CC BY
24
ВЕСТНИК МОСКОВСКОГО УНИВЕРСИТЕТА. Сер. 9. Филология. 2008. № 1
КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
Михайлова М. И.А. Новиков: грани творчества.
Орел, 2007. 229 с.
Как назвать феномен Ивана Новикова? В конце ХХ в. литературоведы много занимались писателями забытыми, замолчанными, прежде запрещенными... Но Новиков не принадлежит, пожалуй, ни к тем, ни к другим и ни к третьим. В советское время занимал он достаточно видное место, во всяком случае, если не в литературе, то в литературной жизни (даже, можно сказать, номенклатуре) — возглавил Всероссийский союз писателей. Но и в литературе он известен как автор историко-художественной дилогии «Пушкин в изгнании», посвященной южной и северной ссылкам поэта; дилогия выдержала много изданий.
Однако мало кто знает сегодня, что Новиков в 30-е гг. уходил в пушкинистику, так же как и многие другие, в том числе Ю.Н. Тынянов, А.А. Ахматова, каждый по-своему и по своим причинам, но было и общее — невозможность оставаться в текущем литературном процессе...
От чего же уходил И.А. Новиков?
«Практически все, созданное писателем в послеоктябрьское десятилетие, принималось в штыки. Ему никак не удавалось сделать шаг по направлению к "зарабатыванию звания революционного художника"... как того требовали критики», — пишет М. Михайлова (с. 3), и, даже еще не видя сноску, мы можем узнать по самому тону окрика, по «терминологии» стиль и дух журнала «На литературном посту». В 1931 г. это уже не просто походило на политический донос, — по существу, им и было.
И. Новикову повезло: он уцелел и прожил долгую жизнь. Ему удалось остаться при этом честным, порядочным человеком. Но он в чем-то пожертвовал собой как писателем, вернее, многим в себе. Этот жизненный «сюжет» — двойная жизнь, которую поневоле приходилось вести не одному герою книги М. Михайловой, а очень и очень многим — еще не исследован по-настоящему. Эта ситуация драматична вообще для любого человека, но для писателя она может оказаться и вовсе губительной. Однако ученого больше занимает в рамках этого исследования не столько жизненный феномен Ивана Алексеевича Новикова, сколько его ранее творчество: пик его писательской активности приходится на 1910—1920-е гг. И этот Новиков, до последнего времени почти неизвестный, теперь приходит к читателю: во многом стараниями той же М. Михайловой опубликован большой том его прозы1, под 114
одной обложкой вышло репринтное издание двух его стихотворных книг2 (сопутствующие статьи к обеим книгам написаны тоже М. Михайловой).
Теперь перед нами обширное исследование всего раннего творчества Новикова: это поэзия, проза и драматургия. Так что скромное и по-ученому скупое название книги — «грани творчества» — обещает меньше, чем сделано. Но этим автор книги «оставляет за собой право "избирательного" освоения, останавливаясь на тех произведениях и проблемах, которые не освещались ранее» (с. 4). Дальше Михайлова скрупулезно-честно перечисляет, что не вошло в книгу, не стало предметом исследования (его символико-мисти-ческие предреволюционные романы «Из жизни духа», «Золотые кресты», «Между двух зорь», «производственный» по форме и феноменологический по духу роман 30-х гг. «Страна Легхорн», пушкинистика, детская поэзия, переводы, литературоведческие статьи). Автор подчеркивает, что хотел бы не закрыть изучение Новикова, а, наоборот, вызвать новый интерес к нему. А это возможно, конечно, при своем взгляде, собственном ракурсе. Избирательность неизбежна. М. Михайлова останавливается прежде всего на поэтике, на истории становления И. Новикова-художника.
Писатель интересен как особый тип художника, одинаково легко писавшего и поэзию и прозу. Но, вероятно, все же поэзия изначально была для него и «прародиной» прозы (с. 6). «Чем бы Новиков ни занимался, первостепенным для него всегда были не сюжет, не действие, даже не характеры, а художественное миро-видение и претворение материала в "иную", высшую, созданную воображением реальность» (там же). Стихи Новиков писал всю жизнь. М. Михайлова, к сожалению, порой скупится (об этой скупости уже упоминалось в связи с названием всей книги) на цитаты из его стихотворений. Очень многие из них заслуживали бы быть приведенными целиком.
