CC BY
190
Моисеев А.А.
Екатеринбург «МИЛИТАРНЫЕ ОБРАЗЫ» В ПОЭЗИИ Е. ЛЕТОВА (к проблеме интертекста)
Русская рок-поэзия, являясь частью русской рок-культуры в целом, не может не содержать в себе того пафоса, который присущ русскому року как совокупности социальных позиций, эстетики и мироотношения. В СССР рок-культура в силу ряда причин идеологического характера носила гораздо более бун-
тарский характер, нежели на Западе, поэтому в рамках русского рока более активно создаются и функционируют тексты на военную тему. Милитарные образы предельно ясно и четко воплощают ситуацию борьбы.
Егор Летов - представитель наиболее радикального направления в рок-поэзии. Радикализм его проявляется как в текстах и музыке, так и в социальной позиции («Я всегда буду против!»). Милитарные образы в творчестве Е. Летова достаточно разнообразны. Названия некоторых альбомов («Война», «Так закалялась сталь», «Боевой стимул», «Хроника пикирующего бомбардировщика») вкупе с элементами оформления обложек (артиллерийское орудие, плачущий немецкий офицер в форме периода Второй мировой войны) отсылают нас к военным реалиям. У Летова есть целый пласт стихов, в которых так или иначе используются образы и символы военных действий: «Вернулся из армии», «Мы идем по засохшей траве...», «Бери шинель», «Война», «Они сражались за родину», «Философская песня о пуле» и др. Целью данной публикации является выявление роли интертекстуальных связей в формировании «мили-тарного текста» в поэзии Егора Летова.
При анализе стихотворений Егора Летова мы выявили несколько пластов текстовых реминисценций (реминисценцию мы понимаем как «осознанные или неосознанные, точные или преобразованные цитаты и иного рода отсылки к более или менее известным ранее произведенным текстам в составе более позднего текста» [Супрун, 1995: 17]). Это:
1. Отсылки к революционной песне и поэзии 1920-х годов. Этот пласт интертекста в большинстве случаев выполняет функцию обличения и связан в основном с планом социальной жизни. Подобные отсылки есть в текстах: «Повезло», «Зомби», «Второй эшелон», «Так закалялась сталь», «Отряд не заметил потери бойца», «Дрызг и брызг».
В стихотворении «Повезло» перед нами ироническое осмеяние советского социума и самого автора как представителя этой системы:
В родной стране умирать роднее.
Мой единственный шанс - это быть сильнее.
Но от тайги до Британских морей Красная армия всех сильней.
Лирический герой осознает бесполезность борьбы с тоталитарным строем, но призывает и не отказываться от нее. Жизнь в таком обществе без попыток борьбы достойна, по мнению героя,
лишь презрения:
Продолжая своим животом дорожить,
Истекая слюною, всем нравится жить.
В стихотворении «Зомби» весь мир (культура, цивилизация, планета в целом) предстает зомбированным. А начинается зом-бирование с событий революции и гражданской войны 1918 -1921 годов:
По долинам и по взгорьям шла дивизия вперед.
Дивизия зомби.
Летов пародирует язык лозунгов и официальный язык советских газет:
Гармоничные структуры таят сокровища всемирной культуры
Культуры зомби...
Вызывают шквал оваций чудеса цивилизации Цивилизации зомби...
Чтоб функционировали наши дети нужен порядок на всей планете
Планете зомби.
Лозунги выполняют функцию символа бессубъектности, не-авторизованности речи. Речь становится анонимной, и личность в таком случае, по сути, нивелируется. Лозунг - выражение некой «массовой» мысли или идеи, но именно таким образом за словами и теряется конкретный Человек. Стирается даже семантика личных местоимений: за «мы» не стоит ничего, кроме пустоты. Любой лозунг становится в трактовке Летова штампом. Социальное же обличение представлено интертекстуальными вариациями. В стихотворении «Второй эшелон» моделируется сознание «среднего» советского человека эпохи тоталитаризма. Однако сквозь «голос масс» пробивается голос лирического субъекта, который, являясь частью бездушного общества, отличается от остальных тем, что осознает происходящее, дает себе отчет в этом:
По горло в земле, предавая и чавкая
Легкими мы пожираем
Скорбное мясо беззвучных времен.
Цитата из «Варшавянки», в свою очередь, помогает дать утрированный вариант-схему мировоззрения массового человека: Вихри враждебные веют над нами Темные силы нас злобно гнетут В бой роковой мы вступили с врагами И это причина для всех оправданий!
