CC BY
177
ного человеком небытия как подлинного бытия. Мы и рассуждаем об Эдипе и Электре, о Владимирской Богоматери и Сикстинской Мадонне, о Гамлете и Дон Жуане, об Обломове и Живаго как о реальных людях, одновременно сознавая, что это плоды творческого воображения - и их создателей, и нашего собственного. Поэтому художественная реальность становится такой уникальной формой небытия, которая нуждается не только в оценке ее содержания с разных ценностных точек зрения - нравственной, политической, религиозной, эстетической, но и с особой точки зрения - синтетически-целостной, объединяющей оценку изображенной реальности с оценкой самого изображения. Так рождается новый тип ценности — художественная ценность произведения искусства, вызывающая подобное
- амбивалентное, эстетически-внеэстетическое - переживание и ценностное суждение у тех, кто это произведение воспринимает» [3].
Также одной из фундаментальных экзистенциальных ценностей можно назвать любовь. В Любви любящий хочет быть «всем в мире» для любимого; это значит, что он ставит себя рядом с миром; он сосредоточивает в себе и символизирует весь мир, он есть это вот, которое объемлет собою всех других «этих вот», он
- объект и согласен быть объектом. Но, с другой стороны, он хочет быть объектом, в котором готова потонуть свобода другого; объектом, в котором другой согласен обрести как бы свою вторую данность, свое бытие и смысл своего бытия; предельным объектом трансцен-денции, объектом, в стремлении к которому трансцендентность Другого трансцендирует все другие объекты, но который сам никоим образом не поддается для нее трансцендированию [5].
Очень часто говорят о ценности жизни. Но не только жизнь имеет свою ценность, но и смерть. Лишь в противопоставлении смерти осознается ценность жизни. Большая протяженность жизни, т.е. практическое прижизненное бессмертие само по себе не является безоговорочным благом, гарантом полноценности и счастья. Народная мудрость сотворила образы Агасфера, Прометея, Сизифа, обреченные на вечную жизнь в муках. Очень часто люди призывают смерть, чтобы избавиться от ада жизни. Все дело не в протяженности, а в качестве жизни, уровне ее развития. Истинное бессмертие определяется поэтому не столько числом прожитых лет, сколько реальным духовно-нравственным содержанием, полнотой личностной самореализации.
Что касается положения современного человека, то тут происходит подмена ценностей. А следовательно, выбор не тех ценностей ведет к невозможности достичь экзистенциального бытия. Во многом этим объясняется неудовлетворенность жизнью человека XXI века. Пытаясь найти истинное, подлинное бытие к которому так стремится человеческая природа, он изначально не может его достичь из- за своей ограниченной способности выбора ценностей, смыслов и жизненных принципов.
Список литературы
1 Аббаньяно Н. Структура экзистенции. Введение в экзистенциализм. Позитивный экзистенциализм /пер. с итал. А.Л. Зорина. СПб.: Алетейя, 1998.
2 Бердяев Н.А. Смысл творчества. М.: АСТ, 2011.
3 Каган М.С. Философская теория ценностей. СПб.: Изд-во «Петрополис», 1997.
4 Кармин А.С. Основы культурологии: морфология культуры. СПб.: Лань, 1997.
5 Сартр Ж.-П. Первичное отношение к другому: любовь, язык, мазохизм //Проблема человека в западной философии.
М.: Изд-во «Прогресс», 1988.
6 Суворова А.Н. Введение в современную философию. URL:http://www.philosophica.ru/suvorova/64.htm
7 Философская энциклопедия. URL:http://dic.academic.ru/ dic.nsf/enc_philosophy/176/БЫТИЕ
8 Хайдеггер М. Бытие и время /пер. с нем.
В.В. Бибихина М.: Изд-во «Академический проект», 2011.
