЬ: www.putin2012.ru/ events/95.
40 Подробнее см.: Ларин А.Г. Китайские мигранты в России и политика Пекина // Проблемы Дальнего Востока. 2012. № 1. С. 100—111.