Близкая ситуация представлена и в стихотворении «Так закалялась сталь»:
Предательского дядю повели на расстрел Хорошенькую тетю потащили в подвал В товарные вагоны загружали народ Уверенные папы продолжали учить:
Так закалялась сталь!
Реминисценция из романа Н. Островского в принципе не теряет значения, которое эта фраза имела в претексте: речь идет о поколении «новых» людей, «выкованных» революцией 1917 года. Однако сама внутренняя суть этого нового поколения, его характер, а также методы «закалки» показаны с точностью до наоборот: новое поколение формировали расстрелы, насилие, ссылки и демагогические лозунги высшего руководства. Глаголы со значением процессуальности («повели», «потащили», «загружали», «продолжали») подчеркивают протяженность этих процессов во времени.
С несколько иной целью Летов обращается к прецедентным текстам [Караулов, 1986: 105.] эпохи 1920-х годов в стихотворениях «Отряд не заметил потери бойца» и «Дрызг и брызг».
В первом стихотворении дается отсылка к стихотворению М. Светлова «Гренада»:
Звездочка упала в лужу у крыльца Отряд не заметил потери бойца.
Если в стихотворении Светлова автор не принимал примата общего над частным, но уважал жертву во имя общего правого дела, то Е. Летов рассматривает жертву как бессмысленную. Следствием этого является смысловой параллелизм между образами убитого бойца и мотылька:
Глупый мотылек догорал на свечке Жаркий уголек, дымные колечки.
Вторая строфа - это перечисление следствий, и смысл их в том, что никаких изменений к лучшему со смертью бойца не произошло:
Мертвый не воскрес Хворый не загнулся Зрячий не ослеп Спящий не проснулся.
В расположении этих фраз есть особая логика - от словосочетаний с семантикой отсутствия чуда (первая строка) автор
идет к словосочетаниям с семантикой отсутствия нормы; именно так подчеркивается бессмысленность жертвы. И только природа у Летова, как и у Светлова, скорбит о погибшем: в «Гренаде» «сползла на бархат заката слезинка дождя», у Летова - «звёздочка упала в лужу у крыльца» (хотя возможна также трактовка «звездочки» как звезды, упавшей с погон). Таким образом, присутствующий в прецедентном тексте романтический ореол дискредитируется Летовым: в нашем обществе любая жертва бессмысленна - и это, на наш взгляд, основная мысль текста.
Сходная мысль выражена посредством интертекста в стихотворении «Дрызг и брызг». Образ «неуловимых мстителей» из одноимённого культового фильма о гражданской войне создаётся по принципу оксюморона, - это абсурдная ситуация погони « наоборот»:
Неуловимые мстители настигли меня.
В наиболее общем виде романтический идеал многих поколений соотносится со злой силой, адекватной «четырнадцати воронам», в стихотворении «Вороны»:
Я бежал по шоссе.
Позади
Растянувшись осенней цепочкой
Меня преследовало
14
Чёрных птиц.
Изначально романтическое, таким образом, вновь дискредитируется, приобретая статус враждебного всему человеческому.
2. Второй пласт реминисценций отсылает нас к произведениям о Великой Отечественной войне («Бери шинель...», «Они сражались за Родину», «Никто не хотел умирать»).
Конкретно-исторические события наталкивают поэта на метафизические обобщения. Видимо, это связано с тем, что Отечественная война воспринимается Летовым совсем по иному, нежели события начала века, в результате которых к власти пришла диктатура, детерминировавшая тоталитарный советский строй. Отечественная война, в свою очередь, есть священная битва всего народа с общим врагом, поэтому ирония и сарказм в данном случае неуместны. Приведем наш вариант интерпретации стихотворения «Бери шинель»:
В первой строфе стихотворения описывается ситуация появления героя в некоем месте и обращения к его обитателям: герой самоуверен и даже нагл, он бросает свои вопросы как вы-
зов:
Кто здесь самый главный анархист?
Кто здесь самый хитрый шпиён?
Кто здесь самый мудрый судья?
Кто здесь самый удалой господь?
Неба синь да земли конура.
Тебя магазин да меня дыра
Пока не поздно - пошел с ума на х..!
Пока не поздно - из крысы прямо в ангелы.