Ш А
м% т
ДЕК* ■
М.Ю. Прокопьева Курганский государственный университет
УДК 141.5
«МИР СПАСЕТ КРАСОТА»
Аннотация
В статье рассматриваются два подхода к пониманию категории красоты - традиционный и романтический. На примере героев романа Ф.М. Достоевского «Бесы» проанализирован подход писателя к пониманию красоты как нормы, здоровья и идеала человека.
Ключевые слова: красота, добро, истина, нигилизм, юродство, человечность.
M.Y. Prokopeva Kurgan State University
«THE WORLD WILL BE SAVED BY BEAUTY»
Abstract
The article considers two approaches to understanding the category of beauty, i.e. traditional and romantic. By the example of heroes of F.M. Dostoyevsky's novel, Demons, an approach of the writer to understanding of beauty as a norm of health and an ideal of Man is analyzed.
Index terms: beauty, good, truth, nihilism, idiocy, humane feeling.
Тема красоты является одной из основных в творчестве Ф.М. Достоевского, недаром большинство героев писателя - это красавицы и красавцы. Практически в каждом его романе мы встречаем и «идеал Содомский», и «идеал Мадонны», т.е. красоту земную, противоречиво-двойственную, холодную, и красоту «спасающую», духовную. С одной стороны, мысли писателя «настойчиво развивались в сторону тех идей, вершиной которых является формула "красота спасет мир", с другой стороны, в нем с неменьшей силой - и чем дальше, тем определеннее - выступало сознание того, что красота есть объект спасения, а не аала спасения... Эти
два цикла идей развивались... параллельно, друг друга путая и осложняя» [1, 266]. Красоту «содомскую» писатель понимает как оторванную не только от Бога, но и от всего «русского» в отличие от красоты Мадонны. В то же время Ф.М. Достоевский выдвигает тезис: Красота в «Содоме сидит», и именно для большинства людей только через Содом человек может понять и обрести истинную Красоту.
Прежде чем рассуждать о категории красоты у Ф.М. Достоевского, рассмотрим ее понимание в истории культуры. Наиболее полно, по нашему мнению, категорию «красота» охарактеризовал И. Кант, определив ее как то, что необходимым образом нравится всем, без всякого утилитарного интереса, своей чистой формой, т.е. это все красивое, прекрасное, все то, что доставляет эстетическое и нравственное наслаждение. Ф.М. Достоевский выступает единомышленником немецкого философа в понимании красоты. Точкой соприкосновения является положение о том, что нравственный закон (красота по Достоевскому) внутри человека. Красота не сводится ни к категориям познания, ни к понятиям морали, объединяя те и другие в высшем синтезе.
В истории культуры отношение человека к Красоте всегда претерпевало изменения. Так, античная кало-кагатия совмещала в себе одновременно социально-политический, педагогический, этический и эстетический идеал. Человек-носитель калокагатии был идеальным гражданином полиса, который стремился к осуществлению коллективных целей гражданского коллектива и был способен их осуществить. В основе калокагатии космически гармоничное и соразмерное, т.е. мера, порядок, четкость границ, гармония, симметрия. Олицетворением Красоты является прекрасный человек, в котором соединились все достоинства, как внешние (физическая красота - тело), так и внутренние (слава, достоинство, честь, имущество, свобода от унижающего труда), т.е. гармония тела и духа. Так, Платон идентифицирует Красоту с Добром, которое есть Благо, а красивым считается человек, наделенный такими качествами, как мудрость, мужество и справедливость.
Далее древнегреческая калокагатия постепенно видоизменяется в сверхкосмичный идеал триединства Добра, Истины и Красоты в Боге. Красота становится помощником разума и познания, т.е. Истины, но истины христианской, что влечет за собой иное отношение к телесной красоте. Для красоты требуется цельность, соразмерность и ясность. Красота - символ божественного, а земная красота - греховна, т.е. красотой земных предметов считалась определенная организация, структура, определяемая духовной, божественной красотой.