К достоинствам исследования следует отнести то, что автор в высшей степени внимателен к отзывам критиков о писателе. И их оценки учтены и приводятся в книге постоянно. А это значит, что М. Михайлова постоянно вписывает Новикова в литературный контекст его времени. Она подробно останавливается на факте, что первая книга «Духу Святому» вышла в издательстве «Гриф», «том самом, где несколькими годами ранее были напечатаны "Стихи о Прекрасной Даме" Блока и которое встало в оппозицию к декадентской лирике брюсовского толка» (с. 9). Такое определение поэзии Брюсова может вызвать полемику, однако важнее другое: Новиков был не только поэтом, но и религиозным мыслителем, внимательным читателем Вл. Соловьева, и отсветы лирики Блока, других символистов, конечно же, присутствуют
в поэзии Новикова. Благодаря проведенным сопоставлениям становятся очевидными переклички Новикова с его современниками — А. Блоком, Ф. Сологубом, М. Волошиным, А. Белым и др. Значит ли это, что перед нами поэзия не столько поэта, сколько эпигона, в лучшем случае эклектика? Вовсе нет. Новиков шел своими путями. Даже «прихотливый ритмический рисунок сборника таков, что по нему можно изучать направление метрических поисков в области стихосложения» (с. 33).
А новиковские примитивы (название раздела в книге) восходят к той тенденции в русской поэзии, которая «открыла» и даже порой эксплуатировала детский взгляд на мир. Но Новикову детский вгляд давался легко и органично. «Открытием Новикова стало почти младенческое сознание, и это соответствовало направлению поисков поэзии Серебряного века, стремившейся в детском косноязычии уловить природно-бытийное, истинное, не замутненное издержками цивилизации проявление пробуждающегося "я"» (с. 16). Только в 20-е гг. Новиков написал 11 книг для детей!
В этом исследовании перед нами встает образ поэта-символиста, религиозного мыслителя, стремящегося через картины природы проникнуть в символику мистического, в природе разглядеть Божий храм, ощутить единство человека и природы. В книге создается образ новиковской поэзии — тонкой лирики полутонов: «...краски, привлекающие автора, — это перламутр, лазурь, нежная зелень, хрустальная прозрачность, серо-седой отсвет. Это скорее отражения красок, их оттенки, чем сама цветовая гамма» (с. 23). Тут на память приходит живопись В. Борисова-Мусатова. И хотя М. Михайлова не называет здесь имени художника, но связь кажется почти обязательной.
Центральное место в книге занимает раздел о прозе Новикова. Она рассматривается целостно, от первых несовершенных опытов к зрелой, уверенной поступи, но первоначальный «комплекс идей» остается прежним и тем же, что и в поэзии. Главные мотивы — «дорога, поездка на поезде, флористическая символика, противопоставление прошлого и настоящего, уход в мечту, целительность прикосновения к природе» (с. 44—45). Однако не только это. Новиков имел собственный взгляд на события недавнего прошлого. Революцию 1905 г. он показывает как народную трагедию, обреченный, но чистый порыв, историческую неизбежность. Совсем иначе смотрит он на события 1917 г. Ему суждено было пройти путь, характерный для многих людей его времени, — от восторженного отношения к февральской революции до отрезвления после Октября. «Едкая горечь» (с. 77) — слова писателя об одном из героев автор книги относит к самому Новикову. Одним из ключевых узлов его прозы становится проблема Человек и История. Продолжает он и традиционную для XIX в. тему маленького человека. «Повестью временных лет» называет М. Михайлова повесть
«Тришечкин и Пудов» — «вещь, к счастью, абсолютно не замеченную критикой, иначе бы те гневные слова, которые критики в те годы не жалели на него, с еще большей бы силой обрушились на автора» (с. 89). Спустя несколько лет после 1917 г. он показывает перерождение нужных когда-то или казавшихся нужными идей, перерождение и самой природы человека, появление и воцарение «людей без предрассудков», т.е. без духовности, тонкости, порядочности. Для интеллигенции наступило время расплаты: ведь она приветствовала революцию. Как видим, и в этом круге проблем новиковская проза оказывается в высшей степени интересной для современного читателя.