Третья и четвертая строки позволяют понять, что пришел герой не куда-нибудь, а «на тот свет», и обращается он не к кому иному, как к богу. Герой ищет себе подобного, и этот поиск приводит его на небеса; перед нами ситуация ухода из жизни, причем расставание с жизнью приравнивается к возвращению домой с войны («Бери шинель - пошли домой»). Строка Окуджавы не теряет своего первоначального смысла, он лишь во много раз усиливается: окончание войны в тексте-источнике предстает у Летова и как окончание земной жизни.
«Они сражались за Родину», наверное, одно из самых сложных для понимания стихотворений Летова. Оно воспринимается только с учетом всего контекста летовского творчества.
Они сражались за Родину
Свирепо целовались на виду у всей вселенной
Бродили яко по суху по шалой воде
Сеяли зной, пожинали апрель.
Безусловно, Родина здесь - не столько место, сколько состояние. Задолго до этого текста Романом Неумоевым (близкий друг Егора Летова и соавтор многих его литературных и музыкальных произведений, вместе с Я. Дягилевой и К. Рябиновым составляли костяк «сибирской ветви» русского рока) была написана песня «Родина»: «Смерть - это место для тех, кто жив / Это место встречи тех, кто ходил босиком по алмазной ржи. / Смерть - это родина.»). Е. Летов показывает состояние максимальной выраженности жизни во всех ее проявлениях. В его художественном мире нет, наверное, понятий «плохо» или «хорошо», но есть понятия «честно», «полностью», даже «назло». В таком состоянии человек почти равен Богу («Бродили яко по суху по шалой воде»). Интересно, что максимализация жизни подчеркивается и стилистически: автор почти не использует нейтрально окрашенные слова. Его герои целовались «свирепо», теряли память «решительно»; их радость «раздирающая», «горючее» и «ледяное» зерно в этом мире и т.д.
Таким образом, название фильма о Великой Отечественной, не теряя своего первоначального смысла, обретает и смысл надвременной, метафизический.
Дальнейшее развитие размышления о подлинности (смерти) и фальши (жизни) приобретают в стихотворении «Свобода». Как платил Незнайка за свои вопросы Что скрывал последний злой патрон И чему посмеивался Санька Матросов Перед тем как Шишел-Мышел п...рнул вышел вон?
Как бежал за солнышком слепой Ивашка Как садился ангел на плечо Как рвалась и плавилась последняя рубашка Как и что обрел-обнял летящий Башлачев?
Партизан спалил в п...ду родную хату Завязался в узел ремешок Эх, распирает изнутри веселую гранату Так чем всегда кончается вот такой стишок?
Это знает моя Свобода Это знает моя Свобода Это знает мое Поражение Это знает мое Торжество.
Егор Летов ставит знак равенства между Свободой, Поражением и Торжеством, но парадоксальным это может показаться только на первый взгляд.
Александр Матросов, идущий на амбразуру, чему-то «посмеивается»; «Летящий» из окна Башлачев что-то «обрел обнял»; партизан спалил «родную хату». Но, возможно, они знают, что там, в ином мире, ждет их нечто лучшее, чем на земле. Стремясь к абсолютной Свободе, они проходят через формальное, земное Поражение и обретают то, что искали, а следовательно - Торжествуют.
Итак, при создании милитаристских текстов Е. Летов активно использует цитаты из произведений, так или иначе связанных с образами и мотивами войны, сражения, битвы. Эти цитаты в подавляющем большинстве случаев отсылают нас к произведениям ХХ века. Аллюзии к реалиям революции и гражданской войны служат, как правило, обличению, а основными средствами выразительности являются сарказм, гротеск и ирония. Кроме того, реминисценции из произведений о Великой Отечественной войне служат созданию надвременного, метафизического образа войны как вечной битвы. В общем контексте поэзии Егора Летова «милитаристский» текст занимает важное место. Он по-
могает раскрыть новые грани сквозного для всего летовского творчества мотива борьбы и плотно с ним связанного мотива смерти.
ЛИТЕРАТУРА
1. Егор Летов. Я не верю в анархию. М., 1997.
2. Егор Летов, Яна Дягилева, Константин Рябинов. Русское поле экспериментов. М., 1994.
3. Караулов Ю.Н. Из опыта реконструкции языковой личности // Литература, язык, культура. М., 1986.
4. Козицкая Е.А. «Чужое» слово в поэтике русского рока // Русская рок-поэзия: текст и контекст: Сб. науч. тр. Тверь, 1998.
5. Супрун А.Е. Текстовые реминисценции как языковые явления. // Вопросы языкознания. 1995. №6.
© Моисеев А.А., 2005