Начиная с эпохи Возрождения, человек перестает рассматриваться как причастный Богу, он есть центр Вселенной и цель всех совершающихся в мире событий, т.е. человек отрывается от своих божественных корней и постепенно становится самодостаточным, а впоследствии открыто противопоставляет себя Творцу Человеческая личность приобретает невиданную ранее ценность, идеальный человек - это «универсальный человек», человек-созидатель, образованные и одаренные люди становились предметом всеобщего восхищения и поклонения. Гуманизм эпохи Возрождения (кстати, порожденный христианством) сам становится религией, обожествляя Человека в его земной, падшей, греховной природе, он стремится к созданию «рая на земле» без Бога, только силами человека, посредством социального и технического прогресса.
Таким образом, для Возрождения характерен культ
Красоты - красоты человека, которая приобретает нормативный характер, обозначая, прежде всего, упорядочение формы с помощью рациональных приемов. Поэтому и гармония человеческой личности может быть достигнута без Божьей помощи, так как ее «человечность» присуща ей изначально, надо только очистить ее от разного рода заблуждений. Неудивительно, что далее приходит «человекобог», т.е. обожествивший сам себя человек.
В эпоху Нового времени Красота и Добро становятся неприменными атрибутами Истины, так как основное внимание переносится на субъект, который становится размышляющим и разумеющим. Мировоззрение, основанное на рациональности, стремится обосновать Истину, найденную путем построения гармоничных научных теорий, которые должны принести благо (добро) человеку.
Таким образом, в начале XIX в. в европейской культуре складываются два представления о красоте: классическое, где идеалом служит неразрывность Добра, Истины и Красоты, восходящее к древнегреческой калокагатии, и романтическое, разделяющее данные категории и зачастую связывающее Красоту со злом, аморальностью, демонизмом (герои Байрона, Лермонтова).
В конце 1860-х гг. XIX в. и у Ф.М. Достоевского идеал красоты наполняется новым содержанием (в сравнении с предшествующим периодом), что отражается в его романах - притяжением авторского внимания становится идеал «спасающей» красоты, присущий, прежде всего образу Христа и особенно Девы Марии. Л.М. Розенблюм называет «недоразумением» факт, что большинство исследователей писателя принимают за авторское определение красоты слова Дмитрия Карамазова о «двоящейся» красоте [2, 144]. Идеал красоты Достоевский связывает с русским мирочувствова-нием и вписывает в контекст русской духовной традиции, что приводит писателя к развертыванию «трагедии красоты», обусловленной христианским учением о спасении человека [1, 266]. Данный тезис попытаемся развернуть на примере героев романа «Бесы», где писатель показывает отказ от национального «предания» - комплекса религиозно-нравственных, психологических и практически-бытовых установлений, которые составляют систему ценностей русского народа и определяют его самобытность. Данный отказ является одной из составляющих феномена русского нигилизма.
Нигилизм (от лат. nihil - ничто) - это позиция абсолютного отрицания; теоретический нигилизм отрицает саму возможность познания истины; этический нигилизм отвергает ценности и нормы поведения; политический нигилизм выступает против всякого общественного строя, каким бы способом он не был вызван к жизни [3, 301]. Нигилисты являются создателями отрицательных доктрин, они гораздо сильнее в критике, отрицании, отбрасывании устоявшихся социокультурных ценностей и норм, чем в создании новых.
Ф.М. Достоевский рассматривает нигилизм как болезнь души. У его героев нравственный нигилизм достигает крайних пределов. Сознание героев тождественно их сознательности, совести и свободе, выбирая зло каждый человек поступает всегда вполне свободно и сознательно, он знает кому он служит - Богу или сатане. Иначе говоря, раздвоенность сознания проявляется, с одной стороны, в страстном желании человеком слепой свободы, соединенной с голым (лишенным нравственных основ) разумом, что неизбежно, по тайной внутренней логике, ведущей к сотворению зла, с другой - в движении оставшегося в душе живо-
СЕРИЯ «ГУМАНИТАРНЫЕ НАУКИ», ВЫПУСК 9
51
го чувства добра, но заглушенного страстью к свободе, удовлетворением своих похотей. Это непреодолимое борение аморальных и этических чувств в человеке вызывает душевное расстройство (беснование) и кажущуюся неспособность преодолеть себя и выйти на путь добра.