Как поэт Новиков искал единства мира и находил его. И Новиков-прозаик ищет свет среди «едкой горечи» действительности, унизительного быта, разъедающей душу бездуховности. И находит его в любви, родстве душ, ищущих, по Платону, друг друга. Третья глава книги М. Михайловой названа поэтому «Диспут о любви в трех частях с прологом и эпилогом» и посвящена драматургии Новикова. «Дореволюционной драматической трилогией» (с. 213) М. Михайлова называет три его ранние пьесы. И в них обнаруживается тот же верный себе и своему миросозерцанию автор. Но пьесы оказались не востребованы, и к драматургии писатель обратился еще раз только в 1928 г. Это была пьеса с характерным названием «В гостях у себя». Так был назван и весь сборник, в котором пьеса увидела свет. Новиков не стал известным драматургом, но себе не изменил: и здесь он говорит о своем — о том, что «никакие посулы радостного общественного единения не в состоянии заменить единство душ, обретаемое в любви» (с. 220). Верна себе и М. Михайлова: как ни печальна была судьба пьес Новикова, исследователь снова собирает и осмысляет все, что было о них написано, и отмечает, что такой заметный критик, как Н. Замошкин, высказался о драматургии Новикова одобрительно.
Символичным кажется М. Михайловой название повести «Двойная жизнь» — не в смысле приспособленчества, а потому, что героиня повести Анка живет как бы двойной жизнью: ее истинная жизнь в том, что она собирается родить ребенка. И тут литературовед проводит неожиданную параллель между героиней и автором. «Можно считать, что, как и его героиня, писатель в последовавшие за вторым десятилетием ХХ века годы жил "двойной жизнью". Но это совсем не означает, что его надо подозревать в двуличии. Ведь оставшись в стране, отказавшись от эмиграции, любя Россию, он не мог не видеть катастрофичности тех изменений, что происходили в ней... осмелимся обозначить существование писателя... емкой тютчевской формулой: "...на пороге как бы двойного бытия", — добавив, что он очень достойно балансировал на этой грани, никогда не покривив душой, оставаясь совестливым и честным художником» (с. 181—182).
Вот потому Новиков и дождался своего часа: его издали, и он прозвучал, и был услышан, т.е. прочитан тонким, внимательным, любящим исследователем, вступившим с писателем в глубокий диалог. Очень хорошо, что книга издана в Орле. Это значит, что она дойдет до читателей родного Новикову Мценска. Но дойдет ли она до Москвы? Московское издание этой монографии было бы не менее полезно.
Примечания
1 См.: Новиков И.А. Золотые кресты. Мценск, 2004.
2 См.: Новиков И.А. Святому Духу. Дыхание Земли. Мценск, 2006.
Е.И. Орлова
ВЕСТНИК МОСКОВСКОГО УНИВЕРСИТЕТА. Сер. 9. Филология. 2008. № 1
Монгольская русистика / Гл. ред. докт. филол. наук,
проф. Ц. Саранцацрал. Улаанбаатар, 2007 — 200 с.
В этом году в Монголии вышла в свет книга «Монгольская русистика», подготовленная по инициативе Монгольской ассоциации преподавателей русского языка и литературы (МонАПРЯЛ). Думается, чрезвычайно нужной и полезной была сама идея представить в виде книги информацию о том, какое место занимает русский язык, как он изучается и преподается в Монголии. Следует отметить, что подобная книга издается впервые. Можно с уверенностью сказать, что это актуальная и уникальная в своем роде книга будет с интересом встречена разными категориями читателей.
Известно, что русский язык как один из наиболее распространенных мировых языков изучается во многих странах мира на пяти континентах. Специалистам всегда интересно узнать, в каких еще уголках мира стали проявлять к нему внимание. Однако не менее интересно и приятно познакомиться с тем, как живет русский язык в тех странах, где его изучение началось давно и не прекращалось. Одной из таких стран является Монголия. Здесь русский язык изучают, его преподают, он является объектом научного изучения. В этой стране работает много квалифицированных специалистов по русскому языку — преподавателей вузов, школьных учителей, переводчиков, исследователей и ученых. Многие из них прошли обучение в СССР и России, защитили там кандидатские и докторские диссертации.
Авторы и составители книги «Монгольская русистика» проделали огромную работу: собрали, обработали, проанализировали и систематизировали большой материал и поэтому смогли пред-