В своих романах писатель выводит целую плеяду нигилистов, революционеров-разрушителей, классифицируя их по типам: чистые социалисты, кабинетные теоретики-книжники, борцы «за правду», за «великую цель», практики - политические авантюристы и мошенники. Он подвергает критике течение крайне левых революционеров, их проект устройства будущего вульгарно-казарменного, тоталитарного общества. Ф.М. Достоевский экспериментирует над своими героями, путем чего выясняет трагические пределы, за которыми утрачивается человечность и оказывается необратимым зло. Он выводит деструктивное начало в человеке, имеющее последствием убийство и самоистребление, так же как социальную страсть к анархии и насилию из феномена «метафизического сиротства» личности.
Понимание красоты Достоевским отражено в полемике отца и сына Верховенских. Степан Трофимович заявляет: «Произошло. перемещение целей, замещение одной красоты другою! Все недоумение лишь в том, что прекраснее: Шекспир или сапоги, Рафаэль или петролей?» [4, 372]. Таким образом, он говорит об относительности идеала красоты, его изменчивости в зависимости от эпохи и социального слоя, который его выдвигает. «Шекспир и Рафаэль - выше освобождения крестьян, выше народности, выше социализма, выше юного поколения», потому что «без русского человека слишком возможно, без науки можно, без хлеба можно, без одной только красоты невозможно, ибо совсем нечего будет делать на свете!» - тут же продолжает Степан Трофимович, как бы говоря о вненациональной, всечеловеческой красоте, которая не совмещается у него с «русским человеком» [4, 372-373].
Но молодые социалисты во главе с Петром Верховенским радеют, с одной стороны, о пользе для всего человечества, т.е. об универсальном всечеловеческом, но с другой - эта польза относительна и изменяется во времени. Генеральша Ставрогина заявляет, что Сикстинской Мадонной «нынче. никто уж. не восхищается и не теряет на это времени», так как она «совершенно ни к чему не служит» [4, 264]. Но новая эстетика не отрицает красоты как таковой, Петр Верховенский утверждает необходимость ее национального идеала, который способен увлечь широкие слои народа. Этот идеал он находит в Ставрогине: «Вы красавец, гордый как Бог.. Главная половина моя» [4, 326, 408], совмещающем в себе исконно русскую красоту в ее аристократическом варианте. Петр Верховенский обращается не к чисто национально-русскому идеалу красоты, а к языческо-национальному, который совмещает с нигилистическим бесовством. Тем самым Ф.М. Достоевский показывает двойственность русского характера, где наряду со стремлением к святости присутствует и нигилизм, потому как гибельные заграничные идеи, в том числе революционные, легко приживаются на русской почве - они имеют отклик в народной душе, так как принимаются и частью аристократии.
Петруша Верховенский рисует картину будущего устроения в народно-фольклорных красках: Ставрогин, хозяин нового русского «здания», как «Иван-царевич», но для всех он становится самозванцем. Следуя Евангельской традиции, самозванцем является Антихрист, возгордившийся и стремящийся занять
место Христа с помощью инфернальной силы. Но вся сила и красота Ставрогина уходят в кутеж и разврат, общение с подонками общества, низкое преступление - совращение малолетней девочки и доведение ее до самоубийства; ища острых ощущений, он перестает видеть «различие в красоте между какою-нибудь сладострастною, зверскою шуткой и каким угодно подвигом, хотя бы даже жертвой жизнию для человечества. в обоих полюсах. находя совпадение красоты, одинаковость наслаждения» [4, 201]. Но человечность не может быть независимой от высших сил, это нам показала и история, и если она отрекается от Бога, то оказывается добычей Сатаны.
Таким образом, анализируя судьбу Николая Ставрогина, можно сказать, что красота человека на земле может быть либо демонически-языческой, либо скрытой юродством, т.е. неявной, иногда даже смешной для людей, потому что такой человек - «не от мира сего». «Юродское - специфическая этико-эстетическая категория в творчестве Достоевского 1866-1881 годов, -отмечает А. А. Алексеев. - С эстетической точки зрения юродское - комплекс жалкого, трагического и возвышенного, где жалкое играет совершенно особую роль, поскольку другие персонажи произведения обычно замечают в первую очередь его и реагируют на него, подобно эллинам времен апостола Павла» [5, 131-132]. Категория «юродского», включающая в себя «жалкое», постоянно возникает у Ф.М. Достоеского в его связанности с красотой. Ярким представителем является Лев Мышкин, автор нашего основного тезиса: «Мир спасет красота».
Ставрогин же не выдерживает своей попытки юродства и «некрасивости» и поэтому уходит из жизни, впрочем и все его соратники, не увидев в нем того гордого, демонического идеала красоты, на который они летели, как мотыльки на огонь, отвернулись от «своего» Бога. В «Бесах» Ф.М. Достоевский показывает противовес власти дьявола над «человечностью», в «падшем» человеческом состоянии Красота вообще невозможна, божественная же красота живет под покровом юродства и проявляет себя в «деятельной любви». Степан Верховенский, когда начинает приобщаться к Евангелию, движется по пути «спасения», ни разу не вспоминает о Сиктинской Мадонне (о ней постоянно говорят герои Ф.М. Достоевского и не только в «Бесах». - М.Ю.) - своем идеале. Даже этим писатель показывает, что Мадонна остается в сфере «человечности», а Дева Мария - сопровождает человека на пути «спасения», «обоже-ния». Красоту Верховенский-отец заменяет Любовью. Ф.М. Достоевский в «Бесах» утверждает, что «некрасивость», а значит, по мнению писателя, злоба, равнодушие, эгоизм убивают не только все прекрасное, но и жизнь.
Ярким подтверждением этого положения может быть характерный для православного восприятия взгляд С.Н. Булгакова на Сикстинскую Мадонну: «К чему таить и лукавить: я не увидал Богоматери. Здесь -красота, лишь дивная, человеческая красота, с ее религиозной двусмысленностью, но. безблагодатность. это картина, сверхчеловечески гениальная, однако, совсем иного смысла и содержания, нежели икона. Здесь явление прекрасной жизненности в высшем образе жертвенного самоотдания, но «человеческим, слишком человеческим» кажется оно. В изображении Мадонны неуловимо ощущается. мужское чувство, мужская влюбленность и похоть» [6, 106-108].
В современном мире мы замечаем, что человек в прямом смысле этого слова вышел за рамки традици-
онного и окунулся в «дионисийскую» стихию, утратив свою целостность, холистичность, он живет фрагментарно. Человек, придававший смысл своему бытию, перестал думать о своей жизни как о целом, она превратилась для него всего лишь в обрывок, интересный «здесь и сейчас». В результате человек-творец превращается в человека-потребителя, смыслом жизни которого является удовлетворение сугубо материальных потребностей либо (и это в лучшем случае) весьма примитивных духовных запросов, формируемых массовой культурой. Красота современного общества также базируется на данных принципах, она скорее превратилась в свой антипод - безобразное (хотя этот тезис является достаточно спорным), не говоря уже о том, что утратила свою «человечность». Ф.М. Достоевский же провозглашает Красоту как норму и как здоровье, как «спасающую» силу, как идеал. Но только «здоровый человек есть наиболее земной человек, а стало быть, должен жить одною здешнею жизнью, для полноты и для порядка. Ну а чуть заболел, чуть нарушился нормальный земной порядок в организме, тотчас и начинает сказываться возможность другого мира, и чем больше болен, тем и соприкосновений с другим миром больше, так что когда умрет совсем человек, то прямо и перейдет в другой мир» [7, 234].
Мир спасет красота, но красота здоровая!
Список литературы
1 Зеньковский В.В. Проблема красоты в миросозерцании Достоевского // В.В.Зеньковский. Русские мыслители и Европа. М., 2005.
2 Розенблюм Л.М. «Красота спасет мир». О «символе веры» Ф.М. Достоевского //Вопросы литературы. 1991. № 11-12. С. 142-180.
3 Краткая философская энциклопедия. М., 1994.
4 Достоевский Ф.М. Бесы //Достоевский Ф.М. Полное собрание сочинений: В 30 т. Т. 10. Л., 1972.
5 Достоевский: Эстетика и поэтика. Словарь-справочник. Челябинск, 1997.
6 Булгаков С.Н. Автобиографические заметки. Париж, 1991.
7 Достоевский Ф.М. Преступление и наказание //
Ф.М. Достоевский. Полное собрание сочинений: В 30 т. Т.6.
t
Е.В. Семенов
Курганский государственный университет
УДК 101.1:316.34
«НАЦИОНАЛЬНОЕ» В ФИЛОСОФСКИХ ВЗГЛЯДАХ Н.В. УСТРЯЛОВА
Аннотация
В рамках статьи автор рассматривает взгляды на понятие «национального» русского философа-ев-
разийца Н.В. Устрялова. В рамках анализа понятия представлены три его части: взгляд на русскую нацию, мнение о сущности национализма, а также совокупность имперских устремлений России как крупной евразийской геополитической державы. При этом понимание «национального» по Н.В. Устрялову совершенно отличается от западного понимания гражданской нации и национализма, но органично ложится в русло отечественной философской, а также евразийской традиции.
Ключевые слова: национал-большевизм, национальное, русская нация, Советская нация, «Национальный Эрос», «Великая Россия», двойственность русской истории, имперские устремления России, имперская чувственность, географо-территориаль-ное пространство, духовное пространство, русский мессианизм.
E.V. Semenov Kurgan State University
«NATIONAL» IN N.V. USTRYALOV'S PHILOSOPHICAL VIEWS
Abstract
In the framework of this article the author considers the Russian philosopher, Eurasian, N.V. Ustryalov's views on the concept of 'national'. In the course of analysis of the concept, three parts are identified, i.e. a look on the Russian nation, an opinion about the essence of nationalism, and , besides, a set of Imperial aspirations of Russia as a major Eurasian geopolitical power. Furthermore, N.V. Ustryalov's understanding of 'national' is absolutely different from the Western concept of a civil nation and nationalism though organically fits into the mainstream of Russian philosophical and Eurasian traditions.
Index terms: national Bolshevism, national, Russian nation, Soviet nation, October Revolution, 'National Eros', 'Great Russia', duality of Russian History, imperial ambitions of Russia, imperial sensibility, geographical-territorial space, spiritual space, Russian messianism.
Николай Васильевич Устрялов (1890-1937), русский мыслитель-евразиец, правовед и патриот, является весьма интересным представителем иммигрантской политико-философской мысли. Н.В. Устрялов, будучи автором как самого термина, так и основателем идеологии русского национал-большевизма, в своих произведениях смог увидеть «совмещение не совместимого», а именно национальных устремлений России с интернациональным большевизмом. В понимании Устрялова нация является высокой формой организации человеческого сообщества: «Единство по принципу породы, племени, словом "физиологии", оказавшись чересчур узким и бедным, сменилось единством более высокого порядка» [1, 36]. Нация существенно отличается от народа, поскольку последний есть «есть совокупность людей, живущих в пределах государственной территории и объединенных подчинением государственной власти» [2, 623].
В понимании Устрялова народ - это, прежде всего, категория юридическая, которая в современной юриспруденции эквивалентна гражданству, т.е. составляет совокупность правовых связей между государством и индивидами, живущими в обществе, исходя из этого, народ не мыслим без государства. Нация в отличие от народа есть категория социологическая и этногра-
аааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааа 53
СЕРИЯ «ГУМАНИТАРНЫЕ НАУКИ», ВЫПУСК 9
